Надежда для Бирюка

Глава 1

– Надь Андревна, три уже, – вздохнула моя медсестра.

Марии Александровне исполнилось шестьдесят шесть лет. Она была неплохим специалистом, внимательная, ответственная… жаль, слов «субординация», «профессиональная этика», «медицинская деонтология» не знала и знать не хотела.

Хотя, кому она здесь нужна, этика эта? Оборудование бы, помимо стандартного, согласно приказу Минздравсоцразвития.

– Много там ещё? – я показала взглядом на дверь, выскользнула из медицинских сабо, протянула ноги в тёплых носках к электрообогревателю.

– Два человека да старшая дочка Гучкова Митрофана.

– Давай, – кивнула я.

Завтра в райцентр, в ЦРБ, приём не перенесёшь, сколько бы человек ни пришло – всех надо принять.

Мои проблемы, как человека и врача – всего лишь мои проблемы.

Разобралась с бойким дедулей девяноста лет. Притопал своим ногами, оторвался от чистки снега во дворе, с жалобой пришёл. Внуки совсем допекли, говорят, в больницу надо, врачам показаться, о здоровье подумать, сил нет никаких с неугомонными.

В райцентр он, конечно, не поедет, даль такая, в областную тем более – людей отрывать, а вот справочку, что здоров, получил бы. Не зря же ФАП открыли, доктора настоящего поставили, подумали о людях.

Цивилизация.

Заглянула постоянная пациентка, Тамара Степановна. Семьдесят три года, гора хронических болячек, лекарства принимает, как бог на душу положит, какие-то забывает, какие-то «не помогают».

Зато каждую неделю на пороге кабинета с отчётом о здоровье домашнего скота – четырёх коз, тринадцати куриц, петуха и кота пришлого, откуда взялся – непонятно. Но раз пришёл, пусть живёт, не пропадать же живой душе на морозе.

– Здравствуйте! – раздался детский голосок.

В кабинете стояла девочка лет восьми, может чуть-чуть постарше. Куртка дисциплинированно снята в коридоре, в тёплых штанах-комбинезоне поверх флисовой кофты, на ногах бахилы. Светлые волосы примяты после шапки.

– Здравствуй, ты одна? – посмотрела я вопросительно на ребёнка.

В общем-то, народ здесь такой, что мог и одного ребёнка отправить, на прививку, например, или кровь сдать, но прививок сегодня быть не должно, а анализы по утрам.

– С кем ей быть-то, – ответила за ребёнка Мария Александровна. – Случилось что, Василиса? Заболела?

– У Вовы сыпь какая-то, – глядя на медсестру сказала Василиса. – Тётя Люда поглядела, велела врача вызывать. Она у нас была, я сюда пошла, только время много уже, она, наверное, домой уже ушла, ребятишек с садика забирать надо.

– А Вова с кем же? – покачала головой Мария Александровна.

– Так с Ромкой он. Взрослый уже, в школу ходит, присмотрит.

– Подойти, – подозвала я девочку. Василису, если не ошиблась. – Давай по порядку. У кого сыпь, какая, как давно, сколько лет Вове?

Василиса обстоятельно поведала, какая сыпь, кому сколько лет.

Вове два с половиной, Роме семь, а ей – девять. Почти.

Сыпь после обеда появилась, тётя Люда привела Вову, как договаривались, когда Василиса из школы вернулась, через несколько часов и появилась. Температуры нет, горло вроде не красное, он же шебутной, крутится всё время, посмотреть не даёт.

По жопе бы надавать, так орать начнёт на всё село, а у неё уроки и ужин надо приготовить. Некогда сопли вытирать.

– Придёте? – выдала Василиса, хмуро посмотрев на меня.

– Приду, – вздохнула я.

– Спаси Христос, – встала Василиса со стула, развернулась, скрылась за дверью.

– А?.. – с опозданием опомнилась я, вспомнив, что адрес-то не спросила.

Странный визит, не по правилам. Ни документов не посмотрела, ничего не записала… «Спаси Христос» ещё, как в кино каком-то.

– Митрофана Гучкова дочка, я скажу куда идти, – заявила Мария Александровна, не отрывая глаза от карточки, которую быстро, от руки, оформляла.

Заносила информацию в электронную систему я в свободное время, чаще всего после приёма. Пока большой поток пациентов, справлялись, как при царе Горохе. До приезда сюда я не знала, что так можно работать… но это точно не та проблема, на которую стоит обращать внимание.

ФАП открылся, оборудование, какое-никакое, имелось, машину выделили для дальних выездов, водителя. У жителей появилась возможность получить консультацию со специалистами из райцентра, из Красноярска, из самой Москвы. Я могла отправить пациента за высокотехнологичной медицинской помощью, выявить проблемы на ранней стадии – или не ранней, но ведь выявить, – уже отлично.

Местные были рады и этому. Мария Александровна – счастлива вернуться к любимому делу.

Роптать смысла не было. Всё равно изменить я ничего не могла.

А за пять лет моей «ссылки» либо падишах помрёт, либо ишак сдохнет.

– Ты бы попросила Толика с тобой к Гучковым съездить, постоять… мало ли, – уже одеваясь, когда я стояла в дверях, сказала Мария Александровна.

Толик – водитель при нашем ФАПе. Дородный мужик пятидесяти пяти лет, килограммов сто тридцать весом, при росте под метр девяносто. В нашем УАЗике с красным крестом на боку, он помещался с заметным трудом.

Панибратское «Толик» подходило ему, как мне роль сельской жительницы, но для всех он был Толиком, а я… земским доктором, постоянно проживающим в селе.

У меня и огород имелся, да…

– У него рабочий день окончен уже.

– Так забеги к нему, знаешь, где живёт, не откажет, поди. Пусть приглядит… от греха-то подальше.

– Гучковы – асоциальная семья? – спросила я с удивлением.

Не похожа была Василиса на ребёнка из неблагополучной семьи, напротив, по местным меркам хорошо одета.

Не в лакшери бренды, но добротно, качественно, удобно, и не сказать, чтобы дёшево…

Мне, например, сейчас купить такой комбинезон для дочки проблема. Не неразрешимая, но просто взять уже не получится. Сначала придётся хорошенько подумать, постараться найти по объявлению ношеное, в хорошем состоянии, и только потом решиться на покупку нового. Или не покупать…

Глава 2

Дочка после садика играла с соседскими детьми. В отличие от меня, она была в восторге от нового места жительства и знакомств.

Конечно, развлечений стало намного меньше, хоть я и старалась изо всех сил компенсировать то, что мы потеряли, зато она проводила много времени на улице, в окружении приятелей от пяти лет – её ровесников, – до семи-восьмилеток.

Осенью, пока было тепло, подружилась с внуками соседки, которая добровольно вызвалась помогать мне с дочкой. Лишь бы я не уехала, не бросила ФАП, будто могла.

Несмотря на запреты, дети носились вдоль всей улицы, бегали к берегу реки – что пугало меня до икоты, – пробирались на репетиции местного ансамбля народной песни и танца и театрального кружка, грелись в библиотеке, разглядывая книги. Никто не гнал любопытную малышню.

А уж когда сосед прокатил на настоящем тракторе, Лада твёрдо решила, что лучше села Кандалы места на Земле нет. Само воплощение синего трактора ездит по нашей улице!

Сейчас стояла зима, до нового года месяц. Снег лежал ровным слоем, кружился днями, ночами, вынуждая меня ежедневно махать лопатой.

Да уж, нет лучше места, кто поспорит, тот я.

Я быстро взяла всё, что может понадобиться для визита к больному ребёнку. Пошла к Гучковым, по мере пути всё сильнее жалея, что не зашла к Толику, не попросила составить компанию. Не отказал бы…

Теперь что ожидать от этого старовера или старообрядца? Чем они отличаются-то?

Успокаивала себя тем, что Василиса выглядела вполне современно. Не забитая, не зашуганная.

Вряд ли она дырке в стене молится или идолу деревянному… или… воображение отказывалось подсказывать, какие ещё возможны варианты.

Правда, какая-то слишком обстоятельная девочка, нарочито вежливая, степенная какая-то, я таких детей не встречала. Речь, может, не безупречно литературная, но для своих лет отлично сформирована.

Взрослый ребёнок – наконец-то сформулировала я.

Не может такой ребёнок расти в совсем уж нездоровой обстановке… но и стать взрослой в восемь – тоже ненормальная ситуация в современном мире.

Ребёнок должен оставаться ребёнком.

Двухэтажный дом из белого кирпича, не чета сараю, в котором мне выделили «квартиру», дорожка от калитки до крыльца тщательно вычищена.

Я заглянула за забор, собаки, кажется, не видно. Звонка не нашла, покричала, постучала – тишина. Может, ошиблась? Но нет, я точно записала номер дома, он совпадал с табличкой. Названия улицы нет, лишь номер.

Местная особенность… если посмотреть яндекс-карту Кандалов, можно найти не меньше семи улиц с названиями: Центральная, Новая, Красная, Почтовая…

Местные же жители обходились сокращением вроде: «У Дома культуры, дом семь», потому обходились табличками только с номерами – это в лучшем случае.

Рискнула зайти, ошиблась, подскажут, куда идти. Врач здесь – человек уважаемый, если я не знала и треть населения Кандалов, меня, кажется, знали все.

– Хозяева?! – крикнула я, открыв дверь в просторный, прохладный холл, где стояли детские санки, лопаты, бидон с водой, которым явно пользовались. – Хозяева?

– Вы медичка? Здравствуйте! – на пороге появился мальчик с учебником в руках.

Невысокий, коренастенький, светловолосый, взлохмаченный, будто стометровку пробежал, в спортивных штанах, белой футболке, босиком.

– Проходите, пожалуйста, – распахнул он дверь, приглашая. – Василиса, медичка пришла!

– Сейчас, – услышала я знакомый голос, огляделась.

Просторная прихожая, переходящая в ещё более просторный холл, откуда шло несколько дверей и лестница на второй этаж. Современный ремонт, не новомодный, без кричащих деталей интерьера. Обои, немногочисленная мебель – всё добротное, основательное какое-то.

А уж если сравнить с тем, где сейчас живём мы с Ладой – особняк на озере Рица, честное слово.

Главное же – чистота, скрипучий порядок, будто здесь не трое детей живут, а клининговая компания демонстрирует навыки своих сотрудников, под надзором музейных работников, которые ревностно следят, чтобы каждый экспонат был на строго отведённом месте.

Как-то неправильно это ощущалось… странно до холодящих мурашек вдоль спины.

Невольно я передёрнула плечами, быстро взяла себя в руки.

Мои ощущения – только мои ощущения.

По лестнице спускалась уже знакомая Василиса. В трикотажном домашнем костюмчике, тонких носочках, завязанной вокруг головы косичкой, словно маленькая женщина, не ребёнок.

– Здравствуйте, – поздоровалась Василиса, стрельнув в брата недовольным взглядом, тот мгновенно открыл передо мной дверь в одну из комнат.

Я разулась, устроила свой пуховик на вешалке, кинув взгляд на мужские ботинки в обувнице. Прошла за мальчиком и скрывшейся из вида Василисой.

Обычная комната. На окнах домашние растения в глиняных горшках, полупрозрачный, белоснежный тюль. Просторный диван вдоль стены, многофункциональный тренажёр.

Модульная стенка, полупустые полки, без каких либо сувениров, мелочей, которыми обычно украшают жильё, лишь пара книг, как успела заметить, не развлекательные.

Отсутствие телевизора, умной колонки, музыкального центра, главное – игрушек.

Единственное, что бросалось в глаза – иконы в правом углу.

Стоящие трое детей были словно взяты напрокат. Смотрелись чужеродными объектами в интерьере.

– Где я могу помыть руки? – спросила я.

– Пойдёмте, – буркнула Василиса, вручив малыша брату, тот подхватил уверенно, будто единственное, что делал, помимо учёбы – нянчил брата.

В ванной комнате следы пребывания детей в жизни хозяина дома нашлись, но стояли на полке, как на выставке, будто этими резиновыми уточками, дракончиками, пластиковыми корабликами не пользовались. Словно разрешалось только смотреть.

Осмотр карапуза Владимира Митрофановича двух с половиной лет выявил ветряную оспу, ветрянку, по-простому.

Переносил он заболевание пока легко, развит был по возрасту. Действительно непоседливый, прямо как его старший брат, который раз сорок встал, сел, прошёлся по кругу, пока я проводила осмотр.

Глава 3

Пришла домой, по пути забрала дочку у соседки Зои Петровны, тёти Зои, как она велела себя называть. Мне подобное панибратство поначалу казалось лишним, диким даже, постепенно привыкла, тётя Зоя, так тётя Зоя.

Дом встретил стылой влагой. Лада привычно повесила комбинезон на гвоздь на двери, натянула шерстяные следки, подтянула тёплые штанишки, забралась на кровать в ожидании, пока я растоплю печь.

Летом я понятия не имела, какие виды печей существуют, как растапливают печь, что такое заслонка, задвижка, тем более вьюшка, не знала. Сейчас вполне сносно справлялась с задачей.

Более того, оценила достоинства этого агрегата – приготовленное в печи мясо особенно вкусное, ни одна мультиварка не даёт такого эффекта, а уж как настаиваются травы в эмалированном чайнике!

Жизнь – лучший учитель.

Когда-то я окончила школу с золотой медалью, отлично сдала ЕГЭ и поступила в медицинский, правда, далеко от родного дома – Калининграда. В Питер, Москву было не пробиться, зато в неведомый Красноярск попала легко.

Училась и жила там пару с хвостом лет, по глупости забеременела, решила рожать. Отец ребёнка ожидаемо помахал ручкой, испугавшись обязательств.

Я, конечно же, – а иначе это была бы не я! – взбрыкнула. Заявила, что крутила кой на чём его помощь, сама справлюсь. Обойдусь без него, придурка бестолкового.

Взяла академический отпуск, вернулась в Калининград, к родителям.

Папа искренне поддержал, радовался рождению внучки. Говорил, что всегда хотел второго ребёнка, жена отказывалась, а дочка подарила.

Мама тоже не возмущалась, по-женски ей было жалко меня, обманутую и брошенную. Внучка, значит, внучка, поднимут, главное, чтобы я получила образование.

В положенное время я вернулась в Красноярск. Снова пошла учиться, тот факт, что я оказалась старше большинства однокурсников, меня не тревожил. С одним из них у меня даже завязался страстный, как позже окажется, продолжительный роман.

Арнольд Бербок оказался младше меня на три года, его мама работала начмедом в областной больнице, отец восседал в Министерстве здравоохранения Красноярского края, на одном из самых важных постов.

Женщина с ребёнком – не лучший выбор их сына, я отлично это понимала, но парень оказался на редкость настойчивым.

Красиво ухаживал – цветы, рестораны, сюрпризы, поездки, дорогие подарки. Помогал – в учёбе, в быту, с деньгами.

Его не смущало, что у меня есть дочка. Напротив, он с энтузиазмом выбирал ей подарки, приносил то куклы, то книги.

Рвался познакомиться с ней, с моими родителями, увидеть места, где я родилась и росла. Говорил, что скоро (не сейчас, конечно же) перевезём Ладу в Красноярск и будем жить большой и дружной семьёй.

На пятом курсе умер мой папа, неожиданно, как это всегда бывает, до сих пор с содроганием вспоминаю события тех дней. Похороны, убитую горем маму, раздавленную родню со стороны отца…

Я считала, что маме будет тяжело с Ладой, собиралась забрать, она уговорила оставить. Говорила, хорошо, что хоть кто-то будет рядом, поддерживать, давать сил.

А на шестом курсе, не прошло и года после похорон, попросила забрать, потому что не справляется. И вообще, хочет заняться, наконец, своей жизнью.

Что оставалось? Естественно, я забрала дочку, не слишком-то понимая, как буду устраивать быт, продолжать учёбу. Оставалось немного, но эти месяцы нужно было продержаться, сдать экзамены, найти работу…

Как вообще строить будущее, когда с одной стороны до получения полноценного образования рукой подать, с другой – основная учёба как раз впереди, а с третьей – ребёнок, который требует неустанного внимания?

Но и тут мой драгоценный Арнольд не оплошал. Снял нам с дочкой двухкомнатную квартиру в хорошем районе, решил вопрос с садиком, сказал, что будет оплачивать няню, и вообще – всё отлично!

Будем жить большой, дружной семьёй. Правда, после окончания учёбы, но будем же.

Я считала, что выхватила счастливый билет, единственный на неисчислимое количество миллиардов.

Факту, что родители Арнольда воротили от меня нос, как от прокажённой, я значения не придавала.

Подумаешь… главное, что у нас любовь до неба, и Лада начала называть Арнольда папой.

Со специальностью «Лечебное дело» я вышла в люди, устроилась работать терапевтом в районную поликлинику, думая, что всё самое замечательное впереди.

И для меня, и для Лады, и естественно для Арнольда – его я рассматривала, как неотъемлемую часть нашей с дочкой жизни, пусть он и не спешил узаконить отношения.

Не в штампе же счастье.

Всё закончилось в одночасье, по щелчку пальцев, когда всерьёз встал вопрос об ординатуре.

Родители решили отправить Арнольда учиться в Москву, к одному из светил медицины, по совместительству – лучшему другу Бербока-старшего. Всё было обдумано, оплачено – а это немаленькие суммы, – куплена квартира недалеко от будущего места учёбы и работы, и даже подобрана подходящая невеста, со статусными родителями и хорошими перспективами, как и полагается отпрыску Бербоков.

Мы с Ладой не вписывались в великие планы покорения медицинского Олимпа и Москвы.

Арнольд юлил, как вошь на соплях, обещал всё уладить, договориться, решить, пока в день оплаты за съём квартиры не улетел в Москву. Пробурчал в трубку несвязные извинения, попросил оставить его в покое.

Дата свадьбы с нужной девушкой была назначена.

Пока я приходила в себя, гадая, как долго мой счастливый билет встречался за моей спиной с профессорской дочкой, меня уволили из поликлиники, где я только начала работать.

Уволили со скандалом, в один день, по нелепому обвинению истеричной, дементной бабки. Грозили статьями «оказания услуг, не отвечающих требованиям безопасности жизни и здоровья» и «причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности» на выбор, но, в конце концов, пожалели.

Тогда я думала, что пожалели.

Отец Арнольда позвонил мне в тот же день, в тот же час, когда я с трясущимися руками вышла из кабинета главврача поликлиники.

Глава 4

Через несколько дней я снова пришла к Гучковым, навестить маленького пациента. Всё было точно так же. Расчищенная дорожка, ведущая от калитки к порогу, точно такие же тропинки к хозяйственным постройкам, гаражу, рядом с которым стоял снегоход – насколько я могла судить, дорогостоящий.

Неожиданная деталь для староверов… Вернее, в моём воображении неожиданная. В местном климате удобный вид транспорта для человека любого вероисповедания и национальности. Не знай я, кто здесь живёт, не удивилась бы.

В доме всё та же была стерильная чистота. Невольно захотелось заглянуть на шкафы, самые дальние антресоли, также намыто? Интересно, хозяйка дома занимается чем-нибудь, помимо уборки?..

Хозяйка встретила меня на пороге, немного удивив. Она была заметно старше Митрофана Яковлевича. Почему-то я опешила от этого, хотя мне-то какое дело?

Сработал внутренний триггер – я ведь тоже жила с человеком младше меня. Ничем хорошим это не закончилось.

– Это хорошо, что вы сами пришли, доктор, – вежливо сказала хозяйка, вытирая руки о передник. – Я сама собиралась вызывать, Митрофан оставил номер, или по дороге забежать. Тороплюсь.

Она была одета в длинное платье или юбку, под передником не разобрать. Волосы убраны под косынку, руки натруженные, никакого маникюра, макияжа не наблюдалось.

– Что-то произошло? – поинтересовалась я, вытирая руки протянутым чистым полотенцем. – Как себя чувствует Вова?

В ванной комнате тоже был порядок, яркие игрушки стояли в той же последовательности, что в прошлый раз. Музей, а не дом, честное слово.

– С Вовой всё отлично, Василиса, похоже, заразилась. Температура тридцать девять, квёлая вся, сама не своя. Сейчас я её позову. Проходите, – мне показали на дверь комнаты, где я была в прошлый раз.

И снова ни одной игрушки, даже самой простенькой.

Вспомнился наш дом с Ладой, даже здесь, куда не удалось забрать все сокровища дочки, филиал «Детского Мира». Многое осталось в съёмной квартире, скорей всего отправилось на помойку.

Безумно жалко, Лада скучала по своим замкам для принцесс, зверятам, куклам.

Если бы в тот момент я думала головой, я бы… Впрочем, если бы я имела привычку думать, то не оказалась в этом месте.

Через минуту вернулась хозяйка, ведя за руку Вову – тот заметно шёл на поправку. Течение болезни действительно оказалось лёгким.

– Не обязательно мазать зелёнкой, – вздохнула я, глядя на расписное личико. – Я написала название мази – сушит, обеззараживает, снимает зуд, не оставляет следов на одежде…

– Отродясь мазали зелёнкой, – махнула рукой хозяйка дома. – Долго что ли одежду постирать.

Я решила воздержаться от комментариев, тем более остальные препараты, если верить, принимались исправно, и старших детей экстренно привили, что особенно порадовало и удивило, если честно.

Родители верили в бриллиантовый зелёный, как в святую воду, и продолжит верить ещё не одно поколение.

– Нужно сдать анализы. Завтра сможете прийти к восьми утра в ФАП? – после осмотра младшего, спросила я.

– Зачем ещё? – насупилась хозяйка.

– Проверить, всё ли хорошо. Когда вы последний раз сдавали анализы? Я искала вашу карточку – не нашла, только отметки о прививках.

– Чего дитя зря таскать по больницам? Не болеет, и хорошо. Я бы и прививки эти ваши не делала, почем зря детей травите только, но раз надо…

– Вы всё-таки придите. Или я сама, в семь утра.

– Пусть отец решает, – нервно повела плечом, словно в раздражении, хозяйка дома. – Он у нас шибко умный. Сейчас Василиса придёт. Роман, позови-ка сестру, – крикнула в сторону кухни, откуда выскочил знакомый уже мальчишка, ладошки которого были в муке. – Куда помчался? Руки вымой, нечего грязь по дому разносить!

Я вспомнила Митрофана Яковлевича. Недовольный, на грани брезгливости, взгляд, то, как он отодвинулся от меня, как от чумной…

Такой решит – дети без врачебной помощи останутся.

– Мать тоже может решать, – аккуратно закинула я удочку.

Мысленно похвалила себя за осмотрительность. Молодец, не полезла в бутылку сразу, сначала решила прощупать почву.

– Что она решит, покойница, – всплеснула руками хозяйка дома, подгоняя Вову, чтобы бежал наверх, не топтался рядом.

– Что, простите? – не сообразила я.

– Говорю, мать их, покойница, ничего решить не может. Померла мать их, – посмотрела на меня в упор, поняв, что информация до меня дошла, но перевариться не успела. – Вот, как Владимира родила, так через две недели и померла. Отмучилась, горемычная… – быстро перекрестилась, сложив пальцы как-то по-особенному, но я могла и ошибиться. Сама я последний раз была в церкви на отпевании отца, и искренне не понимала, зачем… Отец не был верующим, однако пошла на поводу традиций, которых по сути-то не знала. Положено, значит, положено. – Рак у неё был.

– Примите мои соболезнования, – сказала я то, что полагается в таких случаях. – Простите за неуместное любопытство, но я обязана спросить, кем вы приходитесь детям?

– Тётка я их родная, Людмила Яковлевна, старшая сестра Митрофана.

– А где же сам Митрофан Яковлевич? Часто он оставляет детей одних?

В прошлый раз они тоже были одни. Сейчас с тётей, только надолго ли, если упоминалось, что куда-то торопится, значит, снова будет одни.

Из них двое больных.

– Где ему быть, работает. Часто оставляет, считай, каждый день. После школы старшие ко мне бегут, обедают, уроки делают, Вову после сна забирают, и домой, делами заниматься. Сейчас болеют, сама хожу. У меня своих семеро, из них половина ветрянкой не болела, если кто успел подхватить – сюда приведу. Пусть кучком болеют, всё попроще.

– Каждый день одни? – переспросила я.

– Знаете что, доктор, вас государство поставило лечить – лечите. Приезжали как-то с опеки, интересовались, как дети живут. На учёт, сказали, поставят, как многодетных и неблагополучных. Митрофан их так отчехвостил, что носа сюда не кажут. Нормально дети живут, лучше многих, у кого мать жива, здорова. А что одни сидят – не маленькие уже, в сиротстве быстро уму-разуму учатся. Отцу деньги зарабатывать надо, чтоб те же лекарства купить, обуть, одеть, накормить. Некогда рядышком-то сидеть, в глаза заглядывать. Нашлась умная!

Глава 5

Утром дверь открыл сам Митрофан Яковлевич, молчаливо отодвинулся, пропуская меня. Смотрел не исподлобья, а примерно как на пустое место.

Это злило, как и всё произошедшее, но я упрямо держала лицо. У меня, между прочим, участок на две с половиной тысячи душ, не насмотришься на настроение каждого.

Прошла в уже знакомую комнату, всё такую же пустынную, следом зашёл хозяин дома с Вовой. Я разложила необходимые инструменты, малыш в это время с интересом рассматривал происходящее, совершенно без страха, видимо, опыта подобного не было.

У меня, честно сказать, тряслись поджилки. Брать кровь, ставить капельницы, проводить другие манипуляции должен фельдшер или процедурная сестра. У них, как правило, набита рука, особенно, если речь шла о маленьких пациентах.

Но таковых у нас не наблюдалось, штатные единицы были, работать желающих не находилось.

Приходилось мне. Опыта же у меня… несколько практик в меде, и те не в педиатрии. Не на пустом месте на педиатра нужно учиться отдельно. Сложная специализация, отдельная планета.

Это в идеальном мире, а в реальном училась всему сама, иногда превозмогая собственный страх. Глаза боялись, руки делали.

Вова спокойно позволил взять у него кровь, лишь в самом конце заканючил, закатился в отчаянном плаче. Хорошо, что папа удержал, когда начал выгибаться.

Сразу же появилась Василиса, протянула бутылочку с молоком. Я заставила себя воздержаться от замечания о том, что в таком возрасте соска может сказаться на прикусе.

Спросят – отвечу. Нет – ваш ребёнок, ваши проблемы.

Вова моментально успокоился, устроился рядом с папой, начал с аппетитом уплетать молоко. Рядом топталась Василиса, со страхом поглядывая на меня.

– Это специальная иголочка, совсем тонкая. Больно не будет, – пообещала я, чтобы приободрить малышку.

Та в ответ покачала головой, начала пятится к двери с намерением убежать. Митрофан Яковлевич встал, перехватил одной рукой дочку, сразу поднял на вторую, погладил ободряюще по спине, что-то шепча на ухо.

В первый момент я бросилась было на защиту ребёнка – неосознанный жест, помимо воли. Не представляю, что было бы, схвати он Василису грубо. Неужели полезла бы в драку?

Полезла – пришлось признаться себе.

Митрофан Яковлевич уселся на диван. Посадил Василису себе на колени, та в отчаянии спрятала лицо у него в шее, протянула мне руку, жалобно всхлипывая.

Я видела, как крепко, в то же время ласково он придерживал дочку, как она сама льнула к нему за защитой, естественно как-то.

– Всё, – сказал Митрофан Яковлевич полушёпотом на ухо Василисе, та вздрогнула, повернулась, открыла в страхе глаза, кажется, ожидая потёки крови и рваную рану на половину руки.

Рассмотрела небольшой яркий бинт, которым я перетянула руку – специально купила из личных средств самофиксирующийся, с весёлыми картинками. Знала по Ладе, такая малость может скрасить любую обиду.

Василиса выбралась из папиных объятий с важным, независимым видом. Взяла за руку Вову, отправилась из комнаты, предварительно вежливо поблагодарив:

– Спаси Хрис… Спасибо большое, Надежда Андреевна.

– На здоровье, – ответила я, не скрыв улыбку.

Начала собираться, нагнулась над столом, в это время мой живот заурчал, разнося по комнате утробный звук, предательски рассказывая, что я сегодня осталась без завтрака.

Боролась сначала с печкой, потом со снегом, потом с дочкой, которая не хотела идти с утра в ФАП, посидеть до садика с Марией Александровной.

Поджала губы, делая вид, что совершенно не причём. На подоконнике герань стоит, покормите бедолагу.

– Кофе хотите? – услышала за своей спиной, когда вышла из комнаты.

Хозяин дома стоял в проёме двери, ведущей на кухню.

– Пирог есть сладкий и с капустой и грибами.

– Спасибо, не нужно. Я спешу, – буркнула я, вспоминая вчерашнее представление в магазине.

Снова накатила обида.

– Медпункт в восемь открывается, вряд ли успеете позавтракать, – он отодвинулся в сторону, приглашая рукой на кухню.

Я демонстративно грохнула укладкой, поставила тяжёлый чемодан на пол, прошла куда показывали.

Давай, хозяин, корми своими пирогами.

Кухня оказалась просторной, современной. Я растерялась от разнообразия бытовой техники.

Одёрнула себя, не могла же я всерьёз думать, что человек, у которого снегоход во дворе, пользуется ступой для приправ, пьёт из ендовы, готовит в чугунке.

Хотя, чугунки тоже были, стояли в отделённом закутке, рядом с настоящей русской печью, которая одновременно контрастировала с интерьером и вписывалось в него.

– Капучино, американо? – спросил Митрофан Яковлевич, показывая жестом, чтобы я, наконец, села. Не стояла, как на выставке, таращась по сторонам.

– Американо и, если есть, сливки, – глянула на отличную кофе-машину.

– Не капучино? – уточнил хозяин дома.

– Американо, – кивнула в подтверждение своих слов.

Вскоре на столе появилось два пирога. От сладкого отрезан кусочек, с грибами, видно, только испечён.

– Угощайтесь, – проговорил Митрофан Яковлевич. – У меня не так вкусно, как у Василисы, получается, но вроде есть можно…

– Спасибо, – кивнула я.

Действительно вкусно. Мужчина-старовер, который сам печёт пироги, не вписывался в моё представление о староверах, если бы у меня были хоть какие-то представления об этих людях.

До этой недели я вообще не знала об их существовании, однако образ Домостроя упорно не уходил из головы.

Молчала, не знала что произнести, хозяин дома тоже молчал.

Говорить нам было не о чем, тишина стояла какая-то неуютная. Наверное, нужно извиниться за свои слова в первый визит, но почему бы Гучкову не извиниться за вчерашнюю выходку?

Нет? Ну, вот и я… нет.

Из-под ресниц, украдкой, я рассматривала Митрофана Яковлевича, про себя удивляясь имени. Первый раз встречаю живого Митрофана…

Он сидел напротив, светлые волосы расчёсаны, стрижка аккуратная, борода ухоженная. Я не слишком любила бороды, считала эту моду глупостью. Часто мужчины выглядели неухоженными из-за растительности на лице, но конкретному Митрофану шло.