Июльская жара была невыносима. Чтобы искупаться, нужно целый час ехать на автобусе. В центре города в зоне отдыха в Карагачевой роще находилось два озера: Комсомольское и Пионерское. Вода в них плескалась кирпичного цвета. Арыки текли с гор, увлекая за собой глину.
Вечером Алексей Берёзин пятнадцатилетний паренёк, одетый в синюю рубашку с подвернутыми до локтей рукавами и чёрные брюки-клеш, направился в гости к Галине Кругловой. Жил он от неё на улице Степной через один дом.
Район Пишпека утопал в садах. Солнце клонилось на запад, косые лучи освещали ивы и джигиду, растущие на пустыре.
Открыв калитку, Алексей пошёл по дорожке к крыльцу одноэтажного дома.
Галя увидела его из окна веранды. Вышла на улицу в сарафанчике из ситца. На ногах туфельки – узконосые лодочки на небольшой шпильке. Причёска каштановых волос модная высокая.
– Ты ко мне, Алёша?
– Да, – ответил Алексей, немного смутившись от её красоты.
Глаза у Галины девственно жгуче чёрные. Нос маленький ровный. Брови подведены художественным карандашом. Она была старше на два года. Закончила девятый класс средней школы.
Берёзин, стоя к ней боком, выдергивал разноцветные нераспустившиеся венчики вьюнов, растущие у стен веранды. Надувал их, они лопались от воздуха с шумом. Увлёкся игрой.
Девушка посмотрела на него, совсем ещё мальчишка! Ростом с ней одинаков. Ни усы, ни борода не растут. Кожа лица белая нежная. Волосы на макушке свалялись соломенной копной, выгорели за лето.
– Может быть, сходим в кино? – попросила с поэтическим выражением голоса.
– Не хочу, – отмахнулся, как от мухи, не желая томительных мгновений.
“Начнет наряжаться! Краситься! А мне ждать принцессу”, – подумал он.
– Мы завтра поедем на велосипедах на Песчаное озеро, – объявил Березин с гордостью, делая паузу и кося выжидающе глаза.
– А с кем ты поедешь?
– С Максом.
– Может, нас возьмёте? Меня и подружку Аню.
– Возьмём, если попросишь у дяди Вани мопед.
– Какой лис! Ради этого ко мне зашёл!
– Могу и на обычном велосипеде. Только будем ехать три часа в одну сторону.
– Ладно. Попрошу.
– Давай сейчас к нему зайдём. А то утром он уйдёт на работу. У нас план сорвётся.
Галина закрыла дом. Ключ положила под крыльцо.
Дядя Ваня жил на перекрёстке улиц частного сектора. На небольшом приусадебном участке росли яблони, груши, виноград, на грядках овощи.
Был поливной день. Вода из арыка заливала огород.
Иван Лоскутов тридцатипятилетний мужчина с кудрявыми русыми волосами, раздетый по пояс, засучил брюки выше колен, стоял босиком в воде. Тяпкой огораживал мутный поток, чтобы направить к возвышенным местам к зреющим помидорам. Сорта у него росли удивительно вкусные.
Иван увидел Берёзина и племянницу, кивнул головой. Тяпку положил на край деревянной бочки, наполненной водой. Направился к гостям, шлёпая по размокшей земле:
– Чем утешите, молодёжь? – пожал, улыбаясь, руку пареньку.
– Что и нам поливать сегодня придётся? – поинтересовалась рассудительная Галя, стоя на бетонной дорожке, потянулась к ветке, чтобы сорвать яблоко белого налива, – надо мамке сказать.
– Часа через четыре будет у вас вода, – философски заметил хозяин, помогая нагнуть ниже ветку, упирая прохладные листья яблони в своё плечо.
– Но уже будет тёмно! Что мы в огороде увидим!? – откусывая яблоко и показывая на небо, хихикнула, – одни звёзды!
– Вам то что! Пусть поливает всю ночь!
– А подпол не зальёт?
– До кровати доберётся, – засмеялся Лоскутов, отпуская ветку.
– Дядя Ваня, у меня к тебе просьба, – ласково сказала девушка, – не откажешь? Хочешь, поцелую в щёчку!
– Говори, не тяни. Ещё яблок хочешь?
– Да, нет. Дай мопед на завтра.
– А я на работу, что пешком пойду?
– На троллейбусе, – посоветовала племянница и залилась смехом-колокольчиком.
– А зачем тебе мопед?
– С Алёшей покатаемся.
– С Лешкой? Он мне уже раз его сломал! Не дам.
– Ну, пожалуйста. Он больше не испортит.
– Ты уверена?
– Да.
– Хорошо берите. А то подумаешь, что дядька жадный.
Из сарайчика Лоскутов выкатил самодельный мопед “Дырчик” с двигателем Д-4.
Разбирался хозяин в технике, на обыкновенный велосипед прикрепил моторчик. Выглядел его первенец, конечно, с обшарканной рамой велосипеда “Пенза” не очень шикарно. Тарахтел, как кипящий чайник на плитке. Зато тянул хорошо. Главное не нужно было крутить педали.
Утром Максим Веселов долговязый парень с удлинённым лицом и прилизанными под умывальником волосами, чтобы не торчали в разные стороны, подъехал на велосипеде “Харьков” к дому Берёзина.
Возле палисадника под раскидистыми вишнями встретился с Алёшей, Галиной, Аней – полнотелой девушкой с длинной косой на груди.
– Всем привет! Может быть, я за огнетушителем смотаюсь? – объявил он, ставя ногу на землю, не слезая с велосипеда. Длинный вздёрнутый нос щекотало от авантюрного зуда. Максим потер его запястьем руки.
– А зачем мы ведь не на пожар собрались? – удивилась Галина, подозрительно посмотрев на озорного велосипедиста в красной водолазке и полосатых брюках.
Электричка отправилась от платформы, быстро набирая скорость. Несмотря на то, что день после проливного дождя был холодный, изумительная природа заглядывала в окна, оживляя глаза людей радостью озарения, протягивая им навстречу сверкающую промытую бронзовую листву дубов, золото берёз и лип, оранжевый наряд осин и клёнов.
В вагон вошёл молодой человек в коричневой болгарской дублёнке. Он в позе самовлюблённого сел на свободное место рядом с девушкой, одетой в серое демисезонное пальто. Снял с головы чёрную кепку, положил её на колени.
Симпатичная незнакомка сидела одна, взглянула мельком на него, отодвинулась поближе к окну, зеркально воспринимая книгу внутрь чувствительной души. Через расстёгнутое пальто были видны: кофточка из пряжи с затянутыми петлями и контрастной белой окантовкой посредине, маленькие золотые пуговки и вышитые цветочки; юбка ярко-розовая.
Мимо проносились высокие холмы, тихие речки с узкими долинами; дремучие леса сменялись перелесками. Окрестные деревни прятались за деревьями.
Валерий Комаров ехал в гости на выходные к тёте. Приятно было отдохнуть после тренировки. Он занимался в секции классической борьбы.
– Что очень интересная книга? О любви? – задал он нелепые вопросы соседке.
Девушка промолчала, перевернула страницу. Из книги выпала закладка, календарь в виде открытки.
Валерий нагнулся за ним.
– Это ваша глянцевая вещичка?
– Спасибо, – односложно ответила пассажирка, взяв карманный календарь в руку, е длинные намагниченные чёрные волосы слегка коснулись страниц, а глаза продолжали чтение.
Валерий привалился выпуклой атлетической спиной к деревянной скамье, решил вздремнуть. Его укачивало от монотонности движения. Невольно уснул. Кепка съехала с коленей, упала на пол.
Девушка уже не читала книгу, осторожно наклонилась, подняла её, отряхнула пыль и положила на сиденье.
Электричка энергично дернулась, отправляясь от станции. Комаров вздрогнул, не ощущая опоры, чуть не свалился, качнувшись вперёд. Открыл глаза.
Девушка, заметив его судорожные жесты, невольно улыбнулась.
– Так и упасть можно! – подметил Валерий смехотворность ситуации, усаживаясь поудобней, вспомнил о кепке, стал тревожно осматриваться по сторонам, крутить головой, заглядывая под лавку.
– Что вы ищете? – изумилась соседка.
– Фуражку.
– Она лежит сбоку ваших брюк.
Скользнув рукой по бедру, Комаров нащупал свою драгоценную шерстяную кепку, которая как кошка улеглась между ними.
– А я думал, что она на полу.
– Была там, я её подняла.
– Спасибо, – выражая благодарность за бескорыстный поступок, ответил Валерий.
– Пожалуйста.
– А какая была станция?
– Софрино.
– Как бы не проехать! Вы куда едете? – поинтересовался он живо у девушки, чувствуя, что она не прочь продолжить разговор.
– В Загорск.
– Надо же и я в Загорск!
– Вы там живёте? – взбодрилась попутчица.
– Нет, а живу в Москве. А вы в Загорске живёте?
– Да.
– А Москве что делали?
– Я там учусь.
– Где если не секрет.
– В театральном училище.
– Значит, вы будете артисткой?
– Не совсем. Я театральный осветитель.
– Это что такое?
– Не что, а кто? Другими словами художник по свету.
– Первый раз слышу такую специальность.
– А профессию электрика вы слышали? – иронически спросила студентка.
– Электрика?
– Да.
– Она родственна моей.
– А значит вы монтёр! По столбам станете лазить!
Она пожала плечами:
– Где в театре вы видели столбы? Там колонны! Я должна освещать актёров и декорации! – обиделась девушка.
– Важная роль! – сделал восхитительную реплику Валерий, чтобы успокоить собеседницу, – может быть и мне к вам в училище поступить?
– А вы умеете творчески фантазировать?
– Это как?
– Например, представить увиденное в другом цвете, – она, чтобы раскрыть свою мысль, распахнула замочек замшевой сумочки, вытащила из неё круглое зеркальце, протянула ему, – посмотрите на себя: какой бы цвет лица вам больше подошёл при волнении, испуге, страхе, радости.
– А что моё лицо разве может быть разноцветным?!
– Да нет же! Вы меня не поняли. При волнении вы слегка краснеете, при испуге бледнеете.
– От страха синею баклажаном, от радости расцветаю как тюльпан или красный мак, – подхватил её идею Комаров.
Девушка весело засмеялась.
– Вот видите. Почти угадали! Я должна переживания актёра усилить, донести до зрителя, используя разные сценические эффекты.
– Интересно, может быть, вы придёте к нам на тренировку, станете освещать схватки борцов нашего института.
– Мне нужно закончить учебу. Так что это будет не скоро.
– А жаль. Пришли бы, ослепили прожектором моего соперника. Я бы его сразу уложил на лопатки.
– Вот вы какой!
– Да я шучу. Кстати как вас зовут?
– Оля.
– А меня Валерий. Возьмите зеркало, а то вдруг разобью к несчастью.
– А вы что неуклюжий спортсмен?
– Разве похож?
Девушка, взяв зеркало, положила его в сумочку, оценивающе оглядела парня, не найдя в нем особых уродливых черт:
Осень на Урале наступает рано. Конец августа выдался холодным. Клёны радовали взгляд огненными опалинами. С берёз ветром срывало остатки золотистой листвы. Прохожие наступали на них, как на тёплые солнечные цветы, согревающие не обувь, а душу.
Это время настраивало на поэтические мысли. Хотелось жить вечно среди живописных красок. Забыть о том, что природа, приукрашиваясь, оголяется перед стужей.
Григорий Румянцев худенький восемнадцатилетний паренёк со светлыми волосами застегнул на пуговицы спортивную курточку, присел, слегка сутулясь, на скамейку в небольшом сквере.
Он вчера приехал поездом. Студенческая столовая не работала. В общежитии не встретил знакомых. Друзья верны себе, стараются прибыть в последний день.
Слушая шелест изредка проезжающих машин, никак не мог привыкнуть к тому, что находится на земле. За три дня в пути привык к движению, перестуку колес. Ему казалось, что его до сих пор покачивает.
Пообедав в городском кафе, был приятно удивлен, что хлеб лежал на каждом столе. Его можно есть сколько хочешь. Он был бесплатным. Первая весточка коммунизма.
К вечеру собрались геофизики-каротажники[1] второго курса.
Позже всех приехал Владимир Мадудин, первейший друг, старше Гриши на два года.
Рубашка расстёгнута на две верхние пуговицы, чтобы свободно дышала богатырская грудь. Брюки клёш цвета морской волны опоясаны солдатским ремнём. Волосы чёрные, до плеч. Лицо с угреватой красновато-синей кожей немного портило его внешность. Но мужественность характера закалило юношеское сердце. Недаром к нему тянулись другие, чувствуя его силу и смелость суждений.
– Здорово, аксакал! – подал он руку Грише. – Я тебе привез фотографии.
– Какие?
– У пещеры, помнишь, весной снимались. Тебя клещи в этот день в лесу покусали.
– Энцефалитные! – вставил Стас Кошкин.
Ребята засмеялись.
– А мне привёз фото на память? – потребовала Светлана, задорная девушка с длинной русой косой, староста их группы, и встала со стула очаровательной античной статуэткой, ударив о пол туфельками-лодочками, потрясла кулачками в воздухе, выражая неудовольствие и нетерпение. Её карие глаза округлились ягодой смородиной.
– Я не фотогигиеничен.
– Ладно, я от тебя не отстану. Пойдёшь со мной в фотоателье под конвоем! – строго огласила приговор за неуклюжее прекословие сценическим грубоватым голосом
– Правильно, Света. У нас, ребята, нет ваших фотографий. Второй год вместе учимся, – поддержала подругу Валя Вишнякова, на лице у неё вспыхнули густые веснушки. Она оторвалась от дела – резала окорок на аппетитные ломтики.
– Мы эту ошибку исправим. Хотите, у нас будет студенческий альбом, – предложил Стас Кошкин, страстный выдумщик коллективных действий.
– Да! – вскричали девушки.
– Я могу нарисовать вас в фас и профиль.
– Не надо излишней художественности. Не для милиции! – дернув головкой, возразила Валя.
За лето накопилось много новостей. Входящие студенты с гиком и шумом здоровались, расцветали в улыбках, спешили рассказать о каникулах.
Открыла, как всегда не во время, дверь комендант общежития Антонина Михайловна, пожилая женщина в синем халате:
– Это что за банкет? – спросила строго, войдя в накуренную комнату, держа в руке связку ключей.
– Ничего такого, тётя Тоня! Мы не выпив-ваем, – заикаясь от неожиданности, пролепетал Петр Рычков, – просто соскучились за лето, сидим, чай пьем.
– То-то я вижу, какой у вас обильный чай! Смотрите у меня. Девчонки чтобы только до десяти часов вечера. Я проверю. Вышвырну нарушителей мигом на улицу!
Комендант грозилась не на шутку. Для студентов старших курсов не хватало места в общежитии, поэтому ребятам приходилось уходить на частные квартиры.
Первыми ушли Рычков Петр, Николай Истомин. Их взяла к себе сердобольная старушка. Техникум оплачивал жилье. Со смехом тащили они на себе с добровольными помощниками по улицам металлические сетки, спинки кроватей, матрасы, подушки, напоминая бегство французов после нашествия.
Мадудин, Румянцев, Игорь Гатаулин поселились с приятелями из разных групп в уютном бревенчатом, на две семьи, особняке за речкой.
Хозяин Степан Гаврилович с женой Марией Петровной, из заводских кержаков, не забывая истинную веру, веками охаянную и загнанную, к современным законам жизни относились терпимо, не держали взаперти младшего семнадцатилетнего сына Александра.
Жили они в правой половине дома. Входные двери были разные, огороды отделялись друг от друга забором.
Степан Гаврилович, несмотря на угрюмое лицо, заросшего бородой, был человеком гостеприимным, обходительным. Уже несколько лет сдавал жилплощадь геологоразведочному техникуму.
Новых жильцов, семерых парней, предупредил, чтобы не шалили с огнём.
В распоряжении ребят были три жилых комнаты, холодные сени.
В таком доме можно прожить зиму. К ней готовились заранее, дрова кололи сами. Топили на ночь печь-голландку, подкладывали ведро уголька, чтобы не угасала до утра. Готовили на ней ужин.
Печь стояла посредине комнаты, разделённой перегородками. С одной стороны стены оказалась печь, на которой готовили пищу, с другой небольшая лежанка.