Набат сердца

1

Тревожный колокол лишь начал свой набат, а маленькое поселение, расположенное в излучине реки, уже начало свое расторопное и деловитое движение. Без паники, без криков и причитаний, привыкшие к столь частым здесь набегам индейцев мужчины и женщины хватали заранее приготовленные котомки, детей и оружие и быстро отступали к воротам укрепленного форта. И хотя свое название деревянное сооружение заслужило лишь высоким стенам да бойницами по сути являлось весьма хлипкой защитой, против индейцев порой могло послужить неплохим способом уцелеть.

Лица бежавших были сосредоточены и бледны, а губы – плотно сжаты. Женщины бесстыдно подбирали свои длиннополые юбки, обнажая мужские портки и высокие охотничьи сапоги, и умело придерживали длинные ружья. Мужчины прикрывали их, зорко поглядывая на стены, и даже дети могли поразить любого европейца своей послушностью и готовностью оказать любую помощь, будь то присмотр за младшими или подача пуль и пороха.

И все же, несмотря на оперативность и слаженность действий, в этот раз индейцы оказались быстрее. Длинные стрелы с цветастым оперением точно вонзались в тела мужчин, и они грузно падали на землю один за другим. С первыми павшими раздались и воинственные боевые крики, пронзительные и устрашающие, больше похожие на рык невероятных чудовищ из иного мира. Они и двигались, и выглядели как чудовища – невероятно быстрые и гибкие, нападавшие аборигены двигались, прижавшись к земле и при этом широко расставляя ноги. Их разрисованные красками лица, похожие на застывшие маски идолов, выражали высшую степень злобы и ненависти и пугали даже самых искушенных жителей Нового Света.

Но еще больше пугала их сила и кровожадность – темные руки не знали устали, и индейцы не только попали в цель из своих луков, но и ловко снимали скальпы своими небольшими топориками-томагавками, тоже украшенные перьями и разноцветными шнурками. Их одежды окрашивались кровью и это, казалось, совершенно их не смущало. Они потрясали своими замысловатыми прическами из косичек, кожаных полосок и звериных шкурок и то и дело оглашали воздух очередной порцией боевого клича.

Анна была всего в шаге от спасительных дверей. Она уже лишь чудом избежала двух стрел и почти ликовала, чувствуя спасение. Но неожиданный крик ребенка заставил ее запнуться, остановиться и быстро оглянуться. И увидеть Марселя, своего самого маленького ученика.

Мальчишка упал, сбитый с ног телом пораженного в самое сердце одного из поселенцев. Может, он и рад был бы подняться, но около него уже оказался ирокез с томагавком. И вид его оскаленного рта, а так же малоприятная демонстрация снятия скальпа привели Марселя в такой ужас, что тот завопил, не в силах пошевелиться. Закончив свое страшное дело, индеец перевел взгляд на него и широко улыбнулся. Протянул к нему руку, схватил за воротник и одним резким движением вздернул вверх.

Тело Анны дернулось словно само по себе, ведь инстинкты и мозг во всю трубили – нет! Нельзя! Бесполезно! И все же молодая девушка подлетела к дикарю и замахнулась своим мешком. Индеец с легкостью избежал удара и даже рассмеялся такой смешной попытке защитить ребенка. Уже в следующее мгновение он поймал девушку за запястье и дернул на себя, но лишь для того, чтобы схватить за ее густую шевелюру.

- Марсель! Беги! – исступленно закричала Анна, совершенно не чувствуя боли и облегченно вздыхая, когда мальчик поднялся и что есть силы рванул в сторону форта.

- Хорошая. Мягкая, - довольно пророкотал индеец на плохом французском, - Моя!

Девушка с неприязнью уставилась в разукрашенное лицо дикаря. Она впервые видела ирокеза в такой близости и находила его крайне устрашающим. Но отчего-то не боялась и даже где-то глубоко внутри ликовала – да, случилось то, чего ее отец боялся больше всего - она оказалась в руках индейца из одного из самого свирепого и жестокого племени Северной Америки. Но это стало платой за жизнь юного мальчика и жалеть себя она не считала нужным.

Не зная, поймет ли ее ирокез, она заговорила на языке команчей:

- Не переживай, воин, твоя. Можешь отпустить меня, я безоружна и не убегу.

Брови дикаря удивленно взметнулись вверх. В его глазах появилось странное, почти детское выражение счастья.

- Знаешь язык моих врагов? Хорошо. Будешь полезна, - проговорил он радостно.

Но так и не отпустил. И продолжал стоять, пока его сородичи сновали по округе, собирая скальпы и пожитки убитых. Они копались в их мешках, как помойные собаки, разбрасывая не заинтересовавшие их вещи прочь. Некоторые сновали из дома в дом и совершенно не обращали внимания на выстрелы, которые уже делали мужчины из бойниц форта.

- Мадмуазель Ляор! Это же мадмуазель Ляор! – раздалось откуда-то сверху.

В сторону крикнувшего тут же полетела стрела. Но Анна оказалась не единственной пленницей. В руках ирокезов оказалось еще с полдюжины женщин и трое маленьких ребятишек. И ни одного мужчины, так как они все оказали сопротивление, и ирокезы убили их. Хорошо, что большая часть поселения все же успели спрятаться за стены форта.

Минут через пятнадцать дикари закончили свой разбой и быстро ушли, подталкивая перед собой пленников. Лишь Анне, явно оказавшей впечатление на своего нового хозяина, было позволено идти подле ирокеза, который просто засыпал ее вопросами.

2

Девушка рассказывала о себе без удовольствия. Она не решилась перечить ирокезу, строить из себя невесть что и совершать тем самым величайшую глупость, памятуя вспыльчивость и кровожадность этого племени из слухов, рассказов и лично ей виденных ситуаций. Анна рассказала, что она дочь миссионерского священника и прибыла в Америку вслед за отцом. Рассказала, что тот выучил ее некоторым наречиям индейцев и что сама она учительница в школе. В особый восторг ирокеза привело сообщение, что она не замужем и детей не имеет.

- Такую красивую бледнолицую с удовольствием возьмет в свой вигвам кто-нибудь из вождей или даже старейшин, - счастливо рассмеялся ирокез, в очередной раз поглаживая ее по волосам, которые отчего-то так ему приглянулись, - Я не возьму, у меня уже есть жена. Ревнивая и злая. Да и дорогая ты – за такую красавицу много сокровищ получить можно.

- Польщена, - пробормотала Анна по-французски.

Сихра - так звали захватившего ее индейца - спрашивал ее и о Далекой Франции. Какие боги там живут. Какие дары им преподносят. Что едят французы. Как передвигаются и в каких домах живут. Любопытство ирокеза было сравнимо с любознательностью ребенка, который, указывая пальчиком на землю, спрашивает, почему трава зеленая, а вода - голубая. Анне было не по себе от такого сравнения, но она покорно отвечала на эти странные из уст индейца для нее вопросы, чувствуя себя сказительницей легенд и историй.

“Как Шехерезада, - с горечью тогда подумала молодая француженка, оглядываясь на окружающий их небольшой караван древний и могучий лес, через который они шли. - Вот только за что мне такой султан Шахрияр, Господи?”

Природа Нового Света - вот что всегда очаровывало Анна даже тогда, когда она еще жила во Франции и читала заметки путешественников об этой далекой и непостижимой стране. Девушка восхищалась дикостью и первозданностью этих мест, еще не покоренных европейцам. Однако сейчас, став пленницей, ей казалось, что природа Америки восстала против нее. Будто она здесь чужая и скорейшая расправа над ней, как представительницы белой расы, не за горами. А все потому, что она, как и ее сородичи, посягнули на чужое, не принадлежащее им.

Теперь лес не казался ей таким уж прекрасным и загадочным, как раньше. Усталость, настороженность и неизвестность стерли этот восторг под чистую. Теперь она опасалась этого леса. Он давил на нее своей мощью и незыблемостью. И будто напоминал - ты здесь никто. Тебе здесь не место.

Индейцы - вот кто правители этих мест. А она и прочие женщины и дети без стен форта и сильных мужчин - не более, чем пожухлые листочки, сорванные ветром с дерева.

“Надо быть сильной, - сжав зубы, напомнила себе Анна, - Во имя короля. Во имя Господа нашего. Слава Деве Марии, что отца не было в форте!”

***

От ужаса тело Анны будто окаменело. И дело было не в страхе, нет – за два года жизни в Новом Свете привыкаешь к постоянному ощущению угрозы, избавляешься от лишних и бессмысленных страхов и в итоге будто бы даже сливаешься с первобытной жестокостью этого сурового края.

Ей не было страшно во время индейских набегов. Не было страшно и вовремя ставшими традицией стычек французских и английских колонистов, совершавшихся регулярно несмотря на мирный договор между королями Англии и Франции.

Она видела смерть. Видела убийства и даже геноцид. Но она достаточно провела времени подле отца, чтобы знать – для коренных жителей Северной Америки жизнь – это дар и величайшая драгоценность и несмотря на жестокость к врагам, индейцы никогда не поднимали руку на ребенка или женщину. Потому-то она не боялась за сохранность своей жизни. Был проданной в рабство – да, вариант был. Но не смерть и тем более не насилие – индейцам, в большинстве своем, претила интимная связь с белыми женщинами.

Стройное тело индианки рухнуло на землю мешком – убивший ее индеец и не подумал ее подхватить. Маленькая девочка, за руку которой держалась женщина, не издала ни звука, лишь расширившимися глаза глядя на убийцу своей матери.

Ирокез ухмылялся – нагло и победоносно. Наклонившись над трупом, он одним рывков выдернул томогавк, брезгливо вытер его об бедро и убрал за спину. Потом достал длинный острый нож из-за голенища мокасин и быстрым ловким движением срезал с почившей скальп.

Этот воин был молод и даже по-своему красив и именно это сочетание так шокировало и ужаснуло Анну – вид юноши, которому, наверное, было лет 15, с прекрасной фигурой и ясными глазами, с красивой, даже изящной прической, многочисленными украшениями на груди и руках и капающий кровью ошметок кожи с густыми волосами – это зрелище завораживало и больше напоминало видение из безумного кошмара, чем реальность.

Сихра, заметив состояние француженки, покачал головой и понимающе прищелкнул языком. Слегка качнулся, приближая губы к ее уху, и едва слышно зашептал:

- Молодежь нынче не та пошла, Ано. Она жестока и кровожадна и требует мести.

- Но ведь она… - девушка возмущенно указала в сторону трупа с ребенком, который продолжал цепляться за мать, - Она ваша землячка! Разве ваша вера не говорит вам не убивать женщин?

- Ты видела ее одежду, Ано? – просто и равнодушно проговорил индеец, презрительно сплюнув, - Она из племени каманчи. Сейчас их осталось не так много, но когда-то они были нашими злейшими врагами. Возможно, ее муж или отец убил десятки моих сородичей. А если бы ребенок был мальчиком – та же участь постигла и его.

3

Анне давалось их путешествие не настолько легко, как она старательно показывала. И хотя мягкие полусапожки предназначались для и продолжительной ходьбы, и для непростой дороги, ноги ныли, да и спину нещадно сводило судорогой. Потому-то, заметив маленький индейский лагерь, она не удержалась и блаженно вздохнула – может, её хозяин будет настолько добр, что позволит хотя бы немного отдохнуть да выспаться не на голой земле, а на толстых шкурах под пологом вигвама и погреться близ теплого очага.

Увы, ее надеждам не суждено было сбыться. Лагерь был одного из кланов могавков – не особо дружелюбного и гостеприимного племени. Но, слава Богу, они хотя бы не встретили их градом стрел и даже позволили ступить на свою землю.

Оглядев своих товарищей по несчастью, Анне страшно захотелось заплакать – насколько жалко ей их было. Изможденные долгим переходом дети были измучены и валились с ног, и даже женщины держались из последних сил. Их осунувшиеся лица из-за усталости казались безумными и потерянными, а безразличие к собственной судьбе, вызванное невероятным физическим и моральным истощением, грозило серьезными проблемами в будущем. Об этом Анна старалась не думать, уповая на сильный дух своих соотечественников, которые, будь слабее, вряд ли решились бы на такую авантюру, как переезд в Северную Америку. Но слой грязи, который коркой покрывал их кожу, реально беспокоили ее мыслями о возможном заражении. И у женщин, и у детей, в том числе и у девочки-сиротки были беспокоящие Анну порезы и синяки, которые она, конечно, обработала подручными средствами и обвязала импровизированными бинтами, которыми стали узкие полоски оторванных от подолов нижних юбок, однако считала, что это недостаточная мера.

Потому, с жадностью поглядев на мелькавшие между деревьями тела краснокожих, она собралась с духом и как можно серьезно, но почтительно обратилась к Сихре:

- Женщинам и детям нужен отдых.

Индеец равнодушно пожал плечами.

- Так отдыхайте. Кто вам мешает?

- Им нужна горячая пища и вода. Да и помыться не мешало и раны обработать. Где здесь отыскать лекаря и чистый ручей?

Сихра громогласно расхохотался, уперев ладони в бедра.

- Женщина, ты с ума сошла? Порадуйся теплу костров и будет тебе.

Неизвестно, к чему бы привел этот только начавшийся разговор, если бы из-за кустов и деревьев не появился один из могавков.

Невысокий, не молодой и не старый, с изрытым оспой лицом, он с необыкновенной живостью и быстротой заговорил с Сихрой. Анне понадобилось около минуты, чтобы разобраться в его наречии и уловить некоторые знакомые слова. Раньше с говором магавками ей сталкиваться не приходилось, но, благо, основа для языковой группы индейцев была одна.

- Французы! Это французы! Куда ты ведешь их, старый лис? Думаешь, продать их братьям? Ха, наивный! Французы скупы, как белки, и столь же жадны! Наивный дурак!

Сихра оскалился и быстрым движением выхватил свой нож, приняв угрожающую позу.

- А дети? Как давно ты их тащишь с собой? – будто и не заметив этого, невозмутимо продолжил могавк, - Да они передохнут, как мухи, пока ты доберешься до ближайшего форта!

- Не твое дело, собака! – пророкотал Сихра, - Тебе-то какое дело?

- Ты подошел к нашей стоянке и еще смеешь огрызаться, глупый енот? – могавк хрипло рассмеялся, - Мне твоя добыча без дела, но и ты убрал бы свой нож – ты на нашей земле, а скальп такого трусливого ирокеза, как ты, никогда не будет лишним!

Анна бросилась наперерез аккурат в тот момент, как Сихра рванул к могавку. И даже осмелилась упереться ладонью в его широкую, густо покрытую татуировками обнаженную грудь.

- Женщинам всего лишь нужен отдых, - старательно выговаривая слова, сообщила девушка, вызвав тем самым удивление на лице могавка. Да, говорила она плохо, но дикарь вполне ее понял. И она добавила уже, обернувшись, - Сихра лишь беспокоится о сохранности своих рабов. Не будешь ли столь благороден и милосерден, о воин, и позволишь нам набраться сил и вкусить вашей воды? Наша благодарность будет безмерной.

Могавк, склонив голову набок, с любопытством оглядел девушку. Заострил внимание на изящных запястьях и полной груди, подчеркиваемую плотным корсажем, на густым и темных волосах, немного растрепанных, но не менее красивых и эффектных.

- Ты тоже француженка? – спросил он миролюбиво, - Откуда знаешь наш язык?

- Я не смею утверждать, что знаю его, о воин, - подобострастно проговорила Анна, слегка кланяясь, - Я всего лишь глупая женщина, но пытаюсь познать язык Истинных Людей.

Могавк довольно ухмыльнулся – слова красивой и молодой бледнолицей пришлись ему по вкусу. А презрительное выражение лица Сихры лишь добавили удовольствия.

- Приведу тебе лекаря, так уж и быть, девушка, - произнес он почти с напевом, с вызовом взглянув на ирокеза, - И пошлю своих дочерей за водой. Хотя бы детей умоете.

- Благодарю тебя, воин, - Анна жарко прижала руку к сердцу, выражая свою благодарность.

Но перед тем как уйти, могавк демонстративно расхохотался прямо в лицо Сихре, что заставило того зло заскрежетать зубами.

- И зачем ты это сделала, глупая оленица? – прошипел он гневно, дергая девушку за руку.

4

Странно, но кроме Кэси - взявшей под своеобразное покровительство индианки - больше никто не выказывал Анне подобного добродушия и внимания. Наоборот – женщины этой маленькой деревеньки старательно обходили ее, отводили взгляды и старательно делали вид, что и вовсе ее не замечали. Будто их что-то настораживало, что-то беспокоило и волновало. Однако это не очень волновало молодую учительницу. Ей было отрадно видеть, как улыбаются дети, как расслабляются ее сотоварки по несчастью, как с каждой минутой их истощенные тела все больше и больше наполнялись силой от теплоты окружающих и питательной, хоть и не особо вкусной и простой еды.

Было ли это связано с тем, что подле нее постоянно находился Сихра и женщины его если не боялись, то уж точно опасались?

Пока Анна искренне наслаждалась отдыхом, разувшись и протянув обнаженные ступни к огню костра, ирокез сидел, слегка прикасаясь плечом к ее спине. Благодаря этому у нее оказалась даже своеобразная подпорка, и в какой-то момент она даже позволила себе откинуться и расслабиться еще больше. Немного мешал дым трубки, которую курил Сихра, но в эти благостные моменты девушка готова была терпеть неприятный запах. Лишь бы ей дали хотя бы одну лишнюю минуту для отдыха.

Привыкла она и к специфическому запаху, исходящему от кожи индейца. Смесь пряностей и жира, которая покрывала тело дикаря, защищала его от жары днем и прохлады – ночью, а еще – от кусачих насекомых. Многие индейцы пользовались этим средством, и порой Анне казалось, что и она в конце концов вся пропиталась этим «ароматом».

Но присущее ей смирение и умение приспосабливаться к любым невзгодам сыграли свою роль – она не морщилась, как прочие, и не отшатывалась в ужасе, чем, собственно, и смогла вызвать симпатию ирокезов и могавков, которые, в отличие от своих женщин, с детской простотой и непосредственностью подходили к ней, что-то спрашивали, что-то эмоционально высказывали, а то и вовсе трогали ее за платье и волосы. Да и между ней и Сихрой, как ей показалось, начали завязываться практически дружеские отношения. Как бы странно это не звучало и не выглядело.

- Спасибо, что позволил нам отдохнуть, - тихонько проговорила Анна в подходящей, как она подумала, момент, - Мы благодарны тебе.

- Ты тут не при чем, - расслабленно и задумчиво ответил ирокез спустя минуту, выдохнув очередную порцию сизого дыма, который окутывал и его, и сидящую подле девушку своеобразной вуалью.

- Стечение обстоятельств, - по-французски прошептала учительница, не зная зачем. Да и не было такие слов в индейском языке, наверное.

Но Сихра вроде бы как понял.

- Воля духов, - сказал он рассеянно, глядя прямо перед собой, - Они все решают за нас. Не понимаю, как бледнолицые живут без них.

- У нас есть Господь Бог, - осторожно проговорила Анна, надеясь, что индеец не поймет ее ответ за попытку опровергнуть его веру.

- Всего один, - пренебрежительно прыснул ирокез, - Ему, наверное, скучно.

Девушка не удержалась и мягко улыбнулась. И добавила:

- Пожалуй. Однако у него есть сын.

- Вот как? Уже лучше.

- Матерью Иисуса стала обычная смертная женщина, - снова открыла род француженка, - Ее звали Мария. Это была очень хорошая и порядочная женщина, которая очень сильно горевала, когда ее сын умер ради смертных людей.

- Я слышал от бледнолицых про Иисуса. Его распяли на кресте вместе с ворами и разбойниками. Почему?

- Так ему было суждено на роду.

- Предназначение?

- Именно. Он умер за грехи людей, которые были лишены рая. Умирая, они все отправлялись в ад.

- Даже те, кто не грешил?

- Даже они.

- Ваш Бог жесток, - укоризненно покачал головой Сихра.

- Первые люди нарушили его законы и заповеди, - удивляясь такому странному разговору, сообщила все же Анна, - И Господь их наказал.

- Правильно, - Сихра неожиданно одобрительно хмыкнул, - Мы должны быть требовательны к своим детям и наказывать за проказы. Наши Духи тоже наказывают нас, если мы их не слушаемся. Потому что так - правильно.

Эта необыкновенная пара - задумавшийся индеец с жуткой и пугающей прической и миловидная стройная девушка-европейка, сидящие невероятно близко друг к дружке, - замолчали.

И что-то до странного правильное и ютное было в этом молчании, около сладко пахнущего хвоей костра, выбрасывающие яркие искры.

“Он убил твоих друзей!” - пронеслась в голове Анны слабая мысль, вызывая неприятные воспоминания.

“Он взял вас в плен и собирается продать, как домашний скот!” - вторая мысль возникла практически сразу, пронзая неприятным уколом прямо в сердце.

“Мы должны быть милосердны. Именно милосердие делает на истинными детьми Господа нашего, Отца Небесного”, - голос отца, отгоняя эти жестокие помыслы, прозвучал так ясно и внятно, будто он стоял рядом. Девушка даже встрепенулась.

“Милосердие? Да разве в милосердии дело? - подумала Анна, расслабляя плечи, - Эти люди - тоже божьи создания. Но их правила и заповеди иные, отличные от наших, европейских. Их строй древний и, несомненно, дикий.

5

Ночь, проведенная не под открытым небом, в тепло нагретом, пусть и тесном вигваме, с подругами по несчастью под боком, дала свои плоды - по пробуждению Анна почувствовала себя хоть немного, но отдохнувшей и набравшейся сил.

Сцеживая в ладонь зевки и разминая затекшие мышцы шеи и плеч, она аккуратно выбралась на карачках из жилища, в котором их приютили могавки, и не смогла не заметить, как юрко за ней вылезла и маленькая индейская сиротка.

Кроха так и не произнесла и слова после смерти матери - она даже имени своего не назвала. Но инстинктивно, как дикий зверек, прибилась к существу, от единственного которого не чувствовала опасность и угрозу - к удивительно красивой бледнолицей женщине с волосами цвета воронова крыла.

Они вместе - Анна и девочка-каманчи - сходили к протекающему недалеко ручью, с наслаждением умылись и выпили прохладной студенной воды и даже немного поиграли, обменявшись сверкающими в лучах утреннего солнца брызгами.

- Так ничего и не скажешь мне? - с грустью спросила девочку Анна.

Но та только хлопнула невероятно длинными ресницами и наклонила маленькую черноволосую головку набок. Девушке казалось, что та прекрасно понимала ее. Но по каким-то лишь крохе известным причинам не отвечала.

По возвращению на индейскую стоянку они застали уже активно готовящихся к отходу не только ирокезов, но и могавков. Белые женщины - их пленники, тоже порядком отдохнувшие и потому приобретшие более и приятный вид, и настрой, с грустью благодарили жестами и мимикой приютивших их индианок, а дети с ожидаемой тоской жались к их юбкам и тянули за бахрому на их диковинных кожаных рубашках, но не для того, чтобы привлечь к себе внимания, а просто потому, что они были детьми - маленькими, беззащитными и, несомненно, напуганные своим неизвестным будущим.

Сихра бдительно следил за всеми приготовления, но казался хмурым и раздраженным. Однако по возвращению Анны он заметно расслабился - складки на его лбу разгладились, глаза блеснули, а на губы скользнула мимолетная и скупая ухмылка.

Девушка приветственно кивнула ему и присоединилась к всеобщей, не совсем понятной ей суматохе. И именно Кэси, мешая между собой слова из разных индейских наречий, смогла более-менее объяснить ей, в чем, собственно, было дело.

Оказалось, это был лишь временный лагерь нескольких семей, решивших поменять место своего пребывания на что-то более удобное и не такое близкое к французским поселениям, которые в последний год стали расти, как грибы после дождя. Не за горами были сбор племен и война - все чаще и чаще среди индейцев ходили слухи, что пора бы собраться и дать серьезный отпор бледнолицым, которые методично и очень споро осваивают пядь за пядью каждый клочок Северной Америки. Среди краснокожих были те, кто приветствовал эту войну, особенно - молодые, выросшие на проявлении бескомпромиссной жестокости колонистов. Старшее же поколение, памятуя древние легенды о предках с белой кожей, наоборот, стремились к покровительству европейцев и искали их внимания и снисхождения, как потерявшие родителей беспризорные дети.

Могавки были отличными земледельцами, но и воинами - не хуже. Но вождь их маленького племени по имени Аскук - тот самый, что загорелся желанием купить Анну - был приверженец политики “ни вашим, ни нашим”. То есть - он не хотел ни в войну вступать, ни оказаться под влиянием белых. А потому - решил уйти и увести свое племя подальше.

Француженка была благодарна женщине за то, что та не только обогрела и позаботилась о ней с девочкой, но и рассказала эту историю, полную неразборчивых и непонятных для Анны эпитетов, которыми, как она уже давно поняла, изобиловала речь индейцев.

И два каравана - маленький ирокезов и большой могавков - устремились в разные стороны, разделенные лишь часом. Все-таки ирокезов и их пленников действительно было меньше, как и вещей с собой.

История о том, как эти два племени разошлись, не перерезав никому глотки, не только сохранилась в памяти людей, но и разошлась спустя какое-то время по округе и достигла ушей не только индейцев, но и колонистов, наполнившись какими-то странными и мистическими деталями, заставившие краснокожих боголепно улыбаться, а строгих католических матрон - креститься.

Только ни Анна, ни Сихра об этом, скорее всего, уже не узнают. А если и узнают, то вряд ли предали бы какое-то особое значение. Мир Нового Света полон всяческими сказаниями. И не всегда понятно, где истина, а где щедро приправленные вымыслом слухи.

***

Анна и не думала отвлекать Сихру их тихого и неспешного хода.

Но тот первый обернулся к своей пленнице и, состроив самое что ни на есть торжествую мину, приказал:

- Рассказывай.

Сначала девушка хотела просто отмахнуться. Но сухой спазм в горле, какой случается, когда предчувствие чего-то недоброго окутывает с головой, не дал ей быть настолько легкомысленной. Неожиданно сама для себя она встала и замерла, инстинктивно прислушиваясь.

Остановился и ирокез.

- Да нет, - пробормотала она себе под нос, - Глупости все это.

И тут же обернулась, будто ее кто толкнул.

Как и всегда, на нее смотрел лес - могучий и беспрестанный, полный густой темноты и при этом - всевозможных цветов и запахов, острых и даже как будто пряных. Однако Анне почему-то показалось, что на этот раз он смотрел на нее буквально. И при этом как-то очень ощутимо зло и неприязненно.

6

Еще два дня такого же трудного и выматывающего пешего хода - и небольшой отряд ирокезов, ведущий белых пленников, самым неожиданным образом наталкивается на двух трапперов.

Они остановились на берегу одного небольшого озера, прикрытые с одной стороны лесом, с другой - небольшим холмом, чтобы передохнуть и набрать в кожаные бурдюки свежей воды. Женщинам позволили собрать ягод и подкрепиться, а детям - немного поплескаться и освежиться.

Сихра снова удивил Анну - подозвал к себе и повел на тот самый холм. Не дойдя, правда, самой верхушки, он жестом приказал ей опуститься и уже ползком добираться вверх.

Смущенная, но привыкшая к чудоковатому ирокезу, Анна и не подумала ослушаться. А там, вглядываясь сквозь толщу зеленого массива, она увидела мужчин в странной одежде и бобровых шапках, которые, по ее разумению, ну совсем не подходили для стоящей сейчас жары.

- Это французы, - шепнул Сихра ей на ухо.

Девушка чуть не вскрикнула от радости. Но своевременно сдержалась и бросила на индейца вопросительный взгляд.

- Значит ли это, что скоро мы будем в форте, где ты нас продашь? - спросила она почти неслышно, лишь шевеля губами.

Сихра покачал головой и снова посмотрел на мужчин, которые, как и они, устроили привал и сейчас, сидя на увесистых мешках, с жадностью поглощали вяленое мясо.

- Это трапперы. Охотники за пушниной, - сказал ирокез, скорчив странную и брезгливую мину, - Они обменивают у индейцев меха на водку, одеяла и бусы, а потому продают своим же за золото, которое им хватает на год безбедной жизни. А глупые собаки ведутся на этот торг и совсем забывают о своих полях и урожае, обрекая свои семьи на голодную смерть.

Девушка не совсем понимает все, что сказал ей Сихра, но кивает.

- Хочешь с ними поговорить? - вопрос ирокеза шокирует девушку и ее лицо удивленно округляется.

- А можно? - неверяще спрашивает она.

- Тебе - можно. Но недолго.

Анна не ждет повторного и столь заманчивого предложения. Быстро вскакивая на ноги и подбирая юбки, она несется к мужчинам так быстро, как только можно.

И, разумеется, делает это громко и заметно, будто обезумевший от гона лось. Разве что не трубит, как он, а всего лишь приветливо машет рукой и не сдерживает радостной улыбки.

Не сразу разглядев ее, мужчины вскакивают на ноги, бросают свою еду и вскидывают ружья. Но как только перед ними появляется определенно женская фигура в длинном европейском платье, их лица изумленно вытягиваются, а руки инстинктивно опускаются.

- Доброго дня, господа! - доброжелательно здоровается девушка с ними, не скрывая своей радости, - Господь послал мне вас! Я так рада!

- Француженка? - недоверчиво спрашивает один из трапперов. - Какого черта, мадам… Откуда?!

Приблизившись достаточно быстро, Анна переводит дыхание, но с ее лица улыбка так и не исчезает. Она переводит свой ярко-синий пытливый взгляд с одного мужчину на другого и хотя вблизи они кажутся ей, мягко говоря, угрожающими и суровыми, в их странных куртках, шапках и с густыми нечесанными бородами, делающими их больше похожими на пиратов, чем на нормальных людей, она почти что светиться от счастья.

- Понимаю ваше удивление, господа, - Анна приседает в реверансе, и мужчины разве что челюсти не роняют от изумления - слишком уж странной и ненормальной выглядит эта картинка. - Меня зовут Анна Ляор. Я жительница форта Борнауáр. Несколько дней назад на нас напали ирокезы и захватили меня и моих подруг в плен, чтобы продать братьям нашим французам и получить выкуп.

Мужчины делают дружный шаг назад и снова вскидывают ружья, направляя прямо на девушку.

- Ирокезы… - глухо говорит один.

- Да они, поди, всех вырезали там…

- И перед нами сейчас призрак.

- Спаси наши души, Пресвятая Дева Мария…

Анна пораженно охает и вскидывает перед собой раскрытые ладони.

- Господа! - поспешно говорит она успокаивающе, - Клянусь Господом нашим Иисусом Христом, никакой я не призрак!

И для подтверждения своих слов креститься. Но это мало успокаивает трапперов.

- Если вы пленница, мадам, - неуверенно говорит один, - Тогда, какого черта, вы сейчас делаете? Здесь? Одна?!

- А я не одна, - девушка снова улыбается и вздыхает. - Мой хозяин, ирокез Сихра, он заметил вас и щедро позволил поговорить со своими соотечественниками. Он вон там, на холме. Остальные индейцы и пленники за этим холмом.

Анна машет рукой назад, и мужчины дружно вскидывают головы. Не сразу, но они различают высокую и неподвижную фигуру ирокеза, по такому случаю даже вставшего на ноги, и недоуменно переглядываются.

И все-таки опускают свои ружья. по очереди неуклюже кланяются и представляются, хотя, тем не менее, то и дело настороженно поглядывая вверх.

- Что же вы хотите от нас, мадам? - глухо спрашивает один из мужчин, который назвался Франсуа Дэвалем.

Именно он, этот Дэваль, менее всего походил на собрата-француза. Колючие глаза и отпущенная борода, да толстая кожаная куртка с бахромой и меховым воротником делали его похожим на какое-то диковинное животное, а не на человека. Мягкая, совсем как индейца, поступь пугала, а резкие и порывистые движения выдавали в нем человека, привыкшего к ежесекундной опасности.