Начатки Крэя

0 - Пролог. Авантюрист

— Эй, поторапливайся!

— Еще немного, Гарри...

— Я сказал живее, Бычары явятся — и нам каюк!

— Хочешь сам?

Чумазый парнишка в кепке, из под которой проглядывались немытые волосы, отбросил в сторону массивный замок амбара.

— В следующий раз уступлю!

Трое парней под покровом ночи в колышущемся свете факелов, шмыгнули в неказистую деревянную постройку посреди каменного городка Кведлинбург.

— Я по левому краю, Гарри — дальний угол, Аб — правые полки.

Беспризорники разбежались, отлаженными привычными действиями сгребая еду с полок в мешки. На размышления и отбор деликатесов времени не было. Бычары (как обзывала полицейских вся местная шпана) в самом деле обходили окрестности в течение многих часов в поисках очередных правонарушителей, готовых на все, лишь бы урвать кусок хлеба. А голодающих на Гассенах ныне упаднического поселения — хоть отбавляй.

Городок Кведлинбург, расположенный на склоне живописного холма в Саксонии, был одним из её самых красивых и уютных мест. Был, ключевое слово... Его узкие улочки, утопающие в зелени виноградников и садов, вели к множеству достопримечательностей, которые привлекали путников со всей Европы.

Одним из самых примечательных мест Кведлинбурга считался монастырь Святого Михаила, который славился своими красивыми фресками и росписями, а также церковью Святой Анны, в которой день ото дня звучала знаменитая органная музыка.

Жизнь в Кведлинбурге текла спокойно и размеренно. Жители города занимались ремеслом, земледелием и скотоводством. Они жили в каменных домах с красивыми фасадами, украшенными резьбой и ковкой. Вечерами собирались в тавернах, чтобы обсудить последние новости и отведать домашнее пиво.

Уникальные местные жаргонизмы в Кведлинбурге отличались от других городов. Жители использовали множество выражений, непонятных прибывшим извне. Например, они называли свои улицы «гассен», а крепость на холме — «бург». Использовали также множество слов из диалекта нижненемецкого языка, распространенного в тех местах.

В целом, Кведлинбург был местом, где сочетались красота природы и архитектуры, спокойствие и уют. Это была настоящая жемчужина Саксонии. Была...

К сожалению, городок не избежал ужасов, принесенных средневековой чумой. Узкие улочки, раньше наполненные зеваками, стали пустыми и мрачными. Жители города, раньше занимавшиеся своими делами и наслаждавшиеся дарами жизни, теперь жили в страхе и ужасе.

Дети-счастливчики, которых не поразила зараза, оставшись без родителей, кинутые на произвол судьбы, никому ненужные, пытались выжить всеми возможными способами. Их называли отребьем, гнилыми плодами, издевались и могли даже прибить, лишь бы не принесли болезнь в дом. Что еще оставалось делать таким юнцам, кроме как обносить склады с припасами?

Не обошла участь страданий и Монастырь Святого Михаила, превратившийся из центра духовной жизни города в место смерти и страдания. Монахи, которые раньше служили Богу и помогали бедным, теперь боролись за свои жизни и сражались со страшной болезнью. Монастырь забросили, обходили стороной, боялись подцепить чуму, унесшую многие жизни в том месте... А безнадежные детишки обустроили себе там жилище. Прятаться от Бычар и недружелюбных соседей в таком месте — показалось идеальным планом, неприступной крепостью, защищающей от самых страшных атак извне. По крайне мере, в детском воображении.

Дети улиц всегда одиноки. Друзья — приходят и уходят навечно. Единственная отдушина — воображение. Погружаясь в него в самые страшные моменты своей жизни, представляя себе другой мир и жизнь, а также происходящее вокруг — становилось чуточку, но легче. При этом шкеты понимали, что фантазии нереальны, и это лишь защитный механизм от жестокой реальности кругом.

Что и говорить, если даже Церковь Святой Анны, где раньше наслаждались приятной органной музыкой, стала местом паники и отчаяния. Жители города собирались в церкви, чтобы молиться за свои жизни и надеяться на спасение, и там же многие и заканчивали свой путь. Но двери пристанища Божьего никогда не закрывались ни для кого, в отличии от заброшенного Монастыря.

Улицы города, украшенные красивыми фасадами, теперь оставались пустыми. Жители города, которые раньше собирались в тавернах, чтобы обсудить последние новости и попробовать местное пиво, теперь боялись за свои жизни и избегали любых сборищ. Местные словечки и жаргонизмы, которые раньше считались уникальными и интересными, теперь звучали как проклятия и угрозы...

Кведлинбург, который являлся раньше жемчужиной Саксонии, стал местом страдания и смерти. Чума со временем поутихла, но осадок остался до сих пор... Отголоски горя и память по убийственной болезни надолго осели в памяти многих поколений.

Но даже после столь темных времен городок сохранил свой уникальный характер и привлекал к себе внимание людей. Тянуло их, словно магнитом. Всем хотелось проникнуться историей и почтить память тех, кто погиб в этих ужасных временах.

Сочетание несочетаемого. Смерть и жизнь. Зачем стремиться к опасности и приезжать в Кведлинбург, где за углом поджидал с ножом одичалый бродяга, заражение и черт знает, что еще? Никто из местных не мог дать на это ответа. У большинства лишь одно желание — сбежать куда подальша. А для побега — нужны припасы. Как и для того, чтобы банально выжить.

И всего этого добра сполна находилось на складе близь рынка.

— Я всё!

— И я!

— Побежали.

Парни ринулись к выходу, откуда и забрались обворовывать чужое продовольствие.

— Мелкие крысы!

Огромная ошибка. Ошибка, которая могла стоить жизни. Воров разрешено законом казнить на месте... Дверь за собой мальчишки закрыть забыли — ведь столь желанна и близка лакомая еда, которую ждали остальные в Монастыре от их череды вылазки.

Полицейский в облике, вызывающем уважение и доверие (но только не у наших бедолаг), стоял в дверном проеме. На голове - широкополая шляпа, украшенная знаком города. На плечах надета кожаная куртка с металлическими пуговицами, сверкающими в лунном свете. В руках — длинная трость, которую он использовал для контроля над порядком в городе. Ботинки изготовлены из прочной кожи и имели массивные подошвы для защиты от грязи и неровностей дорог. В целом, форма «Бычары» была не только функциональной, но и элегантной, что подчеркивало его авторитет и значимость в обществе...

1 - Вторая Родина

— Разберите следующие рассуждения: а) «Книги являются источником познания и удовольствия; таблица логарифмов есть книга; следовательно, таблица логарифмов есть источник познания и удовольствия» Правильно ли это?..

Кирилл Васильевич в привычной ему манере диктовал резво и не давал времени обмозговать услышанное. Говорит — пиши. Повторений не будет. Строгий, порой даже грубый. Человек, прошедший войну, не сюсюкался с подростками. Мог и бранным словом покрыть не явившихся на нововведенный урок логики и психологии, порой и подзатыльник с любовью от всей широкой русской души отвесить не чурался.

Но учитель — крайне хороший.

Подглядывая в тетрадь соседа по парте, не поспевая за скорой русской речью, Крэй понял это уже в первый год в новой школе.

«Хороший-Плохой», «Свой-Чужой»... Понятия, весьма размытые для беспризорника Чумной Саксонии, ворующего еду, обирающего карманы, удирающего от Бычар по запутанным Гассенам Кведлинбурга...

С жаргонизмами его Мира ушли в небытие и подложки знакомых слов. В послевоенном СССР, в Териберке, куда его по доброте привез с собой и усыновил офицер Евгений — символические «Хороший-Плохой» расслаивались еще сильнее.

Когда однополчане Евгения нашли умирающего полуголого ребенка в лесу Германии — Крэй вполне мог оказаться для них «Плохим». Частью Юнгфольк — детей с промытыми мозгами, нацистов, готовых умереть за свою идею. Но виноват ли ребенок, которому с детства внушали, что другой истины не существует? Можно ли считать неокрепший ум «Плохим», расстреливать на месте, брать в плен и судить, как всех?

Окажись Крэй не ребенком из чужой реальности, а юным солдатом врага... Кто-то в полку готов был придушить таких на месте. Но они и сами тогда не отличались бы от зверей, за такое Евгений собственноручно отправил бы под трибунал. Иные русские солдаты относились к таким детям неоднозначно. Если Крэй касался этой скользкой темы, солдаты отвечали, что отпустили бы ребенка или попытались перевоспитать...

Что сказали бы те ребята, побывав на месте их командующего Евгения?

Крэй понял так: наверное, есть до сих пор негласное табу на информацию о том, как десяти-пятнадцатилетние гитлерюгенд заживо сжигали в танках русских солдат, сбивали самолеты, расстреливали невооруженных пленных, и, наконец, уже после 9 мая 1945 года целились через снайперские прицелы в праздновавших Победу фронтовиков.

Евгению «посчастливилось» вместе с подполковником союзнических войск Робертом Даниелем бок о бок освобождать концентрационный лагерь Берген-Бельзен.

Услыхав хлопки выстрелов, оба побежали к ограде. Там стояли четверо. Молодые эсэсовцы. Скорее всего — Гитлерюгенд; выглядели очень юно. Двое из молодняка стреляли и по трупам, и по живым людям. Юноши старательно метили мужчинам и женщинам в промежность, чтобы причинить максимум боли. Двое других смотрели...

Не задумываясь, Роберт пристрелил троих из них, а четвертый, что находился на мушке у Евгения — убежал... Потому как русский офицер не смог нажать тогда на спусковой крючок, увидев слезы и трясущиеся руки парня. За что себя до сих пор и корит, и мучает, а также терзает вопросом — правильно ли поступил, когда посмотрел в глаза растерянному ребенку, немногим старше самого Крэя пять лет назад. Тот мальчуган во вражеской форме — явно не испытывал радости от происходящего.

Страх и печаль. В глазах мальчишки Евгений в долю секунды, инстинктивно взводя оружие, увидел их. Страх за свою жизнь, но не перед русским солдатом. Страх, что «старшие» и «товарищи» — убьют и его. Убьют за иные мысли. Иное отношение. Сострадание к человеческой жизни. Это была не его война. Пропаганда не подействовала. Он оказался в заложниках ситуации, вынужден делать все, что и другие. Поддакивать, кивать головой и кидать от сердца к солнцу руку. Или самому стать убитым в свои неполные двенадцать.

Считанные секунды зрительного контакта с Пимпфом, и Евгений все это понял. И опустил винтовку.

Что стало с тем «четвертым» — теперь уже вряд ли когда-нибудь будет установлено. Как сложилась судьба человека, кем стал и как прожил жизнь — неизвестно.

Евгений надеялся, каждый день глядя на Крэя, что поступил верно. Дети — не виноваты, что становятся инструментами в чужих отвратных руках. По крайней мере — не все. Кто-то все-таки предрасположен к насилию, желает хаоса, сеять смерть... Но как это распознать?

Кто «Хороший», а кто «Плохой»?

Евгений после окончания Войны, прикладываясь легонько вечерами к бутылке, частенько заводил философские беседы с приемным сыном.

«Стал бы я „Плохим“, убив неизвестного ребенка? Стал ли „Хорошим“ — отпустив его? Скольких я убил оболваненных, а сколько тех — у кого не было выбора? Плохой я человек, или Хороший?»

И ответы на эти вопросы помогал найти ставший для ветерана душевной опорой Крэй.

«Ты — „Хороший“. Тот, кто задается такими вопросами — „Хороший“ в любом случае. Для меня точно всегда будешь „Хорошим“. Плохой человек — кинул бы меня, там где нашел. Перевалил бы на Немецкую старушку полудохлую обузу и слинял. Как тебе и предлагали многие. Сын полка... Ты тогда сказал, что это все прекрасно, но парню нужны не безликие отцы-братья, а один настоящий отец. Взвалил на себя огузка. Для меня — все просто. Ты — Хороший.»

Слова Крэя успокаивали. Страшные мысли об окровавленных бесчисленных трупах, грязи и боли — улетучивались. Благодаря приемному сыну фронтовик мог спокойно уснуть.

Спустя несколько лет, переехав с Крэем из захолустной Териберки в промышленный городок Мончегорск — Евгений стал меньше поднимать эту тему.

Но сам Крэй до сих пор так и не мог до конца придать правильное значение словам «Хороший» и «Плохой».

2 - Губительная Топь

Твердая почва ушла из под ног юноши. Упрямо и упорно вязкая холодная структура постепенно окутывала темно зеленой тиной ноги... Крэй машинально предпринял попытку сдвинуться с опасного места. Вырваться получилось, но не так, как он себе представлял.

Движения стали тягучими, неуклюжими. Тяжелыми.

В воздухе чувствовалась горькая сера.

Тучи цвета вишни искрились вспышками молний.

Крэй сделал шаг. Еще один. И еще... Замер.

Всего трех шагов для крепкого парня оказалось достаточно, чтобы устать идти по вязкой грязи и глине. Словно свежий невысохший цемент липла земля к подошвам кирзачей. Дыхание участилось, отчаянно не хватало кислорода.

Прорвавшийся сквозь ткань миров подросток огляделся.

Гнетущая смесь песчаной бледной пустыни и мрачного болота, извергающего сине-красные переливчатые пузырьки. Свет преломлялся, и пейзаж вокруг размывался в причудливую диковатую форму. Королевство кривых зеркал, не иначе. В таком пространстве — дезориентироваться и потерять вектор направления не составляло труда.

Проблема с ориентацией — полбеды.

Крэй начал утопать на месте. Нельзя было останавливаться. Только движение спасало его от поглощения и погребения под грудой инородной массы.

Шаг. Опять шаг.

Каждый новый — давался с большим трудом.

Превозмогая усталость, сквозь дерущую боль мышц — Крэй шел вперед.

Шел. Шел. И шел.

С зудом по всему телу, с изнуренной нервной системой и отказывающими от усталости ногами.

Крэй шел вперед.

Потому как — не оставалось ничего более.

Цикличный вопрос, вертящийся у него в голове, был даже не о том, где он, как тут очутился, или как сбежать из этого недружелюбного мира дальше.

«Куда я иду?»

У единственного на всю обозримую округу живого существа из другого мира не намечалось ориентира. В дымке сливающихся земли и неба — не было цели. Не за что ухватится глазу. Даже сфокусироваться на определенной горе или выступе — невозможно. Горизонт — чист. Никакой спасительной постройки, никаких камней или деревьев... А значит, никакой передышки и привала.

Крэй продолжал идти.

Мелкие песчинки врезались с порывами ветра в глаза, мешая видеть дорогу перед собой.

Прищурившись, Крэю показалось, что вдали появился холмик. Скорее призрачное пятно, миражом манящее к себе. Взбодрившись, парень решил ускориться. Возможно, бежать будет проще, и он достигнет скорее этого... «Чего-то».

Решение стало чуть ли не роковой ошибкой.

Зыбучий песок вперемешку с булькающей слизистой поверхностью лишь начал с новой силой втягивать Крэя в недра неизведанной планеты. Потерянный в пространстве-времени парень упал.

В лицо неприветливо впечаталась студенящая влага. Дышать стало невозможно.

Усилием Крэй оторвал голову от вязкой земли и жадно глотнул воздуха.

С потугами отжавшись, молодой горемыка вновь встал на ноги.

Фантомное «нечто» исчезло из виду. Песчаная буря застилала обзор все более густым маревом. С каждой секундой видимость падала.

«Идти. Идти и не останавливаться. Медленно, упорно и не спеша... К своей смерти?»

Крэй шел.

Мысли путались, но паниковать он не смел. Паника — первая ошибка при смертельной опасности. Крэй старался сохранить светлый разум и пытался зацепиться глазами хоть за какую-то спасительную соломинку... И продолжал свой упорный путь в никуда.

Мир вокруг будто находился в постоянном плавлении. В зачатке своего формирования. Грязь текла бескрайней рекой вдаль, глина с песком будто кипели...

Крэй продолжал свой безнадёжный поход.

Мгла сгущалась. Казалось, юноша уже ступает в пустоту. Собственные ноги различимы стали с трудом.

Русское выражение «не видишь дальше своего носа» для Крэя заиграло новыми внятными красками.

Час. Два. Три... Четыре? Возможно, и гораздо меньше, но изнуряющая глиняная масса, пожирающая силы с каждым шагом — растягивала секунды до десятков минут.

Крэй, не смотря ни на что, фигурально и уже буквально — шел вперед. Иного пути к выживанию у одинокого путника не существовало.

Сколько времени брел он, прежде чем марь, окружившая со всех сторон, спала, а пейзаж начал хоть чуть-чуть приобретать иной вид, размыто рисуя возвышенность с зеленью и птицами, порхающими над спасительным островком среди губительных топей?

Сказать наверняка в однообразной болотной обстановке не представлялось возможным. С монотонным изматывающим ходом — не до счета про себя, солнца на хмуром небе не проявлялось, а часов у Крэя не завалялось.

Таких длительных прогулок без остановки парень в жизни точно не совершал.

Ветер хлестал лицо Крэя, занося песок в горло.

Порывы стихии становились все мощнее, мощнее.

Шаги становились все тяжелее.

Из-за утепленной куртки, пот тек ручьем, хотя песчаная буря морозила нос, дыханием холода обжигала глаза.

Откашливаясь, сопротивляясь, Крэй шел вперед и не терял ни капли надежды.

Крэй шел.

Шел.

И наконец-то — дошел.

Практически вслепую, внезапно уткнувшись в каменный вал и прощупав его высохшими дрожащими пальцами, с облегчением выдохнул, присев на твердую незыблемую поверхность перед уходящим на метры вверх травянистым склоном. Это не помутнение рассудка и не обезвоживание играли с ним злую шутку. Все по-настоящему и осязаемо. Безысходность сменилась легкой надеждой: на возвышающемся над бескрайней пустынной поверхностью островке-оазисе била ключом жизнь.

Комары уже подлетали полакомиться кровушкой молодого парня, давящая тишина сменились на звуки животных, из почвы склона высунулась морда дикого грызуна, и зверек тут же вскочил пулей наверх, задевая хвостиком размашистую траву... Отгонять мелких насекомых, у Крэя не хватало ни сил, ни даже особого желания. Его будоражила простая логическая цепочка. Комары, звери, растения, а значит — тут есть питьевая вода и условная безопасность от пучины слизистого песка.

3 - Блуждающие Огни

В темных глубинах враждебного мира, где болотистые топи соседствуют с безжизненными пустынями, одинокий рукотворный шалаш с затухающим поблизости костром выделялся из общей картины нетронутого лона природы. В его тени, окруженной зыбкими трясинами и гулкими песчаными дюнами, Крэй видел уже не первый сон.

И одна из грез Морфея — ужасно знакомая.

История прошлого, события которого проживались раз за разом, развиваясь в деталях и развилках выбора, последовательности — по иному. От сна к сну.

Нечасто, но и нередко. За всю жизнь - пяток таких, которые Крэй четко помнил и осознавал, что ему снилось. Не меньше десятка — обрывистыми пятнами, урывками, смутными видениями.

Начало всегда одинаково.

Мрачные улочки старого города. Родной Кведлинбург. Возможно... Крэй почти уверен. Все окутано плотным туманом, стелющимся от брусчатки до крыш. Угнетающая загробная тишина предвещает нечто зловещее. Люди ходят по улицам в масках, пытаясь защититься от страшной болезни — Чумы, которая охватила окрестности.
Маски, маски, маски. Повсюду. Вместо лиц, куда не взгляни из тумана — выходят лишь маски. Они изрядно пугали малого Крэя.

Маски из кожи. Маски из ткани. Покрывали всю нижнюю часть лиц, словно мерзкая пасть преисподней. Высокий козырек опасно выпирал в сторону Крэя. Все для того, чтобы предотвратить контакты с заразой. Защита от Чада и Яда.

Крэю казалось, что Он — часть этой скверны. И что люди — избегали Его. Если во сне, за масками, все еще люди. Во сне Крэй сомневался во всем, даже в этом.

Маски, маски и снова маски. Везде.

Маски с обильным узором. Маски с изящной резьбой. Таинство, мистика... были в реальности. В прошлом. Страх и отчаяние — царили пред парнем во сне. Прямо сейчас. Он один, средь толпы, во тьме. В объятьях тумана.

Маски, маски. С обильной отделкой, с деталью металла. Бархатисто украшены. Маски. Всюду они.

С прозрачными шторками, с блеклыми стеклами — для глаз. Утолщенные и удлиненные в области носа — от воздушной инфекции.

Маски.

Крэй же — без маски.

Бельмо опаски в городе смрада. Ребенок, что остался один. Мама и Папа — давненько развеяны по ветру. Чумные Борцы в длинных одеяниях, полностью покрывающих тело, унесли их на площадь. В своих капюшонах, в тесно закрывающих голову масках, они их сожгли. В глазницах, прозрачных стеклянных — отражались огонь, черный дым и серый пепел.

Крэй это видел. Крэй наблюдал.

И вот — он один. Бредет без цели, в туман. Прохожие его сторонятся. Расходятся, чураясь касаний. И Крэй их понимал.
Город опустошен. Люди умирают один за другим. Тут и там, на главной дороге, в закоулках и тропах, множество страдальцев с нарывами крови на теле. Страдают, стонут, борются за свою жизнь. Но все они — бессильны перед мощью Чумы.

Крэй бездумно плутал, в глазах замерли образы горящих Мамы и Папы... Плоские лица, без глаз, без бровей, безо рта. Кляксы на холсте мыслей.

«Как их зовут? Где же мы жили?» — в этом сне, и даже в реальности, Крэй уже все позабыл. Слишком мелкий, слишком хрупкий, слишком ранимый. Далекое прошлое. Обрывки мозаики воспоминаний.

«Почему я не вернулся домой? Где мой дом?» — сон вечно повторял эту мысль, паранойей водя Крэя по нервной петле.

И дальше сон принимал формы.

То его избивали до полусмерти Бычары за украденную булку с корицей.

То сажали в карцер под стражу. Потом отпускали. И снова маски, маски, повторение по кругу событий...

То он бежал из города прочь. То стоял на мосту, задумчиво глядя в пучину реки, размышляя о Маме, о Папе, о жизни. Лиц вспомнить никак он не мог.

Двигался дальше. Спал и видел сон, внутри сна. И снова о масках, бесчисленных масках. Леденящий кошмар. Сон — без конца и начала.

И вот опять. Снова и вновь. Крэй видит этот колеблющий душу морок.

Маски, маски...

Одна из Масок грубыми перчатками схватила Крэя. Прямо на глазах у всех остальных. Руки вылезли из мглы и силком потащили за собой.

Крэй кричал.

Крэй брыкался.

Крэй молил прохожих помочь.

Маски игнорировали. Никто не помешал. Никто не заступился. Всем все равно.

Цепкая хватка, впившись в мелкого мальчишку, притащила к горящему дому.

Это его дом объят красным пламенем. Дом Крэя. Дом Мамы и Папы. Их дом...

Поэтому Крэй не вернулся под знакомую крышу. Не ночевал в покоях, в тепле и уюте. Уже было попросту — некуда.

Карантин. Изоляция. Дезинфекция. Множество методов у Чумных Борцов. Один из которых - дома и постройки Прокаженных сжигались дотла. Все лишь в попытке предотвратить распространение болезни.

И именно эта участь постигла и Крэя. Чумной Борец не вел его к дому. Не желал дать Крэю оплакать родных и обитель. Мальчугана ожидал, как сына Больных, лазарет. Или изгнанье.

К несчастью — ни то ни другое.

Ударив парня в висок, похититель в темных одеждах и устрашающей маске донес Крэя, почти что в отрубе, до двухэтажного зеленого дома.

С торца Чумной Борец постучался об неприглядную стену.

Два раза отрывисто. Через паузу, три раза еще.

В монолитной стене, под личиною камня, отворилась двухметровая дверь.

Крэй отключился, но бесплотным фантомом последовал вглубь лабиринта туннелей за своим телом.

Суровая маска, казалось, часами, тащила парня в недра земли.

Сон. Крэй осознавал. Не часы, а минуты... Время тянулось, не подчинялось обычным понятиям и мучило.

Колбы, громоздкие пинты, мелкие склянки. Подземелье с людьми в тех же нарядах и масках, что и Борец-похититель, в изумрудном свечении. От каждой исходит свечение, где-то бултыхаются пиявки и черви.

4 - Интимный Контакт

Жжжжжжж

Жжжжжжж

Жжжжжжж

Сопоставление Блуднячков с собаками — не совсем верное, но очень близкое к их природному смыслу. Симбиотика отношений между ними и Слизневыми — довольна проста.

Те оранжевые «мальцы», что «атаковали» Крэя в первую ночь пребывания в мире Няши, оказались совсем не враждебными. Они всего-навсего искали укромное убежище в теплом месте, защищенном со всех сторон. Коим, так некстати для Крэя, и так удачно для них, оказался испуганный вспотевший мальчишка, вкопавшийся в землю. Что земля, что гора, что парень... Личинкам Слизневых — без особой разницы. У них и интеллекта, в отличии от повзрослевших особей, не шибко много на стадии развития. Большое питательное вещество, теплое, с дырками, куда так удобно заползти — внутренним сенсором их манило туда, чтобы зарыться, укутаться и спрятаться на пару месяцев для созревания... Блудняки же служили их инкубаторами, пастухами и охраной, временным пристанищем, разносящим деток по редким плодородным землям Няши на как можно более дальние расстояния от Логова.

Блудные Огни взамен получали необходимые им токсичные выделения слизи. Перенося малышей, Огненные создания поглощали насыщенную и отвергнутую слизь растущего организма, их остатки и мертвые ткани. Эти ресурсы шли на поддержание энергии и создании магнитного поля. Также слизь служила защитой от наиболее страшных хищников этой Топи — Рательдатов. Животные, напоминающие пятиметровых Медоедов (в честь которых Крэй и дал им название), очень не против полакомиться ядром Блудных Огоньков в дополнение к своему обычном рациону из мелких крокодилов, скорпионов, змей и ежей. Личинки Слизневых, отложенные в небольшие норки, тоже входили в их рацион, но благодаря ядовитой слизи, покрывавшей детёнышей на второй стадии развития — превращались из деликатеса в отпугивающую гадость. Чем, собственно, и пользовались Блудняки, находя личинки и нося их с собой, обмазываясь той слизью и расплескивая растущих Слизневых. Таким образом, Блуднячки и Слизневые формировали сложную, но взаимовыгодную связь, обеспечивая выживание обоих видов.

Помимо того, повзрослевшие разумные Слизневые приручали Блудняков, питая их, балуя особой смесью слизи, дурманящей сознание. А также предоставляли им вариации защитной оболочки, жилища из затвердевшей слизи. Блудняки же использовали магнитное поле для помощи в создании сложных конструкций и достижении непосильных задач для слабых и, в целом, беспомощных Слизневых.

Жжжжжжж

Жжжжжжж

Жжжжжжж

При первом контакте с этими Существами — вся информация впиталась в подкорку мозга Крэя, не успел он и глазом моргнуть.

Ни образами, ни через диалог. Крэй теперь просто знал то, что Слизневые сочли необходимым объяснить. Основы основ для выживания, их мироуклад и порядки.

Слизневые, с их небольшими ушками-усиками и вытянутыми хвостами, показались Крэю чрезвычайно разумными существами, возможно, в некоторых аспектах даже превосходящими людей по уму.

Говорить они не умели. Да и в мире Няши не было нужды в электричестве, механизмах или даже колесах. Весь многовековой прогресс от Неандертальца до Человека Разумного здесь отсутствовал.

Вопреки всему, разум — не просто способность к изобретениям, а форма сознания, которая выражается в идеях и принципах. Это особое сознание, самосознающий рассудок, обладающий определенными идеалами.

Подростки из приютившей Крэя в его родном мире «Семьи Монастыря» умели читать и писать — редкость для Саксонии тех времен. Книгопечатание только развивало свой ход в Священной Римской империи германской нации, в обиходе гуляло множество диалектов и языковых схем, толком брать знания негде. Особенно оборванцам без нравоучительного надзора взрослых.

Благо, у них был братец Ли.

Откуда Ли такой урожденный умом, Крэй банально не помнил. То ли выходец из знатной семьи голубых кровей, потерявший все и спасшийся бегством, то ли сбежавший навстречу приключениям из ученой академии, то ли... Важно другое.

Тривиум - включавшей три дисциплины о языке и его использовании: грамматику, логику и риторику, а затем и Квадриум - систему точных наук четырех дисциплин, математизированных на то время: базовая арифметика, геометрия, астрономия, музыка, точнее наука гармоники, а не «искусство звуков».

Все семь свободных искусств. Базовые и высшие ступени образования.

Нашедших друг друга несчастных детей обучил всему, что знал сам — Ли, ушедший по итогу в неизвестность. А те, в свою очередь, обучили и Крэя.

Ли, самому старшему в «Семье», уже было не до плотного воспитания новичка — взрослый отрок чаще находился на улицах, добывал пропитание. Вот этому ремеслу Ли обучал Крэя лично, привлекая на помощь Аба. А чтение и письмо — возлегло на плечи сестер.

Пару-тройку лет, половину от того времени, что Крэй прожил под крышей монастыря — Ли находился рядом. Этого хватило, чтобы тот успел натаскать юного Крэя на ловкость рук, смекалку, острый ум. Да, Крэй много почерпнул от старшего до его ухода. В том числе и немецкое правописание: Ли проверял по итогу, указывал на ошибки, за которыми не уследили старшие сестры Лизи и Барбел, отвечавшие за грамотность Крэя.

Латынь, итальянский, чешский, венгерский и польский... Ли почти свободно говорил на всех языках Священной Империи. По меньшей мере — так казалось «Семье». На каком-то лучше, на каком-то похуже, но точно — говорил. Может, и самую малость, но детям и пары иностранных слов хватило, чтобы провозгласить Ли всезнающим мудрецом и гением лингвистики. Всем остальным с трудом давалось даже немецкое чистописание. Об ином и мечтать не приходилось.

5 - Не как в книжке

— Магнитным скальпелем или лазер?

— Предлагаю скальпель. Лазер может вызвать побочки при взаимодействии с чужеродным телом.

— Но он точнее...

— Магнитку.

— Так если belleza...

— Мы тут не генной инженерией hacemos, к чертовой картошке твою точность!

— А, ну да... Тогда скальпель, es lógico.

Веки Крэя, на которых словно подвесили тяжелые грузы, с трудом немного приподнялись, образовав скромную щель, сквозь которую улавливались неясные образы, расплывающиеся в мутные пятна.

По всему скелету, от самых пят до макушки, пробегала режущая боль, сворачивающая хребет и выкручивающая ребра.

Зубы стучали друг об друга и желали вырваться из холодных десен.

Из носа текла горячая жижа... Кровь? Сопли? Нечто иное? Крэй не мог понять.

«Где я? Что происходит?»

Вопросы метались в его голове.

Крэй, переваривая происходящее, сквозь немоготу поднял руки и принял положение сидя.

— Глядите-ка, Клиент очнулся, да и бодрячком походу!

— Этого еще не хватало...

— Да ладно тебе, Дани, может, расскажет что путное. Эй, gars, bonjour! Comment ça va?

Крэй не чувствовал рта, гортани и языка. Даже поворот головы был ему неподвластен. Ответом послужило молчание.

— Хех, неразговорчивый! Étonnamment, правда?

— Уж лучше б в отрубе помалкивал...

Подзатыльник. Мощный, преподнесенный твердой, знающей свое дело рукой подзатыльник, от которого помутнение в глазах ушло, как его и не было.

Первым, кого Крэй четко увидел — кудрявый смуглый толстый мужик. В цветастой одежде желто-красных тонов, в тусклом свете белой лампы, он сильно выделялся среди темного помещения. Незнакомец тасовал металлические инструменты на заржавелой тележке. Примериваясь и выбирая, чем именно совершать замысленное.

— Скальпель-то, скальпель... Но какой? С ионическим рассеиванием или облучательный? Какой же... — не унимался вопрошать вовсе не походивший на доброго доктора мужик.

— Тот, что plus rapidemen ему все оттяпает. Не хочу копошиться полдня.

Справа из-за спины Крэя показался, потирая мелкую бородку, еще более смуглый парень. Нет. Чернокожий.

«Африканец?!» — Крэй в жизни не видел таких.

В аккуратном костюме с розовой рубашкой. Стройный, элегантный и статный.

— Понял, Лукас. Облучательный... Или все же...

— Даниэль, завязывай!

В этот раз уже замешкавшийся получил оплеуху по башке от поправлявшего желтый галстук мужчины, явно куда-то торопящегося.

— Хорошо, хорошо...

Хирург отложил мелкое острие. Помешкав, неуверенно поднял повыше к давящей на глаза яркой лампе некое подобие сверла с позолотой. Орудие, неравномерно ограненное полупрозрачными камнями, пульсировало синим свечением, которое еще сильнее раздражало и давило на мозг.

Крэй не выдержал боли, зажмурился. Глаза заслезились. Проморгавшись, парень через дискомфорт напряжно продолжил наблюдать за надвигавшейся казнью.

«Я должен собраться...»

Окунув сверло в колбу с зеленым раствором, стоявшую на все той же тележке, Даниэль стал разминать пальцы, интенсивно сжимая и разжимая. Будто ему предстояло на пианино играть, а не шинковать мальчишку на кусочки из человечьего фарша, с содроганием извлекая особо ценные органы. Суставы в кистях Хирурга издали режущий слух характерный хруст.

— Пара минут.

— Что ж, не смертельно. Подождем.

— Смотря для кого «не смертельно». Вот если б все-таки лазер.

— Что ты за его уют так печешься? Все равно ведь подохнет.

— Мучиться хоть не стал бы... Так и ты поскорее хотел. Лазер — уже был бы готов...

— К чёрту! Пусть тихонечко стонет, люблю эти едва слышные звуки. Ты не знал? АСМР мой сладкий фетиш...

— Vete a tomar por culo! Мерзкий урод.

— Ой, да не ругайся. Это я так...

— Зарядится скальпель, и сразу начнем. Лука, сделай милость, отруби пацана. Мне без дозы хлайзеака и так достаточно стресса перед работой.

— Тут уж сам виноват, ко мне ноль претензий. А давай спросим у парня. Пацан, тебя отрубить?

Если б Крэй мог говорить, он бы явно сказал очень многое. Нецензурное, бранью.

— Слыхал? Вот и ответ. Не хочет. Ну сидит пацан тихий, что толку. Кричать не в состоянии, тихие стоны — максимум. Тебя, я знаю, не отвлекают. Уж сколько раз видел тебя за работой.

— Лукас...

— К тому же, сам знаешь: в сознании, наблюдая, еще и выработка гормонов адреналина пойдет. Что нам на руку. Выкачаем в концентрат, загоним втридорога. Еще...

— Да, тут согласен. Как мне не гадко, но ты прав. Крипты будет больше...

— Сможешь позволить себе побольше запасов хлайзеак!

— Да, да... В общем, в сознании. Правда техничнее. Извлеку подкорный флюид, выделения плазмы.

— Запишем на аудио стоны!

— Да подавись. Извращенцам, как ты, продашь. Мне процент не забудь, за то, что терплю...

— Договорились!

— И не думай, что это ради твоего удовольствия. Просто так парнишка будет полезнее, дороже, практичнее...

— И не забудь! Самое главное, будет сочнее...

— Эй, замашки каннибальские при себе держи. И без них тошнить начинает уже...

— Ты собираешься в кишках ковыряться, отрезая почки, и в крови измажешься по плечи — это тебя, значит, не смущает. А то, что большую часть мы по рынку на деликатесы пустим толстосумам, а не на пересадку — тут сразу блевать?

— Escoria, Лукас! Одно дело — анатомическая операция, трансплантация и биология...

— И? — бородатый усмехнулся и достал из-за пазухи темную фляжку.

«РУССКИЙ! КАЛИБРОВКА ЗАВЕРШЕНА! СЛОВАРЬ ОБНОВЛЕН!» — протараторил некий третий высокий голос.

6 - Геккон ли я, иль Древолаз…

Жизнь продолжалась, и для Крэя все его приключения в Новом Мире только начинались.

Сделав попытку вновь подняться, хотя бы в положение сидя, поднять руку или перевернуться, как минуту назад, Крэй к огромному сожалению понял — все тщетно. Тело до сих пор не отошло от паралича. После неимоверного усилия, приложенного для скатки со стола, поворот головы в положении лежа — единственная доступная блажь, которой парень мог довольствоваться на данный момент.

Глаза парня адаптировались под полумрак, и он обстоятельно оценил обстановку.

На окрававленные тела своих истязателей смотреть охоты не возникало, а потому Крэй повернул голову влево.

Помимо двух трупов, медицинских инструментов неизвестного назначения на невысокой тележке и, собственно, самого Крэя на жестком операционном столе, в комнате была раковина, такая же ржавая, как и тележка, зажженная газовая плита, полки, дверцы...

Без сомнения — кухня.

Слева от массивного шкафа в приоткрытом дверном проеме виднелся туалет.

Ничего примечательного, ничего значительного.

«Разве что — потенциально, после обретения подвижности, можно поискать консервов или овощей, воды... Не могли же твари использовать кухню лишь не по прямому предназначению?»

Помыслить только, что за этим самым столом, после удачной разделки тушки Крэя, люди будут с удовольствием облизывать пальчики, поедая поджаристую курочку...

Хотя, учитывая предпочтения каннибала, ужин здесь тот мог себе позволить без потери и малейшей доли аппетита.

Крэй мог поклясться, что его вновь вывернуло наизнанку слизью, как тогда, при побеге из Логова... Только изо рта не вырвалось и капли жидкости. На языке и нёбе абсолютная сухость. Невозможно издать и писка. А вот поток жижи из носа Крэя троекратно усилился.

У себя на груди он уже прекрасно ощущал и краем глаза даже увидал лужицу желеобразной субстанции. Она растекалась и прилипала к коже, превращаясь в синевато-зеленый влажный желеобразный нарост. Не жгло, не причиняло боли...

«Вроде не опасно...»

Крэй мыслил спокойно, торопиться было уже некуда, сиюминутная угроза жизни вроде как миновала.

«Скорее всего, накачали химическим успокоительным, а это — побочный эффект.»

Внутри живота заурчало, да так, что звук раскатился эхом по мертвому, во всех смыслах, своей тишиной помещению. Есть хотелось. Неимоверно. Настолько, будто желудок пустовал неделями. Потерянный во времени и пространстве парень точно помнил — последний раз он ел буквально вчера... Или позавчера...

А сколько времени он пролежал без сознания? Через сколько Миров он провалился в забвении, прежде чем попал в лапы ублюдков?

Нет. Уверенности в своих воспоминаниях и точности восприятии мира сейчас у Крэя маловато.

«Надо искать везде свои плюсы и минусы, правда, Крэй? Как там, на логике и психологии, учил Кирилл Васильевич...

Есть позитивная сторона, есть негативная, есть потребность, есть необходимость, а есть приоритеты. Удостоверься, что позитив на твоей стороне, извлеки из него выгоду. Убедись, что адекватно воспринимаешь негатив вокруг, преврати его в позитив, из которого можно извлечь выгоду. Определи приоритетность действий и событий. Начни с самого негативного, избавься от него, превратив в самое позитивное. Оберни в свою пользу. В конце концов негатива не останется.

Начать с негатива. Хорошо...»

Крэй нехотя повернул голову в сторону убивцев.

Страшная картина, но не для Крэя. Мертвецов в Саксонии он нагляделся, кучи трупов возили на тележках по городу каждый день, пачками, одного за другим, народ косила Черная Смерть. А также алкоголизм, разбой, холод и голод.

«Мертвецы определенно сейчас уже — плюс. Отвратный, но плюс. Никто не трогает, не угрожает лишить руки и полакомиться мягкой мышцей.

Да, однозначно — плюс. Жирный плюс.

Я в сознании и в чистом рассудке, могу мыслить здраво — уже хорошо. В голове не нарушается логическая цепочка, могу дедуктивно рассуждать и искать решения, в отличии от веселого-бессознательного дурмана в компании любвеобильных слизней. Искать выход, пробовать что-либо я в состоянии.

И не в состоянии ни говорить, ни двигаться.»

Крэй заприметил заколоченное досками окно. Сквозь щели пробивался дневной свет и периодически мерцал. Находилось оно чуть выше Хирурга «с чистым сердцем и помыслами» — достаточно чистыми, чтобы не зариться на Крэя в качестве закуски или десерта.

«День, много людей на улице, ходят мимо. Плюс. Позитив. Отлично. Из минусов — позвать на помощь нет возможности, язык отнялся со всем телом вместе. Кинуть что-то в окно для привлечения внимания также отпадает... Какой может быть из этого плюс? В упор не вижу...»

Крэй прошерстил глазами вторую половину пространства, которую доселе избегал ввиду мертвецов. Но, как парень постановил, мертвецы для него только плюс.

Диван, невысокий столик с недоеденным сырным пирогом с кусками колбасы поверх, жестяные банки, графин с водой.

Вдоль стены — подсвеченные теплым светом аквариумы с различными пресмыкающимися и амфибиями внутри. Желтые лягушки блаженно лезли по любезно разложенным веткам, разноцветные ящеры присосались к стеклу и мотали глазами, обозревая комнату, словно, как и Крэй, ища возможность убежать и вырваться из заточения.

«Как и я...»

Крэю, конечно же, больше хотелось походить на перебирающую лапками земноводную квакушку. Она хотя бы явно куда-то двигалась, стремилась и, возможно, скоро бы даже нашла лаз, сквозь который можно поскорей умыкнуть. Медленным, но упорным ползком желтенькая лягушка имела шанс выбраться...

«К сожалению — нет.»

Крэй сейчас был просто ящером с рыскающим взором...

7 - Иоганн Георг Фауст

Всё затянулось туманом.

Опять маски. Маски и мгла.

Гребущая рука тащит за шкирку Крэя.

В этот раз ничто не ускоряется. Все раскадровывается щелчками, статичными картинками, перелистываемыми с пропуском сцен. Набор движущихся мельтешений, складывающихся в единый образ.

Дом предков. Объят пламенем. Красные языки в полустатике не так страшны. Но все также печальны. Скорбь по ушедшим родным душам разрывала сердце шестилетнего мальчишки.

Иголки отчаяния прошили насквозь кожу и связали невидимыми нитями тьмы, тоски и безнадежности.

Ужас захватил в свои широченные объятия.

В этот раз ничто не ускоряется. Крэй имеет шанс рассмотреть свой сон подробнее. Свое прошлое.

Прочь обуревающую прохладу могильной жути. Прочь боль. Прочь.

Крэй абстрагировался. Насколько это возможно. Всплески страха и ветер уныния все еще кружили вокруг, не отпуская из своего омута.

Маска. Из жуткого смазанного пятна — обрела черные обугленные контуры. Маска похитителя, подходящего к двухэтажному зеленому зданию, чтобы постучаться в потайной проход. Чумная Маска, выполненная из металла и черной ткани. Маска необычная. Не такая, как у остальных несчастных, попавших в буйность Черной Смерти. Странные геометрические формы, напоминающие крылья насекомого. И паука. Одновременно. Казалось, она меняет свою структуру и очертания, металл искажается, движется, углубляясь, выпячивается, гнется и сжимается. Ее поверхность сплошь в бело-пурпурных рунах, символах, смутно походящих на что-то, виденное парнем прежде. Светится. Слабым сиянием, словно маска, руны, металл — все обладает собственным источником энергии, огнями не от мира сего. Реальность вокруг головы сжималась, искривлялась, в воздухе возникали черные паттерны пустоты. Взгляд сквозь отверстия маски кажется пронзительным и глубоким. Глаза видны отчетливо. Бегающие по сторонам, анализирующие ситуацию вокруг.

Длинный плащ из темного, почти черного материала, который, вроде, плавно развевается на ветру, против законов физики. Чем дольше Крэй всматривался, тем яснее понимал — это непрозрачная ткань тонкой сети из сложных узоров и символов. Под плащом видны слои темных тканей, создающие ощущение бесконечной глубины и безразмерности.

Туннели, катакомбы, пещеры с решетками. Местами валяются кости. Целые скелеты. Большие, маленькие... Мешки, над которыми кружат мухи. Крэй не желал вдумываться, что внутри них.

Дети. Взрослые. Мужчины. Женщины. Лающие псы.

В подземельи содержались люди. Все с пустым безнадежным неживым взглядом, устремленным вдаль. Хотя дали перед ними не существовало. Лишь каменная стена. И решето клеток. Прутья, ставни... Кто-то просто сидел на койке, без всяких сдерживающих его оков и дверей. Судя по всему, никуда уходить они не собирались. Или уже не могли, или уже просто не хотели. Рассудок каждого узника пошатнулся по своему. Заперты здесь и буйные, кричавшие и тщетно выламывающие стальные, неестественные для того времени, двери под пятью замками.

Крэй здесь уже... День? Дни? Недели?

Скачок во времени, спонтанные перемещения в пространстве расстраивали связь с пониманием происходящего.

Крэй здесь давно.

Выделили каталажку с кроватью. Мягкой. Удобной. У остальных он такой не наблюдал, проходя по коридорам в лабораторию...

Какой раз? Пятый. Это точно пятый. К нему относились, как к человеку. Кормили сытно. Создавали все условия. И держали за семью замками и четырьмя дверьми, исписанными рунами, символами... Он их узнал. Только сейчас, не тогда. Те же загадочные символы, которыми он исписал свою Яму у Слизневых, те же, что красовались на мистических, возводимых им Скульптурах. Светились тусклым зеленым...

Кормили вкусно. Кормили сытно. Подмешивали что-то... Мелкий Крэй не замечал. Взрослый Крэй не имел и догадки, что это. Но похоже на ту самую Жижу-Слизь, которую он поедал последние... Недели? Месяцы? Годы?

Возможно, это лишь сон. Воспоминания кратковременной памяти, старые мысли, новые... Все воедино сливается в бархатистое веретено шерсти прошлого и будущего.

Возможно, это лишь сон. Возможно...

Картинки продолжали перелистываться, от страницы к странице.

Кормили вкусно. Сытно. Так же вкусно и сытно, как твари недавно...

Почему кормили? Кормил. Он был здесь один. Хотя Крэю и мерещилось множество фигур, стоящих за склянками и сосудами. Он был здесь один. По крайней мере, в первые дни...

Он. Доктор Иоганн Георг Фауст.

Тот, о ком ходили легенды, гонимый из городов за свои зверские бесчеловечные опыты. Тот, чье имя бродило по Гассенам Кведлинбурга еще долгое время. Тот, о ком Крэй потом читал в книге Гете. Мифический персонаж смешался с реальным. Парень позабыл, что Он существовал. И Его боялись все.

И Крэй — лично с ним познакомился. И тот — лично ему представился. Сомнений, что это — «Тот Самый Фауст», не имелось и малейших.

— Приветствую тебя, о Дитя Пустоты! Возможно, ты не ведаешь, но, благодаря тебе, род человеческий разовьет понимание мира, углубит свое сознание в глубины неизведанного! Я — Йоганн Георг Фауст, приветствую тебя, мой юный друг. Не бойся. Я дам тебе кров над головой, позабочусь о тебе. Не горюй!

— Кто вы, Герр Доктор?

— Не знаешь обо мне? Не мудрено, ты еще слишком мал...

— Алхимик, астроном... Маг. Я слышал о Фаусте. Но Вы не можете быть Им. Он — вымышленный. Потому спрашиваю — кто Вы?

— Ох, вот она, цена гения и открытий вне знаний скудных умом! Позволь, развею вымысел, открою глаза на истину. Что тебе известно обо мне, мой юный друг? Я докажу, что я — Иоганн Георг Фауст. Первый и единственный в своем роде... В этой реальности.