Я ну никак не могла представить, что принесёт мне сегодняшний день.
Монитор компьютера мерцает перед глазами, цифры в таблице расплываются. Я потираю переносицу и делаю глубокий вдох, чувствуя, как напряжение пульсирует в висках. Четвёртый час подряд корплю над квартальным отчетом, а он всё никак не хочет складываться в стройную картину. Отдел продаж опять прислал данные в каком-то первобытном формате, и теперь мои глаза практически кровоточат, пока я вручную сверяю каждую чёртову цифру.
Краем глаза замечаю движение справа. Алёна, мой неугомонный заместитель, грациозно опускается на край моего стола. На её лице играет улыбка, которая обычно предвещает очередную попытку «вытащить Полину в люди».
– Полина Игоревна, мы с девочками сегодня после работы идём в «Шоколад». У них новый шеф-повар и какие-то совершенно безумные десерты. Пойдёшь с нами?
Я выдавливаю из себя улыбку, не отрывая взгляда от монитора.
– Спасибо за приглашение, Алён, но я не могу. Ты же знаешь мою ситуацию…
– Полина, – Алёна театрально вздыхает и переходит на более неформальное общение. – В том-то и дело, я знаю. Поэтому и предлагаю, – голос Алены становится мягче, – ты столько всего одна на себе тащишь. И на работе, и дома... Тебе нужно хоть иногда отдыхать, дорогая. Развеяться, сходить с коллегами в бар.
Она делает многозначительную паузу.
– Или на свидание…
Я поднимаю на неё удивлённый взгляд.
– Полина, – шепчет Алёна, и я вижу, как в её глазах пляшут озорные огоньки. – Я ведь прекрасно знаю, что мой бедный братец всё не оставляет попыток позвать тебя в кафе.
Дима, брат Алёны – хороший парень. Внимательный, с мягкой улыбкой и добрыми глазами, в которых читается неподдельный интерес. Любой другой девушке повезло бы с таким ухажёром. Но не мне. Мне это не нужно.
– У меня правда нет на это времени, – непринуждённо улыбаюсь, давая понять, что у меня всё в порядке. – Но не переживай, я справляюсь. Всё нормально.
«Нормально» – какое лживое слово. Ничего нормального в моей жизни нет уже давно.
Алёна тяжело вздыхает, откидывается назад и внезапно меняет тему.
– Ты в курсе, что сегодня к нам приедет наш будущий новый генеральный директор? – её голос звучит заговорщически.
– Слышала что-то такое, – равнодушно пожимаю плечами я, хотя внутри всё холодеет.
На самом деле, эта новость не дает мне покоя уже неделю. Каждый раз, когда приходит новое руководство, обычно начинаются «оптимизации» и «реструктуризации». А я не могу позволить себе потерять эту работу. Не сейчас. Не с моими обязательствами. При одной мысли о том, что я могу остаться без работы, к горлу подкатывает тошнота.
– Лидка из бухгалтерии уже видела его, – продолжает Алёна, слава Богу, не замечая моего внутреннего смятения. – Говорит, высокий такой, красивый, представительный мужчина. Кстати, молодой.
Она игриво подмигивает, на что я не могу сдержать раздражение и закатываю глаза.
– Меня это не интересует, – отрезаю я и возвращаюсь к отчёту.
– Вот что с тобой не так? – Алена придвигается ближе, отчего её сладкие духи окутывают меня удушающим облаком, и понижает голос. – Ты такая молодая, красивая девчонка. Уже столько мужиков на свидание тебя приглашали, цветами задаривали. Ты хоть раз ходила?
Что-то внутри меня щёлкает. Я устала от этих разговоров, от постоянных попыток устроить мою личную жизнь, от сочувственных взглядов.
– Алёна Владимировна, мне, конечно, очень приятно, что моя личная жизнь тебя так сильно волнует, – мой голос звучит резче, чем я планировала, – но, пожалуйста, давай мы больше не будем говорить о ней? Тем более в таком ключе.
– Я просто беспокоюсь за тебя, – Алёна обиженно поджимает губы.
Мне становится стыдно за свою резкость. Она ведь действительно желает мне добра. Просто не понимает, что иногда доброта может причинять боль.
– Прости, – я выдавливаю улыбку. – Я знаю, что ты хочешь как лучше. Но я правда в порядке. У меня просто нет времени на... душевные и сердечные терзания.
Внезапно в коридоре раздаётся шум – приглушенные голоса, быстрые шаги, нервный смех. Офис словно оживает, наэлектризованный предвкушением чего-то важного.
– Кажется, это генеральный приехал, – шепчет Алена, и её глаза загораются любопытством. Она молниеносно соскальзывает с моего стола и быстро возвращается на своё рабочее место.
Я машинально поправляю волосы, одергиваю блузку. Сердце почему-то начинает биться чаще. Глупо, но я всегда нервничаю перед встречей с начальством.
Дверь распахивается, и в отдел входит Анатолий Юрьевич, наш пока ещё действующий руководитель. Его лицо сияет той особой улыбкой, которую он приберегает для важных клиентов и высшего руководства – широкой, но какой-то ненастоящей.
– Девушки, разрешите представить, – его голос звучит так торжественно, словно он объявляет выход королевской особы, – ваш уже почти новый генеральный директор – Илья Александрович.
Я встаю вместе со всеми. Это просто формальность, просто знак уважения к новому руководителю. Я уже готова натянуть на лицо вежливую улыбку, когда за спиной Анатолия Юрьевича появляется высокая фигура.
– Добрый день, дамы, – голос Ильи оказывается глубже, чем я помнила, с хрипотцой, от которой по спине бегут мурашки. – Рад познакомиться с командой маркетологов. Анатолий Юрьевич довольно хорошо отзывается о работе вашего отдела. Надеюсь убедиться в этом лично.
Его голос звучит отстранённо, деловито. Фразы как по учебнику корпоративной этики. Никаких эмоций, никаких намёков. Я пытаюсь найти в его лице хоть что-то от того мальчишки, которого знала, но вижу только маску успешного бизнесмена – выверенная улыбка, холодный взгляд, безупречно сидящий костюм.
Он бросает равнодушный взгляд на всех девочек, в том числе и на меня, и мне кажется, или на долю секунды он задерживается на моём лице дольше, чем на остальных? Или же я просто отчаянно выдаю желаемое за действительное.
Илья желает всем хорошего дня и первым выходит из кабинета, а я чувствую, как воздух снова начинает поступать в лёгкие. Только сейчас понимаю, что всё это время почти не дышала.
Прежде чем уйти, Анатолий Юрьевич обращается ко мне. Его лицо сияет, как у человека, который только что заключил выгодную сделку.
– Полина Игоревна, в понедельник жду вас на работе на час раньше обычного. Илья Александрович хочет провести встречу со всеми начальниками отделов.
Я киваю, чувствуя, как внутри всё сжимается от предстоящей, более тесной встречи.
– Конечно, Анатолий Юрьевич, буду обязательно.
Он удовлетворённо кивает и выходит. В кабинете повисает тишина, а я смотрю в одну точку, пытаясь собрать себя по кусочкам, пока одна из маркетологов не выдаёт:
– Срочно, кто обратил внимание, у нашего нового босса есть кольцо на пальце?
Девочки начинают хихикать, как старшеклассницы, обсуждающие нового физрука, но Алёна быстро пресекает это безобразие.
– Так, девочки, трусы натянули обратно и работаем, – командует она, хлопая в ладоши, а потом, улыбнувшись, добавляет. – Но, если что, кольца нет, я посмотрела.
Значит Илья не женат…
Пока остальные обсуждают нашего нового генерального, я сижу, уставившись в монитор и не видя ничего перед собой. В голове пульсирует только одна мысль:
Он здесь. Он действительно здесь… И теперь он мой новый босс.
Алёна подкатывает на своём кресле ко мне и обеспокоенно заглядывает в лицо.
– Эй, ты в порядке? Побледнела...
Если бы ты знала, Алёна, насколько я не в порядке. Если бы ты знала, что человек, который только что вошёл в нашу жизнь как новый владелец компании, когда-то был центром моей вселенной. Что я до сих пор просыпаюсь по ночам, вспоминая его прикосновения…
Но вслух я, конечно же этого не произношу.
– Да, просто... В понедельник утром мне нужно было в больницу. Теперь планы сбились, – это ложь, но мне нужно что-то сказать, чтобы объяснить своё состояние.
Алёна сочувственно морщится.
– Слушай, если прям очень надо, я могу пойти на планёрку вместо тебя. Я же твой зам, в конце концов.
Я благодарно улыбаюсь ей, но качаю головой.
– Нет, спасибо. Это не так важно. Перенесу визит.
На самом деле, мысль о том, чтобы избежать встречи с Ильёй, мелькает в голове, но я тут же отбрасываю её. Это детский сад – штаны на лямках. Мне нужна эта работа, и я не могу позволить себе играть в прятки с новым боссом только потому, что когда-то мы были близки. Слишком близки…
Остаток дня проходит как в тумане. Я пытаюсь сосредоточиться на отчёте, который должна сдать сегодня, но цифры и графики расплываются перед глазами. Вместо них я вижу лицо Ильи. Не холодное, отстранённое лицо сегодняшнего Ильи Александровича, а открытое, улыбающееся лицо двадцатилетнего Ильи, который смотрел на меня влюблёнными глазами.
Я работаю в этой компании уже три года, её нельзя назвать маленькой. Мы входим в топ-15 крупнейших застройщиков Москвы и Московской области. И Илья купил эту фирму… Мягко говоря, он неплохо вырос из парня, который учился на инженера-строителя, а на каникулах ездил на сенокос в соседнее село, чтобы заработать денег на лечение матери.
Я всегда знала, что у него всё получится. Илья уже тогда был таким целеустремлённым, таким упорным. Когда он чего-то хотел, то шёл к этому, несмотря ни на что. Когда-то он хотел и меня, и не остановился, пока не достиг своего. Даже интересно, пожалел ли об этом после того, что произошло позже?
Узнал ли он меня сегодня? Его взгляд был таким пустым, таким равнодушным… Но может, это маска? Может, внутри него бушует такой же ураган, как и во мне? Или для него я просто одна из многих, давно забытый эпизод юности?
Я вздрагиваю, когда Алёна хлопает меня по плечу, вырывая из водоворота мыслей.
– Полина, ау, ты здесь? Рабочий день уже закончился, может всё-таки пойдёшь с нами в кафе?
– Нет, спасибо. Вы идите, а у меня ещё дела...
– Ладно, хороших тебе выходных! Если что, я всегда на связи.
– Хороших выходных, девочки! – улыбаюсь я. – Отдыхайте.
Когда все уходят, я наконец выдыхаю. Тишина офиса обволакивает меня, и я могу позволить себе на минуту прикрыть глаза и просто... почувствовать. Шок, страх, недоверие. И где-то глубоко, под всем этим – тоска. Тоска по тому времени, когда мы с Ильёй были вместе.
– Полька! Привет! – звонкий голос Аси разрывает тишину квартиры.
Подхожу к кровати и крепко обнимаю сестру, вдыхая родной запах. Моя маленькая девочка совсем выросла. Скоро ей исполнится четырнадцать, но для меня она всё ещё тот ребёнок с двумя озорными косичками, которые она просила меня заплетать в детстве.
– Как твой день? – спрашиваю я, присаживаясь на край кровати и внимательно разглядывая её лицо. Несмотря на все испытания, которые выпали на долю моей сестры, в её глазах всё ещё горит тот самый огонёк. Мой единственный лучик света в этом несправедливом мире.
– Нормально, – она оживляется, и её бледные щёки слегка розовеют. – Начала читать новую книгу, – Ася с энтузиазмом демонстрирует мне увесистый том фэнтези, и я не могу сдержать улыбки, глядя на её восторг.
– Физиотерапевт приходил сегодня? – я машинально поправляю ей одеяло, разглаживая каждую складочку.
– Да, занимались полтора часа. Таблетки все выпила, как положено. Можешь даже не спрашивать, – рапортует она. – Только массажист попросил перенести сеанс на воскресенье. У него завтра какой-то форс-мажор.
Я чувствую, как внутри поднимается волна раздражения.
– Опять? Это уже второй раз за месяц! – мой голос звучит резче, чем хотелось бы. – У нас же строгий график. Всё, я буду искать другого специалиста, это уже ни в какие ворота не лезет.
– Поль, всё нормально, – Ася берёт меня за руку. – Один день ничего не решит. От того, что Михаил сделает мне массаж завтра, а не послезавтра, я не встану и не пойду.
Я хмурюсь, глядя на сестру. В её голосе звучит смирение, которое пугает меня больше всего. Я не могу позволить ей так думать, не могу допустить, чтобы она сдалась.
– Не говори так, милая, – уверенно отвечаю я. – Даже не думай об этом, слышишь? Ты обязательно встанешь и пойдёшь. Я поставлю тебя на ноги, и ты будешь танцевать, как всегда мечтала. Я тебе обещаю, Аська!
Ася улыбается, но её улыбка не касается глаз.
– Вообще-то, сестрёнка, это я в нашей семье ответственная за оптимизм, – она легонько щиплет меня за руку, чтобы разрядить обстановку. – Но мне очень-очень приятно, что ты так думаешь и веришь в это.
В этот момент дверь открывается, и в комнату заходит мама. Её лицо осунулось за последние два года, а в волосах появилось больше седины, и теперь она выглядит заметно старше своих пятидесяти лет.
– Ой, Полина пришла, – говорит она, улыбаясь. – Ужинать будешь?
– Привет, мам, – сухо отвечаю я. Шесть лет прошло, а я всё ещё не могу говорить с ней нормально. – Спасибо, я не голодна.
– Посиди тогда с Асей, – просит мама. – Она не хотела есть без тебя. Всё ждала, когда ты придёшь.
– Хорошо, только пойду переоденусь, – я встаю и направляюсь к двери, чувствуя, как напряжение сковывает плечи, потому что мама идёт следом за мной.
Она останавливается на пороге моей комнаты, не решаясь войти без приглашения. Я знаю, что она боится меня. Боится моего холода, моего молчания, моей непрощающей памяти.
– Ты же помнишь, какой завтра день? – робко спрашивает она.
Внутри всё неприятно съёживается, потому что я слишком хорошо помню, что это за день. Как я могу забыть момент, который изменил нашу жизнь навсегда?
– Как я могу забыть, – отвечаю я, не оборачиваясь.
– Мы с Асенькой хотим завтра на кладбище поехать, – продолжает мама. – Ты поможешь нам? Пожалуйста…
Я закрываю глаза и тяжело вздыхаю. Я не хочу ехать на могилу человека, который разрушил не только мою жизнь – с этим я как раз-таки смирилась и научилась жить. Но вот то, что по его вине Ася оказалась в инвалидном кресле, я никогда не смогу простить.
Но я не могу отказать сестре в помощи. Не могу лишить её возможности побывать на могиле отца, потому что вдвоём с мамой им будет сложно туда добраться. Каким бы он ни был, это всё-таки её отец, и, в отличие от меня, она его не винит в том, что произошло.
– Я поеду туда с вами, – говорю я наконец. – Но на кладбище заходить не буду.
– Конечно-конечно, Полиночка, – быстро соглашается мама, и в её голосе слышится облегчение. Она уже привыкла к моим условиям и границам.
– Помоги Асе, – говорю я, всё ещё не глядя на неё. – Я сейчас переоденусь и приду на кухню.
***
Мы остаёмся вдвоём с Аськой. Мама ушла на работу в ночную смену в круглосуточный магазин, обещав вернуться завтра пораньше, к семи утра. Ася ужинает, а я пью чай, наблюдая, как она старательно разрезает котлету на маленькие кусочки.
– А как прошёл твой день, Полька? – спрашивает она, отправляя в рот кусочек котлеты и с любопытством глядя на меня.
Я замираю с чашкой в руках. Перед глазами сразу встаёт образ Ильи – такого чужого, холодного, с глазами – полными равнодушия. Рассказать Асе? Нет, не могу. Она ведь не знает, что произошло между мной и Ильёй шесть лет назад. Я никогда не рассказывала ей, как мама и Борис разрушили наши отношения, как они заставили меня предать его. Ася была слишком маленькой тогда, а потом... потом я не хотела, чтобы она разочаровалась в них. В отличие от меня, для Аси они были хорошими, любящими родителями. Я не могу отнять у неё эту веру в родных людей.
Такси приезжает ровно в девять. Водитель помогает нам погрузить инвалидное кресло в багажник, и мы отправляемся в путь. Я сижу рядом с Асей на заднем сиденье, держа в руках букет красных гвоздик, которые она всучила мне перед тем, как сесть в машину. Каждая из нас молчит, думая о своём, пока дождь усиливается, превращая мир за стеклом в размытое серое пятно.
Я закрываю глаза, и воспоминания сами собой поглощают меня в свой водоворот.
Это случилось два года назад. Я в тот день только вернулась с работы в свою съёмную квартиру – крошечную однушку недалеко от метро. Тогда я была простым маркетологом в строительной фирме, работала на износ, мечтая о повышении и собственном жилье. Каждый месяц я откладывала деньги, отказывая себе во всём, кроме самого необходимого. Свобода и независимость – вот что было моим главным приоритетом и смыслом жизни. Я хотела доказать самой себе, что справлюсь со всем сама, без чьей-либо помощи, не завися ни от кого.
Мы в тот вечер должны были встретиться с Асей в торговом центре, чтобы погулять и просто провести время вдвоём. Это уже стало нашей маленькой традицией – видеться раз в неделю, и каждая из нас всей душой ждала этот день. Для меня эти еженедельные встречи были глотком свежего воздуха в моей загруженной рутиной жизни.
Телефонный звонок раздался около семи вечера. На экране высветился номер Аси, и я без раздумий взяла трубку, думая, что сестра хочет предупредить, что попала в пробку и задерживается.
– Полина? – я услышала в трубке дрожащий, заплаканный голос матери. – Это мама…
Мир вокруг меня замер. Я помню, как сжала телефон так сильно, что края впились в пальцы до боли.
– Что случилось? Где Ася? – спросила я безжизненным голосом, боясь услышать самое страшное, непоправимое.
– Машина попала в аварию… – мамин голос прерывался всхлипываниями. – Врачи говорят, что Ася в критическом состоянии… А Боря… Боря умер…
Я не помню, как добралась до больницы. Помню только, что бежала по коридорам, расталкивая людей, не обращая внимания на возмущённые возгласы. Помню запах антисептиков и хлорки, такой сильный, что щипало в носу. Помню белые стены и яркий свет, от которого болели глаза.
Следующие дни слились в один бесконечный кошмар. Больничные коридоры, разговоры с врачами, которые избегали прямого взгляда и не давали никаких гарантий. Я не отходила от Аси, держала её холодную руку, говорила с ней часами, хотя она лежала без сознания и не могла меня услышать.
Когда она пришла в себя через несколько дней, мы думали, что самое страшное позади. Но потом врачи сказали нам, что есть вероятность того, что Ася больше никогда не сможет ходить. Повреждение спинного мозга было слишком серьёзным.
Я слушала вердикт врачей и не могла поверить, что моя маленькая девочка, возможно, навсегда останется прикованной к инвалидному креслу и не сможет танцевать, о чём всегда мечтала. И тогда я поставила себе цель – сделать всё, чтобы Ася снова смогла ходить, и не просто ходить, а танцевать.
Смерть Бориса не вызвала во мне ни капли скорби. Только жгучую, всепоглощающую ярость. Я даже не смогла себя заставить явиться на его похороны.
Я знала, что в тот день он решил сам отвезти Асю в центр, а чуть позже нам сообщили, что в его крови был найден алкоголь. Предположительно, перед тем как сесть за руль, Борис выпил бутылку пива. Он не был сильно пьяным, ни мама, ни сестра даже не заметили, что с ним что-то не так, но этого хватило, чтобы не успеть вовремя среагировать, когда на них из-за угла выскочил грузовик.
Я видела записи с камер наблюдения, зафиксировавших аварию. Дорога была пустой, и любой трезвый водитель успел бы среагировать, увернуться от лобового столкновения. Но не Борис. Его безответственность стоила ему жизни, а Асе – возможности ходить.
Первое время я винила себя в случившемся. Не зря ведь говорят – бойся своих желаний. А я столько раз мысленно желала Борису смерти. Но я не могла предположить, что моя ненависть каким-то образом материализуется и ударит по самому дорогому человеку в моей жизни – по Асеньке. Я сжирала себя изнутри этой виной, пока сестра была в искусственной коме, а потом я поняла, что в том, что произошло, виноват только Борис. И я не позволю ему сломать меня и разрушить ещё раз даже после смерти.
Тем более, что проблем он нам и без этого оставил предостаточно. Я знала, что бизнес Бориса давно был на грани краха, он набрал кредитов, заложил дом. После его смерти всё это обрушилось на маму, которая была раздавлена горем. А ещё нужны были деньги на лечение Аси, на реабилитацию. Я помогла ей продать дом, чтобы закрыть бизнес и расплатиться с долгами.
Я вложила все свои сбережения, которые копила на квартиру. Мама продала всё, что можно было продать, оставшись фактически ни с чем. Мы вдвоём едва наскребли на небольшую двушку в спальном районе и на первый курс реабилитации для Аси. Ради неё мы с мамой снова начали общаться, тем более что мы теперь жили вместе, но о каких-то тёплых отношения матери и дочери речи не шло.
А дальше я работала как проклятая, бралась за любую подработку, оставалась по вечерам, брала работу на дом. Недосыпала, недоедала, но не сдавалась. Через год получила повышение до начальника отдела маркетинга. Но денег всё равно не хватало. Реабилитация, лекарства, специальное оборудование – всё это стоит безумных денег. Я видела, как мама стареет на глазах от постоянного стресса, как Ася пытается скрывать свою боль за улыбкой, чтобы не расстраивать нас ещё больше. Тогда я стала подрабатывать уборщицей, а мама устроилась на подработку в круглосуточный магазин, в основном на ночные смены, что днём быть дома с Асей.
Лифт сразу же кажется мне меньше обычного, когда в него входит Илья. Здесь слишком мало места для нас двоих, и дело вовсе не в размерах кабины. Инстинктивно делаю шаг назад, прижимаясь спиной к холодной зеркальной стене. Воздух застревает в лёгких, не давая сделать ни вдоха, ни выдоха, а ладони мгновенно покрываются липкой влагой. Пульс отбивает бешеный ритм, и я боюсь, что он может услышать, как сильно колотится моё сердце в этой давящей тишине.
Илья бросает на меня беглый холодный взгляд, всего на долю секунды, но этого достаточно, чтобы мои колени предательски задрожали. Он встаёт рядом, так близко, что я могу коснуться его рукой. Чувствую лёгкий аромат его парфюма – терпкий, с нотами сандала и свежести. Совсем не тот запах, что был у него раньше, и это почему-то больно осознавать.
Я опускаю глаза, с преувеличенным вниманием изучая свои туфли. Надо бы поздороваться. Это элементарная вежливость, профессиональная этика. Он мой новый начальник, в конце концов. Просто сказать «доброе утро» – что может быть проще? Но горло сжимается, будто кто-то держит его невидимой рукой, и я физически не могу выдавить из себя ни звука.
– Подождите! Придержите двери! – раздаётся женский отчаянный крик из холла.
Илья молча нажимает на кнопку открытия дверей, а я внутренне выдыхаю, благодаря судьбу за это маленькое спасение. Перспектива провести даже минуту наедине с ним в замкнутом пространстве кажется мне невыносимой.
В лифт буквально влетает Антонина Аркадьевна, наш главный бухгалтер – женщина лет пятидесяти с аккуратно уложенной короткой стрижкой и в строгом сером костюме. Она тяжело дышит, прижимая к груди папку с документами.
– Доброе утро, Илья Александрович! – выпаливает она, пытаясь восстановить дыхание. – Спасибо, что подождали.
– Доброе утро, Антонина Аркадьевна, – отвечает Илья спокойным, уверенным голосом. – В следующий раз не стоит так спешить. Берегите себя, главный бухгалтер нам ещё нужен.
Антонина Аркадьевна нервно хихикает, явно не понимая, это был сарказм или новый директор действительно заботится о её здравии, и я не могу сдержать лёгкую улыбку. Правда она быстро слетает с моего лица, когда я осознаю, как всё-таки непрофессионально с моей стороны было промолчать и не поприветствовать его.
Благо, вскоре лифт останавливается на десятом этаже. Я делаю шаг вперёд, и в этот момент кожей чувствую на себе тяжёлый, пристальный взгляд. Не нужно оборачиваться, чтобы понять, кому он принадлежит. Спина горит, словно на ней выжигают клеймо, пока я иду по коридору к своему кабинету.
Руки слегка дрожат, когда я открываю дверь. Оставляю сумку на столе и достаю из ящика стола рабочий ежедневник в тёмно-синем кожаном переплёте. Подхожу к небольшому зеркалу, висящему на стене, поправляю выбившуюся прядь волос, проверяю макияж. Всё идеально, но почему-то мне кажется, что я выгляжу ужасно. Господи, я собираюсь на совещание, как на свидание…
Соберись, Полина. Ты профессионал своего дела, ты со всем справишься.
Пятнадцатый этаж – территория руководства. Зал для совещаний встречает меня приглушённым гулом голосов. Многие начальники отделов уже здесь, переговариваются, обмениваются новостями. Я киваю знакомым и занимаю свободное место за длинным овальным столом. Ровно в девять часов дверь открывается, и в кабинет входит Илья. Все разговоры мгновенно стихают.
– Доброе утро, коллеги, – его голос звучит уверенно и властно, заполняя всё пространство.
Он обводит взглядом присутствующих, и я физически ощущаю, как он скользит по моему лицу, не задерживаясь, но оставляя после себя жгучий след.
– Не буду ходить вокруг да около, – продолжает Илья. – Я понимаю, что вы все привыкли работать в определённом формате, но со сменой руководства неизбежны изменения. Я лично не знаком ни с кем из вас, – на этих словах я чувствую болезненный укол в сердце, – поэтому буду оценивать каждого исключительно по профессиональным качествам и результатам работы.
Он делает небольшую паузу, будто давая нам осмыслить сказанное.
– По каждому отделу мне нужен подробный отчёт. Форму вы найдёте на своей корпоративной почте. Кроме того, с каждым из начальников я проведу личное собеседование в течение этой недели.
От этих слов у меня кровь отливает от лица. Личное собеседование? Один на один с Ильёй? На этой неделе?! К этому я точно не готова, тем более так скоро. Мысли лихорадочно мечутся в голове, пытаясь найти выход из ситуации, которой не избежать.
И тут его взгляд останавливается на мне.
– Начнём с отдела маркетинга, – произносит он, и моё сердце пропускает удар. – Полина Игоревна, отчёт мне нужен к обеду. Личное собеседование состоится в этом же кабинете в 16:00. Прошу не опаздывать.
Я смотрю на него, не в силах отвести взгляд, и молча киваю. Внутри всё сжимается от напряжения, превращается в один большой сгусток нервов.
– Хотелось бы уже наконец услышать голос начальника отдела маркетинга, – очевидно, он припоминает мне молчание в лифте.
По залу проносится тихий смешок, и я чувствую, как краска заливает мои щёки. Но я быстро беру себя в руки, выпрямляю спину, поднимаю подбородок и смотрю ему прямо в глаза.
– Я поняла вас, Илья Александрович, – мой голос звучит на удивление твёрдо. – Отчёт будет у Вас к часу дня. На собеседование явлюсь вовремя.
Я делаю шаг назад, давая Илье пройти, и каждый сантиметр между нами ощущается наэлектризованным до предела. Одно случайное касание, и всё взлетит на воздух. Его вынужденная близость заставляет мои колени подгибаться, а сердце биться раза в два быстрее обычного.
Я украдкой наблюдаю, как он вставляет ключ в замочную скважину. Его движения уверенные, чёткие, выверенные, ни одного лишнего жеста, ни единого признака волнения. А вот меня оно сейчас разрывает изнутри.
Поворот ключа разрезает тишину резким щелчком. Через несколько секунд мы останемся с ним наедине. Только он и я. И шесть лет молчания и разлуки между нами.
– Прошу, – произносит он, делая приглашающий жест.
Я прохожу мимо него, ощущая, как его новый парфюм окутывает меня невидимым облаком, в очередной раз напоминая, как сильно всё изменилось. Мы изменились. Делаю несколько шагов и замираю, не зная, где лучше сесть. Позади слышится звук закрывающейся двери, и я вздрагиваю. Вот и всё, мы остались одни.
Иду к столу, выбирая место ближе к креслу руководителя. Нет смысла садиться дальше. От прошлого не убежишь, оно уже настигло меня в лице этого чужого, холодного мужчины, в котором теперь почти невозможно узнать того Илью, которого я когда-то знала. Которого любила.
Сажусь, расправляя плечи, и стараюсь выглядеть уверенно. Я хороший специалист, чёрт возьми. Я заслужила своё место в этой компании не красивыми глазами, а мозгами и упорством. И я это докажу.
Илья не торопится. Он обходит стол с неспешной грацией хищника, одним плавным движением расстёгивает пиджак, садится на своё место руководителя и кладёт перед собой папку. Его лицо – идеальная маска безразличия, а глаза... В них нет ничего, кроме холодного, делового расчёта. Даже не верится, что когда-то в них были обожание и огонь, когда он смотрел на меня…
– Я ознакомился с вашим отчётом, – начинает Илья, открывая папку.
Его пальцы скользят по бумагам, и я невольно вспоминаю, как эти же пальцы когда-то скользили по моей коже.
Господи, Полина, соберись!
– Должен признать, ваш отдел проводит большую работу для развития бренда компании и взаимодействия с клиентами.
Его голос звучит ровно, без единой эмоции. Деловой тон, ничего личного. Я киваю, сцепив под столом пальцы так крепко, что становится больно. Это хорошо, боль отрезвляет, не даёт мне окончательно расклеиться.
– Однако, – продолжает он, – как бизнесмена меня интересует прежде всего прибыль. Окончательные выводы я смогу сделать только после того, как увижу отчёт отдела продаж.
Он поднимает глаза от бумаг и смотрит прямо на меня взглядом, от которого невозможно скрыться. От которого внутри всё немеет. Ощущаю себя бабочкой, пришпиленной к доске коллекционера.
– Расскажите о себе, Полина Игоревна.
Вопрос застаёт меня врасплох. Что ему рассказать? Что я живу с матерью и сестрой, которая не может ходить? Что каждый месяц я отдаю большую часть зарплаты на лекарства и реабилитацию? Что даже спустя шесть лет помню каждую нашу с ним встречу и каждое его прикосновение?
– Что именно вас интересует? – осторожно спрашиваю я, пытаясь внести хоть немного ясности в то, что ему от меня нужно.
– Всё, – отвечает он, откидываясь в кресле с величественной небрежностью. – Образование, опыт работы, профессиональные достижения, – Илья делает небольшую паузу и добавляет. – Семейное положение, взгляды на жизнь. Я должен знать, с кем имею дело.
Его глаза прожигают меня насквозь, и я чувствую, как кровь приливает к щекам. Он так играет со мной? Или действительно ничего не помнит?
– Ну же, смелее, Полина Игоревна, – подгоняет Илья, и в его голосе появляется нотка нетерпения. – Не отнимайте моё время.
И я действительно решаюсь. Решаюсь сказать ему то, что хочу озвучить с момента, когда впервые увидела его в своём кабинете.
– Илья, – мой голос звучит тихо, но твёрдо, – я не верю, что ты не помнишь меня…
Эти слова даются мне с таким трудом, будто я поднимаю огромную бетонную плиту. Но мне слишком больно продолжать этот спектакль. Лучше сразу всё выяснить, сорвать пластырь одним движением, пусть даже будет ещё больнее.
Его взгляд темнеет, морщина между бровей становится глубже. Секунда, другая, и я уже жалею о своих словах. Особенно когда слышу его ответ.
– Во-первых, для вас – Илья Александрович, – его голос хлещет, как жестокая плеть. – А во-вторых, я не обязан помнить всех девушек, с которыми когда-то... имел дело.
Каждое его слово ощущается как нож в сердце. Даже если он сказал это специально, чтобы ранить меня... Что ж, браво, у него получилось. Я чувствую, как внутри всё обрывается и к горлу подступает горький, удушающий ком. Но я не позволю себе расплакаться. Больше никогда.
– Если это всё, что вы хотели мне сказать, – продолжает он уже привычным ледяным тоном, – то вы свободны. Собеседование окончено.
Я встаю на подгибающихся ногах и забираю со стола ежедневник. Руки дрожат, но я стараюсь, чтобы он этого не заметил. Иду к выходу, чувствуя его взгляд спиной. Он заставляет каждый мой нерв вибрировать от напряжения.
Может, так будет лучше. Может, не стоит ворошить прошлое, бередить старые раны.
Я крепче прижимаю к груди ежедневник, словно это щит, который может защитить от того, что ждёт меня за дверью с табличкой «И.А. Зимин». Нервно поглаживаю серебристый срез и чувствую кончиками пальцев тонкую закладку из засушенных полевых цветов, которая прячется между страницами с аккуратными записями и цифрами.
Моя тайна, моя слабость, моё единственное напоминание о том, что когда-то я любила и была любимой.
Секретарь Ирина поднимает голову от компьютера, когда я приближаюсь к её столу.
– Добрый день, – мой голос звучит увереннее, чем я себя чувствую. – Илья Александрович на месте?
– Да, он у себя. Что-то срочное?
– Очень срочное, – твёрдо отвечаю я, стараясь не выдать дрожь в голосе.
Ирина кивает и нажимает кнопку на телефоне.
– Илья Александрович, к вам Молчанова Полина Игоревна из отдела маркетинга по срочному вопросу.
Я задерживаю дыхание, ожидая ответа. Его голос, даже искажённый динамиком телефона, пронзает меня насквозь, заставляя сердце болезненно сжаться. Тысячи иголок впиваются в грудь, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы не выдать своих эмоций.
– Ну раз по срочному, то пусть проходит, – мне показалось, или в его тоне есть лёгкая ирония.
Ирина кивает мне, и я делаю глубокий вдох, собирая всю свою решимость. Я не имею права показать слабость. Не сейчас и тем более не перед ним.
– Спасибо, – тихо произношу я и берусь за дверную ручку.
Дверь открывается бесшумно, и я вхожу в кабинет, который полностью преобразился с тех пор, как его занимал наш прежний директор. Никаких тяжёлых штор, массивной мебели и картин в позолоченных рамах. Теперь здесь царит минимализм: светлые стены, одинаковые шкафы для документов, небольшой стол, эргономичное кресло и панорамные окна, открывающие вид на город. Ничего лишнего, ничего личного. Новый интерьер полностью отражает нового директора – холодный, отстранённый, недоступный.
Илья сидит за столом, не поднимая глаз от монитора. Его пальцы быстро скользят по клавиатуре, а лицо сосредоточено. Я замираю в нескольких шагах от него, не зная, с чего начать разговор. Вся моя уверенность и решимость будто остались за порогом этого кабинета. Горло перехватывает от волнения, во рту пересыхает.
Я жадно впитываю каждую деталь его облика – тёмные волосы, чётко очерченные скулы, упрямый подбородок, тронутые щетиной. Да, Илья изменился, возмужал, но чем дольше я на него смотрю, тем отчётливее понимаю, что это всё ещё он – человек, который когда-то был центром моей вселенной.
– Чем обязан столь внезапному визиту, Полина Игоревна? – спрашивает Илья, всё ещё не глядя в мою сторону.
Я делаю ещё один шаг вперёд, сокращая дистанцию между нами.
– Я бы хотела узнать, почему моё имя в списке на увольнение? – мой голос звенит от напряжения. – В профессиональном плане вам меня упрекнуть не в чем, и вы сами это признали на собеседовании неделю назад. – Я делаю паузу, собираясь с духом. – Значит, это что-то личное. Вот так вы меня не помните, да, Илья Александрович?
Последние слова я почти выплёвываю, не в силах сдержать горечь. Мой пульс зашкаливает, руки начинают мелко дрожать от адреналина и гнева. Я чувствую, как кровь приливает к щекам, а в висках будто кто-то стучит молоточком.
Илья наконец поднимает на меня взгляд, и я на мгновение теряюсь под этим пронзительным тёмным взором. В его глазах – бездна, в которую я когда-то с радостью падала, не боясь разбиться. Сейчас же эта бездна пугает меня своей холодностью.
– Присядьте, Полина Игоревна, – спокойно произносит он, указывая на кресло напротив. Его невозмутимость только подливает масла в огонь моего гнева.
Я опускаюсь в кресло, стараясь сохранить достоинство, хотя внутри меня всё дрожит. Кладу ежедневник перед собой, как будто это может создать барьер между нами.
– Я также сказал вам на собеседовании, что для меня важнее всего финансовые результаты, – произносит он, откидываясь в кресле. – А Мила Валерьевна из отдела продаж предоставила весьма интересные данные.
Мой мозг мгновенно переключается в рабочий режим. Значит руку к этому всё-таки приложил отдел продаж, который постоянно путается в цифрах и предоставляет некорректные отчёты. Они и здесь отличились! Одно дело, когда они присылают мне свои кривые таблицы – я уже привыкла их перепроверять и исправлять. Но совсем другое, когда эта информация попадает напрямую к директору.
– Могу я взглянуть на информацию от них? – спрашиваю я, стараясь говорить спокойно и профессионально.
Илья смотрит на меня с любопытством, словно я какой-то интересный экспонат под микроскопом, затем берёт со стола папку и протягивает мне.
– Прошу.
Я беру документ и начинаю быстро просматривать цифры. Уже через несколько секунд нахожу первую ошибку, потом вторую, третью... Это даже не ошибки, а какой-то абсурд! Кто вообще составлял это недоразумение, потому что отчётом это можно назвать с большой натяжкой!
– Здесь всё неправильно, – говорю я, чувствуя, как волнение отходит на второй план, уступая место профессиональной уверенности. – Во-первых, они суммировали усреднённые показатели за разные периоды, не учитывая коэффициент сезонности. Во-вторых, полностью проигнорировали предоплату во втором квартале, которая составила почти 35% от общего объёма продаж за тот период. В-третьих, они почему-то не включили в отчёт три новых крупных договора, которые я лично курировала в прошлом месяце.
Собираю остатки самообладания и медленно подхожу к Илье, протягивая руку. Мои пальцы слегка дрожат, и я ничего не могу с этим поделать.
Наконец решаюсь поднять взгляд. И тону. Тону в его глазах, как тогда, шесть лет назад. На мгновение мне кажется, что время повернуло вспять. Что мы снова те юные мальчишка и девчонка, которые верили, что их любовь сильнее всего на свете. Что мы снова возвращаемся на рассвете домой, и он дарит мне букетик полевых цветов, собранных по дороге. Что мы снова счастливы...
Но это лишь мгновение. Короткая вспышка, как падающая звезда. Она исчезает так же быстро, как и появилась, оставляя после себя только болезненную пустоту и горький привкус несбывшейся мечты.
– Милая закладка, – произносит Илья, протягивая мне её. Его голос звучит почти мягко, но я не позволяю себе обмануться. Не позволяю ни на что надеяться.
Я молча забираю своё сокровище, стараясь не касаться его пальцев. Но это невозможно. Наши руки соприкасаются на долю секунды, и меня будто током бьёт. Шесть лет прошло, а его прикосновения всё еще обжигают меня, словно раскалённое железо.
Не говоря ни слова, разворачиваюсь и иду к двери. Каждый шаг ощущается как в кошмарном сне, когда ты пытаешься бежать, но ноги не слушаются. Спиной чувствую его взгляд, он прожигает меня насквозь, оставляя невидимые раны, но я не оборачиваюсь. Не могу. Не имею права.
Выхожу из кабинета и пулей пролетаю мимо секретарши Ирины, которая обращается ко мне.
– Полина Игоревна, вы в порядке? – её слова доносятся будто сквозь толщу воды.
Но я не останавливаюсь и не отвечаю. Просто иду вперёд, стараясь дышать ровно и не сорваться на бег. Заворачиваю в туалет, потому что мне просто жизненно необходимо побыть сейчас одной. Захлопываю за собой дверь кабинки, опускаю крышку унитаза и обессиленно опускаюсь на неё. Сердце колотится как ненормальное, руки трясутся. Я достаю закладку и смотрю на засушенные цветы. Они такие хрупкие, уязвимые. Как и моё сердце, которое сегодня безжалостно вытащили из-под брони, где оно пряталось все эти годы. Это больно, это так чертовски больно, что хочется кричать.
Тяжесть в груди становится невыносимой. Каждый вдох даётся с трудом, словно кто-то сдавил мои лёгкие в тисках и не отпускает.
Только не паническая атака. Только не сейчас…
Перед глазами всплывает образ той старухи – соседки Ильи. Её искажённое гневом лицо, когда она обернулась и выплюнула мне в лицо слова, что это из-за меня умерла Наденька – мама Ильи…
Зажмуриваюсь до боли, до разноцветных кругов перед глазами, пытаясь прогнать этот кошмарный образ. Но он въелся в мою память, как несмываемое пятно, и уже шесть лет я живу с этим чувством вины.
Изо всех сил щипаю себя за руку ногтями, пытаясь физической болью заглушить душевную. Но это не помогает. Ничего не помогает.
– Соберись, – приказываю себе вслух. – Ты сильнее, чем ты думаешь. Ты справишься. Ты уже справлялась…
И мне действительно становится легче.
Пятнадцать минут спустя я возвращаюсь на своё рабочее место и открываю файлы с письмами потенциальным клиентам. Хочу полностью сосредоточиться на работе, но буквы расплываются перед глазами, а мысли снова и снова возвращаются к тому моменту в кабинете Ильи. Интересно, что он подумал? Узнал ли цветы? Помнит ли, как дарил мне их?
– Полина, ты как? – Алёна возникает рядом со мной, вырывая из болезненных воспоминаний. – Говорят, в списках была ошибка, их заменили на новые, и тебя там уже нет.
– Да, всё нормально, – я выдавливаю улыбку. – Начальник просто хотел проверить мою компетентность. Не верил, что я в свои двадцать пять могу занимать такую высокую должность.
– Ого! – Алёна округляет глаза. – Ну ты его по-любому уделала, да? Ты лучший маркетолог, которого я знаю, и абсолютно заслуженно находишься на своём месте.
– Спасибо, Алёна, – я благодарно киваю и возвращаюсь к работе.
Остаток дня тянется бесконечно. Я механически выполняю свои обязанности, отвечаю на звонки, составляю письма. Но всё это происходит словно в тумане. Реальность и воспоминания смешиваются, и порой я уже не понимаю, где нахожусь – в настоящем или в прошлом.
Ближе к вечеру телефон вибрирует от входящего сообщения.
«Полька, смотри, это курьер только что доставил!» – пишет мне Ася.
К сообщению прикреплена фотография роскошной корзины с цветами. Разноцветные розы, лилии, хризантемы... Настоящее произведение искусства.
«Кому это и от кого?» – быстро печатаю я, чувствуя, как пересыхает во рту.
«Записки нет, курьер сказал, что это для Полины Игоревны. Полина, у тебя наконец-то кто-то появился?».
«Нет, конечно», – отвечаю я, искренне недоумевая.
От кого могут быть цветы? Возможно, от одного из клиентов? Такое уже случалось раньше. Они узнавали у секретаря мой домашний адрес и отправляли цветы в знак благодарности за сотрудничество или чаще с целью таким образом привлечь моё внимание. Но после нескольких таких случаев я строго-настрого запретила Ирине давать кому-либо мои личные данные.
В этот момент звонит внутренний телефон. Номер секретаря Ильи. Она будто почувствовала, что я вспоминаю её.
Я выпрямляю спину, стараясь сохранить остатки достоинства.
– Я работаю, – отвечаю я с нарочитым спокойствием и возвращаюсь к мытью полов, делая вид, что его присутствие меня совершенно не волнует. Но руки не слушаются, движения получаются резкими и нервными. Швабра с силой погружается в ведро, и вода выплёскивается на пол, разбрызгиваясь по моим старым кроссовкам. Вот же...
Краем глаза замечаю, что Илья не уходит. Он стоит, небрежно засунув руки в карманы идеально выглаженных брюк, и внимательно наблюдает за мной. Его присутствие ощущается физически, вокруг меня будто электрическое поле коротит. Я чувствую его взгляд каждой клеточкой тела, и это сводит с ума.
– Работаете уборщицей? – в голосе Ильи слышится недоумение. – Полина Игоревна, вас никто не увольняет с должности начальника отдела.
Я снова поднимаю на него взгляд. В полумраке коридора его глаза кажутся почти чёрными, пронзительными, изучающими.
– Очень смешно, Илья Александрович, – выдавливаю из себя с фальшивой уверенностью, которая никак не отражает моё внутреннее состояние. – Но я, знаете ли, привыкла действовать на опережение. Вдруг завтра что-нибудь ещё в моей работе вызовет у вас сомнения…
Он молча бросает взгляд на часы, и я замечаю блеск дорогих запонок. Контраст между нами сейчас особенно разителен: он – в безупречном костюме, я – в старых джинсах со шваброй. В прошлом мама и отчим говорили, что он мне не подходит, что мы из разных миров. Что ж, теперь я могу сказать то же самое, только в обратную сторону. Теперь это я недостаточно хороша для него.
– Ладно, дело ваше, – пожимает плечами Илья. – Уже поздно. Если вы заканчиваете, я могу попросить водителя отвезти вас домой.
Его предложение звучит как пощёчина, как жалкая подачка бедной сотруднице от доброго начальника. Ну уж нет, справлюсь и без него.
– Я ещё не заканчиваю, – отвечаю сухо, снова погружая швабру в ведро, давая понять, что разговор окончен. – Хорошего вечера, Илья Александрович.
Он смотрит на меня ещё пару секунд и потом кивает.
– Хорошего вечера, Полина Игоревна.
Когда его шаги затихают в коридоре, я снимаю резиновые перчатки и касаюсь ладонями разгорячённых щёк. Хорошо, что здесь не так светло, и он не увидел, как я покраснела под его взглядом.
Заканчиваю мыть полы, стараясь не думать о том, как унизительно всё это выглядело. Начальник отдела маркетинга со шваброй в руках... Что ж, зато теперь Илья точно знает, что я не из тех, кто боится испачкать руки. А вообще, плевать, что он подумал насчёт моей подработки. Я ничего запрещённого не делаю. Я всего лишь пытаюсь выжить и помочь своей семье, как могу.
Быстро переодеваюсь, складываю инвентарь и почти бегом спешу в метро. Мама уже ушла на работу, и Ася осталась дома одна. Я обещала быть дома вовремя, но уже опаздываю на полчаса…
***
На следующий день я работаю до обеда, стараясь сделать максимум из запланированного. Руки чуть ли не летают над клавиатурой, и я почти не отвлекаюсь на кофе и разговоры.
Сегодня мы с сестрой и мамой едем в клинику, в которой наблюдается Ася. Очередной плановый осмотр перед операцией в Китае – операцией, которая должна вернуть ей возможность ходить. Вернуть ей полноценную жизнь.
После осмотра заведующий отделением просит меня зайти к нему в кабинет, а мама с Асей остаются в коридоре.
– Присаживайтесь, Полина Игоревна, – говорит доктор Савельев, указывая на стул. – У меня для вас информация из китайской клиники.
Я напрягаюсь, потому что что-то в его тоне мне не нравится. Его голос звучит слишком официально, и это только усиливает мою тревогу.
– В общем, они изменили условия, – продолжает он, глядя в бумаги. – Просят внести предоплату за операцию в размере пятидесяти процентов в течение двух недель.
Меня словно окатывает ледяной водой. Что?!
– Но... мы же изначально договаривались, что оплата будет в декабре, перед самой операцией, – мой голос дрожит. – У меня сейчас нет такой суммы.
– Я вас прекрасно понимаю, – кивает доктор с искренним сочувствием. – Мне жаль, но это их новые условия. Экономическая ситуация, курсы валют... Вы знаете, как это бывает.
– Можно как-то отсрочить платёж? – спрашиваю я, чувствуя, как внутри разрастается паника. – Хотя бы на месяц?
– Боюсь, что нет, – мужчина качает головой. – Они предупредили, что, если предоплата не поступит в течение двух недель, они передадут вашу квоту другому пациенту. А следующая будет только в середине следующего года.
Это ещё почти год… Ася не может ждать так долго. С каждым месяцем нервные окончания атрофируются, мы и так делаем всё возможное, чтобы держать их в тонусе, но этого недостаточно на такой длительный срок.
– Я поняла вас. Я достану деньги, – твёрдо говорю я, хотя понятия не имею, как это сделать. – Две недели, значит две недели.
Выхожу из кабинета на ватных ногах, глубоко дыша и пытаясь взять себя в руки. Нужно успокоиться. Ася не должна ничего заподозрить. Она не должна видеть мой страх, мою панику.
– Ну что там? – спрашивает мама, когда я подхожу к ним.
– Всё хорошо, – я улыбаюсь, ничем не выдавая своё волнение. – Обычные формальности.