На границе Петербурга

1

«Это не мы их не видим —

нас не видят они.»

И.А.Бродский

Мне никогда не нравилось то, как неприглядно выглядят дворы Санкт-Петербурга, когда на них никто не смотрит. Явцы блуждают по дворам-колодцам, делают фото, видео, но, кажется, совершенно игнорируют вот этих синюшников, падающих в клумбы.

От них стоит такой смрад – просто ужас.

Явцы, конечно, милые в своей этой суете, вечной спешке, каких-то никому неведомых бедах, но разве они не видят, как прямо под окнами или на лавочках лежит нечисть? “Алкоголики и тунеядцы” – так говорит папа, выросший среди явцев, а я уже устала объяснять ему, что это обыкновенные перевертыши, которые находят в городах нескончаемый источник энергии в лице выпивки.

Уже много столетий синюшники покидают навью часть Петербурга и воруют тела у простых явцев. Я даже немного завидую их природе – у них на роду написано не бросаться в глаза и жить, как вздумается. Мне же приходится скрывать свои силы и носить линзы.

Гадкие линзы.

Обхожу покосившийся металлический заборчик и останавливаюсь под козырьком парадной, чтобы еще раз проверить по картам, туда ли я пришла. Да, туда. Взгляд невольно еще раз цепляется за синюшника под кустом, и лучше бы не цеплялся – я заметила гадкую рвоту на его скатавшейся на животе майке.

Сотню-другую раз просила Милу выбирать места для встречи получше, но она же не слушает. Демоница, блин. На аватарке стоит лучшая ее фотография и всегда меня радует – вместо бровей мы прилепили ей шерстяных гусениц и украли дурацкие круглые очки у одного из мальчишек в нашей группе.

– Я пришла, – говорю я сразу, как она ответила на звонок, и почти получаю по лбу металлической дверью, проржавевшей, кажется, до той степени, что ее можно рассыпать в крошку, если хорошенько толкнуть.

– Привет! – улыбается Мила и вцепляется в мою шею объятиями так, что давлюсь кашлем. – Ох, как же я соскучилась!

– Ты меня задушишь, – умоляю я, но стараюсь обнять ее в ответ. Мила маленькая ростом, так что ее рыжие кудри попадают мне в рот и нос. Невыносимо. – Прошу, отпусти.

– Два месяца, солнце мое, я тебя не видела, – она вцепляется в мои щеки, отодвинувшись, чтобы рассмотреть, наверное. Но что она там может увидеть, если я совсем не изменилась за лето? – Голубой тебе к лицу.

Ах, ну да, точно. В этом году решила сменить линзы с карих на голубые. Хотя вообще-то не думаю, что не сменю их в ближайшее время. Что бы ни говорила Мила, мне светлые глаза совсем не нравятся.

– Почему опять какой-то гадюшник?

Она улыбается мне так, что в животе щекочет от ее улыбки. Мне всегда приходилась по душе ее улыбчивость и дикий блеск в темных глазах. Сразила меня демонической аурой еще в начальной школе? Так глупо.

– О, поверь, можно и потерпеть, ради того, что я подготовила на последний свободный день, – забавляется она и щипает меня за бок, прежде чем утянуть за собой в парадную.

Парадную, которая на самом деле смрадная. Запах канализации забивает ноздри. На стенах какая-то облезающая перхотью краска – выглядит почти как чешуя у мавок. Зато прохладно, не стоит такая жара, как снаружи.

– Мрак, Мила, – признаюсь я и нахожу ее ладонь своей. Она горячая, как и всегда – успокаивает.

– Но ты глянь, какие вензеля, – смеется она, и я поднимаю взгляд к серому потолку, пока мы поднимаемся выше.

Лепнина действительно выглядит впечатляюще… Впечатляюще мрачно – с нее кусками свисает паутина и пыль. Странные морды, как из моих снов, если перебрать с концентратором на уроках, скалят зубы и ехидно улыбаются. Кому вообще в голову взбрело украшать таким подъезд.

Подъезд, потому что от парадной здесь только старость.

– Может, лучше в кофейню?

– Нет, нет, нет, – говорит Мила и крепче сжимает мою ладонь, будто я попыталась бы сбежать. – Нас ждут.

– Кто?

Я вглядываюсь в темноту межлестничного проема, но никого не вижу и даже не слышу. Мила тянет меня выше, а на моей ладони, которой я держалась за перила, остается крошка из тошнотворно синей краски.

Пока пытаюсь ее стряхнуть, мы оказываемся на третьем этаже.

– Почему ты не отвечаешь? – спрашиваю и отпускаю ладонь Милы, потому что кусочки краски прилипли к коже и о штанину их не стереть. – Мила?

Она ведет себя, как шпион сегодня. Неужели, действительно приготовила что-то классное? Не знаю даже, что я должна увидеть, чтобы вонь и пыль, въевшиеся в ноздри, отошли на второй план.

Мила отбивает на белой двойной двери какой-то особый ритм. Три-два-два. И по ту сторону гремит замок.

– Мила, – шикаю я, – куда ты меня тащишь? Мне не нуж…

Дверь со скрипом открывается и с порога на меня смотрит Демьян. О, боги! Сердце, кажется, ушло в пятки, а дыхание застряло в горле. Почему – ну почему! – Мила ничего мне не сказала? Растерявшись, я заправляю прядь волос за ухо, а взгляд против воли мечется от обалденно улыбающегося Демы к хитрющей, чуть не лопающейся от удовлетворения Миле.

Как я выгляжу? Как себя вести? Что сказать? Мне кажется, что пауза затягивается, и я как-то неловко и сдавленно говорю: