Иномирная уборщица Марина радостно восклицает:
— У меня две новости, и обе хорошие! Во-первых, я поняла, кто убил Галку!
— Эм, а причём здесь я?
— А это вторая новость! Потому что если я права, то это значит, что твой истинный никогда тебе не изменял.
Она начинается объяснять, и на первый взгляд этот рассказ выглядит бредом. Да и на второй тоже. Потому что уборщица считает, что госпожу Галгалею и гоблина-библиотекаря с фамильяром-носком убила Лизель!
Я не знаю, смеяться мне или плакать, когда Марина озвучивает мотив предполагаемого убийства:
— Горм оказался её истинным!
— Гоблин?! У них бывает истинность?
Марина уверена, что да.
— А ректорская жена почему в списке жертв? — недоумеваю я.
— Это ещё нужно выяснить. И ты должна нам в этом помочь, Мадлен.
К нам подходит странный суетливый маг, слишком высокий для гнома и слишком низкий для человека. Оказывается, что это и впрямь полугном-экзорцист, которого прислал Совет Объединённых Рас, чтобы изгнать из Академии призрак Галгалеи.
— Мэйлин, не сейчас! Потом тебя найду! — заявляет Марина и чуть ли не силой заталкивает меня в комнату, чтобы предъявить «неоспоримые вещественные доказательства» своей версии.
— Простите, но… Я не могу в это поверить, — мотаю я головой, когда за нами закрывается дверь. — Лизель, конечно, ведёт себя ужасно в последнее время, но она не убийца. Она не могла на такое пойти.
— А вот этот малыш утверждает другое. — Уборщица достаёт из корзинки, которую всё это время держала в руках…
Боги! Ещё один говорящий носок! И как его зовут? Господин Носок-младший? Номер второй? Он выглядит точь-в-точь как первый, за исключением человеческих зубов… Какая жуть!
Марина называет его Клубочком-Носочком. Оказывается, раньше у Горма Странцелиста было два фамильяра — пара говорящих оранжевых носков. Потом одного из них размотали и превратили в безмолвный клубок, но с помощью фамильяра Финетты Андертон с кафедры ботаники удалось вернуть ему прежний вид.
Как только Клубочек снова стал Носочком, он рассказал Марине, что Лизель жестоко разделалась с ним, дабы заставить замолчать. Ведь он видел и слышал слишком, слишком много.
— Лизель раньше увлекалась вязанием… — бормочу я, нахмурившись.
— Вот видишь! — ликует Марина. — Теперь, чтобы поймать её, нам нужно заставить преступницу во всём признаться. Будем ловить на живца! А потом можешь радостно бежать к своему Браму, сказать ему, что он ни в чём не виноват.
Перспектива обрадовать Брама звучит заманчиво, но всё же я не понимаю…
— Я ведь своими глазами видела, как в ночь убийства Галгалеи Лизель была в башне Брама. Лежала в его руках. Если это его алиби, то и её тоже.
— Ты видела, как они лежали, обнявшись, но это ещё ничего не значит. Никто не может быть в двух местах одновременно, Мадлен.
С этими словами Марина показывает мне список чёрных кошек дроу, таких же, как моя случайная помощница Бернетта. Я не сразу понимаю, к чему это, но начинаю вчитываться:
— Антуанетта: оживление картин. Кларетта: мгновенное исчезновение. Джульетта: чтение мыслей на короткие дистанции…
— Нет-нет, обрати внимание на мурлокса под номером двадцать восемь.
— Эванетта…
Кошка Лизель.
Я смотрю на её способность и ахаю.
Всё становится на свои места.
Весь вечер Брам сдувается с меня пылинки. Озабоченный моим здоровьем гораздо сильнее меня, он постоянно следит, чтобы я была тепло одета и без надобности не находилась в гостиной.
— Тебя может продуть после море, — заявляет он. — Надо поторопить Зурга, чтобы прислал рабочих с новыми окнами.
Пока я сижу на кровати в спальне, Брам уходит в столовую. Возвращается с тарелком сладостей и бутылком малинового лимонада.
— За «Звездопадом» сбегаю завтра, — обещает он, целуя меня в лоб.
Мы устраиваемся поудобнее и, обнявшись, пробуем перечитать «Графа Варкулу» по ролям, ведь со дня на день надо всерьёз приступать к декорациям. Пока за отдувается только Рон.
Но, увы, мои мысли путаются, постоянно ускользая к плану поимки Лизель, который мы разработали вместе с Мариной и Мэйлином-полугномом. Браму я, конечно же, ничего не говорю. Он замечает мою рассеянность и беспокойство, но списывает всё на последствия шторма. Предлагает порисовать в мастерской, но у меня слишком сильно трясутся руки.
Наконец, Брам просто обнимает меня и шепчет, как сильно он скучал.
— Я тоже.
Он засыпает, не сняв рубашки, и выглядит настолько мирным, что я окончательно убеждаюсь, что не должна его впутывать. Брам и так уже много чего сделал ради нас. Теперь моя очередь.
Когда наступает утро, я осторожно встаю с кровати, целую Брама в щёку, наблюдая, как он крепко спит. Сегодня выходной, и на занятия не нужно, так что он будет отдыхать до обеда, а то и дольше.
Я надеваю свежее платье, стараясь издавать как можно меньше шума, и выхожу из башни. Луму с собой не беру — не хочу подвергать её опасности. Кто бы мог подумать, что однажды слово «опасность» будет воплощать собой Лизель.
Спускаюсь в библиотеку. Вчера мы с Мариной и Мэйлином сочинили записку, чтобы заманить мою бывшую подругу в ловушку, и западня вот-вот должна захлопнуться. Я же выступлю в роли приманки.
Часть меня надеется, что Лизель не придёт. Или придёт, но докажет, что они все спятили и она никого не убивала. До сих пор не могу поверить в это. Как и в то, что Боги были настолько жестоки, чтобы обречь её на истинность со старым ворчливым гоблином.
В библиотеке меня ждёт самая странная компания из всех: уборщица-иномирянка с зубастым говорящим Носком, полугном-экзорцист, гном-ректор господин Урлах-Тор (его-то зачем позвали?!) и следователь из Ионеля, простой человек с бегающим трусоватым взглядом.
— Дыши глубже, Мадлен. Всё получится! — успокаивает меня Марина. — Давай ещё раз повторим план.
На словах всё кажется простым: все они прячутся за книжными стеллажами, маскируются заклинанием, а я подхожу к библиотекарскому столу и жду Лизель. Когда она приходит, я говорю заранее заученные фразы, которые должны заставить «преступницу» во всём признаться. И как только у Лизель вырывается что-то вроде: «Это я убила…», её ловят с поличным, а я возвращаюсь к Браму и забываю про «госпожу Деверо», как про страшный сон.
— А если она попробует тебе навредить, то у неё ничего не выйдет, — говорит Марина. — Она прибила Горма пресс-папье, и на случай, если захочет провернуть этот трюк ещё раз, Мэй заговорил его на смягчение удара. Тебе не будет больно, правда ведь, Мэй?
Экзорцист энергично кивает.
— В-всё в порядке, это лишнее, — бормочу я. — Лизель не станет убивать и меня.
Они криво улыбаются, очевидно, считая меня дурочкой. Возможно, так и есть. Ведь если они правы, то я проморгала у себя под носом коварную убийцу.
Мы расходимся по местам: они — в засаду, я — к столу. Ровно в назначенный час в библиотеке тихо скрипит дверь. И это тоже заслуга Мэйлина, он заговорил петли, чтобы те скрипели. А то наш комендант Зург Камнегрыз слишком хорошо справляется со своими обязанностями, и почти все двери в Академии открываются бесшумно. Сейчас это не руку.
Минута, две…
Наконец рядом со мной возникает Лизель. Я чувствую, как начинаю бледнеть.
— Что ты хотела, Мадлен? Что за нелепые записки? Зачем ты меня сюда позвала?
Её лицо недовольное, но кто был бы доволен, позови его куда-то в выходной с утра пораньше? Это ещё ничего не значит.
— Лизель, я… Меня отправили сюда прибраться, в наказание. И я… нашла дневник Горма Странцелиста. Там написано про тебя. Там такое… я не могу поверить.
— О чём ты говоришь? — голос Лизель на секунду падает, но она быстро берёт себя в руки. — Что бы там ни было, этот Горм, мерзкий старый извращенец, всё выдумал. Кто-нибудь ещё знает об этом дневнике?
— Я никому не сказала! Только тебе. Я не могла позволить, чтобы тебя обвинили в убийстве, не разобравшись. Мы… мы же были подругами… несмотря на то, что вы с Брамом… вы…
Лизель ухмыляется.
— Несмотря на то, что нам с Брамом было хорошо вдвоём? И несмотря на то, что он уложил меня на кровать и покрывал поцелуями всё тело? А потом попросил быть сверху? Я согласилась, конечно. И когда я довела его до предела, он сказал, что это была лучшая ночь в его жизни. Но мы на этом не закончили…
Она продолжает и продолжает говорить. О том, что Брам делал с ней, а она с ним. И подробности настолько яркие и мучительные, что я не могу сдержаться — у меня вырывается всхлип. Это невыносимо! А вдруг она всё-таки говорит правду?
Я просыпаюсь ранним утром от знакомого чувства тревоги, которое подкидывает меня на кровати и заставляет резко сесть.
— Мадлен?
Её половина пуста, кольцо с бабочкой лежит на тумбочке.
Я встаю и обхожу все комнаты, но Мадлен нигде нет, и тревога у меня в груди нарастает, превращаясь в липкий страх. В её страх.
— Проклятье… Мадлен! — кричу я так, будто она может услышать.
Ну, и куда она делась? Я так надеялся, что если она будет жить со мной, то больше ничего не случится… наивный идиот!
Я тру переносицу, прогоняя остатки сна и пытаясь взять в толк, куда Мадлен могла пойти. Не к морю же снова, в самом деле. Это было бы похоже на попытку убиться, а она вроде не собиралась…
Наспех умывшись и переодев рубашку, я отправляюсь на поиски. На всякий случай проверяю первый этаж своей башни, где за хлипкой кладкой всё ещё томятся замученные господа-скелеты. Может, Мадлен захотела прогуляться, пошла на улицу, а камни осыпались в самый неподходящий момент?
Но кладка цела, а в башне — никого.
Я несусь в комнату Мадлен, где мне открывает сонная Лейса.
— Нет, её тут нет, — мотает головой грифоница. — И не приходила.
— Бездна!
Я проверяю все верхние этажи Академии — никаких следов Мадлен. Затем спускаюсь на первый. Возможно, что-то произошло в столовой?
Однако шум, доносящийся из закрытой библиотеки, подсказывает, что нечто странное происходит именно там. Оттуда слышен грохот, будто кто-то валит разом все книжные стеллажи, а когда всё стихает, до меня доносится омерзительный вопль… Деверо?
— Смешнее всего! Было! Наблюдать! Что ты безоговорочно! Веришь мне!..
Мадлен испуганно кричит:
— Лизель! Нет!
— Теперь ты умрёшь!..
Я слышал достаточно.
На двери чувствуется какое-то заклинание, и довольно сильное, но ничего такого, с чем бы не справятся мои острые когти и чешуйчатый кулак.
Я обращаюсь в бейтира быстро: во-первых, уже примерно понял, как это работает, во-вторых — ярость во мне вскипает, и я даже не думаю её унимать. У Лизель осталась пара минут жизни, а потом я пущу эту сучку на кровавые ленты. Она ответит за всё, что с нами сделала.
Два удара — один ногой, другой лапой — и дверь вылетает, а я оказываюсь внутри. Вокруг обломки полок, горы книг, среди которых копошатся какие-то люди и гномы. Но мне не до них.
Плевать, что меня увидят. Попробуют сунуться — получат распоротые животы.
Пара секунд на бег, и мне открывается «чудная» картина: Мадлен дрожит в тёмном углу между столом и покосившимся стеллажом, прикрывая голову, а над ней стоит Деверо, сжимая какую-то короткую тёмную трубку.
Лицо Лизель искажается ужасом, когда она видит меня.
— Боишься? — спрашиваю я шипящим змеиным голосом. — Правильно.
Она направляет артефакт в мою сторону, и оттуда вырывается чёрный дым. Я отпрыгиваю, сзади трещит очередная полка, падает ещё с десяток книг.
Лизель пытается повторить, но я выбиваю игрушку из рук, оставляя на ладонях глубокие порезы. Дрянь вопит от боли.
— Гидра! Ржавая!
— Можно просто Брам.
Я думаю, пора заканчивать.
Подскакиваю к Лизель, она пятится в попытке убежать, но спотыкается и падает спиной на книжную кучу. Я заношу лапу для удара, представляя, как наконец раскрою её смазливое лицо. Жалею только об одном — в библиотеке тесно, нужно держаться, чтобы не превратиться в дракона и не сожрать эту тварь.
Когти летят вниз со свистом, но проносятся в дюйме от лица Лизель, потому что мне на спину кто-то прыгает, вынуждая попяться.
— Брам, не надо! — кричит мне в ухо Мадлен.
Я её сбрасываю, она влетает в опасно накренившийся стеллаж.
— Не мешай!
— Она уже во всём призналась, её посадят!
— Не успеют. Я убью её.
— Брам, успокойся…
Лизель кряхтит и ёрзает на книгах. Я не глядя пинаю её, чтобы выбить мысли о побеге.
Мадлен бросается вперёд, но я выставляю между нами коготь. Где-то на задворках сознания мелькает смутная мысль, бейтиром она меня ещё не видела.
Она замирает на месте и нервно сглатывает.
— Ушла отсюда, быстро, — велю я.
Для её же блага, в конце концов.
— А если н-нет? — сдавленно говорит она. — Меня тоже убьёшь?
— Мадлен! Не неси чушь! Я пытаюсь тебя защитить!
— Но т-ты… уже это сделал. Остановил её. Брам, она убила Горма. Носка и госпожу Галгалею. Но… если ты убьёшь её, то чем будешь лучше?
Она делает робкий шаг вперёд и будто специально подставляет горло под коготь.
Вот же пекло.
Её голос дрожит, и видно, что Мадлен меня боится, но продолжает защищать проклятую Деверо.
— Бейтир, — говорит Брам. — Промежуточная стадия превращения в дракона.
Мы усаживаемся за любимым столиком у окна. Утром выходного дня в столовой не так много народу, поэтому можно не шептаться, а говорить более-менее открыто. Это удобно, ведь я уверена, что после всего пережитого не смогу удержаться от возгласов и вскриков.
— А ты… у тебя всегда была эта способность? — спрашиваю я, вспоминая чудище, в виде которого Брам вломился в библиотеку. Глаза драконьи, кожа покрыта плотной чешуёй, а рот напоминает пасть с огромными клыками. И когти — эти длинные, чёрные, смертоносные когти.
Он усмехается, ловя левитирующий над тарелкой бублик, и отводит глаза.
— Не всегда. По крайней мере… это проявилось совсем недавно, после вылазки в башню МакКоллина. Если бы… это было раньше, я бы тебе рассказал. Наверное.
Руки Брама слегка подрагивают, когда он подносит ко рту чашку с кофе и делает глоток.
— Доментиан говорил, что раньше все драконы так умели, — продолжает он. — Могли застревать где-то посередине, чтобы получить преимущество в бою. Но потом этих бейтиров становилось всё меньше, и последние лет двести про них вообще никто не слышал. Я… не понимаю, как так вышло. — Он тяжело вздыхает и расправляется с бубликом. Потом поднимает на меня глаза, и его взгляд становится виноватым. — Извини, я не хотел, чтобы ты это видела. Если тебе страшно оставаться со мной в башне после этого, я пойму…
— Не страшно. Ты уже доказал, что не причинишь мне вреда.
Если честно, там, в библиотеке, я не была до конца в этом уверена. Какая-то часть меня отчаянно вопила, что нужно оставить Лизель на растерзание Браму, а самой бежать. Но я не могла так поступить. Осталась, но не ради Лизель, конечно. Ради него. Нельзя было позволить Браму в гневе совершить непоправимое.
Он пристально всматривается в моё лицо, но я уже вижу, как смущение в его взгляде сменяется тихим ликованием.
— Ты права. Я не причиню вреда, обещаю. Кому угодно, только не тебе.
— Другим тоже не надо, — улыбаюсь я. — Даже негодяйкам вроде Лизель. С такими как она должно разбираться правосудие. Убийство причиняет вред и тому, кто убил. Только об этом без конца все забывают.
— Раз уж зашла речь об этой… мерзавке, — Брам хватает ещё один бублик и просит с набитым ртом: — Твоя очередь. Рассказывай, какого пекла там произошло.
Моя история получается вовсе не такой интригующей, и я просто выкладываю всё, что мне известно: Лизель оказалась истинной гоблина с говорящим носком, убила их обоих, но перед этим расправилась с госпожой Галгалеей…
— А эту-то за что?! — восклицает Брам и почти смеётся.
— Пока не знаю. — Я пожимаю плечами. — Всё это кажется таким… безумным. Ты вот знал, например, что у гоблинов бывают истинные?
Он морщится.
— Звучит как извращение. Но, возможно, их истинность — отголосок родства с дроу? Говорят, они в древности были одним народом. Вот наверное что-то и осталось в крови.
Остаётся только гадать.
Мы заканчиваем завтрак, немного приходим в себя и в условленный час появляемся в кабинете ректора Урлах-Тора. Ко всё той же компании присоединяются его призрачная жена, секретарша Аллет и второй следователь из Ионеля. Он с недоверием смотрит на Брама и пытается возразить против «присутствия посторонних», но стоит прозвучать титулу герцога Мирандола, и суровость сменяется лебезящей учтивостью.
Здесь также присутствует Зург Камнегрыз, потому что «стоило вас оставить в библиотеке без присмотра, и теперь там нужен ремонт!». Ни одно важное дело в СУМРАКе не обходится без участия коменданта.
Зург пристально смотрит на Брама, когда мы проходим в кабинет и садимся у стены как можно дальше от Лизель.
— Господин Кадум, — скрипуче говорит гоблин. — Мне доложили, что вы тут изволили превратиться в какое-то подобие дракона…
— Не дракона, — перебивает Брам. — Если бы в дракона, у нас бы уже не было всего первого этажа.
— Откуда знаете?
— Способен представить, господин Камнегрыз.
Напряжение между ними становится почти осязаемым, но затем комендант выдыхает. И сокрушённо качает головой.
— В Ионеле, поговаривают, видели летающего дракона, — произносит гоблин мягче. — Если вам что-нибудь известно об этом инциденте, дайте знать. Вдруг кто-то из ваших друзей? Мы же не хотим, чтобы у Академии были проблемы.
Я прилагаю все возможные усилия, чтобы не шлёпнуться в обморок от волнения. Встревоженно смотрю на Брама, но он ничем себя не выдаёт, а просто кивает.
— Непременно дам вам знать.
Аллет предлагает почтенной публике чай.
Когда все рассаживаются по местам, ректор прочищает горло, прося тишины, и начинает:
— Госпожа Деверо, будьте добры, расскажите нам, как всё было.
Лизель фыркает и строит презрительную гримасу.
— А если я не хочу отвечать на ваши вопросы, что тогда?
— Помощь при следствии смягчает вину и уменьшает наказание…— бубнит один следователей.
Все в кабинете разом ахают. Брам хватает меня за руку.
После слов Лизель я чувствую себя так, будто меня окатили холодной водой или чем-то похуже. Она хмыкает, довольная произведённым эффектом, и, пока я задаюсь вопросом, как могла проморгать такую подлость рядом с собой, начинает рассказ:
— Мы с Мадлен с детства были подругами, но вообще-то я дружила с ней в основном из жалости, потому что…
… видите ли, Лизель была уверена, что серым мышкам вроде меня ничего в жизни не светит. Лучшее, что могло со мной произойти, по её мнению, это брак по расчёту, призванный покрыть долги отца. А её, напротив, ждало блестящее будущее.
— Вот и я заботилась о Мадлен, помогала, чем могла. У неё ведь даже талантов никаких нет! Рисует еле-еле, заклинания осваивает кое-как. Способностей едва хватило, чтобы поступить сюда.
Но это же неправда! Я поступила с хорошими результатами. Зачем она так?
Брам шепчет мне на ухо:
— Не слушай её. Ты прекрасно рисуешь.
— Но стоило ей появиться в СУМРАКе, и она тут же оказалась истинной дракона! Да ещё какого…
…знатного, молодого, богатого дракона, который посмел влюбиться в меня — ничтожную «серую мышку» — а не в Лизель.
За это она его возненавидела. А потом твёрдо решила, что найдёт себе другого жениха, гораздо лучше. Но Рон не желал поддаваться чарам, Виан игнорировал, и вот, в начале второго курса, она переключилась на Ольгерда, как вдруг…
— За несколько дней до начала учебного года я вспомнила, что не сдала в библиотеку пару учебников, хотела занести. Библиотекарь, Горм Странцелист, начал браниться, и, забирая книги, случайно коснулся моей руки и…
…и всё.
Жизнь Лизель разделилась на «до» и «после». Она же много читала про истинность. Драконью, в основном, — так хотела узнать, что наша с Брамом связь фальшивая. Но и про истинность других рас тоже.
Лизель не могла не понять. С трудом скрывая от Горма, который ни о чём не догадывался, охватившую её панику, она бросилась листать книги. И попалась на глаза госпоже Галгалее, которую занесло в библиотеку по каким-то своим делам. И которая, разумеется, не могла пройти мимо, не засунув нос в чужие в дела.
«О, милочка, тебя тоже интересует истинность? Причём гоблинская? Как интересно! Расскажи, что случилось, может, я сумею помочь!»
Лизель не стала юлить. К тому же она была в числе тех немногих студентов, которым искренне нравилась госпожа Галгалея — «бойкая, целеустремлённая, точно знающая, чего хочет, и смело идущая к цели».
— Да, я такая! — расцветает призрак Галгалеи, наслушавшись комплиментов от своей убийцы.
Брам не может сдержать смех, но быстро превращает его в кашель под пристальным взглядом Зурга. А Лизель продолжает.
— Я доверилась госпоже Галгалее и рассказала ей всё-всё-всё.
«Вы с Гормом истинные, это совершенно точно, — вынесла вердикт ректорская жена. — Все признаки совпадают. Уж я-то на этом собаку съела»
Лизель разрыдалась. Это было крушение всех надежд!
« — Это несправедливо. У кого-то истинный — дракон благородных кровей, а у кого-то — гоблин с носком!»
— Радуйся, что об этом никто не знает, — ответила Галгалея. — Пока не знает»
Лизель согласилась. Пока никто не знал, что Боги выбрали ей в истинные «поганого, склочного гоблина», у неё был шанс хоть как-то устроиться в жизни. Провести ритуал, разорвать истинность, пока сам Горм ничего не заподозрил.
Я недоумённо хмурюсь.
— Разорвать истинность? Гоблинам, значит, так можно?
Но вопрос остаётся без ответа, потому что Лизель уже начала перечисление своих жертв.
— Первым был фамильяр…
…один из оранжевых носков библиотекаря. Когда госпожа Галгалея ушла, Лизель заметила, что он подслушивал их разговор. Но Горм, его хозяин, не должен был ни о чём узнать! А поэтому Носочек должен был замолчать.
Прежде, чем фамильяр успеть поднять тревогу, Лизель размотала его, зацепив за гвоздь в одной из пустующих башен. Небольшой проблемой стало то, что Носочек не умер, а продолжал жить в виде мотка оранжевой пряжи, но рассказать про услышанное он уже не мог. В отличие от Галгалеи! Та, мило улыбаясь, сказала, что не любит «трепать языком о всяких там гоблинских истинных, зато очень любит золото и бриллианты»
— Я, может, ничего такого не имела в виду, — задирает призрачный нос Галгалея. — И вообще, она меня оговаривает! Пользуется тем, что я не помню три дня перед смертью!
Брам фыркает.
— Ну-ну. Охотно верю.
— Я, конечно, не сразу решилась вас убить, — продолжает Лизель. — Сначала подумала, заплачу и постараюсь побыстрее разделаться с гоблинской истинностью…
…вот только плата не давала гарантию.
Впрочем, Лизель, может, и не решилась бы на убийство, если бы не случайность.
— В тот день Брам проводил нелегальную вечеринку, а мы, девочки, устраивали свою пижамную.
Поместье Файхолл, Камберская империя
Три месяца назад
— Мадлен, мне нужно тебе кое-что рассказать.
— Подожди! — воскликнула она, и её глаза заблестели от предвкушения. — Можно я первая? Точнее, я хочу показать!
Не дожидаясь ответа, она метнулась к ширме, за которой скрывалась гардеробная. Через мгновение оттуда донёсся шорох ткани и приглушённый смех.
Когда Мадлен появилась вновь, у меня перехватило дух.
На ней было платье — воздушное, играющее нежными оттенками розового и персикового в тусклом свете ламп. Ещё короче, чем ночная рубашка, оно открывало вид на стройные ноги. Завязки красовались на груди — широкие, как ленты, а рукава и юбки колыхались, вырисовывая каждый изгиб.
— Ну как? — спросила Мадлен, крутанувшись на месте. — Твоя кузина Лия первая его увидела! Сказала, что мне должно подойти.
— Она права, — еле выговорил я. — Ты прекрасна.
Это слово казалось неподходящим, но другого найти не смог. Вряд ли вообще возможно было выразить то, что мне открылось: совершенство линий, переливы ткани, и этот свет в её глазах.... Неземная, эфемерная красота.
Во мне вдруг столкнулись два желания — хотелось броситься за красками, чтобы запечатлеть этот образ, и одновременно схватить Мадлен в охапку, спрятать ото всех, не показывать никому.
— Это платье… — прохрипел я, с трудом прочистив горло. — Красивое, но чересчур откровенное. Я, эм… не могу позволить тебе в таком виде…
— Знаю, — улыбнулась Мадлен, просияв. — Я тоже так подумала, когда примерила. Хотела даже отказаться, но потом… решила взять. Если оно будет только для тебя, Брам.
Она приблизилась почти бесшумно, провела рукой по моей рубашке. Когда подняла глаза, у меня в груди стало тесно от смеси её эмоций: страх и решимость, любовь и трепет.
Мадлен вздохнула и отступила на шаг, нервно теребя завязки платья. Я изо всех сил сдерживал порыв подхватить её на руки и отнести на кровать.
— Раз ты пришёл… останься сегодня со мной, — попросила она.
У меня внутри уже всё горело от желания.
— Что ты имеешь в виду? — Я старался не выдать возбуждения, но безуспешно.
Её губы дрогнули в улыбке, она снова шагнула ближе. Я ощущал тепло её тела, и самоконтроль давался с огромным трудом.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — тихо ответила Мадлен. — Мы здесь, мы должны пожениться, мы… связаны навсегда. И… — Она зажмурилась и глубоко вдохнула. — Я готова. Хочу быть с тобой этой ночью. Полностью.
Не дав мне ответить, Мадлен поднялась на цыпочки, и её губы едва коснулись моих. Кровь застучала в висках, все мысли разом улетучились. Осталась только она — её аромат, её близость.
Мне никогда не приходилось так напрягать все силы, чтобы произнести простые слова:
— Ты уверена?
Вместо ответа она обвила руками мою шею, прижалась всем телом. Её сердце билось так же часто, как моё. Всё это было слишком волшебно, чтобы сопротивляться, и я ответил на её поцелуй, начиная распускать завязки платья судорожными движениями. Хотелось сорвать их одним махом, но я сдержался — нельзя было её напугать.
— Можем остановиться в любой момент, — прошептал я между поцелуями. — Только скажи.
— Не скажу.
Её готовность лишила меня рассудка. Мы двинулись к кровати. Тихий голос в голове шептал, что я пришёл сюда не за этим. «Истинность можно разорвать. Ты не сказал ей правду?»
Я смутно чувствовал, что позже пожалею об этом. Но Мадлен отдавала мне себя — такую прекрасную! — и я не смог устоять.
— Эскариат, — говорит Брам упавшим голос. — Обряд разрыва драконьей истинности. Мой прадед его описывал в мемуарах. Они с его истинной чуть не пошли на это, но вовремя одумались.
У меня вырывается вздох, но я закрываю рот ладонью и молчу, потому что обещала дослушать.
Брам выглядит таким потерянным, произносит слова так тихо, будто каждое вырывают силой.
— Я хотел признаться, правда, но… не смог. Испугался, что когда ты узнаешь про эскариат, то именно его и попросишь. А потом найдёшь себе жениха получше. Кого-нибудь, кто не напивается до потери памяти. — Он морщится и запускает руку в волосы. — Я не сказал, потому что боялся потерять тебя. Ты веришь?
Мысли путаются.
Пока я ищу ответ, Брам резко подлетает ко мне и обнимает так крепко, словно я собираюсь сбежать.
— Поверь мне, Мадлен. Пожалуйста. — Он целует меня в щёку. — А хочешь… хочешь, разорвём её? Если проведём обряд вдвоём, вреда не будет. Не должно! Давай избавимся от истинности, — ещё один поцелуй, — а потом я докажу, что люблю тебя просто так. Я всё сделаю, только останься. И прости меня.
Я таращусь на него, пытаясь уложить в голове услышанное.
Брам врал мне.
Драконы могут отказаться от истинной.
Всё это время у него был выбор.
И у меня тоже.
— Ты согласна? Пойдём в храм?
Всё, что я могу — это медленно кивнуть.
Путь до Ионеля проходит в полной тишине. На небе ни облачка, и воздух полнится запахом нагретого камня и сухой травы. Брам то и дело тяжело вздыхает и бросает на меня быстрые взгляды, словно пробуя прочитать мои мысли.
Когда он осторожно берёт меня за руку, я не отталкиваю его ладонь, но и не сжимаю её в ответ.
Его плечи опускаются всё ниже по мере того, как мы подходим к драконьему храму. Это маленькое здание с остроконечной крышей, увенчанной довольно куцым крылатым крестом, находится у городского кладбища. Стены сложены из тёмного камня, местами покрытого мхом.
— Не знаю, поможет ли нам ионельский жрец, — нарушает молчание Брам, когда мы подходим к ступенькам. Его голос почти срывается. — Эскариат не проводили очень давно. Если тут не знают, как это сделать… я что-нибудь придумаю. Ты готова подождать?
Я молчу.
Брам качает головой и останавливается перед тяжёлой дверь. Его рука дрожит, когда он тянется к железному кольцу-рукояти. Перед тем, как войти, Брам поворачивается и смотрит мне в глаза.
— Я не хочу разрывать истинность, — признаётся он. — Но если это единственный способ доказать тебе свою любовь… если это то, чего ты хочешь…
В его глазах мелькает такая боль, что у меня сжимается сердце. Я вижу, как тяжело ему даются эти слова, как борется он с самим собой.
— Я готов на всё ради тебя, — шепчет он, открывая дверь храма.
Мы заходим внутрь. Здесь прохлада и полумрак, лишь несколько свечей мерцают перед тремя алтарями, посвященными великим драконам. Пламя трепещет, отбрасывая тени на стены, покрытые скромными фресками.
Я не сразу замечаю жреца, который сидит за узким деревянным столом сбоку от алтарей, склонившийся над ворохом бумаг. Морщинистое лицо выражает крайнюю степень недовольства, когда он видит нас.
— Чего припёрлись? — ворчливо бросает жрец, возвращаясь к своим записям. — Храм не музей, чтобы тут шастать!
— Мы пришли по делу, — отвечает Брам.
Старик опять поднимает взгляд и звучно усмехается.
— И что ж за дело такое важное?
Брам открывает рот, чтобы, я уверена, произнести: «эскариат», но я чувствую, как внутри что-то обрывается. Моё затянувшееся молчание больше не кажется уместным.
— Мы пришли пожениться! — выпаливаю я, и собственный голос звучит непривычно громко в этих стенах.
Жрец приподнимает седые брови, его губы кривятся в ухмылке.
— Пожениться, значит? — Он переводит взгляд на Брама, который застыл с открытым ртом. — А он что молчит? Или это ты за двоих решила?
Брам трясёт головой и приходит в себя. Его щёки медленно заливаются краской, на лице расцветает счастье.
— Да! — подтверждает он громко, широко улыбаясь. — Мы хотим пожениться. Прямо сейчас!
Его рука так крепко сжимает мою, что становится немного больно.
Старик поднимается со своего места, его балахон шуршит, как сухая листва.
— Ну-ну, — бормочет он, доставая какой-то свиток. — Раз так торопитесь, придётся заплатить двойную цену. И не забудьте про жертвоприношение! Без него обряд недействителен.
Я смотрю на Брама и вижу в нём такое облегчение, что все мои сомнения отступают.
Он подносит мои пальцы к губам и оставляет поцелуй.
— Плачу тройную, — отвечает он, не отводя взгляда от меня — Лишь бы сегодня.
Старик хмыкает, но уже без прежнего ворчания.
— Что ж, молодые люди… Решили так решили. Но знайте — брак это вам не высморкаться. От него так просто не избавитесь!
То, что жрец с такой важностью называет жертвоприношением — всего лишь небольшие порезы на наших ладонях. Красные капли должны упасть на освещённые солнцем кольца в знак того, что наша с Мадлен любовь настолько крепка, что мы готовы пролить друг за друга кровь.
Но колец у нас нет, поэтому несколько алых капель со звоном падают на пустой медный поднос. Старик что-то бормочет про нашу безответственность и резонно указывает, что к свадьбе нужно готовиться. Но, если честно, плевать на его слова. Я полностью поглощён Мадлен.
В её глазах сияет такая же радость, какую я чувствую на своём лице. Не думал, что сердце может вместить столько счастья за раз.
Жрец монотонно читает по бумажке:
— Союз, угодный Праматери…
Улыбка Мадлен становится нервной. Я сжимаю её руку, поглаживаю пальцы, пытаясь придать ей уверенности.
—…любовь, что горит так же ярко, как пламя великих драконов…
С запозданием понимаю, что сейчас нам бы не помешала Лума. Бабочка могла бы стать свидетелем. Но когда мы входили в храм, я и представить не мог, что мы выйдем супругами!
—…сердца бьются в унисон, а души никогда не расстанутся. Отныне вы муж и жена.
Старик сворачивает листок, и из его голоса исчезает последний намёк на торжественность.
— Целуйтесь уже. И жду свою тройную оплату!
Я притягиваю Мадлен к себе и целую, стараясь вложить в это всё, что чувствую к ней — то, что невозможно выразить словами. Но старик начинает недовольно вздыхать, и нам приходится прерваться.
— За тройную цену могли бы и найти подобие брачной ленты, — замечаю я, хлопая себя по карманам в поисках кошелька.
Жрец хмыкает:
— Я был бы согласен и на двойную. Никто не тянул вас за язык, молодой человек. И вы платите не за атрибуты, а за срочность, бумагу и моё драгоценное время.
Мои кельмы исчезают в складках его рясы, и он протягивает мне брачное свидетельство.
— Имена впишите сами. Всё! Не благодарите и ступайте.
Мы выходим из храма, и я не могу удержаться — поднимаю Мадлен на руки и кружу, наслаждаясь её чарующим смехом. Затем ставлю на землю и снова притягиваю к себе, не в силах поверить, что всё это происходит на самом деле. Похоже на очень счастливый сон.
— Ты меня напугала, — шепчу я, уткнувшись в её волосы. — Я думал, что ты и правда готова разорвать…
— Нет, никогда. — Она отстраняется и заглядывает мне в глаза, её лицо становится серьёзным. — Но, Брам, не делай так больше. Ты должен был рассказать мне.
— Знаю. — Я беру её лицо в ладони. — Прости меня. Обещаю, это не повторится. Больше никаких секретов между нами.
— А твои родители… — Мадлен отступает на шаг, её взгляд опускается к полу, а тонкие пальцы нервно сплетаются в замок. — Они, наверное, будут разочарованы. Подумают, что я неблагодарная.
Я зажмуриваюсь на мгновение, перед глазами проносятся картины роскошных балов и приёмов, которые родители хотят устроить в нашу честь, готовя почву для официального объявления о помолвке. При всей их безграничной терпимости, они действительно могут огорчиться, узнав, что все их старания оказались напрасными.
— Они поймут, — говорю я, стараясь убедить не только Мадлен, но и себя. — Мы объясним, что у нас не было другого выхода. Ведь мы это сделали ради любви, и…
Внезапно меня осеняет идея.
— …и мы можем сыграть свадьбу заново! Вторую свадьбу!
Мадлен недоумённо хмурится.
— Э-э… зачем?
— Чтобы все были счастливы! Чтобы ты смогла надеть пышное платье и стать самой красивой драконьей невестой. И чтобы каждый увидел, как сильно я тебя люблю.
Мадлен сияет на этих словах и порывисто обнимает меня.
— А разве так можно? Устроить вторую свадьбу?
— Почему нет? Ты достойна грандиозного торжества.
Условившись на этом, мы возвращаемся к себе. Но перед этим заходим к Зургу, чтобы он снял копию с брачного свидетельства. Гоблин смотрит на нас с недоверием, которое можно понять — после погрома в библиотеке я бы тоже себе не доверял.
Но в итоге коменданту ничего не остаётся, кроме как поздравить нас и велеть Мадлен переносить вещи.
— Не занимайте койко-место понапрасну, госпожа Шантиль.
— Кадум! — радостно поправляет она Камнегрыза. — Я теперь леди Кадум.
Гоблин отмахивается.
…Следующие два дня похожи на сказку, и даже суета не портит их очарования. Все платья Мадлен переезжают в мою гардеробную, а её инструменты занимают законное место в мастерской. Рон недовольно ворчит, что мы занимаемся переездом в ущерб подготовке проекта.
— Леди Мартин уже достала меня своими вопросами, — жалуется он. — «Где же милорд Кадум?», «Куда пропала леди Шантиль?»
Я хлопаю здоровяка по плечу и заверяю, что со дня на день мы с Мадлен наконец в полной мере приступим к созданию декораций.
— Дай нам ещё вечерок отдохнуть, — прошу я. — Столько всего навалилось.