На Халяву!

Пролог

Говорят, магии больше нет. Ведьмы исчезли, алхимики потеряли свои знания, а порталы закрылись навсегда.

Но это ложь.

Город помнит.

Магия не исчезла, а просто прячется в самых обыденных местах. В кофейнях, где бариста умеет заговорить бессонницу. На остановках, где каждый третий — не совсем человек. В библиотеке, где книги шепчут на забытых языках…

— Халя-ява! Халя-ява, приди! — взывала я к темноте июньской ночи. — Милая, ну приди! Мне зачет сдавать! Завтра! Нет, уже сегодня!

Я тяжело вздохнула и встала. Из зеркала на меня таращилось рыжее всклокоченное страшилище. Я показала ему язык. Оно обиделось и повторило. М-да… хоть мне и было двадцать, но, как говорится, студенту может быть сколько угодно лет, а во время сессии он выглядит на все сто.

— Халява! — я снова уселась на пол не первой чистоты и требовательно постучала пальцем по краю пентаграммы. И самокритично добавила, — Эх, оккультистка из меня никудышная.

«И идиотка редкостная, которая кости-то и не повторила», — поддакнула сонная рациональная часть сознания. Ну, кто будет ночью чертить на полу собственной спальни рисунок, который в шутку дала одногруппница?

Нет, ну честно: оккультист из меня был аховый — ага, с натянутой четверкой по планиметрии и детскими мелками брата в качестве атрибутов. Причем Васенька у меня художник широких возможностей и узких взглядов, потому, помедитировав на сточенные мелки, пентаграмму я начертила оптимистично-желтенькую. Вряд ли мне с такими реалиями светила легендарная Халява-божество-зачета.

Катька-однокурсница, правда, велела вообще кровью рисовать, но я альтруист и свою лучше в донорский центр снесу.

— Ха-ля-ва! — последний крик души, и я поняла, что зачет придется сдавать самой. — Ну и фиг с тобой!

И я стала рукой стирать линии, но наткнулась на скрепку от степлера, очень неудачно загнав её под ноготь.

— Вот же!... — много непечатных слов, похоже, стали концом заклинания, потому что недостертая пентаграмма вдруг засветилась почти потусторонним светом (общее впечатление портил желтый оттенок). Пока я вспоминала, что меня угораздило съесть на ужин, рисунок вспыхнул, и в центре появился… кот. Огроменный, угольно-черный, с харей жирной, наглой и противной.

— Халява, — опешила я.

«Дура!» — взглядом констатировал кот, тут же задрал заднюю лапу и принялся вылизываться под хвостом.

— Халява, родненькая, — терпеть не могу кошек, но чего ни сделаешь ради зачета? — Можно мне пятерочку по анатомии? Препод — зверь, учебники — соответственные…

Кот продолжал сосредоточенно вылизывать то место, куда могла отправится моя просьба. Через пять минут ожидания ничего не произошло, и гением я не стала.

— Да ну тебя. Брысь!

Ноль реакции. И как быть? Мне, конечно, всегда хотелось животинку, но получить ее вот так… Когда-то в раннем детстве я попросила у родителей собаку. Мне родили сестру. На просьбу о хомячке я получила брата. Рыбки стали двойняшками. Больше просить я не осмеливалась — ни один материнский капитал не стоит таких нервов.

— Алена Викторовна, — возмутился из-за двери мамин голос, — третий час ночи, ты чем там занимаешься?

— К сессии готовлюсь, — простонала я. Зная маму, можно было с уверенностью сказать, что она сейчас лично придет меня проверить и кошке, мягко говоря, не обрадуется. Но я была научена горьким детским опытом прятания конфет. — Но уже почти сплю!

Через пару минут дверь открылась, мама просканировала комнату и умилилась. Ушла.

Я вылезла из-под одеяла и вытащила из-под себя сплющенного кота, про себя поражаясь наивности многодетной матери. Откинув с пола коврик, ткнула кошку в центр уже слегка побитой жизнью пентаграммы и отошла полюбоваться результатом. Кошка и не думала исчезать, но смотрела на меня как-то очень нехорошо.

— Халява, уйди! — никакого эффекта, — Экзорциста позову! Да чтоб тебя! Ну, что тут будешь делать?

Мне нельзя было оставлять Халяву у себя, – многодетной семье и без того было туго. Почему-то тот факт, что котяра появился из ниоткуда, а в фильмах по таким картинкам обычно демонов вызывают, меня не трогал, а вот вопрос, что скажет мама и где взять схему сборки кошки после мелких, которые разберут её на составляющие, казался первостепенным. Но кое-что в Халяве меня все же настораживало.

— Спать я не буду, — заявила я кошке и взгромоздилась на кровать под скептическим взглядом… животного. Разумеется, мое бдение продлилось недолго, зато приключений после этой ночки хватило на всю жизнь…

В конце книги есть краткий справочник нечисти и нежити! + если кому интересно поймать мое настроение, то можно послушать трек «Все что касается» Зверей

Огромная просьба всем читателям не забывать о кнопке комментариев) Это моя первая выложенная на ваш суд история, я волнуюсь, и было бы очень приятно видеть на нее отклик! Кроме того, комментарии мотивируют меня и привлекают внимание новых читателей.
Так как у меня пока нет блога по правилам Литнет, то ВОПРОСЫ О НЕОБЫЧНЫХ ВИДАХ НЕЧИСТИ И НЕЖИТИ или в общем по книге тоже можно задать В КОММЕНТАРИЯХ, я обязательно отвечу и прикреплю визуалы)

Глава 1. Часть 1. Зачет на Халяву — нервы в окошко

Утро — сложная вещь, оно едва начинается, а ты уже опаздываешь. Будильник я вчера в ночи, разумеется, поставить не удосужилась, поэтому разбудил меня вопль:

— Аля! Аля! А у тебя сегодня выходной? — прыгала по мне самая младшая из сестер, ангелочек на вид и демон в душе.

— Выходной у твоей совести, — простонала я и зарылась в дебри одеяла, возвращаясь к стаду разноцветных летающих единорожиков (привет сестричкиным мультикам про пони, от которых родню уже тошнит). Единороги манили в волшебные дали, обещая радугу, солнце и почему-то капусту.

— А ты сегодня на уроки не пойдешь?

— Я староста, мне можно не ходить, — зевнула я, соглашаясь с единорогами даже на брокколи, — где куратор другую такую общественно-полезную дуру найдет, если я обижусь?

— А тебя Крокодил съест! — радостно сообщила мне отзывчивая мелочь.

— Не Крокодил, а Сафронов Геннадий Игнатьевич… Светило медицинских наук, почти доктор… Хотя он тот еще аллигатор… Да и завтра мне зачет сдавать! — новый зевок.

— Сегодня! — обрадовали меня.

— Да ладно… что ты… ЧТО?! Мать твою большеберцовую кость! — сестра по красивой дуге полетела на другой конец постели с довольным визгом, а я горошком скатилась с койки. — Караул, Крокодил меня убьет!

Геннадий Игнатьевич, вышеупомянутый Крокодил, приходился мне другом дяди по мужу двоюродной сестры матери и, о ужас, учителем анатомии в универе. То, что мы почти родные, не мешало ему гонять меня, как и всю группу, и в хвост и в гриву. Даже, кажется, наоборот. Возможно, он так мстил мне за пролитое на брюки от Армани смородиновое варенье в тот единственный раз, когда мы с ним виделись вне стен вуза. Но, скорее всего, это была врожденная вредность и, как утверждали парни с потока… Хм… сексуальная неудовлетворенность.

Схватив в зубы зачетку, я бросилась к дверям квартиры, практически снесла их с петель и очнулась только на улице под крик мамы из окна «Молоко вечером не забудь купить!». Про вызванную в ночи Халяву, разумеется, я даже не вспомнила, и вынеслась к автобусной остановке. Тогда мне в первый (и единственный) раз за этот день повезло, потому что посчастливилось в последний момент запрыгнуть в отчаливающий автобус.

— Девушка, оплачивать будете? — странным голосом спросил водитель.

— Конефно, я жаконопослужная иногда, — заявила я, выуживая из сумки кошелек (и мясницкий нож, но это мелочи, я с ним по грибы на даче хожу, больно жирные в последние годы, как из Чернобыля).

Водитель — амбал с татухой волка на волосатой груди под тельняшкой — ножу не обрадовался:

— Девушка, вы точно в мой автобус не по ошибке сели?

Я представила лицо Крокодила, если перепутала автобусы и опоздала не на пару минут, а на всю пару, и прорычала сквозь зачетку:

— Молитешь, шоб нет.

Спрятав зачетку, я стала пробираться вглубь автобуса. По ощущениям, вся Москва с ее незарегистрированными пригородами решила воспользоваться одним транспортом, максимально осложняя жизнь ближнему. Нет, ну ладно та бабка с коляской, она каждый день ездит и выбила свое право на место кошелкой на колесиках, но откуда тут неучтенный мужик с воблой?

Автобус качнуло, толпа навалилась на бедную меня. Водитель, открыв в себе Шумахера, заложил обратный крутой поворот, и все качнулись назад, будто играя в «море волнуется раз». Я не рассчитала и с размаху плюхнулась на чьи-то коленки. Вернее, на угол своей кожаной сумки с брутальными металлическими шипами. Моя попа шипам не обрадовалась. Моя подушка безопасности, по закону подлости оказавшаяся парнем, тоже.

— Извините, — проскулила я, зная свою неуместную меткость. Вряд ли я промахнулась, значит, расслабиться с девушкой несчастный сможет нескоро.

— Фетисова, солнышко, тебя бы в снайперы… — донеслось сдавленное из-за спины. Меня пробрал холодок:

— Нет!

— Нет, не надо в снайперы?

— Нет, скажите, что это не Вы!

— Хорошо, это не я. Солнышко, теперь ты с меня слезешь?

— Не могу, меня зажали, — призналась я и медленно-медленно обернулась, хотя после противного «солнышка» надежды уже не оставалось.

На меня уставилась пара подернутых поволокой глаз: один — голубой, другой — чайно-желтый. Скорее всего, поволока была определена отнюдь не любовным томлением, а углом моей любимой сумки.

— Здравствуйте, Дамиль Аркадьевич, — я жизнерадостно осклабилась, нагло ерзая на коленях друга пресловутого Крокодила. — А что это Вы, как простой смертный, на автобусе?

— Здравствуй, солнышко, — с не менее кровожадной гримасой протянул индивид с ласковым институтским прозвищем Чудо (сокращенно от Чудовища). — Да вот, захотелось приобщиться к массовой культуре.

— То есть пижонская «бэха» в ремонте, — догадалась я, — добро пожаловаться в наш тесный и грязный мир обычных людей.

— Я вижу, ты мне рада, Фетисова, — процедил он. — А теперь еще раз, лично для тебя: встань с меня.

— Не могу, — будь подо мной любой другой несчастный, я бы устыдилась, а так только попрыгала под сдавленные стоны. — Если я попытаюсь встать, автобус лопнет.

— Тогда сиди на попе ровно, солнышко, — после этой угрожающей фразы мы погрузились в молчание.

Автобус трясся и подскакивал. В России две беды — дураки и дороги. Я сидела на коленях у первого и мысленно костерила последние и свою шипастую сумку впридачу. Крокодилий друг — увы, не Чебурашка — бормотал мне на ухо не то проклятья, не то нецензурщину и скорбно ойкал на колдобинах да так, что я почти прониклась сочувствием.

Обычно я не злая, но сегодня утро не задалось, а Чудо мне никогда не нравился. Худой, невысокий — меня в берцах на полголовы ниже, а я не каланча — с тонкими чертами лица, он был скорее женоподобен, так что если бы не традиционная мужская стрижка и характер, записала бы в подружки. В институте его недолюбливали: с виду — герой женского романа, а скажет слово — не отмоешься. Что хам, уже не говорю, сейчас все такие, сама грешна.

Еще несколько остановок прошли в молчании, народу поубавилось, и я с удовольствием пересела на освободившееся место. К сожалению, соседнее, и теперь могла любоваться Чудом, хотела того или нет: теснота оставалась ужасной.

Глава 1, часть 2

Простучав берцами по десяти пролетам, перед самой аудиторией скорость я подрастеряла, как и боевой дух. Я, конечно, знала, что Крокодил мне ничего не сделает, но воспоминания об увесистом шлепке за брюки были еще свежи, несмотря на десять минувших лет.

— Геннадий Игнатьевич, извините за опоздание…

— Фетисова? — спросил Крокодил, словно не признал, и сморщил холеное лицо с седеющей эспаньолкой. Подумаешь! Я даже при виде Чуда так не кривилась. — Почему опаздываем?

— Фетисова, — скорбно подтвердила я. Мысленно перебирала отмазки: лифт сломался? — не вариант, я на третьем живу; проспала? — правда, но банально; демона вызывала? — недалеко от истины, но препод не поймет. Вернее, поймет, да не так. Потому я ограничилась. — Так получилось.

— Лучше бы у Вас теория получалась, Фетисова, — у Геннадия Игнатьевича явно еще было, что сказать, но его прервало наглое:

— Гена, не бузи. Фетисова ехала со мной, извини, что мы немного задержались.

Я посмотрела на группу и поняла, что моя репутация окончательно загублена. Студенты пялились мне за спину на Малюгина и, похоже, мысленно укладывали нас в одну койку. Сволочь!

— Фетисова, садитесь на место. – И к аудитории, – готовьтесь, повторяйте материал. Приду — о пощаде не молите, — Крокодил раздраженно подергал себя за пышные усы и, схватив Чудо под локоток, утащил в примыкающую к классу лабораторию.

— Аля, ты что, с нашим Чудовищем шуры-муры крутишь? — набросилась на меня приятельница Катька, по чьей милости я вчера полночи упражнялась в начертательной геометрии.

— Чем он тебя шантажировал? — Люда, в отличие от нашей блондинки, смотрела на мир под более прагматичным углом.

— Вместе в автобусе ехали, — буркнула я, вываливая на стол анатомический атлас, половину канцелярского магазина и треть аптечки. Как говорится, все свое ношу с собой, — И он за это уже поплатился.

На время аудитория погрузилась в деловитое молчание: студенты шуршали конспектами, кто-то досыпал, некоторые отчаялись и клепали оригами из шпаргалок. Я, прикрываясь атласом, снова зыркнула на дверь лабы, но ни Крокодила, ни его дружка видно не было.

— Много этот Малюгин себе позволяет! — не выдержала я еще минут через пять. — Крокодила у нас уводить во время зачета!

— Ему можно, — возразила Людка, не отрываясь от конспекта.

— Что он за шишка, что ему все можно?

— Аль, остынь, ты просто не знаешь, — одернула меня Катька. — И вообще, на самом деле, Дамиль — душка.

— Не гони, — мрачно возразила Люда, — не душка, но и не такой гад, как на первый взгляд.

— Вы с ним что, в свободное время сами крутите? — я подозревала что-то подобное, потому что иногда видела девочек в компании белобрысого вне стен альма-матер. — Как не тошнит?

— Аля, все сложнее, — Людмила, в отличие от нас с Катей, была терпелива и терпима к чужому упрямству, — Мы с Катей и Дамиль вместе работаем после универа. Не дружим, но сотрудничаем.

Мне оставалось обиженно сопеть. На эту загадочную работу меня в свое время не приняли, хоть я честно встряла в очередь по протекции девчонок и почти прошла собеседование. А этого… Малюгина… значит, взяли?

На середине моих невеселых раздумий открылась дверь, и оттуда появился наш Крокодил, еще более недовольный, чем до того, и взгромоздился за учительский стол. Дамиль Аркадьевич явился следом и, прощально помахав классу, ушел.

— Так, — сердитый Геннадий Игнатьевич становился до обидного колким и немногословным, — Все на выход. Заходим по одному. Новикова остается.

Люда обреченно села обратно за парту, а остальные поплелись в коридор. По счастью, Чуда там уже не наблюдалось. И вот потянулись тягостные минуты ожидания. Я пыталась на коленке вызубрить поганые кости, одногруппники входили в аудиторию. Все мы знали, что у нее есть второй выход, а Крокодил — перестраховщик по части списывания, но тот факт, что никто не возвращался, навевал на оставшихся упаднические настроения.

— Фетисова! — раздалось зловещее.

— Удачи! — шепнула Катька и подтолкнула меня в спину. Ей-богу, как на битву отправляет.

Разумеется, в кабинете не было ничего страшного, за исключением Крокодила. Тот сурово глядел на меня как, наверно, на полсотни других студентов до этого. Все бы ничего (суровость — перманентное состояние нашего аллигатора), но я всегда была чутка к чужому состоянию, и сейчас мне казалось, что Геннадий Игнатьевич по-настоящему озабочен.

— Геннадий Игнатьевич, у вас все в порядке? — осмелилась наконец спросить я.

Препод вышел из транса и смерил меня недовольным взглядом.

— У меня, Фетисова, все прекрасно. А вот как у Вас с анатомией? — и Крокодил сделал широкий жест на скелет, распластавшийся на первой парте.

Скелет, к вящему ужасу студентов, был настоящим и до дрожи красивым: благородного цвета слоновой кости, рельефный — все места крепления мышц видны. Где Крокодил его отрыл и зачем, а главное, как такое безобразие позволила администрация — история, покрытая завесой тайны. Часть наших на первом курсе спеклась еще до первого посещения анатомического театра, когда Геннадий Игнатьевич внес на руках очень даже человеческий скелет и объявил:

— Знакомьтесь, студенты, это Константин. Прошу любить и жаловать.

Некоторых особо зелененьких особей после этой пары больше не видели, а Костя превратился в оставшегося лучшего и самого преданного друга. Вот и сейчас он лежал на парте и ухмылялся во все тридцать два, как бы говоря, что у меня все получится. Я была не так уверена, но благодарна за участие.

— У меня с анатомией не очень, — вздохнула я, садясь возле Кости. Тот свесил с парты одну руку на проволочке, и я, чтобы не прослыть невежей, пожала ее в знак солидарности.

— Вот не понимаю я Вас, Фетисова, — вздохнул Крокодил, перешедший из стадии отрицания в стадию «поговорить по душам», — У Вас же талант, вы прирожденный врач и великолепный практик. У вас пациенты встают, когда Вы только водички им в палате подносите. Так что у Вас за катастрофа с теорией?

Глава 2, часть 1. О ночном дожоре и нечистых открытиях

Геннадий Игнатьевич явил нам свой лик только ближе к вечеру и застал нас на кухне. Мы с Чудом сидели за пустым столом и, по-братски разделив пакет, хрустели морожеными пельменями.

— Это что за безобразие? — возмутился препод расхищению холостятского рациона.

— Когда проснулись, жрать хотелось, как не в себя, — после побудки Дамиль выглядел почти человеком: сонный, взъерошенный, в мятой рубашке и со следом от подушки на щеке. Не знаю, как он отреагировал на мой эпичный «засып», но, очнувшись, я обнаружила его мило посапывающим на соседней подушке. Что могу сказать о нашей совместной около-ночи? Выспались мы на славу!

— Вам что, жалко? — возмутилась я, нутром чуя, что таки да, жалко.

— Жлоб, — постановил Чудо, отбирая у меня пельменьку.

Геннадий Игнатьевич смерил нас уничижительным взглядом, подошел к одному из столов и откинул крышку. Там была старомодная и газовая, но все же плита:

— А сварить никак?

— А! Ну да… Так, а зачем мы здесь сегодня собрались? — когда стыдно, лучше сразу нападать. — Мне еще сегодня за молоком надо, — вдруг вспомнила я утренний завет мамы.

Геннадий Игнатьевич и Малюгин переглянулись, и препод спросил:

— Ты что, ничего ей не рассказал? За несколько часов?

— А надо было? — глаза паршивца были чисты и невинны. Но Крокодил выглядел так, словно его можно было зачислять в наш клуб нелюбителей Чуда. Дамиль повернулся ко мне, — Солнышко…

— Фетисова… — в то же время начал Крокодил, и меня пробрало:

— Народ, меня Алена зовут! — Крокодил не был готов мириться с моими капризами, потому я скоренько поправилась, — Вернее, Геннадий Игнатьевич, называйте меня по имени вне института, пожалуйста. А для Вас, — я повернулась к Чуду, — я Алена Викторовна.

— Солнышко, ты что, как неродная, по имени-отчеству и на Вы? — парировал тот, — Мы же в одной постели спали, одни пельмени ели…

— Вы в состоянии помолчать? Оба? — не выдержал Геннадий Игнатьевич. Мы послушно умолкли.

— Фетисова, — не внял моей просьбе профессор. — Ты как умудрилась фамильяра вызвать?

— Кого? — я, видно, ослышалась

— Фамильяра, солнышко, фамильяра, — пропел Малюгин, — Ты же умная девочка, сама додумаешь.

Я переводила взгляд с одного на другого — уважаемого профессора и типичного представителя золотой молодежи — и тихо офигевала. Конечно, я все поняла и даже не слишком-то удивилась, но…

— Я не мальчик со шрамом, в замок к черту на куличики не поеду. Мне универа за глаза хватает.

— Выросла ты из замков и волшебных палочек. Хотя, спасибо мадам Роулинг, объяснять современным детям концепцию ворожбы не нужно… Так как ты получила фамильяра?

— Это Халяву-то? — дошло до меня. — По пентаграмме вызвала, мне Катька Авдеенко рисунок дала, — сдала я подругу с потрохами.

— Халяву? Авдеенко дала рисунок? — было ощущение, что Крокодил вот-вот сляжет с приступом. — Сама?

— Ну да…

Крокодил молча вышел, роясь в телефоне. Похоже, пошел песочить Катьку.

— Солнышко, я в восхищении, — Малюгин развалился на стуле. — Ты и впрямь, как говорит Гена, прирожденный практик. В курсе, что фамильяра полковена порой не может вызвать?

— Не в курсе, — я в уме взвешивала, на какой срок потянет неучтенный фамильяр. Филей мне подсказывал, что на большой.

— Теперь знаешь, — не смутится Малюгин. — Давай я тебя кратенько просвещу, пока Гены нет. Ты, главное, не волнуйся, а то вредно это. На вот, пельмешку съешь.

Я как в трансе взяла протянутый пельмень и захрупала им в ожидании рассказа. Горе-сказитель приосанился. Как это у него получилось с учетом-то позы? Небось, магия…

— У нас тут все просто. Каждый третий-четвертый не совсем человек. Обычное дело. Ты вот — ведьма, причем вся из себя классическая, в средневековье первая стояла бы в очереди на аутодафе. Есть еще ведьмаки и нежить, и ее немало. Живем мы все обычной жизнью, но чуть лучше…

— Долго?

— Что долго? — Чудо за моим полетом мысли не угнался.

— Живете долго?

— Да нет, как все. Богатство также не прилагается. Здоровье покрепче, но мы и чаще порчи от своих же хватаем.

— И замка нет? — на всякий случай уточнила я.

— Нет, — усмехнулся Дамиль, но не как обычно, а почти по-доброму, понимающе.

— А какие плюшки?

— Вы обладаете ворожбой, — вернулся на кухню Геннадий Игнатьевич, — Это огромная ответственность…

— Эй, — возмутилась я, — я вообще-то про преимущества спрашивала!

— А нетути их, — осклабился Малюгин, разведя руками. — Лишь повышенная социальная ответственность и толстые папки личных дел в госорганах.

— Так нечестно, — пробурчала я, но меня уже никто не слушал. Сильные мира сего (или не очень сильные, откуда мне знать магическую иерархию?) обсуждали, что делать с моей бренной тушкой.

— Так, солнышко, сейчас мы тебе защитные амулеты отжалеем, и поедешь домой, — объявил Малюгин.

— Вы поедете к ней домой, — голосом нажал Геннадий Игнатьевич, — и ты лично её отвезешь!

— Делать мне больше нечего!

— Зачем мне в принципе что-то защитное? — забеспокоилась я. — У вас в мире настолько опасно?

— У нас в мире все спокойно, но кое-кто — не будем показывать пальцем — выкинул в окно собственного фамильяра, — Дамиль, похоже, наслаждался моим недоумением.

— И что? — не стала я давить в себе собственнический порыв, — Фамильяр-то мой: что хочу, то и делаю.

— Вот из-за подобного отношения к жизни у Вас и проблемы, Алена, — Геннадий Игнатьевич был строг и категоричен. — Фамильяр обладает собственной жизненной позицией и уникальным характером. Он намного сильнее начинающей ведьмы, и на пренебрежительное отношение может обидеться, а тогда жди беды: он в состоянии и порчу навести, и проклятье наслать, и это только цветочки!

— Я прониклась, правда. Кто ж знал, что кошка мстительная окажется…

— Фетисова!.. — сказать Крокодилу хотелось много чего, но исключительно нелестного.

Я хотела выяснить еще что-нибудь интересненькое, но не успела: мужчины начали колдовать. Первая в моей жизни магия, не считая злополучной пентаграммы, выглядела… никак. Дамиль и Крокодил по очереди помахали вокруг меня руками (без ощутимого эффекта), дали дешевенький браслет — дар ближайшей барахолки — и отправили восвояси. Я не успела ни опомниться, ни даже попрощаться с профессором. Хорошо хоть зачетку машинально схватила.

Глава 2, часть 2

— Ну и куда ты умотала? — Малюгин нагнал меня почти у бэхи. Гулять категорически расхотелось, и до машины я добежала в рекордные сроки: и не скажешь, что физрук на меня куклу вуду делал перед ГТО.

— Замерзла, — ведьмы славились мстительностью, и я попробовала отвоевать место первой ехидны.

— Да ладно тебе, все мы люди.

Залезть в машину с покупками оказалось не так просто. Малюгин в упор не желал отпускать пакет со жратвой, а бэха числилась если не раритетом, то заслуженной трудягой, не рассчитанной на издевательства двадцать первого века. Кончилось тем, что Дамиль втиснулся на водительское и второй раз за сутки свел близкое знакомство с моей сумкой.

— Солнышко, вот что ты из себя современную корчишь? — просипел несчастный, выуживая из-под себя верную защитницу моей чести и губительницу чужих достоинств. — Берцы, косуха, сумка с шипами, чтоб ее…

— Да, в один прекрасный момент достали бантики-косички-юбочки, и меня Люда Новикова призвала к эмансипации, — галантерейное изделие было обезврежено и сослано за заднее сиденье, и я с чистой совестью бухнулась на переднее, кожаное. — Вижу, на тебя, Малюгин, косуха произвела особое впечатление?

— Я тебя в ней в первый раз увидел, — признался он. В его словах просквозило что-то незнакомое и душевное; если бы не…

— В косухе ты меня впервые заметил — это под конец-то года. Да и то потому, что мы на лестнице столкнулись.

— Ты мне тогда все ботинки своими вездеходами оттоптала! — припомнил мне Чудо, шурша пакетом. В голосе его прорезалась ностальгия, которую я в тот день не запомнила, когда он очень однозначно отозвался обо мне на лестнице.

— Меня, между прочим, потом еще год металлисткой дразнили.

— Прости, — раздалось справа совершенно неожиданно. Я оглянулась на Малюгина, но тот, вопреки обыкновению, смотрел серьезно. Сей миг был краток! — С другой стороны, мы в расчете. Ведь это ты меня Чудом окрестила?

— В тот день я была еще добрая — не благодари.

— Не стану. Молочка нальешь? — и нехороший человек протянул одноразовый стаканчик, купленный в том же магазине.

А я что? Я ничего. Раз Дамиль и так за мой счет ел, то следовало ему помочь. Потому молока я налила щедрой рукой, взамен получив чисто мужской бутерброд по рецепту хлеб-колбаса в пропорции один к одному.

— А плохо не станет? — спросила я у самоубийцы, откупоривавшего к молоку банку с солеными огурчиками.

— Станет. Потом,— Малюгин сунул мне банку — снять первую пробу:

— Не отношусь к типу людей, живущих одним днем.

— Мне больше достанется, — не стал он уговаривать, прихлебнул молоко и скривился. — Фу, какая кислятина!

Я, не поверив, последовала его примеру и тоже скуксилась:

— Неужто озабоченная тетка подсунула нам кефир?

— Не гони, кефир вкусный, — возразил человек нетрадиционных кулинарных взглядов. — А это, солнышко…

От гастрономического откровения меня спас пушистый черный хвост, мазнувший по щеке. По приборной панели прохаживалась Халява собственной персоной и чхать хотела на амулетики Геннадия Игнатьевича. Кошка не издавала ни звука, но смотрела с насмешкой, как на малых детей в песочнице. Заполучив всеобщее внимание, Халява последний раз махнула хвостом, да так, что несколько шерстинок попало в мой стаканчик с молоком, и растаяли сизым дымом.

—…была порча… — закончил мысль Дамиль и сунулся ко мне в стакан. — Дай-ка сюда.

Несмотря на свои же слова, он пригубил мое питье. Одобрительно хмыкнул и сделал глоток смелее, причмокнув.

— Тебя не смущает, что туда кошка шерстью насорила?

— А ты сама попробуй, — Дамиль милостиво протянул мне мой же стакан.

Пить из него после кошки и Малюгина я брезговала, но уж больно было интересно, почему последний такой довольный. Да, правы были люди: не знаю, как моего фамильяра, а меня любопытство погубит наверняка.

— Молоко. Вкусное, — оценила я, отпив строго со стороны противоположной той, что слюнявил Чудо.

— Именно! — Дамиль вернул стакан «на базу» и закусил огурчиком, — И это означает, что мы зря у Гены день проели-проспали. Фамильяр снял порчу с молока, значит, и тебе пакостить не станет.

— Стоп, — остановила его. — Про Халяву новость зачетная. А кто порчу навел?

— Без понятия, — Малюгин был спокоен, аки удав Каа, ждущий бандерлогов, и увлеченно выбирал самый хрумкий на вид огурчик из рассола, — Ничего необычного не примечала?

— Да у меня весь день примечательный, что ни шаг — то приключение, — я всплеснула руками, чуть не выбив у соседа банку. — Ну, хихикал кто-то в магазине. Могло и показаться!

— Хихикал? Значит, кикимора, — постановил он. — Нечисть совсем распоясалась.

— То есть меня проклял…

— Навел порчу, не путай понятия.

— Фольклорный элемент? — закончила я. — Мне что теперь, и домовому молоко ставить от греха подальше?

— Как вариант, — Дамиль снова отпил из моего стакана, я не выдержала и отобрала:

— Пей из своего!

— У меня-то порченный. Жадина! — он вернул заветный сосуд, — Ну и пейте сами с волосами! — Малюгин наконец завел мотор, и бэха уютно чихнула, готовая к новым свершениям. До моего дома доехали за несколько минут: после полуночи даже в столице поток машин спадал, оставляя на память о себе лишь выхлопные газы.

— На прощание ничего не скажешь? — парень, затормозив у обшарпанного подъезда, и выразительно поиграл бровями.

— Спасибо за поездку, Дамиль Аркадьевич, — сардонически хмыкнула я, — заказ уже оплачен картой.

— Язва. Да какой я тебе Дамиль Аркадьевич, солнышко? — не стерпел Малюгин, — Мне двадцать четыре!

— Вредный!

— До завтра. Твой телефон у меня есть, Гена дал. Заеду после учебы, — Дамиль усмехнулся, — буду тебя знакомить с нечистью и с Хогвартсом российского разлива.

Прощально махнув рукой, как и утром в кабинете, Малюгин укатил. Мне же осталось тащиться с сумками на свой этаж, костеря ленивца по чем зря. Одна радость — что молока убавилось.

Дома уже все спали. И неудивительно — шел первый час. Мне же еще, по-хорошему, надо было готовиться к оставшимся экзаменам, но сил уже никаких не было, пусть кровать у Крокодила и оказалась зачетная.

Глава 3, часть 1. О ночных визитах и недобрых знамениях

— О боже, какой мужчина! Сейчас огребет, скотина! — напевала я, набирая номер.

Малюгин, как ни странно, ответил сразу.

— Солнышко! Не смогла не спросить, как доехал? Или случилось что? — отозвался наглый тип.

— Ты случился, Малюгин. Ни в чем не хочешь признаться?

— Не пил, не курил, не изменял, — отчитался тот. — Короче, не успел так накосячить, чтобы ты меня по фамилии обзывала.

— Мне птичка напела, что кое-кто взял кураторство… — начала я.

— Наглая ложь! Кое-кому кураторство всучили! А потом догнали и еще раз дали, — пожаловался он.

— Дамиль, — я первый раз назвала его по имени, и поэтому получилось более проникновенно, — скажи, ты где совесть потерял?

— Поищи под окошками.

Я и впрямь подошла к окну, так как Чудо при всей своей болтливости слов на ветер не бросал. И там меня ждал сюрприз: четко у меня под окнами припарковалась печально известная нашему институту бежевая бэха.

— Ты что, стоишь у моего подъезда?

— Нет, оставил машину для прикрытия, — фыркнули снизу. — Спи давай! — и Малюгин отключился.

Пока я доваривала кашу и собиралась спать, сладко фантазировала о том, как Дамиль, в костюме, при галстуке и с остатками укладки, ночь напролет жмется на сидении машины, сторожа меня от неизвестных напастей магического — пардон — ведьмачьего мира. Еще через полчаса я перестала быть настолько уверенной, что ситуация смешная. Когда занялся ранний летний рассвет, я не выдержала и, накинув полюбившуюся Чуду косуху прямо поверх пижамы, пошла на улицу.

Стоило мне открыть входную дверь, как Малюгин собственной персоной шагнул через порог:

— Ну ты даешь, солнышко. Я уже начал сомневаться в твоем человеколюбии.

— Ты что, под дверью ждал все это время? — я была в возмущении от того, что широкого жеста не вышло.

— Не, около получаса, — подмигнул Чудо, — Я ж помню, что ты меня терпеть не можешь.

— В уборную надо? — я вспомнила, как он рванул в сортир в доме Крокодила, и решила помочь человеку: вдруг стесняется?

— Зачем? — не понял Малюгин.

— Ты же у Геннадия Игнатьевича устроил спринтерский забег.

— Солнышко, я тебе поражаюсь… У Гены в сортире точка силы, я охранку включал.

— А… Логично, — признала я.

— Нет, но точки силы возникают стихийно.

Меня так и подмывало спросить, а в каком месте повезло нашему дому? Но подумала, что смогу это выяснить позже, хотя бы когда рассветет. Так и так Малюгин от меня неделю никуда не денется. Потому, поколебавшись, но не решившись оставлять гостя на кухне, я провела его к себе в комнату.

— Ого, зачетно, — одобрил он.

По стенам вместо модных сейчас постеров висели детские рисунки: некоторые — совсем неумелые, когда маленькие пальчики еще только-только учились держать непослушный карандаш, в более поздних уже чувствовался характер: сложные цвета, более умелый рисунок…

— Средняя сестра учится в художественной школе.

— А-а. Думал, сама творишь, — я не стала признаваться, что мой единственный рисунок едко высмеяли одноклассники, после чего искусство было для меня закрыто.

— Ложись, — я скинула на пол толстое и жуткое лоскутное одеяло, которое не доставала из глубин шкафа даже когда отключали отопление, скрепя сердце рассталась со второй подушкой и колючим, но втайне нежно любимым пледом из верблюжатины.

— Ты что, предлагаешь мне спать на полу? — ужаснулся Малюгин, глядя на меня глазами бродячей собаки на морозе. — Мы же уже провели ночь в одной постели!

— Это был день, давно и неправда, а постель — чужая. В свою не пущу!

— А я не буду спать на полу!

— Ладно, — я поменяла подушки местами и сама легла на пол. Пусть ему будет стыдно! И неважно, что мы всей семьей регулярно ходим в походы, и спать на земле мне не привыкать.

Малюгину стыдно не было. Вскоре в комнате уже раздавалось его мерное посапывание. Сама я тоже задремала, внутренне благодаря судьбу, что Чудо хотя бы не храпит. Уплыть в небытие мне не дал знакомый баритон:

— Давай, мочи гада! Иш ты, выгнал хозяюшку с кровати, а еще мужик! Да в давние времена, да за такое… — приоткрыв глаза и плохо коннектясь с реальностью, я наблюдала, как науськиваемая домовым Халява пристраивается к подушке Малюгина с той же грязной целью, что и недавно к фикусу Крокодила. — Давай!

— Только попробуйте — развею! — сонно раздалось из кровати. Дальше у комедии в трех действиях зрителей не было — я скоропостижно уснула.

Утро у меня началось с затекшей спины. Рука тоже онемела, но согнуть ее не представлялось возможным: на ней лежали. Решив, что кому-то из мелких снова приснился кошмар, я покрепче обняла соседа по кровати, мысленно подивившись тому, как быстро растут дети. И тут над ухом раздалось хрипловатое:

— Знаешь, солнышко, говорят, что один раз — случайность, два — совпадение, а три — закономерность. У тебя остался один раз. Выводы делайте сами…

Я резво села, и Малюгину пришлось проявить недюжинную реакцию, чтобы удержать меня на узкой полуторке.

— Ты что тут делаешь?!

— Ты меня сама сюда положила.

— А я что тут делаю? — исправилась я.

— А я тебя переложил. Из милосердия, — Дамиль поймал мой недоверчивый взгляд и поправился. — И потому что твои питомцы собирались мне грязно мстить.

— Хитер, — донеслось из ниоткуда от домового.

От четвертования Чудо спасла моя мама, решившая не вовремя проявить родительские чувства. Застав свою скромную, невинную девочку в кровати с незнакомцем, родительница опешила. Положение спас Малюгин, но лучше бы молчал в тряпочку:

— Простите, мы не одеты!

Мама в шоке закрыла дверь с другой стороны. Я же напустилась на Чудо:

— Ты сдурел? Что обо мне родные подумают?

— Окстись, не в девятнадцатом веке живем, — отмахнулся бессмертный, не подозревая, что за дверью мама примеряет на себя роль злобной тещи, — И советую поторопиться, иначе в универ опоздаешь. Кстати, клевые таксы на пижаме, — догнал меня в дверях его голос.

— Изначально это были Йоркширские терьеры, но потом я выросла, — и я оставила его размышлять над загадками эволюции.