На грани нас

Глава 1. Иванна

”О, сломан кубок золотой! Душа ушла навек!

Скорби о той, чей дух святой — среди Стигийских рек.

Гюи де Вир! Где весь твой мир? Склони свой тёмный взор:

Там гроб стоит, в гробу лежит твоя любовь, Линор!”

Брр… однако Эдгар По был мрачным типом. Поражает, как его полёт фантазии напоминает нашего Гоголя. Мда… жаль, что они не были знакомы — фляга у обоих свистела одинаково. Сработались бы. Что они там курили, нюхали?

Если память не изменяет — морфий или опиум. Неудивительно, что одному вороньё мерещилось, а другому — стрёмное чудище, которое само веки поднять не могло.

Хотя… нынче, в эпоху передовых технологий, где страшилки — всего лишь сказки, в которые даже дети перестают верить ещё в детстве, самый страшный монстр — человек. Дурь стала поизощрённее. Что тогда придумали бы эти парни? Ахаха…

Так… секундочку. Гоголь — без греха, максимум привидения по ночам видел.

Это Булгаков был морфиновым поклонником.

Короче, перепутала классиков — ничего нового.

Мозг у меня, видимо, тоже осенью намок.

О чём это я?

Ах да. Смерть, ужасы и угнетение начала XIX века. Угораздило же меня схватить именно эту книгу из домашней библиотеки. Ладно, пора завязывать с этой мрачной мутью: стихи — не моё, да и погода сама по себе грусть нагоняет. Не май месяц — на дворе уже осень. С моего переезда в столицу прошло уже четыре месяца, а я всё никак не привыкну.

Отец… Вот уж кто умеет перевернуть чужую жизнь вверх дном, при этом выглядя невозмутимо. Его девиз: «Жизнь — это импровизация». Только вот импровизирует он не на сцене, а на судьбах. Бросить всё, сорваться с юга в Москву ради новой любви — да пожалуйста. Заявить, что теперь мы «большая семья» и «всё начнём с чистого листа»? Ему это сказать — как чай налить.

А я, как всегда, крайняя. Старшая. Ответственная. Та, кто должна присматривать за сёстрами, пока папочка строит новую жизнь с очередной «мисс идеальной».

Что это я разворчалась — во всём есть позитив. Учёба в престижном вузе, например. Пока это действительно все плюсы.

Алена — та ещё сучка. Внешне безупречная: ухоженные руки, шелковистые локоны, голос — будто из рекламы шампуня. Только в глазах что-то хищное, как у гиены. Забавный факт: гиены являются падальщиками. Они чувствуют падаль по запаху с расстояния до четырёх километров по ветру.

И вот с этой красоткой, у которой «всё пучком, пизда торчком», два бывших в гробу, я теперь должна жить под одной крышей.

Пейзаж за запотевшими окнами автобуса навевает уныние: люди бегут кто куда, кутаясь в шарфы и куртки, а «не резиновый» муравейник под названием Москва утопает в ливне и слякоти.

Эх… сейчас бы щеголять в лодочках на каблуке, атласном платье чуть ниже колен и лёгком тренче. Чем я, спрашивается, руководствовалась, надевая всё это?

Ооо, моя остановка! Что там по времени? Твою мать, опаздываю на лекцию! Чудесненько. И, главное, по погоде одета! Зато красивая! Идиотка. Нужно было наступить на глотку своим принципам и попросить подвести меня у новых «родственничков». Ладно, что уж кулаками махать после драки.

Так, а вот и будущая альма-матер — от входа на территорию меня отделяет только пешеходный переход.

Погода — мразь. Зонтик почти не спасает, капрон, намокая, липнет к ногам, ветер задувает под тренч, который теперь греет разве что светлой памятью о маме. Мир ей пухом.

Зелёный! Наконец-то! Почти вся промокла. Шагаю по «зебре», как каравелла по зелёным волнам, и боковым зрением замечаю «Шумахера» на крутой тачке, явно не собирающегося тормозить. Приходится ускориться, чтобы не снесли к едрене-фене, как кеглю в боулинге.

И вот, когда я уже ступаю на тротуар, думая, что все неприятности за утро закончились, в спину прилетает волна грязной воды из-под колёс.

— Пиздеееец…

Ну как, скажите, быть нежной фиалкой, а не циничной злючкой, если жизнь — унылое дерьмо, а судьба бьёт с оттяжкой?

Я вздыхаю, закрываю зонт, который всё равно превратился в декорацию, и решаю всё же дойти до корпуса.

В отражении витрины критически оцениваю себя — то ещё зрелище.

Ну и видок: собака сутулая, не иначе. Рыжие волосы до лопаток, слегка волнистые от дождя, прилипли сосульками к лицу и плечам. Макияж, конечно, поплыл: тушь оставила аккуратные тени под глазами, будто я не спала неделю. Губы бледные, глаза — зеленее обычного. Холодная жижа медленно стекает по ногам. Я стою, как Голгофинянин из «Догмы». Если бы кто-то снял и залил видео, я бы точно попала в топчик: собрала бы тонну комментариев в духе: «Болото изрыгнуло фашистский танк, и он выстрелил в девочку».

— Да чтоб тебя, — шепчу я сквозь зубы, спотыкаясь на мокром асфальте.

Сумка срывается с плеча, учебники летят на землю. Краска с обложек тут же расползается, и я понимаю, что ненавижу этот день. Может, и весь год заодно.

Из-за забора доносится гул голосов — университет просыпается. Смешки, музыка из наушников, кто-то спешит со стаканчиками навынос, кто-то с новомодным вейпом в руке. Все куда-то бегут. У всех дела, заботы, планы. А у меня — только лужи и желание утопиться в них же.

Ну ладно, Иви, хватит ныть. Соберись.

Ты — не кикимора с испорченным макияжем, а «Студентка, комсомолка, спортсменка. Наконец, просто красавица!». Пора войти, поднять голову и сделать вид, что ты знаешь, куда идёшь. Даже если не знаешь.

Секунду.

Он только что… подмигнул?

— Охренеть, — выдыхаю я.

Салон — с приглушённым светом, отделкой из кожи убиенных телят, силуэты — трое. Из приоткрытого окна, уже препарированной машины раздаются знакомые голоса. Один — девушки с идеальными кудрями цвета шампанского, второй — ещё одной, будто под копирку, только взгляд холоднее.

Глава 2. Иванна

Ввалившись в здание университета, с трудом удерживая сумку, улавливаю — запах кофе, мокрых курток и новых канцелярских принадлежностей. Гул голосов, эхо шагов по мраморному полу, и холод, будто влетела не в учебный корпус, а в здание ледового дворца. Сердце всё ещё неровно гремит — от холода, злости и… от унижения.

«Просто иди, не смотри на людей. Никто не замечает, что ты в данный момент — жена бомжа. Всем друг на друга насрать». Так я себе твердила, пока поднималась по лестнице.

— Осторожнее.

Голос. Низкий. Спокойный. С легким оттенком насмешки. Мурашки сходят лавиной по моему телу. И нет. Это не из-за Влада-козла-Морозова.

Поднимаю глаза — и бешусь, пуще прежнего. Сухой, аккуратный, с сумкой через плечо. Смотрит — серыми, почти стальными глазами на меня так, будто встреча с ним — просто совпадение. Держу пари, поджидал, чтоб оценить дело рук своих и подкинуть говнеца на вентилятор. Да, сучек столичный, я всё ещё стою с грязными подолами и спутанными волосами.

— Что, дорогу перебежала неудачно? — губы у него едва шевелятся, но голос тянет, спокойно и вкрадчиво.

— Что, права купил, а водить не научился?

Он усмехается. Мудила. Ну-ну…

— Я-то умею. Но не я был за рулем. Или так засмотрелась на мою новую тачку, что Злату на водительском не заметила? Хочешь прокачу?

— Пожалуй от покатушек на твоей … хм… шмаровозке откажусь.

— А ты злючка, фу как грубо! — говорит он, делая шаг ближе. — Мне даже интересно, как ты будешь звать мою «ласточку», когда она будет греть и возить твою задницу в зиму.

— С чего бы она грела и возила? Ездить с тобой не собираюсь, не люблю придурков с завышенным ЧСВ и на твое хорошее настроение, у меня аллергия. Дай пройти!

— Я куплю тебе антигистаминное*. Давай дружить, Белка. Мы часто видимся, а будем ещё чаще. Так почему бы не зарыть топор войны?

Подаётся ближе. Пуская в действие свои чары, которые, слава богу, не действуют на меня. Не действуют же? Между нами — меньше метра. От него пахнет свежим воздухом, чем-то терпким, вроде кожи, дерева и кофе. И это раздражает. Потому что мне не должно нравиться.

— Ты, кажется, промокла, — произносит он тихо, и смотрит не в глаза, а прилично так ниже. — Тебя нужно согреть.

— А ты у нас обогреватель, фен или термопушка?

— Скорее уж полотенце или плед. Могу предложить помощь с переодеванием.

— Можешь предложить извинения и отправиться… в жопу… Это туда. — указываю в противоположном от меня направлении.

— То есть, ты оказалась не там где нужно, а я в этом виновен и должен просить прощения? А насчёт жопы — это я люблю и одобряю. Пойдём за ручки, раз предложила.

Сжимаю губы. И отпихиваю тянущуюся ко мне клешню, в попытке взять за руку. Надо просто уйти. Но тело будто не слушается — злость не отпускает, и какая-то странная дрожь, где-то под кожей.

Он смотрит прямо — нагло, пристально.

Как будто читает. Или ждёт, что я дрогну. А вот фигушки.

Скручиваю в кармане дулю — как учил дедушка.

— Иви, — произносит он вдруг, будто пробует имя на вкус.

— Для тебя — Иванна. Сокращения только для родных и близких. К которым ты не относишься. И хватит так улыбаться.

— Ага. Будем официальны, Злючка.

Эта его улыбочка… зараза такая.

Я поворачиваюсь к лестнице, делаю шаг в сторону, но он чуть касается моего локтя — лёгкое движение, едва ощутимое. Как раз достаточно, чтобы сердце дернулось.

— Осторожнее, — снова тот же тон. — Пол скользкий.

— От твоего эго?

— От слюней, которые я на тебя пускаю.

Он отходит, пропуская.

А я иду дальше — но каждый шаг будто отзывается его голосом в спине.