Наглый. Плохой. Злой

ГЛАВА 1

1 ГЛАВА

ЛЕША

Захожу в коридор и стягиваю с себя пуховик. В доме явно гости, судя по парковке, но мне плевать. Я хорошим мальчиком никогда не был, и начинать не собираюсь.

Так что здороваться ни с кем не буду.

Бросаю вещи скопом на пол и топаю к себе, но по пути меня перехватывает мама.

— Сын, у нас гости. Пойди поздоровайся, — строгим тоном вещает, а я принципиально вертел на одном месте чужие хотелки.

— И че? Ваши гости, вы и здоровайтесь с ними.

Мама становится темнее тучи, бросает на меня испепеляющий взгляд. Пытаюсь сдержаться, чтобы не взорваться. Я бы может продолжил словесный пинг-понг, будь у меня чуть больше настроения.

Но его нет.

Зато рассеченная бровь есть.

— Алексей, вот это встреча…— радостный пищащий голос человека, которого я ненавижу, ударяется мне в лопатки.

Сука, ты купил новую машину?

Себе…или ей?

Поворачиваюсь и сначала врезаюсь взглядом в ту, на которую мне смотреть нельзя. Мне ее нельзя. Мне нельзя, а ему можно.

Яна.

Яна Верховцева — это моя конечная остановка, на которой я бы сдох в агонии из-за ее взгляда, брошенного на меня украдкой. Но она на меня не смотрит.

Она со мной не говорит.

Она — причина моих бессонных ночей.

Она — причина моих срывов и спортивных травм в октагоне.

Она — неизлечимая болезнь, что разъедает тело, но я всякий раз с радостью впитываю в себя этот удушающий тело яд.

Когда мне было 15, я впервые увидел жену компаньона моего отца — и пропал.

Это было наваждение, отравление, и самое сильное желание в мире.

Всякий раз, когда я видел её в объятиях другого, мне хотелось сломать ее мужу обе руки.

Но он имел на нее право, а я нет.

Так и сейчас.

Он может держать ее за талию, а я могу только захлебываться в собственном желании обладать ею.

Горло стягивает стекловатой, а затем я чувствую, как к яремной вене прикладывают острый нож.

А Яна, как и всегда, прекрасна. Взгляд с поволокой, ни грамма макияжа, только тонкая черная полоска на верхнем веке, да длиннющие темные ресницы, а губы. Такие губы созданы для того, чтобы целовали и поклонялись им, но…я любуюсь ими как картиной.

Перехватываю ее беглый и испуганный взгляд, и складываю в воображаемую копилку всех ярких моментов с ней.

Волосы волной падают на плечи. Подстриглась. Но она в любом образе сшибает с ног, превращает мозг в кашу.

В любом.

Это выстрел в упор с близкого расстояния.

Пиздец. И черное платье, идеально обтягивающее фигуру, но не создающее блядский эффект.

И ЧТО МНЕ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ С ЭТИМ ВСЕМ?

Я покашливаю, пока поворачиваюсь, врубаю улыбку специально для нее, пытаясь снова выхватить мимолетное внимание, но его больше нет. Она складывает руки перед собой и смотрит куда-угодно, только, млять, не на меня.

Правильно, кто я такой?
Сморчок, малолетка, сын бизнес-партнера ее мужа. А она…просто богиня.

На пальце такое огромное кольцо, что только слепой бы не заметил, как сильно он пытается пометить ее. Сука, мразь.

Мужа ее хочется ушатать о стенку с маминой любимой лепниной, чтобы этот рисунок был выгравирован на роже мудака. Поглубже зашел…

Мне нужна ровно минута, чтобы превратить это щуплое тело в фарш.

— Вечер, — коротко киваю, но намертво цепляюсь в поручень, как будто он меня удержит. Я скорее вырву его с корнями и рассеку мордень мудаку.

— Присоединишься к нам? — отец выходит из столовой, и я растягиваю лыбу еще шире.

Теперь этот вечер не кажется мне нудным и скучным. Теперь я очень хочу присоединиться.

—Да, обязательно. У нас будут темы для разговора. Не так ли, Яночка?

Моя…богиня вздрагивает и активно кивает, словно от ее ответа зависит ее судьба. Взгляд возвращает мужу и смотрит так, как будто она перед хищником стоит.

Вместо приветствия мне предназначается еще один кивок.

— Конечно, — коротко произносит она хриплым голосом. И снова роняет взгляд в пол, искушая меня…подойти и приподнять личико за подбородок.

— Что ж, тогда я с радостью присоединюсь.

Грузно спускаюсь по лестнице и расправляю плечи. Показушно это делаю, потому что мне есть что показать. В течение пяти лет я в зале дневал и ночевал, а виновата в этом Яна Островерхова. Даже мысленно величать Верховцевой мне каждый раз как серпом.

Прохожу мимо ее мужа и протягиваю руку.

Сжимаю сильнее, чем он, на что получаю похвалу.

— Вот это сильное рукопожатие, мужик! И бровь в кашу. Я так понимаю, спорт в твоей жизни на первом месте.

Если подумать, то я превалирую в силе раз в сто, да и по конституции тела я шире. Явно…

— А хотелось бы, чтобы это была учеба, — батя не забывает вставить очень ценный комментарий. О да, он спит и видит, как бы сделать так, чтобы я нарядился в костюм от “Лоро Пиано” и пришел к нему помощником.

Бегу и падаю.

Втягиваю резко воздух, и чувствую запах свежих духов. Она пахнет цитрусом и цветами, как и всегда. На этот гребанный парфюм у меня стояк.

— Я живу спортом, так что…

Нет. Живу я Яной Островерховой, но спорт помогает мне не слететь с катушек.

Яна бегло смотрит на меня и ничего не говорит.

А зато мужа не заткнешь.

— Вов, ну ты бы гордился. Чемпион в доме, в самом деле, — хлопает в ладоши, выставляя меня в выгодном свете.

А я и правда он. Чемпион.

Но пока пялюсь на мудака и все сравниваю, пытаюсь понять, какого черта она в нем нашла.

Ну богатый, да, но и ты же не бедна.

Отец у нее заряженный по всем фронтам, владелец строительной фирмы. В нашем городе их всего три, и представители всех трех гигантов находятся в этом доме.

Яна, почему ты его?

А, Ян?

Почему не моя?

ГЛАВА 2

ГЛАВА 2

ЛЕША

Дружной процессией возвращается за стол. Из нас всех только я смотрюсь, как лицо без определенного места жительства. Мама в принципе всегда при параде, отец тоже любит в костюмах расхаживать, и только я в батнике и спортивных штанах. А летом в майке-алкоголичке.

Я сажусь ровно напротив Яны, чтобы абсолютно законно пожирать ее взглядом, ведь это, по сути, теперь единственное, что мне позволено.

— Сын, мы тут обсуждали, что Яна займется дизайном нашего дома. Проектированием всего для полноценного ремонта. Твою комнату тоже не мешало бы обновить, ты так не думаешь?

Мне вообще похер, что будет с моей комнатой, если в доме будет Яна. Внутренности вскипают, когда я представляю, что она явно тут будет не один день. Или как вообще такая работа проходит? Черт его знает, но я бросаю на отца беглый взгляд и снова возвращаюсь к наглухо закрытому декольте своей королевы.

Щенячья радость разрывает грудину.

—Отлично вообще, у меня там все равно пусто. Будет проще придумать что-то новое.

Она рисует.

Яна рисует.

Пикассо и все остальные художники нервно плетутся сзади. Я ни разу не эстет и не знаток в искусстве, но картины моей девочки лучшие. Потому что я так решил.

Пару раз видел, как ее картины ушли с молотка за большие бабки. У меня тоже есть одна. Я купил ее в пьяном бреду и поставил напротив кровати, чтобы по факту понимать, что руки Яны касались холста, а это уже своего рода охренеть какая важная история.

Пусть хоть что-то, чего она касалась, будет у меня.

Меня можно считать гребанным психом, помешанным извращенцем? Вполне.

И мне плевать.

— Да, он у нас приверженец минимализма, Яночка, — мама недовольно вздыхает, потому что мы с ней воевали за эту комнату много раз.

Мне главное, чтобы кровать была большая и стойка для немногочисленных вещей. А вот эти все шкафы и тумбы со столами — не мое.

— Уверена, мы сможем что-то придумать, — впервые за все время Яна несмело улыбается, что точечно ударяет мне по ребру в то место, где глухо колотится сердце.

За эту улыбку можно и сдохнуть без раздумий.

Конечно, мы что-то придумаем.

Хватаю перебитой рукой чашку с чаем и глотаю кипяток, что по пищеводу стекловатой скатывается. Пульсация в висках усиливается, когда я рассматриваю ее.

В зале угрохался я сегодня. Просто угрохался, и правильно. Только это меня и спасает.

— Алексей, ты хоть на бой пригласи, я бы с радостью пошел, чтобы поддержать чемпиона, — мудак дружелюбно улыбается, схватив Яну за руку. Черт, блять.

Но если он будет не один, я буду приглашать его на каждый бой.

Меня коробит, когда я вижу, как он касается ее, но ничего сделать не могу. Кроме как играть желваками до характерного хруста зубов и костей.

— А вы с женой придете? — вскидываю дерзкий взгляд на Яну, позволяя себе сожрать чуть больше ее реакций.

— Хм, это если жена захочет. Да, моя дорогая? — и только он переводит взгляд на нее, так этот самый взгляд вдруг меняется на глазах. И я не сказал бы, что в лучшую сторону.

— Пожалуй, нет. Я не люблю насилие и…— она бросает на меня беглый взгляд, но скорее не на меня как на парня, а на мои раны на “морде лица”, — боюсь крови. Но спасибо за приглашение, — королевским тоном отвечает она, выдерживая нечитаемое выражение лица.

Губы подрагивают, а взгляд роняется на стол, в чашку, тарелку перед ней. Черт его разберет, но даже мимолетное внимание меня с ног сбивает. Фигурально выражаясь, это нокаут, блять.

Вилку сжимаю до боли. Она впивается в кожу и вот-вот проткнет и без того раненую кожу.

Не любит насилие, не любит кровь, а я обожаю.

Потому что это меня пздц как успокаивает и дает хоть на короткий миг не думать о ней, о той, что расплавила меня одним своим появлением несколько лет назад.

— Я говорю то же самое, Ян, — мама вклинивается, начиная долгую историю о том, как это опасно, и как это вредно для головы. И что вообще можно инвалидом стать. И кому нужны деньги в таком случае? Плевать, что деньги большие и так далее.. А я все смотрю на Яну, все смотрю и тону, как будто есть куда сильнее тонуть в ней.

— Молодо- зелено, ну ничего. Встретит ту самую, влюбится, и забудет о боях, потому что волновать беременную любимую не захочет, — едко отмечает мудак, бросая на меня юморной взгляд, который вызывает во мне только гнев.

С чего он вдруг про беременность заговорил, чмо?

Рассматриваю осунувшуюся вмиг фигуру Яны и чувствую пульсацию в висках. Ты же не беременна, правда?

Ты же не беременна, девочка.

Не от него? Да?
— Так! Для внуков я еще слишком молода.

— А я вполне был бы не против внуков, мне вот возраст позволяет, — батя начинает ржать, пока мои мысли сужаются до одной. Самой острой и приносящей максимальную боль.

Кажется, от напряжения я даже не дышу, считывая сигналы от нее.

Исподлобья зырю, наплевав, как это смотрится со стороны.

Фигура тонкая, но она бледна. Почему?

Какие симптомы беременности?

Еду крышей тихо шифером шурша, но мой язык уже задает главный вопрос.

— А вас что, можно поздравить? — отвращение ядом разливается на языке.

Яна вздрагивает, но молчит, только взгляд какой-то пустой, что ли.

— Нет, но мы в процессе!

— Ой самый прекрасный возраст, чтобы рожать, — добавляет масла в огонь мама.

Прекрасный возраст, чтобы родить от меня.

Мудак расплывается в улыбке и приобнимает Яну. Я держусь. Держусь за стол, чтобы не вскочить и размозжить ему голову. Одним ударом могу.

Раз и навсегда, черт тебя дери.

Титанических усилий стоит отвести взгляд в сторону и подумать о чем-то другом о чем-то, что не вскрывает живот и не вытягивает наружу внутренние органы.

— Прошу меня извинить, но мне завтра вставать в пять утра. Режим.

— Конечно-конечно, боец и спортсмен. Я был бы горд иметь такого сына, Володь, так что гордись и ты, не вставляй пистонов почем зря

ГЛАВА 3

ГЛАВА 3

ЯНА

Я заставляю себя улыбаться, веселиться и поддерживать разговор. Но этот парень делает буквально всё, чтобы я потеряла дар речи. Я не люблю ходить в гости к Давыдовым, но… меня никто не спрашивает.

Руки дрожат, и всё тело будто бы в огне.
Одна из причин моего нежелания сюда приходить — их сын, который всегда смотрит на меня так, словно готов задушить, сиганув через стол.

Убийственный взгляд вспарывает кожу острым ножом.
И с чего вдруг? Что я такого сделала?

Под пристальным холодным взглядом этих тёмных глаз мне становится нечем дышать. Если я его и бешу чем-то, то явно тем, что ничего в отношении него не совершаю, кроме как дышу рядом.
Разве можно кого-то раздражать одним фактом своего существования, если ты с человеком и не общался тет-а-тет?
Я думала, что нет, но Давыдов-младший разорвал шаблон, показав, что можно.

Насколько гостеприимны его родители, настолько злобен их сын.
Неудивительно, что он занимается боксом. Агрессивный вид спорта для агрессивного парня, который не дурён собой, да и не глуп, если судить по рассказам его отца, но совершенно бездушный.
Я ему ничего плохого не сделала, но в отношении себя чувствую максимальную злость, ничем не обоснованную.
Как если бы я на его глазах котёнка удавила.

Вот почему, когда он уходит, я с облегчением выдыхаю, активнее включаясь в разговор.
Просто больше нет этих острых пут, которые сжимают горло до боли и первой капли крови.

— Яночка, я бы хотела светлые тона, но мы с тобой обсудим всё ещё, да?
— Милая, профессиональный дизайнер тебе подскажет всё на свете.

Милая…
Вот как муж должен обращаться с женой. Хотя о чём это я? Они же любят друг друга, и это так видно.

Я улыбаюсь и киваю. Мне только в радость уходить из дома даже по такому рабочему поводу.
Не быть в этой золотой клетке.
А тем временем на моей руке стальной хваткой сжимается проявление любви моего мужа.

Вздох как удар под дых.
Я не хочу, чтобы он меня касался, но он трогает меня на людях максимально часто и много, пытаясь напитаться моей энергией на весь период, когда я с ним в свет выходить не буду.
Или пытается просто довести меня окончательно до ручки.
Чёрт его разберёт, эти мотивы.

Я столько раз пыталась забраться к нему в голову, что не счесть. И так печально осознавать тот факт, что у меня никогда не будет так, как у Давыдовых.

А пока…
Хоть посмотрю на любящую пару и получу заряд хоть какого-то оптимизма в своём тёмном царстве.

— Яна, а что по поводу выставки? Будем организовывать?
— Конечно, — отвечает вместо меня муж. Он всё делает вместо меня, так что и этот вопрос курировать будет он.
— Я пока не планировала даты, работаю над полотнами. Идёт… тяжело, — говорю правду, впиваясь болезненным взглядом в собственные руки, что в оковах сцеплены Верховцевым.

Он ни на минуту не даёт мне забыть, кто я такая.
Его.
Жена.

Давыдова смотрит на меня с явным потрясением, потому что этот разговор тянется год, если не больше.
С тех пор как я увидела разгромленную студию в порыве ревности от собственного мужа и полгода не могла взять в руки кисть.

А так всё хорошо.
У меня всё хорошо.
В семье всё хорошо.
Только всё чаще хочется, чтобы воображаемая удавка Верховцева на моей шее всё же затянулась до конца.

Спустя час мы выходим из дома Давыдовых, и я с ужасом представляю свой сегодняшний вечер. Если быть точнее… ночь.

Холодный порыв ветра сдувает пряди накрученных волос, закрывая глаза.

Хорошо ничего не видеть.

— Ты сегодня, как и всегда, немногословна, мед мой.

Обращение режет без ножа, и от приторной наигранности начинает тошнить.

— Я отвечала по существу.

Верховцев встаёт передо мной и касается пальцами лица, приподнимая мою голову за подбородок. Я не хочу на него смотреть, но вынуждена это делать. Встречаю лёд и пламя в омутах, в которых он меня топит, ухватив за шею. Планомерно, жёстко и бескомпромиссно.

Жёсткая линия подбородка превращается в острый угол. Желваки играют на безобразном для меня лично лице. Хоть многие без устали говорят, что для своих сорока лет он выглядит прекрасно, идеально сложен и просто мечта, а не муж, я смотрю на него и чувствую чистое отвращение.

И пусть у других обрюзглые мужланы попивают пиво перед телевизором, а Верховцев посещает зал, плавает и делает утреннюю зарядку, моя ненависть к нему так же крепка, как и его ко мне одержимость.

— Я не понимаю, почему моя жена не улыбается. Она как будто бы несчастна, а значит, несчастен и я, — он поджимает губы и, не моргая, смотрит на меня, запуская искры ужаса в теле.

Делай же что-нибудь!

Губы дрожат в несмелой улыбке — это скорее удар током по нервным окончаниям. Сердце перестаёт стучать, а затем… несётся на всех парах вперёд.

Верховцев самодовольно улыбается и кивает.

— Уже поздно, поехали, мед мой.

Когда он меня отпускает, я чувствую облегчение, а мой взгляд мельком задевает единственные незашторенные окна в этом доме.

Тень, которая там стоит, изучает меня. И скрывается, оставив меня трепетать от ужаса и отвращения к самой себе.

***

Сижу возле окна, куда теплое солнышко запускает свои согревающие лучи.
— Подруга, ты бледная. Может, давай выделим в твоём графике окошко для отдыха? Или твой… зверь не отпустит? — Варя переводит недовольный взгляд на охранников, которые с некоторых пор сопровождают меня всюду, куда бы я ни шла.

Я и так чудом смогла вырваться к ней. Теперь муж исключительно подозрителен.
Можно, конечно, пытаться возразить Кириллу, но я уже отчаялась добиваться свободы и потому соглашаюсь на все условия, лишь бы не было проблем.
А они обязательно будут, если я осмелюсь ослушаться.

— Мой график строго регламентирован, ты в курсе, — вздыхаю с ощутимой тяжестью, подавляя подступающие к глазам слёзы.
— Ян, ты понимаешь, что он больной? Так нельзя!

ГЛАВА 4

ГЛАВА 4

ЯНА

— Стой! Ты что творишь? — шиплю ей, хватая за руку. Давыдов, конечно, видит этот кордебалет, и одному богу известно, что он там в своей голове успел надумать.
А ещё стоит принять во внимание тот факт, что охранники следят не просто за каждым моим действием, но и за каждым словом, взглядом. А потом всё это с радостью преподносят на блюдечке с золотой каёмочкой моему мужу.

Мужу, который теряет связь с реальностью при любом упоминании незнакомого человека, подошедшего ко мне по чистой случайности, к примеру. А может, и вовсе я встретила, например, бывшего сокурсника. Тогда это катастрофа планетарного масштаба.

И начинается конец света, ведь в ревности Верховцеву нет равных. Она... она слишком всеобъемлющая, пугающе дикая, свирепствующая с каждой минутой всё сильнее и сильнее.
Меня вдруг окунает в ледяной чан.

— Как что? Пытаюсь устроить тебе незабываемый секс, ну ты посмотри, какой охеренный пацан, — снова поднимает голову и смотрит на Давыдова, который всё так же смотрит на нас.
И о господи! Не делай так! Не делай! Я опускаю голову и, тяжело дыша, всё ещё удерживаю подругу за рукав.

— Ты чего творишь? Это сын его партнёра по бизнесу — раз. Два — он меня не переваривает. А три — сейчас сюда заявится мой муж, и ты будешь размазана по стенке.

— Раз — прекрасно, знакомые все лица, приятно. Два — именно поэтому он пялится сюда так, как будто уже готов тебя взять за этим столом. Три — не рассказывай. Твой муж от меня в восторге. Ещё ни разу не назвал тупой курицей, а это уровень, малыш.

С трудом проталкиваю в лёгкие кислород, зажмурившись до боли. Эта девушка невыносима, если видит цель.

— Успокойся. Я сказала “нет”!

— У меня вообще сомнения, не девственница ли ты! — зло бросает она, отчего я даже опешить не успеваю, потому что к нам подходит… Давыдов. Господи, из всех самых неловких моментов случился именно этот!

Ну ты и невозможная!

— Здрасьте, Яна Олеговна, — весёлым низким голосом с хрипотцой здоровается он, а меня будто кипятком обливают по правую сторону. По лицу проводят раскалённой железякой, оставляя глубокие борозды.

— Здравствуй, Алексей.

— Лёша, — мгновенно исправляет он, сжимая губы в злобной ухмылке, от которой мурашки по телу скачут табуном. “Расхлябанный вид”, как сказал бы сейчас мой муж. У Давыдова на лице должны быть ещё более синеватые разводы, чем позавчера.

Я думаю, что сейчас его лицо — это скорее один большой синяк, чем просто лицо.
Проглатываю замечание и стараюсь больше не смотреть на Давыдова, который почему-то не спешит уходить.

Варя выпячивается вперёд и протягивает руку Давыдову.

— А я лучшая подруга Яночки, Варя, и я безумно рада с вами, молодой человек, познакомиться, — широко улыбается, а вот Давыдов смотрит на неё как-то холодно, но руку пожимает. Более того, он наклоняется и целует её руку. Истинный джентльмен.

— А я как рад. Очень.

Голос с ноткой чёрного юмора и сарказма заставляет меня вздрогнуть. Он ничуть не рад. Пришёл, наверное, просто потому, что пересеклись взглядами.

Во имя вежливости мне удаётся повернуться к нему и принять дружелюбный вид. Нельзя не отметить, что одевается он так, как будто только что вышел из спортзала, но, несомненно, это делает его плечи ещё шире.

Охранники у входа оживают, затем смотрят в лицо Давыдову и отступают. Что ж, это разрешённая персона, да?
Внутренности скручиваются.

— Так вы присоединяйтесь к нам, Алексей. Нам так не хватает сильного мужского плеча за этим столиком, — Варя показательно смеётся, поправляя причёску.

А Давыдов тем временем только на меня и смотрит тем же оценивающим взглядом, от которого слюна в горле комом встаёт. Он поднимает рукава батника, показывая литые мышцы рук, и, недолго думая, сохраняя ту же двусмысленную полуулыбку, садится рядом со мной, практически касаясь бедром моего.

Обжигает огнём. Замираю и пытаюсь слегка отодвинуться.

Но он как будто занимает слишком много места на этом маленьком диванчике.
Поворачивается ко мне и, сложив руки перед собой в замок, спрашивает, облизывая в конце “разорванную” в хлам губу:

— А что мы кушаем?

— Ой, не могу заставить Яну Олеговну поесть. Может, у вас получится, Алексей? Совсем исхудала! Не слушает меня! — Варя вживается в роль добротно. Я только злобно вздыхаю, взглядом обещая ей разборки позже, когда Давыдов покинет нашу компанию!

— Давай на “ты” и Лёша, — исправляет он теперь и Варю, не удостоив её даже взглядом.

Всё рассматривает меня, а я не могу долго смотреть в глаза человеку. Мне сразу хочется отвести взгляд, будто он парализует меня таким вниманием.

— А давай на “ты”. Но уже и с Яной на “ты”, чего по отчеству величаешь?

— А я привык. Но теперь да, Яна. Ты же не против, да? — произносит он опять с юмором, всматриваясь в меня исподлобья.

Затем бросает взгляд на друзей, с которыми пришёл, что-то показывает, подмигивая, мол, занят. Затем имитирует пальцами трубку телефона и щёлкает.

Он остаётся с нами? Зачем?

Меня начинает потряхивать от волнения. Это очень плохая ситуация, учитывая, что охранники смотрят ровно на нас.

— Дамы, я оплачиваю всё, что вы заказывали и закажете, так что не стесняйтесь. И мясо, пожалуйста, потому что без белка “кина не будет”.

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

ЯНА

Поперхнувшись на этой фразе собственной слюной, я пытаюсь откашляться, хватая как нельзя кстати будто из ниоткуда взявшийся стакан воды. Меня трясёт, когда я начинаю думать, что охранники и это передадут мужу, а потому в явном шоке смотрю на мужчин в штатском, о которых и не скажешь, что они охранники.
Дрожащими руками сжимаю стакан, ощущая, как левую часть щеки обжигает ощутимо сильнее.

— Лёша, а скажите нам: вы такой сильный и мужественный, девушки наверняка падают к вашим ногам от потери сознания… — Варя смеётся и поправляет и без того идеальные волосы.

Что она творит, мать твою?

Делаю пару глотков воды. Не помогает!

Давыдов поворачивается ко мне. Я ощущаю это тяжёлое дыхание, что сталкивается с кожей. А я смотрю ровно на подругу — мне вовсе нет дела до его любовных похождений.
Единственный вопрос возникает: какого чёрта он уселся к нам за столик? И даже не так — зачем он подошёл сюда? С какой целью?

Должна же быть цель у представления, которое он устроил с таким изощрённым цинизмом.

— Естественно.

— И ты уже выбрал себе красотку?

— Нет, девушки у меня нет. А у вас есть, что мне предложить? — игривым тоном продолжает он, а у меня всё внутри немеет.

Я от неожиданности поворачиваю голову к этому наглецу малолетнему, а потом перевожу такой же недовольный взгляд на Варю. Они с ума сошли? Она вообще-то замужем! Её кольцо видно с соседней улицы. И в её случае она замужем по любви, в отличие от меня!

— Ой, девушку бы вам хорошую, такой генофонд… Это надо исправлять. Молодо, зелено!

— Я не размениваюсь, не довольствуюсь малым. Мне нужно только самое лучшее, — утробным голосом произносит он.

Холодок по спине проскальзывает от подобных слов.

— Варя, я пойду, у меня… дела, — меня злостью затапливает. Во всём этом фарсе участвовать не собираюсь.

И её глупая идея вылезет нам обеим боком! И дело даже вовсе не в ревности, а в самом факте времяпровождения с чужим мужчиной.

— Куда?

— Да, сядь, Яна. Поешь. Бледная, и как будто неживая. Выдыхай, это просто обед, а не секс на пляже, — подмигивает, играя мышцами так, что всё внимание у меня переключается на эти самые мышцы за каким-то чёртом!

Боже.

Ну мышцы и мышцы, а вот язык явно как помело!

Секс на пляже.

Ну специально же это произносит, чтобы меня довести!

— Да, Ян, давай по шашлычку, — Варя тянет, совершая странное движение руками внахлёст. Взгляд упирается в моё лицо и как будто бы что-то кричит мне.

Ух, и выскажу я ей как следует.

— Тут неплохой кебаб, а шашлык я вам сам приготовлю. У бати на днях ДР, так что вы приходите — будет вкусно. Кухней заниматься буду я, — вторит Давыдов, а я медленно сажусь обратно. Проверяю телефон, но никаких входящих нет. А охране словно и нет дела до того, что я сижу за столом с кем-то, помимо подруги, встреча с которой была согласована!
И либо это какой-то хитрый ход, либо… сюрприз ждёт меня позже, дома, за закрытыми дверями.

ДР. Нас уже пригласили и без сегодняшнего… но теперь он пригласил и Варю.

Идти на праздник я не хочу, но кто меня спрашивает?

— Он ещё и жарит! — восклицает Варя, а меня заливает румянцем. Звучит двусмысленно!!

— Отменно жарю, качество на высшем уровне. Никто не жаловался, и, как говорится, пальчики оближешь, — хмыкает, развалившись на диванчике, таким образом снова касаясь меня широченной ногой.

Ясно, этот разговор плавно переходит в другое русло.

Жар пульсирует в теле.

К нам подходит официант с лучезарной улыбкой на лице.

— Тогда вы нам помогите с выбором, — подруга расплывается в улыбке.

— Люля-кебаб из говядины, салат со свежими сезонными овощами и фетой, грузинский хлеб-лепёшка, гранатовый сок в графине и на своё усмотрение десерт. У вас вкусная чурчхела в гранатовом соке, принесите три порции.

Диктует заказ с уверенностью, спорить с которой невозможно.

А затем Давыдов поворачивается ко мне и без тени улыбки произносит:

— С собой ещё порцию чурчхелы и полтора литра гранатового сока для девушки, — вибрацией отдаются в груди мужчины слова.

Кто мог бы подумать, что он так угадает с заказом…

Настолько, что мурашки по телу начинают скакать табуном.

— Ой, а я чурчхелу не ем, — Варька вовремя комментирует происходящее, отчего у меня получается вырваться из липкого омута.

Это самое странное поглощение пищи в моей жизни.

Самое!

***

Я прощаюсь с сидящими за столом коротко, нервно и как-то очень быстро, то и дело оглядываясь по сторонам. Все кажется, что в следующий момент заведение войдет мой муж, и случится грандиозный скандал. Иначе просто и быть не может.

— Яна! Я наберу тебя позже, ты всегда уходишь в разгар веселья.

Вот уже невозможная, неугомонная и вовсе безбашенная!

— Буду ждать.

Давыдов вместе с пакетом, который чуть ли не мгновенно принес официант, идет следом.

Мои движения отрывистые. Возле вешалки с вещами занимаюсь, не могу найти своей пальто. И я не понимаю, почему он со мной пошел. Зачем? Господи, это ненужно абсолютно, но не стану же я его ругать как мальчишку.

Даже если он совсем еще мальчишка.

— Яна, — голос Давыдова вытягивает меня из самых темных мыслей, и я вздрагиваю, врезаясь в него перепуганным взглядом.

В парне пульсирует уверенность, пока он держит в руках мое пальто и раскрывает его так, чтобы мне было удобно его надеть.

Нет, это плохой вариант. Нервно дергаюсь, протягиваю руку к пальто, пытаясь забрать, но Давыдов с выражением полнейшей непоколебимости продолжает держать его для меня.

Галантный жест от человека, который смотрит на меня как на грязь под ногами и во всем у него полное противоречие. А для меня диссонанс.

Он словно ненавидит меня и пытается рассмотреть что-то очень глубоко в душе

ГЛАВА 6

ГЛАВА 6

Лёша

Я точно знаю о ней всё. Знаю, что она ходит в грузинский ресторан со своей подругой дважды в неделю.

Знаю, что она ходит в спортивный зал. Я знаю, какой это спортивный зал, с методичностью маньяка могу объяснить, когда и во сколько я могу её встретить в определённой точке нашего города.

Её график абсолютно точно соответствует какому-то идиотическому расписанию.

Но это расписание я узнал самостоятельно, а значит я целиком и полностью полагаюсь на него и в своих попытках внезапно с ней столкнуться достигаю максимальных, блять, высот.

Я вообще всегда на высоте. Будь то бой, или какая-то долгоиграющая цель. Сейчас моя цель не свихнуться из-за неё. Так сложно это сделать, если твой мозг буквально взрывается при виде этой красоты.

Пухлых губ, по которым хочется провести сначала пальцами, затем языком, а затем ещё чем поинтереснее.

При виде аккуратных пальцев, которыми она водит по ободку чашки. При виде волос, которых так хочется намотать на кулак и натянуть назад, чтобы впиться в шею губами.

При виде бархатной кожи, бледной, но такой манящей, что я бы трогал ее постоянно.

24/7

Нонстоп.

Так что да, как только я увидел её в этом заведении, то моё внимание сразу переключилось на небесно-голубые глаза и улыбку, сжатую и нервно- скомканную, но такую, от которой у меня моментально всё тело переключается на единственную цель: следить за ней.

Хорошо, что в этот раз я угадал со временем. Не часто получается…сука!

Не часто получается ловить буквально каждый взгляд, мимолётно брошенный на меня.

Следить за тем, как язык обводит пухлые вишенки губ, как она прикусывает одну и резко открывает ротик, очевидно, вздыхая от негодования.

Я бы давно жрал эти губы, я бы слизывал трепет с них, я бы все сделал…и сдох бы за нее. Но это ебучее кольцо на пальце доводит меня до исступления.

Насколько я хреновый человек?

Настолько, что готов увести из семьи. Я этим не горжусь, но черт тебя дери, я не знаю, как иначе вести себя рядом с ней.

Каждая минута - хождение по краю.

И в этом я теряю контроль.

Однажды сорвусь, и тогда быть беде, потому что она очень хорошая девочка, а чертовски плохой пацан.

Яна смотрит на меня как на чудовище, как на какую-то грязь под ногами да и пофиг, если честно.

Чётко понимаю, что она единственная причина, что заставляет меня вставать по утрам.

Внаглую подхожу, внаглую здороваюсь, также внаглую сажусь рядом и впитываю в себя ее сладкий аромат. Нежный. Невесомый, но я втягиваю воздух, как поехавший мудак. Черт. Ад.

Просто ад.

Я дважды касаюсь ее ногой, и взрываюсь к чертовой матери внутри.

Черт.

Повернись ко мне.

Я держу башку так, что впиваюсь в нее взглядом, больным и одержимым, и сижу так, что клешни едва помещаются под столом, и я протягиваю их максимально близко к Яне.

Она в платье.

Она в платье, от которого у меня фантазии мозги превращают в фарш.

Это вязаное платье с широким поясом на талии.

Подчеркивает фигуру песочные часы, эту полную грудь, ноги. Ну как жить вот так, и не иметь касаться?

Меня на части ломает рядом с ней, но я продолжаю сидеть и считывать вибрации, которые ударяют в голову набатом.

В моем присутствии она всегда хочет сбежать. Боится? Наверное, я же как зверь сижу, дышу ею и буквально слюни пускаю.

Я вообще не понимаю, как иначе!!

Когда Яна сбегает, я делаю то, что могу. Впихиваю пакет с вкуснотой, которую она любит. Точно знаю, я все про нее знаю, даже размер ноги. Потому что, блин, слежу за ней.

Я уже отсканировал ее во всех возможных позах и спроектировал в голове.

Все спроектировал, все запомнил.

Снится мне ночью, как я ее обнимаю и целую, как трахаемся до потери пульса.

А пока скольжу взглядом по манящим изгибам и захлебываюсь от желания ею обладать.

Яд.

Просто яд…

Смотрю вслед и подыхаю. Изящная, красивая, и не моя…

Умная, талантливая и такая сшибающая мозг.

И чужая жена.

— Нравится тебе наша Яночка, Лёша? —звучит ехидный голос за спиной.

— Не понял, — рычу, не выдавая себя.

— Да твой стояк видно за километр, ты хотя бы когда врешь, ври всеми частями тела, мальчик. А пока врать у тебя получается аж никак, мальчик.

Девица обходит меня и складывает руки на груди, рассматривая меня с ног до головы.

Продолжаю пульсировать теперь ещё и от злости.

Ну и чё ты палишь на меня?

— Стояк иметь — честь, если ты не в курсе. Плохо его не иметь.

— Так я хвалю, мальчик. И вообще. Если я тебе скажу, что в семье у Яны нет любви, что делать будешь?

Морда растягивается в улыбке и внутренности разливаются.

— А что ещё ты скажешь? — лыбу пытаюсь заглушить, но не выходит.

Нет, я догадывался. Он старый. А она молодая и красивая. Какая любовь?

— Скажу, что Яне нужен молодой мужчина, который сможет дать ей то, что не может дать старик. Понимаешь, что я имею в виду? — прищуривается и ехидно улыбается.

Я капец как понимаю.

— Почему я должен тебе верить?

— Ну я же поверила в твой взгляд. И вообще я тебя вспомнила. Ты не в первый раз тут, и всегда, когда мы с Янкой, ты палишь на нее, как наркоман на дозу. И я решила поиграть в амура. Мальчик, на девушку надо не смотреть, а забирать ее оттуда, где она несчастлива. Начни хотя бы с секса. А я тебе даю карт-бланш, потому что она задыхается с ним.

***

Сжимаю в руке телефон. Туда мне упали цифры от лучшей подруги той, которую я старался даже мысленно не называть. Итак, у меня карт-бланш. В браке задыхается, говоришь? А хер ли она тогда там сидит?

— Лех, ты че притрушенный? Иди сюда, — парни машут мне руками, там и девочки есть. Чисто по приколу поперся сюда с ними, особо не рассчитывая встретить Яну. Все предыдущие разы не встречал же, чуть с ума не сошел. Так я понял, что не везет уж очень часто увидеть ее тут.

ГЛАВА 7

Глава 7

ЯНА

Опять он. Слюна встает комом в горле. Бешеный стук сердца ударами молота разносится по телу. Оглушает. Ударяет, как будто обухом по затылку. Я знатно перепугалась, потому что явно же не ожидала такого поворота событий.
— Здравствуйте.
Давыдов морщится, а потом бросает на меня игривый взгляд, припорошенный чем-то очень тёмным и незнакомым мне.
— Мы вроде как условились, что теперь на "ты", не намного же ты меня старше, — бросает дерзко, а затем перехватывает из моих рук спортивную сумку. Совершенно спокойно, как само собой разумеющееся.
Я потрясённо смотрю на него и киваю.
Зачем он забрал сумку?
— Ну, мы идём или нет? Спортивная жизнь ждёт — не дождётся, — хмыкает и кивает на лестницу.
Мда. Этот человек максимально странный. И прилив отвращения ко мне очень быстро сменяется другим приливом. Только не понимаю пока, каким.
Поворачиваюсь и поднимаюсь, стараясь успокоиться, чтобы… да чтобы не сверкать пятой точкой перед ним. Мне почему-то очень неловко, как-то совсем не по себе, когда он сзади и почти дышит мне в затылок.
— А ты давно спортом занимаешься? Чёт я тебя тут не видел…
— С месяц усердно, но я хожу не всегда в одно и то же время, к тому же, я без привязки к тренеру и результату, так как сама занимаюсь.
Прохожу последние ступеньки и тянусь к двери, но Давыдов меня перегоняет и первым накрывает ладонью ручку, повернувшись ко мне вполоборота.
— А чего без тренера?
— Не знаю, я для здоровья больше, мне без формы всякой разной и вообще.
— Не жопу качать, да? Тебе не надо, верно, — произносит он, оглядывая меня с ног до головы. На бёдрах тормозит, а затем всё-таки поднимает взгляд выше. Немного… и чуть позже уже смотрит в другие глаза.
Задыхаясь от негодования, толкаю дверь и прохожу вперёд.
Я не знаю, что он о себе думает, но если он думает, что со мной можно так шутить, то он очень ошибается. И целенаправленно иду в женскую раздевалку, напрочь забывая про свою сумку. Давыдов следом, не отстаёт.
— А что я такого сказал, что ты прям покраснела вся? А то ты не в курсе, что у тебя зачётная задница?
Меня начинает колотить от внезапной вспышки ярости. Так, как он смеет? Я что, давала повод так думать о себе? Новая поворачиваюсь к нему и со всей жёсткостью в голосе произношу:
— Кажется, мы не на том уровне отношений, чтобы ты говорил мне подобные вещи. И вообще, я думала, тебя воспитали получше.
— Да меня вообще пиздили, а не воспитывали. Так что в этом ты очень ошиблась. Но мужиком я всё равно вырос, это правда.
Он ухмыляется, от чего на лице появляются ямочки, а потом вручает мне сумку. Прямо у входа в женскую раздевалку.
— Короче, Яна, жду тебя на беговых дорожках. Сегодня я буду твоим тренером. Даже для здоровья нужно заниматься так, чтобы это не приносило тебе вред. А я вижу, что у тебя напряжение во всём теле. И тут есть две причины… Первая: у тебя нет классного секса, вторая: ты хуёво занимаешься в зале. В принципе, я могу тебе помочь.
Моему негодованию нет предела. Вспыхнув всеми оттенками красного, я с силой толкаю дверь в женскую раздевалку, бросая напоследок:
— Хам!
Внутри разливается лава чистой ярости. Да как он… как он?! Как он смел! Бросаю сумку и чувствую вибрацию по телу. Резко поворачиваюсь и смотрю на себя в зеркало. В этих уставших глазах целый вихрь самых разных эмоций, которых не было очень давно. Дышу часто и глубоко, мимо проносятся девчонки, все такие радостные и лёгкие, а одна я, прибитая чем-то очень тяжёлым.

— Девушка, с вами все хорошо? — миловидная блондинка останавливается возле меня и осматривает внимательным взглядом, от которого меня так и разрывает от желания сказать как есть, что я НЕ в порядке.

Наверное, в моем случае нужно было бы хвататься за любую возможность сказать окружающим как я, но не придумывать вечные отговорки, мол, я в порядке, мам.

Я в порядке, пап.

Все правильно, все так, как и должно было быть.

Другого выхода у меня все же не было, так чего сейчас уже сокрушаться?

— Да, все хорошо, — криво улыбаюсь и пытаюсь придать лицу самый нейтральный вид из всех.

— Ладно, извините, — произносит она и улыбается шире, перекидывает полотенце на шею и летящей походкой выходит из раздевалки.

Я переодеваюсь и быстро прячу все вещи в свой ящик, закрываю на ключ и прижимаюсь лбом к дверце.

Выходить отсюда я боюсь, по правде говоря.

Понятия не имею, что в голове у этого пацаненка, и почему он вдруг решил наговорить мне всего, а потом еще и прибить наглостью.

Дерзостью, да и вообще.
Откуда такой порыв и самое главное, почему?

Надеюсь, моя гениальная подруга не додумалась купить его внимание ко мне бабками.

А почему бы и нет? По ее скромному мнению, для достижения целей все методы хороши, в особенности, если они аморальны и противозаконны.

Хватаю бутылку с водой и все-таки выхожу.

В тренажерном зале яблоку негде упасть. Я буквально впечатываюсь в грудь Давыдову, который как из ниоткуда появляется передо мной. С несменно нечитабельным выражением лица, наводящем на меня панику.

— Ой, — дергаюсь, отступая мгновенно назад.

Пусть сейчас мне и кажется, что мой наряд излишне открыт. Но я же в зале, а не в мечети!

Он все смотрит. Смотрит и смотрит, а затем резко поднимает голову на уровень моей груди, еще рывок, и вот уже вперяется взбешенным взглядом в глаза.

— Пойдем, — кивает в сторону тренажеров, а у меня слюна комом встает в горле.

— Мне помощь не нужна, я сама, — бросаю резковато и иду вперед, лавируя между людьми как рыбка в воде.

Вот я четко отказала. Не станет же он напролом идти, верно?

Я не оглядываюсь, просто иду на единственную свободную беговую дорожку, включаю нужный мне режим и начинаю ходить. Спорт — это, пожалуй, единственное, что не дает мне свихнуться, да и еще один плюс в идеальные характеристики жены.

ГЛАВА 8

ГЛАВА 8

Яна

Когда встаю с тренажёра, Давыдов подрывается следом. Лицо — это маска, за которой не видно ничего. Мышцы напряжены. Пульсируют.

Я прокашливаюсь и стираю каплю пота со лба. Жар вдруг становится невыносимым. Давыдов — ЭТО сплошные литые мышцы.

— Спасибо, что помог, но больше не надо, правда, — сбивчивым голосом отвечаю. Меня начинает трясти, и я в своих реакциях я больше боюсь собственных мыслей. Они ужасны!

Облизываю пересохшие губы и ловлю заинтересованный взгляд Давыдова.

—Ты передумай, Яна. Я профессиональный боксер и мастер спорта, теория физической нагрузки на тело выгравирована в башке. И я уже намного лучше всех тех, кто может брать за тренерство бабки. Ну если хочешь, можешь мне заплатить…натурой, — произносит без тени юмора, а затем еще и хмыкает. — С тебя кофе и чет сладкое, я пиздец люблю выпечку.

Мое сердце замирает и делает уверенный кульбит.

Все замирает и ухает вниз, пока я потрясенно всматриваюсь в Давыдова.
Он с ума сошел…дважды уже неприкрытый намек.

— Леша, ты забываешься. Такой юмор не по мне, так что не используй его, ладно? Я не твоя подружка. Так что, извинись.

— Извини, буду за своим помело следить. Пошли на пресс, покажу как качать. Здоровая спина - это крутой пресс.

— Давыдов, ты меня не слышишь. Я сказала, что буду заниматься сама.

— Бля, Ян, давай начнем сначала. Я буду паинькой, — его взгляд опускается к моей высоко вздымающийся груди. Он кричит о каких-то очень темных вещах.

Меня бросает в холодный пот.

— Или не буду. В любом случае, тебе понравится.

— Знаешь, иди ты к чёрту, Давыдов! — вырывается у меня, когда он в очередной раз ухмыляется своей наглой, самоуверенной ухмылкой.

— О, какая дерзость. — Лёша опирается на тренажёр, чуть подается вперёд, вторгаясь в моё личное пространство. — Это для меня или в целом?

Я сжимаю кулаки.

— Для тебя!

— Точно? — он скользит взглядом по моему лицу, затем ниже, по открытому вырезу топа, к изгибу талии.

Складываю руки на груди, прикрываясь, хоть и прикрываться не надо. Но перед Давыдовым я будто бы голая!

Я чувствую это “прикосновение” глазами. Оно оставляет раскаленные следы.

— Ты думаешь, что если будешь так на меня смотреть, я испугаюсь?

— Я думаю, если я буду так на тебя смотреть, ты вспомнишь, как давно тебя никто не смотрел вот так.

Я вспыхиваю до кончиков ушей.

— Давыдов, хватит уже, — сквозь зубы шепчу, но он только сильнее развлекается.

— Что? Я же ничего не делаю. Это ты всё надумываешь, — щурится и открывает рот, показывая идеальный ряд ровных зубов. Язык скользит по верхнему и следом по нижним.

— Ничего ты не делаешь? — я делаю шаг вперёд, пытаясь выглядеть уверенной, но натыкаюсь на его жесткую грудь. Рефлекторно отшатываюсь.

Он хрипло смеётся, запрокидывая голову. Рукой скользит по моей.

Но я не даюсь!

— Воу, осторожнее, Яна. Тебе же не хочется случайно на меня упасть, да? Прямо лицом…на меня.

Я в бешенстве.

— Господи, ты невозможен!

— Это да. — Давыдов ведёт рукой по коротко стриженым волосам и вдруг резко трезвеет от эмоций. — А теперь слушай сюда. Ты больше не будешь заниматься здесь одна.

Я быстро-быстро моргаю, как будто это поможет увидеть нечто новое.

— С чего бы это?

— Потому что я теперь твой тренер.

— Что?!

— Ты плохо занимаешься. Я это вижу. Ты тянешь не теми мышцами, ты перегружаешь шею, ты ходишь на беговой дорожке так, что у тебя через месяц суставы отвалятся. Я вообще не понимаю, зачем ты ходишь в зал, если не умеешь этого делать.

Я сжимаю губы и протестно вскидываю руки. Ни за что!!

— И что, теперь ты решаешь за меня?

— Да, — спокойно отвечает он.

—С какой радости вообще?

— Потому что, Яна, я не собираюсь смотреть, как ты всё делаешь неправильно. Меня аж передёргивает.

Я не знаю, что меня задевает больше: его высокомерие или тот факт, что он прав. А может быть тот факт, что он снова и снова наклоняется ко мне и нарушает личное пространство!!

— Может, я просто могу взять профессионального тренера!

— Может. — Давыдов хищно улыбается. — Но со мной будет интереснее.

Я чувствую, как жар заполняет тело. Это всё бред…

— Оставь меня в покое, — отрицательно Машу головой и опускаю голову в пол.

— Нет, — спокойно говорит он и берет меня за запястье.

Не больно.

Не резко.

Но это прикосновение — чистая власть.

— Я…

— Ты побежишь сейчас к мужу? — перебивает он. — Жаловаться?

Я одергиваю руку. Ожоги на коже остаются открытыми ранами. Какого черта?!

— Мне не о чем жаловаться.

Натягивают струной и вытягиваю шею вперёд. Множественные разряды тока пронзают тело.

— Вот и хорошо. Тогда завтра в семь вечера — твоя первая нормальная тренировка.

— Ты даже не спросил моего согласия.

Он смотрит прямо в глаза. Улыбается лениво, просматривается, а затем снова возвращает внимание моему лицу.

— Потому что оно мне не нужно, — цедит по слогам.

Я не могу дышать.

Я не могу думать.

— Знаешь что?

— Да?

Я не нахожу, что сказать. Вместо этого разворачиваюсь и ухожу. Но чувствую, как он смотрит мне вслед. И ещё долго потом мои пальцы горят от его прикосновения.

***

Я в жуткой панике, переодеваясь. Мне вдруг кажется, что мои охранники вполне могли бы установить камеры, чтобы передавать записи моему мужу.

Почему нет?

А что, если он всё узнает…

Он увидит, неправильно интерпретирует.И разотрёт меня в порошок. Нет, Яна, ничего не было. Вообще ничего. Даже по камерам. Максимум ссора, которую я смогу пояснить.

А что, если к камерам подключился муж сам? Он вполне мог, особенно после недавних событий.

Я растираю пальцы, рассматриваю старые отметины. Дрожащие руки пугают до потери рассудка.

ГЛАВА 9

ГЛАВА 9

Яна

Он упирается в меня всем телом и опаляет темным взглядом, в котором я нахожу свой приговор.

Ужас скатывается по спине капельками пота. Он все решил. Все решил. Теперь это окончательно катастрофа, к которой я так неминуемо двигалась все это время. Верховцев проводит пальцами по позвоночнику, обводит каждую косточку и поднимается выше.

С каждой секундой мое сердце стучит все громче. Муж наклоняется ко мне так низко, что я слышу терпкий запах сигар.

— Нужно думать о наследнике. У меня такая красивая жена, которая просто обязана родить, так что в ближайшее время мы займемся этим вопросом. Сразу после моей командировки.

Произносит он приговором самые страшные слова. Я считала дни до его отъезда, чтобы вздохнуть полной грудью, а сейчас. А сейчас… Я буду с ужасом отсчитывать дни до дня Х, дня, который изменит если не все, то очень многое.

— Не вижу радости в твоих глазах, жена.

— Как у меня может быть радость, если ты мне угрожаешь? — произношу надсадным голосом. Меня типает, трясет, накрывает волной острой боли, пронизывающей, всепоглощающей.

— Кажется, ты забываешься, — рука пригвождает меня за шею к стене, я больно бьюсь затылком и чувствуют, как в черепной коробке что-то щелкает.

Или не там, а в спине.

Как будто бы позвонки вылетают. Но нет. Это просто среднего разряда удар о стенку. Рядовой. Классический. Один из тех, которые вполне себе можно пережить. От которых ВСЕГО ЛИШЬ появляется синяк.

Дышать все труднее, и я запрокидываю голову, немного освобождая пространство между рукой и шеей

Стекловатой проталкивается остаточный кислород по дыхательным путям. Верховцев упирается в мою щеку лбом и тяжело дышит, а затем поднимает голову и вперяется в меня больным взглядом, не предвещающий ничего хорошего.

— Запомни, твоя главная задача меня радовать. Всегда и во всем. Улыбаться. Быть красивой. Заботливой. От тебя же вообще больше ничего не требуется, просто люби меня, Яна, — он надавливает большим пальцем на нижнюю губу и упирается носом в щеку, резко втягивая кислород.

И только это сделать я не могу. Не могу любить того, кого ненавижу.

Я все понимаю, осознаю, но как будто бы смотрю на эту реальность сквозь пелену.

Верховцев отпускает меня, но рука задерживается на бедре, придвигая меня ближе к себе. Тряпичной куклой я повинуюсь, обездвижено стоя рядом со своим мучителем. Губа болит от касания, все тело натянутой струной.

Я все представляю в своем больном сознании последствия этого любящего обещания моего мужа.

Он в последний раз “касается” меня взбешенным взглядом и уходит.

Я же стекаю по стенке и опускаюсь на пол как тряпичная кукла. Смотрю в одну точку и как будто близка к тому, чтобы потерять сознание.

Титаническим усилием я заставлю себя встать и пойти в свою комнату. Мы живём с ним раздельно, но это совсем ничего не значит.

Он ведь входит в эту комнату когда хочет и сколько хочет. Я нигде не могу чувствовать себя в безопасности, только если я заперта в ванной.

Это островок безопасности. А раньше этим островком была моя мастерская, но очень скоро писать я перестала, и это плавно скатилось в туманное прошлое.

На контрасте с настоящим оно, конечно, не такое уж и туманное. Я быстро купаюсь, переодеваюсь в наглухо закрытое платье с высоким воротом и длинными рукавами, оверсайз и стянуто на поясе.

Ноль макияжа и самое главное…кольцо с бриллиантом, которое видно с Юпитера.

Вот почему, когда в дверь стучат, я резкими движениями поправляю подарок мужа, и иду навстречу своему кошмару. Тяжёлые шаги отдаются в сознании ударами молотка о наковальню.

Дверь распахивается, я вижу свой приговор. Муж стоит и рассматривает меня с методичной внимательностью, способной вывести из равновесия.

Я сдавленно дышу, выдерживая это напряжение. Хрупкое равновесие в моей душе трещит по швам. И кажется, что вот-вот, и я просто растворюсь в пространстве, исчезну. Разлечусь из-за сильного ветра, что шквальным напором врезается в меня.

— Ты выглядишь божественно, как и всегда.

Такой комплимент многих заставил бы ощутить весь спектр эмоционального наслаждения. А моё тело наоборот вздрагивает.

— Спасибо.

Он протягивает ко мне руку, а я повинуюсь, потому что, не сделав это, получу мгновенное наказание.

Когда-то я пыталась избегать его прикосновений. Когда-то я думала, что смогу пережить всё. А затем случилось страшное. Он просто показал, что будет, если я не буду его слушаться.

Показал…

Он показал…

Урок был усвоен надолго, а фантомные боли до сих пор преследуют меня в самых ужасных снах, где я проживаю это снова и снова.

— Давай в этот раз без сюрпризов. Я не хочу делать тебе больно. Хоть эта боль тебе к лицу.

Холодок скользит по спине. Я киваю, но в душе кричу от боли.

Боль мне к лицу.

“Ты такая красивая с этими синяками, о которых знаю только я”.

Наверное, мой муж единственный человек, способный делать комплимент на грани боли. Эту боль вынести невозможно. С ней можно только смириться, вновь и вновь проживать все аспекты её существования.

К Моим родителям мы ездим раз в неделю, и это своеобразный ритуал. Он призван для того, чтобы показать отцу, что всё было не зря. И что на самом деле я безумно счастлива. И да, меня совершенно никто не обижает.

Мой муж Во мне души не чает.

Так и есть.

На самом деле, он и правда одержим мною. И этот факт заставляет меня захлёбываться в бесконечной боли. Он касается моей руки, крепко сжимает своей ладонью, и тянет губам. Это резкое движение заставляет дрогнуть.

Я сдавленно дышу, принимаю все эти безумные ласки, от которых волоски на теле встают дыбом.

Ощущаю шершавые губы, проезжающиеся стекловатой по коже.

Мы садимся в машину, и теперь остаёмся вдвоём. Сегодня он за рулём. Такое бывает не часто, но это своеобразный плюс. Потому что он не сможет меня касаться.

ГЛАВА 10

ГЛАВА 10

ЛЕША

Груша перед глазами превращается в предмет ненависти. Я наношу удары точечно и вижу перед собой ублюдка Верховцева. Мразину, которая вызывает острое желание убивать.

Снова и снова разношу грушу мощными ударами, от которых грудина вибрирует. У меня есть множество поводов ненавидеть его.

Множество, мать вашу, поводов.

Но сейчас меня кроет от другого.

Она не пришла на тренировку, она не отвечает на сообщения и вообще не появляется в сети.

Растворилась в пространстве. Ты исчезла, потому что я передавил или потому что нахамил? Или ты просто боишься? Меня боишься, Яна? Почему ты, блин, не отвечаешь мне. В сеть зайди!

И что делать? Ворваться к ней в дом и требовать чего-то?

Пошлет нафиг и будет права, наверное. Ровно два дня у меня нет с ней никакой связи. Абсолютно.

Я дважды подъезжал к их загородному дому там, чтобы не попасть в поле зрения охраны.

И сидел там в засаде, ожидая, что она непременно будет выезжать.

Но нет. Ничего.

Пошел третий день, а во мне нет никакого терпения и нервных клеток. Вместо них выжженное поле ненависти и нетерпения.

Если она меня избегает, то почему из дома не выходит?

Так ли боится, в самом деле?

Охамев вкрай, решаюсь на нечто нехарактерное для себя. И пофиг, если честно.

Сдираю с рук перчатки и тут же бросаю на мат.

— Давыдов, в октагон!

— Борисыч, не сегодня. Я паллиативно потренил.

— Не понял! В октагон быстро, в спарринг.

Борисыч — это мой тренер, который зверь. Для него не существует никаких поблажек, не бывает причин “ЗАБОЛЕЛ”, есть причина “УМЕР”, но и так все равно обязан явиться. Если не хочешь, чтобы он пришел за тобой сам и принудил явиться.

В общем, этот мужик знает свое дело, и я попал к нему с большим трудом. В прошлом он чемпион, а сейчас — тренер сборной.

Берут не каждого и даже знакомства не помогут. Я пришел сюда сам и показал, что умею. Он меня молча принял, поставив ряд условий.

Выпивка и дурь — это черный лист навсегда. Эти правила я принял и работаю как проклятый.

А еще было послушание. С этим сложнее, например, как сейчас, потому что если я выйду в октагон, я убью соперника. Это финиш.

— Борисыч, не сегодня, — рычу нетерпеливо.

Он срывается с места и топает ко мне, разъяренно раздувая ноздри. Сейчас отхвачу, но я по себе чувствую. Прямо сейчас не могу. Меня клинит.

— Давыдов, сейчас в октагон полетишь с полпинка! Если ты мастера спорта получил, это не значит, что пьедестал под тобой не зашатается. Тренировки пять раз в неделю никто не отменял! И такие, как скажу я, а не такие, как захочешь ты. Что не ясно, блин?— орет благим матом, потому что имеет право.
Нормально общаться он никогда не умел, но зато благодаря ему я сразу понял, как стать лучшим.

И общаться для этого необязательно.

— У меня сегодня нестабильная нервная система. Ты сам говорил, что с ней в октагон нельзя, — волком смотрю на тренера, а он на меня с прищуром, хватает за плечо и оттаскивает в сторону. У него лапа медведя.

За глаза все и зовут его именно так.

Медведь.

— Какого черта? Причина?

— Личная.

Борисыч хмурится, отчего темные густые брови сходятся на переносице, кстати, перебитой в хлам. Он один сплошной шрам.

Грудина трещит по швам, когда в меня летит ярость тренера воображаемым огненным шаром.

— Я тебе что говорил насчет отношений? До главного турнира никаких, млять, телок. Трахай и отпускай, чтобы, проблем не было. А за две недели, чтобы на сухпае был! Ты понимаешь вообще, что тебя в профессиональный спорт возьмут только через эту победу? Херню ты понимаешь! Если из-за бабы ты вылетишь из гонки, можешь свое свидетельство МС засунуть себе в зад!

Сука.

Говорил он, а я внимал как грудничком пил молоко матери.

— Не вылечу, просто сегодня не в форме.

— Свободен, а в следующий раз я жду максимально слаженной работы, а не вот этой херни на лопате. Сопли подбери, чемпион, мать его так!

Я не в форме сегодня и по факту последние недели две. Накрыло сильнее, чем я думал. Меня подорвало и разорвало.

Вылетаю из клуба заведенный до предела. Смотрю на часы, сверяюсь с датой. Сегодня она должна быть в салоне красоты вечером.

Должна быть, а там я перехвачу ее и вставлю люлей.

Но все случается не так, как загадывается.

***

Я приезжаю к нужному месту за час до времени Х, и обосноваюсь в засаде, с нетерпением рассматривая вход в элитный салон красоты. Зачем она сюда приезжает каждую неделю, если по факту уничего не менеятся, мало мало волнует. Всегда волновало лишь то, что я мог за ней наблюдать хотя бы со стороны.

Я делаю это с особым наслаждением, получая примерно такой же кайф как от секса.

Иногда мне кажется, что сублимировать я смог бы с помощью алкоголя, но потом я перехожу в тяжёлую артиллерию и убиваю руки.

Стрелка мучительно медленно придвигается к отметке пять, но Яны нет. Ее нет и в полшестого. В момент, когда я был бы не против еще и закурить.

Жаль, что я не курил.

Даже не пробовал.
Черт.

Пульсация в висках усиливается. Стучу пальцем по рулю и осознаю, что она не приедет.

Яна как в воду канула, и чем больше я об этом думаю, тем сильнее мне хочется ворваться в тот дом и увидеть ее.

Чего бы по итогу мне это ни стоило.

Вот почему, когда наступает день Рождения бати, я буквально испепеляюсь изнутри в нетерпении ожидая гостей. Мне на всех срать хотелось, меня волнует Яна.

Мариную мясо, думаю о ней. Разжигаю огонь для шашлыков, думаю о ней.

Перманентно вращаю головой на каждый звук.

Отчетливо понимаю, что крышак у меня подтекает нехило. Если я не видел ее пару дней и уже не могу совершенно ни о чем думать, кроме как о том, что с ней и где она.

Чужая жена.

ГЛАВА 11

ГЛАВА 11

ЯНА

Я чувствую, как муж с силой сжимает мою руку и заставляет меня перекинуть ее через свою. Моральная боль сейчас ничто по сравнению с физической. Он делает это специально, чтобы я почувствовала все оттенки этой боли. Наверное, любая другая на моем месте попробовала бы остаться дома.

Вероятно, это было бы правильным решением. Я даже допускаю, что это в некотором роде единственно правильное решение.

Но не когда тебе в глаза всматривается чудовище и елейным голосом сообщает, что переломает тебе ноги, если ты не пойдешь с ним.

Это праздник его товарища. И мы сообщили, что придем, так что проявить невежливость нельзя. Моего мужа заботит в первую очередь репутация его самого, а затем я во всех самых исковерканных смыслах этого значения.

И вот я в гостях у Давыдовых и изображаю полнейшее семейное счастье, в которое не поверит только абсолютный дурак. Ведь я актриса на миллион долларов.

А потому, когда мы встречаемся взглядом с Давыдовым-младшим, я мгновенно перевожу внимание куда-то в сторону.

Боже. Он и правда жарит шашлык, одет так легко, что я в любой другой момент непременно обеспокоилась бы таким видом.

Батник, бейсболка и спортивные штаны. Наверное, ничего другого он не признает. При виде меня плотоядно улыбнулся, подтянулся в плечах.

Меня обдает кипятком. Неосознанно сжимаю руку мужа и чувствую, как он поворачивается ко мне с приторно-сладкой улыбкой на лице.

Я чувствую его реакции и реакции парня.

С одной стороны меня обжигает огнем, с другой покрывает арктическим холодом.

Они о чем-то говорят, но вижу я только наглый взгляд Давыдова-младшего.

Все остальное сливается в какофонию звуков, в одно сплошное полотно.

— Яночка, пойдем посмотришь фронт работ…

И мы уходим с женой Давыдова-старшего. Когда петля на шее освобождает меня, и я могу сделать первый вдох, почти полной грудью, мне становится спокойнее.

— Вы уже выбрали цветовую гамму, в которой хотите видеть дом?

— Яночка, я на тебя полагаюсь целиком и полностью. Из пожеланий. Я хочу одну из твоих картин повесить в коридоре. Что-то из натюрмортов, — Арианна привычно улыбается мне и поглаживает мою руку.

Мужу кто-то звонит, и он отходит к лестнице, принимая вызов и тихо-тихо отвечая собеседнику. Улыбка становится совершенно другой, полярной. Был бы мне он важен как мужчина и как муж, то я бы непременно ревновала, но в тайне я радуюсь. Если это любовница, она очень долгое время берет удар на себя, освобождая меня от очередного ярма, которой сдавит шею и превратит меня в ходячий труп.

Мы остаемся вдвоем с Арианной, и как-то неожиданно я начинаю чувствовать совершенно другой набор эмоций.

— Я сейчас не пишу. Совсем. Может что-то старых работ вам бы понравилось?

— Вдохновения нет? — понимающе кивает мне женщина, печально вздыхая.

Эти сочувственные взгляды мне чертовски знакомы.

— Можно и так сказать.

— Я бы хотела глянуть, если можно. После той выставки ничего не воспринимаю, Яночка. И я очень надеюсь, что ты вернешься к творчеству.

Я вернусь к творчеству лишь тогда, когда стану вдовой.

Мы проходимся по дому с первого этажа по третий. Они решили менять все слишком кардинально, а для этого еще и планируют переезжать. Масштабный ремонт и полная смена обстановки.
Не очень понимаю зачем, ведь их ремонту максимум лет пять, и тут даже не видно уровень износа. Нет его, по правде говоря.

— Вот здесь я бы хотела место под цветы как-то обустроить, — указывает на огромное панорамное окно, в которое упираешься, если пройти вдоль коридора. По левую и правые стороны комнаты. И только на одной висит знак “Вход посторонним воспрещен”. Сразу понятно, кому она принадлежит.

Сердце мимо воли екает, но я стараюсь отгонять наваждение.

— Я поняла вас, реализуемо.

— По комнатам, референсы для нашей спальни я скину тебе, а вот Лешку бы спросить, что он там хочет. Ты загляни, посмотри, что там. Я иногда ругаюсь с ним, что так нельзя, а он только отмахивается. В последнее время с ним сладить никак не удается. Он как с цепи…ой, ну в общем семейные у нас дела, ты извини, что загрузила.

— Да нет, неловко как-то, может пусть сам покажет.

— Яна! Сам покажет, не смеши. Он сказал, что если однажды я снесу все его в комнате в ноль, ему будет плевать, главное, чтобы было где спать. Ну ты и сама посмотри, — она подходит к двери с вывеской, явно намекающей, что входить сюда нельзя, и переводит на меня недовольный взгляд. Я не вхожу в комнату, но встаю на пороге. В то время, как Арианна все же нарушает личное пространство сына.

— Ты только посмотри! Ни шкафа, ни полочки. Матрас на полу! Груша висит, как будто мы в спортивном зале, окно без занавесок, какие-то убогие роллеты, которые он сам установил.

Белые стены, пустой пол. Тут все максимально минималистично. Кровать по-армейски просто заправлена, никаких подушек аля для якобы дизайна. Одна подушка плоской формы. В воздухе уловимы запахи цитруса и мяты.

А затем я делаю маленький шажок, переступая порог, и застреваю, ведь мой взгляд упирается в картину, которую я написала много лет назад. Так давно, что и не помнила ее уже. Застываю с раскрытым ртом, и по моей реакции, Арианна понимает, что именно повергло меня в шок.

— Единственная радость в этом бомжатнике, прости Господи!

Мурашки по телу скачут табуном, и я прижимаюсь спиной к дверному проему, в легкой панике рассматривая свою работу.

Почему…почему он ее тут установил? Сердце заходится в бешеном ритме. Я прижимаю руку к груди и стараюсь не подать виду, что меня это цепляет.

— Арианна! Телефон разрывается, — слышится голос Давыдова-старшего, и женщина неловко улыбается, берет меня за руку и коротко шепчет:

— Яночка, я на минутку!!!

Давыдова убегает, а я остаюсь в комнате, где стоит мучительно приятный запах мужчины. Именно так. Ноги почему-то ведут меня ближе к груше, от неё я двигаюсь к картине, затем к окну, а дальше останавливаюсь посреди комнаты, ещё раз сканирую пространство: здесь по большей части царит пустота. И только картина, груша и матрас на полу сигнализирует о том, что здесь кто-то живёт.

ГЛАВА 12

ГЛАВА 12

ЛЕША

Стоит вся такая высокомерная сука со своим старикашкой под ручку, что вымораживает меня попросту.

Я бы эти волосы на кулак намотал и голову назад запрокинул, чтобы вгрызаться в нее было легче.

Хочется перекинуть через плечо и унести с собой куда-то, где брошу на матрас и буду трахать до потери пульса. У себя. У нее. И чтобы кричала подо мной.

Чтобы сопротивляться сама отказалась. Чтобы в глазах видел только желание, чтобы целовала в ответ, чтобы смотрела только на меня и стонала мне в рот

Сука.

Сука.

Сука.

Когда батя ко мне подошёл и ляпнул про то, что мое особое отношение к ней видно, я охренел, конечно.

Но решил помалкивать.

Батя у меня в какой-то степени мировой, но тем не менее мы с ним часто сремся на пустом месте. Иногда не на пустом. Суть такова: он высказывает мне, а я делаю вид, что вертел это на одном месте, но по факту, принимаю во внимание.

Нет, мне не кажется, что я нелогичен.

Мне кажется, что я скорее с ума схожу с каждым, сука, днём, когда не вижу Яну. Не слышу о ней, не могу потрогать.

За эти дни меня морально располосовало без нее.

— В себя приди, — прилетает мне в спину от отца, когда я хвастаюсь за шампур, забывая, что он горячий. Кожа разъедается. Бросаю звонкое ”блядь”, и слизываю ожог.

На мой окрик оборачиваются почти все…почти, потому что Яна не оборачивается. А мне жизненно необходимо, чтобы она на меня посмотрела.

Внутренности горят сильнее, чем рука.

— Хватит мозги мне сношать, бать, — скалюсь, осторожнее переворачивая мясо.

— Ага, хватит быть здравым смыслом. Наверное, надо позволить, чтобы он тебя как букашку размазал за свою жену? Ты не думал, что опасно для жизни покушаться на нее? Да даже смотреть на нее опасно. Дышать в ее сторону нельзя. Его люди вывезут тебя в лес и поминай, как звали. Никто не посмотрит, что мы друзья семьи, сын. Не буди лихо, — сурово звучит голос отца, а у меня в голове бьёт молот о наковальню. Это ядерный взрыв, который невозможно остановить.

Ведь все, что я хочу, это ЯНА,

— Обойдусь без советов, — рычу, отмахиваясь.

А он меня за шиворот тянет.

— Может в октагоне ты его и сделаешь, а на поле жизни он тебя размажет, и я не спасу. Не воспринимай мои предостережения как шутку, — сипло шепчет он, держа меня как щенка за шкирку.

Сука.

Размажет он меня. Да пошел он нахер.

К моменту, как я подаю свежее мясо к столу, у меня давление стучит в висках ударами молота о наковальню.

— Мясо, — коротко цежу, водружая поднос на середину стола, но так, что этот поднос ровно напротив Яны. Ешь. Бледная. Моя.

Ее лицо напоминает стенку прямо за ней, и это выводит меня на бешенство. Прививать меня бесполезно. От нее не поможет ни одно лекарство. Ничего мне больше не поможет.

— Вау, а ты сына научил готовить мясо, Вов, — ублюдок скалится, обнимая Яну, а я хочу подойти и выломать ему руку из плечевого сустава. Пускай болтается как есть, всяко лучше, чем то, что то, что она вытворяет сейчас.

— Ты знаешь, он у меня самоучка. Лучше, чем у меня получается. Так что тут я не приложил руку, Кир.

— Ну все равно, пример же брал, — подлизывает ублюдок, а я впитываю в себя воздух, который наполнен ароматом Яны. На языке пробую и очень близко подступаю к опасной черте, за которой хоть потоп.

Не уверен, что смогу справиться с этим прямо сейчас.

— Я прирожденный повар и жарю мясо лучше всех, — выплевываю ублюдку в лицо.
Яна напрягается. В воздухе повисает неловкая пауза, которую Верховцев не считывает, ошибочно принимая на дерзость мальца. Бахвальство. На что еще он может рассчитывать?

Да насрать. Я начинаю рассчитывать на то,что встречу его в темной подворотне и накину мешок на голову, чтобы побыстрее вывезти из города, а еще лучше из страны нахрен. По частям.

Весь вечер проходит как в тумане, потому что все, о чем я могу думать, это Яна. И что он трогает ее все время. То за плечо, то опускает руку на талию, отчего мои кулаки сами собой сжимаются.

Тосты льются рекой, стол быстро пустеет. Разговоры распаляются, кто-то уже совсем тепленький, и сжимает мою чужую Яну сильнее.

В горле у меня разливается лава, спаливая все живое.

Тяжело дышу, наблюдая, как Островерхова осторожно берет еще один кусочек мяса. И деловито режет его на куски ножом.
Кто шашлык ест приборами? Завернуть в лаваш, припорошить аджикой и есть прямо так, но нет, она ест ровно так, как жрет ее Верховцев.

***

Я занимаюсь сталкингом, и признаюсь в этом открыто. Имею, мать вашу, полное право на это и на еще много чего, ведь эта девушка сводит меня с ума. Я подсел на нее.

Настолько схожу с ума, что повсюду мне видится она, и повсюду вдыхаю запах ее духов. Это ненормально. Я даже в клуб завалился впервые за столько лет, чисто чтобы по фану склеить кого-то и хоть немного расслабиться, но как только в нос ударили духи как у нее, а я обернулся посмотреть, не она ли, сразу у меня член упал, потому что не Яна стояла, а другая баба.

И как мне вообще сублимировать, если, сука, член не стоит на других? Если хочется только ее, а как представлю в голове, так сразу на все готов. На суррогат не покушаюсь, не могу больше.

Болезнь прогрессировала. Теперь потрахушки с первой встречной и поперечной ситуацию не спасут аж ни на сколько.

Я только опозорюсь, потому что не встанет. И это в целом можно считать еще одной травмой в моей жизни.

Ни жрать, ни спать, ни жить нормально я не могу. В зале ухуйкиваюсь до состояния “валяюсь плашмя”, на тренировках тоже. А в зале, куда ходит Яна, я вообще как приклеенный. Ко мне уже и бабы начинают липнуть, потому как мясо свежак, да и на морду я ничего такой. Бабы любят мою внешность, а Яна нет.

И вот я как истукан торчу и жду ее, блин, как Хатико. Но ее нет. День, два. Выдерживаю три, а вечером третьего дня пишу ей смс, уверенный в собственной правоте на сто процентов. Это был запрещенный прием, но он того стоил.

ГЛАВА 13

ГЛАВА 13

ЛЕША

Закурить охота впервые в жизни. Так пиздецово фигово мне не было очень давно. Кажется, что кишки наружу вылезут. Она меня заблокировала.

Просто кинула в блок. Теперь я не вижу ее фото, статуса профиля, да вообще ничерта я теперь не вижу.

Меня по спирали вращает. Хочется убивать. С силой сжимаю телефон и заставляю себя не сорваться. Просто баба, блин. Она просто баба, найди себе другую и не насилуй “мозгу”.

Но вместо этого я только и думаю о том, чтобы поехать и вломиться в дом, даже если меня потом вынесут оттуда амбалы Верховцева. И похер. И отлично вообще, я считаю. Я все равно успею его уничтожить. Мне пары минут достаточно, чтобы применить какой-то запрещенный прием и отхватить свое.

Дома появляюсь чисто чтобы поспать, и чтобы еще много-много раз посмотреть на картину, что установлена напротив кровати. Эстетическое наслаждение вровень с физическим, когда я смотрю на эту картину и думаю, что Яна ее касалась.

Она рисовала ее.

Она еще и могла делать это разной.
Например, голой.
Черт. Запрокидываю голову и со стоном бьюсь затылком о стенку. Мне капец как важно ее просто держать в своих руках. Просто, блин, прикоснуться, чтобы не сдохнуть в агонии от нахлынувших эмоций.
Я бы хотел, чтобы это закончилось. Видит бог, даже пытался. Очень пытался вытолкать ее к чертовой матери из своей головы, но снова и снова сталкивался с суровой реальностью, в которой я не могу от нее избавиться.
Раковой опухолью она распространяется по телу.

Идея подойти к стенке и долбануться о нее, чтобы не думать о Яне хотя бы гребанную минуту, не кажется мне сверхглупой.

На следующее утро я прикатываю в зал и бездумно шароеблюсь между тренажеров. Никого тренить мне не хочется. Заглядываю на периодически открывающуюся дверь и заставляю себя не взорваться.

Она обычно приходит сюда к десяти утра по субботам. Сейчас только девять сорок пять. Время есть.

Придет.

Нутром чую, что придет. Арендованный шкафчик все еще за ней числится. Абонемент оплачен до конца следующего месяца. Она не станет просто менять зал же? Сюда попасть стоит космических денег. Так что точно не станет просто футболить классное место из-за меня.

Дурак.

Ее муж деньги лопатой гребет. Не думаешь же ты, что она по факту оплаты абонемента из вредности ходить будет сюда?

В самом деле?

Нет, он скорее просто купила уже новый в другом клубе. И мне предстоит узнать, в каком.

Раскачиваюсь в нетерпении мониторя время, когда ко мне подходит какая-то долговязая девица с распущенными волосами. Нахера сюда ходить с такими патлами? Чтобы потом везде они валялись? Ненавижу, когда бабы так делают. НЕНАВИЖУ.

Соберите свою макаронную фабрику, ведь вы в зале не одни.

А еще больше меня бесят те, которые без полотенец ложаться на тренажер. Садятся на него. Или черт его разбери что еще с ним делают.

Сердце больно бьется о ребра, пока я не моргая всматриваюсь в долбанную входную дверь.

Войди же, милая.

— Привет! Ты тут? Ау… — начинает махать рукой как опахалом девица перед моим лицом. Черт.

Игнорирую, потому что это лучший выход из ситуации.

— Эй?

— Я занят.

Перевожу на нее нечитаемый взгляд и встречаю волну негодования. А ты думала, я по факту наличия тебя в этом зале должен кланяться в ноги и радоваться знакомству?

Не должен. И не буду.

— Мне сказали, что ты тренер.

— И я занят. Мест нет, — буркаю, и снова перевожу все свое внимание на входные двери. В моменте кажется, что ничего сильнее не жду, как то, что Яна все-таки в конечном итоге войдет в эту блядскую дверь!!

— Хам! Пожалуюсь на тебя руководству.

Ага.

Жалуйся. Визжи.
Мгновение, и в зал входит Островерхова, бледная как стенка, и сразу в спортивном костюме. Маленький рюкзачок перекинула через плечо и несет себя как царица. Волосы затянула в высокий хвост, раскосые глаза сшибают нахрен с ног. Меня.

Лосины плотно оплетают фигуру, которая выгравирована у меня в памяти намертво.

Ровно через три секунды ее взгляд ударяется о мой.

Она тормозит, закусывая губу, а в нее почти врезается какой-то малец, которого мне лично хочется размазать по стенке лишь за то, что он к ней прикоснулся.

В мгновение Ока оказываюсь рядом и за локоть увожу в раздевалку.

Для тренеров.

Здесь пусто, и я блокирую дверь шваброй.

А затем сталкиваюсь лицом к лицу с той, которая сводит с ума.

Рассматриваю как маньяк, потянув лыбу во все тридцать два.

— Ну здравствуй, Островерхова.

Она кусает губы и хмурится, растирая руку.

Я же не сильно не взял? Какого тогда?

— Какого черта ты себе позволяешь? — пыхтит и краснеет, вмиг оживая от ярких эмоций в мою сторону.

Вау.

Пришибает нахрен.

***

Я на полном серьезе планирую бесить ее, чтобы жрать чуть больше эмоций, которых обычно я не вижу. Это похоже на подвид мазохизма? Вероятно, скорее да, чем нет.

Яна кусает губы и часто-часто моргает, всматриваясь в меня влажным взглядом олененка Бэмби.

Так на меня не смотрел никто и никогда. Всегда прожженные взгляды проворных сук, точно знавших, что они по жизни хотят.

В башке пульсирует, и я пытаюсь заставить себя не совершать глупости, но рядом с ней глупости — это мое второе имя.

Сбивчиво дышу, делая шаг навстречу. Яна — два назад, как будто это поможет.

— Что же я себе позволяю? — хмыкаю, бросая взгляд на пустую раздевалку. Тут точно никого, а значит есть карт-бланш.

— Серьезно? Ты преследуешь меня! Кем ты себя возомнил? — краснеет еще больше, практически взрываясь от переполняющей злости.
Очень красиво злится. Я бы попробовал ее злость языком.

Пульсация становится настолько сильной, что я в моменте не слышу ничего. ощущение, как будто пропустил удар на ринге