На коне чужой судьбы

Глава 1. Аттестат брата

Александра сидит в своей комнате, скрестив ноги на стуле, и щёлкает мышкой по сайту, где большими буквами кричит название: «ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АГРАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ». Экран ноутбука заливает её лицо голубоватым светом, отражаясь в светло-русых волосах, которые она то и дело отбрасывает назад нетерпеливым движением руки. Её пальцы замирают на мышке, когда она доходит до вкладки «Ветеринарная медицина». Три экзамена — русский язык, биология, химия — смотрят на неё с экрана, как приговор. Она хмурит брови, кусает губу и наклоняется ближе, будто это поможет ей найти лазейку. Баллы рядом с каждым предметом — минимальные проходные — кажутся ей далёкими, как звёзды в июльском небе над конюшней, где она провела всё прошлое лето.

— Русский, биология, химия, — шепчет она себе под нос, словно повторение сделает их менее пугающими. — Ладно, где мои результаты?

Она отталкивается, стул скрипит по деревянному полу, и ныряет в ящик стола, заваленный старыми тетрадками, карандашами и какой-то засохшей жвачкой, прилипшей к углу. Её пальцы шарят по бумагам — вот листок с сочинением, вот контрольная по алгебре с жирной тройкой, но ничего нужного. Она хлопает ящиком, встаёт и, бросая взгляд на экран, где сайт всё ещё открыт, выходит из комнаты.

Кухня встречает её запахом вчерашнего борща и унылым светом лампы. Евгений, её брат-близнец, лежит на диване, вытянув ноги в потёртых джинсах. Волосы падают ему на лоб, а внимание погружено в телефон. Пальцы быстро скользят по экрану — то ли играет, то ли листает что-то в соцсетях. Александра останавливается в дверях, скрещивая руки.

— Жень, где мои результаты экзаменов? И аттестат? — спрашивает она, стараясь звучать небрежно, но голос выдаёт лёгкую панику.

— В комоде глянь, — бросает он, даже не поднимая глаз. — Рядом с моими должны быть.

Она закатывает глаза, но идёт к комоду у стены, где громоздятся старые журналы и какая-то коробка из-под обуви. Дверца скрипит, когда она её открывает, и на неё обрушивается ворох бумаг: квитанции, школьные грамоты, пара мятых рисунков из младших классов. Александра садится на корточки, перебирает листы, хмурясь всё сильнее. Вот её результаты — тонкий листок с напечатанными цифрами, которые она предпочла бы забыть. Русский — «52» балла, биология — «58», химия — «60». Она морщится, будто от зубной боли, и вытаскивает аттестат. Тройки и четвёрки пестрят на странице. Её сердце сжимается — с такими оценками в университет не попасть.

Она вздыхает, откидывая волосы назад, и ради интереса тянется к бумагам брата, лежащим рядом. Его результаты — как удар под дых. Русский — «92», биология — «95», химия — «98». Она переворачивает листок со множеством строк, где везде больше «90» баллов, будто надеется, что это ошибка, но нет — всё настоящее. Аттестат Евгения раскрывается в её руках, и она пробегает глазами оценки: пятёрки по всем предметам, кроме одной четвёрки по физкультуре. Она даже фыркает от абсурдности — четвёрка по физре, серьёзно?

— Ты все предметы, что ли, сдавал? — её голос дрожит от удивления, она поднимает голову, глядя на брата. — Нафига?

Евгений наконец отрывается от телефона, поворачивает голову и пожимает плечами, словно это ерунда.

— А я что, знаю, что мне потом понадобится? — говорит он, лениво растягивая слова. — На всякий случай всё сдал.

— Мне бы твой «всякий случай», — бормочет Александра вслух, опуская глаза на его аттестат.

— Если бы училась вместо своих лошадей, тоже бы нормально сдала, — замечает он, возвращаясь к телефону. Его голос ровный, но в нём сквозит привычная насмешка.

Она фыркает, отделяя свои результаты от его, и кладёт их стопкой на комод. Лошади. Да, она наведывалась на конюшню почти каждый день после школы и резонно ничего не успевала по урокам. Её руки до сих пор пахнут сеном и лошадьми. Но что толку? Она вполне честно признаётся себе, что даже если бы у неё не было конюшни, больше баллов по предметам она бы всё равно не набрала: зубрёжка теории — не её конёк.

— А ты куда вообще планируешь поступать? — спрашивает она, стараясь скрыть зависть, но голос выдаёт её.

Евгений ухмыляется, не отрываясь от экрана.

— Пока никуда. Отдохну годик.

Александра замирает, её глаза округляются. Она перелистывает его аттестат ещё раз, будто хочет убедиться, что не ослышалась. Пятёрки, одни пятёрки, и одна дурацкая четвёрка — и он собирается «отдыхать»?

— С такими-то оценками?! — её голос взлетает вверх, она даже вскакивает с пола, сжимая аттестат в руках. — Ты сдурел?

Он нехотя поднимает голову, волосы падают ему на глаза, и ухмылка становится шире.

— Завидно? — спрашивает он, прищурившись.

Она фыркает снова, громче, чем хотела, и отворачивается, чтобы скрыть румянец, который ползёт по щекам. Завидно? Конечно, завидно. Его оценки и баллы — это билет в любой университет, а её — это билет разве что в никуда. Она снова перелистывает результаты экзаменов брата, и идея вспыхивает в её голове, как искра от костра, который они с Женей разводили прошлой осенью во дворе.

Александра бросает аттестаты на комод, шаги гулко отдаются в небольшой квартире, и идёт в прихожую. Там, у зеркала с потрескавшейся рамой, она останавливается. Отражение смотрит на неё — длинные волосы, худощавое лицо. Она задирает волосы вверх, собирая их в кулак, и наклоняет голову, прищуриваясь. Сойдёт ли она за Евгения? Он худой, как и она, рост почти одинаковый, а лицо… ну, её черты женственнее, губы полнее, но это не так важно. В том университете её никто не знает.

Она оборачивается, возвращается на кухню и смотрит на брата, всё ещё уткнувшегося в телефон.

— Слушай, — начинает она, её голос дрожит от смеси азарта и страха, — этот год я поучусь за тебя. По твоим документам. Наберусь знаний, опыта, а потом уйду, отдам тебе аттестат. И уже сама пройду какие-нибудь онлайн-курсы, получу бумажку и буду работать ветеринаром.

Евгений замирает. Его пальцы останавливаются на экране, он медленно поднимает голову, и впервые за вечер в его глазах появляется что-то похожее на удивление. Телефон выскальзывает из рук, но он ловит его на краю дивана.

Глава 2. Театр одного актёра

Следующие дни превращаются в театр, где Александра — одновременно ученик и звезда. Женя немного упрощает задачу. Он ходит по квартире, демонстрируя свою походку — ленивую, чуть развалистую, с широко расставленными ногами, будто мир вокруг него должен подстраиваться под его ритм. Руки в карманах, плечи опущены, подбородок слегка задран — он не просто идёт, он плывёт, как будто ему всё равно, что о нём думают.

— Вот так, — говорит он, делая круг по кухне и останавливаясь у холодильника. Он открывает дверцу, достаёт бутылку колы, делает глоток прямо из горла. — Не топай. И не дёргайся.

Александра хмурится, ставит руки на бёдра и пробует повторить. Она шагает от дивана к окну, стараясь расслабить плечи, но её движения всё равно резкие, угловатые, как у робота, который только учится быть человеком. Она спотыкается о край ковра, почти падает и ругается вполголоса:

— Да как ты это делаешь? Это же просто ходьба!

Женя смеётся, чуть не поперхнувшись колой. Он ставит бутылку на стол, намеренно медленно вытирает рот тыльной стороной ладони и садится на диван, раскидывая ноги.

— Ты слишком стараешься, — говорит он, ухмыляясь. — Я вообще не думаю, когда иду. Просто иду.

— Легко тебе говорить, — огрызается она, но возвращается к исходной точке — к двери кухни — и пробует снова.

Шаг, ещё шаг. Она заставляет себя замедлиться, воображая, что её ноги — это ленивые волны, которые касаются берега без спешки. Руки она суёт в карманы джинсов, но они кажутся ей лишними, как будто не знают, куда деться. Она вытаскивает их, потом засовывает обратно, и Женя снова хохочет.

— Саш, ты как пингвин на экзамене, — говорит он, откидываясь на спинку дивана. — Расслабься, я же не король подиума.

Она показывает ему язык, но внутри всё кипит. Ей хочется доказать — не только ему, но и себе, — что она справится. Что она может стать Женей, хотя бы на год. Она закрывает глаза, делает глубокий вдох и представляет, как он идёт по школьному коридору: девчонки оборачиваются, парни кивают, а он просто скользит мимо, будто всё это его не касается. Она открывает глаза и шагает снова — медленнее, с лёгким покачиванием, как будто ей плевать на весь мир. И, чёрт возьми, это работает. К вечеру второго дня она проходит через кухню, почти не думая, и её шаги звучат мягче, увереннее, почти как его.

— Ну, нормально, — кивает Женя, глядя на неё с дивана. — Уже не как балерина на шпильках.

— Ха-ха, — фыркает она, но внутри ликует. Первая победа.

Но походка — это только начало. Голос — вот где настоящая засада. Её голос высокий, звонкий, как колокольчик, который выдаёт её с головой. А Женин — ниже, с лёгкой хрипотцой, как будто он всегда немного устал говорить.

Александра встаёт перед зеркалом в комнате, смотрит на своё отражение и кашляет, пытаясь понизить тон.

— Ну чё, пошли? — говорит она, но выходит пискляво, как будто пародирует мультяшного героя. Она морщится, пробует снова: — Ну чё, пошли?

Женя, который заходит в комнату с пакетом чипсов, чуть не роняет его от смеха. Он падает на её кровать и смеётся так, что чипсы рассыпаются по одеялу.

— Саш, ты как котёнок, которого прищемили дверью, — выдавливает он, вытирая слёзы. — Давай ещё раз, но не пищать.

Она краснеет, сжимает кулаки и хочет его стукнуть, но вместо этого делает ещё попытку. Она вспоминает, как Женя разговаривает с друзьями — лениво, с растяжкой, как будто каждое слово ему в тягость. Она кашляет, опускает подбородок, чтобы голос шёл глубже, и повторяет:

— Всё равно, делай что хочешь.

На этот раз выходит лучше — не идеально, но уже не писк. Женя перестаёт смеяться, прищуривается, смотрит на неё с интересом.

— Ну, почти, — говорит он, закидывая в рот горсть чипсов. — Только не напрягай горло, а то будешь как простуженный хомяк.

Она закатывает глаза, но продолжает. Они сидят в комнате до полуночи, и она повторяет его фразы, пока горло не начинает саднить. «Чего надо?», «Да ладно, нормально», «Всё равно, решай сам». Она записывает себя на телефон, слушает, морщится, стирает, пробует снова. Женя то подтрунивает, то подсказывает: «Меньше эмоций», «Не торопись».

К концу четвёртого дня она проходит через кухню, бросает небрежное «Ну чё, пошли?» и слышит от Жени:

— Почти я.

Она замирает, смотрит на него. Он не смеётся, не язвит — просто кивает, и в его глазах мелькает что-то похожее на уважение. Александра чувствует, как внутри разливается тепло. Она сделала это. Не совсем, но уже близко. Она садится рядом с ним на диван, берёт горсть чипсов, несмотря на его протестующий взгляд, и жуёт, глядя в потолок. Её сердце бьётся ровно, но в голове крутится мысль: это только начало.

На следующий день Женя добавляет новый урок — жесты. Он замечает, что она слишком много машет руками, когда говорит, как девчонка, которая объясняет подружке про новый сериал. Он показывает, как держит себя: руки либо в карманах, либо расслаблены вдоль тела, пальцы слегка шевелятся, будто он всегда готов что-то схватить или отмахнуться.

— Вот так, — говорит он, стоя посреди кухни и делая вид, что кивает кому-то. — Не дёргайся, не трынди лишнего.

Она повторяет, но её руки всё равно летают, как бабочки, пока она пытается сказать что-то простое, вроде «Да без разницы». Женя хватает её за запястья, прижимает их к бокам.

— Стой спокойно, — говорит он. — Ты не на сцене. Просто будь.

Она вырывается, но пробует снова. К вечеру уже может сказать «Ну и чё?» с руками в карманах, не дёргаясь. Женя хмыкает, но в его голосе меньше насмешки.

— Если так дальше пойдёт, я начну тебя бояться, — говорит он, открывая новую бутылку колы. — Ты прям мой клон.

— Это и есть план, — отвечает она, и её голос звучит почти как его — низкий, с лёгкой хрипотцой.

Она улыбается, но внутри всё ещё колотятся вопросы: «А что, если я не потяну? Что, если я забуду, как стоять, как говорить, и всё раскроется?» Она отгоняет эти мысли, хватает бутылку из его рук, делает глоток и возвращает с ухмылкой.

Глава 3. Переезд

Поезд прибывает на вокзал с опозданием на полчаса. Александра выходит на перрон, волоча на себе рюкзак, который оттягивает плечи. Вокзал маленький, с облупившейся краской на стенах и старыми скамейками. Она пробирается сквозь толпу, где кто-то кричит про автобусы, а кто-то торгует пирожками из тележки. Запах жареного теста дразнит, но она не останавливается — её желудок пуст, но нервы слишком натянуты, чтобы думать о еде.

Накидывая новенькую кепку, купленную накануне, она поправляет лямку рюкзака и открывает приложение на телефоне. Такси заказывается быстро, и через пять минут к вокзалу подъезжает машина. Водитель, бородатый мужчина с сигаретным запахом, молча кивает, когда она садится на заднее сиденье. Она называет адрес университета, и они трогаются.

Дорога занимает всего десять минут: сначала узкие улочки, где дома жмутся друг к другу, потом широкая трасса, окружённая полями, которые кажутся бесконечными. Александра прижимается лбом к стеклу, глядя на зелень, и её сердце бьётся быстрее — не от страха, а от предвкушения. Она замечает вывеску из окна машины, когда они сворачивают к воротам — большая, белая, с чёрными буквами, выведенными строгим шрифтом: «Государственный аграрный университет. Добро пожаловать!»

Такси останавливается прямо перед главным зданием, и водитель поворачивается к ней, протягивая руку.

— С вас тысяча, — говорит он, и его голос грубый, как наждачка.

Александра моргает, не веря своим ушам:

— Сколько?

— Тысяча, — повторяет он, глядя на неё без тени улыбки.

Билет на поезд, который вёз её шесть часов, стоил почти также, а тут — столько за жалкие десять минут. Она качает головой, бормоча себе под нос: «Вот это цены», и отсчитывает купюры, чувствуя себя обманутой. Водитель забирает деньги, и она выходит из машины, хлопая дверью сильнее, чем нужно.

Солнце печёт нещадно, и она поправляет кепку, вытирая пот со лба. Университетский городок открывается перед ней, как картина из сна. Широкая аллея, вымощенная плиткой, тянется вперёд. Вдали виднеются панельные дома — не высотки, а низкие, до пяти этажей. А над всем возвышается главное здание университета — девятиэтажное, серое, с огромными окнами, которые кажутся глазами, следящими за ней. Это её новый дом.

Но самое главное — поля. Бескрайние, зелёные, они раскидываются, как море, которое дышит под солнцем. Вдалеке, почти у горизонта, пасутся лошади — тёмные силуэты, движущиеся медленно, грациозно. Александра замирает, её губы растягиваются в улыбке, и она чувствует, как слёзы подступают к глазам. Не от грусти, а от облегчения — она здесь. Она моргает, прогоняя влагу, и идёт дальше. Студенты снуют повсюду: кто-то тащит коробки, кто-то болтает у фонтана, кто-то пьёт кофе из бумажного стаканчика. До занятий ещё пара дней, но городок уже живёт, дышит, и она чувствует себя частью этого хаотичного, прекрасного мира.

Ноги сами несут её к главному входу. Она проходит через стеклянные двери, и её встречает прохлада холла. Здесь пахнет свежей краской, бумагой и чем-то неуловимо стерильным, как в больнице. Пол выложен плиткой, стены увешаны объявлениями: расписание лекций, кружок фотографии, продажа велосипеда. Она подходит к стойке, за которой сидит женщина лет пятидесяти. Её волосы собраны в тугой пучок, очки висят на цепочке, а взгляд — цепкий, как у ястреба. Александра делает глубокий вдох, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле. Это её первый настоящий тест. Впервые ей нужно притвориться Женей перед кем-то в университете, и от этой мысли её ладони становятся мокрыми.

— Здравствуйте, — говорит она, понижая голос, чтобы он звучал как у брата. — Я первокурсник ветеринарного факультета. Мне нужно получить ключи от общежития.

Женщина поднимает глаза, смотрит на неё поверх очков и отвечает сухо:

— Ключи выдают в комендатуре общежития. Корпус два, первый этаж, кабинет сто. Вам нужно будет заполнить анкету и предъявить паспорт.

Александра кивает, чувствуя лёгкий укол тревоги. Она благодарит женщину и выходит из здания. Направляясь к корпусу «2», она идёт по аллее, окружённой деревьями. Здание общежития пятиэтажное, выглядит старым, с облупившейся краской на стенах. Она заходит внутрь и сразу замечает дверь с табличкой «Комендатура» в начале коридора на первом этаже. Александра стучит, заходит и видит мужчину средних лет, лысого, с густыми усами. Он сидит за столом, заваленным бумагами, и что-то пишет.

— Здравствуйте, — повторяет она, и её голос слегка дрожит. — Я Соколов Евгений, мне нужно получить ключи от комнаты.

Мужчина кивает, протягивает ей бланк и говорит:

— Заполните анкету. И паспорт, пожалуйста.

Александра передаёт Женин паспорт, стараясь скрыть дрожь в пальцах. Она боится, что он заметит, что фото не её, но мужчина лишь мельком смотрит на документ и возвращает его. Она пишет размашисто, подражая почерку Жени, затем отдаёт анкету. Мужчина вручает ей ключ и добавляет:

— Комната сто один.

Александра кивает, забирает ключ, и её пальцы сжимают холодный металл, как талисман. Она бормочет «спасибо» и выходит, чувствуя, как ноги дрожат. Она справилась. Первое испытание пройдено, но внутри всё ещё бурлит — смесь триумфа и страха. Дверь с номерами «101-103» находится прямо рядом с комендатурой. Она открывает её, и перед ней — узкий коридор с четырьмя другими дверями: три с номерами, ведут в жилые комнаты, а одна, приоткрытая, — в общую ванную. Её комната — самая левая, ближайшая к ванной и выходу. Она толкает дверь, и сердце падает.

Комната маленькая, почти тесная: две кровати, два стола, два шкафа, один из которых с покошенной дверцей. Больше сюда ничего и не поместилось бы. На кровати у окна — хаос: рюкзак с открытой молнией, из которого по одеялу рассыпана одежда, наушники, болтающиеся на спинке стула от порывов ветра. На столе — открытая пачка печенья, тетради и книги.

Александра вздыхает, опуская свой рюкзак на пол. У неё есть сосед. Она так надеялась, что ей повезёт и будет жить одна, как в тех историях, что читала про университет, что сможет расслабиться хотя бы ночью, снять бинт, быть собой. Но, видимо, судьба решила иначе. Самого соседа в комнате нет, и она благодарна хотя бы за эту передышку — ей нужно время, чтобы собраться с мыслями.

Глава 4. Паприка

Будильник разрывает тишину комнаты, как сирена, и Александра вздрагивает, выныривая из сна. Она протирает глаза, моргая в полумраке, и её разум медленно возвращается к реальности. Телефон на соседской кровати издаёт резкий, повторяющийся писк, и она слышит, как Родион выключает его. Комната всё ещё тонет в предрассветной мгле. Александра лежит неподвижно, чувствуя, как усталость тянет её обратно в сон. Вставать рано за эти несколько дней стало непривычно, её тело протестует против утренней спешки. Но сегодня первый день учёбы.

Она смотрит, как Родион встаёт с кровати, молча собирает рюкзак, натягивает рубашку и выходит, не сказав ни слова. Дверь тихо щёлкает за ним, и она выдыхает, чувствуя, как напряжение отпускает. Родион немногословен, и она пока не знает, хорошо это или плохо. Его молчание кажется то равнодушием, то скрытым любопытством, и от этого ей не по себе. Она ждёт минуту, прислушиваясь к тишине, чтобы убедиться, что он точно ушёл, а затем встаёт и подпирает ручку двери стулом — на всякий случай.

Александра снимает футболку, разматывает эластичный бинт, который всю ночь сдавливал её грудь. Кожа под ним красная, зудит, и она морщится, проводя пальцами по следам. У неё есть полчаса, чтобы дать телу отдохнуть от давления, и она ценит эти минуты. Она садится на кровать, обхватывая себя руками, и смотрит в окно, где небо медленно светлеет, обещая новый день. Её мысли блуждают: университет, лекции, конюшня. Света, которая знает её секрет. И Родион, который спросил: «Тебя Саша зовут?» Она встряхивает головой, прогоняя это воспоминание.

Университет встречает гулом голосов и толпой студентов, которые заполняют холл, как река, текущая через узкое русло. Александра замирает на пороге главного здания, её пальцы сжимают лямку рюкзака. После нескольких дней, проведённых в комнате за чтением конспектов, эта суета кажется ей оглушающей. Она уже привыкла к тишине и к стуку клавиш, когда искала объяснения сложным терминам. Теперь же вокруг неё — хаос: кто-то смеётся, кто-то кричит через весь коридор, кто-то роняет тетрадь. Она делает глубокий вдох и идёт к аудитории, стараясь не встречаться ни с кем взглядом.

Аудитория большая, с высокими окнами и рядами парт, которые поднимаются амфитеатром. Большинство мест уже занято, и она оглядывается, ища свободное. Её взгляд цепляется за знакомое лицо — парень с каштановыми волосами с манежа, тот, что был на рыжей кобыле. Он сидит в центре, окружённый тремя девушками, которые болтают без умолку. Одна из них, с длинными чёрными волосами, спрашивает:

— Ян, может, не пойдёшь на конюшню в пятницу? Погуляем.

Александра запоминает его имя на всякий случай. Ян улыбается, откидываясь на спинку стула, и что-то отвечает, но она уже не слышит — её внимание переключается на Родиона. Он сидит один, у окна, в самом дальнем ряду, уткнувшись в телефон. Его светлые волосы блестят в солнечном свете, и он выглядит отстранённым, как будто весь этот шум его не касается. Она отводит взгляд, боясь, что он её заметит, и садится на свободное место в середине, подальше от обоих.

Вновь оглядывает аудиторию, изучая лица. Новые, незнакомые, кроме Яна и Родиона. Света учится на другом факультете, агрономическом, и остальных с манежа здесь нет. Александра выдыхает с облегчением, чувствуя, как часть её тревоги растворяется. Меньше знакомых — меньше шансов, что кто-то раскроет её секрет. Она достаёт тетрадь и ручку, стараясь выглядеть занятой.

Пятница приходит с дождём. Небо затянуто серыми тучами, морось оседает на кепке Александры, и её кроссовки чавкают, пока она идёт к конюшне вместе с группой из семи человек. Их отобрали после занятий — только тех, кто умеет ездить верхом, и она была первой, кто поднял руку, когда преподаватель объявила о факультативе. «Ветеринария — это не про верховую езду, — сказала она тогда, поправляя очки. — Но для желающих мы организуем занятия на конюшне. Это поможет понять животных». Александра едва сдержала улыбку — она и так понимает их лучше, чем людей.

В группе — Родион, который молча шагает впереди, Ян, чья куртка промокла насквозь, но он всё равно ухмыляется, и ещё четверо: две девушки и два парня, чьи имена она пока не запомнила. Дождь усиливается, и они ускоряют шаг, добираясь до конюшни быстрее. Дверь скрипит, когда её открывают, и запах сена, смешанный с сыростью, обволакивает. Лошади стоят в стойлах, укрытые от непогоды, и их тихое фырканье ощущается таким знакомым.

Александра идёт вдоль ряда, её глаза замечают знакомую морду, и вот она — рыжая кобыла с белой проточиной, та самая, что козлила в манеже. На табличке у стойла написано: «Паприка». Александра улыбается, подходит ближе и протягивает руку. Паприка выглядит спокойной и не отстраняется, позволяя себя гладить. Её шерсть мягкая, чуть влажная, и Александра шепчет:

— Привет, девочка.

Кобыла наклоняет голову, ожидая угощений, и её тёмные глаза смотрят с любопытством, без той нервозности, что была в манеже. Александра чувствует, как её сердце успокаивается, когда она находится рядом с лошадьми.

— Странно, — раздаётся голос за её спиной, и она вздрагивает, оборачиваясь. Ян стоит в нескольких шагах, его каштановые волосы дождём прилеплены ко лбу, а взгляд — острый, почти обвиняющий. — Паприка ненавидит мужчин. А к тебе нормально относится.

Его тон надменный, с ноткой недоверия, и Александра замирает, чувствуя, как кровь отливает от лица. Паприка тут же недовольно прижимает уши и убирает голову, её копыта шаркают по полу. Александра открывает рот, чтобы ответить, но слова застревают в горле. Что сказать? Что так просто получилось? Её мысли мечутся, но в этот момент инструктор — женщина средних лет с короткими светлыми волосами и в резиновых сапогах — зовёт всех собраться.

— Хватит болтать! Встаньте, чтобы я всех увидела! — кричит она. Её голос гулкий, привыкший перекрикивать других.

Александра отступает на шаг, и Паприка тут же высовывает голову обратно, тычась носом в её ладонь. Она гладит её, стараясь не смотреть на Яна, который встаёт чуть в отдалении, но чувствует его взгляд — тяжёлый, как мокрый песок.

Глава 5. Подозрения

Спортзал гудит. Запах резины и старого лака с деревянного пола смешиваются с гулом голосов студентов, которые толпятся у входа, перебрасываясь шутками и подколами. Утренний свет льётся через высокие окна, и пылинки танцуют в его лучах, как крошечные звёзды. Александра заходит, стараясь держаться в стороне, её плечи сгорблены, руки засунуты в карманы толстовки, которая кажется ей единственной бронёй в этом шумном хаосе. Её кроссовки тихо скрипят по полу, и она опускает взгляд, чтобы не встречаться ни с кем глазами.

Сердце уже бьётся быстрее, чем нужно, — первая физкультура, которая должна была быть ещё на прошлой неделе, но тогда её отменили, кажется минным полем, где каждый шаг может её выдать. Ей не по себе от шума, от ощущения, что она чужая в этом море людей. Она прижимается к стене, стараясь стать невидимкой, но её план рушится, когда преподаватель — крепкий мужчина с сединой на висках и голосом, привыкшим командовать, — появляется с планшетом в руках.

— Толстовку снимай, здесь не библиотека! — рявкает он, и его взгляд цепляет её, как крючок.

Александра замирает и чувствует, как все взгляды — десятки пар глаз, любопытных, равнодушных, насмешливых — поворачиваются к ней. Её сердце колотится так громко, что кажется, его стук эхом разносится по залу. Кровь приливает к лицу, кожа горит, и она сглатывает, стараясь держать лицо спокойным, как Женя. Она опускает голос, заставляя его звучать ниже, грубее:

— Мне нужно взять майку. В комнате забыл.

Преподаватель хмурится, его брови сдвигаются, и она боится, что он спросит что-то ещё, но он только машет рукой, как будто отгоняя муху.

— Бегом, — рявкает он, и она разворачивается, чувствуя, как жар заливает щёки, шею, даже уши.

Она идёт к выходу, стараясь не бежать, хотя взгляды студентов жгут её спину. Утро прохладное, но асфальт под кроссовками кажется раскалённым. Она влетает в корпус, игнорируя любопытный взгляд вахтёрши. Комната пуста, и она выдыхает с облегчением, бросаясь к рюкзаку, стоящему у кровати. Она опрокидывает его на пол, и вещи сыплются, как из рога изобилия — тетради, книги, зарядка для телефона, — но майки нет. Она роет глубже, понимая, что видела её именно там. Паника подступает к горлу, но под оставшимися книгами она нащупывает ткань — чёрную майку, смятую, но чистую. Она сжимает её в кулаке, как трофей, и её сердце замедляется, но времени мало — преподаватель не будет ждать вечно. Она наспех запихивает вещи обратно, переодевается и выбегает.

Когда возвращается, спортзал уже бурлит движением. Студенты разбиваются на группы, их голоса сливаются в гул, похожий на рой пчёл. Преподаватель тянет сетки через зал, его помощник — молодой парень в белой футболке — закрепляет их на стойках, и две площадки оживают, как арены перед боем. Четыре команды формируются быстро, кто-то кричит, кто-то толкает друг друга локтями, смеясь.

Александра стоит в стороне, чувствуя себя некомфортно в майке, которая кажется ей предательски облегающей. Она скрещивает руки, пытаясь скрыть силуэт, и её взгляд блуждает по залу. Она оглядывается, надеясь найти угол, где можно спрятаться, но зал слишком яркий, слишком полный, и ей некуда деться.

— Эй, Жень! — кричит кто-то, и она вздрагивает, поднимая голову. Родион стоит, держа мяч, его светлые волосы блестят под лампами. — Иди к нам.

Она невольно улыбается, ощущая, как тепло разливается в груди. Родион снова с ней разговаривает, и это делает утро чуть легче. Она идёт к его команде, стараясь двигаться уверенно, как Женя, но её шаги замедляются, когда она проходит мимо Яна. Его взгляд цепляется за неё, и холодок пробегает по её спине. Она сглатывает, ускоряя шаг, но сердце снова бьётся быстрее. Она встаёт между Родионом и парнем, которого, как ей смутно помнится, зовут Егор — невысокий, худощавый.

Её мысли возвращаются к майке, к тому, как она обтягивает её плечи, как бинт под ней сдавливает грудь, и она боится, что выглядит как девчонка. Затем она переводит взгляд на Егора, стоящего рядом. Он ниже её на полголовы, его сутулые плечи и тонкие руки делают его похожим на младшеклассника, который ещё не вырос. Она же занимается с лошадьми годами, её руки и ноги подкачаны. Рядом с Егором она выглядит даже мужественнее, и это даёт ей крошечный глоток уверенности. Он сейчас больше напоминает девушку, чем она, и эта мысль почти заставляет её усмехнуться.

Но её облегчение длится недолго. Она так уходит в свои мысли, что не замечает, как игра начинается. Мяч летает через сетку, команды кричат, кто-то падает, пытаясь отбить подачу, и смех разносится по залу, как эхо. Она теряется в этом хаосе, её взгляд блуждает, пока Родион не орёт:

— Женя!

Она вздрагивает, поднимая глаза. Мяч летит прямо в неё — сильный, быстрый, запущенный Яном. Его взгляд острый, с ухмылкой. Это не просто подача — это проверка, вызов, и она чувствует, как её кровь закипает. Она успевает подставить руки, отбивает мяч чисто, с хлёстким звуком, и он летит обратно через сетку, чуть не задев голову одного из игроков. Она смотрит на Яна, её губы растягиваются в ответной ухмылке, и она думает: «Ещё посмотрим, кто кого». Он отводит взгляд, но его ухмылка не исчезает, и она чувствует, что это не просто игра — это битва, в которой он играет нечестно.

Игра набирает темп, и Александра втягивается, забывая о майке, о взглядах, о страхе. Она прыгает, отбивает, кричит: «Пас», когда Родион подбрасывает мяч, и её тело движется на автомате, как на конюшне, где каждый жест отточен годами. Егор рядом то и дело мажет, и она прикрывает его зону, не задумываясь, пока он растеряно бормочет: «Прости, Жень». Она кивает, не глядя на него, её глаза следят за мячом, за Яном, который играет жёстко, почти зло, как будто хочет доказать что-то.

Когда мяч снова летит в неё, она готова — она бьёт по нему с такой силой, что он врезается в пол на стороне противника, и её команда взрывается криками. Родион хлопает её по плечу, его рука тёплая, и он говорит:

— Нормально, Женя!

Глава 6. Записка

Утро начинается с резкого звука будильника Родиона, который врывается в тишину комнаты, как далёкий раскат грома. Александра дёргается под одеялом, просыпается, но не шевелится, притворяясь спящей. Сквозь узкую щель век она видит, как Родион встаёт, собирает вещи с механической точностью: рюкзак, рубашка, ботинки. Его движения быстрые, и она ждёт, затаив дыхание, пока дверь не закрывается за ним с мягким щелчком. Коридор затихает, шаги растворяются вдали, и только тогда она позволяет себе выдохнуть, чувствуя, как напряжение отпускает мышцы.

Она садится на кровати, её волосы торчат в разные стороны, а сердце стучит, как будто только что пробежала марафон. Вчерашний вечер всплывает в памяти — заколка в руке Родиона, её собственный резкий голос, его взгляд, пустой, как чистый лист. Она морщится, представляя, как эта мелочь всё ещё лежит где-то на его столе, готовая выдать её в любой момент. Она спрыгивает с кровати, босые ноги касаются холодного пола, и подходит к столу Родиона, стараясь двигаться тихо, хотя в комнате никого нет. Её пальцы скользят по поверхности — раскрытая тетрадь с аккуратными записями, карандаш, пара монет, но заколки нет. Она хмурится и проверяет ящик стола, но там только старый блокнот и несколько ручек. «Куда она делась?» — недоумевает Александра.

Она отступает, оглядывая комнату, её взгляд цепляется за мусорное ведро у стола. Заглянув внутрь, она видит её: заколка-невидимка лежит поверх смятой обёртки от шоколадного батончика рядом с огрызком яблока и клочком бумаги. Александра чувствует, как её горло сжимается, но затем волна облегчения накрывает, мягкая, как тёплый ветер. «Он выбросил её, — думает она, и уголки губ дёргаются в слабой улыбке. — Теперь это не моя забота». Она смотрит на заколку, такую маленькую, такую незначительную, и решает, что трогать её — значит рисковать. Пусть лежит там, среди мусора, где ей и место. Она отворачивается, но её разум не может отпустить мысль: «Он правда поверил, что она не моя? Или просто решил не копать?» Эта неуверенность оседает в ней.

Она возвращается к кровати, пытаясь отвлечься, и тянется к телефону, лежащему на смятой простыне. Экран вспыхивает уведомлением — сообщение от Светы: «Давай в ТЦ сегодня? У меня до третьей пары ничего, у тебя ведь тоже?». Александра замирает, её большой палец зависает над экраном, и она чувствует, как внутри что-то оттаивает. Она вспоминает обрывок разговора в коридоре вчера — кто-то из старшекурсников упомянул, что половина преподавателей умотала на какую-то конференцию, и расписание на сегодня развалилось, как карточный домик. Ей самой не нужно тащиться на пары до обеда — только биология, кажется, в два часа.

Торговый центр одновременно притягательный и пугающий — яркие витрины, толпы, гул голосов. Легко затеряться, но также легко попасть под чей-то взгляд. Она представляет, как они со Светой будут бродить между магазинами, пить дешёвый кофе из бумажных стаканчиков. Света знает её секрет, знает, кто она на самом деле, и эта мысль греет. Александра набирает ответ: «Да, давай. Когда встречаемся?» — и отправляет, чувствуя, как тень вчерашнего дня отступает, хотя и не исчезает совсем.

Торговый центр встречает Александру и Свету волной запахов — сладкой ваты, кофе и чего-то жареного, что доносится из фудкорта. Стеклянные витрины блестят, как зеркала, отражая людей, которые снуют туда-сюда с пакетами, телефонами и стаканчиками. Александра идёт чуть позади Светы, её кепка надвинута низко, а руки засунуты в карманы толстовки. Она чувствует себя не в своей тарелке среди этого шума — голосов, музыки из магазинов, смеха, — но присутствие Светы делает всё чуть проще, как будто рядом есть кто-то, кто держит её за руку, даже не касаясь.

Света, наоборот, в своей стихии. Её длинные волосы, собранные в высокий хвост, подпрыгивают, пока она тащит Александру к витрине с яркими кроссовками.

— Смотри! — восклицает она, тыча пальцем в неоново-зелёную пару. — Тебе бы пошли.

Александра хмыкает, её губы изгибаются в лёгкой усмешке.

— Я в таких буду как светофор, — отвечает она, понизив голос, чтобы звучать грубее, как Женя.

Света смеётся, её глаза искрятся, и она уже тянет её дальше, к магазину с футболками, где полки завалены вещами с дурацкими надписями вроде «Сплю до полудня» или «Кофе — мой лучший друг».

Они бродят по этажам, и Александра постепенно расслабляется. Света болтает без умолку — про новую песню, которую она скачала, про то, как её соседка по комнате храпит, как трактор, про преподавателя химии, который вчера путал формулы. Александра кивает, иногда вставляет пару слов, но в основном слушает, чувствуя, как её плечи расправляются, а дыхание становится ровнее. Здесь она почти не думает о бинте, который всё ещё сдавливает её грудь, или о заколке, что осталась в мусорном ведре. Света знает, кто она, и это как глоток свежего воздуха после долгого дня под водой.

Они заходят в кафе на втором этаже, где пахнет корицей и ванилью. Света заказывает латте с карамельным сиропом, а Александра берёт чёрный кофе, потому что это кажется ей подходящим для Жени — простым, без лишних деталей. Они садятся у окна, глядя на людей внизу, и Света начинает рассказывать, как однажды застряла в лифте другого торгового центра с какой-то тёткой, которая пела оперные арии, чтобы успокоиться. Александра смеётся, по-настоящему, и её смех звучит чуть выше, чем она хотела. Она тут же кашляет, опуская голос, и Света, заметив это, подмигивает, но ничего не говорит.

После кофе они снова ныряют в магазины. Света тянет её в отдел с аксессуарами, где витрины переливаются блеском браслетов, колец и серёжек. Александра стоит в стороне, скрестив руки, пока Света разглядывает пару подвесок в форме звёзд — серебряные, с крошечными камешками, которые ловят свет, как капли росы.

— Классные, да? — спрашивает Света, держа их у уха и крутясь перед зеркалом.

Александра кивает, её взгляд скользит по витрине, но она старается не задерживаться на украшениях слишком долго — это не её мир, не сейчас. Света решает купить серьги, и, пока продавщица пробивает чек, она болтает о том, как давно хотела что-то новенькое.

Глава 7. Бегство

Солнце уже садится, когда Александра шагает к яблоневой роще, её кроссовки хрустят по гравию, а в груди пылает злость, смешанная с тревогой. Воздух прохладный, пахнет сырой землёй и яблоками, которые валяются под деревьями, подёрнутые вечерней росой. Она приходит ровно в семь — ни минутой позже, ни раньше, — её кулаки сжаты в карманах толстовки, а кепка надвинута так, что тень скрывает глаза. Роща тихая, только ветер шелестит в листве, но она сразу замечает их: три фигуры под старой яблоней.

Один из парней ей знаком — высокий, с тёмными волосами, чуть длиннее, чем принято у большинства. Он занимался со всеми в манеже, часто крутился на конюшне, когда Света седлала Проказника, бросал на неё взгляды и шутил громче, чем нужно. Артём — кажется, так его зовут, хотя она не уверена. За ним стоят двое других, скрестив руки, их лица спокойные, но напряжённые, как у телохранителей. «Группа поддержки», — думает Александра, её губы кривятся в презрительной усмешке. Она останавливается в паре метров, её дыхание ровное, но внутри всё кипит.

— Ты что с Проказником сделал? — начинает она без предисловий, её голос твёрдый, но чуть дрожит от гнева. — Бинты не снял, чтобы записочку засунуть? Ты хоть понимаешь, что мог ему навредить? Лошадь ни при чём, это низко!

Артём прищуривается, но его брови ползут вверх, как будто он ждал другого разговора. Он делает шаг вперёд, а его друзья остаются на месте, только переглядываются.

— Да ладно тебе, — говорит он, растягивая слова, как жвачку. — Никто коню не вредил, я его именно тогда и поставил, там даже пяти минут не прошло. А вот ты… какого чёрта ты таскаешься со Светой? Она должна быть со мной, а не с каким-то захудалым типом вроде тебя!

Александра замирает. Она смотрит на него, на его сжатые кулаки, на его лицо, полное уверенности, и понимает: он видит в ней парня. Женя конкурент, а не просто друг Светы. Её грудь сжимается — не от бинта, а от осознания, что вся эта глупая выходка с Проказником, эта записка, эта встреча — из-за того, что она играет свою роль слишком хорошо. Она открывает рот, чтобы ответить, но злость, горячая и острая, перехватывает слова.

— После того, что ты сделал с Проказником, — шипит она, делая шаг ближе, — Света на тебя даже не взглянет. Ты хоть понимаешь, что, если бы я не заметил, ты мог загубить коня ради своей дурацкой ревности?

Артём краснеет, но его глаза становятся темнее, и он теряет своё наигранное спокойствие.

— Да что ты несёшь?! — орёт он, его голос эхом разносится по роще. — Ты никто! Шастаешь за ней, как щенок!

Он надвигается на неё, его плечи напряжены, кулаки сжаты, и двое его друзей шагают вперёд, замыкая её в полукруг.

Александра чувствует, как воздух становится тяжелее, как её сердце бьётся быстрее, но отступать не собирается. Она выпрямляется, её подбородок вздёрнут, и она готова ответить. Но в этот момент из-за деревьев появляется Родион. Его взгляд спокойный, но острый. Он останавливается в нескольких шагах, засовывая руки в карманы джинсов, и спрашивает, чуть растягивая слова:

— И что у вас тут происходит?

Двое друзей Артёма тут же отступают, их руки опускаются, а взгляды мечутся, как будто их поймали на горячем. Артём поворачивается к Родиону, его лицо всё ещё пылает, но он пытается взять себя в руки.

— Ничего, — цедит он. — Мы уже расходимся.

Он делает шаг назад, кивая своим, и они начинают отходить. Ситуация успокаивается, но внутри Александры всё ещё полыхает. Она не думает, не взвешивает — её тело движется само. Она бросается вперёд, хватает Артёма за воротник его рубашки, ткань трещит под пальцами, и тянет его к себе.

— Ты не отделаешься так просто! — рычит она, и её кулак летит в его плечо, не целясь, но с силой.

Артём отшатывается, но тут же отвечает, его рука врезается ей в скулу, и мир на секунду мутнеет. Они сцепляются, кулаки мелькают, удары глухие, как стук копыт по земле. Двое других парней стоят в стороне, не вмешиваясь, их лица напряжены, но они только смотрят.

Родион вклинивается между ними, его руки крепко хватают Александру за талию, оттаскивая назад. Бинт под толстовкой впивается в кожу от резкого движения, и она не успевает сдержаться — короткий высокий вскрик её настоящим голосом вырывается наружу. Она замирает, её глаза расширяются, и она чувствует, как Родион напрягается, его хватка становится осторожнее, слабее.

— Где болит? — спрашивает он, его голос теперь серьёзный, почти требовательный, а взгляд скользит по её лицу, как будто ищет ответ.

Он всё ещё держит её, но уже не так крепко, его брови нахмурены. Александра вырывается, её щёки горят — от удара, от стыда, от страха, что он услышал.

— Всё нормально, — бормочет она, отшатываясь и поправляя кепку, которая чуть не слетела. Её голос снова низкий, Женин, но звучит неубедительно, как треснувший колокол. Она отводит взгляд, её пальцы дрожат, пока она трёт ушибленную скулу.

Артём, воспользовавшись моментом, отступает, его рубашка помята, а под глазом набухает красное пятно. Он бросает на неё злой взгляд, но не говорит ни слова, только кивает своим друзьям, и они исчезают за деревьями, их фигуры растворяются в сумерках. Родион смотрит им вслед, потом переводит взгляд на Александру, его лицо всё ещё серьёзное, но он ничего не говорит. Она чувствует, как его молчание давит на неё.

— Я в порядке, — повторяет она, её голос твёрже, но она не смотрит ему в глаза.

Родион делает шаг в сторону, собираясь уйти, но останавливается и оборачивается к ней. Его глаза блестят в полумраке, и он говорит ровным голосом, но с лёгкой усталостью:

— Сегодня ночью комната твоя. Меня не будет.

Александра кивает, не находя слов, и смотрит, как он уходит, его фигура растворяется среди яблонь, как дым. Она стоит одна, ветер холодит её лицо, и в голове крутится его голос, её вскрик, его вопрос. Комната будет пуста, и это должно принести облегчение — ночь без необходимости прятаться, без бинта, без страха. Но вместо этого её сердце сжимается, потому что его слова звучат не как жест доброты, а как ещё одна загадка. Она поворачивается и уходит, шаги быстрые, а в груди — буря. Записка всё ещё лежит в её кармане, бинт жжёт кожу, и она знает, что этот вечер только усложнил всё.