Наглец

1

Глеб

- Девчонки, привет! – Макс сияет, словно начищенный унитаз.

Его внимание привлекли две молоденькие девицы, гарцующиепо набережной без шапок, в тонких капроновых колготках и на высоченных каблуках - и это в такую-то холодину.

«Курицы безголовые», - отворачиваюсь, едва взглянув на них. На ходу заледеневшими пальцами сдираю с головы мягкий защитный шлем.

- Как дела, красавицы? – Продолжает Макс, игриво поигрывая бровями.

«Пасть у этого паршивца, похоже, никогда не закрывается», - вздыхаю я про себя, раздраженно подталкивая товарища вперед.

Мы идем по холодным влажным камням, и соленая вода мелкими каплями стекает с наших лиц на шеи.

- Привет! - Одна из незнакомокмашет ему рукой.

Другаятут же толкает подругу в бок, чтобы прекратила.

- Не надо, Макс. – Устало выдыхаю я, придерживая за локоть своего товарища.

Сильное течение сегодня не раз испытывало нашу выдержкуи ни на секунду не давало расслабиться. Но я ждал позднюю осень именно для того, чтобы оседлать ту самую дерзкую волну, которая приходит после небольшого шторма, сопровождающего собой порывистые южные ветра,  поэтому чувствую сейчас настоящее удовлетворение.

- Спорим, я меньше, чем за минуту приговорю обеих на веселый вечер в нашей компании? – Макссуетливо перекидывает лонгборд, массивную доску для серфинга, из одной руки в другую и крепче прижимает к телу.

- Задрал. – Качая головой, ступаю на деревянный пирс. - Отстань от них, а?

Меня все чаще стали раздражать нездоровая озабоченность друга и его же откровенная неспособность сосредоточиться в нужный момент на важном деле.

Макссо вздохом провожает взглядом несостоявшихся жертв своего обаяния:

- Ради тебя же стараюсь!

Наклоняюсь и с остервенением сдираю гидротапочки с ног. «Пусть лучше ступни вмерзнут в доски, чем заледенеют внутри этого орудия изощренных пыток».

- Думаешь, я неспособен самостоятельно найти себе девушку на ночь? – Стряхиваю с волос капли воды. - Пожалуйста, не приставай к каждой юбке, чтобы отыскать мне компанию на вечер.

Зажимаю тапки подмышкой, крепче хватаю доску и ускоряю шаг.

- Глеб, я в курсе, что ты давно уже большой мальчик, нопоследние недели две ты злой, как собака. Вот я и подумал, что нужно просто немного расслабиться…

Сплевываю в сторону и оборачиваюсь:

- Слушай, Швецов, я просто сосредоточен на деле, ясно? Ты же знаешь мои правила: никаких баб, пока обрабатываем очередного «клиента».

Конечно, Максне верит. Он хмурится:

- Помню.

- Отлично. – Довольно киваю и отворачиваюсь. До здания базы, где мы переоденемся и сможем согреться, остается метров пятьдесят. - И тебе тоже не мешало бы не отвлекаться.

Хотя в случае со Швецовым читать нравоучения бесполезно – слова непременно улетят в пустоту.

- Недотрах сделал из тебя монстра. – Слышится из-за спины.

Но я не оборачиваюсь.

Моё внимание привлекает девушка, сидящая на одной из скамеек на бетонной набережной. Странная поза, не свойственная представительнице женского пола: корпус наклонен вперед, локти уперты в колени, ноги широко расставлены, голова опущена, взгляд направлен вниз и устремлен на самую кромку моря.

Незнакомка одета в длинный черный плащ, капюшон низко надвинут на лоб, будто ей хочется спрятаться в этой одежде ото всех. Но даже с такого расстояния мне в глаза бросается мертвенная бледность ее кожи - такое не свойственно местным. Она задумчиво смотрит вдаль и, кажется, даже не моргает.

- Слушай, Дым…

- Заткнись хоть на минуту, мне нужно подумать. – Прошу друга, сворачивая к базе.

Продолжаю сверлить взглядом странную девушку, но мысли уже заняты другим: прокручиваю в голове детали будущего дела. Снова и снова. Это помогает не только продумать все до мелочей, но и составить план «Б» – на всякий случай.

- О’кей. - Макс послушно затыкается.

Найти цель, втянуть ее и обработать – это только полдела. Выйти сухим из воды - всегда труднее. И тут без моего мастерства и природного чутья никак не обойтись.

Когда мы входим в здание базы, на нас обрушивается волна шума: работающий телевизор на стене долбит музыкой, посетители маленького кафе оживленно переговариваются друг с другом, болтливые туристы, (хрен знает зачем, ошивающиеся в приморском городке почти зимой) осаждают прилавок с сувенирами.

Мы проходим по коридору, прорываемся сквозь толпу серфингистов, собравшихся возле склада с инвентарем, и заходим в раздевалку, где оставили свою одежду.

- Почему нельзя было снять гидрик возле машины? – Ворчу я.

Меня привычно раздражает многолюдность подобных мест. Освобождаюсь от костюма, как от второй кожи – быстро и ловко. Вешаю его на дверцу шкафчика и взлохмачиваю мокрые волосы, чтобы быстрее высохли.

2

Спустя полгода

«Забавный маленький паучок. Крошечный совсем. И откуда такой только взялся на седьмом этаже?»

Зевая, прохожусь всей пятерней по отросшим волосам. Теперь они снова мягкие, пушистые и приятные наощупь. А ведь я почти привыкла к себе новой. Да и шампунь хорошо экономился.

Поворачиваюсь к зеркалу и долго вглядываюсь в бледное, худое лицо, на котором глаза кажутся огромными серыми дырами. Поправляю «прическу». За зиму шевелюра отросла сантиметров на восемь, не меньше, и у меня теперь даже имеется симпатичная челка.        

Беру сигарету, закуриваю, открываю балконную дверь и выхожу.

- Привет, - сухо бросаю в сторону паучка.

Этот мелкий засранец умудрился за ночь оплести всё окно своей паутинкой. Ювелирная, надо признаться, работа.

Выставляю на подоконник банку, в которой лежит половинка абрикоса – специально вчера купила. Переживала, чем будет питаться здесь этот малец. А так, глядишь, фрукт начнется портиться, появится плодовая мушка. И ему будет не скучно.

- Это тебе. – Изображаю подобие улыбки, но выходит плохо – разучилась.

Подхожу к оградительным перилам, затягиваюсь и невольно щурюсь, глядя на море. Кажется, будто оно врывается в кусочек суши своей огромной голубой лапой. А бухта будто обнимает его в ответ, держит обеими руками и больше не отпускает. Каждый день смотрю на это природное объятие и умиляюсь. Точнее, что-то в душе будто собирается проснуться, ожить, но, поерзав слегка, поцарапавшись о мою твердую броню, снова затихает.

Каждый день, как сквозь пелену сна. А сны я теперь ненавижу. Каждый раз одно и те же: руки эти по моему телу ненасытные, глаза бешеные, крики до хрипоты, поцелуи до разодранных в кровь губ. Наша страсть, секс, ссоры, расставание, боль. Гребаная карусель, которую приходится переживать снова и снова по кругу, стоит только закрыть глаза.

Стараюсь меньше спать и больше времени занимать себя чем-то. Вот, например, идти куда-то бесцельно, шляться по городу или лежать, выкуривая одну сигарету за другой. Но это, конечно, тянет вниз, а мне нужно зарабатывать деньги. А браться за что-то грандиозное и рисковое боюсь. Попадусь - и Свят останется один. Без сообщников в таком деле тяжело, а втягивать брата наиглупейший вариант.

Хотя тот и мечтает. Ненавижу себя, когда он, пытаясь подражать мне, тренируется вскрывать замки отмычкой или пытается тиснуть кошелек в автобусе. Свят не должен идти по моим стопам, не такого будущего я ему желаю. Он видит себя в мечтах кем-то вроде крутого техника: аферисты так обычно называют того члена команды, который хорошо разбирается в компьютерах и может руководить технической частью любой операции. А я хочу, чтобы мой младшенький зубрил учебники – не зря же мы сделали документы для посещения местной школы.

А еще брат оторваться не может от скиммера - штуки, которая считывает информацию с банковских карт. И меня это ужасно драконит, ведь в этом возрасте его должны интересовать сигареты, вечеринки и девчонки в коротких юбках.

А он почти ежедневно упрямо уговаривает меня отдать его в ученики к какому-нибудь известному мошеннику или хакеру, ведь я знаю многих в этой среде, и все эти разговоры приходится мигом пресекать.

Сейчас молодость и шарм – мое смертельное оружие. Но когда-нибудь я состарюсь и потеряю возможность промышлять чем-то подобным. Да, все еще смогу напиться за счет какого-нибудь идиота, получить пенсию по поддельному документу или, на крайний случай, стану красиво бросаться под колеса  машин богатеньких буратино, чтобы поиметь с них бабла.

Но Свят… Он не такой.

Ему нужна семья. Спокойная, тихая гавань. Домишко на берегу моря, красотка-жена, престижная работа и парочка спиногрызов, которые будут обожать свою полоумную тетку Софку, которая научит их мухлевать в карты и подделывать подписи родителей в дневнике. Возможно, они даже выделят мне комнатку на чердаке, где я буду дымить, пока однажды не сдохну от рака легких, инфаркта или инсульта.

- Дышать нечем, - братец заваливается на балкон, разгоняя рукой сигаретный дым.

Выдыхаю дым, тушу окурок в пепельнице и оборачиваюсь. Святослав улыбается, в этой обтягивающей майке он не выглядит ребенком – в нем угадывается будущий сердцеед с набором крепких мышц. Вот только от прыщей, мелкими красными точками высыпавшими на его лоб и виски, не мешало бы избавиться и срочно.

- Ну что? – Говорю я вместо того, чтобы поздороваться.

Брат достает блокнот.

- Так, - он находит нужный лист. – Номер 202: сорок лет, есть кольцо, всегда гладко выбрит, много говорит по телефону с женой. В свободное время ходил на набережную, спрашивал меня, как добраться.

- Дальше. – Прошу хмуро.

- Номер 230. Северянин, лет пятьдесят, женат и явно озабоченный. Как мне удалось выяснить, приехал по делам, но интересовался кардиологическим санаторием. Даже притащил оттуда буклет.

- Угу. – Киваю.

Главное правило афериста: грабить только говнюков и никогда не забирать последнее. Воровать у больных и немощных – плохая примета. Очень плохая примета. Не стоит портить себе карму.

3

Глеб

Я никогда в последний раз не выдыхаю перед тем, как идти на дело. Собран и сосредоточен с первой же секунды. Если уж ты влез в подобное, значит, должен быть готов к тому, что на любом этапе этой напряженной канители может случиться что-то, что без труда может вернуть тебя обратно за решетку.

Что поделать: выбранный мной путь не для отчаянных и сильных духом -  не стоит приукрашать и романтизировать. И благородством здесь тоже не пахнет, потому что мы ни херовы Робин Гуды, и никому награбленное не раздаем. Наше первое правило – думать только о себе, и ни о ком больше.

Таковы профессиональные аферисты.

Каждый из моих ребят талантлив, и с легкостью нашел бы себе применение в обычной жизни, но с той дороги, которую они (и я) однажды для себя избрали, не так легко теперь свернуть, потому что руководит нами азарт – настоящая охотничья страсть, ослепительно яркая, порой безумная и крайне опасная.

Мечтатели или глупцы, но мы реально верим в то, что возможно всё. Нам не достаточно того, что предлагает система. Всегда хочется большего, лучшего, недоступного. И мы совершенствуемся, идем вперед, становимся умнее в попытках раздвинуть рамки обыденного.

Трудно сказать, что такое азарт, пока не попробуешь его на вкус. Но если попробовал… вряд ли получится остановиться. Это самый доступный и действенный наркотик из существующих. Он отключает все чувства: стыд, благоразумие, сожаление и даже инстинкт самосохранения.

Потому что мы играем по-крупному. И ставим на кон всё, что имеем. В том числе и собственную жизнь.

Мы с Максом небрежно оглядываемся прежде, чем спуститься по лестнице вниз, к неприметной с виду двери, ведущей в бар. Я поправляю галстук, с удовольствием отмечая про себя, что в центре города довольно многолюдно в это время, но вряд ли кому в голову придет заглядывать в заведение «только для своих», работающее без вывески. Нам лишние свидетели сегодня не нужны.

Толкаю дверь. В помещении накурено. В тусклом свете всего нескольких потолочных светильников, и мрачные малиновые стены кажутся темно-фиолетовыми. Подвальная коробка без единого окна при таком освещении кажется еще меньше и теснее – большой душный гроб, пугающе давящий на мозги. Но посетителям, которые посмеиваются, обсуждая что-то с ярко выраженным южным акцентом, явно всё нравится.

- Добрый вечер, господа, - приветствую собравшихся, перекидывая чемоданчик из правой руки в левую, чтобы пожать протянутые мне ладони.

Широко улыбаюсь, всем видом показывая свое расположение, а в это время мой мозг сосредоточенно оценивает ситуацию. В помещении бара нас шестеро: я, Макс, пришедший со мной, хозяин заведения Фил, флегматично протирающий бокалы за стойкой, старичок-эксперт Фридрих Робертович, привлеченный для оценки предмета искусства, Имран – покупатель (крупный бизнесмен с юга), и его телохранитель, напоминающий дятла своим мощным, длинным носом-клювом.

- Прошу вас,  - приглашаю их присесть за один из столиков.

- С удовольствием. – Имран садится.

Сопровождающий подает ему черный чемоданчик, тот кладет его на стол, но открывать не спешит.

Напряжение есть, оно чувствуется, как и в любой сделке, но подготовительная работа прошла на славу, и теперь эти люди нам доверяют.

- Вам понравится, - обещаю я.

Мы сидим друг напротив друга.

Открываю свой кейс и подвигаю к Фридриху Робертовичу, который, придвинув стул, усаживается с краю.

- Значит… - Самодовольно прищуривается Имран, следя за неторопливой работой пожилого искусствоведа, склонившегося над маленьким квадратом картины, лежащей в кейсе на подкладке из шелка. – В музее теперь висит… подделка?

- Именно. – Отвечаю я с легкой ухмылкой.

То, что подделка лежит у него перед носом, ему знать необязательно. Да и художник, с которым я привык работать, точно обиделся бы на такое определение. «Я не рисую подделки, - обычно говорит он, - я клонирую произведения искусства».

- Не буду спрашивать, как вам удалось подменить ее. – Имран, улыбаясь, поглаживает пальцами свои пышные черные усы. – Мне рекомендовали вас, как профессионалов своего дела.

- Благодарю, - довольно киваю я.

Макс нетерпеливо ерзает на стуле, наблюдая за экспертом, внимательно изучающим каждую черточку на картине. От слов этого старикашки будет зависеть, получим мы содержимое чемодана Имрана или будем вынуждены разруливать сложившуюся в связи с неудачей неприятную ситуацию.

- Она… превосходна. – Наконец, скрипучим голосом выдает Фридрих Робертович, распрямляясь и по очереди оглядывая собравшихся. Он качает головой. – Оригинал, вне всяких сомнений.

Внутри меня выстреливает пружина облегчения, но приходится держать лицо, изображая невозмутимость и отрешенность. А вот Максу не удается удержаться от напыщенной усмешки и едва слышного вздоха.

- Александр, - стряхнув пепел с толстенной сигары, Имран перегибается через стол, чтобы пожать мне руку. – Поздравляю вас.

- Это ведь вы теперь ее счастливый обладатель, - парирую я, крепко сжимая его ладонь.

4

- Не называй меня так. - Отхожу назад, давая брату пройти. – У меня уже лет десять другая фамилия.

Егор колеблется. Сначала рассматривает мой живот, покрытый розовыми разводами после разыгранного «представления», потом цокает языком. Ненавижу, когда он так делает. Вроде оба уже  взрослые мужики, но он по привычке опять включает старшего брата, пытаясь воззвать к моей совести.

- Я не вовремя? – Качает он головой.

- Мог и позвонить. – Беру со столика пачку, достаю одну сигарету, зажигаю и затягиваюсь. – Хотя о чем это я?

- Болтать о таких делах по телефону опасно. – Егор достает из внутреннего кармана сверток: небольшую трубочку с бумагами. Все, что касается моих «дел», он не носит в своей рабочей папке, всегда кладет отдельно. – Вы ведь уже закончили?

- А то ты не знаешь, - усмехаюсь я.

Этот тип – прирожденная ищейка. Вряд ли от него ускользнут хоть какие-то детали моей деятельности. Он знает обо мне всё, даже когда я старательно это скрываю. И он единственный, кому за это ничего не будет.

- Привет, мужики! – Бодро говорит он, входя в зал, затянутый сигаретным дымом.

В помещении все еще царит тишина.

- Привет, - первым сдается Макс.

- Доброго здоровья, - нехотя отзывается Марк Иосифович.

- Угу, - здороваясь, кусает изнутри щеку Фил.

Мои парни никак не привыкнут, что старший следователь, майор юстиции Лунев вот так может заявиться к ним в берлогу, в удобное для него время и быть в курсе всего, что происходит в нашем кругу, да еще и реагировать на это спокойно и даже бровью не повести.

Но дело даже не в том, что по долгу службы брат обычно расследует особо тяжкие преступления, а не разоблачает аферистов – дело в том, что он, как и мать, уже много лет ничего не может со мной поделать.

- Выпьешь? – Улыбается Макс следователю.

Берет со стойки чистый стакан, бросает туда лед и щедро льет виски. Для Шведа, кажется, не существует неловких ситуаций, а еще он тонко чувствует: если я расслаблен, он тоже готов доверять моему родственнику.

- Благодарю, - улыбаясь, Егор садится на высокий стул возле барной стойки.

Его забавляет то, что матерые преступники теряются, словно мальчишки, и никак не могут привыкнуть к его присутствию.

- Может, в картишки? – Сверля глазами стол, спрашивает Марк Иосифович, доставая из кармана колоду.

Проблема состоит еще ив том, что Лунев не продажный мент, и все это прекрасно понимают. Он не собирается никого прикрывать, чтобы поиметь долю в нашем деле. Егор иногда страхует меня, добывает нужную информацию или, скрепя сердце, закрывает глаза на то, что видит. Но и то только в одном случае – если от этого напрямую зависит моя жизнь. Потому что я дорог моей матери, а кроме мамы у нас никого больше нет.

- С удовольствием, - Фил со скрипом отодвигает стул и садится напротив старика.

- Я с вами. – Наливая новую порцию коньяка, присоединяется к ним Макс.

Сажусь к стойке поближе к брату. Усмехаюсь, понимая, что каждый из этих пройдох, глядя в карты, будет внимательно слушать нас.

- Как мама? – Интересуюсь я, затягиваясь сигаретой.

Пригубив ледяной виски, брат отставляет стакан в сторону. Он сверлит меня своим фирменным отцовским взглядом. Среднего телосложения, высокий, широкоплечий, с мощным подбородком и пронзительными темно-каштановыми волосами, Егор не производит впечатления опасного человека. Скорее, такого – хмурого, но обаятельного добряка, но я всегда отчетливо вижу в нем отца: хитрого, расчетливого, волевого и импульсивного, поэтому стараюсь не нарываться.

- Она твоя мама, вообще-то. – Его лицо выражает решительный упрек. – Навести ее и узнаешь.

Делаю глоток коньяка и долго держу обжигающую жидкость во рту прежде, чем огорченно ответить:

- Она от меня отказалась, забыл?

Лунев бросает раздосадованный взгляд на моих ребят, потом снова смотрит на меня:

- И ты знаешь, почему.

Внутри меня закипает гнев.

- Это мой выбор.

- Да, но она твоя мать. – Егор постукивает краешком стакана по стойке. – И ты знаешь, почему она так реагирует.

- Я и так сделал все, чтобы освободить вашу жизнь от себя. – Рычу я. – Ты сюда нотации пришел мне читать? - Кошусь на своих подчиненных. – Или есть что-то по делу?

Лунев медленно выдыхает. Он хоть и заноза в жопе, но подрывать мой авторитет при товарищах не торопится. Допивает виски, не сводя с меня взгляда, снимает льняной пиджак, закатывает рукава рубашки и разворачивает принесенные бумаги.

- Я кое-что нарыл, - словно сомневаясь, он пожимает плечами. – И это потребует усовершенствования твоего плана.

- Исключено. – Заявляю я безапелляционно. – Ты знаешь, что даже если я придумываю на ходу, то это у меня четко спланировано.

- Нет. – Егор чешет висок. – Это только усилит твой план, я в этом убежден.

5

Соня

Воняющие потом, бабуськами, приторными женскими духами. С зубами через раз и торчащими из носа волосами. Со снежной лавиной перхоти, падающей с волос при малейшем движении головы. Мастурбирующие, пока делают вид, что ищут мелочь в карманах. Жадные, развратные, жестокие, тупые, жирные, тощие, ботаники или конченые извращенцы – каких только «клиентов» у меня не бывало. Но такого точно еще окучивать не приходилось.

- Что? – Переспрашиваю я.

- Нет, в натуре. – Смеется брат, складывая грязную посуду в мойку. – Усики густые, короткие: вылитый Гитлер.

Сколько не пытаюсь представить, никак не выходит.

- А главное, ему идет. – Брат включает воду, замачивает тарелки, а затем вырубает.

- А я уж надеялась, что ты посуду вымоешь. – Подтягиваю ноги, усаживаясь в позу йога.

Что-то бормоча себе под нос, Свят включает воду снова и отворачивается к раковине.

- Гармонично смотрится.

- Кто? – Спрашиваю.

- Он со своими усами.

- Аа… - Беру нож, отрезаю кусок колбасы и бросаю на хлеб. Аппетита нет, но чувствую, что нужно пожрать насильно, иначе меня скоро ветром будет сдувать, сил не останется. – Сельпо, говоришь?

- Ну… такой… - Брат смеется, вспенивая губку для мытья посуды. – Местечковый колхозный магнат.

Пробую чай. Уже остыл. Но в такую жару совсем неплохо. Откусываю бутерброд, жую. Отхлебываю побольше чая, чтобы протолкнуть хлеб в горло.

- Значит, не старый?

- Нет.

- И денежки имеются?

- Да. – Свят со звоном ставит чистую тарелку в ящик. – Заикнулся, что приехал покупать технику для своего совхоза, утром ездил комбайны смотреть.

- Женатик? – Интересуюсь я, откусывая новый кусок.

Организм упорно отторгает пищу, но я продолжаю себя насиловать. Дальнейшая потеря веса может негативно сказаться на моей работе. Вряд ли кто клюнет на вешалку с впалыми щеками и мелкими прыщиками вместо сисек.

- Кольца у него не видел, но он радостно сообщил, что наконец-то отдохнет здесь от жены. – Брат старательно скребет жесткой стороной губки свою кружку. – А когда я остановился в дверях, чтобы получить на чай, он тупо сделал вид, что не понимает, чего хочу. Точно колхозник! Потом достал целую котлету купюр из брюк, отвернулся, выудил из нее жалкий, мятый полтинник и, когда отдавал, все смотрел так, будто ждал, что я передумаю.

Улыбаюсь. Кажется, у меня аппетит просыпается.

- Думаешь, он с наличкой приехал? За комбайном своим.

- Не знаю. Но у него с собой портфель кожаный, потрепанный такой, вытертый. Кто их знает, деревенских? Может, там. А может, и в трусы зашил.

- Ясно. – Смотрю на часы, прикидывая, как лучше поступить. – Как думаешь, какие девушки такому нравятся?

Свят косится на меня жалостливо:

- Кровь с молоком. Простые, открытые, веселые. – Тяжело вздыхает, оглядывая меня с ног до головы. Видимо, хочет добавить «сисястые», но решает промолчать. – Но при должном подходе и ты сойдешь. – Пытается выдавить улыбку.

Он еще не знает, что для меня недостижимых целей не существует.

***

Подмечаю его сразу. Он еще на вершине лестницы, а я внизу, в толпе туристов из Китая. Использую на полную катушку те две секунды, которые есть в запасе, пока он не поднял на меня  взгляд. Впитываю глазами широкоплечий силуэт в просторном дедушкином костюме из девяностых, простоватую, но с горделивым оттенком, походку деревенского щеголя, отмечаю безвкусные, но начищенные до блеска громоздкие штиблеты на его ногах.

И, уже опустив глаза, воспроизвожу по памяти увиденный образ: светлые, небрежно торчащие в стороны вихры с крупней кудрёй на челке, напоминающей попугаичий хохолок, теплые серо-зеленые глаза, достаточно мужественный подбородок и густая полоска рыжевато-золотистых усов над верхней губой.

И здесь бы согласиться с братом, что этот усатый беспредел вполне гармонично смотрится с его волосами и загорелой кожей, и уж точно эстетически сочетается с вышедшим из моды, мешковатым костюмом, но меня едва не пробивает на «ха-ха». В голову вдруг начинают лезть мысли о том, как, должно быть, весело его жене, когда он после уборки урожая лезет к ней под одеяло, чтобы пощекотать этими самыми усиками ей между ног.

«Соня, перестань, это непрофессионально. Прекрати. – Уговариваю себя, прикусывая губу. – Ты провалишь все дело»

- Ой! – От столкновения с его плечом, меня разворачивает в сторону. Нарочно отпускаю сумочку, позволяя ее содержимому рассыпаться по полу. – Простите… ради Бога… - Мямлю, когда уверенная мужская рука незнакомца вдруг подхватывает меня под локоть.

Китайцы, что-то вереща на своем, тоже задерживаются, окружая нас толпой.

«Вот засада…»

- Извините, - взгляд колхозника оказывается уютным и выразительным, он задерживается на мне дольше положенного, отчего я тихо матерю себя за то, что не оделась в стиле пин-ап: сейчас мужик разглядывал бы не меня, а ажурные резинки чулок на «внезапно» оголившихся бедрах или кружево моего лифчика. – Это я виноват. Задумался. – Добавляет незнакомец.