Наследие Гибельного Дракона

↫0↬

Поместье Куэр

5 лет назад

– Эй, чудачка! – шелест листьев раскидистого дуба над головой перекрывает насмешливый голос.

Поднимаю потрепанный фолиант выше, всеми силами делая вид, что не слышала этого напыщенного индюка, Артура Бедивира Хорана. Он легко спрыгивает с ограды из красного кирпича, отделяющей владения его семьи от нашей усадьбы.

И почему наши предки когда-то решили поселиться рядом? Чем они думали?

– Эй, я с тобой говорю! – носком сапога он легонько пинает меня по лодыжке.

Стискиваю зубы. Не от боли, нет. Мои белые кружевные чулки, что мама заставила меня надеть для сегодняшнего чаепития, теперь испачканы грязью. И мне опять влетит за неряшливость.

«Сумеречные краттары – потомки легендарного Драгон-Ойхе, прозванного Гибельным. Нападают с наступлением сумерек. Гнездятся на скалах, опоясывающих границу, рядом с крепостью Йомаллах…» – читаю про себя, пытаясь заглушить посторонние звуки.

– Да хватит пялиться в «Энциклопедию»! Все равно твои куриные мозги и половины не поймут. Эй! Или ты там картинки рассматриваешь?

Как же бесит!

Встают, чтобы развернуться и уйти. Мама вечно талдычит, что леди должны быть всегда вежливы, учтивы и спокойны. И хоть мне это жуть как не нравиться, приходиться ее слушать. Тем более, что этот черноволосый дурак – наследник рода, относящегося к королевскому. Он не принц. А всего лишь кузен принцессы. Но мама заставляет меня быть с ним милой и приветливой. Согласно легендам, драконья кровь течет в венах всех потомков Бедивира Великого. Раз так, то Артур Хоран – точно детеныш Линдворма, мерзкого, червеподобного дракона без задних лап, плюющегося ядом.

– Стой! – рука клещом вцепляется в локоть. – Твоя ма... Ай!

Не дослушав, припечатываю его книгой по лицу. Артур хватается за лоб и отшатывается.

– Ты...! Сумасшедшая... Дракайна! – Хоран убирает ладонь от лица, размазав кровь, сочащуюся из пореза, оставленного железным уголком книги.

Внутри вся съеживаюсь. Если он наябедничает – мне от мамы влетит, и не видать мне любимых книг и костюмов для верховой езды, буду ходить в жутко неудобных платьях и с утра до ночи зубрить скучные правила этикета и напыщенные стишки дураков из столицы.

Дергаю подбородком, решив не подавать вида, и заглядываю ему в лицо. Дядя Анрэй, ректор Пограничной Академии Драконьих Всадников, часто твердит, что к своим страхам не поворачиваются спиной.

Пускай расскажет – плевать.

– Сам виноват, – прижимаю книгу к груди, мысленно извиняясь перед ней за причиненный ущерб, и иду прочь.

– Ты думаешь, если будешь читать все эти дурацкие книжки, сможешь поступить в Академию?! – прилетает вдогонку: я даже не успеваю пересечь двор.

Я могу стерпеть испачканные чулки, оскорбления, но не это.

– А вот и поступлю!

– Ха-ха-ха! – он сгибается пополам, разразившись слишком громким, противным смехом. – И ты правда в это веришь? Что тебя возьмут в Таомаир? Слабую девчонку? Да ты даже поводья самого облезлого и безобидного амфиптера не удержишь!

– Я поступлю туда! Вот увидишь!

Артур перестает смеяться и быстро сокращает расстояние между нами:

– Единственное, что общего у тебя с Академией – это дядя-ректор. Ни одна девчонка не сможет пройти отбор. Тебе лучше слушаться мамочку и побольше молчать: а то не светит тебе жених-красавчик, или о чем вы там, девочки, мечтаете…

Открываю рот, чтобы выдать самое грязное ругательство, тайком подслушанное, когда отец разговаривал с дядей в кабинете.

– Да ты…

Но мама, чинно выплывшая во двор, прерывает меня на полуслове:

– Даниэлла. Дурной тон заставлять всех ждать. Чаепитие уже в самом разгаре. Я надеялась, что ты продекламируешь поэму, что... О, Боги! – мама тихо охает, прикрыв кружевным платочком рот, стоит ей остановить взгляд на наследнике дома Хоран. – Артур, мальчик мой, что случилось?

Опускаю взгляд, еще крепче прижимая к себе потрепанный томик: как только мама узнает, первым делом его отнимет. Как делала уже не раз. А вдруг сожжёт? На глаза наворачиваются слезы.

– С ограды упал, – вскидываю голову, не поверив своим ушам. Артура Бедивир Хоран только что спас мою шкуру.

Мама снисходительно улыбается и шутливо грозит ему пальцем:

– Порядочному синьору не предстало лазать через заборы. К тому же, двери нашего дома всегда открыты для всей вашей семьи.

Едва сдерживаюсь, чтобы раздраженно не цокнуть. И почему мама не понимает, что с соседями не обязательно дружить? Наш род ничуть не хуже, чем у Хоранов!

– Сегодня такая удушающе-жаркая погода…, – вот правду мама говорит. Духота такая, что я бы с удовольствием сожгла свои чулки вместе с муслиновым платьем. – Ragazzo mio [(итал.) – мальчик мой], почему тебя не присоединиться к нам? Бокал освежающего лимонада подсластит осадок от неприятного происшествия.

↫1↬

Конечно же, я маму не послушала. Я не перестала мечтать о Таомаире, так же как не перестала отвечать на каждый словесный выпад и тычок от Артура Бедивира Хорана. Мама всячески пыталась нас подружить: но на званых балах я даже не утруждала себя попытками любезничать с ним, при удобном случае наступая ему на ноги во время танца, при этом притворно охая и извиняясь, или же откровенно грубила, изящно завуалировав свои едкие замечания так, чтобы понял только он.

Я искренне не понимала, зачем мама пытается подружить нас.

До сегодняшнего дня...

***

– Что? – во все глаза гляжу на маму. Может, прическа слишком тугая, и кровь в мозгу плохо циркулирует, отчего возникают слуховые галлюцинации.

– Я подобрала тебе превосходную партию, – мама отодвигает от себя чашку и со щелчком раскрывает веер у своего лица, пряча улыбку.

– Партию? – аппетит пропадает: отодвигаю от себя муссовое пирожное, с самого утра долгожданный десерт. Я буквально кожей чувствую: она говорит не о партии в шахматы или бридж.

– Не глупи, – мама смотрит на меня поверх газового веера, расписанного пионами. – В следующем году тебе будет восемнадцать. Нет смысла тянуть еще больше.

– С чем тянуть? – упорно не хочу понимать смысл ее намеков. Еще большее беспокоит то, что папа, еще с утра закончивший сверять баланс в расчетных книгах, опять нашел какие-то дела, чтобы не спускаться к традиционному послеобеденному чаю: обычно он любит выкроить время, чтобы насладиться общением с нами и отборным чаем с освещающими цитрусовыми нотками. Пропускает он наши маленькие посиделки, только если не хочет находиться между двух огней. Когда мама в очередной раз доказывает свою точку зрения, а я – спорю.

У нас с ней разные представления о роли женщины в наши дни. Она искренне не понимает, как можно предпочесть вышивку стрельбе из лука и фехтованию. А я не понимаю, в чем счастье раздаривать глупые расшитые разноцветными птичками платки парням, которые мне даже не нравятся. Просто ради приличия? Или, чтобы показать: «Смотрите все, я такая искусница!» Полная чушь...

Но мне приходилось ее слушаться, ведь она моя мать. Но она не могла вылепить из меня другого человека. И она это понимала. Да, я могла одеть красивое пышное платье, заплести волосы в высокую прическу и вышить фазана с разноцветным хвостом на салфетке. Могла. Но мне это не нравилось. Совсем. Я видела, что мама, капля за каплей теряет свое терпение, и страшилась момента, когда они примет кардинальные меры. Но я-то думала, что она отправит меня в какой-нибудь пансионат для благородных девиц. Откуда я потом смогу сбежать. Или к тете Иветте.

Пансионат. Но не это...

– С твоей помолвкой, Mija [(итал.) – дочка].

Эти слова можно сражают наповал: в груди что-то сжимается, как от удара. Я не плакала с 12 лет, но это не значит, что сердце у меня покрылось броней. Боль и обиду, будто бы меня предали, я прочувствовала очень хорошо.

Я знала, что этот вопрос когда-нибудь поднимется. Но не думала, что мама захочет избавиться от меня при первой же возможности.

– И кто жених? – упавшим голосом интересуюсь я. Смотреть на маму сейчас невыносимо, уж больно выглядит счастливой: кажется, даже седина из шелковистых черных волос ушла, как и мелкие морщинки в уголках губ и глаз. Она на седьмом небе. Будто нашла легендарный трилистник удачи.

– А ты догадайся, – знакомый глубокий мужской голос – словно наждачка по стеклу. Боги, и этот бесячий виверн здесь. Пришел позлорадствовать? Он, что узнал о моей помолвке раньше меня? Ну знаете ли... Это уже не в какие ворота.

– Мама, пусть он уйдет. Наши семейные дела его не касаются, – стараюсь произнести фразу, как можно спокойнее, но голос все равно дрогнул на слове «он».

– Детка, так ведь он...

Паника, вот что я увидела в маминых глазах, когда ее взгляд скакнул от меня к нему и обратно. Мама не ожидала, что я так отреагирую. Неужели, она думала, что я соскучусь по Артуру Бедивиру Хорану за эти полгода и с визгом брошусь к нему на шею? Это же бред сумасшедшего...

Погодите-ка...

Рука застывает, не донеся чашку до рта. Оцепенение охватывает меня от рыжей макушки до кончиков пальцев.

В этот момент Артур отлепляется от косяка, подходит к столику: пальцы в перчатках барабанят короткую мелодию на спинке моего кресла: будто Хоран решает, чтобы такое стянуть с нашего серебряного многоуровневого подноса со сладостями.

Раз – фарфоровая чашечка с витиеватой ручкой выскальзывает из моих одеревеневших пальцев. Каблуки его сапог глухо цокают по золотистому дубовому паркету. Парень опускается на банкетку, обитую кожей.

Пальцы пробегают по третьей октаве, рождая переливчатый мотив с ноткой грусти.

Со – Ля – Ля-диез – Ля – Соль – Ля-диез.

Эту песню я играла столько раз, что запомнила. «Прощай, красавица». Он издевается?

– И ты согласен? – резко разворачиваюсь. Перетянутый корсетом бок отдается болью. Но я едва ее замечаю. Артур вальяжно, насколько это вообще возможно, располагается на узкой табуретке, и делает большой глоток уже остывшего чая. Моего чая. И... Этот... (будь он десять раз проклят!) напыщенный павлин пожимает плечами и продолжает пить чай.

↫2↬

– Mija [(итал.) – дочка]! – от переизбытка чувств мама начинает хлопать в ладоши. Обычно она себе такого не позволяет.

Главное, не допускать в голову мысли, как она расстроится, если, не дай Великие Боги, мой план провалиться, и все всплывет наружу.

– Ты приняла правильное решение, милая.

Мама светится, а за спиной – подозрительная тишина. Хоран, похоже, переваривает мой ответ вместе с дармовым чаем.

Давай, женишок, пойди на попятную, облегчи мне жизнь.

Подавляю искушение обернуться, чтобы полюбоваться его наверняка шокированным лицом. Артур по моему убийственному взгляду поймет, что замуж за наследника Дома Бедивир я пойду только, если к алтарю потащат мой гниющий труп. Нет... Почему сразу «мой»? Пойду только, если на следующий день стану благородной вдовой.

– Но с одним условием.

Улыбка мамы увядает, в глаза прокрадывается подозрительность.

– Следующий год я проведу у тети Иветты.

– Дани, – черные брови наползают на глаза: упоминание о сестре маме не понравилось. – Иветта не лучший пример для подражания...

– Но в свои девятнадцать она получила титул Императорской Леди! – иду сразу с козырей. Мама часто говорила, что тетя Иви – талантливая и умная женщина, другая бы не смогла оказаться в шаге от королевского престола. Только взбалмошная. Я другого мнения, но стараюсь держать его при себе. Я лучше ознакомлена с историей восемнадцатилетней давности. Интересно, мама бы сильно расстроилась, узнав, что Иветта не проиграла покойной королеве, а просто отказалась становиться невестой наследного принца Коранна?

– Mija [(итал.) – дочка], я не думаю, что это хорошая идея...

Мама точно уловила восторг в моем голосе. А к вещам и людям, которые мне нравятся, она всегда относиться с настороженностью и подозрением. Будто мои предпочтения потенциально опасны. Даже за нашим с папой времяпрепровождением она следит точно коршун: не приведи Боги, ее милая дочурка научится одним взмахом сабли отрубать головы потенциальным женихам! Поэтому настоящий меч я держала в руках всего два раза. Один раз, когда папа великодушно дал подержать свой «Агро», после первой успешной контратаки (мама, невольно став свидетелем этого торжественного момента, тут же рухнула в обморок, потом неделю я была вынуждена натирать ее виски маслом мяты). Второй раз мне посчастливилось прикоснуться к папиному клинку, когда он в очередной раз вытащил его из искусно отделанного деревянного ящика, чтобы почистить (сделала я это тайком, пока никто видел). Помню его, как сейчас: рукоять из белой слоновой кости с кожаной оплеткой, темляк [ремень, петля, шнур или кисть на эфесе холодного оружия или рукояти инструмента] с нашим родовым гербом, огненным орлом, позолоченная гарда и посеребренный клинок с продольным желобом… Красивое и смертельное оружие. Как вспоминаю, будто снова ощущаю его тяжесть в моей руке и острое чувство горечи: для меня никогда не сделают ничего подобного и в наследство мне «Агро» не достанется. Максимум, что я могу получить – это серебренный швейный набор с кружевным узором, который мама привезла из своей родной и далекой страны Лаох, стране палящего солнца и величественных построек древности.

– Даниэлла?

Мама заметила, что я отвлеклась, совершенно не слушая, как она перечисляет «заслуги» тети Иви, список которых венчает – рождение внебрачного ребенка. Неудивительно, что «добродушные» родственники сослали ее как можно дальше от столицы. В маленький городок, где вместо быстрых магических способов связи, только почтовая тройка коней, раритет прошлый веков. Не зря с древнего языка «уам» переводится, как пещера. Та еще глушь, но зато с холма за городом открывается чудесный вид на Таомаир. А именно туда мне и нужно попасть.

– Мам, ты же знаешь, что я недостаточно изящная...

За спиной раздается приглушенный кулаком смешок – стискиваю зубы, вцепившись пальцами в вышитую скатерть.

Терпи, Дани. Если психанешь сейчас – мама поймет, что к тете ты едешь не учиться тому, как быть идеальной невестой королевского рода.

– И тетя поможет мне. Ты ведь помнишь, что мы недавно с тобой обсуждали?

Многозначительно посмотрю на маму, молясь, чтобы она поняла без слов: произносить вслух нет никакого желания. Не хватало еще, чтобы Бедивир Хоран решил, что я взаправду готова записаться на отбор, если он вдруг – Пуфф! – и превратиться в наследника престола. Вообще, когда мама об этом говорила, я лишь кивала, пытаясь читать «Особенности поведения драконов в естественной среде», «переобутую» в обложку книги о домоводстве. Мне было плевать, будет ли толпиться у дома Артура Бедивира Хорана толпа невест. А вот мама все вздыхала о том, что его избраннице придется нелегко при таком раскладе. Кто же знал, что ей окажусь я.

– О чем ты...? – мама прищуривается, поддавшись вперед и пытаясь считать мои невербальные сигналы: дергаю головой в сторону Артура и пальцами изобразила корону у себя над головой. – О! – лицо в обрамлении черных завитков светлеет, и она снова хлопает в ладоши: давно я не видела ее такой оживленной, без вечной складки на лбу. Сердце даже на миг екает от укола совести. Когда она все узнает... – Ты умница, Данни! – первая похвала с тех пор, как мне стукнуло 10 совсем не радует, но я заставляю себя улыбнуться: – Пойду распоряжусь о повозке. Придется отправиться в Анам, чтобы передать письмо Иви. Ближайшая почтовая служба только в столице. Нужно столько подготовить, – мама встает и принимается расхаживать по комнате, обмахивая раскрасневшееся от возбуждения лицо веером. – Платья, украшения, trucco [(итал.) косметика]... Столько всего нужно взять с собой! В захолустье, близ которого обитает твой дядя ничего и нет... Bene [(итал.) хорошо]! – мама останавливается, развернувшись на каблуках.

↫3↬

– Рассказывай, – Артур опускает руку, согнутую в локте на стол, ладонью подперев щеку, и смотрит на меня раздражающе-внимательным взглядом. По его лицу видно, что он не поверил в мою готовность кидаться грудью на амбразуру под обстрел свадебного конфетти.

Но если я не хочу, чтобы моя идея погибла в зародыше, я должна убедить Артура, что не вижу в нашей помолвке ничего смертельного, просто мне нужно время подумать, свыкнуться с мыслью. Поэтому и еду к тете. А что, довольно отличная отговорка...

– Что рассказывать? – хлопаю ресницами, делая максимально невинное лицо. При этом отодвигаясь на дальний (от Артура) край кресла. На всякий случай.

– Что ты задумала?

Застываю. На секунду меня прошивает страх, наверняка отразившийся на моем лице. Но так просто капитулировать я не собираюсь. Он ничего не знает. Просто тычет пальцем в небо, пытаясь попасть в нерв.

Смеюсь, прикрыв рот свободной от перчаток ладонью. Жаль, что я не приросла к вееру как мама. Отличный способ скрыть чувства по необходимости. Можно даже выдать что-то похожее на кокетство. Но придется убеждать подручными средствами...

– Почему ты решил, что я что-то задумала?

Не дав себе даже время подготовиться, выбрасываю вперед руку: пальцы скользят от джиерских нашивок на его форме к локтю. Артур проследил за моим движением, чтобы потом снова уставиться на меня сбитым с толку взглядом.

Так. Немного вывели из равновесия. Теперь, тяжелая артиллерия. Фух, представим, что на мне трехслойная броня, покрытая драконьим ядом... Ничего, потом помоюсь с головы до пят…

Придвигаюсь ближе. Заглядываю ему в глаза, растягивая губы в улыбке – лишь слегка, чтобы не выдать, как мне все это претит.

Давай, Дани... Последний рубеж, и ты свободна. Убеди его. И тогда от тебя отстанут на целый год...

– Может..., – отпускаю глаза, чтобы они меня не выдали. – Я хочу за тебя замуж...

Чувствуя, как внутри поднимаются волны отвращения от одной только мысли о том, что я собираюсь сделать – досчитав до трех, я тянусь вперед, предварительно прикрыв глаза: потому что, если честно, я всей душой жажду промахнуться: уж лучше поцеловать нос, чем...

Меня окутывает запахом металла и мяты. А потом мои губы соприкасаются с чужой кожей. Но не лица. Это уж точно.

Распахиваю глаза.

Этот... облезлый индюк! Прикрыл мне рот ладонью! Я тут жертвую своей девичьей честью…! А он…! Сует мне под нос свои пропахшие порохом пальцы.

– Прости..., – выдавливаю из себя, чувствуя, как язык начинает печь от невысказанных оскорблений.

Выпрямившись, встаю из-за стола, отодвинув стул.

Терпи Дани, это ради Таомаира…

И снова улыбаюсь, да так что скулы начинают болеть от напряжения.

– Я удалюсь, с вашего позво...

Хочу сделать книксен, как он хватает меня за руку, чуть дернув к себе. Едва удается удержаться на ногах, схватившись за край стола.

Его лицо так близко, что я могу сосчитать темные крапинки в его серых глазах.

Внутри все сжимается. Но не от испуга. Тело готовится отражать любой удар.

Если он меня поцелует… Прости, мама, но тебе придется сказать: «Прощай» роскошному столетнему чайному сервизу.

Правая рука дергается.

Пара мгновений отделяет парня с преступно ровным носом, без горбинки и утолщения, от расправы в виде звонкой пощечины. Точно! Может ему нос сломать? Ладонь сжимается в кулак...

И тут Хоран отпускает меня, прервав зрительный контакт.

Артур встает. И поворачивается к дверям, которая выходит в сад. Сейчас они открыты: именно этим путем ненавистный лазутчик попал к нам в дом.

– Притворюсь, что я тебе поверил.

Облегченно выдыхаю: едва не подпрыгнув на месте.

В этот момент часы бьют три раза. Хоран отвлекается. А я щипаю себя за щеки, чтобы, когда он повернется, выглядеть достаточно смущенной.

Он, и правда, напоследок оборачивается. Только в этот раз его лицо прорезает ехидная ухмылка.

– Учти, я буду неподалеку, и могу в любой момент проверить, как продвигаются твои успехи по превращению в «Истинную Леди». Увидимся!

Он шутливо салютует мне и удаляется.

Валюсь обратно в кресло, когда его силуэт пропадает из виду.

Какая же я все-таки дура! Эта форма... Я настолько была поглощена своей неприязнью, что нашивка в форме дракона, свернувшегося калачиком вокруг буквы «Т» на правом на грудном кармане, ускользнула от моего взгляда. Мама столько жужжала, что Артур собрался поступать в престижную академию (в очередной раз, если верить слухам). А я даже ради приличия не поинтересовалась, в какую! Я наивно полагала, раз его вышибли из Приграничной Академии, обратно уже не возьмут! Да он же меня в два счета раскроет! Как только я переступлю порог Таомаира! И никакие остриженные волосы и перетянутая грудь мне не помогут!

↫4↬

Сердце рвано колотится еще с минуту после неожиданного, хоть и такого очевидного открытия. И как я даже не подумала о том, что с долей вероятности 99,9% выходцу из Дома Бедивира дадут второй шанс! Ну конечно, академия Таомаир ведь находится под крылом у королевской семьи!

Если я откажусь от всей этой затеи… Покорно приму судьбу, выхожу замуж, то следующие годы проведу тайно молясь, чтобы ненавистный муж погиб в одном из рейдов по Драгонстоирму. Например, канул в «Драконью пасть», обманчиво безобидное ущелье – там даже вокруг пейзаж такой, что не хватает только соловьев, голубых махаонов и цветущей вишни. Красивые виды... Для скоропалительной и мучительной смерти. Интересно, а Хоран знает, что скрытые провалы этого ущелья щерятся каменными наростами, источающими смертельный яд? Зазевался, поскользнулся, скатился по крутому склону вниз. И все – считай, труп.

В голове тут же вспыхивают яркие картинки – свадьба, плавно перетекающая в медовый месяц. Остановка в сказочном месте, в котором круглый год по земле стелиться туман...

Небольшой толчок – и я уже не жена племянника короля и возможного претендента на трон. А вдова...

Эх... Мечты... мечты...

И почему только этот линдворм решил, что я – подходящая кандидатура? Он явно хочет испортит мне жизнь!

Нужно что-то придумать... Отговорить его. Сделать так, чтобы он понял...

Вот бы кто-нибудь доступно объяснил бы Артуру Бедивиру Хорану – что от ненависти до любви один шаг только в случае, если этот шаг ведет в сторону кладбища. Если двое на дух друг друга не переносят – разрядить обстановку может только смерть или тяжелая болезнь одной из сторон. А я хочу прожить жизнь оставаясь здоровой и, что немаловажно, счастливой! А это значит, что между мной и наследником фамилии Бедивир должно быть максимально возможное расстояние.

Казавшаяся сейчас крохотной чайная комната не может вместить мое нервное расхаживание из стороны в сторону – я то и дело натыкалась на мебель и наступала на углы длинных штор. Лестница, устланная ковром, подходит для этого куда лучше: особенно учесть наше с мамой особое соглашение. Если она не хочет, чтобы я по дому ходила come un uomo (коме ун уо-мо) [как мужчина (итал.)], она должна позволить мне самой выбирать покрой платья. Поэтому я частенько хожу в мягком корсете, без вшитых деревянных пластин из китового уса и в платьях простого покроя с завышенной талией и рукавами-фонариками. Поэтому я не скоро выдыхаюсь, перемалывая в голове развернувшуюся безрадужную перспективу. Когда же дыхание все же немного сбивается, я останавливаюсь. И замечаю, что в конце коридора приоткрыта дверь в папин кабинет. И меня непреодолимо тянет туда. Хочется нырнуть в атмосферу мужской строгости и здравомыслия, разбавленную только запахом крепкого табака: никаких гобеленов, картин и узоров, только белые стены. Единственное украшение – ветвистые рога марала. Обстановка, неизменная с детства: бархатные шторы, конторский шкаф во всю стену, где, прибывавшие в чистоте, без единой пылинки, ютились, книги, гроссбухи, папки с письмами, свитки и другие документы. Опускаюсь в кресло, но расслабиться и буквально растечься по обивке, как обычно, не могу. Даже знакомый запах пряной вишни и сигар с легкой ноткой высушенной на солнце травы и сладковатого лошадиного пота, не может, как и прежде, накрыть меня чувством безопасности.

Я ощущаю, как на меня давят обстоятельства, сжимая в тисках грудную клетку... Я бы наверняка осуществила бы свою мечту, если бы у меня было больше времени... Через пару лет, я бы сумела убедить отца... А что? Слышала, что девушки с особым талантом могут попасть в Таомаир... У девушек магические потоки полностью созревают к 21 году... У меня был шанс... Плевать, я даже согласна следующие три года провести в изоляции в Потухшем Пиретериуме [горн, горнило (греч.)], питаясь местной живностью. Но сейчас... Времени просто нет. Если только я не найду того, кто убедит Хорана в бредовости маменькиной идеи...

Толкаю пальцем миниатюрную модель Таламы [Talam, земля (древнеирландский)] – облака тут же испугано накрывают приплюснутую планету, скрывая разбросанную по водному пространству сеть континентов, вместе принимающих очертание впавшего в спячку дракона.

Друг...

Если бы у этого самовлюбленного козлорога был друг!

А что, если...?

Промелькнувшая догадка заставляет выпрямиться и почувствовать, как в груди фейерверком взрывается надежда, напитывается цветом и застывает, не спеша уходить, как это обычно бывает с недолговечной пиротехникой: минутная вспышка в небе, и все.

Да! Это самый лучший вариант!

Не терпелось поделиться своей безумной идеей. Мама и папа отпадают, если я не хочу в Обитель Очищения Душ – куда отправляют неугодных жен и взбунтовавшихся дочерей. Единственный человек, с которым я все могу обсудить – Этта. Она всячески поддерживает меня, хоть сама давно сдалась и оставила мечты о престоле. Единственный человек, готовый выслушать, прикрыть, порадоваться и посетовать на судьбу вместе со мной.

На самоходке я буду добираться вечность, поэтому...

Оглядываюсь на дверь, прислушиваясь. Но папа как будто специально оставил кабинет открытым, чтобы я смогла посидеть в тишине и не торопясь все обдумать. Возможно, смериться со своей судьбой и перелистнуть страницу (если, конечно, мама поставила его в известность). Он явно не догадывался, что в стенах его дома зрел самый настоящий бунт.

Не позволяю себе больше ни одной лишней секунды для раздумья. Кидаюсь к полукруглому углу, задернутому тяжелым гобеленом с массивной золотой кисточкой. Там скрывается высокий стеклянный шкаф с ценными артефактами и ска-хан – с виду непримечательное зеркало в человеческий рост, а на деле – узконаправленный портал. Персональный. Им мог пользоваться только папа. Правда, я еще три года назад нашла способ обойти защиту. Капля крови и, как ни смешно, пара фраз из маминой книжки домоводства. Не знаю, что помогло на самом деле, но с того дня, когда хотела увидеть Генриетту, я все делала именно в таком порядке: «Укол – Слова – Образ»

↫5↬

Поверхность зеркала начинает дрожать, по ней пробегают искры насыщенного оранжевого цвета.

Быстро закрываю глаза, рисуя в голове просторные покои принцессы: резная кровать на столбиках, позолота и лепнина на потолке, богатая мебель и окна с витражом из цветных стекол на верхних полукружьях.

Даже если Этта еще не там, я ее просто подожду.

Шаг вперед: и раскрытая выставленная ладонь касается субстанции, похожей на студеный кисель. Глаза я держу закрытыми: иначе головной боли и тошноты не избежать. Плавали, знаем. Еще шаг – и с головы до ног меня будто обливают холодной водой, а потом резко окунают в горячую.

Вздрагиваю всем телом и распахиваю глаза. Туалетный столик подо мной возмущенно крякает. Хватаюсь за край, чтобы не свалится на пол и осторожно слезаю. Вслед за мной на пол падают металлические и стеклянные баночки до этого стоявшие ровными рядами.

– Гляжу, ты забыла, что в прошлом месяце отец подарил мне новое зеркало.

– Это не зеркало, – морщусь я, ощущая скрипящий темно-розовый порошок на своих пальцах и борясь с желанием вытереть ладони о свою юбку.

Этта пожимает плечами и отрывается от своего вышивания, чтобы с улыбкой посмотреть на меня. Она не злится на разбросанную и, возможно, испорченную косметику. На душе становится легко.

Подойдя ближе, она сначала протягивает мне платок. Я принимаюсь энергично оттирать следы своего преступления с рук: не Дай Боги, испорчу дорогую обивку или заляпаю шторы из парчи! Этта стоит, ровно держа спину, как и подобает особе королевских кровей. Ладонь с длинными и тонкими пальцами опускается на мое плечо. Я среднего роста, но рядом с Эттой ощущаю себя коротышкой.

– Я скучала, – отвечает она все тем же ровным голосом, лишь слегка окрашенным в тон искренней радости. – От тебя все лето не было вестей. Что делала?

– Проводила скучные деньки в загородном поместье, распивая чаи и слушая унылые литературные чтения.

– Могла воспользоваться ска-ханом, как сейчас. Что мешало? – Этта отступает и принимается собирать упавшую косметику. Она с детства была такой – по возможности, она делала все сама, что очень злило ее отца. Это был ее крохотный, едва заметный, бунт против дворцовых правил.

– А то ты не знаешь мою mamma [маменьку (итал.)], – недовольно ворчу, чувствуя, как внутри прокатывается волна стыда: это отговорка, грубая и не умелая. Если бы я хотела, меня бы ни одна закрытая дверь не остановила. После громких заявлений, что я смогу убедить родителей и поступлю в академию своей мечты – было немного стыдно смотреть в глаза подруге. Ведь в прошлый раз я не сдержалась и резко прошлась по ее кроткому смирению в отношении ее наследных прав. Этта тогда почти не изменилась в лице. Но на то она и принцесса – Генриетта превосходно умела держать себя в руках.

– Чудо, что ты смогла ускользнуть от ее пристального внимания, – уголки ее аккуратных, будто нарисованных умелой кистью, губ вздрагивают в полуулыбке.

Этта подходит к окну и опускается на тахту. Ее лицо цвета слоновой кости в обрамлении иссиня-черных освещают разноцветные лучи, и она становится похожа на волшебное существо Затерянного Леса.

Может показаться, что принцесса из Дома Бедивир недостаточно рада моему визиту. Но я слишком хорошо ее знаю, чтобы понимать: все обиды (если она тогда приняла мои слова всерьез, а не списала все на несдержанный порыв обиженной девочки) забылись: легкое похлопывание по расшитой шелковыми нитями обивке –красноречивее любого, самого громкого слова.

Присаживаюсь рядом, но не знаю, с чего начать. Со свалившейся на голову помолвки? Или может, с того, что если она мне не поможет, через год я стану... Как там это называется? Ее двоюродной невесткой? Или сразу начать с мой безумной идеи?

– Эй, – мягкий оклик и чуть холодные пальцы накрывают мои: я перестаю терзать муслиновую юбку своего платья и поднимаю глаза. – Говори все как есть. При мне тебе не стоит наряжать слова в красивую обертку.

– Ладно. Я... Начну с самого начала. – набираю в грудь побольше воздуха: – Сегодня со мной случилось худшее чаепитие в моей жизни...

Я выложила все Этте в красках, не стесняясь в выражениях, то и дело вскакивая и махая руками, словно птица на взлете.

– Я решила! – бью себя кулаком в грудь, будто собираясь на затяжную войну.

– Тише, – Этта тянет меня обратно на кушетку. – Иначе весь замок узнает о твоих планах.

– Точно, – понижаю голос до шепота. Подозрительность волной проносится по телу: А вдруг кто подслушает? Это же будет грандиозный скандал! – Я собираюсь... поступить в Таомаир. Переоденусь мужчиной, подружусь с этим коз... – Генриетта нахмурилась. К кузену у нее нет такой острой неприязни, как у меня: поэтому весь мой обличающий монолог пришлось проглатывать окончания всех едких словечек в адрес Бедивира Хорана. – ... С Ар... туром... – с трудом произношу его имя вслух. Аж зубы сводит, будто я съела самую кислую сливу из корзины. – А потом я брошу все силы на то, чтобы переубедить его. Вот увидишь. Не пройдет и двух месяцев, как Бедивир Хоран решит, что породниться с семьей Каделл – не просто плохая идея. Наисквернейшая для всего рода Бедивир! Он поймет, что я худшая кандидатура на роль его невесты!

↫6↬

– Осмотр?

Знакомое слово прозвучало будто на неизведанном языке. И я переспрашиваю, лелея надежду, что внезапно стала глуха на одно ухо, а лучше – на два. В моих планах никаких осмотров, тем более, медицинских, не значилось.

– Стандартный осмотр доктора перед приемкой в Академию, – чуть пожав плечами, Генриетта возвращается к своей вышивке.

Мои плечи опускаются, будто налитые свинцовой тяжестью. Перед глазами маячат все возможные оттенки белого – от ослепительно белоснежного до цвета шампань. Мне грозит примерка подвенечного платья в обозримом будущем, и я с ужасом осознаю всю масштабность и неизбежность этого события.

Нет ни одного шанса, что доктор не сумеет отличить мальчика от девочки...

Запускаю пальцы в волосы, яростно ерошу их, прогоняю неприятные картинки – плохо закрепленная заколка шлепается на пол.

Полная безнадега уже приготовилась накрыть меня с головой, как я в отчаянии утопающего цепляюсь за хлипкую соломинку.

Вскидываю голову и с жадной до положительного ответа надеждой смотрю в глаза Этте.

– Постой! В каждом выпуске есть одна-две девочки. Они же как-то проходят осмотр. Я могу...

Осекаюсь на полуслове – емкое «Не сработает!» пронзает мозг ледяной стрелой. Все «одаренные» девочки входят в особый список – и надо быть абсолютно чокнутой, чтобы отказаться от такой возможности. Я уверенна, что ни одна из гипотетических кандидаток не одолжит мне свое имя и не уступит свое место.

Тотальный провал...

А на первый взгляд все так ловко складывалось...

Поджимаю губы, чувствуя, как переносицу начинает печь, а из позвоночника будто вытащили несколько важных деталек. Хочется обессиленно рухнуть – прямо на дорогой парсуашский [Парсуаш – район Персии] ковер и разрыдаться, по-детски колотя кулачками по полу. Невидящим взглядом таращусь в окно, прямо на макушки сверх меры ухоженных деревьев королевского сада (им только нарядных ленточек на стволах не хватает). И представляю, как откручу голову, или другую ненужную часть тела, Бедивиру Хорану в первую брачную ночь.

Выпрямляюсь и снова смотрю в серые, с голубыми разводами, глаза.

– Я так просто не сдамся.

А что? Если придется, перелезу через крепостную стену. Или спрячусь в одной из корзин, с ячменем например… Или что там за товары поставляют лавочники Уама и торговцы из других стран? Я готова провернуть любой, даже самый безумный план. Все – только бы не втискиваться в платье цвета смерти. И плевать, что у меня в роду нет кочевников из Кидани [кочевые монгольские племена, в древности населявшие территорию современной Внутренней Монголии, Монголии и Маньчжурии], для которых белый – цвет траура.

Этта, не торопится меня переубеждать. Но на ее лбу ясно проступает маленькая нитевидная морщинка.

– Можешь и не пытаться меня отговорить. Я не передумаю, – сразу предупреждаю.

Принцесса откладывает вышивку и наклоняется, чтобы поднять мою заколку – фамильного орла. Единственное из «не-цветочных» украшений, что разрешает носить мама (по крайней мере, в ее присутствии). Вернув ее, Этта, легонько хлопает меня по плечу. Потом она встает.

– Я не буду отговаривать тебя…

Все верно. Это не ее проблема. И втягивать свою подругу в такую авантюру – это не то, что можно спокойно сделать без пятна на совести.

– Ладно я.... – решаю сама проявить инициативу и придумать себе какие-нибудь важные дела, чтобы не было так обидно. И даже дергаюсь, чтобы встать. Но тихий голос Этты, заставляет замереть в радостно-колючем предвкушении – как от неожиданного подарка, вдруг оказавшегося прямо перед моим носом.

– Я тебе помогу.

С этими словами принцесса опускается в кремово-желтое кресло напротив бюро на тонких изогнутых ножках и поднимает вверх цилиндрическую крышку: изящные пальцы ловко отвязывают петлю, неизменно крепившую маленький мешочек к ее поясу. Я знала, что там было. И от осознания этого сердце начинает биться чаще. Неужели, она собирается...

Использовать печать «Бана-Прунсэ [bana-phrionnsa (гэл.) – принцесса]»?

↫7↬

– Этта, что ты...

Встаю и даже делаю шаг к ее элегантному столику, как принцесса вскидывает руку.

– Пусть это будет... Эм... Небольшим сюрпризом.

Откинув мешающий локон своих длинных угольно-черных за спину, она откупоривает чернильницу: по комнате разносится тонкий металлическо-древесный аромат с едва уловимым теплым сладко-пряным запахом.

Макая посеребрённое перо в чернила, Этта аккуратно выводит первое слово и оборачивается.

– Я напишу магистиру [Maighstir (гэлс.) – господин, мастер] Рихтеру письмо. Чтобы твой осмотр проводился на... особых условиях.

– Тогда, я должна... – снова дергаюсь, готовая кровожадным коршуном нависнуть над ее плечом, впиваясь критичным взглядом в каждую буковку.

– Но-но, – грозит Этта серебряным заостренным стержнем, плавно переходящим в черное перо с красным кончиком. Насколько я помню, это редкое перо дикой утки. Лишь у одной из тысячи, а то и больше, имеется такой странный окрас.

– Мне нельзя посмотреть?

Опускаюсь на тахту и складываю руки на груди: я не сержусь и не обижаюсь, просто от накатившего волнения подрагивают пальцы.

Сама принцесса напишет письмо к человеку, от которого, можно сказать, зависит моя судьба. Да еще поставит личную печать!

Мне ли жаловаться, но…

Генриетта возвращается к своему занятию – ответом становится макушка, отрицательно качнувшаяся из стороны в сторону.

Я терпеливо жду, комкая в руках единственное, что оказалось в зоне досягаемости – чуть лохматые концы почти готовой вышивки. Жду ровно до момента, когда в пере заканчиваются чернила, и принцессе снова приходиться макнуть его в чернильницу. Она написала примерно четыре слова.

Снова открываю рот, чтобы с жаром возразить, и выпалить любой аргумент в пользу моего участия в составлении письма. Но у Этты словно глаза на затылке.

– Тебе лучше не читать содержимое этого письма. Герхард может заподозрить неладное. Ты не злись, но актриса из тебя никудышная...

– Да я...!

– ...потому что ты плохо сдерживаешь эмоции. И подделывать их тоже не умеешь...

Закрываю рот чисто из-за упрямства: пусть не думает, что права.

– Ты придумала имя? – Этта откладывает перо и снова оборачивается.

– Имя...? – хлопаю глазами. О чем она? Таким обыденным тоном спрашивают о кличке щенка...

– Может..., – принцесса опускает согнутые в локтях руки на спинку своего невысокого кресла: ее глаза бегают по моей фигуре, перепрыгивая с одного места на другое, будто ища уязвимые места, – лучше не менять его? Оно же универсальное. И тебе легче будет.

– Значит... Буду Даниэлем... – сжимаю пальцами подбородок: собственная кожа кажется обжигающе-колючей, словно на ней уже проклевывается несуществующая щетина.

– А ты не сиди без дела. Отрабатывай услугу, – указательный палец совершает незамысловатое движение, сначала указывая вниз, потом плавно плывя вверх: Этта будто штопает в воздухе невидимую дырку.

– Ты хочешь, чтобы я... – осторожно (на первый взгляд, но, на самом деле, с едва прикрытой брезгливостью) подцепляю двумя пальцами пяльцы. – Закончила эту... Курицу?

– Осталась всего одна лапка гладью. И это не курица, а феникс вообще-то. Как на твоем фамильном гербе.

– На моем гербе орел, вообще-то. На гербах Дюжины Основателей всегда изображались только существующие животные, – передразнила ее поучающий тон, и со вздохом воткнула иголку в плотно.

– Я бы поспорила. Всегда считала, что огненный орел – это вымерший Феникс. Который потом стал персонажем сказок.

С характерным хлопающим звуком Этта открывает другую баночку чернил, ту, что с золотой стружкой – от написанных ею букв всегда пахнет медом.

– Поэтому ты считаешь, что я с этим..., – рука дергается и стежок получается неровным, а «якобы-феникс» заметно кривоногим, – …Бедивиром – отличная пара? Как из сказки «Обрученные Огнем»? Дракон и Феникс...

– Лучше я оставлю свои мысли по этому поводу при себе.

В голосе подруги слышится улыбка.

Пусть думает, что хочет. Я-то знаю правду. И трезво смотрю на вещи.

Артуру Бедивиру Хорану нужен некто вроде этой вышитой «курицы» – красивая обертка с незамысловатым содержанием. Женщина, что будет восхищаться им и соглашаться с каждым словом, сэкономив будущему королевскому гвардейцу (а то и начальнику стражи, а может, вообще, советнику) нервы и время.

↫8↬

Повозка дергается, чуть качнувшись назад – ногти врезаются в обивку сидения, но не я не намерена пересаживаться. Хотя надо бы: безлошадная повозка требует, чтобы тот, кто тяжелее, ехал на стороне, прилегающей к ложным кóзлам (куда вкладываются бумажки с четко прописанным местом назначения). Ехать вдвоем с комфортом можно только при условии, что задняя часть облегчена – а это значит усесться рядышком (на довольно тесной скамеечке) с человеком, которого хочется обходить за километр. У нас в специальном амбаре стоят модели и получше, но мама, видимо, специально выбрала этот хлам: старые, хоть и смазанные колеса глухо поскрипывают, жалуясь на свою судьбу, и мне кажется, я чувствую, как от мотора исходит слабый дымок и запах нагретого до нельзя железа: сложный механизм (из шестеренок, трубок, винтиков и болтиков, работающий на заклятии Кру-а-дар [Cruthadair (гэльс.) – созидатель] первого уровня с вкраплениями магических камней) работал на износ уже не первый десяток. Не удивлюсь, если эта потасканная карета возила еще дедушку.

Следующая кочка прыгает под колеса так неожиданно, будто змея набросилась из кустов – и я, подпрыгнув, едва не заваливаюсь прямо на Артура Бедивира Хорана.

Сжимаю деревяшку, обитую линялым бархатом еще сильнее – кажется, шелковые перчатки надрываются в нескольких местах на стыках швов. Сдуваю с лица непослушную прядь, выскочившую из-под соломенного капора, и вдыхаю полной грудью насколько это было возможно в перетянутом корсете ужасного хлопкового амальрихского [Альмарих – готский вариант имени Америго, отсылка к Америго Веспуччи, доказавшего, что открытие Колумба является не чем иным, как новой частью света] платья с треугольным силуэтом плеч: в нем угловатые места моей фигуры выступают резче, а грудь, напротив будто исчезает, и я начинаю походить на тех кудрявых юнцов с портретов прошлых столетий. Не то чтобы я желаю выглядеть женственнее в присутствии этого линдворма, просто не хочу стать объектом для его едких шуточек.

Но он, как ни странно, молчит.

Я буквально мячиком подпрыгиваю вверх и чуть не ударяюсь об потолок: его четко очерченные губы, с небольшой асимметрией (нижняя губа чуть полнее) вздрагивают. Ожидаю колкость, но слышу не то, что ожидаю.

– Тебе не душно во всем этом? – движение глаз и головы условно очерчивают мою будто скрученную в спазме фигуру с головы до пят.

Поднимаю на него глаза, подозрительно прищурившись – вроде бы невинный вопрос, но интонация в голосе настораживает. Будто какой-то скрытый подтекст прячется под первым слоем... Он, что собирается предложить мне расстегнуть пару жемчужных пуговиц, идущих от горловины к талии и ослабить корсет? Если это какой-то грязный намек – я без малейших зазрений совести вышвырну его из кареты, прямо на пыльную дорогу. Пусть догоняет. Один плюс старых моделей синэ-эквус [Sine (лат.) «без» + equus (лат.) «лошадь»] – у них не предусмотрены остановки. Без навязанного мамой балласта она поедет еще быстрее, даже и не подумав затормозить.

– Нет, – слово разрезает воздух словно сталь подтаявшее масло. Слишком резко. Особенно для девушки, которая еще три дня назад хлопала ресницами и улыбалась своему якобы жениху, сидящему напротив.

Поэтому прежде, чем его брови подозрительно дергаются, словно тетива отпущенного лука, я быстро бормочу:

– Извини, – …сдобрив его неуклюжей улыбкой. И для верности добавляю только что пришедшее в голову оправдание.

– Я просто не люблю эти штуки. По мне лучше по старинке – в тройке или вообще верхом.

Хоран кивает – устроил его ответ или нет, не понять. Но он точно принял его к сведенью.

↫9↬

Повозку в очередной раз встряхивает, и я чувствую укол в боку – точно почка узлом завязалась. Невольно охаю, и это становится негласным приглашением для Артура. Он шустренько пересаживается ко мне.

Дергаюсь, но вовремя спохватываюсь: если я сейчас шарахнусь от него к задней части кареты, это будет выглядеть очень подозрительно. Стискиваю ладонями колени, искренне надеясь, что мой опущенный взгляд можно списать на смущение, а не на попытку скрыть накатившее на меня жгучее раздражение, настолько сильное, что его жар прокатился по телу и прилил к лицу.

– Я знаю, что поможет.

Мужская рука с кольцом-печатью оказывается в поле моего зрения.

Так, если он выкинет хоть что-нибудь... Хоть что-нибудь...

Вскидываюсь, вытянувшись струной.

– Гё-а [Gaoth (гэльс.) – воздух, дыхание], – знакомый язык магии ласкает слух, и в лицо ударяет слабый поток воздуха. Я даже на мгновение зажмуриваюсь – до того это неожиданно.

Когда же понимаю, что произошло, от всплеска неудержимого восторга хватаю Бедивира Хорана за запястье.

– Ух-ты!

– Пустяки, – голос Артура так и раздувает от самодовольства. Но я едва это замечаю. Все мое внимание поглотила магия.

Хоран чуть отводит руку в сторону, шевелит пальцами и струйки воздуха, парящие над его ладонью, заметно уплотняются, начинают закручиваться, сплетаясь друг с другом.

Это не просто бытовые фокусы мамы и Бригитты. Настоящая боевка! Почти...

Голубые искры, импульсами вспыхивают внутри образовавшегося шара – это зрелище завораживает, притягивает словно звезды, загорающиеся в иссиня-черном небе. К искрам добавляются крошечные разряды молний: воздух начинает вибрировать, и в нем слышится запах металла.

Эта же Сфера Тараниса [Бог-Громовержец у кельтов]!

Время будто останавливается, кончики пальцев сводит: мне смертельно хочется прикоснуться к этому сверкающему и опасному сгустку силу, ощутить кусачее покалывание на своей ладони – в этот момент я даже забываю, чем это чревато – я получу сильный разряд тока, в лучшем случае, или же сфера отскочит в одну из стен самоходки и разорвет ее на части.

Но мое любопытство остается неудовлетворенным – мужские пальцы сжимаются в кулак, и все прекращается.

Мой недоуменный взгляд с плавающим на дне зрачка возмущением «Эй! А куда?» упирается в Хорана. Он ближе, чем должен быть – и это я сама к нему придвинулась. Словно кошка, учуявшая аппетитную рыбку.

Лицо Артура прорезает ухмылка. Отстраняюсь, вжавшись в обшивку экипажа.

Он тянется ко мне – видимо решил, что я помахала перед его носом метафорическим веером в благосклонном жесте.

Чем отбиваться – зонтом, саквояжем или шлепнуть по щеке перчаткой?

Зонтом – в живот. Саквояжем – промеж глаз. А ненавистные перчатки затолкать в этот ухмыляющийся рот.

– Такие штучки – не игрушки для молодых особ. Еще поранишься.

Скриплю зубами, сжимаю кулаки.

Так, спокойно. Даже такой самоуверенный наглец без особого воображения и чутья, как Артур Бедивир Хоран, поймет, что рукоприкладство – не проявление нежной любви от благовоспитанной дамы.

Надо терпеть.

Когда его пальцы обжигают раковину уха, поправляя мои непослушные волосы, а потом как бы невзначай напоследок скользят по щеке, я позволяю себе вздрогнуть и опустить глаза.

Иначе мой испепеляющий взгляд прожег бы его насквозь, и даже дурак понял бы, что я сейчас испытываю далеко не трепетное волнение.

↫10↬

Благо, Артур еще помнит о приличиях – убрав руку, он увеличивает пространство между нами, что позволяет мне выдохнуть и немного успокоить сердце, возмущенно колотящееся в груди, словно безвинно посажанный в тюрьму человек.

Наступает молчание – для меня спасительное. Мне не хочется с ним говорить. Так меньше шансов выйти из себя. Одернув занавеску, придвигаюсь к окну, наблюдая за проплывающими мимо пейзажами. Мы уже пересекли два поста быстрого перемещения, и теперь дорога выгрызает себе путь по горной местности – сквозь ущелье, чьи неровные стены покрыты темно-зеленым блестящим мхом, с торчащими тут и там тощими кустарниками. Оно настолько узкое, будто мы протискиваемся между давно нечищеных зубов каменного великана. Унылая серо-зеленая картинка с бледно-синим отливом. Но уж лучше мучить глаза этими сомнительными красотами, чем нахально-плавным профилем Артура Бедивира Хорана. Ему даже волосы достались всем кудрявым на зависть. Готова поспорить, что ему достаточно провести по голове пятерней, чтобы расчесаться. А я за последний месяц сломала уже второй деревянный гребень. Повезло кому-то с родословной... И почему некоторым достается все, о чем только другие могут мечтать: сносная, можно сказать даже идеальная, внешность (без таких проблем, как чувствительная к холоду кожа или волосы, никогда не лежащие так, как нужно), семья с таким личностями в Родовой Книге, что ребенок начнет магичить раньше, чем заговорит (и не надо до нервного тика и дрожи в коленках ждать двадцати одного года). Я не стану упоминать пол и деньги – потому что первое уже не изменить (разве что только применив ауткастовую магию изгоев и черных драойхов [от Draoidheachd (гэл.) – колдовство], только это чревато сокращением жизни на 10, а то и 20 лет). Да, быть женщиной – сильно загоняет в рамки и ограничивает. Но иногда лучше изменить мир вокруг, чем себя. А деньги же для моей семьи никогда не были проблемой.

Положив голову на ладони, еще больше углубляюсь в себя, в сознании ярко горит кричащий заголовок: «Почему жизнь так не справедлива?». Вид стелющегося тумана у подножия горы, по чьему крошащемуся выступу едет повозка, не вызывает ни страха, ни даже первобытного благоговения перед дикой природой. Лишь мысль, что, если я провалюсь – меня ждет участь прискорбнее, чем падение с высоты в половину орлиного полета. Интересно что было бы, если скажем, такой, как Артур, оказался в подобной ситуации?

Промелькнувший в голове карикатурный образ заставляет повернуться и мысленно примерить его на наследника Дома Бедивир.

Артур в платье, в чепчике и в оборках на шелковых панталонах пытается взять штурмом Обитель Очищения Душ или Пансионат Благовоспитанных Дам. Ага, а веревку он сделает из порванных чулок.

Смешок вырывается против воли. Но улыбка тут же увядает.

Максимум, что его ждет – это долгосрочная служба в какой-нибудь дыре. Его не подвергнут жестокой процедуре диар-мэд [от древнеирландского dermat (“забывание, забывчивость”)] – не сотрут важные воспоминания, пытаясь перекроить личность, не залезут в саму суть твоего «Я» и не исполосуют когтями в мясо все самое дорогое.

Что ждет женщину с не до конца раскрывшимся потоками, переодевшуюся в мужчину, в Академии, изначально бывшую элитным мужским атенеем [название многих учебных заведений в древности и в новое время], если ее раскроют?

Ничего хорошего...

– Что смешного?

Мимолетную веселость уже вечность, как ветром сдуло, а вопрос прилетает только сейчас.

– Представила тебя в чулках, в панталонах и капоре.

Что нужно, чтобы скрыть большую и толстую ложь? Правильно. Завернуть ее в оберточную бумагу правды. Даже 5% искренности могут скрыть 95% лжи. Это ложка дёгтя в бочке меда, только наоборот.

↫11↬

Хоран криво усмехается, без злобы и раздражения. Но лукавый блеск в глазах выдает его: на каком-то другом, интуитивном, уровне понимаю, что сейчас он откроет рот и выдаст что-то, от чего я буду не в восторге.

– Мне не пойдет юбка и кринолин. Точно так же, как тебе штаны и шпага.

Такое двойное дно в его словах не пробьет даже усиленный таран. Подхватываю эту игру в шарады.

– Почему? Штаны одеть не сложнее, чем зашнуровать корсет.

– Ха! Я тебя умоляю, – Артур откидывается назад, закидывая ногу на ногу в форме цифры «4». Раскованность и расслабленность движений буквально отражают его свободное положение в нашем обществе. – Рожать детей и сплетничать о пустяках – сложнее, чем удерживать огнеупорный барьер 18 часов? Или сражаться с фонталамными [fon talamh (гэл.) – под землей] тварями, разрывая их глотки голыми руками? Или жертвовать собой, чтобы выиграть время и спасти остальных из своего эскадрона?

Уголки моих губ презрительно дергаются – кусаю внутреннюю сторону щеки, чтобы не сказать что-нибудь гадкое и оскорбительное.

Ну, конечно, мужчины у нас богоподобные существа... Посадите птицу в клетку – и со временем, она забудет, как петь. Раньше, до раскола, еще когда Драгон-Ойхе – ставший легендой негласный король-прародитель всех дураков-мужчин, только вылупился из яйца миром правила женщина! Ученые мужи этот исторический период обходят стороной, упорно утверждая, что все это сказки. Легенды. Но даже сказки основаны на правде.

Женщина может все то же, что и мужчина. Только если ей дать шанс и возможность. Даже цыпленок полетит, если в него поверят.

– Хорошо, как скажешь.

Но мне приходится проглотить весь свой мысленный монолог. Кивать и улыбаться, словно дорогая фарфоровая кукла, смотря через плечо, обтянутое «черной» формой избранника Академии. Вдалеке спасительным пятном желтеют поля Сабала [sabhal (гэл.) – житница]. Уже скоро повозка сменится лошадьми. И я избавлюсь от него даже ценой собственного багажа – в любом случае, все самое ценное, включая часы на цепочке, подаренные дедушкой, находятся в моем компактном саквояже. Его я могу унести, даже убегая со скоростью испуганного оленя.

– Знаешь, по началу, я удивился.

Приходиться снова посмотреть в ненавистное лицо.

И почему мы так быстро миновали Пик Орлана? Вытолкнула бы бесценного племянника из кареты с самой высокой точки подъема (там, где даже магия вряд ли спасет), а потом... Говорила бы всем, что он просто выпал, как птенец из гнезда...

– Понимаю...

Неужели, пока мы ехали, он тоже мысленно нырнул в Обитель Темного [аналог Тех-Дуинн - подземный мир ирландских кельтов]? Сомневаюсь, не выглядел он обреченным каторжником, не справедливо осужденным на брак со мной.

Но надо подыграть, Данни. А то ты уже и забыла, что три дня назад намекнула, что испытываешь к этому... этому... виверну несуществующую симпатию. Киваю, пытаясь смягчить выражение лица.

– Для меня тоже известие о помолвке было неожиданным. Да ты и сам видел...

– Да я не об этом, – небрежный взмах рукой: ну да, конечно, чего ему сокрушаться о необратимом событии в жизни? У него есть запасной выход. Все мы знаем, куда испаряются с магических радаров неугодные жены.

– Я думал, ты запустишь в меня чайный сервиз или же залезешь на дерево, словно дикая кошка, когда увидишь меня около твоего экипажа.

– И зря.

Хмыкаю. Надеюсь, достаточно двусмысленно, чтобы он решил, что мое сердце смягчилось по отношению к нему.

↫12↬

Его рука ерошит волосы – которые как по команде ложатся на свое прежнее место.

До чего же раздражает... Эта ненавязчивая улыбка, расслабленная поза и уверенность в глазах цвета стали – слишком яркие и незамутненные для такого оттенка.

Я почти отворачиваюсь обратно к окну, решив не разматывать нить этого диалога, как слышу продолжение, которое буквально заставляет подпрыгнуть на месте.

– ... И этим меня, признаюсь, немного разочаровала.

Он в задумчивости (явно притворной, этой хорошо уложенной головушке нечем думать!) трет подбородок двумя пальцами, продолжая следить за моей реакцией (а я притворилась, будто подскочила из-за кочки, прыгнувшей под колеса, и отстраненно повела плечами). «Думай, что хочешь», – так мой немой ответ выглядит снаружи. Но внутри клокочет вулкан.

– Не рассчитывал, что ты так быстро сдашься. Думал, ты до конца жизни будешь пытаться идти против ветра. Это только доказывает, что исключений из правил – единицы. Такие, как Нимиа Маклафлин не рождаются каждые 10 лет. Да и к тому же, у тебя же нет такой феноменальной способности воспламенять вещи одним взглядом...

– Хм... – руки моментально складываются на груди. Защитный механизм – но не от самодовольных слов. Нет. Просто… мой кулак непреодолимо влечет поцеловать его лицо.

– О. – Хоран как будто заметил волны нарастающего кровожадного напряжения, исходящие от меня. И как только? Я последним усилием воли удерживаю брови в нормальном положении – а они, по ощущениям, будто налиты свинцом. – Тебе не стоит расстраиваться! После брака со мной перед тобой откроются все двери. Почти, все двери.

Рука хлопает меня по плечу.

Дайте мне лопату! Я согласна жить с кочевниками! Даже с изгоями! Лишь бы получить шанс устроить Артуру Бедивиру Хорану банальную потерю памяти! Чтобы он забыл, что я существую!

Медленно перевожу взгляд с ладони, сжимающей мое плечо, на ненавистное лицо.

– Спасибо за участие. Ты так мил, – сквозь зубы цежу я, сжимаю его пальцы и снимаю их с моего плеча. Кажется, Артур поморщится. Не могу разглядеть из-за алой дымки, затуманившей глаза и стремительно густеющей.

Хоран выдергивает руку, трясет запястьем, а когда продолжает говорить его голос вздрагивает: верно, мой оскал (отдаленно похожий на предполагаемую улыбку) сбил его настрой.

– Эм... Чудно, что ты того же мнения.

Он снова лохматит волосы: чем они мешали ему жить? Тем, что не желали оставаться в беспорядке?

Экипаж останавливается – облегченно выдыхаю: сейчас использую все свое скудное женское очарование и уговорю его сходить на почтовую станцию нанять тройку. Поклянусь ждать его хоть до гробовой доски – а сама слиняю.

Пока провожу в голове расчеты, не замечаю, что он тянется ко мне. Всем телом.

Округляю глаза и вжимаюсь в стенку с окном. Рука-клешня вскидывается вперед...

Готовлюсь бить в самые уязвимые места.

Щелкает задвижка, со скрипом открывается дверь.

– Прошу, – Артур выпрямляется плавным движением руки указывая на выход.

Тоже, мне кавалер. По всем правилам, он должен был вылезти первым, обойти карету, а потом открыть дверцу с моей стороны.

– Ой, – выдыхаю я и, наклонив подбородок, смотрю на него исподлобья, хлопая ресницами, будто собираясь улететь. Я могу инквартатой [уклонение в сторону (фр. incartata — инквартата)] уйти с линии атаки рубящего удара, а флиртовать – нет. Но будем работать с тем, что есть. – Сходишь сам нанять повозку? А я подожду здесь? Ужасно натерла ноги в этих неудобных туфлях...

↫13↬

Что может быть лучше, чем идти по полю, залитому еще теплым осенним солнцем. Пусть оно и пустое, с возвышающимся тут и там холмиками сена. Даже тучи, собирающиеся над головой, не могут испортить настроение. Я шагаю, держа туфли в одной руке и саквояж в другой и вдыхая запах скошенной травы, избавляясь от осадка неприятного разговора (если можно было посчитать мои невнятные реплики и кивки за ответы).

Даже то, что я, возможно, лишилась своих платьев, книг, туалетных принадлежностей и косметики, совсем меня не заботит, ни дюйма не занимая в голове. Почти все, что затолкала мама в три чемодана – выбирала не я. Конечно, я буду скучать по своему любимому конному костюму, но я, надеюсь, что скоро его заменит черная форма ойре [Oighre (гэл.) – наследник] Таомаира.

После услышанного от Артура, я еще больше убедилась в том, что правильно поступаю.

Какая жизнь ждет меня в его «скромном» особняке (который и не особняк вовсе, а настоящий замок!)? Чахнуть от тоски, хиреть и рожать детей от человека, который будет относиться ко мне словно я охотничий трофей, а к детям – как к дрессированным собачкам, в чьем создании я участвовала, но как бы… косвенно? «Только поглядите, мой малыш Арти уже считает до 100 и знает алфавит! Весь в меня!»

Б-р-р...

Я помню, как на людях хвастался своим сыном Хоран-старший, при этом не заботясь, чем занят его отпрыск между приемами гостей. Сколько мама не притаскивала меня в их летнюю усадьбу «на чай» с Генрихом Бедивиром Хораном я почти не сталкивалась. Не думаю, что Артур будет лучше. Даже не хочу думать...

Тем более провести жизнь с тем, кто абсолютно не понимает меня.

– Эй, леди, – скрипят натянутые поводья, и передо мной останавливается повозка, нагруженная корзинами, накрытыми грубой тканью. Знакомый запах… Это же те самые знаменитые барханские яблоки – медово-сладкие, хрустящие, с мягким вкусом. Рот моментально наполняется слюной, а желудок сводит. Неудивительно, я не ела больше 10 часов.

– Добрый день, магистир, – приветствую старика в старой соломенной шляпе, чуть присев.

– Ха! Впервые к старику Уолли обращаются так по-королевски. Вы, мисс, наверное, из столицы? Садитесь, я подвезу до Уама.

– Вы очень добры.

Он, кряхтя, пытается слезть, вздумав подать мне руку. Но надо пожалеть старика и сэкономить время. Сначала закидываю в повозку саквояж, а потом с предельной ловкостью, на которою способен мой наряд, забираюсь следом.

С козел доносится свист.

– А Вы не простая штучка, мисс.

Старик Уолли оборачивается, шарит рукой в одной из корзин, а потом кидает мне одно из яблок.

Искренне улыбаюсь в знак благодарности во всю ширь рта. Первый раз за день.

Кучер подстегивает лошадь, и она бодро трогается с места.

Я позволяю себе наконец расслабиться.

К чему катится этот мир, если я чувствую себя комфортнее в компании незнакомца, чем рядом с собственным подложным женихом?

– И что привело в нашу дыру столичную девушку? Хотите попасть в Академию или сбежали от нежелательной партии?

– Все понемногу, – уклончиво отвечаю, с хрустом откусив почти половину яблока.

Старику и в голову не придет, что я еду поступать, а не на рандеву с каким-нибудь будущим рейуром. Но не стоит болтать об этом направо и налево.

↫14↬

Новый знакомый любезно подвез меня до маленького аккуратного особняка, почти на окраине городка.

Застываю на крыльце, прижимая к груди подаренную корзинку яблок.

Взгляд цепляет колотушку на двери – гвоздь выпускает железные лозы, обвивая отшлифованный в форме капли темный камень – искрящийся, будто наполненный фиолетовыми блестками. Авантюрин – один из немногих названий камней, знакомых мне. Ювелирной ценности почти никакой. Зато относится к тем самоцветам, что защищают от зла, колдовства и корыстных намерений. На нем строится часть защитных заклинаний, когда дело касается статичных предметов, из тех, что не переносятся с места на место и условно не двигаются в пространстве – дом, например.

Оглядываюсь по сторонам – по белоснежным стройным колонам вверх вьется нежно-сиреневый клематис. Белая отделка дома – ничего вычурного, кричащего и лишнего. Прилегающий сад в творческом беспорядке, скамья-качели, подвешенная на крючках к карнизу над просторным крыльцом. Ленивая безмятежность и цветочный запах... Я и забыла, как здесь хорошо.

Снова переступаю с ноги на ногу – туфли я так и не надела и ощущаю сквозь капрон остывшие доски. Солнце близится к горизонту и уже не особо греет. Вздрагиваю.

Я не видела тетю 5 лет... Возможно, она изменилась. И в ситуации, окутавшей меня, словно липкая паутина птицееда, она примет сторону маменьки. И заложит меня...

Отступаю назад.

И тут в голове вспыхивают слова дяди – младшего брата моего папы.

«Если страшно – просто сделай шаг. Стремительность прогонит испуг»

Не даю себе и лишней секунды на разжевывание собственных сомнений.

Три решительных раскатных стука в дверь – и я слышу «Иду!» и стук каблуков, спускающихся по лестнице.

Тетя Иви не заставляет себя ждать. Дверь из белого дуба распахивается, и меня заключают в объятия – до неприличия крепкие. От мамы такого не дождешься – лишь легкие сдержанные прикосновения: она никогда не пыталась «придушить» меня в избытке чувств.

– Я... приехала... чтобы... – невнятно бормочу в ее плечо. Пронзает острое желание все выложить прямо с порога: чтобы точно знать, распаковываться мне или нет.

– Я знаю, моя ягодка, – тетя отпускает меня, а потом щиплет за щеку и, широко улыбнувшись, тянет по коридору вглубь дома. – Бросай вещи здесь. И туфли тоже. Умойся и подходи на кухню, я приготовлю чай.

Иви гостеприимно открывает передо мной дверь в ванную. А сама легкой танцующей походкой скользит дальше, напевая под нос что-то беззаботное. За ней вьется шлейф смолянистого аромата с пряными нотками чего-то теплого, с горчинкой. Знакомый аромат какой-то приправы. Они с мамой похожи, почти как близнецы, и в то же времени, разные, как уроженцы далеких стран. Те же глаза, волосы, носы. Но у Иветты Сантьяго волосы – почти все или какая-то часть – распущены, смуглая кожа не прячется за слоями пудры, и от нее никогда не пахнет ни розами, ни другими цветами. Почти всегда это… Да, точно. Розмарин и тимьян.

↫15↬

Фарфоровый бак над раковиной полон – стоит повернуть рычажок, и вода вырывается озорным потоком. Закатав рукава, подставляю сомкнутые лодочкой ладони и умываю лицо. Но это не остужает колотящуюся в висках кровь. Утершись полотенцем пахнущим слабым запахом лаванды (тетя явно ждала меня, даже вода оказалась достаточно теплой), выхожу, не став бросать даже мимолетный взгляд в зеркало. Я и так знаю, что увижу: растрепанные волосы, лихорадочно-блестящие глаза на бледном лице, при взгляде на которое не верится, что я связана с фамилией Сантьяго кровными узами. Единственное, кажется, что было общее – силуэт фигуры и коричневые крапинки в зеленых глазах.

– Теть, я...

– Садись, садись.

Она начинает хлопотать вокруг меня, пододвигая корзинку с выпечкой ближе и наливая ароматный чай в чашку – ярко-синие птички под золотым ободком вспархивают у меня перед глазами: стоит сесть, и чашка приземляется на блюдечко с таким же узором.

Горло сдавливает спазм – будто молча протестуя против моего намерения сказать все и сразу.

– Говори, детка, – тетя мягко касается плеча, ставя передо мной пирожное. – Твое любимое.

Она подмигивает мне, кивнув на корзиночку с воздушным кремом, украшенную птичками – такими же синими, как на чашке и у тети в волосах, в тон ее легкому платью.

Улыбаюсь в ответ, заметно расслабляясь. Мне не нужно втискиваться в свои туфли, не нужно притворяться. Я же не дома. А у тети, женщины, что любит пить чай по поводу и без, экспериментируя со вкусами, десертами и подачей. Мама считает, что ее домашние сладости пошлые, так как их невозможно есть с достоинством леди – она признает только геометрически правильный паркин-кейк [имбирный пирог из овсянки и черной патоки], который можно разрезать на дольки и нанизать на вилку.

Беру корзинку и откусываю верхушку с глазурной птичкой, у нее привкус с кислинкой. Голубика.

– Мама ведь написала тебе письмо, – начинаю издалека: мне нужно знать ее реакцию. Чтобы морально подготовиться к предполагаемому ответу.

Тетя Иви морщит нос.

– У Изи, как всегда, шоры на глазах. Даже я вижу, что ты не в восторге от того, что она учудила. Как можно было сосватать тебя без твоего согласия? И еще так гордо это расписывать, будто она самый настоящий королевский оракул! А на деле разглядела любовь там, где ее нет. А все в угоду собственных амбиций. И возможности загнать тебя в рамки, куда более жесткие, чем есть!

Поднимаю глаза: на лице у тети такое серьезное и решительное выражение – оно прибавляет ей несколько лет.

Неопределенно передергиваю плечами, поспешно пережевывая тарталетку из песочного теста. Запив сладость во рту чаем, с горьковатым привкусом апельсиновой кожуры, с жаром подхватываю:

– Да! И поэтому я хочу поступить... – перехожу на шепот, – в академию Таомаир...

– Ух-м, – тетя откидывается на стуле, внимательно посмотрев на меня. Замираю, пытаясь выглядеть непреклонно и несгибаемо: вздернув подбородок, смотрю ей прямо в глаза, хотя внутри сжимаюсь, словно испуганная мышка.

Тетя закусывает свою ало-красную губу (еще одно отличие от мамы: пудру не любит, а я яркие цвета помады – да), и только потом поддается вперед.

И задает всего три вопроса:

– Есть особый талант?

Мотаю головой.

– Собираешься попытать удачу, козырнув тем, что твой дядя ректор?

Очередное молчаливое «нет».

– Тогда скажи, что...?

Но третий вопрос она не успевает озвучить до конца. По коридору проносится бодрое: «Мама, я дома»! А после к голосу Уилла прибавляется совсем другой, не принадлежащий моему кузену.

– Здравствуйте, сеньорита Сантьяго.

Голос, от которого хочется спрятаться под стол.

↫16↬

Тетя приняла все довольно сносно. Даже больше – с готовностью согласилась помочь.

– Повернись, – ее пальчик очерчивает круг в воздухе, и я покорно поворачиваюсь лицом к окну подвального помещения, в котором мы находимся. Здесь, как всегда, пахнет красками для ткани, гортензиями в горшках и немножечко земляной сыростью: яркий свет, льющийся из окна и смесь таких различных запахов укрепляют чувство реальности, сильнее, чем ощущение собственных рук и ног.

Тетя одергивает мой черный пиджак с пустыми нашивками на плечах и груди. Стандартный форменный для будущих ойре. Тетя Иви сшила мне еще один – темно-коричневый, идентичный тому, в котором Бедивир Хоран заявился на то злополучное чаепитие. Она не сомневается в том, что я пройду отбор.

Развернув меня к себя лицом, она снимает измерительную ленту и снова проверяет длину рукавов. Потом стучит указательным пальцем по подбородку.

– Думаю, стоит добавить еще полдюйма, чтобы прикрыть твои женственные запястья.

– Обычные у меня запястья, – возражаю я, но все же осторожно снимаю наметанный пиджак. – Ты чересчур за меня волнуешься.

Она снова награждает меня внимательным взглядом – с головы до пят – проводя в голове одни только ей ведомые вычисления.

– Ладно. Тебе повезло, что тетушка с дядюшкой в тебе души не чают. При любом раскладе можешь выкрутиться.

Тетя садится за машинку, а я переставляю стул спинкой вперед и седлаю его, положив руки и подбородок да спинку.

Боги! Как же я обожаю эти шерстяные брюки! В них особо не нужно было заботиться о грации и помятых цветочных орнаментах – просто сел, как удобно – и все.

– Слушай, а ты давно виделась с дядей Анрэйем? – не могу скрыть улыбку: рука тети дергается и строчка виляет змеей, и ей приходится убрать ногу с педали и, подняв лапку, освободить подпорченный рукав.

– Заходил на прошлой неделе, – отвечает она, начиная аккуратно распарывать криво прошитое место, так и не подняв глаза: но щеки без румян едва заметно краснеют. – Упрямый дурак...

– Он, что до сих пор пытается добиться твоего расположения? – моя улыбка становится шире.

– У Рэя просто такое хобби – докучать мне. Выбрал бы себе молодую жену и успокоился, – недовольно проворчала она: но какая-то еле оформленная нотка в ее голосе намекает, что лед за прошедшие годы треснул. Она больше не испытывает к брату мужа сестры такой острой неприязни, как раньше.

– Может, ему нравятся женщины постарше, – усмехаюсь я.

– Я вообще-то на 5 лет его младше! – тетя Иви шлепает меня по свисающей со стула руке тыльной старой ладони.

Когда я хихикаю в голос, она машет на меня рукой.

– Ну тебя!

– Да я же шучу... Хотя... Если я действительно попадусь. Заключу с дядей сделку. Твоя благосклонность на мое место в академии.

Думала она разозлиться, но тетя запрокидывает голову и смеется – чисто и звонко.

– Хитрая лиса, – потрепав меня за щеку, она возвращается к работе над моим пиджаком. – Все продумала. Но надеюсь, ты обойдешься без крайних мер.

Времени остается не так много – ведь завтра с утра я должна уже быть у ворот замка Ойхе-найед.

↫17↬

Ночь длится бесконечно. Я ворочаюсь, пытаясь представить в голове сотни возможных вариантов, чтобы подготовиться к завтрашнему дню.

Легенду я уже придумала. Я – Даниэль Сантьяго, внебрачный бастард Колина Каделла (прости, папа), которого приютила добродушная Иветта Сантьяго, и даже разрешила взять свою фамилию.

Надеюсь, дядя не имеет привычки глубоко копаться в биографии каждого кадета. А если Хоран начнет ко мне цепляться – придумаю что-нибудь. На ходу. Может, мне улыбнется удача – и этого не понадобиться. Хоран может даже не сообразить, кого я ему напоминаю.

Проговорив про себя почти каждый возможный диалог, отшлифовав свои реплики я разрешаю себе расслабиться.

Плохой сон сказывается – сборы проходят как в тумане. Хорошо, что Уилл (еще один посвященный) соглашается меня подвезти. Лошадь лениво переступает копытами, а его повозка идет так мягко, что я засыпаю. А просыпаюсь, когда натянутые поводья и негромкое «Тпру!» останавливают кобылицу.

– Удачи, – улыбается Уильям, поставив мой неизменный саквояж на землю, даже обнимает на прощание (спрыгнув с козел). – Если вдруг еще что понадобится, сообщи мне.

– Но... Кристаллы связи не достигают Уама... Обходят его стороной... – теряюсь: обо всем успела за ночь подумать, но не об этом.

Как я свяжусь с тетей, если что-то случиться?

– Для этого есть голубятня на одной из крыш. Этот способ связи даже лучше, чем кристаллы, невозможно перехватить магический поток и подслушать.

– Отлично, спасибо, – благодарю кузена улыбкой.

– Ну держись там, – его кулак легонько впечатывается мне в плечо.

Он бросает взгляд на охранный пост около небольшого каменистого рва вокруг академии, и лишь потом запрыгивает обратно в повозку.

Помахав мне напоследок, он разворачивает лошадь и пускает рысью. Повозка начинает грохотать, подскакивая на камнях, прыгающих ей под колеса.

Уголки губ снова растягиваются в улыбке. Он специально так медленно ехал, чтобы я поспала...

Забавно, он ведь чем-то похож на Хорана – тоже брюнет, со светлой (не как у матери) кожей, прямым средним носом и выразительными глазами. Только к нему я питаю теплые сестринские чувства, не желая при этом придушить.

Может если я, сталкиваясь с королевским наследничком, каждый раз буду на его месте представлять Уилла, мне будет легче завязать с ним приятельские отношения – для достижения побочной цели: «Убедить Артура Бедевира Хорана передумать женится на Даниэлле Изабеле Каделл».

Беру свою поклажу и делаю шаг навстречу судьбе.

↫18↬

Когда пункт охраны приближается, я замечаю, что это не крошечный домик, а скорее беседка, с одной единственной стеной, на которой нелепым образом красуется дверь, такого же темного цвета, что и стена, даже темнее. И дверь при внимательном рассмотрении тоже необычная. Каменная с вырезанным на ней объемным силуэтом дракона.

– Кто таков?

Стражи ворот отрываются от игры в кости и поднимают головы.

Вопрос задал тот, кто, судя по отсутствию горки монет на его половине стола проигрывает и от того не в духе.

Теряюсь: ожидала увидеть зрелых рейуров и мост на тяжелых цепях – мой путеводитель по Таомаиру как-то упустил эти два факта.

– Имя. Род, – сухо повторяет он.

– Э...

Получается, как в танце. Я спотыкаюсь. И часть того, что я собиралась сказать бородатым матерым мужикам – а не безусым джи-эрам (ладно, может и не совсем «безусым», у одного была куцая бородка) испаряется из моей головы.

Незащищенная, как обычно, волосами задняя часть шеи покрывается мурашками от проникающего ветра, внезапно подувшего с моря, ежусь, но все-таки заставляю себя собраться. Выпрямляюсь и протягиваю письмо: кроме загадочного послания доктору Герхарду, Этта озаботилась еще о «протекции» от своего королевского имени Генриетты Элеоноры Бедивир. На грамоте даже стоит ее золотистая печать с красной окантовкой. Обычно потенциальным кадетам академия сама присылает письма с приглашением на отбор. Но всегда есть и исключения. Заручившись поддержкой кого-то из королевской семьи и получив от него рекомендательное письмо, можно получить шанс поступить в академию, минуя списки. Правда, в наши дни такое встречается крайне редко: письма рассылались практически всем молодым людям в возрасте 16-19 лет, с соответствующим магическим уровнем и физической подготовкой. Поэтому не удивительно почему гладко выбритый паренек в кивере [военный головной убор, из твёрдой кожи, с развалистой или прямой тульёй и плоским верхом, цилиндрической формы, с козырьком, подбородным ремешком] присвистнул, заглянув в лист, который двумя руками на весу раскрутил его напарник.

– Не думал, что такие еще выдают, – он с интересом смотрит на меня. Стараюсь выглядеть максимально небрежно и расслабленно: – Решил перестраховаться или в магии полный отстой?

Пропускаю замечание мимо ушей, пожав плечами и пнув камешек носком сапога.

Петушится и устраивать драку, даже для того, чтобы успокоить себя и убедить их, я не рискую. Учащиеся здесь находятся в таком возрасте, когда иногда сложно сказать, сколько лет тому, кто стоит перед тобой. Это может быть и джи-эр третьего ранга, только поступивший ойре, или рейур первого ранга, который размажет тебя по стенке одним щелчком пальца.

– Ладно. На отборе все станет ясно. Может даже не ты убежишь с тренировочного поля с горящей задницей, а эта принцесска вашего потока.

Тут мне становится интересно, и я, не сдержавшись, спрашиваю:

– На нашем потоке есть девушка?

– Да. Но я не о ней. Корделия безумно привлекательная, словно богиня Медб [богиня верховной власти, олицетворение земли, воинственная божественная королева Коннахта, одна из центральных фигур ирландской мифологии]. Новая звездочка нашего Таомаира, – хмыкаю, не понимая, как вяжется одно с другим. В прошлом году, насколько я знаю самым выдающемся абсольвентом [выпускник] стала Фрея, внешность которой оставляет желать лучшего – в ней было больше мужских черт, чем женских: примечательная массивная челюсть и маленькие, словно вдавленные череп, глаза. Мама тогда сразу сказала, что такая умрет старой девой, а я искренне позавидовала ее силе воли и твердости в ее глазах, хотя картинка, передаваемая камнями имаго оставляла желать лучшего.

– И она честно заслужила быть одной из нас, – добавляет второй, возвращая мне бумаги. Его колючий взгляд будто проникает насквозь. Этот точно не джи-эр. Либо скорый абсольвент, или даже личный ученик одного из преподавателей. – Не то, что этот королевский племянничек.

– Это точно, – с готовностью поддерживаю я. Хотя, в душе екает: я видела с какой легкостью он создал воздушную сферу, так что он попал на отбор не из-за родства с королем.

Стражник кивает в сторону каменной двери.

– Проходи, – делаю шаг вперед. – Только багаж оставь.

И тут же оборачиваюсь.

– Но... – начинаю лихорадочно рыться в памяти, вспоминая нет ли в саквояже чего-то компрометирующего. – Там ценные вещи...

– Если хочешь, можешь взять с собой что-нибудь. Талисман, оберег, или артефакт нижней ступени.

– Ничего запрещенного, содержащего тёмную энергию, – добавляет напарник блондина.

Смятение во мне смешивается с изрядной порцией разочарования.

И почему я не подумала, раздобыть какой-нибудь артефакт или на худой конец цепочку с трикветром, инкрустированным бирюзой. Хоть что-нибудь, чтобы помогло бы мне пройти отбор. Даже крошечный талисман на удачу мог сослужить хорошую службу.

Может, просто оставить саквояж здесь?

Нет. Я должна взять хоть что-то, что придаст мне чуточку храбрости.

С щелчком открываю сумку и достаю дедушкины часы с гравировкой «Bidh an fhuil a 'dìon [(гэл.) Бээгх-эн-фуил-э-дайэн – Кровь защитит]» на обратной стороне.

↫19↬

Оружие. Враг. Если чутье меня не обманывает, я должна назвать оружие, которое можно использовать против врага.

В голове проносится сотня подходящих вариантов: от самострела до скалки (А что? Чем угодно можно причинить вред ближнему). Но ни одно из них не рождает ощущения, что это самое то. В вопросе подвох, не может не быть. Иначе все было бы слишком просто.

То, что можно использовать против врага... И соответственно, то, что он может использовать против тебя... Если исключить все очевидные ответы, вроде колюще-режущих, тяжелых и огнестрельных предметов, останется только выбрать что-то нематериальное – то, что нельзя пощупать, но можно ощутить: чувства, связи, отношения.

Может, семья? Нет, ответ должен подходить всем, без исключения: а не все дорожат семьями настолько, чтобы жертвовать ради родных и близких жизнью...

Что же еще может использовать враг... Что-то, что может вывести из равновесия. И это не предмет… Никаких заклинаний и бомбард.

Секрет?

Чувствую, что оказалось очень близко, но не попала в точку. Не все рассказывают секреты, кому попало. И то, что у человека есть тайна, на первый взгляд и не скажешь...

И тут до меня доходит. Ответ словно приземляется в мою голову.

Страх. Вот, что можно использовать против любого. На свете нет ни одного бесстрашного человека. И страх универсален. Это может быть страх за семью и друзей, страх разоблачения или банальная боязнь пауков.

Определившись с ответом, остается вспомнить перевод на древний язык.

– Агг-ал [Eagal – страх (гэл.)], – говорю достаточно громко, чтобы наверняка сработало. Хотя голос все равно скакнул на последнем слоге: вдруг я ошиблась?

Спасительный щелчок развеивает все сомнения – дверь отъезжает в сторону, и я вижу залитую солнцем каменную аркаду, опоясывающую двор.

– А ты молодец.

Оборачиваюсь: меня похвалил брюнет с бородкой. И это было весьма неожиданно. Он показался мне скупым на комплименты.

– Другие провозились гораздо дольше. Даже парень с карманным словарем проторчал у двери минут сорок, – поясняет второй. – Возможно, принцесса решила составить тебе протекцию не за красивые глазки.

Решаю не отвечать и просто пожимаю плечами: я так разволновалась, что мой голос – с присутствующими в нем низкими нотками (что хорошо в данном случае) – может меня подвести, скакнув на тон выше.

Сжимая в ладони часы, иду по галерее, разглядывая резьбу по камню и убегающие от меня в разные стороны проходы со стрельчатыми окнами и арочными сводами. Я так часто смотрела живой путеводитель (который дядя Анрэй презентовал папе почти десять лет назад, когда возглавил Таомаир), что все мне знакомо настолько, как будто я проводила здесь каждое лето: даже резной дракончик со сколотым крылом у потолка, венчавшего розетку, на пересечении ребер свода. Впрочем, почти так оно и было. Для этого и существуют vivus libro» – «живые» книги. Прикосновение к тоненькой каменной пластинке в уголке рисунка или гравюры погружает в иллюзию, настолько реалистичную, что на пару секунд забываешь, где находишься.

Поэтому для меня несложно было найти вход во двор – и для этого не понадобилось перелезать через одно из высоких окон галереи.

Первое, на что я сразу обращаю внимание – подозрительная тишина вокруг. Выключенный фонтан, напоминающий огромное блюдце, только усиливал ее.

Шагаю по плитам, озираясь по сторонам – вдруг, это очередной тест? Если я не первая, кто разгадал загадку на двери – то где же остальные?

Дрожь бежит вниз по спине: пробивает ледяной пот от ощущения, что за мной кто-то наблюдает – все как в кошмаре. Не хватает только чудовища, крадущегося позади.

Резко разворачиваюсь, не дойдя пару шагов до фонтана. Темный вихрь несется на меня – едва успеваю уклониться, перекатившись через плечо ближе к фонтану. Не понятный звук, похожий на гортанный «Ка-ар» разносится в колеблющемся воздухе. Не успеваю встать, как сгусток магии, в смазанных очертаниях которого угадываются крылья, вильнув, как бумеранг, снова, как примагниченный, летит на меня. Кидаюсь в сторону, но, не много не рассчитав, плюхаюсь в фонтан. На каменном дне красно-оранжевым цветом вспыхивает символ Триединой Богини: три луны – полнолуние между повернутыми в разные стороны серпами. В центре выцарапаны две руны Лагуз [Знак «ᛚ» символизирует тайные знания недоступные обычным людям. Это символ водной стихии и женственности. Значение Лагуз в перевернутом положении – это указание на преграду на нечто скрытое] в прямом и в перевернутом положении.

Искры сплетаются с водой, начинают вертеться вокруг меня потоком, за пару секунд раскручиваясь, словно волчок и превращаясь в вихрь – меня мгновенно накрывает плотной завесой воды.

Не успеваю подумать: «Все, конец», как вода вокруг испаряется, а воздух возвращается в легкие. Откашливаюсь, выплевывая воду.

– О! Вот еще один!

Кто-то шлепает меня по плечу, подталкивая в сторону.

– Уймись, Уорт! – шикает другой, помогая мне не повалится на землю: влага с волос заливает глаза, голова еще кружится, а желудок болезненно сжимается, сигнализируя, что после воды настанет черед утренней яичницы, а потом уже желчи. – Дай парню прийти в себя!

↫20↬

Вздрогнув, поворачиваюсь на звук голоса. Раздражающе знакомого.

И только потом, спустя пару драгоценных мгновений, как раз тогда, когда серые глаза от удивления становятся больше, я понимаю, что зря подалась порыву. Как будто я могла ослышаться, и кандидатом, перебившим меня, мог оказаться кто-то другой. А не Артур Бедивир Хоран.

– Привет, – голос подводит меня и я, откашлявшись, добавляю в него чуть больше низких тонов: – Как жизнь… у-умник?

Хотелось ненавязчиво съязвить – но желания часто расходятся с действительностью. Особенно, когда на тебя смотрят таким внимательным препарирующим взглядом.

Выбрасываю руку вперед для рукопожатия, но так как Хоран даже не шевелится, моментально сцепляю пальцы в замок за спиной: чувство, что меня даже форма ногтей может выдать. Взгляд невольно скользит вверх, к невыразительному серому небу с неестественно яркой луной вместо солнца.

– Хорошая погодка, верно?

О чем говорят двое почти состоявшихся джентльменов? О размере семейного фонда, о силе энерго-магических потоков и, конечно же, о погоде. О чем еще?

– Сложно сказать… Тут, кажется, даже ветер не дует… – мои глаза с облегчением находят худое лицо Меро. Но затылком я все еще ощущаю на себе взгляд Хорана.

Готова поспорить, он щупает свой подбородок с ямочкой, а в его мозгу крутятся шестеренки, сопоставляя одно с другим. И либо он уже догадался, и думает, как бы поунизительнее меня раскрыть… Либо мне повезло, и Хоран силиться вспомнить, где он меня видел и почему мое лицо кажется ему знакомым.

– Конечно, откуда же здесь взяться ветру? Это же так называемое, подлунное измерение, вотчина Трехликой Богини. Мир вокруг – лишь отражение нашего, – начинаю быстро бормотать, не дав волнению забрать последние крохи выдержки: я не должна бурно реагировать на его взгляд. Я ведь его не знаю. Дэнни Сантьяго и не должен знать Артура Хорана. – Смотри! – разворачиваюсь, указав на западную башню. Артура стараюсь не замечать: пристальное внимание с его стороны списываю на то, что он впервые в жизни решил послушать кого-то, кроме себя любимого. – Золотой дракон на шпиле целый! Хотя все знают, что почти сто лет назад, если память мне изменяет в 1714 году, фигурку сбил Томас Феллон, выполняя свой знаменитый вираж.

– Этого не было в путеводителе, – морщит лоб Уорт: когда он складывает руки на груди, черная форма начинает опасно трещать по швам. Невольно сглатываю: какое бы испытание не придумал для нас совет преподавателей во главе с Анрэем, я очень надеюсь, что это не рукопашный спарринг или вроде того. У меня нет ни единого шанса против этого бугая.

– Точно, – произносит Артур у меня за спиной, растягивает гласные. – Большинство поступающих сюда не знают об этом. А выпускники и провалившие отбор дают особую клятву, запрещающую болтать об этом месте. Откуда ты узнал о подлунном измерении?

Кажется, все собравшиеся, жужжавшие точно нестройный рой пчел, резко замолкают, уставившись на нас: вопрос Артура будто тонким колокольчиком прозвенел в воздухе, заставив сердце вздрогнуть. И адресован он был мне. Приходится обернуться. Как назло, лунный свет бьет в лицо, так что Хоран может прекрасно разглядеть каждую веснушку на моем лице.

– А... Э... – все смешивается в голове. И легенда, сочиненная еще пару дней назад и тщательно причесанная, забивается в самый дальний угол моего сознания.

Глупо предполагать, что пока я буду лихорадочно думать, мозговая активность под черепушкой Хорана приостановится.

– Хм... Мне кажется, я тебя где-то раньше ви...

Уверена, щелчок в моей голове слышат все.

– Я подслушал разговор маменьки с ее ухажером! – Прости! Прости! Прости! Дядя Рей! – Он в совете академии состоит! Оттуда и узнал!

– И кто же он? – Хоран начинает кружить вокруг меня, словно стервятник, рассматривая с головы до пят: мое тело под его взглядом превращается в один напряженный клубок нервов и мышц. Все мягкие ткани в нем тотчас деревенеют.

– Я почем знаю? Я его особо не разглядывал, – хохотнув ни к месту, чешу затылок (и благодарю небо за то, что отказалась от парика, а просто безбожно все отстригла). – Просто слышал, как он говорил об испытаниях в Ар-Ле.

– Повезло тебе, – взгляд Бедивира Хорана становится мягче. Он перестает маячить перед моими глазами. Встает напротив и протягивает руку, предварительно сняв перчатку. Даже одаривает меня улыбкой, продемонстрировав ямочки на щеках. – Я – Артур.

Недоуменно моргаю. Глаза не верят в то, что видят. Если бы я не знала, где нахожусь, решила бы, что солнышко напекло мою рыжую головушку.

Хоран, эта высокомерная задница облезлого амфиптера, ведет себя по-настоящему... дружелюбно? Даже перчатки снял. Обычно, приближенные к императорской семье, кровно или посредством связей, делали подобное крайне редко. Только здороваясь с ближайшими друзьями или родственниками.

Снова недоуменно смотрю сначала на Артура, потом на протянутую им руку.

Не пожму (особенно после такого широкого жеста) – есть опасность нажить себе врага. А я собираюсь в ближайшие дни обходить Хорана стороной. И желательно по максимальному радиусу. По крайней мере, до тех пор, пока он не убедиться, что во мне нет ничего подозрительного.

↫21↬

Теперь уже молча качаю головой. Голос бы меня подвел, открой я рот. Когда я злюсь низкие нотки превращаются в высокие, обида и возмущение звенят в нем, как бубенцы.

– Нет... – парень повторяет мое движение. – Я точно...

Снова делает шаг навстречу, нарушая мое личное пространство, даже ближе склоняется, игнорируя все нормы приличия. Упорно смотрю в сторону, лишь бы не на него. Запах земли, пороха и металла все тот же: это прогоняет ощущение нереальности, эфемерного сна – обычное дело для мест, подобных подлунному измерению. Чешу кончик носа, прогоняя зуд в носу.

– ... уже видел твое ли...

Пронзительный клич – не то рык, не то низкий визг – прервает Хорана: все собравшиеся, как один, поворачивают головы на источник звука: нечто стремительно приближается ко внутреннему двору Академии. Очертания с каждой секундой вырисовываются все четче. И сомнений остается все меньше. Дракон, неуклюже лавирующий в туманном мареве подлунного мира. Грузное тело с грохотом приземляется, да так, что одна из лап сносит верхушку фонтана. Брызги воды смешиваются с каменными ошметками. Дракон начинает шипеть, издает рык и выпускает струю огня в мраморный обрубыш. Большинство кандидатов бросается в рассыпную – в основном в галерею, чтобы схорониться за колоннами и свернуться калачиком на полу. Одиннадцать человек кидаются в сторону только для того, чтобы уйти с линии огня, когда дракон повернется. Пламя не взяло мрамор, лишь подкоптило. Один мощный взмах хвоста сносит под корень остатки фонтанной скульптуры.

В нише между небольшой пристройкой и аркадой, самый лучший обзор, с самой меньшей вероятностью быть замеченными. Я ринулась к этому слепому пятну еще до того, как дракон приземлился.

– Ставлю пять золотых, что это виверна.

Оборачиваюсь, во все глаза уставившись на Бедивира. Я-то думала, он в числе первых удрал под мнимо спасительные своды опоясывающей двор галереи.

– Вряд ли. Крылья похожи, да. Но слишком он неповоротливый...

– Тогда... – Артур растягивает слова так, будто бы нам вовсе не угрожает реальная опасность, – …колхидский дракон?

– У них крылья только для красоты. Летать не умеют. Хотя мордой – вылитый Колчис из энциклопедии, прародитель всех колхидских тварей.

Перед нами разворачивается нешуточная битва – в дракона швыряют заклятиями, пытаются зацепить оружием, которое ухитрились пронести через пост охраны. Он яростно отбивается, вертя головой. Правда, что-то в его движениях... Не совсем нормальное... Он реагирует только на прямую атаку, совершенно не замечая тех, кто отважился высунуть нос из укрытия и подойти ближе.

Среди смельчаков-драконоборцев заметила Мерауда и Уорда. Первый обстреливает дракона магическими сферами «Ушг-а» [Uisge (гэл.) – вода]. Дополняя их разрядами молний. Белокурый амбал же на удивление ловко управляется с заклинанием, что продемонстрировал мне Артур: потоки воздуха поднимают камни с земли и роем обрушиваются на отливающую серебром чешую. Я каждый раз невольно дергаюсь, когда звериный крик боли достигает до моих ушей.

Да, рейурам приходится сражаться с драконами и убивать их. Но наблюдать за этим невыносимо. Я пережила, если бы на учеников напала стая сумеречных драконов – безумно-опасных тварей, по одной из легенд, порожденных самой тьмой. Покрытые ядовитыми шипами, стремительные, смертоносные, убивающие всех без разбора, даже своих дальних сородичей, не имеющих иммунитета против их яда.

Сердце сжимается с очередным низким воем, но я не могу ни помочь дракону, ни помочь Меро и остальным убить его.

– Это гибрид, – тихо отвечаю, отвернувшись. Совет дяди всегда смотреть в лицо опасностям и всему тому, что бередит душу, забыт.

– Держи, – подкинув на ладони мешок с монетами, Хоран протягивает его мне.

От кислого привкуса отвращения сводит рот, и я морщусь.

– Оставь себе.

Пожав плечами, он убирает монеты обратно во внутренний карман своего форменного кителя.

– А почему ты не с ними? – дергаю головой в сторону разворачивающегося бесчеловечного действа.

– А ты?

– Да я...

Невольно снова цепляюсь взглядом за мощную фигуру рептилии. И догадка буквально пронзает меня насквозь. Ринулась бы вперед, игнорируя всех и вся, если бы не крепкая ладонь, сомкнувшаяся в кольцо на моем запястье.

– Сдурел? – Хоран, не церемонясь, тянет меня обратно в безопасную тень, отбрасываемую деревянной крышей.

– Отпусти! – пытаюсь выдернуть руку, но эффекта – ноль. Только в суставах что-то неприятно хрустнуло.

– Такого дохляка, как ты, это чудище махом проглотит, даже не поморщится! – Бедивир Хоран даже голос повышает для убедительности: да куда там ему перекричать рокот, доносившийся из пасти дракона.

– Пусти! Мне надо сказать им, чтобы прекратили нападать! – раз не получилась освободить из плена собственную руку, пытаюсь пнуть его по голени.

Поворот корпуса – и я неуклюже скольжу по траве, едва не шлепнувшись на задницу – Артур одним рывком с легкостью выпрямляет мое тщедушное (по его словам) тельце.

↫22↬

– Дракон для подпольной арены... – Бедивир Хоран произносит это таким тоном, что становится ясно: он больше не будет блистать своими познаниями или озвучивать что-то из устного кодекса рейуров Драгонстоирма.

Зато теперь я знаю наверняка – он поможет.

Стон, похожий на вой – не злобный, а глубоко несчастный – прокатывается по всему двору: я вздрагиваю, а на лице Хорана хоть и не дернулся ни один мускул, но что-то промелькнуло во взгляде… Промелькнуло и пропало. Я даже не понимаю, что это было. Такого выражения лица я у него никогда раньше не замечала.

– Оставайся тут, – ладонь упирается мне в плечо, вынуждая сесть. – В секунду превратишься в шашлык.

– Нет! – почти подскакиваю, но жесткая хватка не дает, и кстати, вовремя: пламя проходит в опасной близости от моей головы. Запах подпаленных волос щекочет ноздри.

За те драгоценные секунды, пока я прихожу в себя, Бедивир выпрямляется и во весь голос кричит:

– Корди, останови это безумие!

Выглядываю из своего укрытия.

Корди? К кому это он обращается?

Девушка с короткой стрижкой, скрестившая руки в защитном заклинании, бросает взгляд в нашу сторону. Махнуть рукой она не может: иначе барьер ослабнет.

Но то, как она раздраженно дергает головой красноречиво говорит за нее: если она и услышала его (хотя вряд ли что-то можно разобрать в безумной мешанине звуков, наполняющих все вокруг), то не придала значения.

Зато дракон повернул голову на источник звука.

Бросаюсь к Хорану, чтобы потянуть его за рукав вниз в спасительное укрытие – но можно было не беспокоиться. Дракон только лишь фыркает. Нападать или пускать пламя он не собирается.

Да и не до того ему сейчас. Двое парней ухитрились пробраться под его брюхо и теперь поочередно тыкают его копьями: бедное создание дергается, пытаясь их растоптать: но смелые ойре совершают ловкие перекаты через спину, в опасной близости от сокрушительных когтистых лап. Вот один из них замерает, стоило самой смерти нависнуть над ним – если дракон наступит, костей не соберешь. Но Корди – наверное, та самая Корделия, про которую говорил стражник – поспевает в последнюю секунду: и выставляет блок. Ее магический щит достаточно плотен и крепок, чтобы уберечь от огня, но вот под весом дракона он дрожит, лопается и рассыпается, словно стекло. Девушка с парнем едва успевают отскочить с траектории разрушительного удара.

Если забыть, что они сражаются с замученным многолетними боями существом, зрелище поистине завораживающее. Особенно то, как действует Корделия. Ее уверенные, плавные и быстрые движения напоминают танец. И, к чести, сказать, если бы не она – половина из отчаянной десятки давно превратились бы в обугленные останки.

Надо бы сосватать ее Хорану... И можно будет вздохнуть свободно. Кстати, о.…?

Оглядываюсь. Этот тупоголовый виверн не стал долго думать и пошел на прямик.

Зачем он спрашивал у меня про план, если решил переложить все на Великого Дагду [владеет волшебным посохом, дубиной или булавой (лорг мор или лорг анфаид), который убивает одним концом и оживляет другим]?! Появиться из ниоткуда, огреет его своей волшебной дубинкой и вернет из Дома Темного Бога?

Надо закрыть глаза и великодушно позволить ему испытать собственную удачу, но... Я бросаю свое тело вперед прежде, чем успеваю подумать.

В этот момент дракон дергается, пытаясь взлететь и уйти от потока воздуха, искрящего молниями. Я знаю, что будет дальше – кожистое крыло зацепит ближайшую колонну и она, крутанувшись в воздухе, полетит прямо на нас. Точнее, на меня.

– Сантьяго!

В голове – белый лист. Стерильная пустота. Ни одной мысли.

И в этот момент, в ней вспыхивают слова, выгравированные на старых фамильных часах.

– Бээгх-эн-фуил-э-дайэн! – произношу одеревеневшим голосом и вытаскиваю часы. Да так резко, что корка с содранных костяшек пальцев лопается, испачкав серебристую крышку.

За секунду успеваю представить, как меня хоронят в нелепой позе. Кругом все – кто меня знал и кто только прослышал о моей глупости – Надо же! Умудрилась без боевого дара пролезть в Академию! – А мама будет недовольно причитать, как всегда, сердито поджимая губы... Может, даже Артур Бедивир Хоран промокнет уголок глаза черным платочком.

Однако ж не спешит злой рок превращать меня в лепешку... Или все-таки дядя Анрэй сделал хоть какие-то послабления для поступающих в этом году... Во что слабо вериться, конечно...

Приоткрыв прищуренные глаза, чуть не роняю часы. Обломок колонны завис в воздухе в каких-то жалких двух дюймах от меня. Мелкая крошка сыпется с рваного края по касательной – минуя меня.

Заклятие «Скиа-аогх [sgiath (гэл.) /skèà-aogh'/ – крыло, щит]». Только я совсем не то произнесла и руки не скрещивала: и крайне сомнительно, что мои еще не раскрытые потоки могут подпитать заклинание такой силы. И я совсем не чувствую должного напряжения. Лишь тепло на кончиках пальцев.

Часы...!

От них исходит легкое красноватое свечение.

↫23↬

– Ты лучше ему спасибо скажи, – машет рукой в мою сторону Корделия.

Да, кстати... – снова эти серые глаза впериваются в меня с жадным интересом.

– Некогда болтать! – пытаюсь переключить внимание этих двоих на действительно важную вещь. – Надо остановить сражение! Дракона нужно освободить!

– Что за чушь он несет? – с сомнением выгибает белесую бровь девушка: мои отчаянные жестикуляции ее не впечатляют. Вдруг плавная линия скул становится жесткой, лоб прорезает складка: – Или ты хочешь, чтобы мы провалили испытание?

Она шагает на меня, глаза вспыхивают – я невольно пячусь, замахав руками.

– Нет, что ты!

Корделия стреляет глазами в Хорана.

– Заморыш прав, – стискиваю зубы. Все-таки Хорана даже могила не исправит. Высокомерный линдворм! – Это будет грязная победа.

– Не поняла? – сапоги девушки скрипнули, когда она всем корпусом повернулась к Артуру, кулаками упершись в талию. – Никто из нас не использует ни магию падших драойхов, ни их артефакты!

Артур выдерживает паузу, прежде чем ответить. И то отвечает словно лицедей на фестивале Лугнасад [название месяца август, кельтский языческий праздник начала осени; его название переводится как «сборище Луга» или «свадьба Луга»] – много пафоса, мало смысла:

– А ты приглядись хорошенько. Ничего не смущает?

Блондинка оборачивается – туда, где ее нечаянные напарники по оружию пытаются измотать существо, которое и так находится на последнем издыхании.

Закатываю глаза. Не время для игр в шарады. Времени мало. Я не прощу себя, если не помогу ему. Этот бедняга и так страдал достаточно.

– Это слепой дракон. С подпольной арены, –разворачиваюсь и бросаюсь вперед, подгоняемая хриплым рычанием. Способностей к боевой магии у меня ноль. Но теперь я знаю, что часы могут подсобить мне в этом вопросе.

Часы дедушки. Которые покоились сейчас во внутреннем кармане под грудью – убрала их туда, когда отплевывалась от песка, боясь, что из вспотевшей ладони они выскользнут и разобьются.

– Куда...?!

Сбавив скорость, засовываю руку в зазор между первой и третьей медной пуговицей.

И в этот момент меня сбивают с ног. Мужское тело наполовину наваливается сверху, выбив воздух из грудной клетки, и без того затянутой корсетом.

– Совсем блаженный! – Артур рывком поворачивает меня лицом вверх.

Ответить не могу – тело еще не вспомнило, как дышать. Но дыхание быстро возвращается, как и способность чувствовать свои ноги. Стоит парню только рвануть и без того поредевшие пуговицы на моей форменной куртке.

– Чего творишь?! – взбрыкиваю, пытаясь пнуть его в любое доступное место.

Он стискивает дедушкины часы в своей ладони – и вопрос отпадает. Сознание тонет в остром чувстве ненависти к ближнему.

– Отдай! Это мое!

Получив желаемое, он вскакивает и бежит к смельчакам-ойре, теснившим дракона к главному зданию.

Дальше все происходит так быстро, что я едва успеваю вертеть головой, чтобы сложить по кусочкам действия Корделии, Уорта и Хорана.

Пока я на крыльях безрассудства мчалась на помощь дракону, Корделия и Артур успели состряпать план. По-другому не объяснить их слаженные действия. Девушка, не теряя времени, воспользовалась одноразовым порталом – раз и вот она уже перетягивает внимание белобрысого здоровяка на себя. Причем без каких-либо элегантных похлопываний – поднимает в воздух камень поувесистей и швыряет ему в спину, чтобы он наконец обратил на нее внимание и перестал изводить дракона. Вместе они с помощью «воздушки» – одного из приемов быстрого перемещения с использованием магии Гё-а [Gaoth (гэльс.) – воздух, дыхание],– забираются на крышу крытой аркады. И начинают вместе плести заклинание. Шум, крики и вой не позволяют различить слова, но я и так понимаю, что они пытаются сделать, когда воздух позади них начинает вибрировать, а потом будто пленка застарелой пыли сползает с неба, как со старой вазы – открывая окошко в другой мир. Яркий, родной... И прекрасный. И неважно, что вдали маячат черные зубцы Гибельного Хребта, откуда с завидной регулярностью на заставы Драгонстоирма нападают сумеречные драконы.

Так и знала, что мой строгий, принципиальный, а порой и суровый дядя оставит лазейку всем будущим кадетам – портал разрастается вширь и ввысь без особого сопротивления. А значит, чары Траннса [Trannsa (гэл.) – коридор] можно использовать в Подлунном Измерении. И любой мог бы с легкостью открыть портал на задний двор своего дома.

Что – судя по поредевшей толпе кандидатов в рейуры – многие и сделали.

– ТЫ ВЫЖИЛ ИЗ УМА?! – не особо отвлекаюсь на крик, завороженная искусными чарами – впервые вижу портал таких размеров. Конечно, пока безумца, что бы он там ни делал, не зовут по имени: – ХОРАН!!

Стоит обернуться и проверить, каковы мои шансы стать вдовой до замужества.

А Хоран, и правда, как в поговорке – пытается поймать феникса за хвост. Точнее, в его случае – дракона. И никаких переносных смыслов в его действиях не наблюдается.

↫24↬

Ящер нетерпеливо дергает головой и начинает сопеть, недовольно, словно щенок, в первый раз втиснутый в ошейник. Он еще не сообразил, что конкретно произошло, и буря неминуема. Но Артур вместо того, чтобы решительно действовать, мешкал – и это когда секунда промедления равнялась верной смерти.

Его ладонь вдруг скользит по широкому и необъятному затылку дракона. Бедивир прислоняется лбом к коже, покрытой чешуйками. Его глаза закрыты – с земли плохо видно, но, кажется его губы шевелятся. Он что-то произносит? Заклинание?

Оглядываюсь на Мерауда – может, он знает, что сейчас происходит? Это такая неизвестная мне тактика или Хоран вдруг вспомнил, что все мы смертны, и решил вознести молитву всевидящим Богам?

Меро, как и остальные, напряженно сверлит взглядом обезумевшее от травм и многолетнего заточения существо. Все ждут развязки.

Хоран выпрямляется, ведущая рука сжимается в кулак – дракон тяжело, собрав последние силы, взлетает.

На секунду, кажется, что Артур собирается проводить его в последний путь до Гибельного Хребта – А что? Я не против, если он по дороге потеряется....

Но нет – едва ноздри дракона раздувается, жадно втягивая воздух родных просторов, Артур ловко (насколько это вообще возможно в данной ситуации) начинает спускаться вниз к основанию хвоста ящера. Можно только позавидовать его цепкости – я бы сорвалась с первого же костяного нароста, даже если бы вцепилась в него зубами. Может, камень в него бросить? А то чувствую, ему с рук сойдет наглое воровство. И фамильные часы я еще не скоро увижу. Так хотя бы свершиться моя мелкая месть.

С досадой пинаю первый попавшийся под горячую подошву ботинка камень. Незаметно напакостить все равно не получится – и не к чему привлекать лишнее внимание к моей персоне.

Дракон, вильнув хвостом, шипастым кончиком подметая черепицу с крыши аркады, совершает рывок, Артура дергает в сторону. Он повисает на одной руке.

Невольно затаиваю дыхание: внутри меня борются врожденное человеколюбие и желание освободиться от навязанной предстоящей свадьбы.

По морде ящера начинают плясать радужные отсветы – разрывы в тонком барьере, разделяющем Дикие Земли и Драгонстоирм, защищенный растянувшейся на сотни миль стеной. Еще немного, и бедное измученное животное, почуяв свободу, соберет остатки сил и рванет дальше. А нам только останется гадать о судьбе венценосного племянника: Уорт и Корделия, держащие портал открытым, по всем признакам находятся на последнем издыхании – не один, так другой свалится без сил от перенапряжения.

Но Артур успевает. Отпускает руку и катится с крыши – на головы зевак, наблюдающих за происходящим в воздухе, сыпется каменная крошка и черепица. Меро кидается вперед. Его ладони разрезают воздух отрывисто и в тоже время плавно. Слов я не слышу. Но невидимая сила вдруг бережно подхватывает падающего Артура. К восторженным ахам добавляются неуместные хлопки – кто-то явно забыл, что находится не на представлении, а ойре, отважно защищавшие их, могли серьезно пострадать.

Артуру, избежавшему фатальное столкновение с раздробленной мощеной площадкой, опоясывающей фонтан и разветвляющейся узкими аллейками, все-таки суждено было поцеловать землю. Бросаюсь к нему, как раз когда он, споткнувшись, пытается поймать равновесие, неуклюже взмахнув руками. Не с целью помочь сохранить лицо – а чтобы уберечь часы дедушки, все еще нагло примотанные к его запястью.

Не знаю, как так выходит. Но через пару мгновений я оказываюсь прижата к земле крепкой мужской грудью.

↫25↬

Воздух моментально выбивает из легких. Можно, конечно, начать возмущаться с криками: «Слезь с меня, блудодей!», но меня словно парализует, когда Хоран опирается на локти – пристальный взгляд сотней иголок вонзается мне в лицо.

– Кажется, я знаю, где тебя я видел...

– А... а... – внутренности покрываются коркой льда, а все складные ответы, что я заготовила на этот случай, испаряются из моей головы. Да чего уж там! Я напрочь забываю и про часы, и про то, что при таком близком... «контакте», Бедивир Хоран может что-то заподозрить. Отсутствие кадыка, например.

– На недавнем фестивале Лугнасад? Ты тот парень, продававший боярышник в карамели...? Ну и кислючий он был, скажу я те...

Пихаю его в грудь, он давится словом, перекатывается на спину, а потом ловко вскакивает на ноги, как будто и не было того безумного падения с крыши. Я же подняться с земли так же шустро не могу. Когда сажусь, Меро и Бедивир синхронно протягивают мне руки.

Приходится напомнить себе, что я – как бы, парень, и в их порыве нет ничего двусмысленного.

Хорана игнорирую и принимаю помощью Мерауда.

– Спа...

Не успеваю договорить, как где-то позади раздаются хлопки.

– Поздравляю с успешным прохождением экзамена! – голос дяди, усиленный особым заклинанием, раскатывается по тренировочному корту, как удары грома. Он спускается по главной лестнице и направляется к нам.

Сердце замирает. Узнает ли он меня? Если – да, выдаст ли или разрешит остаться?

Ловко перепрыгнув глыбу, перегородившую ему путь, он встряхивает запястьями, стряхивая голубые искры с кончиков пальцев.

Шаг. Еще шаг. И он останавливается рядом с чашей разрушенного фонтана. Окидывает нас всех взглядом: те, кто отсиживался до этого момента, выбираются из укрытий.

– А мы все прошли? – робкая надежда сквозит в голосе парня, который первым завизжал, когда дракон выдохнул пламя.

Дядя поджимает губы, хмурится и будто бы раздумывает над ответом. Потом, развернувшись на каблуках, театрально хлопает в ладоши. Раз – и в подлунном измерении остаются только тринадцать кандидатов, включая меня и Артура. Сила дяди абсолютна в пределах Ар-Ла. Телепортировать сразу столько людей в один миг – в реальном мире невозможно без мощных артефактов. Но не все это знают, раз смотрят на Рэя как на Бога, раскрыв рты.

– С этого момента вы все становитесь ойре.

Взмах рукой – и на погонах у каждого из нас появляется вышитое золотое кольцо. Пока оно пустое, но, когда мы пройдем обучение, к нему добавится либо скрещенная сабля, либо книга. А уже если совсем повезет – то пара крыльев, опоясанных кнутом – отметка рейура первого ранга.

– Вы бы видели Арх-магистер, как эти трусы попрятались по углам, когда завидели дракона. Никто кроме нас не осмелился напасть на него, – Уорт даже выпячивает грудь, будто надеясь, что на нее сейчас повесят орден. – Если нас было бы чуть больше, мы бы наверняка добили его!

Я дергаюсь. Меро кладет ладонь на мое плечо. Вовремя вспоминаю, что мне лучше держать свое мнение при себе.

– И вы все считаете, что дракона лучше было добить, а не выпускать на волю?

Внимательный взгляд пронзительно-зеленых глаз дяди останавливается на каждом из нас, будто он ищет что-то, что очень трудно разглядеть. Когда его взгляд сталкивается с моим, замираю, затаив дыхание, ожидая бури, по мне несказанно везет – он не задерживается на мне дольше, чем на остальных.

↫26↬

Одни молча полируют глазами превратившуюся в кашу мостовую, другие – открывают рот, но тут же закрывают, в нерешительности. Никто не хочет говорить первым.

– А разве мы не должны убивать драконов, представляющих опасность? – осторожно интересуется Мерауд.

Анрей, внимательно посмотрев на него, кивает.

– Верно. Но разве дракон, с которым вы дрались, представлял угрозу? – каждое слово дядя произносит медленно и четко, будто мы на лекции, и он хочет донести до нас какую-то мысль.

– Они все опасны! – тон Корделии резонирует с вежливым вопросом Меро. – Он чуть не раздавил Примроуза!

Девушка грубо тыкает пальцем в рыжего парня, которого чуть не затоптал дракон. Он дергается и даже отступает, когда все поворачиваются к нему. А потом мучительно краснеет.

– Мисс Риделл, – ректор отвечает ей так же спокойно, интонация его голоса ни на йоту не поменялась, – вы – весьма талантливая девушка. Но одного таланта мало, чтобы стать настоящим рейуром. Нужно чутье. Надо уметь чувствовать, когда нужно отступить, а когда пощадить врага. Неправильно принятое решение – может привести к необратимым последствиям. Убей Вы этого дракона в реальном мире, долго не прожили бы. Гибриды после смерти имеют обыкновение взрываться. Поэтому на аренах их не убивают, иначе на не совсем честные жители Драгонстоирма давно бы уже устраивали петушиные или собачьи бои.

– То есть, убей мы его, – уже менее дерзко спрашивает Корделия Риделл, – Мы бы провали экзамен?

– Именно.

Все прямо или украдкой бросают взгляд сначала на Хорана, потом на меня. Именно мы помешали им совершить кровавую расправу над бедным, замученным существом.

Анрей отворачивается от Корделии и смыкает руки за спиной.

– Хоран, Сантьяго, за мной.

Желудок будто сжимает ледяной кулак великана. Дядя знает. И сейчас мне влетит по полной.

Но… Зачем тогда ему нужен этот линдворм?

Кошусь на Артура – тот пожимает плечами и следует за Арх-Магистером.

Конечно, чего ему волноваться. Он-то думает, что его похвалят или даже как-то наградят.

Плетусь за ними погруженная в мрачные думы и морально готовлюсь к тому, что Хоран поднимет меня на смех, когда правда вскроется.

Позволяю себе помечтать ровно на несколько мгновений: А вдруг наследный племянничек решит, что я опозорила честь семьи, и разорвет помолвку?

Глупо надеяться... Да, к тому же, ничем хорошим это не обернется.

Дядя, как ни странно, минуя поворот к главной лестнице, идет к пристройке – покосившейся, невзрачной, со старой деревянной крышей, вместо загубленной каменной. В ней, как я знаю, хранятся драконьи сбруи, которые уже давно не используются, иссякшие магические артефакты и прочий хлам.

Дядя делает взмах рукой – пыль и копоть слетают со старой, прогнившей двери, и я вижу уже знакомый знак «Сдвоенной Лагуз».

Касание активирует комбинацию рун, и дверь с противным скрипом открывается: шум и гомон из переполненного кадетами коридора заполняет уши. Дядя Анрей шагает внутрь. Пара рейуров, заметив его, здороваются, почтительно приложив ладонь к груди.

– Идем, – ректор оборачивается. Хоран первым перепрыгивает едва светящийся оранжево-красным прямоугольник дверного проема.

Я же оглядываюсь назад.

– А как же они?

– Их заберет куратор.

Липкая рука страха сжимает сердце.

А нас...?

Кого-то из нас двоих исключат еще до начала первого занятия? Или же еще хуже – мои родственники сговорились, а зловеще-отвратительную церемонию окольцевания проведут прямо здесь?

↫27↬

Анрей размеренным шагом идет в свой кабинет, но все равно у двери с вырезанным на ней драконом с кроваво-красными рубинами вместо зрачков, мы оказываемся слишком быстро.

Переступив порог, я на мгновение задерживаю дыхание. В путеводителе, ясно дело, не было ректорского кабинета – и он поражает меня не только колоссальными размерами – раза в два, или даже в три больше нашей гостиной в столичной резиденции. Обстановка роднит его с музеем древних артефактов, единственное различие – наполнение кабинета было отполировано до блеска, ни одной царапины, ни недельного слоя пыли. Позолоченные детали приборов навигации, занимавших весь дальний стеллаж, переливаются в лучах солнца – свет проникает через витраж на стеклянном куполе Башни Фэр-анн [(гэл.) земля]. Завораживающее зрелище.

– Надеюсь, вы догадываетесь, почему я выделил только вас двоих...

Анрей садится за свой массивный стол цвета темного каштана и, положив локти на стол, соединяет кончики пальцев домиком.

Хоран явно бывал уже в кабинете ректора (возможно даже чаще, чем в других местах, раз его исключили) – он не стоит, хлопая глазами и восхищенно озираясь по сторонам, а разваливается в кресле напротив Арх-магистера.

– Сказать спасибо.

Вот же наглец!

Открываю рот, чтобы поставить этого линдворма на место, но вовремя понимаю, что не должна этого делать. Лучше на время притвориться предметом интерьера.

Дядя ухмыляется.

– И за что, позволь узнать? – большие пальцы медленно вращаются, рождая предостерегающие искры. Дядя будто мягко и ненавязчиво намекает Бедивиру Хорану, что ему лучше не дерзить.

– Дракон на свободе. Все живы. Одиннадцать Ойре получили пищу для размышлений. И я сыграл в этом не последнюю роль. Если бы не я...

Это уже слишком!

– Я первый понял, что это гибрид с подпольной арены! Если бы не я, ты бы по сих пор трусливо прятался! И еще ты стащил мои...

Дядя дергает бровями, и я понимаю, что, если я закончу фразу, он заставит Хорана вернуть мне украденное – а Анрей уж точно не перепутает фамильный хронометр с другими похожими на него часами.

– Мои... Мои заслуги! Именно я первым догадался, что нужно освободить дракона..., – говорю тише, отведя взгляд. Про способность гибридов я не знала, а освободить дракона хотела только из нравственных соображений.

– Но, – Арх-магистер делает паузу, подняв палец. Явно для того, чтобы я его услышала и успокоилась. Дядя взглядом указывает мне на пустое кресло. – Ты бы не смог ни уговорить Корделию прекратить атаку, ни укротить дракона и направить его через портал. Одной гениальной идеи мало, что достичь успеха, – Артур самодовольно скалится, и ректор делает уточнение специально для него. – Действовать – прежде, чем думать: ничем не лучше, Артур. Или ты мне сейчас заявишь, что ты не стал бы атаковать, если бы вдруг Корделии или кому-то другому понадобилась помощь?

Хоран поджимает губы, явно недовольный тем, что ректор не оценил его перформанс. Но он решает не спорить.

– Поэтому я принял решение, – Анрей встает.

Я только обрадовалась, что моя личность не раскрыта, как новое нехорошее предчувствие обжигает кожу. На интуитивной уровне понимаю: ничем хорошим решение дяди для меня не обернется.

– Нынешний класс ойре я разделю на пары. Вы станете напарниками.

– Я?! С ним?! С этим...?!

– А чем я хуже тебя? И вообще, я не горю желанием вытаскивать твою бездарную задницу из каждой передряги. Поставьте меня лучше в пару с Корделией!

– Да хоть женись на ней и нарожай детей! Главное, чтобы без моего участия!

Встаем мы одновременно, кресла летят на пол. Прожигаю Хорана взглядом, полным ненависти. Он отвечает тем же.

– И соседями.

↫28↬

Если что и смогло остудить разгорающийся спор, убить его в зародыше, то только слово «Соседи».

Я не сразу понимаю, что значит это простое, в сущности, слово. А когда до меня доходит, резко поворачиваюсь к дяде. Он уже даже не смотрит на нас и не может видеть выражения на наших лицах. У меня это – полный шок, у Артура – искренне недоумение.

– Я не буду жить с ним!

Дядя смотрит в окно, так будто то, что происходит во дворе Ойхе-найед, намного интереснее и значительнее, чем разговор с нами.

– Как будто я хочу жить с тобой! Я, на минутку, из благородной семьи, мне по статусу сосед не положен.

– А пинок под зад не хочешь? – рычу я, смертельно желая вытолкнуть Хорана из окна, в надежде, что встречный ветер и столкновение с землей, если не убьет, так хотя бы сдует налет зазнайства с его лица.

– А ты рискни здоровьем, посмотрим, кто кого... – Артур замахивается, размашисто и лениво. Но я проворнее, и успевают пригнуться и, развернувшись, целюсь локтем в его челюсть.

И тут нас обоих парализует: невидимые путы сковывают по рукам и ногам. Кресла возвращаются на свои места, а нас силком усаживают в ним.

Дядя медленно поворачивается. Суровый взгляд прошивает насквозь: мимика лица не изменяется, только зеленые глаза темнеют.

Сглатываю – небрежное движение пальцами, сделало нас беззащитными младенцами. Что будет, возьмись Анрей Каделл за нас всерьез?

– Вы оба не в том положении, чтобы торговаться.

Мы оба молчим – ума хватает не перечить Арх-магистеру. Приставка «Арх» дается не просто так.

– Вы, магистир Хоран, должны быть благодарны, что я пошел навстречу вашему отцу и решил дать Вам второй шанс. А Вы... – взгляд дяди упирается в меня. – весьма сомнительным образом попали в академию...

– У меня есть протекция Ее Высочества! – выпаливаю и тут же жалею. Дядю это явно не впечатляет. А вот Хорану это кажется весьма интересным.

– Правда? С чего бы Этте помогать тебе с поступлением? – теперь Хоран смотрит на меня во все глаза, с нескрываемым подозрением.

_ Верно. У Ее Высочества очень узкий круг близких людей. И я, как ее бывший учитель, со всеми лично знаком.

– М-мы с ней недавно познакомились!

– Да? – голос Хорана полон скептицизма. – Она ведь никуда не выходит, и во дворце я тебя ни разу не видел...

– Это не твое дело, где и когда мы видимся, – скриплю зубами, чувствуя, как моя легенда трещит по швам.

– Я имею право знать, с кем якшается моя кузина.

– Магистир Сантьяго, – перебивает Артура Андрей, делая акцент на моей фамилии. Я отвожу взгляд, потому что понимаю: дядя все знает. Ну еще бы ему не знать! Он меня практически вырастил. Все свое свободное он либо проводил в нашем поместье, либо брал меня к себе (конечно, до того, как перебрался в Уам). – Вы хорошо показали себя на вступительном экзамене и я закрою глаза на отсутствие у Вас пригласительного письма.

– С условием, что я и Хоран станем напарниками? – тускло спрашиваю, поднимаю беспомощный взгляд на дядю. Заклятие он уже снял, но легче от этого не стало: я была загнана в угол.

↫29↬

– У меня нет никакого права заставлять вас, – дядя говорит спокойно, без нажима, но что-то в его голосе неуловимо подсказывает, что отказ сулит неприятности причем нам обоим. – Тем более, что напарника вы должны выбрать сами, если куратор не решит иначе. Но я очень надеюсь, что вы оба последуете моему... совету. Из вас получится неплохая команда.

Едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

Я и Артур Бедивир Хоран – хорошая команда? Если только в каком-нибудь безумном, перевернутом мире...

Но вслух возражать не смею. По глазам дяди вижу, что он раскроет мою «маленькую» тайну, стоит мне снова начать протестовать. Он разрешил мне остаться (и плевать, что от поставленного в противовес условия сводит зубы), и я не упущу свой шанс.

– Я согласен, – резко встаю, готовая в любую секунду выскочить за дверь. Негодование все еще клокочет под кожей, и я боюсь сказать что-нибудь лишнее.

– Как будет угодно, Арх-магистеру.

Поклон Хоран, с прижатой ладонью к груди, до краев наполнен неприкрытой издевкой.

– Чудно, – дядя будто и не замечает его непочтительности. Конечно, он ведь получил то, что хотел. Он достает из кармана два медных амулета на кожаных шнурках и пасует их нам. Артур ловит свой, а мой выхватывает прямо у меня из-под носа.

Так стискиваю зубы, что, кажется, стираю эмаль.

– Отдай, – рычу, забирая у него ключ.

– А теперь вас ждет магистир Рихтер. Можете идти.

– Идем, – Артур разворачивается на каблуках и пихает меня в плечо, когда замечает, что я медлю.

А я просто хочу перекинуться с дядей парой слов. Наедине. Попытаться надавить на жалость или использовать последнее известное мне средство – тетя Иви. Анрей Каделл имеет лишь одну слабость – это младшая из сестер Сантьяго.

– Идите, Сантьяго. Доктор не станет ждать.

Анрей садится за стол, достает стопку гербовой бумаги и откупоривает чернильницу. Разговор закончен.

Артур выходит первым, ускоряя шаг. И я вспоминаю еще об одной насущной проблеме. Мои часы все еще у него.

– Эй! – догоняю его в самом конце коридора.

– Что еще? – спрашивает так, будто я его уже вконец достала.

– Часы верни.

– О, – гадкая ухмылка скользит по его лицу. – Эти?

Хоран вскидывает руку. Артур ненамного выше меня, но даже, подпрыгнув, я не могу достать хронометр.

– Ты, гадкий линдворм! Верни, сейчас же! Это моя семейная реликвия!

– Да ну? – он приближает часы к своему лицу, разглядывая выгравированную на крышке надпись. Одно короткое слово «Бал-а Balla (гэл.) – стена», и между нами словно выросло стекло, а меня отбросила в сторону. – Такие мощные вещицы передаются по наследству только в высокородных семьях. Больше похоже на то, что ты их спер.

– Сам ты их спер!

Пытаюсь встать – боль простреливает покрытое синяками тело.

– Опять ты ведешь себя словно свинья, Артур, – из-за угла появляется Мерауд.

Бросив укоризненный взгляд на Хорана, он подходит ко мне и подает руку.

– Кстати, хотел сказать… Ты – молодец.

Похвала звучит неожиданно.

– Я? – по-глупому указываю на себя пальцем, хлопая глазами. – Я же ничего не сделал.

– Ты единственный догадался, что дракон – слепой.

Пожимаю плечами. Все-таки, это не я полезла на спину дракона. Если честно, заслуги у меня сомнительные.

– И без твоих часов... – Меро выдергивает у Артура цепочку хронометра, которую тот наматывает на палец, крутя мои семейную реликвию в воздухе, наблюдая за нами.

– Эй! Лот! – возмущается Артур, – Я бы сам отдал!

– Держи, – Меро улыбается мне, протягивая часы.

Благодарно киваю.

– Спа...

– Идем, Сантьяго! – Хоран дергает меня за локоть. – Если ты еще хочешь поступить, Герхард должен проверить тебя на вменяемость.

↫30↬

Стряхиваю руку Хорана сразу же. Пронзает дикое желание разбить ему нос – но драки в Академии не приветствуются. Если не сказать больше. По головке не погладят. Да и, если честно, нет у меня против Хорана шансов. Мои нераскрытые потоки не могут выдать даже маленькой искры магии. А как работают часы еще надо разобраться.

Пока мы были у ректора, все остальные ойре из нашего класса уже, очевидно, побывали у врача. У дверей в медпункт никого нет.

Артур ни секунды не медлит и завивается в кабинет без приглашения и предупредительного стука.

– Герхард, ты здесь? Поставишь печать так или оголяться надо?

Поспешно захожу в больничное крыло и вслед за Бедевиром Хораном. Вдруг и мне за компанию поставят круглую печать с оттиском черепашьего панциря с размашистой припиской врача «Полностью здоров».

Минуя ряды больничных коек, мы подходим к лекарскому столу, расположенному в самом углу длинного помещения, у окна. Магистира Рихтера нет на месте. Проследив направление взгляда Хорана, замечаю врача на лесенке у огромного старого аптекарского шкафа.

– Магистир Рихтер, – поправляет Артура на удивление моложавый мужчина. Младше моей тети, уж точно. А ей всего 35. – И нет. Нельзя. Раздевайся.

Жестом руки светловолосый врач указывает на ширму, обтянутую белой тканью.

– Фи. Как будто мне есть кого стесняться, – фыркает Хоран, начиная расстегивать пуговицы на кителе.

Магистир поспешно спускается со стремянки. И довольно бесцеремонным образом толкает Хорана в специально отгороженный закуток.

Я бы не удивилась, если бы все еще была в платье и с длинными волосами (то есть не скрывалась бы под маской мужчины). Поэтому я теряюсь, и фраза «Магистир Рихтер, Вам послание от...» превращается в бессвязные звуки.

Лекарь замечает меня. И делает шаг навстречу. В близи он кажется старше из-за пробивающихся морщин и ломаного носа. Голубые глаза напоминают два кусочка льда.

– К Вам это тоже относится, молодой человек. Не тяните.

– Я… Эм… Не могу…

Герхард дергает бровями, а любопытный Хоран выглядывает из-за ширмы.

– Почему это? Мы с тобой оба мужчины. К тому же, будущие соседи. А Герхард, как врач, существо бесполое. Кого стесняться-то?

– Вот, – протягивают магистиру документ, перевязанный тесьмой с печатью.

Он бегло просматривает его. Потом смотрит на меня с нескрываемым сомнением.

– Это правда?

– Да, – отвечаю, не задумываясь.

Артур заглядывает через плечо доктора. Он все еще одет, лишь расстегнутые пуговицы рубашки открывают полоску кожи. Стараюсь не коситься.

– Ну надо же. Никогда бы не подумал.

Чуть не спрашиваю: «Что там?», но вовремя захлопываю рот.

– Генри пишет, что ты – ее нареченный, и просит Герхарда сделать для тебя исключение, – серые глаза бегают по строчкам. – Ты… до жути боишься врачей…? Серьезно? Драконов не боишься, а врачей – да?

Кажется, еще чуть-чуть, и Хоран рассмеется во весь голос.

Этта, неужели нельзя было придумать мне какую-нибудь болезнь? При которой категорически нельзя оголяться перед мужчинами?

↫31↬

Чувствую мощный всплеск ненависти к ближнему, но, сцепив зубы, молчу. Ложь, это такая хрупкая штука, которая может сломаться от одного неосторожного слова.

Магистир Рихтер вырывает свиток из загребущих лап Хорана и, прищурившись, разглядывает что-то в самом конце документа: даже монокль приставил к глазу. И я знаю, что – печать «Бана-Прунсэ [bana-phrionnsa (гэл.) – принцесса]».

– Это правда? – льдисто-голубые глаза смотрят на меня в упор. – Ты действительно находишься под протекцией Ее Высочества?

Сухо киваю.

Артур хмыкает.

– Да уж, конечно. Как будто я не знаю Генри. Наверняка, этот прохвост…

– Это не твоя забота, Артур, – лекарь не дает ему договорить и толкает обратно за ширму.

Герхард Рихтер подходит к своему столу, достает из ящика какой-то предмет и манит меня к себе.

– Протяните руку.

– Что это? – паническая мысль, что лекарь меня уже раскусил и секунды отделяют меня от жуткой процедуры диар-мэд, стирающей личность до основания, все еще бьется под кожей. Сжимаю кулаки, чтобы унять дрожь в пальцах.

Лекарь снисходительно улыбается. Когда он поворачивает запястье, свет падает на металлический предмет в его руках, и я узнаю его. И тут же расслабляюсь. Кордис-армилла [cordis armilla (лат.)], «сердечный браслет». Врачи обычно надевают их на запястье детям, когда нужно определить, здоров ребенок или нет.

– У Вас было счастливое детство, если вы не узнали его, – говорит он, одевая браслет на мою правую руку: металлическое кольцо тут же сужается, подстраиваясь под полноту моего запястья.

Ощущается лишь контраст металла и теплой кожи, и никакой боли, но внутри все сжимается: если «кольцо» почернеет, даже Этта уже ничего сделать не сможет. И хоть я и знаю, что у меня отменное физическое здоровье, все равно…

– Вот и славно, – улыбается лекарь, когда ничего не происходит и поверхность кордис-армилла остается такой же серебристой. Он проводит указательным пальцем по высеченному на нем узору, состоящим из двух, сплетенных друг с другом змей, и браслет возвращается в исходное состояние.

Магистир кладет «сердечное кольцо» на место, и из стопки маленьких желтоватых карточек достает одну – почти из самого низа. Ставит печать, расписывается и протягивает мне.

– Отдадите это смотрительнице жилого корпуса, – он встает, небрежным изгоняющим жестом руки указывая мне на выход.

Горя желанием покинуть больничное крыло и по возможности, больше сюда не возвращаться, быстрым шагом направляюсь к двери. Тяну ее на себя…

– Ойхе тебя сожри, Артур! – голос лекаря дрожит от беспокойства, а меня переполняет любопытство, и я застываю на пороге.

– …она опять кровоточит! Ты снова...

– Успокойся, Рихтер, это ж пустяк, – отвечает Хоран беззаботным тоном.

Наверняка наш венценосный наследничек просто заработал пару пустяковых царапин, а бывший придворный лекарь в силу своей привязанности к императорской семье, не может этого вынести.

Пожимаю плечами, решив, что здоровье Артура Бедивира Хорана не стоит моего внимания, выхожу. И насвистывая под нос мотивчик песни ««Прощай, красавица», пружинистым шагом иду по коридору, что ведет к главной лестнице. Кручу, плотный листок в пальцах, чувствуя себя победительницей.

Остается только понять, как снова активировать магию в хронометре деда – и никто больше не подставит под сомнение мое прибывание в Академии.

↫32↬

Найдя нужную комнату, достаю ключ на шнурке, и прислоняю к углублению под позолоченным семнадцатым номером, повторяющим резной узор металлической пластины.

Трепет наполняет сердце, когда с лёгким щелчком снимаются защитные заклинания и открывается дверь. Правда он тут же сменяется раздражением, стоит заметить Хорана, примостившего свой зад на широком подоконнике: нога в сапоге упирается в каменную кладку, а он ухмыляется, глядя на меня.

– А вот и ты! – Бедивир спрыгивает с окна: но вместо того, чтобы сесть на свою небрежно заправленную кровать, он, заложив руки за голову, приземляется на мой голый матрас: кровать под ним натужно стонет: – Чего так долго? Выбирал себе постельное бельишко позатейливей?

Пропускаю вопрос мимо ушей. Сегодня был тяжёлый день, и я не собираюсь миндальничать с этим линдвормом.

– Кыш!

Ноль реакции.

Снимаю свой сапог и целюсь каблуком в его голову. Он уворачиваться, и сапог приземляется на подушку в желтоватом напернике из грубой ткани.

– Гляжу кто-то не в настроении, – замечает Артур, слитным движением поднимаясь с кровати и направляясь ко мне. Тяжёлая рука опускается на мои плечи. Взгляд привлекает перемотанное запястье, и я недостаточно быстро реагирую чтобы увернутся от такого явного проявления неуместного панибратства: не так давно этот тип оскорбил меня, назвав «бездарной задницей». А теперь мы, значит, друзья-товарищи?

– Отвали, Хоран, – огрызаюсь, достаю чемодан из-под кровати и начинаю перебирать вещи. Их у меня мало, но я намеренно растягиваю процесс, надеясь, что Хорану наскучит наблюдать за мной, и он уйдет.

– Я знаю, что поднимет тебе настроение.

«Твоя голова, насаженная на частокол вокруг шатра киданийского кочевника», – думаю про себя. Но молчу, не желаю играть в угадайку.

Артур, не вставая с кровати, тянется к моему чемодану, и дёргает его на себя, пытаясь добиться от меня от верной реакции.

Скриплю зубами и хватаюсь за второю ручку.

– Отстань.

– Не будь таким скучным. Разве ты не хочешь получше познакомиться со своими соучениками?

Звучит заманчиво. Но это говорит Артур Бедивир Хоран, а я его авантюры ещё в детстве запускали цепочку из неприятных событий.

Даже невинное «Давай выпьем чаю» заканчивалось жутким несварением.

Артур ловко перепрыгивает мою кровать, хватает меня за плечо и тянет к выходу.

– Идём. В Уаме есть одно довольно оживлённое местечко. Выпьем вина, послушаем сладкоголосое пение местных красоток. К тому же, тебя явно заинтересовала Корделия...

Дёргаю бровью, чуть склонив голову.

У меня нет ни одной причины соглашаться.

Хотя...

С Корделией Риделл стоит встретиться в непринужденной обстановке только чтобы убедить ее, что Артур Бедивир Хоран, как говорит мама: «Materiale da matrimonio» [(материале да матримонио) итал. подходит для брака, создан (аналог marriage matirial)].

Но есть одна загвоздка: солнце село, а жилую башню Таомаира нельзя покидать после наступления ночи. И в Уам отпускают только при наличии увольнительного билета.

– И как мы выберемся за стены Ойхе-Найед, минуя охрану?

Губы Артура расплывается в лисьей ухмылке.

↫33↬

Кто бы мог подумать, что ойре Таомаира частенько ночью наведываются в злачные места Уама, минуя охранные заклинания и стену из заговоренного камня, одним из с самых банальных способов. По всему периметру замка в стенах есть сквозные проходы и тайные туннели, сохранившиеся со времен Первой Магической Войны. Их не заделали и не завалили камнями из-за соображений безопасности, чтобы кадеты могли покинуть Ойхе-Найед целыми и невредимыми в случае, если отступники и темные драойхи решат напасть, чтобы поживиться содержанием артефакторского хранилища. Только вот наивные учителя не учли тот факт, что такие ушлые представители гордой элиты Драгонстоирма, вроде Хорана, если надо пролезут через замочную скважину и без заклинания «Лё-да-ах» [уменьшить, (гэл.)].

Обо всем этом он поведал мне, раздуваясь от гордости, пока мы шли окольными путями, кутаясь в плащи и стараясь быть незамеченными в приметной форме джиеровского образца.

Да, болтать он мастер. Только вот слова, отпирающие потайной проход, в старом крыле жилого корпуса, он мне так и не сказал. Видите ли «не заслужил еще». Классический Хоран. Заноза в заднице горного тролля, страдающего изжогой и метеоризмом.

– Так куда мы идем? – в который раз прерываю я его разглагольствуя о принципах магической преемственности и похвальбы себя любимого.

– Не столько важен пункт назначения, как цель самого пути, – протягивает он, многозначительно оттопыривая указательный палец. Прозвучала как цитата. Но я сомневаюсь, что Хоран читает заумные книжки. Скорее всего, на ярмарке какая-то дряхлая ясновидящая-шарлатанка нагадала.

– А наша цель, amigo [друг (итал.)], – парень вальяжно закидывает руку мне на плечи, чуть ли не придавливая своим весом. Скриплю зубами, но молчу. Приходится напомнить себе, что мне полезнее будет с ним подружиться и не только из-за его бесспорных (глупо отрицать очевидное) навыков в боевой магии: мне нужно разузнать о его предпочтениях, чтобы в следующий раз Даниэлла Каделл вела себя максимально отталкивающе. – Отпраздновать твое боевое крещение.

В тоне его голоса – одно сплошное форменное издевательство. Какое «боевое крещение»? Я, с натяжкой, едва сошла бы за посыльного. Ведь что я сделала? Лишь передала фамильные часы в лапы этого виверна.

Ну ничего, в следующий раз...

Фыркнув, сбрасываю его руку и пытаюсь пнуть наглого линдворма в лодыжку, но он уворачивается, да так ловко, что я сама чуть не теряю равновесие, споткнувшись о выступающий из земли камень. Перенеся вес на другую ногу, быстро восстанавливаю вертикально положение, умудрившись не уронить в грязь лицо и свой зад.

Хоран хмыкает, и я вижу, что в его глазах мелькает немое одобрение: мы уже вышли к одной из задних скудно освещенных улочек, и от меня не ускользает то, в какой хитрой ухмылке изгибаются его губы.

Нехорошее предчувствие скручивает живот: что он задумал? От Артура Бедивира Хорана благодарности не жди. По крайней мере, в ее адекватном проявлении. Он вполне может привести меня в какой-нибудь засаленный паб, где под столами проворачивают темные делишки или курят доркх-магворт [dorch (гэл). – темный, mugwort – полынь]...

– Куда мы идем? – шумно торможу, складывая руку перед собой, красноречиво дав понять, что без должных, хотя бы минимальных, объяснений я и с места не сдвинусь.

– О, тебе здесь понравиться, – оборачивается мой проводник и зачинщик этой сомнительной вылазки. За его спиной тускло вспыхивает в неверном свете фонарей кроваво-красная драпировка на фасаде здания (одного из немногих в Уаме, что сработаны из камня).

Отступаю в сторону и немного изгибаюсь, чтобы разглядеть вывеску, украшенную красными пионами.

Танцевальный клуб «Pivoine rouge» [«Пивоин рууж» красный пион (франц.)].

Да, в благодарность Хоран вполне может привести меня в дрянной кабак, а может и в... Бордель.

– Я... Я... – из головы испаряются все мысли, кроме одной: «Надо делать ноги, срочно!».

– Да не бледней ты так. Тут твои танцевальные навыки не пригодятся. Гавот здесь танцуют только по Пятницам.

↫34↬

Медлю, а ноги буквально прирастают к потрескавшемуся камню мостовой. Отчаянно хочется расстегнуть высокий воротник-стойку, а за ним содрать крючки корсета, стягивающего грудь.

Что если какая-нибудь ретивая «танцовщица» решит забраться ко мне на колени? Или, что еще хуже, Хоран налакается так сильно, что потащит меня на задний двор метить самым примитивным способом какой-нибудь темный угол...? Или что там делают упитые в хлам аристократы, дабы дичайшим способом укрепить священную связь? (Ту, что мама, презрительно морща нос называет «amistad masculina» [амистад маскулина, «мужская дружба» (исп.)]. Она очень частно переходит на родной лаохский, когда хочет добавить в сущности безобидному и простому слову особый оттенок)...

Жуткие картины – из разряда «Ужасы благородной девицы» – проносятся перед внутренним взором.

Горло сдавливает спазм.

Так хочется вздохнуть полной грудью – и вытолкнуть из себя клубок паники и страха разоблачения, что противными змеями извивается где-то под ребрами.

Стискиваю кулаки, вдавливая обрезанные ногти в мякоть ладоней, и делаю короткий вдох. Легкая боль помогает сосредоточиться, и предстоящее не кажется уж такой катастрофой. Тем более, что я знаю что сказать, чтобы Хоран слишком не распылялся, пытаясь близко познакомить меня с местными танцовщицами-куртизанками.

Пытаюсь улыбнуться, губы неестественно искривляются.

– Ч-чудно. Я сегодня не в танцевальных туфлях, а кар... – хочу добавить, что карнэ [бальная книжка] вообще осталась в Драгонстоирме, но вовремя прикусываю язык. У мужчин нет бальных книжек. – И это… У меня нареченная есть…

Но Хорана не заботят ни отсутствие искренности с моей стороны, ни мое нежелание вдыхать ароматы здешнего дома терпимости, ни даже странная каркающая заминка.

– Генри что ли? Обещаю, что сохраню твою мужскую честь. Ну… Попытаюсь точно. Идем, – он хлопает меня по плечу подталкивая ко входу, где двое мужчин за низким столиком (что, при ближайшем рассмотрении оказался квадратной доской, уложенной на бочку) слева от входа играют в карты. Внушительный вид и суровая наружность будто нашептывают, что с этими ребятами лучше не связываться. Арбалеты небрежно прислонены к пузатому боку с проржавелыми железными обручами, что немного успокаивает: «Пивоин рууж» – не буйный притон, из тех что нашли себе приют в Туате (от tuath (ту-а) (гэл.) – север), районе Драгонстоирма, где жители отличаются весьма гибкой моралью, если не сказать больше.

Прочищаю горло, настраивая голос на самый низкий диапазон в моем арсенале.

– Добрый вечер, магистиры.

Мужчины поднимают на меня хмурые взгляды: как если бы у меня из рукава выпала припрятанная карта во время партии бридж на деньги.

– Сосунков не пускаем, приятель, – произносит тип без левого уха: его сальные патлы едва скрывают этот факт. Табун мурашек проносится вниз по позвоночнику.

Бывший преступник. Вот бы еще вспомнить, за что у нас отрезают ухо… Шпионаж? Кража в крупном размере?

Хоран кашляет в кулак – наверняка мысленно подкатывается со смеху над моей попыткой (как он думает) казаться старше.

Стряхиваю с себя оцепенение.

– Я не сосунок, мне уже…

– Он со мной.

Оттесняя меня плечом, Хоран кидает маленький мешочек поверх двух вертикальных рядов карт, лежащих внахлест лицевой стороной смотря в ночное небо.

Монеты звякают, привлекая внимание мужчин.