Наказание с оговоркой

Наказание с оговоркой

Наказание с оговоркой

Я рекордсмен. Я продержался четыре года и шесть дней и все-таки тоже убил Разуваева.

Небо снова было пронзительно голубое, море искрилось. Песок к середине дня разогрелся так, что по нему совершенно невозможно ходить. Мы расслабленно лежали в шезлонгах в тени навеса. Сил хватало только на то, чтобы тянуть прохладную жидкость через соломинку, но все равно никто не уходил к себе под кондиционеры.

Я слушал, как лейтенант лениво домогается Лариски, и сквозь пальмовые листья следил, как солнце медленно движется по небосклону. Когда оно заглянет с той стороны мраморного портика, можно будет жить. Искупаться, после поесть. Поиграть. Хорошо, если сегодня проиграться в пух и прах и закончить партию глубокой ночью. Тогда можно будет проспать до полудня. Еще один день прочь.

— Иди выдери официантку на бильярдном столе, — посоветовала ему наша единственная пассия, поправляя наманикюренным пальчиком бретельку ажурного лифа. Удивительно, что Лариске до сих пор было не лень заниматься своей внешностью. Хотя… ведь чем-то нужно заниматься.

— Плохой ты товарищ — насилие над ботом входит в оговорку. А потом, я бы, может, и сподвигнулся на долгие ухаживания, но она же не будет так сладко задыхаться…

— Лейтенант Терехов, отставить слюни распускать.

Трепачи. Как им не надоест. Я с надеждой смотрел в сторону рифа. Именно оттуда иногда приходила гроза. Тогда над морским горизонтом вдруг начинали сгущаться сиреневые и фиолетовые кляксы. Небо над головой еще оставалось блеклым и выцветшим, но уже веяло прохладой, пахло влагой и безумным ветром. В далекой черноте сверкали змейки молний. Хорошо.

Но это бывает так редко. В последний раз, для того чтобы заслужить шторм и пальмы, гнущиеся под шквалистым ветром, Лариса просто перевернула пальчиком черепашонка — со спины на лапки. И все. Но второй раз это не прокатило. И вообще, нужно быть искренним. А это не так просто, как вам кажется.

Вот чего всегда было навалом — это еды, выпивки и моря. И, понятно, солнца.

В конечном счете человек всегда получает то, чего добивался, — так или иначе. Может быть, в какой-то производной от своего пожелания. Другое дело, как же это расхотеть.

***

Было обычное дежурство по городу, и мы стояли в перехвате на развязке у башни «Яростный Ответ». С того выезда, что от телецентра. Мы — это я, лейтенант Терехов, сержант Гоняева (Лариска) и, конечно, Мирон — Мирон Разуваев. Нас всегда ставили в наряды вместе. С некоторых пор пошла такая мода у руководства департамента. Создаем личность, глубоко интегрированную в общество. А значит, у каждого в жизни должны быть верные товарищи по работе.

За рулем «Гепарда» сидел чувак из этой породы, что мастерят контент для вечерних шоу, или, может, он сам в них снимается. Красавец же, необыкновенный. Брови оранжевые, весь расхлюстанный, в долгополом блестящем прикиде до колен: то ли кофта, то ли пиджак — не поймешь. Вцепился в руль двумя руками, окно открыл и нас ждет. А мы его даже не останавливали. Ему, наверное, под кайфом привиделось. Он, когда к обочине прижимался, чуть Лариске ногу не отдавил.

Ну, раз сам остановился (на воре и шашка горит… или что там), то работаем. Витек представляется, как положено, рука к берету, а мы видим — все, наш клиент, отъездился. Зрачки как у дельфина. Сержант Гоняева уже с наркоотделом по коммутатору связывается.

Разуваев стоит у задней двери, в салон смотрит и лицом бледнеет. Вижу поверх крыши «Гепарда» — нехорошо товарищу. Я сам нагнулся, заглянул… на пузатых валиках кожаного дивана стоит бумажный пакет для продуктов. Здоровенный, весь до ручек набит наличкой. Пачки с серебристыми купюрами чуть ли не вываливаются.

У меня у самого челюсть чуть не отвалилась. А Мирон родом из рабочего поселка. Кисилевск. Знаете, где это? Они там тофу выращивают. За эти деньги можно два таких городка купить вместе с их закредитованным контингентом, и еще на «Гепард» останется.

— Лариса, не надо, — говорит Разуваев. — Посмотри, он же в полной отключке. Он завтра даже не вспомнит, что за рулем был.

Мы все смотрим на деньги, потом на Мирона. Лейтенант оглядывается по сторонам и берет водителя за ухо, потом дергает его, а чувак и в самом деле ну совсем никакой — внимательно рассматривает невидимые узоры на ветровом стекле, словно и ухо не его. Ждет, когда ехать можно будет.

— Да я уже упаковщиков вызвала! — кричит Лариска. — Не дурите, ребята!

Пока мы глазами хлопали, подъехали особисты. Они быстро все сработали. Телевизионщика приняли в браслеты. Пакет — в кофр и к ним в машину. «Гепард» — на эвакуатор.

Вечером в баре было тоскливей, чем на похоронах. Мы всегда оккупируем дальний стол и гоняем шары по лузам на высадку — расслабляемся после дежурства. Так у ребят еще до меня заведено было, когда они все вместе служили в Халабе. Но в этот раз было не до того. Разуваев, прежде чем надрался, всем объяснил, что он с нами делал и в каком виде.

— Вы понимаете, как это просто было, обломщики? Вот они стояли перед вами — руку протяни, — говорил он, оглядывая всех своими уже оловянными глазами. — Не нужно ничего делать, никому кровь пускать. Чисто. Красиво.

— А если бы это подстава была? Провокация безопасников?