Нарисую себе сына

Пролог

Мужчина шел по причалу навстречу золотому закатному солнцу. Солнце уже висело над самыми горами, но, еще чуть-чуть, и оно вовсе исчезнет. Уйдет прямиком за высокий крест на каменной вершине. И тогда берег окончательно сольется с темно-серым небом и морем, превратив мир в одну прохладную темную дыру. Сейчас же, на качающихся у берега кораблях, спешно зажигали фонари, подсвечивая деревянные спины распростертых под бушпритами дев, птиц и морских богов. Все они тянулись своими застывшими телами к шагающему мимо мужчине. И было странно, что их так много. Не идолов, самих кораблей. Обычно в это время северная гавань острова Прато почти пуста. Хотя… Мужчина, черкнув взглядом по очередной гальюнной фигуре, хмыкнул.

- Капитан, сэр, - вмиг отозвался, идущий рядом бородатый крепыш. – Вы не передумали? Может, ее и в живых то давно нет? Мы ж, когда в последний раз сюда заходили?

- Может, и нет, - с расстановкой повторил мужчина, замерев у основания деревянной лестницы, ведущей наверх от причала. – По-моему… здесь, - и пошел на подъем.

- Капитан!

- Яков… не знаешь, с какого перетруса в этом змеюшнике крест водрузили?

Заскрипевший за его спиной ступенями бородач смену темы воспринял досадным вздохом:

- А хоб его знает. Говорят лишь, лет пятьдесят назад заявился сюда не то бродячий подстаканник(1), не то шальной проповедник с целью развернуть всю местную ворожейную свору на путь истинный. А после того, как ему не то рыло надраили, не то предсказали сто акул в задницу, плюнул, и остаток жизни потратил на выдалбливание этого креста. Вот якобы, с тех пор он там и торчит. Вроде назиданья: «одумайтесь и покайтесь». Последний шанс, значит.

«Последний шанс», конечно. У Якова - давний, годами выработанный талант упорно возвращаться к тому, что он считает важным. Иногда это боцману помогает. Почти всегда, но, только не в сегодняшний ветреный вечер:

- Последний шанс у меня как раз здесь и находится. Так что, или умолкни, или… Святой Эразм с лебедкой! Они здесь икрой, что ли плодятся? – мужчина, уперев руки в бока, обвел удивленным взглядом открывшуюся наверху панораму. – А вот теперь разберись, куда идти дальше.

И ведь, действительно: восемь лет назад здесь, на узкой равнине между известняковыми великанами, было всего-то с десяток домишек, отделенных друг от друга глухими заборами. Сейчас же длинные ряды фонарей обозначили в темноте целые улицы из новых, даже не домов, а настоящих каменных вилл. Подсвеченных щедро разноцветьем. Правда, вывески у их входов прочесть с данной точки было трудно. Хотя, догадаться, можно было вполне:

- Не иначе, игорщики сюда, в нейтрал(2), после запрета на материке занырнули. В соседи к местным ворожеям, - видно, к схожему выводу пришел и Яков.

- Не иначе. А вслед за ними – питейщики и красотки. И теперь ясно, почему эта дыра так сейчас популярна. А нам, по-моему… прямо.

- Ну, прямо, так прямо, - вновь вздохнул боцман и, бросив цепкий взгляд в сторону идущей к лестнице громкоголосой компании, двинул вслед за своим капитаном.

Эта часть бывшего уединенного селения Профитис была почти погружена в ночь. Лишь в самом конце гравийки, упирающейся в колодец под развесистой ольхой, горел тусклый фонарь. Но, он только колодец из темноты и выхватывал. Будто, самое посещаемое в данное время суток место. Здешние же магические старожилы своим гордым традициям не изменили. И никто навстречу двум путникам с криками: «Предскажу по сыру и подошвам! Недорого!» или «Гадаю по верной гречихе!» не выскочил. И вдогонку, цепляясь за рукава, не понесся. Однако, свет за плотно занавешенными окнами, все же, горел. Причем, за всеми. И это было хорошим, хоть пока и не верным, знаком. Осталось лишь в нужный дом войти:

- Есть кто живой?! – капитан, первым переступивший порог, сделал один широкий шаг в сторону и с прищуром, после ночной тьмы оглядел сквозную комнатку с горящим очагом между задернутыми оконцами и длинным, под вышитой скатертью, столом прямо по центру.

И сам себе с очередным удивлением, признался: внутреннее ее немудреное убранство, как и саму здешнюю хозяйку, он, в отличие от дороги сюда, запомнил прекрасно. И тут за прошедшие восемь лет мало что изменилось. Разве только, над камином, вместо венка из пожухлых трав висел теперь пестрый квадратный гобелен. И мужчина уже набрал для повторного окрика воздух, когда низкая дверь напротив открылась, выпуская из темного нутра миниатюрную смуглую старушку. Старушка на несколько секунд замерла, буравя визитеров изучающим взглядом, потом дернула плечиками:

- А, знакомец.

- Доброго здоровья, хозяюшка, - тут же от своего косяка объявил боцман, явно растерявшийся от такого «просвечивания».

- И вам не иссохнуть, не просолиться, господа, - нараспев произнесла та и, глядя в карие капитанские глаза, добавила. – Я уж и не чаяла тебя снова увидеть. По кому скорбное марево? Родитель?

Боцман непроизвольно крякнул и поспешил спрятать изумление под весомый кулак. Капитан выразил свои эмоции открыто:

- Да, он. Я по поводу этого сюда и…

- Ну, так проходите от порога. У меня не палуба, чтоб на ногах торчать. Чаю налить? Что покрепче-то вам и в другом месте теперь предложат, - собрала она рот в ехидный пучок.

- Да мы заметили, - поддержал тему боцман, усаживаясь за стол. Старушка же поспешила к буфету:

- А как такое не заметить? Разве что слепому и глухому. Ну, да, хоб с ними, с временщиками. Полгода как-нибудь дотерплю.

Мужчины переглянулись, но, уточнять данный срок посчитали излишним. Тем более, и чай подоспел. Душистый, горячий. Он сразу повернул разговор в нужное «интимное» русло…

Старая предсказательница внимала капитану с усердием старателя, промывающего золотой песок. И лишь изредка прерывала его своими странными вопросами. Мужчина же ничего от нее не скрывал. Иначе, зачем вообще сюда явился?

- А вот теперь мне придется все это разгребать, - закончил он через несколько минут и крепко сцепил лежащие на скатерти руки.

Глава 1

- Подмалёвок… Подмалёвок и это тоже – лишь жалкий, скучный подмалёвок(1)! - три плотных листа, один за другим, спикировали прямо к моим ногам. – Лучистая Мадонна! Это – не ученица. Это – сущее наказание на мою…

- … новую соломенную тарелку, - не удержавшись, продолжила я, сгребая с плит террасы свои шедевральные работы. – Хотя, вчера страшнее была, - маэстро выпустил жар носом - у него это всегда выразительно получалось. И, как бы новой шляпы не лишился. Да что я все с его шляпами то?! Пришлось строить привычную покаянную физиономию:

- Я старалась. Правда, - сморщив облезлый нос, потупилась я в пыльные учительские сандалии.

- Она старалась! – тоже привычно не проникся учитель. – Она стара-лась. Зоя!

- Да.

- Ты в какой стране живешь?

- В Чидалии, маэстро Бонифас.

- В Чидалии! – запальчиво взвился тот. - В месте, где кристально-синее море, изумрудно-сочные кипарисы и золотисто-слепящий песок! В месте, где каждый младенец рождается с абсолютным вкусом и первым делом восклицает: «О, какая грудь!» Где танцуют, когда счастливы, и когда убиты горем! Где в людях, еде и природе напрочь отсутствуют полутона! Так почему же, когда я смотрю на твои… рисунки, у меня ощущение, будто ты производила их на свет среди вечных снегов? Зоя! Где всё это?! Где Чидалия?!

О, как же мне «всё это» обрыдло!

- Она там есть, маэстро. Просто… вы ее не видите.

- Не вижу? – склонив голову набок, прищурился мужчина. – Наверное, потому, что она спрятана за унылыми бледно-салатовыми садами и серо-буро-розовыми горами? И размытое бежевое солнце ее недостаточно освещает? Зоя?

- Да, маэстро.

- Ты опять писала сквозь свои линзы? Я их не все у тебя отобрал? – душевно поинтересовался педагог. Я же, напротив, насупилась:

- Нет, маэстро. И вообще… как хочу, так и пишу. А, если вам не нравится, можете от меня отказаться. Хотя, мне будет жаль.

- И почему, позволь узнать?

- Потому что вы мне нравитесь, не смотря на ваши постоянные вопли и балаганные шляпы.

Мужчина, устало плюхнулся на каменный парапет:

- О, лучистая Мадонна… Это – не ученица. Это – сущее наказание на мою… Иди сюда.

- Ну, иду, - буркнула я, опускаясь рядом с учителем на прогретые камни. Потом потерла свободной рукой нос и вздохнула. На этот раз - совершенно искренне: ну разве мой многострадальный педагог виноват, что у меня - все «сквозь линзы»? – Маэстро Бонифас.

- Что, Зоя? – ответствовал он уже вполне спокойно и, вдруг, неожиданно добавил. – Ко мне в мастерскую сегодня заходил твой многоуважаемый опекун.

- Да?.. И что ему было надо? – уныло отозвалась я, хлопая по вытянутым ногам своими шедеврами.

Маэстро поправил широкополую «тарелку»:

- Ты знаешь, я так и не понял: узнал, платишь ли ты за наши уроки.

- С чего, вдруг? Это уже давно - не его забота.

- Вот и мне невдомек, - дернул он худым плечом. – Зоя, он… тебя не обижает?

- Сэр Сест? – удивленно прищурилась я. – Не-ет. Он меня, наоборот, не замечает. Впрочем, как и я его. И очень надеюсь - наша взаимная «незримость» скоро станет реальной. Ведь мой день рождения уже через пять месяцев. Как и моя дееспособность.

- Ну-ну, - буркнул мужчина. – Двадцать один год. Лучистая Мадонна! А ведь я тебя помню еще веснушчатой большеглазой егозой с вечно кривыми косичками. Даже тот день, когда ты пришла ко мне в старую мастерскую на улице Колокольщиков и важно пропищала сразу от входа: «Дяденька - знаменитый художник, научите меня показывать другим то, что видно лишь мне».

- Угу, точно так и было, – засмеялась я, качнув своего учителя плечом. – И как вы находите, маэстро, я с тех пор сильно изменилась?

- Ты? – с насмешливым прищуром глянул он на меня. – Расстоянием от макушки до земли… Зоя.

- Да?

- Он интересовался твоими «особенностями». Скажи, эти, - замолк в тени шляпы маэстро, явно подбирая слово. – видения, они до сих пор тебя посещают?

- Видения? – глянула я в сторону моря, тоже с ответом не торопясь. – Ну да… Правда, сейчас уже реже, - и, еще немного подумав, решила добавить. – Последнее вы видели. И оно вам даже понравилось… Своими насыщенными тонами, - конечное «дополнение» вышло весьма ехидным. Маэстро понимающе хмыкнул:

- Еще бы. Та узконосая бригантина в схватке с грозовым штормом?

- Угу. Просто корабль. С нарисованным факелом на среднем парусе фок-мачты(2). Без всякой иррациональности. А вообще, - вернулась я взглядом к своему притихшему соседу. – Мне пора, - и подхватила с парапета выцветшую папку на ручках. – За какой шедевр вы меня в следующий раз отчитаете?

Мужчина, поднявшись следом, тщательно задумался:

- А, знаешь, что? Раз у тебя так хорошо выходят именно корабли, отряжайся ко ты на нашу портовую пристань. Только, в этот раз, без своих линз на носу. Голубых, по всей видимости. Я прав?

- Маэстро, вы правы и… я постараюсь, - а что я еще могу ему «привычно пообещать»?

Конечно, я постараюсь… первые несколько минут. А потом плюну и спущу со лба очки. Потому что последние четыре года лишь так и храню свой личный, без всяких ярких красок и душевных потрясений мир. Потому что, по-другому у меня не получается. И Арс… Арсений, «кусач» и мое любимое «ботало» – тому самый болезненный аргумент…

* * *

Сэр Сест, тогда еще, просто Сест ди Федел(3), появился в нашем просторном доме тринадцать лет назад, в середине сентября и в день, когда у нас с братом шел принципиальный бой за главное сокровище острова «Дупло» - пирог с абрикосовым вареньем. Вот от этого «острова» меня Арс за ногу и сдернул:

- Ты! Ты! Я в следующий раз тоже так сделаю! Прицеплю тебя к штакетине за помочь! – нависнув тощей тенью над моей скривившейся физиономией, выдал он. Я же, не торопясь подниматься, пояснила:

- Иди к лысому дракону. И вообще, ты мне правую ногу сломал.

Глава 2

Бархатный закат накрыл Канделверди, вмиг примирив меж собой кричащие городские колеры. Лимонно-желтые, малиновые и терракотовые дома, смягчившись в этом приглушенном свете, уже не казались задирами, насупленными друг на друга через узкие улочки: «Нет, я тебя краше, и горшков с цветами на мне больше – вон, даже прохожие макушками об них шеркаются». Как там сказал сегодня маэстро? «Край, где в людях, еде и природе напрочь отсутствуют полутона?».. Я бы еще и чувство меры добавила, да, боюсь, он опять верещать начнет про переизбыток оного у меня самой. А, впрочем, пусть верещит.

- Доброго здоровья, монна Пеппи! Как ваши внуки и поясница?

- О, Зоенька! Одни неизменно оттягивают другое! – перевесила через подоконник внушительные формы соседка. - И ты знаешь, что странно?

- Что язык у тебя до земли еще не оттянулся?

Женщина мигом захлопнула рот и исчезла за кружевной занавеской:

- А ты меня не одергивай! Я тебе не штаны!.. Так о чем я хотела тебе сказать?.. Оголодал он! Как по тратториям(1) ближайшим слоняться!.. Зоя! Не ходи замуж, чтоб тебя потом не одергивали на самом…

- Пеппи! – вновь требовательно огласились глубины кухни. – Пеппина, где мой томатный суп?! Зоя, беги отсюда пока я не помер с голода, а ты – от загиба мозга!

- И вам доброго здоровья, мессир Димас! – захохотала я. – Монна Пеппи, я обязательно воспользуюсь вашим советом. Тем более женихи на горизонте что-то не семафорят.

- Ну конечно, - криво ухмыльнулась та. – С таким то… соглядатаем.

- Это вы о чем сейчас?

- Да так, деточка - о жизни, о грехах наших, - изучая край собственной ставни, пробормотала монна Пеппи. – А ты знаешь, что мне сегодня Тилья-косуха сказала? Это та, которой ты на свадьбу дочери комод расписывала. Ну, она еще потом…

- А-а! Вспомнила. И что она вам сказала?

- Неужто, рецепт нового супа? – втиснулся в оконный проем костлявый мессир Димас и показушно зажевал прихваченную с собой булочку. Супруга несчастного, скосившись на эту «демонстрацию», ехидно поджала рот:

- Да, как же - суп! Она даже каштаны жарить не умеет - вечно, то надрезать их позабудет, то…

- Так что же она вам сказала?

- А то, деточка, что она вчера вечером, когда возвращалась с пристани, где своими… каштанами торгует, видала, как из задней двери конторы твоего опекуна выходила женщина.

- Монна Пеппи, если вы про моральный облик сэра Сеста, то он меня совершенно не волнует.

- И правильно, Зоя. Крепче спать будешь, - качнул своей загорелой лысиной сосед, а его супруга одарила нас обоих глубоким вздохом:

- Так и я не про его «побрякушек» с улицы услад. Нашли, чем удивить. Все дело здесь в том, что была то настоятельница монастыря Святой Маргариты, что за Волчьей горой. Тилья ее лично знает, потому как ездит туда регулярно за мазью от своего почечуя.

- Монна Пеппи, да пусть хоть сама Святая со всем божественным пантеоном в ряд. Мне на то глубоко и издали. Это все, что сказала вам Тилья-косу… да фу, монна Тилья?

- В общем-то, да, - даже растерялась рассказчица.

- О-о! А я уж думал, раз супа мне не видать, то хоть новость будет… Пеппи, разворачивай свой…

- Да вам обоим невдомек что ли?! – вдруг, громко оскорбилась та. – Зоя, в тот монастырь знаешь, кого свозят со всей страны?.. Это место по-другому «Приютом юродивых» именуют. Слыхала про такое?

- Не-ет, - ошалело уставилась я на соседку и решила, от греха подальше, откланяться.

Да и какая мне разница, кто к сэру Сесту по заднему крыльцу ходит и из каких мест за него проплаченные молитвы в небеса возносятся. У меня вообще скоро день рождения. И тогда я и вспомнить забуду, кто такой этот, сэр Сест со своими побрякушками, игральными партнерами и прочими «радостями» нашего совместного сосуществования. И я, уже шагая по дорожке к дому, в очередной раз художественно в своей голове изобразила, как наступает день 14 декабря, и мой многоуважаемый опекун тает в предрассветной мути. Ах, нет. Сначала он какой-то документ мне должен отдать. Или я какую-то бумагу ему подписать. Эта часть у меня всегда выходила слегка смазанной. Оттого и не такой яркой, как предшествующая. Да я и пришла уже:

- Люса! Заказ последний забрали?!

Наша бессменная кухарка, домоправительница и нравоучительница в одном румяном лице, высунулась оным из дверей кухни:

- А, явилась. Нет. Я лишь в лавку за сыром бегала, но то - ненадолго… Мой руки и за стол! – прокричала, уже вновь исчезнув из виду.

Я же, почесав нос, недовольно вздохнула. Хотя, чего вздыхать? Сама же их и разбаловала, своих дорогих клиентов: «Ах, Зоя, у меня с утра море дел. Не могла бы ты сама до меня с готовой шкатулочкой добежать? Ноги то, не чета моим – молодые». «Конечно, монна Бо. Подумаешь, на другой конец города и пешком, в отличие от вас, с личным кучером и повозкой». «Зоя, солнышко, буфет большой, да и жалко его трясти. Так может, ты сама ко мне со своими кисточками, красками?» «Конечно, монна Луиза, мне ведь так нравится на себе свой, тоже «почти буфет» таскать. И что особенно радует – раз пять, не меньше, придется». А здесь и вовсе случай «тяжелый» - детская колыбель из бука. И ведь нужна была «убийственно точно» в срок, как подарок дорогой жене в преддверии первенца… Может, рожать передумали?.. Так нет, деньги то уже отдали… Вот же, дура. И мысли у меня – дурацкие.

С этими мыслями я и отужинала. Потом походила в своей маленькой мастерской вокруг чудно-прекрасной колыбели. Поводила пальцами по лазурно-желтым лаковым дельфинам в окружении желто-лазурных звезд, ракушек и рыб и… еще раз вздохнула:

- Надо тащить. А, вдруг?.. Да, мало ли, что у них там «вдруг»? – и как всегда, потащилась…

Уф-ф… Весь наш, натыканный по прибрежным скалам городок – лестницы, лестницы, одни сплошные лестницы. Длинные, короткие, узкие, широкие. Новые и напоминающие скорее рябь на море, чем полноценные ступени. Таков уж Канделверди. А между лестницами – кривые улочки, маленькие площади и тупиковые дворы. Наш же просторный дом выглядел среди такого разнообразья приятным, хоть и редким местным исключением. Потому что имел свой собственный сад и свою небольшую пристань. Был лишь один минус у всей этой роскоши – лестница, ведущая с конца улицы высоко наверх, в основную часть городского «муравейника». Вот по ней я, с пыхтением, и начала свой, отягченный колыбелью, подъем. И поначалу, вроде как справлялась. И даже не жалела, что отказалась от помощи Люсы (в приложении с которой шли обязательные причитания с назиданиями), но потом, что-то загрустила, примерно, в середине пути. И ведь, как назло - ни одного знакомого попутчика. Лишь незнакомые встречные. А от них, кроме насмешливо-сочувственных гримас иной помощи точно не…

Глава 3

- И как давно вы здесь?

- Вчера зашли.

- А до этого?

- Разгружались западнее по побережью, в Белице. Там мы, кстати, с Арсом и познако…

- А корабль откуда?

- Купили почти рухлядью на Прато. Перегнали в ладменский Радужный Рог и полгода стояли на верфи у моего дядьки. Работали на него днем, а по ночам своим занимались.

- И чем Арс… чем вы теперь на жизнь зарабатываете?

- Чем? На жизнь? Перевозками грузов и пассажиров. Правда, «Крачка» – галеон небольшой и…

- «Крачка» - галеон? Не бригантина?

- Да-а. Нам сказали, на ней раньше флибустьеры промышляли, а потом их…

- Только лишь этим зарабатываете?

- Только лишь… Зоя!

- Что?!

Зача, встав, как вкопанный, обиженно набычился. Люса, воспользовавшись заминкой, наконец, нас нагнала:

- Святые небеса, я в последний раз… так от твоей зеленой курицы бегала. Уф-ф.

- А ты чего застыл? – в ответ подбоченилась я.

- А ты чего мне допрос устроила, как портовая цапля(1)?

- Зача… Пошли. Или я сейчас орать начну на весь порт, и Арс сам наружу выскочит.

- Сумасшедшая, - буркнул, срываясь с места парень. Я, подпрыгнув, понеслась по пристани рядом, лишь стон Люсы за спиной успела расслышать.

В таком темпе мы и домчались до самого дальнего причала. И вот теперь уже встала я – так ведь раньше никогда на корабль… Это, как на чужую землю, в чужую страну, неведомый край…

- Ну, а теперь-то чего?

Да какой же он чужой? Там ведь сейчас…

- Арс, - выдохнула и ухватилась рукой за веревочные перильца сходней. – Зача, а он… О-ой, - корабль, пришвартованный к причалу боком, качнулся. Парень, идущий следом, обхватил меня рукой:

- Что, страшно?

- Угу… Но, не до такой степени, - рука медленно убралась. Я припустила на подъем уже гораздо уверенней.

Кусок широких перил, благоухающих лаком, был гостеприимно откинут, и я, спрыгнув на доски, первым делом осмотрелась: пол как пол, правда, «палубой» называется, прямо по ее центру, у одной из мачт – закрепленная шлюпка. А кругом, вдоль бортов, кольцами смотанные веревки и крупными ячеями, натянутые снасти. Только вот брата среди этого «неведомого края» нет. Зато присутствовали другие. С физиономиями, что хоть сейчас на флаг в перекрестье ножей. А может, этим двоим и команда вместе с галеоном досталась? Тоже по дешевке? И я, трусливо отступив обратно к перилам, даже открыла рот, чтобы данный вопрос Заче задать.

- Зоя! Зоя! Ну, наконец-то! – ух ты! А вот вверх-то взглянуть и не сподобилась: Арс смахнул с лестницы от штурвала и замер с распахнутыми настежь руками. Всего на мгновенье:

- Арс! Как же я по тебе соскучилась! - кинулась я к нему навстречу и сначала с разбега повисла на шее, а уж потом осознала. - Какой же ты стал…

- Длинный? – откинув с забранными в хвост волосами голову, загоготал тот. – Теперь-то тебя со мной точно не перепутают.

- Да вы и не похожи вовсе, - вставил сбоку от нас Зача. Мой брат одарил его скептическим взглядом.

- Арсеньюшка! Сынок! Дай я тебя хоть пощупаю! – только это и успел. – Зача, где у вас тут стол? Давай ко туда вместе с корзиной.

- О-ой! Люса! А мне ведь часто «являлись» твои божественные пирожки.

- Как был богохамцем, так и остался, – вытерла слезы из-под руки Арса женщина.

И как же все славно-то у нас. Душевно и радостно. Будто, собравшись здесь, в этой светлой каюте, под флагом иного государства мы все трое взяли и дружно вырвали страницы из жизненной книги. Все ее, еще не успевшие пожелтеть листы толщиной в четыре последних года - не было их. Нет.

- М-м-м… А и вправду, пирожки – божественны, - Зача, оторвав от потолочного окна глаза, уперся ими в меня. – Ты чего?

- Да так… ничего, - доказательство существующей реальности. Хотя, он-то в чем виноват?

- А-а.

- Ты мне лучше расскажи, сестренка, как все это время жила, - внимательно пригляделся к нам Арс.

- Нормально жила, - пожала я в ответ плечами.

- А сэр Сест?

- Что, «сэр Сест»?

- Он тебя не достает?

- Нет. Сэр Сест вообще дома теперь редко появляется. Так и живет здесь, в порту. И это просто чудо, что он вчера уехал вглубь материка по своим делам. Иначе бы тут уже торчал.

- А и пусть, - зло хмыкнул брат. – На палубу б все равно не поднялся – права юридического не имеет. Что же касается остального… он мне слово дал в обмен на мое.

- Это ты про что, сынок? – встрепенулась Люса.

- Он ведь тогда, четыре года назад, не просто так мне помог, из отеческой любви, а по обоюдной договоренности: я от доли своей наследственной в его пользу отказался. А он мне пообещал, что исполнит свой опекунский долг в отношении тебя, до самого конца.

- Святые небеса! Вот ведь, аспид на наши головы!

- Арс, ты же ребенком тогда был. Как ты мог такие обещания давать?

- Ребенком? – глянул на меня брат. – А за убийство получил бы, как взрослый. Да и свобода, она дороже любого наследства. Я это только тогда понял, когда с кормы «Витязя» последним исчез пик Волчьей горы. Зоя, поверь мне: жизнь за порогом начинается, а не заканчивается. Правда ведь, друг?

- Точно так, - весело подмигнул мне Зача. – А ты вообще чем собираешься заниматься после своего дня рождения?

- Я?! – растерянно оглядела я сидящих за столом. – Не знаю. Прокормить себя и Люсу, смогу и сейчас и без родительских средств. А вот масштабно мыслить… как вы…

- А в Канделверди тебя что-нибудь или кто-нибудь держит? – уточнил Зача.

- Кроме родительского дома и Люсы? – прищурилась я на него. – Не-ет. Наверное, нет… По большому счету, - попыталась и я мыслить «масштабно». На что Арс среагировал расплывшейся в улыбке физиономией:

- Ну так, подумайте тогда обе. Сроку вам – три дня.

- О чем подумать? – дуэтом выдали мы с Люсой.

- О досрочном наступлении твоей самостоятельной жизни, - со смехом ответил мой брат, а потом решил дополнить. – Правда, день назад мне эта затея казалась более продуманной.

Глава 4

Женщины Чидалии взрослеют рано. Особенно, настоящие «породистые» южанки. На лицах таких уже годов с пятнадцати немилосердное местное солнце рисует «лучики» вокруг смородиново-карих глаз. А первая седина в блестящих, как черный обсидиан волосах, возникает сразу же во время венчания (по крайней мере, этот факт именно мужьям предъявляется). Меня же, точнее, маму мою, Бог такими завидными атрибутами «обделил»: и глаза слишком светлые, и волосы. Что же касается морщин, то здесь, думаю, «защита» очков сказалась (жаль, что они еще и нос не накрывают). Да, это все – мелочи. И вообще речь не о них. Ведь, в самом главном я с чидалийскими смуглянками солидарна: наши женщины взрослеют, конечно, рано, а вот умнеют…

- Ох-ох, и какой бес тебя за язык потянул? И не мог Святой Ник тебе по нему «драконьим огнем(1)» мазнуть?

- Люса…

- И ведь, как сердце чуяло, когда он с утра пораньше колпак свой ночной скинул и в сарай за лестницей попер.

- Лю-са…

- И не поленился же ставни собственноручно закрывать? И ведь, не зверзся с лестницы прямиком в…

- Да Люса! – подскочила я с пола на колени и уперлась лбом в дверь. Женщина с той ее стороны обиженно засопела:

- А вот теперь: «Люса, да Люса». Что еще остается то?.. Ты хоть не голодная у меня?

- Нет… Мне просто скучно и на душе как-то муторно: сегодня же вечером Зача должен прийти, - вздохнула я в потрескавшуюся краску двери. – Если они с Арсом, конечно, сюда вернутся.

- Да всю бутыль тебе «огня» на твой язык! – гаркнули с той стороны так, что меня отнесло с этой. – Как вообще такое можно, да еще и вслух?!

- Так ушел же портовый охранник? Дверь тебе с едой открыл-закрыл и ушел.

- Божий глаз, он всегда…

- Понятно.

- И всегда его ухо…

- Понятно, говорю! Мне вот другое непонятно: сколько меня здесь держать собираются?

- Так это… сэр Сест утром сказал: «Два дня, не меньше».

- Два дня? – озадаченно потерла я нос и снова шлепнулась на пол. – А что, за это время Я резко поумнею или он порт на вечный карантин закроет?

- Ох, дочка, боюсь, не на то срок установлен.

- А на что, по твоему?

- Да, не знаю. Про твоего опекуна в городе всякое треплют. И чем больше его ненавидят, тем сильнее тебя жалеют.

- Люса, а чего меня жалеть то? Я что, плохо живу?.. Жила до сегодняшнего утра? – оглядевшись в своем полумраке, уточнила я. Женщина же, через паузу, парировала:

- А что, сиротку и пожалеть нельзя? Святое дело.

- Понятно… Два дня, значит. И за эти два дня сэр Сест судьбу мою круто поменяет… А если я – против? – осознав, вдруг, реальность картины, подскочила я на ноги. – А если я… мне… Люса!

- Что, дочка? – встрепенулись с той стороны.

- Люса! Беги ко ты в порт. И если «Крачка» еще не вернулась, найти Кирюху: малец такой, рыжий…

- Я его знаю – с нашей же улицы.

- Угу. Тогда попроси его передать на галеон, сразу как тот зайдет, чтоб поостереглись на берег сходить.

- Это – дело, конечно. Только, как же ты сама то? Отсюда? К ним? Ведь теперь одна дорога - аспид этот даже слушать Зачу не станет.

- Так мне и это теперь… понятно, - только жаль, что, поздно. – А, знаешь, что?

- Что?

- Сейчас ведь время – послеобеденное. Значит… Люса, по дороге в порт, в Тимьяновом переулке есть кабачок одноименный. И там в этот час всегда Потап носом клюет - в гамаке на задней веранде. Не струсишь в такое место одна?

- Не струшу, дочка. Только, вопросик у меня: откуда ты про этот вертеп бандитский знаешь? – от самого «бандита», чтоб ты не переспрашивала.

- Люса, вот только – не сейчас! Скажи ему, чтоб летел ко мне со всех ног, но, через сад и прямо под окно моей купальни - мне его помощь нужна. Скажешь? – припала я к двери.

- Скажу, - буркнули с той стороны, а потом не утерпели и добавили. – А заодно и про то, откуда Потап…

- Да, Люса!

- Да, иду я уже… Иду!

А заодно и про мой первый «женский опыт» и про то, как я потом во всех мужиках разочаровалась. Да, и еще про то, как прямо из-под твоего курносого носа три месяца ключи от погреба «уводила». Вот про все это я тебе, Люса дорогая, и расскажу. Ага, сейчас:

- У каждой женщины в жизни есть события, которые она должна хранить в тайне, - важно пропыхтела я, усаживаясь на подоконник в купальне. А потом добавила. – Бедный Потап.

Ведь, дело здесь вовсе не в нем. Дело в моем личном заблуждении. И сначала, сразу после того, как Арс свалил за Море радуг, мы с Потапом просто «грустно дружили»: вздыхали по вечерам на нашей личной пристани и трескали Люсины мясные рулеты. А уж потом, когда к рулету парень присовокупил и бутыль сливянки, вдруг, решили нашу странную дружбу «углубить». А в чем заключалось мое заблуждение?.. Обычный девический туман в голове из взрослых книг, слухов и домыслов, изрядно замутненный еще и художественной «логикой»: хороший парень, значит – хороший друг и, конечно – хороший любовник. Или, с точностью до наоборот. В общем, всё - в одном цвете, только насыщенность разная. В живописи такая техника «гризайлью» называется. А у меня…

- Я-то думала, ты – другой: ласковый, нежный. А ты! – выдала я тогда не меньше моего обиженному герою-любовнику. Тот осторожно натянул на исцарапанную спину рубашку. Потом, уже застегиваясь, скосился в темноте на меня:

- Я тоже про тебя другое думал.

- И что именно? – с вызовом прищурилась я.

- Что ты – девушка, а не кошка с тюльпановой пустоши.

- Это я то – кошка? Ладно. Тогда ты – грубый, наглый мерин.

- Так мерин же – кастрат? – совершенно искренне удивился парень. Даже про пуговицы забыл.

Я же не растерялась:

- Да?.. А им и станешь, если еще раз ко мне с «этим» делом причалишь.

Потап уверенно хмыкнул:

- Да больно надо!

- Вот-вот. Сделаю тебе также больно, как и ты - мне, - мстительно пообещала я… На этом и разбежались.

Глава 5

Лазурь была повсюду. Будто море срослось с небом. Даже облака у самой линии горизонта, и те висели прохладно-лазурные. Галеон скользил внутри этой «лазурной раковины», бесшумно обгоняя собственную косую тень. Плыл навстречу двум раскинутым в стороны скалистым «клешням». И ярким береговым краскам, видным отсюда лишь пестрыми пятнами, разбросанными по склонам гор. И хрустящему под ногами мокрому песку. Да мало ли чему еще навстречу? Поживем – увидим… Это я так «масштабно мыслить» учусь.

- Крабья бухта – маленькое тихое место, - откорректировал мои «масштабы» Арс, стоящий рядом у перил. А потом обернулся к застывшей с другой стороны Люсе. – Ты твердо решила? Не передумала?

Женщина, вздохнув, погладила плечо его висящей на перевязи руки:

- Арсений, Зоя, вы мне, как дети. И я вас люблю, как своих. Но, пора вспомнить про собственную семью. Может, племяннице моей помощь нужна? За вас-то я теперь спокойна.

- Так племянница твоя в два раза нас старше и по твоим словам, настолько же умнее, - капризно уточнила я. – И замужем давно, и дети у нее взрослые.

- Замужем?.. Дочка, да ты сама скоро туда же, раз из-под надзора вырвалась. Недолго при брате побегаешь.

- Ну, это мы еще посмотрим, - буркнул в сторону штурвала Арс. Зача со своего рулевого мостика на всякий случай расплылся в улыбке. Я тоже – за компанию. – Это мы еще…

- Ох-ох, какой глазастый: посмотрит он. Я вон при ней с утра до вечера была, и то недоглядела. Вместе с опекуном вашим, - смеясь, покачала головой Люса. Арс же понимающе хмыкнул:

- Потап?

- Он самый. Дружок твой давний. И ведь когда успели? Я их…

- Арс! – в ответ на такую тему, громко встряла я. – Ты мне лучше скажи: почему «дружку своему» не дал о себе знать?

- Он сам виноват, - категорично отрезал брат. – Вот, если бы не бросил тебя у портовой каталажки, то обязательно там встретились. И я бы даже с собой его позвал. Я специально Люсу предупредил, чтоб раньше времени про меня не распространялась.

- Понятно. Значит, Потап твою проверку не прошел. А Зача?

- А что, «Зача»?

- Он – какой друг?

- Хороший, но… смотрите у меня. Вернетесь завтра – проверю.

- Это, каким же образом? – с одинаковым интересом уставились мы с Люсой на заявителя. Тот неожиданно смутился:

- Да по глазам. Я ж его знаю.

- А-а, по глазам. А, не много ли ты на себя берешь? Я вообще ни за кого замуж не собираюсь. Художник должен быть свободен душой.

- А-а, - насмешливо прищурился Арс. – Ну, ты сейчас меня успокоила.

- Эй, на палубе! План не поменялся?! – с ладошкой у лба, поинтересовался от штурвала обсуждаемый. Арс качнул головой:

- Нет! Заходим в бухту, бросаем якорь. До берега – шлюпкой, - и добавил уже Люсе. – В гости хоть не передумала к нам?

- Что ты, - шмыгнула та носом. – Как и договаривались - через год. Ну, а если, кто из вас куда раньше надумает…

- Люса! – дуэтом выдали мы с Арсом. Женщина мысль закончила:

- Так только кликните, - и уткнулась мокрым лицом брату в грудь…

Крабья бухта, действительно, была тихой и маленькой. Если не считать три рыбацкие лодки, качающиеся в ее сонных волнах. Люса чуть за борт не выпала, пытаясь разглядеть в ответно тянущих на нас шеи, смуглых мужиках, своих деревенских знакомых:

- Вон тот, под штопаным парусом, вроде как на Дула-шнобеля похож. Хотя у нас полдеревни – носатые. А этот… да, бес его разберет.

Я же ревниво наблюдала за своей взбодрившейся нравоучительницей и тихо вздыхала.

- Зоя, это – глупо, - бросил на ходу, идущий вдоль борта, Зача.

- Что именно? – развернулась я ему вслед.

- Цепляться за свое прошлое. Тем более, ты с ней лишь завтра простишься. Вот завтра и повздыхаешь. Чуть-чуть.

- Да что вы говорите? А вы теперь вместо Люсы будете меня жизни учить? С братом на пару?

- А почему бы и нет? – с улыбкой прищурился на меня наглец. – Жить надо легко. Так, чтобы весь твой мир умещался в заднем кармане штанов.

- Сам придумал?

- Нет. Прочитал… в утренней газете, - доверительно шепнул мне Зача и быстро чмокнул в нос.

- Ну, ты и наглец, - смеясь, проводила я взглядом уходящего прочь мужчину. А потом еще раз глубоко вздохнула… Как же хорошо. Даже страшно… Интересно, что по этому поводу утренние газеты пишут?..

Конечно, утренние газеты вряд ли напишут про страхи и грезы отдельно взятых девиц (если только они на этой почве не «вычудят» чего-нибудь выдающегося). Впрочем, как и про деревню Кверчи, спрятанную посреди дубовых лесов и клеверных пастбищ. Да и людям, живущим в ней, тоже, вряд ли до данного факта есть дело. Особенно племяннице Люсы. Потому как эта высокая длиннорукая женщина, стремительностью движений, сильно смахивающая на ветряную мельницу, слишком занята делом. Важным семейным делом:

- Детка, а ты с медом еще попробуй. С бурратой майский хорошо по вкусу сочетается.

- Да? – удивленно уставилась я на очередной белый шарик на своей тарелке. – Так это же…

- Ну да, сыр! – от всей души расхохоталась Дрина, ради таких гостей (Зачи, двух матросов, меня, ну и собственной тетушки), дела свои отложившая. – А с помидорчиками и перцем пробовала?

- У-у.

- А маслицем с шафраном сверху поливала?

- У-у.

- А плохо потом не станет?

- У… Что?

Зача ехидно добавил:

- Столько сыра стрескать. Это какой сорт по счету?

- Я их не считаю, а ем… М-м-м… Дрина… с медом, это…

- Ну-ну. А у меня еще после второго язык щиплет.

- Что ты говоришь? – навострила уши сыровар. – Тогда попробуй канестрато. Он месяц, как созрел. И к нему подходит вон то красное вино, что из четырех сортов винограда.

- О-о… Пожалуй, канестрато мне… подходит. Дрина, твои аргументы очень убедительны.

- Это еще что, - усмехнулся в пышные усы супруг Дрины. - Видел бы ты ее на ежегодной ярмарке в Белице. Сам от умиления плачу.