Часть первая. Ультиматум
Глава 1
– Эдна, просыпайся! – проворчал Грегордиан, настойчиво прижимаясь к моей спине.
– Ни за что на свете! – огрызнулась я, натягивая на голову подушку и вытягиваясь на животе. – После вчерашней нещадной сексуальной эксплуатации мне требуется больничный. И отпуск! Два отпуска!
Архонт Грегордиан отсутствовал по своим суперважным делам больше суток, которые почти полностью я провела расчищая великолепный, но запущенный сад фаворитки-дриады, в стремлении изо всех сил не думать, какой опасности может прямо сейчас подвергаться мой мужчина. Лугус, получивший от меня строжайший запрет помогать, развлекал нас обоих лекциями о неподобающем для целой будущей жены архонта поведении. Я понимающе кивала и продолжала обрезать сухие ветки, вылавливать опавшие листья из каменной чаши бассейна и драть пожухлую траву, стаскивая все это к выходу из сада. Вымотав себя, я, наконец, смогла уснуть в пустой постели, но, кажется, успела проспать всего пару минут, как матрас заходил ходуном и в живот уткнулась тяжеленная башка Бархата. Мой зверь заурчал так мощно, что все внутренности затряслись, будто я сидела на стиральной машине в режиме отжима, и стал суетливо и нахально тереться всем телом, торопясь получить больше ласки до того момента, как деспот отнимет у него контроль. Я смеялась, срываясь на взвизги и придушенное хихиканье, когда Бархат мокрым твердым носом щекотно проходился по моим ребрам. Не открывая глаз в полной темноте спальни, обласкивала гладкую, как полированный камень, шкуру везде, где могла достать. Торопливо исследовала и ощупывала вздувающиеся мощными буграми и опадающие мускулы, терлась лицом об колючие усы, чесала широкую переносицу, скользила большими пальцами по огроменным, выступающим из-под губ клыкам, вызывая новые взрывы иступленного довольного мурлыканья. Грегордиан дал нам с Бархатом минут десять, что можно было счесть необычайной щедростью с его стороны, учитывая ту свирепую жажду, с которой он на меня набросился, едва вернулся в человеческую ипостась. Я слышала, что мужчин возбуждают сражения, и мой деспот и в обычное время обладал более чем превосходным сексуальным аппетитом, но этой ночью он устроил мне просто какое-то файер-шоу нон-стоп.
– Ты знала, с кем связываешься, – фыркнул Грегордиан, прикусывая кожу на затылке сквозь волосы. – К тому же что-то жалоб я от тебя ночью не слышал. Ни одной. Если, конечно, не счесть за них твои совершенно нахальные требования. Цитирую: «Прекрати изводить меня, жестокая ты зверюга, и засунь свой проклятый член внутрь немедленно, или я умру!»
Мои щеки обдало жаром от воспоминания, до чего же он меня каждый раз доводил, и я зарылась понадежней лицом в матрас. Грегордиан взобрался поверх меня, давая в достаточной мере ощутить легкую низкую вибрацию самодовольного смеха в его груди, соприкасающуюся с моей спиной, и горячую тяжесть утренней эрекции, уютно улегшейся между моих ягодиц, но не наваливаясь так, чтобы я не могла вздохнуть.
– Смейся-смейся! Когда-то и я найду способ заставить тебя жалко скулить и умолять позволить тебе оказаться во мне, – нарочито сварливо проворчала и, просто не будучи в силах себе отказать, приподняла бедра и потерлась о пульсирующую твердую плоть. Низкий урчащий стон, требовательный толчок, карающий за дерзость, дразнящее прикосновение волосков, щекочущих мою чувствительную кожу, и стремительно подскочившая температура тела моего деспота – и вот моей усталости и сонливости как не бывало. На лице сама собой расползлась улыбка от чистейшего наслаждения, источником которого было абсолютно все в этом мужчине. Даже то, что временами бесило и заставляло отчаянно желать удушить его.
Грегордиан стремительно отстранился, чуть не вынудив меня заныть, и, отшвырнув подушку, перевернул на спину. Зажав бедра между своими коленями, он навис надо мной устрашающе хмурясь. Ладно, это раньше мне показалось бы устрашающим, сейчас я знала, что это признак его полнейшего внимания и озабоченности, направленных целиком только на мою персону.
– Эдна, ты и правда считаешь, что выглядишь жалкой, когда молишь меня о большем наслаждении? – спросил он таким тоном, словно требовал покаяться в серьезном прегрешении.
Несмотря на черный и свинцово-серый цвета, преобладавшие в интерьере покоев деспота, утреннее солнце все равно оказалось слишком ярким для моих глаз, и я прищурилась, ненасытно поглощая вид этой нависшей надо мной бесконечно любимой мощи.
– Даже если и так, это не волнует меня. И не будет задевать и беспокоить ровно до того времени, пока это нравится нам обоим. – Я, сознательно избегая его пристального изучения, прошлась взглядом от толстой пульсирующей вздувшейся вены на его шее по широкой, испещренной старыми и новыми шрамами груди вниз, прямо к блестящей влагой головке зажатого между нами члена. Но, естественно, моя уловка не сработала – Грегордиан перенес весь вес на одну руку и, обхватив мой подбородок, вынудил смотреть в его льдисто-серые глаза.
– Как она все восприняла? – Алево появился в галерее, стоило лишь Эдне скрыться за углом, и Грегордиан был уверен, что асраи не отказал себе в удовольствии подслушать его разговор с ней.
– А как, по-твоему? – усмехнулся деспот.
– Думаю, лучше, чем могла бы. Если честно, я надеялся на большее количество трагизма и категорический отказ участвовать в подобном, на ее взгляд, кроваво-развратном непотребстве.
– Кто сказал, что этого не случится, когда дойдет до дела? – нахмурился Грегордиан.
– Очень может быть. «Рассечь кожу» – надо же, какое… хм-м… гениальное преуменьшение, мой архонт. Так и вижу, как она швыряет ритуальный нож и сбегает после того, как ты предложишь ей воткнуть его тебе в сердце.
– Не слишком ли тебя радует такая перспектива, друг мой? – настороженно прищурился деспот.
– Дело не в радости, а в логике. Все происходящее, – Алево кивнул на приготовления внизу, – кажется мне излишне поспешным. И это уже преуменьшение с моей стороны.
– Я не ты, асраи. Мой выбор сделан, и дополнительного времени не нужно, а вот тебе для того же самого, похоже, и всей жизни не будет достаточно.
– Вот уж точно! Я трахаю, а не обладаю, потому как желание обладать кем-то безраздельно и есть прямой путь к тому, чтобы захотеть еще и принадлежать этому кому-то. Это не мое абсолютно точно. Ревность, необходимость меняться, дабы сделать счастливым кого-то кроме себя, страх потери и прочие милые радости! Нет уж, это не моя лига, как говорят в мире Младших.
– Я что-то пока необходимости меняться не заметил, – пожал плечами деспот.
– Вот! Частичная слепота к очевидному – это тоже одно из неизбежных последствий! Нет-нет-нет! Чур меня! – Алево замахал раздраженно рукой, словно отгоняя от себя нечто готовое прилипнуть. – И вот, кстати, о мире Младших. Ты всерьез намерен сначала связать себя с женщиной, а потом взять и отпустить ее?
– Когда закончатся причины для задержек, то почему нет? – Грегордиану и самому эта мысль не нравилась, но жаловаться он не собирался. – Насколько я знаю, после слияния ее саму наизнанку выворачивать будет вдали от меня. Эдна и двух дней не продержится и примчится обратно.
– Не забудь, что и с тобой будет то же самое! – Да что творится с вечно невозмутимым асраи, если он позволяет себе эти гримасы?
– Я мужчина и воин – потерплю, – спокойно ответил Грегордиан, вглядываясь в лицо кривящегося Алево повнимательнее.
– Все равно… разве нельзя обойтись без столь экстремальных методов окончательного завоевания уже принадлежащей тебе женщины?! – выхватив идеально натертый кубок у накрывающего столы брауни, асраи взвился на пустом месте: – Ты что не видишь, что он в пыли?! Если приготовления идут в чрезмерной спешке, это еще совсем не значит, что вам позволено относиться к своим обязанностям спустя рукава!
Брауни шарахнулся от всегда невозмутимого ближайшего помощника архонта, изумленно разглядывая кубок, который тот в сердцах швырнул обратно на его поднос.
– Друг мой, а может, ты уже прямо скажешь? – усмехнулся деспот столь непривычной нервозности лучшего друга.
– И скажу! – сверкнул Алево глазами и вызывающе опустил голову, словно бодливый уриск, выставляющий огромные рожищи перед атакой. – Можешь меня потом швырять, сколько влезет! Буду только рад отсутствовать на обряде! Я еще кое-как могу понять моногамию и отказ от возможности иметь наследника, хоть по мне – логичнее избрать собственное потомство, а не женщину. Но я никак не могу понять то, что ты готов пожертвовать более чем половиной отпущенного тебе Богиней времени! Эдна – человек, Грегордиан!
– Я помню, Алево, – приподнял бровь деспот, будто подначивая помощника.
– Если Богиня соединит вас, представь, сколько лет, которые ты мог бы жить и здравствовать, уйдут к ней! – продолжил асраи безуспешные попытки накрутить его.
– И прекрасно! Так у меня будет гарантия, что мне не придется однажды начать жить лишь воспоминаниями о ней!
– Ар-р-р-р! – запрокинул голову Алево под взглядом деспота, которого его реакция неожиданно не выводила из себя, а забавляла. – Не понимаю я!
– Если несколько ударов об стену или полет из окна облегчат твой мыслительный процесс, я с удовольствием пойду тебе навстречу! – уже открыто веселился Грегордиан.
– Нет уж, лучше я пойду отсюда с твоего позволения, мой архонт! – продолжая хмуриться и раздраженно кривиться, преувеличенно поклонился Алево.
Грегордиан отпустил его жестом и, еще раз обозрев весь фронт приготовлений, отправился в башню. День стремительно катился к вечеру, и его тело тоже должно быть подготовлено. Сделав несколько быстрых шагов, он невольно замедлился. Может, Алево и прав насчет внутренних изменений. Ведь раньше ему бы и в голову не пришло подумать о том, что Эдне явно не понравится, что готовить его к ритуалу будут чужие женские руки.
Вернувшись, он как раз застал момент, когда брауни уводили Эдну в ее покои. Не было похоже, что за время своих раздумий она преисполнилась оптимизмом по поводу предстоящей церемонии. Скорее уж наоборот. Может, сейчас как раз и пришло время воспользоваться ее советом о пользе этого идиотского «тактического отступления»? Само собой, в сражении Грегордиан отвергал подобное однозначно и категорически, но слияние, через которое им нужно пройти, – это ведь полная противоположность сражению. Что если вернуться к этому вопросу попозже, потратив больше времени на моральную подготовку Эдны, будет умнее и приведет к удачному исходу гораздо эффективнее, чем его упрямое желание довести все до конца немедленно? Эдна, бледная и неприятно отстраненная, кратко взглянув на него, отвернулась и пошла мимо вслед за брауни, а в глубине его груди зародилась возмущенная вибрация, вылившаяся глухим рокотом наружу. Нет, они попробуют и сейчас, и, если понадобится, потом, тут же решил Грегордиан, настигая ее за пару шагов и разворачивая к себе. Он не оставит ей возможности отстраняться от него ни физически, ни душевно. Эдна еще не знает, но слияние со временем взрастит между ними связь, которая избавит его от необходимости угадывать ее эмоции. Каким же проклятым облегчением это будет. Грегордиану не придется насиловать себе мозг, подбирая слова для собственных к ней чувств. Вот где настоящая пытка для мужчины. Особенно для него, учитывая, что подобному он вообще не считал нужным уделять хоть каплю своего внимания. Женщины появлялись и исчезали по мере того, как он испытывал в них потребность, о чем тут говорить? Но с Эдной все было не так. Вопрос об ее исчезновении не стоял, пожалуй, никогда, но этой женщине все время надо с ним о чем-то говорить. Нет, не о чем-то. Об этих самых чувствах, об отношениях, что бы это ни значило. И самое парадоксальное, что он сам, чем дальше, тем больше втягивался, начинал потакать этому все с меньшей неохотой, потому что когда Эдна молчала вот так, как сейчас, Грегордиану становилось неуютно в собственной коже. Невесть откуда взявшаяся интуиция орала, что молчаливая Эдна – это плохо. И поэтому слияние жизненно необходимо ему. Он сможет читать Эдну, она же без всех этих каверзных слов будет ощущать его безошибочно. И, возможно, это позволит ей научиться не испытывать предел его терпения так часто. Оказаться перед ней слишком открытым Грегордиан не опасался. Эдна – человек, и у нее уйдут годы и годы на то, чтобы научиться улавливать не только те эмоции, что он захочет ей показать, но и те, что он пожелает скрыть. А пока же… пока придется открыть рот и что-то сделать с этим замкнутым выражением лица его женщины.
– Ты ведь не можешь отвергнуть супружеское слияние. – Ану встала на пути Дану, как только та перешагнула грань, отделяющую разреженное пространство так называемого мира Старших от Изначальной гамады.
От Богини во все стороны полились волны удовлетворения и облегчения, едва она сбросила столь угнетающую физическую форму. Сдерживать свою сущность, заковывая ее в осязаемую плоть, чтобы просто не убить смертные творения мгновенно самим фактом своего присутствия – это чрезвычайно обременительно и даже где-то болезненно.
– М-хм-м. Могу, если сами о нем просящие не готовы.
– Это не тот случай, ты же знаешь, сестра, – Ану указала сквозь подрагивающую стену барьера перед ними на дини-ши, который продолжал неистовствовать, отчаянно умоляя свою Богиню, что уже совсем не слушала его.
– Может быть. – Дану едва удостоила взглядом мужчину.
– Ты зовешь его «дитя», Дану. Но разве пристало родителю лгать своему ребенку?
– Все родители лгут своим чадам, уж поверь, – отмахнулась Богиня.
– Пусть так. Но их ложь – попытка защитить от ненужной боли, от жестокой реальности, от возможных разочарований. Ты же делаешь прямо противоположное!
Дану сосредоточила все свое удушающее внимание на той, кого она решила теперь считать сестрой. Сущность Ану замерцала, выдавая дискомфорт, но уступать она явно не спешила.
– Много ли у тебя детей, чтобы знать хоть что-то об этом? – желчно спросила Богиня, зная, что вонзает воображаемый нож туда, где и так болит почти вечность. – Хм… а привыкнуть звать тебя сестрой не так просто, как я думала, Ану. И твоя привычка совать свой нос в мои дела совсем не способствует этому.
– Это угроза, сестра?
– Угроза – это то, что ты собираешься воплотить в жизнь при определенных условиях или их отсутствии. Остальное – лишь невинная манипуляция, дорогая.
– Невинная? Сказать мужчине, что отнимешь жизнь его возлюбленной, невинно?
Конечно, Ану не смела выплеснуть на нее свое негодование, но Богиня отчетливо чувствовала его яростное кипение.
– Тебе прекрасно известно, что искрой, дарованной ему или любому другому своему творению при рождении, я больше не распоряжаюсь.
– Мне – да, но вот этому дини-ши – нет.
– В том-то и состоит все веселье!
– Веселье, сестра? Это испытание, жестокое причем. Разве эти двое не заслужили того, чтобы хоть немного отдохнуть от них?
– И это ты мне говоришь о жестокости и бессердечных испытаниях, Ану? – приблизилась Дану, давая почувствовать силу дремавшего, но совсем не исчезнувшего гнева. – Не ты ли обрекла целую расу моих творений на уничтожение? И не твоя ли заслуга в том, что все дини-ши поколениями проходят через испытания?
Может, она и сделала эту странную вещь… Простила Ану. Но не забыла уж совершенно точно. Названная сестрой вся съежилась, излучая интенсивное чувство раскаяния и ничего не отвечая. Да и что ей возразить?
– Я намерена преподнести им дар, такой, о каком они и просить меня не смели! – отступила Богиня, освобождая собеседницу от тяжкого пресса своей энергетики. – Но пусть сначала покажут, что его достойны!
– Тогда это никакой не дар, а просто твоя милость, за которую будет заплачено с их стороны сполна! – возразила Ану.
– Пусть так! Какая разница! В любом случае вмешиваться тебе я запрещаю!
– А что если они не справятся без помощи?
– Значит, так тому и быть! – отрезала Дану.
– Ну почему ты просто не скажешь им или не разрешишь сказать мне? – Ану почти умоляла, приводя этим Богиню в замешательство. – Дини-ши живьем себя съест, пока поймет. Он ведь мужчина, а им свойственно сразу предполагать худшее и не видеть очевидного.
– Разве тебе не доставит удовольствия наблюдать, как он будет ломать себя и усмирять свою гордыню?
– Нет.
– А вот думаю, человек с тобой не согласится. Осознать, что мужчина должен переступить через себя, чтобы иметь шанс быть с ней всегда, разве это может не наполнить женщину удовлетворением?
– Она его любит. Его страдания никогда не смогут сделать ее счастливой, – упорствовала Ану, и это исчерпало терпение Богини.
– Страдания закончатся. И хватит об этом. Все будет так, как я задумала. Я хочу чего-то нового, и я это получу.
Ану застыла, тщательно всматриваясь в саму сущность Дану, а потом вспыхнула шокированным осознанием.
– Дану… Нет! Ты хочешь забрать его себе?
– Что значит «забрать»? – фыркнула небрежно Богиня. – Все в этом мире и так мое! Появляется на свет, живет и умирает по моим законам. Похоже, все стали об этом забывать, и ты в том числе.
– Значит, это месть за неподчинение?
– Дини-ши мне должен. И человек тоже. И я желаю стребовать долг так, как считаю нужным, при этом оставаясь еще и чрезвычайно щедрой и милостивой в целом.
– Что же, ты в своем праве, сестра, – неожиданно легко смирилась спорщица и стремительно стала убираться с пути Дану. Но поздно, Богиня заметила проблеск непримиримого несогласия в ее ауре и тут же выбросила поток энергии, надежно захватывая непокорную.
– Ты ведь не уймешься, сестричка? – рассмеялась она. – И испортишь мне все развлечение.
Ану молчала, не смея солгать, не тогда, когда Дану может читать ее всю из-за прямого контакта.
– Что же, тогда мне придется принять меры, – продолжила Дану. – Посиди-ка ты внутри Завесы, пока все не закончится!
Ану не делала попыток вырваться – не ей тягаться в силах с самой верховной Богиней – и просто наблюдала, как та создала в гамаде односторонний тоннель, который запрет ее в теле Завесы.
Бархат толкнул меня своей широкой мордой и стал тереться мокрой шкурой, низко мурлыча и уговаривая успокоиться. Пару минут все его внимание было сосредоточено на мне, а я набиралась смелости взглянуть на Илву. Я знала, что увижу в ее глазах. Неоспоримое подтверждение того, что Грегордиан действительно снова был со мной груб и жесток, и нельзя малодушно сделать вид, что ничего этого не случилось или все не так, как могло показаться. Никаких отговорок и оправданий. Мужчина, с которым я была готова соединить свою жизнь и душу навечно, опять внушал мне страх. А так ведь не должно быть. Что же это за вечный союз, если теперь я только и буду думать о том, что в любой момент необъяснимый приступ ярости деспота обрушится на меня? Нет, роль вечно вздрагивающей и озирающейся жертвы не для меня.
– Во имя Богини, Эдна, что же ты натворила! – Шепот Илвы прервал набирающий силу поток моих невеселых мыслей, и однозначный страх в ее голосе заставил меня резко обернуться.
Но не я одна среагировала. Бархат мгновенно напрягся и, вскинув огромную башку, зарычал глухо и жутко угрожающе, буквально придавливая девушку к месту тяжелым взглядом.
Илва стояла в нескольких шагах от бассейна – глаза широко распахнуты, лицо застывшее и гораздо бледнее обычного – и одной рукой что-то судорожно нащупывала в складках платья. Тот самый кинжал, который приставила мне к горлу при первой нашей беседе? Не могла же она всерьез намереваться угрожать зверю им? Это же чистой воды самоубийство!
– Успокойся, Илва! Все нормально, Бархат не тронет тебя! – заверила ее, и в следующий миг зверь выпрыгнул из воды и жутко оскалился, полностью опровергая мои слова.
Илва стала очень медленно и плавно отходить назад, пока я, закричав от неожиданности, неуклюже карабкалась из бассейна, а Бархат рычал все громче и страшнее, опускаясь ниже на лапах, как перед атакой. Язык его тела был беспощадно понятным: Илва – враг, и сейчас она умрет.
– Нет, Бархат! Не смей! Свои! Нельзя! – Я в панике несла какую-то ахинею и бросилась ему на спину, обхватывая руками морду и закрывая ладонями глаза.
Бархат замер, но не расслабился ни капельки.
– Уходи отсюда! Сейчас же! – приказала я Илве.
– Ты с ума сошла, Эдна! Он не отпустит меня теперь! Ты подписала мне смертный приговор, а может, и себе самой! Почему не остановилась, когда еще могла?
Я мало что восприняла из ее тирады, как-то было не до того, потому как от звука ее голоса зверь опять вернулся в боевой режим и мягко попытался стряхнуть меня. Как бы не так! Эмоции придали мне сил, и я держалась словно клещ.
– Уходи! – завопила, когда Бархат тряхнул меня сильнее.
– Нет смысла! Я покойница! Из-за тебя! – Эти слова были последней каплей для зверя.
Он дернул всем своим мощным телом, и я слетела на пол, словно была невесомым листом, случайно приставшим к его шкуре, и тут же бросился на Илву.
В ужасе и бессилии я закричала, ожидая услышать кошмарные звуки убийства, но вместо этого вдруг наступила тишина. Илву я видеть не могла, Бархат сбил ее на пол в прыжке, и сейчас она полностью находилась под его здоровенной тушей. Совершенно неподвижной, надо сказать, тушей.
– Помоги мне, Эдна! – раздался хриплый и натужный голос Илвы, и я, поскальзываясь, метнулась к ним.
Бархат, не подавая никаких признаков жизни, лежал поверх тела Илвы, прижимая ее всей своей немалой массой.
– Боже, ты его…
– Усыпила! – перебила меня Илва, отбрасывая прочь удушливый ужас, схвативший меня за горло. – Ну помоги же!
Опомнившись, я стала толкать спящего Бархата в бок до тех пор, пока он не свалился с девушки. Упав, он вытянулся на полу и, дернув пару раз лапами, громко засопел, явно не собираясь пока просыпаться. Вся его переносица и половина морды были покрыты какой-то зеленоватой пылью, остатки которой Илва сейчас старательно оттирала с ладони.
– Как ты могла поступить так глупо?! – тут же накинулась она на меня вместо благодарности, едва оказавшись на ногах. – Тебе следовало согласиться с ним во всем, признаться, что хотела отомстить, да в чем угодно, но не вытворять такое! Да еще и при свидетелях! Как вообще ты умудрилась заполучить такую власть над зверем дини-ши?
Пережитый страх от ее слов обратился в возмущение. Она точно присутствовала при происходящем? Или у нее с головой непорядок?
– Ты что, ослепла? Архонт напал на меня и стал нести всякую безумную чушь!
– Напал он на меня, – ткнула себе в грудь Илва, указывая на разорванную ткань. – Причем по твоей вине!
– И в чем же я это виновата? Разве это я вломилась к нему с дикими обвинениями?
– Ты продемонстрировала ему собственную неоспоримую власть над ним, идиотка! И сделала это при мне!
– И что с того? Я защищалась!
– Ну не будь же ты такой дурой, Эдна! – Илва сжала кулаки, будто остро хотела мне двинуть. – Твой мужчина – архонт Приграничья! Приказы ему смеет отдавать лишь сиятельная чета, но даже у них нет власти заставить его обратиться просто потому, что они этого хотят! Ты соображаешь, какую огромную уязвимость показала мне, призвав его зверя, да еще и против воли самого деспота?! Он не успокоится, пока не прикончит меня, да и на твоем месте я бы не чувствовала себя в безопасности!
– Он остынет, и я все ему объясню, – даже для собственных ушей я прозвучала не слишком-то уверено.
Призывая Бархата, я не думала о последствиях и действовала чисто на инстинктах, но вот сейчас это мне действительно стало казаться очень плохой идеей, особенно когда вспомнила взгляд Грегордиана перед обращением. Будто я предала его.
– Остынет? – фыркнула Илва. – Сначала непонятно что привело его в бешенство, потом ты унизила, принудив обратиться, потом я отправила его вздремнуть от сонной пыльцы. Знаешь, на то, что он проснется в хорошем настроении и склонен будет тебя слушать хоть секунду, прежде чем в бешенстве свернуть шею, я бы не рассчитывала.
– То есть вы все просто стояли и смотрели, как дракон похищает мою будущую жену, и ничего не сделали? – Низкий голос архонта звучал обманчиво спокойно во внутреннем дворе Тахейн Глиффа, пока он пристально рассматривал засохшие пятна драконьей крови на древних камнях.
Крови, которой было возмутительно мало, на его взгляд. Он бы предпочел стоять в ней по щиколотку, наблюдая, как вероломный ящер бьется в конвульсиях, издыхая у его ног. Конечно, в глубине души Грегордиан знал, что драконьему ублюдку не было никакого дела до его женщины и насильно он ни ее, ни тем более Илву, перед которой благоговел, не забрал бы. Драконы и этот их до смешного неодолимый трепет перед своими единственными! Но прямо сейчас ему больше нравилось думать, что проклятый принц дерзко украл ту, что принадлежала ему, архонту Приграничья, нежели смириться с фактом, что Эдна сбежала от него по собственной воле. Потому как в противном случае деспоту придется признать и то, что он был в этом повинен. Хотя бы частично. А пока он не готов ощутить себя виноватым, несмотря на то, что его зверь беленился и буквально рвал его жесточайшими упреками изнутри. Если Грегордиан пойдет у него на поводу и допустит полное осознание совершенной отвратительной ошибки, то взорвется. Снова.
***
Вновь покои Эдны, недавно отделанные и обставленные, лежали в руинах. От дверей даже щепок не осталось. Ничтожный откуп его гневу. Вырванный из липкого густого оцепенения, вызванного сонной пыльцой, шумом, который устроили его воины, принесшие дурные новости, деспот, естественно, позволил своей злости излиться на все окружающее. Всего лишь вещи, ничтожное барахло, ни одной сломанной ничьей кости, ни капли пролитой крови. Алево не появился, чтобы, как всегда, стать громоотводом и усмирить его своими заумными речами, коих деспот, впрочем, никогда не хотел слышать, но по необъяснимой причине слушал. Лишь когда его неконтролируемая ярость частично иссякла, Грегордиан узнал, почему не пришел его ближайший помощник. Асраи – единственный, кто действительно пытался остановить Эдну и свести нанесенный своим архонтом ущерб к минимуму. Он всегда так делал. Хоть раз Грегордиан сказал вслух, насколько ценил это? Или произнес это осмысленно про себя? Какая сейчас, к проклятым созданиям, разница? У него были более срочные проблемы, чем запоздалое признание заслуг извечного укротителя его крутого нрава. Слияние не состоится в срок, а значит, жизнь Эдны повисла на волоске. И осознание этого моментально отодвинуло далеко в сторону его недавнюю ревность к неизвестному ублюдку, который, по сути, уже ходячий мертвец, и ярость за беспардонную манипуляцию Эдны его зверем. Не хотел бы ей подчиняться – не послушался бы ее призыва! Его сволочная вторая ипостась далеко не всегда ему самому полностью была подвластна и раньше, но с появлением Эдны это перешло все допустимые границы, и, похоже, она это прекрасно поняла, прибрав контроль над ним в свои, оказывается, совсем не слабые ручки. Долбаный, к дварфовой матери, Бархат, становящийся по единому слову Эдны покорным и дурашливо-ласковым, словно несмышленый детеныш, в одно мгновение и свирепым ее защитником – в следующее. Теперь он, выходит, больше ее зверь, нежели его собственный. Но с этим Грегордиан разберется позже. Как и с тем фактом, что Илва стала свидетельницей наличия столь мощного рычага воздействия на самого архонта Приграничья. Никто не должен был узнать, что по щелчку пальцев Грегордиан становится ручной собачонкой своей женщины. Сам он сейчас, находясь в адекватном состоянии, мог кое-как пережить подобное открытие. Его власти над Эдной куда больше, чем ее над ним, и деспот нашел бы способ навсегда отучить упрямую женщину от желания играть в повелительницу зверя. Но все это должно было остаться строго между ними. Впрочем, никуда бывшей невесте от него не деться, и никакой дракон не поможет. Он отплатит ей за вероломство и за проклятую пыльцу, от которой до сих пор трещала голова и сводило спазмами желудок. А если откроет рот и разболтает об увиденном – выследит и прикончит каждого, кто будет настолько глуп, чтобы услышать. Велев поднять всех до единого фоетов на поиски беглецов и Алево, Грегордиан выгнал воинов и слуг прочь из их с Эдной башни и стал взывать к Дану. Он звал и звал до хрипоты, не получая ответа, и без конца повторял одно и тоже:
– Дану, всемогущая и щедрая! Эдна сама отвергла слияние со мной! Наш с тобой договор мной не нарушен! Не отнимай у нее искру!
Но Богиня молчала и ничем не выдавала своего присутствия до тех пор, пока он не перешел от униженных просьб к отчаянным мольбам. И только тогда в пустоте покоев, в которой беспокойно метались лишь звуки его собственного голоса, раздалось:
– Ты услышан, неразумное дитя!
И на этом все. Ни пояснений, ни новых условий, ни наказания. Поняв, что больше ничего не добьется от потерявшей к нему интерес Дану, Грегордиан уже тщательно осмотрел разгромленные им покои и только тогда понял, что Эдна не просто так ушла. Она прихватила часть из подаренных им украшений. А значит, скоро возвращаться не намеревалась. Возможно, вообще никогда по собственной воле. Хотя, может, все дело в том, что она никогда и не планировала с ним оставаться? Женщины есть само воплощение коварства, притворства и непредсказуемости – уж это он усвоил прекрасно. Что если он все же прав в худших предположениях и все то тепло, которое он видел глазах, порывистость и непреодолимая тяга к нему в движениях, трепет и неутолимая жажда в прикосновениях и однозначная преданность в поступках Эдны – лишь издевательское отражение его собственного глубоко спрятанного неистового желания быть любимым ею? Нет, Грегордиан не собирался снова поддаться безумному приступу своего тотального недоверия ко всем вокруг. Только не сейчас. Или это точно приведет к жертвам и разрушениям, бесполезным по своей сути. Ничего из этого не имеет значения. Он вернет Эдну назад, хочет она этого или нет. В его жизнь, в его постель, не важно, в каком качестве, но иной судьбы у нее не будет. Сбежит – настигнет снова, предаст – накажет, а после с легкостью простит, но никогда, никогда не отпустит. Что касается условия Богини… если он сделает так, что Эдне просто в голову не придет желать другого, то и условия Дану он не нарушит. Грегордиан еще раз обвел взглядом разгромленные покои и решил, что восстанавливать их не будут, и только после этого спустился во двор.
Часть вторая. Свобода?
Глава 6
Отдышавшись и со стоном усевшись, я огляделась по сторонам. Судя по всему, далеко не мягкая посадка произошла где-то посреди фейри-джунглей, ведь перед падением мы какое-то время летели над сплошной зеленью. Учитывая драконью гиперскорость, мы могли углубиться в здешний лес на многие километры. В любом случае ни малейшего понятия, где мы находимся и покинули ли владения Грегордиана, у меня не было. Как и о том, что за чудища любого размера могут выскочить из непроходимых, на первый взгляд, зарослей вокруг и каким способом захотят нас сожрать.
– Эдна, ты жива? – Илва прокашлялась в нескольких метрах от меня, и, реагируя на ее голос даже в бессознательном состоянии, дракон глухо заворчал и дернул здоровым крылом, едва не угробив меня.
– Относительно! – ответила я, отползая от беспокойного громадного раненого и в то же время пытаясь держаться подальше от ближайших кустов, где вполне могла сидеть какая-нибудь желающая прикончить меня фейри-хрень.
– Почему Раффис не обращается? – спросила я, глядя на то, как Илва бесстрашно обошла своего дракона и с натугой вытащила из раны так и торчавший там клинок Алево.
– Наверное, не может, – пожала плечами девушка. – Если ты думаешь, что я очень хорошо разбираюсь в драконах, то вынуждена тебя разочаровать. Скорее всего, когда ты без сознания, безопаснее находиться в драконьей форме, нежели в человеческой. Для него безопаснее.
– Что ты хочешь сказать?
– То, что его здоровенная туша на единственной поляне посреди леса – прекрасный ориентир, позволяющий легко найти нас, – нахмурилась девушка, явно что-то решая для себя.
– Не могу не согласиться. Но не можем же мы бросить его тут одного?
– Знаешь, еще совсем недавно я бы даже дважды не подумала. Никто не имеет значения, кроме тебя самой и твоих интересов. – Илва метнула на меня откровенно раздраженный и даже осуждающий взгляд сквозь шейные шипы Раффиса, напоминающие сейчас устрашающего вида разделяющий нас забор. – Но с твоим появлением, после всех разговоров и наблюдения за твоим странным поведением меня стали посещать несвойственные мысли. И прямо сейчас я действительно осознаю, что не могу уйти и бросить этого дракона. Не представляешь, как это злит и обескураживает. Но я стараюсь найти собственному нелогичному поведению практическое обоснование.
– И как, получается?
– Стараюсь убедить себя в том, что наличие столь сильного и преданного защитника, каким является Раффис, когда здоров, оправдывает тот риск, которому мы подвергаемся, оставшись рядом с ним.
– К тому же драконы летают в разы быстрее фоетов, и нас не могут найти так уж быстро, – добавила я свои «пять копеек», потому как в самом деле: уйти и оставить раненого дракона одного, спасая свои шкуры (пока в переносном смысле), тогда как он, не сомневаясь, уже пожертвовал целостностью своей ради нас – это нечестно и не по-людски. Ладно, я тут была лишь балластом, и рисковал он ради своей единственной, но нынешнего положения вещей это никак не меняло. А может, еще все дело в том, что сделать этот шаг – перейти в мир Младших – казалось мне чем-то пугающе окончательным, и теперь, когда горячка после побега стала отпускать, что-то внутри малодушненько заныло, что к такому я вовсе не готова. Еще денек, хотя бы несколько часов, и тогда конечно…
– И это тоже. – Илва быстро вернула себе обычное самообладание и стала рыться в своей котомке с сюрпризами. – К тому же, пока мы держимся рядом с ним, никакие хищники нам не страшны. Вряд ли найдутся среди них настолько ненормальные, чтобы рискнуть приблизиться к дракону. Но с выздоровлением нам придется его поторопить.
Отыскав в тайных глубинах какой-то мешочек, Илва позвала меня:
– Эдна, иди сюда, нужно остановить ему кровь и укрыть раны.
Укрыть? Интересное определение повязки. Я осторожно и с запасом расстояния обошла здоровенную рогатую морду – мои ноги обдало необычайно горячим дыханием дракона – и встала туда, куда кивнула Илва. Господи, а Алево постарался на славу, просто как какой-то чертов мясник… Хотя думать о нем плохо, даже глядя на эти жуткие повреждения, у меня не выходило. Как, впрочем, и представить, как можно перевязать ранения такой площади. Тут целые простыни нужны, никак не меньше!
– Держи это и понемногу, струйкой сыпь мне на руки, Эдна. – Вручила мне Илва тот самый увесистый замшевый мешочек с завязками.
Я развязала тонкий шнурок и заглянула внутрь, чтобы увидеть очередной порошок, на этот раз грязно-белого цвета.
– Не вздумай вдохнуть! – строго предупредила меня Илва. – Откачивать тебя мне нечем! Давай, не медли, время дорого!
Она сложила ладони лодочкой прямо над ближайшим глубоким, длинным, кровоточащим порезом и кивнула мне. Отстранившись на всякий случай подальше, я стала потихоньку сыпать порошок, а она экономно и аккуратно распределяла его по всей поверхности раны. Едва коснувшись крови, белая субстанция сначала шла голубоватыми мутными пузырями, а потом быстро приобретала консистенцию очень густого желе, которое прямо на глазах покрывало больное место сплошной пленкой, при этом заметно стягивая края раны и буквально запечатывая ее. Эффект просто потрясающий.
– Выходит, ты умеешь не только усыплять и травить, защищаясь, но и лечить, – пробормотала я, завороженная процессом.
– Умею, – не отвлекаясь, подтвердила девушка. – Вот только, когда вокруг одни фейри, этот навык выглядит бессмысленным и способным вызвать у них лишь насмешку.
Да уж, отношению к медицине в этом мире я уже успела стать свидетельницей. Интересно, если бы Илва вмешалась в ситуацию с Ерином, то, может, мне и не пришлось бы ощутить себя спиралью в лампочке накаливания, готовой лопнуть от чрезмерного скачка напряжения. Все же стоит как-то менять это категоричное отношение к лечению здесь. Что это за идеология – или выжил, или умер? Тем более что, оказывается, методы повысить шансы существуют. О-па! Стоп, Аня! Ты о чем сейчас? Мы уходим из этого чертова мира Старших, помнишь? Уходим, а не пытаемся изменить его к лучшему!
– АЛЕВО! – Яростный рев архонта Приграничья сотряс древние камни Тахейн Глиффа и заставил брауни спешно искать укрытия, убираясь с пути разгневанного владыки. – Во имя всех проклятых созданий, асраи, тебе лучше выйти добровольно!
– А разве я пытался скрыться? – Обнаженный по пояс и уже абсолютно здоровый Алево благоразумно вышел из дверей своих покоев, желая избежать возможных разрушений внутри. В конце концов, он не один год тут обживался и весьма трепетно относился к интерьеру и милым симпатичным вещичкам, которыми себя окружал, потворствуя вечному стремлению его расы к эстетству. И отдавать все это на откуп гневу Грегордиана ему не хотелось. Все же его кости, если уж на то пошло, способны срастись за пару дней, а вот хрупкий антиквариат восстановить будет гораздо сложнее, даже прибегнув к магии.
Архонт налетел на него, словно бирема, потерявшая управление в жуткий шторм, и остановился, лишь практически столкнув их лбы, неистово выдыхая и убивая взглядом.
– Твой проклятый артефакт ничем не помог! – излил на Алево свой гнев деспот, почти оглушая.
– Могу я высказать предположение, что переговоры с Эдной пошли… м-м-м… не по тому сценарию, что был выстроен в твоем воображении?
– Никаких переговоров не было!
– Смею спросить – почему?
– Потому что она сразу отказалась сказать мне, где она! О чем же еще говорить тогда?
– То есть… проклятье… Грегордиан, ты же не хочешь мне сказать, что просто явился в ее сон и потребовал выложить тебе сразу, где она? А как же соблазнение, внушение чувства безопасности, дипломатичность, о которой мы говорили?
Грегордиан, издав какой-то глухой рокот, резко отшатнулся от Алево и развернулся, избавляя его от визуального давления.
– Уж поверь, я соблазнил ее настолько, что мы оба едва не кончили! – Деспот, говоря, поднял руки и уставился на свои раскрытые ладони, будто недоумевал, почему они прямо сейчас не касаются тела его женщины. – И я весьма дипломатично попросил – заметь, не потребовал – сказать, куда их занесло, чтобы забрать ее.
– Я так понимаю, о самой причине бегства ты не соизволил спросить?
– Да к ноггловым сучкам эти вопросы, когда Эдну в любой момент могут сожрать или покалечить! – снова взорвался Грегордиан, взмахнув руками. – Неужели нельзя разводить все эти сопливые разговоры уже после того, как она будет здесь, в безопасности? Впереди у нас целая вечность для дурацкой трепотни!
– Вынужден тебя разочаровать, мой архонт, но по какой-то немыслимой причине с женщинами такой подход срабатывает далеко не всегда. – «Почти никогда» Алево оставил при себе. Разве что на заднице упрямицы уже практически смыкаются челюсти какой-нибудь твари, и она сама запрыгивает тебе на шею в поисках защиты, вопя, что была не права, решив вильнуть дерзким хвостом, как флагом независимости. Или, как в его случае, взмахнуть голубыми крыльями.
– Чушь! Женщины не стремились бы заполучить влиятельных и сильных любовников, если бы не думали о защищенности и прочих плюсах, которые дает покровительство такого мужчины!
– Грегордиан, – асраи потер лоб, предчувствуя долгие препирательства со своим другом и повелителем, которые всегда могли закончиться членовредительством, – не путай рассудочный выбор максимально выгодного варианта и то, что у вас с Эдной!
– Это ты о том, что возможности выбрать меня или другого я ей не предоставил? – мгновенно набычился дини-ши.
– Можешь меня, конечно, ударить, но ты рассуждаешь глупо, сворачивая в эту сторону. Уж в том, что будь у Эдны на выбор все мужчины двух миров, она все равно смотрела бы только на тебя, я абсолютно уверен. Она больна тобой на всю голову и остальные части организма, неизлечимо и смертельно. – «Так же, как и ты ею» хитрый асраи тоже счел за благо проглотить. – Я же говорил о том, что все между вами замешано на эмоциях и чувствах, а совсем не на велениях разума и взвешенных решениях.
– А из этого, значит, следует, что мне нужно поговорить с ней о погоде и еще какой-нибудь ерунде, прежде чем спросить о местонахождении? – пренебрежительно скривился деспот.
– Вот о чем я! – позволил себе каплю раздражения Алево. – Ты хоть спросил «почему»?
– Ты, случайно, заранее с ней не сговорился? – подозрительно прищурился Грегордиан.
– Мой архонт, в последнее время ты вообще не давал толком общаться с твоей женщиной. А, между прочим, напрасно!
– Ключевое слово тут, как ты правильно заметил, Эдна – МОЯ женщина! И я не какой-то жалкий слабак и недоумок, чтобы поручать кому-то решать проблемы, возникающие между нами!
– Согласен полностью, Грегордиан. Но позволь заметить: пока ты не продвинулся. И до тех пор пока так и будешь давать понять Эдне, что считаешь толкнувшие ее на побег причины ерундой, с места и не сдвинешься.
– А ты, значит, полагаешь, что они не чушь, по сравнению с теми угрозами, которым она подвергается прямо сейчас? – язвительно осведомился деспот.
– Мое-то мнение в этом вопросе полностью совпадает с твоим, Грегордиан, но вот Эдне знать это не обязательно! Когда есть дикая смесь из влюбленной женщины и ее задетых чувств, инстинкт самосохранения неожиданно теряет свою главенствующую роль в руководстве действиями этой особы. Хотя справедливости ради надо сказать, что мужчины в таком же состоянии недалеко от них ушли.
– Хочешь указать на кого-то конкретного? – тут же напрягся деспот.
– Вовсе нет. Это обобщенные умозаключения, мой архонт.
Грегордиан, хмурясь и сцепив руки за спиной, прошагал по коридору с десяток метров в одну сторону, потом обратно и остановился перед асраи, глядя уже без гнева, но при этом с отчетливо читаемой решительностью, как некто имеющий точное понимание чего-то и не собирающийся отступать от этого.
Не знаю, сколько мы просидели, таращась до рези в глазах в рычащую и ухающую темноту, изредка разбавляемую блуждающим размытым свечением разных цветов, делающим все еще более пугающим. В Тахейн Глиффе ночи мне казались возмутительно короткими, потому как зачастую на сон мне оставалось слишком мало времени, благодаря чрезмерному вниманию Грегордиана, а сейчас я уже начинала думать, что рассвет никогда не наступит. Ой, ладно, кому я вру! Когда это я на самом деле находила ненасытность деспота чрезмерной и раздражающей? Правильно – никогда! И сколько еще должно пройти времени, чтобы я не думала о нем пару раз за каждую секунду, и это невзирая на то, что дико боюсь всего окружающего? Не вопрос, а какая-то чертова драма.
Несмотря на все эти размышления, когда рассвет наконец пришел, не поразиться в очередной раз невыносимой красоте окружающего мира я не могла. Наблюдать за тем, как небо стало светлеть, сменяя в процессе все возможные и невозможные оттенки от густо-черного до серого, розового и потом ярко-голубого, было по-настоящему завораживающе. Сплошная темнота рассеивалась на какое-то время, превращая каждый проступивший из нее древесный ствол, лист, цветок, движущееся существо в нечто размыто-призрачное, бесконечно загадочное, прежде чем солнечный свет входил в полную силу, и пространство взрывалось обычным буйством местных красок. Проклятый, жестокий и абсолютно прекрасный мир, я буду так скучать по тебе, когда уйду.
О том, что Раффис пришел в себя, стало понятно в тот момент, когда его огромное тело просто исчезло из под наших спин, и от неожиданности мы с Илвой повалились на землю. Причем сопровождалось это чрезвычайно устрашающим рыком, от которого невольно внутренности сжались в комок. Все же когда над тобой вдруг нависает громадная когтисто-зубастая туша, издающая такие звуки, срабатывает что-то на глубоко первобытном уровне, даже если знаешь, что данный конкретный монстр дружественно к тебе настроен. Странно, а вот Бархата я никогда не боялась, как бы жутко он ни рычал и ни скалился, кроме разве что самого первого раза. Аня, ради бога, прекрати делать это!
Рычал Раффис, естественно, не на нас. Огромная морда была обращена в сторону леса, при этом нам там рассмотреть ничего не представлялось возможным, даже когда вскочили на ноги, просто потому что принц выставил здоровое громадное крыло и прикрыл нас, словно занавесью.
– Что происходит? – спросила я у Илвы почему-то шепотом, хотя его почти не было слышно за гулким рокотом, исходящим из груди принца.
Она только качнула головой и стала шарить в своей чудо-котомке. Что собиралась выудить на этот раз?
– Надо же, а я обозвал поганцев ниссе брехунами, когда они насвистели мне, что на моей земле рухнул аж целый драконий принц-изгой с двумя человеческими женщинами на спине, – раздался незнакомый грубый голос, в котором что-то не улавливалось трепета перед гигантской рептилией. – Где это видано, чтобы у дракона было две женщины!
Видеть ничего мы не могли, так что только и оставалось догадываться, насколько опасен неизвестный пришелец и с какой стати он объявил место, где мы находились, своей землей. Раффис продолжал предостерегающе рычать, хоть и тише, а незнакомец – говорить, похоже, нисколько не впечатленный демонстрацией агрессии.
– Ты ничего не сможешь сделать мне и моим ригачам в этом лесу, дракон! А вот мы можем с легкостью нашпиговать стрелами если уж не тебя, то девок. Поэтому в твоих интересах побыстрее обратиться и убедить меня не отдавать такого приказа! – Голос невидимки звучал абсолютно спокойно, но при этом настолько убедительно, что я завертелась, выискивая движение в районе верхушек деревьев, откуда нас действительно могли бы достать. Долбаные фейри и их «радушие» во всех его проявлениях! В этот момент Илва схватила меня за руку и, подтянув ближе к себе, сунула в нее гибкую пластину артефакта.
– Пора, дракон! – еле слышно прошептала она, и я понятия не имела, услышал ли ее Раффис, но, похоже, нам действительно стоило уносить отсюда ноги.
Я сдвинула кулиску над шипом как раз тогда, когда тело дракона мелко задрожало, очевидно готовясь к переходу в человеческую форму; тут же раздался тихий свистящий звук и последовал хлесткий удар, от которого мое запястье отдернулось и заломилось, а артефакт Короткого пути вылетел из пальцев. Ошарашенно уставившись, я увидела, что в земле рядом с ним торчит самая настоящая короткая серая стрела с пестрым оперением.
– Стоять! – рявкнул невидимка, едва мы с Илвой синхронно рванулись к своей потере. – Дамы, настоятельно прошу хранить неподвижность, иначе следующей целью станут ваши миловидные головки.
– Не смей угрожать им, Кастал! – крикнул уже обратившийся принц. – Я здесь, чтобы предложить тебе сделку, а эти женщины под моей защитой!
– Не сильно-то ты сейчас выглядишь способным кого-то защитить, – последовал насмешливый ответ.
И в самом деле, обнаженный Раффис, с повисшей плетью израненной правой рукой, не казался сейчас каменной стеной, за которой можно спрятаться.
– Испытай меня, тронув их, и узнаешь! – заносчиво ответил принц, гордо выпрямляясь, хотя мне почудилось, что он едва на ногах стоял.
Некоторое время никакого ответа не было, просто некто стал мелодично пересвистываться вокруг нас: то справа, то слева, впереди, за спиной, на вершинах деревьев и где-то у их подножий – но по-прежнему я не могла никого рассмотреть или засечь движение. Звучало, может, и вполне невинно, напоминая переговоры птичьей стаи, вот только по степени воздействия на психику скорее напоминало стаю хищников, вроде волков, запугивающих жертву, прежде чем прикончить. У меня аж волосы на затылке зашевелились, и какая-то часть сознания истошно и совершенно инстинктивно завопила: «Грегордиа-а-а-а-а-а-ан!»
Я в шоке уставилась на Илву и Раффиса. Они же не думают всерьез, что я позволю купить себе свободу ценой чьей-то крови? В прямом смысле! Достаточно уже того, что при побеге мы ею практически умылись! Но едва я раскрыла рот, чтобы высказать свои возражения, как принц сделал предупреждающий знак и указал на вход в наши временные подземные апартаменты. Оглянувшись, я никого там не увидела, но мой слух не сравнится с драконьим, и поэтому споры стоило перенести на потом. А сейчас подумать о насущном. Например, как смыть с себя все ту же засохшую кровь и дорожную пыль. Илва, как всегда, сориентировалась быстрее меня.
– Принц, нам нужно освежиться, и думаю, тебе стоит… – Она многозначительно указала взглядом на дверной проем, начиная расстегивать платье. – Хотя я совершенно на этом не настаиваю.
Надо было видеть, как мгновенно вытянулось лицо Раффиса и остекленели глаза. Даже на темной коже отчетливо проступил румянец, и, шумно сглотнув, парень выскочил наружу. Нет, ну надо же, самому разгуливать голышом перед всем народом – ничего, и тени смущения не было, а при одной мысли об обнаженной Илве как пыльным мешком по голове треснули. Девушка же слегка злорадно смотрела ему вслед, раздеваясь. Да уж, парочка из них колоритная выходит.
Вода оказалась ледяной, аж до боли в зубах, но совершенно чистой и приятной на вкус, хотя сейчас я уже была на грани того, чтобы напиться и из любой грязной лужи. Горло точно потрескалось внутри и возвращалось к жизни с каждым глотком. Мыться водой, стекающей по стене, было не слишком удобно, кое-как стирать одежду – тем более, но как говорится – не до жиру. Когда жажда отступила, мне неожиданно пришел на ум мой странный сон с чересчур реалистичным явлением Грегордиана.
– Илва, ты, случайно, не знаешь, есть ли какой-то способ прийти в чей-то сон?
– Почему спрашиваешь? – тут же насторожилась девушка.
– Потому что… хм… сама знаешь кто снился мне сегодня и требовал сказать, где мы, – шепотом ответила я. – И ощущалось все весьма и весьма по-настоящему.
Илва замерла, прищурившись, пристально глядя на меня.
– Знаешь, я уже начинаю думать, что совместный побег с тобой и драконом – плохая идея, – раздраженно прошипела она, косясь на дверь. – Уж лучше было рискнуть сбежать в мир Младших одной и приспосабливаться, как придется. Ты и он буквально притягиваете неприятности.
– Умеешь ты быть милой, когда захочешь, – саркастично заметила я, на что Илва только фыркнула.
– Посещать чьи-то сны можно, если обладаешь неким амулетом. Я о нем слышала. Не вздумай сказать этому сама знаешь кому, где мы! Вообще с ним не разговаривай, или случайно ляпнешь что-то, и он выследит нас.
– Не разговаривать? Знаешь ли, он может быть весьма настойчив, когда чего-то добивается.
– Ну, как раз в этом я не сомневаюсь, – неожиданно погрустнела и вздохнула Илва. – Боюсь, что вся эта наша затея – просто отсрочка. Он не остановится, пока не найдет так или иначе. Остается надеяться, что к тому времени гнев его поутихнет и нам посчастливится пожить чуть подольше.
– А что если… – Я прикусила нижнюю губу, сомневаясь, стоит ли продолжать. – Что если я поговорю с ним и поторгуюсь?
– Уже и вернуться готова? – ощетинилась Илва. – Не глупи! Нельзя верить словам фейри! Он пообещает все что угодно, только бы вернуть и потом торжествовать, наказывая!
Я промолчала, а Илва подступила ко мне, так что наши лица оказались напротив.
– Имей в виду, если ради собственной жизни мне потребуется пожертвовать чужой, даже твоей, я так и сделаю! – Посмотрела она на меня с откровенной угрозой, но где-то в глубине ее глаз я увидела проблески чего-то, что просто не позволяло поверить в правдивость этого заявления.
– Думаю, ты и сама еще не знаешь, что на такое неспособна, – просто улыбнулась ей, и Илва тут же отвела взгляд. – Не переживай, я не поставлю твою жизнь под угрозу. Снова.
Натягивать кое-как замытую одежду обратно не хотелось, и мы разложили ее на полу и завернулись в покрывала. В этот момент мой желудок отчаянно взвыл о пустоте.
– Интересно, можно ли тут раздобыть что-нибудь поесть? – пробормотала я, и, будто отвечая на мольбы моего организма, вернулся Раффис с полным блюдом какой-то еды. – Принц, ты просто мой спаситель! Мне прямо расцеловать тебя хочется!
– А вот это будет совершенно излишне! – резко отозвалась Илва и тут же замерла, видимо шокированная собственной неожиданной реакцией.
Кроме еды дракон успел обзавестись и одеждой, но выглядел мрачным. Но тут ничего удивительного, учитывая перспективу того, через что он собирался пройти в ближайшее время.
– Может, мы все же найдем способ избежать такой расплаты?
– Не стоит об этом волноваться монна… женщина. – Да уж, произносить имя, данное мне деспотом, было бы неосторожно. – Не так давно стараниями одного нашего общего знакомого мне пришлось пройти через гораздо более мучительные вещи.
Точно. Руки и кожа. Грегордиан, все же ты иногда такое чудовище! Страшно подумать, что за наказание он может изобрести для меня.
Желудок снова свело. Даже странно, что, учитывая кровавые картинки в моей голове и невеселые мысли, аппетит продолжал зверствовать.
– Стоять! – рявкнула Илва, когда я потянулась за пищей.
Она подошла к куче мешочков и скляночек, которые выложила перед стиркой платья из многочисленных карманов и, порывшись, достала нужное. Взяв щепотку какой-то серой субстанции, слегка присыпала еду сверху, будто присолила, и, наклонив голову набок, стала чего-то ждать.
– Им нет смысла травить меня, – заверил ее Раффис.
– Мало ли. Фейри – они фейри и есть, – возразила девушка, и так как ничего не произошло спустя пару минут, кивнула: – Можно есть.
– Так почему тебя тут так любят? – решила я поддержать светскую беседу, когда мы расселись вокруг низенького стола.
– Эти земли называются… – начал принц, но Илва прервала его таким хлестким «Молчать!», что я едва не подавилась.
Дальше кошмар стал стремительно набирать обороты.
– Так и знал, что именно от тебя стоит ждать сюрпризов! – Я развернулась на злобный голос Кастала и увидела, что он грубо выкрутил руку Илве, одновременно сжимая горло, вынуждая выронить нечто, зажатое в ладони.
Я, ни мгновения не размышляя, метнулась на помощь, размахивая узлом с драгоценностями. То, что меня могли тут же изрешетить, и в голову не пришло. Но красноглазый ублюдок с легкостью увернулся от моего неуклюжего броска, утаскивая с собой и Илву. Она же времени зря не теряла и, несмотря на страдание, исказившее лицо, и хлынувшие потоком слезы, изо всех сил лягнула захватчика куда-то в район колена, пока я размахивалась для нового удара. Кастал болезненно зашипел и в отместку сжал руку девушки сильнее, раздался влажный мерзкий звук – Илва истошно заорала, роняя, наконец, зажатый между пальцев красноватый порошок. Кастал отшвырнул ее на землю, перехватил мой метящий ему в голову узел на лету, дернул на себя, лишая меня равновесия и вынуждая завалиться на него, и тут же отвесил такую мощную оплеуху, что я отлетела и упала рядом с баюкающей сломанное запястье Илвой. В голове зазвенело, перед глазами поплыло, во рту появился привкус соли, а в шею уперлось что-то острое и твердое. Часто моргая, я смогла сфокусироваться достаточно, чтобы разглядеть Теаир, стоявшую надо мной и прижавшую к моему горлу острие здоровенного копья.
– Не дергайся, целее будешь, – кровожадно оскалилась она. – Возможно.
Кастал же откинул подальше и мое импровизированное оружие, и котомку Илвы. Когда она снова попыталась вскочить, он и ей не поскупился отвесить три беспощадных удара, от которых ее голову швыряло в стороны. Я схватилась за древко, пытаясь отодвинуть смертоносную сталь и хоть как-то помочь Илве, но сучка в черном нажала сильнее, прорезая кожу и пуская мне кровь, давая понять, что никто тут не шутит. Дракон, даже находясь в беспамятстве, реагировал на болезненные вскрики своей единственной и каждый раз рычал и дергался, словно пытаясь изо всех сил скинуть сковавшую его магию.
– Прекрати, Кастал! – крикнула Теаир. – А то чего доброго проклятый принц очухается! Эти чешуйчатые твари себя же порвут и наизнанку вывернут из-за своих баб!
Нашран оставил в покое Илву, которая к тому времени все равно уже не могла пошевелиться. Все-таки, как ни крути, мы с ней всего лишь люди, а силища у мерзавца нечеловеческая. От одного его удара у меня чуть голова не оторвалась, так что несложно представить, каково сейчас бедной девушке.
– Итак, кто же вы такие, дорогие дамы? – Как ни в чем не бывало Кастал вытер ладонь об штаны и взялся за наши пожитки.
Бесцеремонно вытряхнул сначала содержимое котомки Илвы.
– Вот это мне ни о чем не говорит, кроме того, что с тобой надо быть построже! – Презрительно скривившись, он расшвырял пузырьки и мешочки носком обуви по траве, кое-что раздавливая.
Нависнув над Илвой, жестко отбил ее ногу, когда девушка попыталась его пнуть, снова ударил наотмашь по лицу.
– Не смей! – заорала я, не обращая внимания на новый порез, и рванулась вперед. Но Теаир молниеносно перевернула копье и безжалостно ударила меня древком в район диафрагмы, лишая дыхания и ослепляя болью. Хрипя и кашляя, я скрутилась в клубок и только и могла что смотреть.
– Аккуратнее с ней! – рыкнул Кастал на Теаир, при этом сам, схватившись за ворот платья Илвы, разодрал и буквально вытряхнул девушку из него. Быстро ощупав ткань, выудил еще один кожаный мешочек.
– Я так и знал! – злорадно ухмыльнулся он, отшвыривая платье к остальным вещам Илвы.
Бедная Илва, кажется, уже совсем не могла двигаться, и меня прямо-таки затрясло от гнева.
– Урод! Что же ты за зверь такой? – захрипела я, прижимая руку к болезненному месту чуть пониже груди. – Ты же сдохнешь! Но перед этим так отплатишь за каждый свой удар, что будешь умолять тебя прикончить!
Сейчас мне было наплевать, что я почти слово в слово воспроизводила обычные угрозы Грегордиана. На самом деле, я больше всего хотела в эту секунду, чтобы деспот обрушился тут на всех, словно кара небесная, и рвал на части! Чтобы кровища и кишки по кустам! В гробу я видала долбаный гуманизм и цивилизованность!
– Не стоит бросаться такими словами, милашка, если не имеешь возможности претворить их в жизнь! – насмешливо отмахнулся нашран, подхватывая с земли и мой узел. – Иначе можно лишь заработать больше неприятностей из-за длинного языка. Запомни на будущее. Ну, глянем, что у нас тут?
Из развязанной ткани на траву хлынул позвякивающий золотой поток, и брови нашрана поползли вверх. Подхватив на лету пару безделушек, он стал внимательно их рассматривать, и масса эмоций одна за другой сменялись на его лице. Последней оказалась гримаса неподдельного страха, который он изо всех сил старался скрыть за гневом, и, несмотря на собственное положение и жесткую пульсацию в голове, я не смогла сдержать злорадной ухмылки. За что тут же и поплатилась, когда Кастал цапнул меня за перед туники и грубо встряхнул. Очень хотела бы гордо сдержаться, но в шее и голове будто полыхнуло, и вопль вырвался на свободу.
– Кто ты такая?! – рявкнул Кастал, скаля на меня свои желтые клыки, и опять тряхнул. – Отвечай!
– Сука-сука-сука! – скрипя зубами, забормотала я. – Как же я буду наслаждаться твоей смертью!
И, естественно, заработала еще одно взбалтывание моего бедного, горящего болью мозга.
– Я велел тебе отвечать! Откуда у тебя столько цацок с клеймом архонта Приграничья? – продолжал лютовать Кастал. – Кто ты? Воровка? Кадани? Бывшая любовница? Кто? Как с этим связан дракон? Почему вы хотели вместе скрыться?!
Илва издала какой-то неопределенный звук, и я глянула на нее, перехватывая «не смей!» взгляд, который был легко читаем, даже несмотря на ее стремительно опухающие веки. Губы девушки лопнули и кровоточили, сломанное запястье выглядело просто ужасно, выставленное на всеобщий показ худенькое тело казалось бессильным и каким-то изломанным. Все это поднимало мою собственную ярость на запредельный уровень.