На вкус, как полночь

Глава 1. Мертва при жизни

Париж просыпался с усилием. Небо было свинцовым, словно город ещё не решился, стоит ли вступать в новый день. Сквозь пыльное окно старая квартира в одиннадцатом округе напоминала камеру ожидания — ни смерти, ни жизни, только серое между.

Камилла стояла у кухонного окна, босиком на холодном паркете, и смотрела, как по стеклу медленно скатываются капли дождя. В руках — красная кружка с остывшим кофе. В теле — глухой звон, пробирающий до позвоночника. Её день начался, как всегда: она проснулась от будильника Лорана, включила чайник, проверила рабочую почту. Всё было по плану. Всё было правильно. Всё было невыносимо.

На фоне гремела радиопередача: ведущий с приятным баритоном рассказывал о погоде, о пробках и… о третьем случае внезапной смерти за последние две недели. Женщина, 34 года, без следов насилия, с «естественной остановкой сердца». Камилла не обратила внимания. Её глаза были прикованы к каплям на стекле. Он напоминал слезу.

— Камилла, ты меня слушаешь? — глухо прозвучал голос Лорана из соседней комнаты, где он застёгивал манжеты.

— М? — отозвалась она, будто из глубины воды.

— Я спрашивал, можешь ли ты вечером забрать посылку. Я заказал тот сборник по Спинозе, помнишь? Сюрприз для студентов.

— Конечно, — ответила она механически. — Заберу.

Лоран вышел на кухню, поцеловал её в висок. Его губы были сухими, холодными.

— Спасибо, любимая. Я задержусь, у нас сегодня будет встреча с департаментом. Буду презентовать новую программу обучения на следующий год.

Камилла кивнула. Она даже не пыталась притвориться заинтересованной.

Лоран ушёл. Дверь захлопнулась мягко, но внутри неё что-то сжалось, как от грома. Камилла долго стояла, держа кружку в руках. Потом села за стол, открыла ноутбук и уставилась на пустой документ с пометкой «Перевод, глава 3». Символы не складывались в слова. Она закрыла глаза и прислушалась — не к городу, не к шуму за окном, а к себе.

Внутри — ничего.

***

В метро она стояла у дверей, сжимая поручень, и ловила своё отражение в стекле. Размытое, искаженное. Женщина с серыми глазами и вязаным шарфом, бледная, с тонкими губами. Вроде бы всё на месте — лицо, тело, одежда. Но ощущение было такое, будто это не она. А кто-то, кто просто надел её оболочку и делает вид, что ничего не поменялось.

У неё не было депрессии. Она ела, работала, спала, встречалась с подругами. У неё была стабильная жизнь, стабильная работа и стабильный муж. Она даже могла смеяться. Иногда. Только всё это было… глухим. Как крик под водой.

Она вспомнила, как в юности бегала босиком по берегу в Биаррице, смеялась, не думая, не стесняясь. Как сердце колотилось от влюблённости, от танца, от ветра. Когда последний раз её тело чувствовало что-то сильнее скуки? Когда она не чувствовала всеобъемлющей скованности?

Она снова закрыла глаза. Представила прикосновение. Просто вообразила — к шее, к спине, к внутренней стороне бедра. И тут же — холод. Неловкость. Стыд. Слишком ярко. Слишком давно. Слишком “не про неё”.

***

В офисе было тихо. Камилла села за стол, включила лампу и открыла распечатку — роман XVIII века, она должна была перевести его к концу месяца. Герои вели изящные беседы о чести и любви. Её это не трогало.

В полдень зашла её коллега Эмиль. Пухленькая, бойкая, всегда с новой историей.

— Ты слышала? Ещё одна! Опять женщина, и опять — сердце! Никто ничего не понимает. Полиция в растерянности.

Камилла подняла взгляд:

— Я слышала по радио. Но… это странно, конечно. Хотя, может, совпадение?

Эмиль пожала плечами:

— Не знаю. Но у всех одинаковое выражение лица. Спокойное. Как будто… они даже не испугались.

— Как будто сами этого хотели, — вдруг сказала Камилла. И замолчала, испугавшись собственных слов.

***

На обеде Камилла едва прикоснулась к еде. Оливковый салат с тунцом был её любимым, но сегодня — никакого вкуса. Она смотрела на людей вокруг, и всё казалось ей каким-то постановочным. Коллеги смеялись, обсуждали отпуск, дни рождения и семейные посиделки. Всё было прилично. Всё было пусто.

Она достала телефон. Хотела написать Жюли. Просто так. Но удалила сообщение, даже не начав. Что сказать? «Ты когда-нибудь чувствовала, что исчезаешь?»

Она не нажала отправить.

***

Вечером, в полутёмной квартире, она лежала на диване с книгой и бокалом вина. Лоран задерживался. Он всегда задерживался.

Вино было терпким. Книга — скучной. Её веки опускались. Камилла задремала.

И тогда она почувствовала это.

В темноте сна к ней приблизился кто-то. Она не видела лица. Только пальцы — длинные, прохладные, касающиеся её шеи. Шепот. Он звал её по имени. Камилла. Камииилла. От звука её тело дрогнуло, как от лёгкого удара.

Кровь. Горячая. На губах.

Она проснулась резко, хватая воздух ртом. В комнате было темно, за окном моросил дождь.

На губах — странный привкус. Сладковатый. Железистый. Она дотронулась до шеи. Всё было в порядке. Но сердце стучало как после бега. Или поцелуя.

Она поднялась и подошла к зеркалу. Долго смотрела на своё отражение. И впервые за много лет прошептала:

— Кто ты?

Отражение не ответило. Но в глубине глаз мелькнула искра. Живая.

Она стояла так долго, пока не услышала, как в замке повернулся ключ. Лоран. Опять поздно. Он вошёл, не включая свет, и направился в спальню. Не заметил её. Или сделал вид.

Камилла осталась одна, в тишине. Словно разделена со своей жизнью стеклом. Но впервые за много месяцев — ей не хотелось плакать.

Ей хотелось чувствовать.

Глава 2. Молчаливое вино

Кафе было почти пустым. Ветреный, хмурый полдень выгнал людей в торговые центры, под крышу, под лампы. Но Камилле нравилось это место — маленькое, с тёмным деревом и старинной плиткой, напоминающей пол в её бабушкиной кухне. Здесь можно было пить вино в середине дня и чувствовать себя не потерянной, а почти настоящей.

Жюли опоздала, как всегда. Её появление — как всплеск цвета на чёрно-белом полотне. Красная помада, небрежный узел светлых волос, духи с ароматом специй и грейпфрута. Она села напротив, поставив сумку на соседний стул.

— Прости, — сказала она с сияющей улыбкой. — Но я обязана была дойти пешком. Я… я сегодня вся дрожу. Не от холода.

Камилла приподняла бровь, стараясь улыбнуться:

— Кто он?

Жюли наклонилась ближе. Её голос стал мягче:

— Я встретила его у книжного, в переулке. Он просто стоял там и смотрел. Никакой пошлости, ничего в лоб. Только взгляд. Такой… как будто он видит тебя изнутри. Не одежду. Не выражение лица. А то, что ты прячешь.

Камилла сделала глоток вина. Оно было сухим, терпким, вишнёво-гранатовым. И почему-то на вкус — почти металлическим.

— И? Вы заговорили?

— Он подошёл, спросил, что я читаю. Сказал, что у этой книги печальный финал. А потом исчез. Просто — повернулся и ушёл. Я стояла ещё минут десять, как дура, перед полкой. А потом вдруг поняла, что сердце стучит, как в двадцать.

Камилла слушала, глядя в окно. За стеклом медленно проходили люди с зонтами. У кого-то — ребёнок, у кого-то — собака, у кого-то — в руке кофе и телефон. Всё привычное. Всё чужое.

Жюли продолжала:

— Он не похож ни на кого. В нём нет этой напускной уверенности. Он… тёмный. Глубокий. Как будто из другой эпохи. И когда он смотрит — ты не чувствуешь себя голой. Ты чувствуешь себя настоящей.

Камилла медленно повернулась к подруге. Сказала мягко:

— Я рада за тебя. Правда. Это звучит…

— Живо? — подсказала Жюли.

— Да, — кивнула Камилла. — Живо.

И внутри что-то кольнуло. Не ревность. Не зависть. А странная боль узнавания. А когда я сама чувствовала это в последний раз? Когда меня кто-то видел — не как жену, не как функцию, не как спокойную спутницу, а как… желание?

Она отпила ещё вина. На вкус — пустота.

***

Поздно вечером, уже дома, Камилла сидела в ванной. Пена растворялась, вода остывала. На стене отражалась зыбкая тень от свечи. Она любила этот полумрак — он скрывал детали, сглаживал изъяны.

На бортике лежало зеркало — круглое, с медной оправой. Камилла взяла его в руки. Поднесла ближе. Посмотрела.

Сначала всё было как всегда: глаза, брови, губы. Но вдруг ей показалось, будто… отражение чуть отстаёт. Как будто не она управляет движением, а кто-то внутри зеркала.

Она нахмурилась. Медленно подняла руку. Зеркальное движение повторило её с лёгкой заминкой. Или ей показалось?

Камилла опустила руку и прошептала:

— Кто ты такая теперь?

Из глубины зеркала смотрела женщина, которую она почти не знала. Та, которая давно спит. Но сейчас — чуть приоткрыла глаза.

***

В ту ночь Камилла не могла заснуть. Она ворочалась в постели, то раскрывая, то снова натягивая на себя одеяло, и ловила себя на том, что возвращается мысленно к словам Жюли. К её глазам, полным электрического света, к этому трепету в голосе.

Она встала, прошла босиком в кухню. Села у окна, налив себе немного красного вина. В бокале оно казалось почти чёрным. С улицы доносился плеск дождя и шорох шин по мокрому асфальту. Где-то на соседнем балконе курили, пахло табаком и чем-то влажным, живым. Она открыла окно — вдохнула холод, чтобы окончательно проснуться.

Мысли шли кругами. Жюли — женщина, такая же взрослая, занятая, уставшая от будней. И вот — она встретила кого-то, и её глаза загорелись. А она сама? Она ведь даже не знает, чего ей хочется. Тишины? Прикосновений? Уйти? Остаться? Что-то внутри замирало от самой этой неясности.

Она приложила пальцы к губам. Ей хотелось вспомнить последний поцелуй, последний раз, когда у неё перехватывало дыхание — не от страха или стыда, а от желания. Но ничего не вспоминалось. Только тишина.

Вернувшись в спальню, она легла рядом с Лораном. Он тихо сопел во сне, лежал к ней спиной. Камилла смотрела в потолок, ощущая каждую секунду этого неслучившегося вечера как царапину на коже.

И когда сон всё же пришёл, он был странным. Сначала она снова сидела в том кафе с Жюли, но на месте подруги был силуэт — без лица, в длинном пальто. Он смотрел на неё, и в его взгляде было что-то невыносимо знакомое. Потом — лестница вниз, узкий проход, капли воды со свода, и этот голос, зовущий её по имени.

Она проснулась наутро с ощущением, будто внутри неё что-то движется. Незаметное, но неостановимое. Как подземный ручей, который вот-вот найдёт выход.

Глава 3. Манускрипт

На следующее утро воздух в квартире был особенно тяжёлым — не от влажности, а от снов, которые не отпускали. Камилла проснулась рано, с лёгкой дрожью в теле. Вокруг всё было привычно: старая кровать с деревянным изголовьем, кофейные кружки на подоконнике, плед, запах остатков духов на шарфе. Но что-то в ней самой было уже не то.

Она дошла до офиса чуть раньше обычного. Просторное помещение с открытыми полками, лампы с мягким жёлтым светом и тишина — именно так начинались её рабочие дни. Никто не мешал, пока город ещё только потягивался после ночи. Она села за стол, достала папку с архивом и открыла документ, который ждал перевода с прошлой недели: старинное французское письмо, найденное в библиотеке Сент-Женевьев.

Почерк был витиеватым, с чернильными потеками, текст — отрывистый, будто написанный в спешке. Камилла перевела первую страницу на автомате. Слова были знакомыми, структура — классической. Она даже немного скучала.

Но на второй странице она споткнулась.

«…и когда я почувствовал её дыхание — кровь во мне застыла, как вода в подземной реке. Она не боялась. Она ждала. Она знала, кто я. И не отступила.»

Камилла нахмурилась. Она перечитала предложение. Внутри что-то ёкнуло.

«Она знала, кто я.»

Фраза ударила слишком близко. Та самая интонация. Та же тень, что звучала во сне.

Она откинулась на спинку стула. Сердце стучало чуть быстрее, чем следовало бы. Конечно, совпадение. Конечно, просто литературная метафора. Конечно…

Рядом лежал оригинал письма, слегка пожелтевший, с тёмными пятнами по краям. Камилла провела пальцем по полям — там была пометка, почти стертая, от руки. Почти незаметная. Тонкая, как шрам.

“goût de la nuit” — вкус ночи.

Она замерла.

Вчерашний привкус на губах. Вино? Сон? Железо?

Она сглотнула и заставила себя вернуться к переводу. Буквы плескались перед глазами, строки теряли чёткость. И всё же — она не могла оторваться. Что-то в этом тексте цепляло. Будто между строк скрывалось нечто, обращённое лично к ней.

***

В офис начали приходить сотрудники, лёгкий гул голосов прорезал тишину. Камилла машинально кивала коллегам, отвечала дежурными фразами, но мысли оставались в письме. Она всё ещё не могла объяснить — что именно её задело. Не содержание, нет. Не стиль. А интонация. Как будто автор знал, что она прочтёт эти строки. Как будто писал не «ей», а для неё.

Она перелистнула ещё одну страницу. Там текст стал более скомканным, обрывистым. Эмоциональным. Автор говорил о "превращении". О том, как "тьма входит в тело не сразу, но с каждым шагом углубляется". Камилла почувствовала озноб.

Зазвонил телефон. Она вздрогнула.

— Камилла, — это была Эмиль, — у нас совещание по новым переводам, через десять минут. Будешь?

— Да... сейчас подойду, — ответила она.

Но не пошла.

Она осталась сидеть у окна, держа письмо, будто оно могло раскрыться само — как ловушка или пророчество. За стеклом шёл дождь, как всегда. Только сегодня он казался не фоном, а голосом. Будто кто-то шептал сквозь капли.

Камилла подошла к шкафу, где хранились старые документы. Она открыла ящик и поискала подпись. Автор письма не был указан, только инициалы — R. St. Cl.

Сердце снова стукнуло сильнее. Это могло быть случайностью. Или...

Она сделала копию письма и спрятала в сумку. Что-то в этом манускрипте требовало не просто перевода. Оно требовало — внимания. Личного.

В сумке завибрировал телефон. Уведомление от культурного центра при библиотеке Сент-Женевьев: "Выставка: Забытые манускрипты и письма. Один вечер. Только в пятницу." К приглашению было прикреплено изображение: старинная пергаментная страница, на которой проступал тот же витиеватый шрифт, что и в её тексте.

***

Камилла не раздумывала. Как будто кто-то уже решил за неё. Пятничным вечером она подошла к зданию. Каменные ступени были мокрыми от дождя, фасад — потрескавшимся и торжественным. Внутри пахло пылью, воском и чем-то древним, напоминающим старую кровь и вино.

В зале выставки было тихо. Полумрак, витрины, старые пергаменты под стеклом, каталоги в кожаных обложках. Людей было немного, и каждый двигался, будто боялся потревожить хрупкую ткань времени.

Она шла медленно, мимо фолиантов и перьев, пока не почувствовала чей-то взгляд. Остановилась.

Он стоял у витрины, где был выставлен один из манускриптов. Высокий, тёмноволосый, в чёрном. Лицо — строгое, аристократичное, словно выточенное из мрамора. В его облике было что-то бесшумное и неподвижное, как в затишье перед грозой.

— Этот текст, — сказал он, не глядя на неё, — об утраченной страсти. Вы его чувствуете?

Камилла не сразу поняла, что он обращается к ней. Сердце гулко ударило. Она подошла ближе.

— Вы... читали его? — прошептала она.

Он повернул голову, и их глаза встретились. Взгляд был не просто внимательным — он проникал, раздевал, растворял.

— Я знал тех, кто его писал, — ответил он. — В каком-то смысле. Это вечные тексты. Они оживают, когда вы начинаете в них верить.

Она не знала, что сказать. В груди сдавило. Он протянул руку — просто, как жест вежливости — чтобы передать ей тонкую брошюру с пояснением к экспонату. Их пальцы коснулись.

Мгновение. Укол. Жар под кожей. Как будто электрический ток прошёл от кончиков пальцев до шеи.

Камилла отдёрнула руку. Он слегка склонил голову.

— Простите, — сказал он почти насмешливо. — Видимо, манускрипт не единственное, что живёт собственной жизнью.

Она едва улыбнулась — машинально. А потом поняла, что пульсирует. Не просто пальцы. Всё тело. Глубоко внутри — отклик, будто её имя кто-то произнёс шёпотом.

Глава 4. Ты спишь?

Квартира дышала тишиной. После выставки всё в мире Камиллы будто сдвинулось на полтона: звуки стали глуше, воздух плотнее, кожа чувствительнее. Она медленно разделась, сложила одежду, погладила ткань пальто в том месте, где Рафаэль дотронулся до её руки. Будто этот миг оставил физический след.

Она стояла перед зеркалом в тусклом свете ночника. Тело казалось чужим и одновременно своим, как будто она смотрела на себя изнутри. В груди — напряжение, не страх, не волнение, а тихое, вязкое ожидание. Сердце не стучало — оно пульсировало. Как будто ждало чего-то. Кого-то.

Камилла легла в постель. Лоран уже спал, как всегда — спиной к ней, в своей спокойной, закрытой крепости. Она лежала с открытыми глазами, наблюдая, как свет уличного фонаря дрожит на потолке. Ночь медленно втекала в комнату, и с ней — что-то неуловимое, скользкое, тревожное.

Мысли не шли. Шли образы. Пальцы на запястье. Глубокий голос. Фраза: «Вы его чувствуете?»

Тело отзывалось на воспоминания странным жаром. Под кожей — будто тонкая сеть. Пульсация.

***

Когда она заснула, не знала.

Сначала был коридор. Узкий, длинный, без окон. Каменные стены, капающая вода. Каждый шаг отдавался эхом. Она была босиком, платье прилипало к телу. Она шла, и чувствовала, что кто-то идёт за ней. Или рядом. Не страшно — только остро.

Потом — резкий поворот. Открытая арка. Пространство, залитое светом от свечей. Кто-то стоял в центре. Фигура в тени. Мужчина. Он молчал. Но всё его тело — взгляд, поза, дыхание — звало. Он не приближался. Но звал. Без слов.

Камилла шагнула вперёд. И ещё. Он протянул руку. Она подошла ближе. Её кожа загорелась от предчувствия.

Когда его пальцы коснулись её шеи — не кожи, а воздуха над ней — она выгнулась, будто натянутая струна. Тело знало его. Не имя, не лицо — прикосновение. Шёпот:

— Ты спишь?

Он не касался её по-настоящему. Только дыхание. Но она уже дрожала. Хотела большего. И боялась. Но не остановилась.

В следующую секунду всё исчезло. Свет, фигура, даже пол под ногами. Камилла провалилась в темноту — и резко проснулась. Дыхание — сбивчивое. Лоб влажный. Грудь вздымалась. Тело всё ещё помнило прикосновение, будто оно было.

Она села в постели. Тихо. Лоран спал, не шелохнувшись. И тогда она увидела.

На подушке, рядом с её рукой, лежал лепесток розы. Бордовый. Свежий. Влажный. Тот самый цвет, как в витрине на выставке.

***

Камилла смотрела на лепесток, будто на улику. Это не было совпадением. Она точно знала, что такого в комнате не было. Вино на губах во сне — ещё можно было списать. Плотность воздуха — причуда восприятия. Но лепесток… он был реальным. Мягким, ароматным, почти влажным. И он не мог появиться сам по себе.

Она встала. Пошла на кухню, всё ещё в ночной рубашке. Шторы колыхались от сквозняка, и в окне отражалась её собственная фигура — бледная, настороженная, как у человека, который не доверяет зеркалам.

Она выпила воду. Потом ещё. Сердце немного успокоилось, но тревога не уходила. Это было не тревожное возбуждение — это было ожидание. Словно нечто уже началось, и она стоит на краю, в шаге от чего-то, чего не сможет остановить.

Снова ночь. Снова тень. Снова он. Во сне? Или уже не только во сне?

Она вернулась в спальню, но лечь не смогла. Взяла плед, завернулась и устроилась у окна. До рассвета оставалось ещё много часов, и она не хотела снова засыпать.

Она боялась, что если он снова придёт — она не захочет просыпаться вовсе.

***

На рассвете Камилла всё же задремала. Несколько минут — не больше. Ей снилось, что она идёт по улице босиком, а прохожие не видят её. Она хотела закричать, но не могла. Не было ни голоса, ни дыхания. Только в груди пульсировала роза — живая, открытая, будто впитавшая ночь.

Она проснулась от прикосновения. Лёгкий шорох — как будто ветер сдвинул занавеску. Но окно было закрыто. Всё в комнате было прежним. Только лепесток исчез.

Камилла села, провела ладонью по простыне. Пусто. Ни капли аромата, ни следа. Как будто ей это приснилось. Как будто ничего не было.

Но тело помнило. Шея — помнила. И сердце — помнило.

Позже, когда Лоран зашевелился, она уже была в душе. Тёплая вода стекала по позвоночнику, но жар внутри не уходил.

За завтраком он говорил что-то о поездке, об университетской конференции, о каких-то датах. Она кивала. Слушала. Но всё казалось звуком, пробегающим мимо уха.

Она вспомнила голос во сне. Ты спишь?

И впервые за долгое время поняла, что ответ на этот вопрос уже изменился.

Глава 5. Жюли пропала

Утро началось с раздражающей банальности: будильник зазвенел за пять минут до того, как Камилла собиралась проснуться. Она отключила его с досадой, перевернулась на бок и на мгновение закрыла глаза, надеясь вырвать хотя бы еще несколько секунд полусна. Но уже было поздно: тело окончательно вышло из состояния покоя.

Лоран как всегда уже ушел — оставив после себя тишину, недопитую чашку кофе и запах геля для душа, который Камилла больше не чувствовала, как раньше. Она провела ладонью по простыне, в том месте, где он обычно лежал. Холодно. Словно и не было никого.

Она медленно поднялась, сделала кофе, села на подоконник с чашкой и задумчиво листала телефон. Новостей — никаких. Почта — по работе. Ленты — всё одно и то же. Она почти машинально перешла к мессенджеру и увидела: сообщения Жюли остались без ответа.

— Хм... — пробормотала Камилла, машинально напечатала: "Ты жива? Или тебя похитил новый красавец-маньяк?" — и добавила смайлик, чтобы смягчить иронию.

Сообщение ушло. Две серые галочки. Ни прочтения, ни ответа. Она задумалась. Обычно Жюли отвечала быстро. Или хотя бы ставила реакцию. Особенно если дело касалось иронии.

Камилла закрыла чат, но ощущение лёгкой царапины внутри осталось. Она попыталась отмахнуться: может, проспала. Может, отключила телефон. Может, влюбилась и ушла в романтический запой. Жюли была склонна к эмоциональным погружениям.

Но почему тогда тревога не уходит?

Она вспомнила их встречу в кафе. Лицо Жюли, взбудораженное, глаза блестят.

— Он странный, — сказала тогда Жюли, понижая голос. — Он будто знает, что я думаю. Я никогда такого не чувствовала… С ним — как в сне, только наяву.

Камилла тогда лишь усмехнулась, завистливо и немного устало. Сны… Её собственные сны стали походить на сериалы с эротикой и холодом. Но Жюли — она была живой, настоящей. Всегда чуть громче, чуть ярче. Та, кто чувствует.

Камилла вновь взглянула в окно. Париж как будто поблёк за стеклом. Люди шли по делам, маршрутки гудели, воздух казался холоднее. Или это изнутри стало пусто?

Она снова открыла мессенджер. Написала: «Ну что, пропала в любви? Дай хоть знак».

Тишина. Даже через десять минут. Потом — двадцать. Камилла поймала себя на том, что смотрит на экран телефона с такой напряжённостью, будто от этого зависит что-то большее, чем просто ответ подруги.

Она набрала номер. Сигналы пошли. Раз, два, три. Потом сброс. Ни голосовой, ни сообщения. Просто тишина.

И вот тогда тревога окончательно проснулась.

Камилла замерла. Всё внутри стянулось — как в детстве, когда в лесу вдруг осознаёшь, что потерял дорогу назад. Что-то щёлкнуло, как пружина, глубоко в груди.

— Жюли, — прошептала она, — не смей исчезать.

***

После полудня она всё же не выдержала. Снова написала. Потом снова позвонила. И снова — ничего. Ни ответа, ни звука. Телефон был то включён, то выключен. Такое случалось… но не с Жюли. Не так надолго.

Камилла открыла старую переписку. Пролистала вверх, к началу. И вдруг заметила странность — фразу, на которую раньше не обратила внимания. Жюли писала несколько дней назад:

"Он не просто мужчина. Он как будто знает, кто я была до того, как стала собой."

Камилла перечитала несколько раз. Что это значило? Почему "до того, как"? И почему тогда ей показалось это всего лишь метафорой?

Она вспомнила лицо Жюли на последней встрече. Было что-то… не её. Чуть-чуть слишком сияющее. Словно блеск был не внутренний, а отражённый — как от зеркала, которое кто-то подставил слишком близко к глазам.

Камилла встала, начала ходить по квартире. Телефон зажат в руке. Никаких новых уведомлений. Никаких новостей от общих знакомых. Жюли будто испарилась.

Она пошла в ванную. Умылась. Посмотрела в зеркало. Себя не узнала. Это лицо — с напряжённым ртом, с глазами, в которых застыли тревога и нехватка воздуха — было ей незнакомо.

Она резко отвернулась.

Снова взяла телефон. Написала ещё раз: «Мне страшно. Ответь просто точкой. Что угодно.»

Через несколько секунд — ничего. Через минуту — всё ещё пусто.

Она прижала телефон к груди и впервые за последние месяцы подумала не о Рафаэле, не о снах, не о коже, а о реальной потере.

И, как ножом по нерву, пришла мысль: если с Жюли действительно что-то случилось — следующей можешь быть ты.