Наследие холодного огня

Пролог

Легенды, как и люди, бывают разными. Одни — яркие, громкие, разукрашенные гирляндами и сладкой ватой, как сказка о Деде Морозе в Великом Устюге. Их рассказывают толпам, на них строят бизнес, в них верят до семи лет. Другие — тихие, серые, как пепел. Они не живут в букварях, а прячутся в шорохе сугробов под окнами, в треске морозного дерева и в шепоте старух у печки. Эти легенды не обещают чуда. Они предупреждают.

Одна из таких легенд гласит, что у истинной зимы есть не только дед с белой бородой, но и невеста. Хозяйка стужи Дева Снежная. Имя ее стерлось из памяти, и осталось лишь определение — та, что ведает холодом. Не праздничным, искрящимся, а тем, что выжигает душу дочерна, тот, что скрывается в сердце вьюги и в глубине человеческого отчаяния.

Говорили, что род ее, Волошины, не простой. Что в их жилах течет не только кровь, но и частица той самой, первозданной стужи, что пришла с ледниковым ветром с севера. Они были проводниками, хранителями равновесия. Их дар — это не заклинания из книг, а умение слышать голос метели, читать узоры на льду и варить зелья из хвои и ночных страхов. Их сила была в тишине. А тишину в нашем мире не жалуют.

С годами род иссяк. Осталась одна-единственная наследница — Варвара. Последняя из Волошиных. И легенда умирала вместе с ней, запертая в старом доме на окраине города, забиваясь в щели между бревен и прячась в дыму от печной трубы.

Но древние силы не умирают. Они засыпают. И просыпаются тогда, когда миру грозит новая беда. Когда равновесие готово рухнуть.

Пробуждение началось не с раската грома, а с тихого треска. Словно где-то в самых основах реальности лопнула тончайшая ледяная пленка. Треснуло зеркало, в котором спало отражение старого бога. И его холодный взгляд упал на спящий город, занесенный снегом.

Он искал свою невесту. Хозяйку стужи. Последнюю хранительницу.

Ее час пробил. Игра началась. И первый ход был за тенью, что уже ступила на заснеженный перрон вокзала Великого Устюга, неся с собой не веру в чудо, а холодное, стальное желание этот мир чудес навсегда разрушить.

Глава 1 Последняя из Волошиных

Воздух в Вотчине Деда Мороза был густым, как кисель, сваренный из мороза, детского смеха и тысяч мельчайших ледяных кристаллов, круживших в ледяном танце. Он звенел, этот воздух, — пронзительно и насквозь. Звон стоял от восторженных визгов, от гомона толпы, отзвеневшего эхом от деревянных теремов, и от хрустального скрипа снега под десятками валенок и ярких зимних ботинок. Всюду витал густой, почти осязаемый коктейль запахов: смолистой хвои, сладкой ваты, жженого сахара и пара от глинтвейна — здесь торговали не только сувенирами, но и теплом, коротким, но таким ярким праздником. Для всех это было место, где сказка оживала.

Для Варвары Игнатьевой Вотчина была позолоченной клеткой. И с каждым днем прутья этой клетки врастали в кожу все глубже.

Ее утро начиналось за чертой этого шума, в тихой, занесенной снегом Заречной слободе, где время текло медленнее, а дома хранили шепот прошлого. Еще затемно, когда луна висела над спящим городом бледным, истаивающим серпом, ее будил настойчивый стук старой березовой ветки о оконное стекло. Это был не просто звук — это был ее первый, сонный диалог с миром.
Она жила одна в старом, чуть покосившемся домике с резными наличниками, доставшемся ей от бабки Арины. Дом пах не просто стариной, а особым букетом: сушеными травами, разогретым воском, печным дымом и временем, которое здесь текло иначе — не линейно, а по спирали, возвращаясь к истокам.

Первым делом Варвара, еще в растянутом свитере и толстых носках, топила печь. Пока сухие поленья с треском и шипением разгорались, она совершала свой маленький утренний ритуал. Подходила к дубовой полке, уставленной глиняными горшочками и берестяными туесами, и, закрыв глаза, проводила ладонью над ними.

«Не ты выбираешь траву, а она тебя, Варенька. Слушай тишину внутри», — вспоминался ей голос бабки Арины, хриплый от возраста и тут же, как отголосок, другой, холодный голос:

«И берегись Таисии из рода Поликарповых. Их ветка от нашего ствола отломилась со злом. Зависть в их крови».
Сегодня ее пальцы сами потянулись к прохладному, шершавому горшочку, от которого пахло мятой и горьковатым зверобоем.

«Настой для спокойствия. Чтобы маска не приросла намертво», — мелькнула у нее мысль.

Пока закипал медный чайник, она накидывала на плечи большой платок и выходила на крыльцо, подставляя лицо колючему, свежему воздуху. Глубокий вдох — и она читала настроение города, как другую книгу. Сегодня воздух был напряженным, колким, пах надвигающейся метелью. И было в нем что-то еще… чужое. Твердое, стальное, с привкусом чужих улиц и рационализма. Она отмахнулась от этого ощущения, списав на предрассветную мнительность.

Позавтракав простой овсяной кашей с ложкой бабушкиного малинового варенья, она облачилась в свою униформу — темный, неброский пуховик и повязала шерстяной платок с вышитым обережным узором-«репьем». Тем самым, что бабушка вышивала долгими зимними вечерами, напевая старинные песни. Платок был ее щитом.

Дорога в Вотчину занимала полчаса неспешным шагом через весь Великий Устюг. Это был ее ежедневный ритуал перехода из одного мира в другой. Она шла не по бульварам, а по узким улочкам, где фасады купеческих особняков XVIII века с их причудливой резьбой соседствовали с покосившимися бревенчатыми избами. Воздух здесь пах по-другому — не сладкой ватой и глинтвейном, а кислым дымом из печных труб, свежим навозом от лошади, что стояла, запряженная в сани у почты, и резкой озорной речной воды, не скованной до конца льдом.

Она вдыхала эту сложную, настоящую жизнь, стараясь запастись ею, как кислородом для подводного плавания в искусственном море Вотчины. Из распахнутых дверей хлебной лавки доносился густой, хмельной дух свежеиспеченного каравая. Где-то за забором старуха, сгоняя с крыши тяжелую шапку снега, ворчала на воркующего голубя.

В этих звуках, в этих запахах была своя, неумышленная магия — магия бытия, и Варвара цеплялась за нее, как за якорь. На углу Первомайской, впритык к старой часовне, ютился маленький магазинчик «У Степаныча». Стекло его витрины было мутным от морозных узоров, а деревянная дверь, от времени покосившаяся, звенела колокольчиком, с которым было связано две дюжины местных примет.

Внутри пахло не просто едой, а целой историей: воском от натертых до блеска половиц, сушеным веником у порога, сладковатым духом дешевого чая и главное — теплым, сдобным дыханием печки, у которой на рассохшейся лавке грелись двое стариков, неспешно беседуя о вчерашнем снегопаде.

За прилавком, как всегда, стояла Мария Ивановна, женщина с лицом, испещренным морщинами-лучиками. Увидев Варвару, она без слов наклонилась и достала из-за стойки заветный сверток.

— Варюша, родимая, оправилась? — спросила Мария Ивановна, смотря на нее с материнской, ничем не прикрытой тревогой. — Под глазами синяки. Опять не спала? Шептуны ночные достают?

«Шептуны» — так тетя Маша называла все необъяснимые тревоги и дурные сны. Она была одной из немногих, кто знал бабку Арину не как городскую сумасшедшую, а как настоящую ведунью.

— Да ничего, тетя Маша, — улыбнулась Варвара своей гостевой, отрепетированной улыбкой. — Просто сезон, завал на работе. Устаю.

— Ты береги себя, девочка, — покачала головой старушка, заворачивая хлеб в бумагу. — Одной то сложно. Может, с Таисией помиритесь? Она ведь понимает меня, пусть и не близко...

— Не стоит, — тихо, но твердо прервала ее Варвара. — Не о чем нам говорить.

Мария Ивановна вздохнула, но не стала настаивать.

— Ладно, ладно. Вот, возьми еще баранок, с утра не позавтракала толком, наверняка.
Пока Варвара расплачивалась, в магазин вошел дед Никанор, местный старожил, с палкой-суковаткой и недобрым взглядом.

— Опять пораньше собралась, колдунья? — процедил он, косясь на нее. — Чтобы на народ глазеть своими погаными глазами?

— Здравствуйте, Никанор Потапыч, — спокойно ответила Варвара, не поднимая на него глаз.

Она привыкла. Страх всегда рождает агрессию.

Глава 2 Железный аргумент

Великий Устюг встретил их не сказочным морозцем, а пронизывающей до костей влажной изморозью, которая забивалась под одежду и цеплялась за ресницы. Алексей щелкнул замком чемодана, стоя на перроне, и окинул взглядом вокзал — унылое советское здание, выкрашенное в веселенькие голубые тона, неспособные скрыть его убожество.

— Ну что, коллега, — он повернулся к Яне, которая снимала на камеру прибытие очередного поезда.

— Добро пожаловать в столицу российского Нового года. Готовься окунуться в самую гущу этого... фольклорного безумия.

— Безумие — это твой термин, Леша, — парировала Яна, не отрываясь от видоискателя. Ее пальцы в тонких перчатках ловко меняли настройки. — Я же вижу отличный материал. «Волшебство на конвейере: что скрывается за улыбками вотчинских гидов?». Документальный проект, который вскроет всю кухню.

— И покажет, как на детских сказках делают деньги, — Алексей надел кожаные перчатки, его лицо, правильное и резкое, выражало легкую брезгливость. — Напомни, зачем мы здесь, если не считать этот провинциальный цирк очевидным фактом?

Яна наконец опустила камеру. Ее лицо, обрамленное темной шапкой, было серьезным.

— Потому что это не просто цирк, Алексей. Это система. Миллионные потоки, отлаженный механизм по производству веры. Наш зритель ждет не разоблачения Деда Мороза, а разоблачения системы. Показать, как миф тиражируется, упаковывается и продается. А гиды... они — винтики. Я хочу понять, что они на самом деле думают, стоя на двадцатиградусном морозе и улыбаясь в сотый раз за день.

— Они думают о зарплате, — коротко бросил Алексей, подхватывая свой чемодан на колесиках. — Или не думают вовсе. Включают режим автомата. Но как хочешь. Давай заселимся в эту... «Северную» обитель, и с завтрашнего дня начнем вскрывать.

Он был профессионалом. Лучшим в своем деле --- развенчании мифов, лженауки и паранормального. Его YouTube-канал «Железный аргумент» насчитывал полмиллиона подписчиков. Но за циничной маской скрывалась личная драма --- смерть бабушки, отдавшей все сбережения шарлатанам-целителям. С тех пор Алексей объявил войну всему иррациональному. Войну без пощады.

Яна Соколова была его идеальной напарницей. Они познакомились три года назад на конференции по журналистике, где Алексей с трибуны разносил в пух и прах очередного «экстрасенса», а Яна в первом ряду задавала самые каверзные вопросы. Она была моложе его на пять лет, но обладала таким же острым, бескомпромиссным умом. Он ценил ее за это. Ценил ее способность видеть суть, ее спокойную уверенность и абсолютную надежность. Они стали командой: он — харизматичное лицо и меч, она — щит, стратег и продюсер в одном лице. Их отношения были построены на взаимном уважении и полном профессиональном доверии. Ничего личного. Так было проще. Так было безопаснее.

Гостиница «Северная» оказалась чуть получше вокзала. Небольшой холл с потертым ковром и искусственной елкой, увешанной одинаковыми синими шарами. За стойкой дежурила молодая девушка с огромным бантом в волосах и заученной улыбкой.

— Добро пожаловать в Великий Устюг! — пропела она. — Вы по путевке или...

— Бронирование на Алексея Чернова и Яну Соколову, — перебил ее Алексей, кладя паспорта на стойку.

Пока он заполнял документы, Яна осматривала холл. На стенах висели фотографии довольных туристов на фоне ледяных скульптур. Рядом с диваном стоял стенд с брошюрами экскурсий. Одна, ярко-красная, привлекла ее внимание: «Тайны Заречной слободы: прогулка по непарадному Устюгу с гидом-краеведом».

— Смотри, — она показала брошюру Алексею. — «Легенды о местных ведуньях и домовых». Пахнет уже чем-то посерьезнее пряничных домиков.

Алексей бросил взгляд на листовку.

— Стандартный фольклорный трюк для привлечения любителей «эзотерики». Ничего оригинального. Запомни, Яна, любая легенда в таких местах — это в первую очередь товар.

— А товар у нас тут первый сорт, не чета столичному! — раздался за их спинами хриплый, прокуренный баритон.

Они обернулись. К ним подкатывал, словно на невидимых колесиках, коренастый мужчина в потертой дубленке цвета махрового снега. На голове его сидела ушанка-«пирожок», сдвинутая на затылок, открывая лысеющий лоб и пару хитрых, бегающих глаз-бусинок. Лицо было румяным, но не от здоровья, а от мороза и, возможно, чего-то покрепче. Он потер варежкой о варежку с шуршащим звуком.

— Володя, — отрекомендовался он, не протягивая руки. — Таксист-историк, краевед по совместительству и главный сплетник Устюга по зову души. Судя по чемоданам и умным лицам — клиенты ко мне в ловушку сами попались. Покатаю, расскажу, что в брошюрах не напишут. Как Дед Мороз с администрацией на корпоративе... ой, — он притворно хлопнул себя по губам той же варежкой. — Молчок. Это вам не за такси считается, это за отдельную плату.
Алексей фыркнул, но в уголках его глаз дрогнуло нечто, похожее на интерес. Этот тип был ярче и реальнее всего, что они видели с момента прибытия.

— Мы как раз про ведуний местных читали, — осторожно вступила Яна, показывая на брошюру.
Лицо Володи просияло.

— А, ну это ко мне! Бабка Арина, царство ей небесное, корешок мой была! — Он подмигнул. — Не в смысле выпить, боже упаси. Хотя... — он задумался на секунду. — Нет, все-таки кореш. Мужик она была что надо, хоть и в юбке. А внучка ее, Варвара... — он свистнул, но без похабщины, скорее с долей уважительного опаски. — Тот еще фрукт. Девка тихая, воды не замутит. А подойдешь — обожжешься, как крапивой ледяной.

— Обжечься можно только тем, во что веришь, — холодно парировал Алексей.

— О, философ! — обрадовался Володя. — Ну, сходи к ней, поверь в ее травки, а потом расскажешь. А то вон, дед Никанор, наш местный ворчун, на прошлой неделе решил ее по-мужски проучить, мол, порчу наводишь... Так она на него так посмотрела — словами не скажешь, взглядом! — он сделал выразительную паузу, — что он два дня заикался. Чистая правда! Врачам потом историю про спазм голосовых связок сочиняли. Смеху было!

Глава 3 Черные воды бездны

Ночь в Заречной слободе была не просто отсутствием света. Она была живой субстанцией — густой, беззвездной, давящей. Небо, затянутое тяжелым пологом туч, поглощало все звуки, оставляя лишь звенящую, ледяную тишину, которую резал лишь хруст снега под валенками Варвары. Мороз, крепчавший с каждым шагом, кусал щеки острыми, хвойными иглами.

Она шла, почти не видя дороги, ведомая внутренним компасом тоски и тревоги. В руке ее сжимал старый фонарь; свеча внутри отбрасывала на сугробы нервные, пляшущие тени, которые казались единственными живыми существами в этом застывшем мире. После удара, полученного у ели, стены дома стали тесны. Ей нужны были ответы. Или, по крайней мере, попытка их получить. Цена вопроса ее не пугала. Пугала тишина.

Ее путь лежал к Черному колодцу.

О нем не писали в буклетах. Его не водили смотреть туристов. Это место знали старожилы, да и те обходили его за версту, крестясь. Колодец был древним, глубинным, сложенным из почерневших, как совесть, бревен. Говорили, его копали первые поселенцы, но вода в нем всегда была странной — темной, маслянистой, не знающей льда даже в стужу. Бабушка Арина говорила, что это не вода, а слезы земли, и что заглядывать в них — все равно что читать свою судьбу, написанную кислотой. Показывают они не будущее, а его безжалостный остов.

«Только помни, Варенька, — вспоминался тихий, скрипучий голос, — бездна всегда смотрит в ответ. И не каждый готов встретиться с собственным отражением на ее дне.»

Подойдя к краю леса, Варвара на мгновение остановилась, переводя дух. Воздух здесь был иным — мертвым, густым и холодным, как вода в гробу. Она потушила фонарь, позволив тьме поглотить себя. Когда глаза привыкли, она разглядела почерневший сруб, похожий на гигантский погребальный костер, затушенный веками.

Она подошла ближе. Каждый шаг отдавался в тишине, как удар молотка по наковальне. Руки сами потянулись к кожаной сумке через плечо. Внутри — пучок чертополоха, щепотка соли в льняном узелке, маленькая, почерневшая восковая свеча.

Присев на корточки, она провела ладонью по срубу. Дерево было ледяным, но под пальцами она ощутила ту же смутную вибрацию, что и у ели. Сила здесь была, но иная — древняя, спящая, опасная.

— Домовой, домовой, пусти к воде, не мне, а нужде, — прошептала она, рассыпая соль на снег у основания.

Затем воткнула свечу, зажгла спичкой. Пламя вспыхнуло ровным столбиком, осветив ее бледное лицо и зияющую пасть колодца. Варвара замерла, вглядываясь в густую черноту. Сначала — лишь смутное отражение. Потом вода внизу зашевелилась.

Тьма ожила, и из ее глубин поплыли образы, словно капли яда.

Первое что она увидела был стальной взгляд. Четкий, холодный, лишенный сомнений. Глаза того мужчины. Но теперь она видела не просто человека, а его намерение — острое, как скальпель, направленное на нее. Он сидел среди книг и схем, а на столе лежала ее фотография, обведенная красным. И рядом с ним девушка. Она смотрела на него не как на коллегу, а с тихой, спрятанной тоской, с внутренней борьбой между долгом и чем-то иным, более личным.

Вторым был грохот. Огромный дуб-стражник, с корнем вырванный стальными клыками техники, рушился на землю. Рядом, прижавшись к другому дереву, стоял молодой парень. Лицо его было искажено ужасом, но в глазах горел огонь яростного сопротивления. Его взгляд на секунду встретился с ее внутренним взором, и в нем она прочла немой вопрос и.… признание.

А третье что она увидела, был кровавый снег. Алый, шокирующе яркий, будто сама земля истекала кровью. И посреди этого багрового пятна лежал медный нательный крест. Тот самый, что она в детстве... Нет. Мысль была слишком болезненной, и она отшатнулась от нее.

И наконец, Тени. Те самые, из видения. Высокие, бесформенные стражи. Они стояли полукругом, наблюдая, и в их позах читалась безмерная скорбь. Один, самый высокий, медленно повернул к ней подобие головы.

«Они придут. Отрицающий, Защитник и Губитель. Их судьбы сплетены с твоей, и нитью между ними станет чувство, что сам Отрицающий отвергает в себе. Твой выбор определит, чья тень ляжет на этот лес навечно».

Голос в голове был подобен скрежету льда, шелесту мертвых листьев и гулу подземного толчка. В нем не было ни угрозы, ни утешения — лишь безжалостная констатация.

Варвара ахнула и отшатнулась, свеча упала и с шипением утонула в снегу. Видение исчезло. Она сидела, дрожа всем телом, оглушенная тишиной. Фраза «чувство, что сам Отрицающий отвергает» отзывалась в ней странным эхом. Она смотрела на пару, между которыми была невидимая связь, которую он яростно отрицал, а она — бережно скрывала.

«Отрицающий, Защитник, Губитель... Кто же это?»

Собрав вещи дрожащими пальцами, она бросила последний взгляд в черную гладь.

— Спасибо, — прошептала она. — И прости.
Она развернулась и почти побежала прочь, чувствуя, как на плечи легла тяжесть не только предстоящей битвы, но и бремя чужих, нераспознанных сердец.

В это время в номере гостиницы «Северная» Алексей закрыл ноутбук с отснятым за день материалом. На экране мелькали улыбающиеся гиды, слишком яркие, слишком правильные.

— Слишком благостно, — проворчал он, потирая переносицу. — Нужно вскрыть гнильцу. Завтра с утра найдем ту девушку. Варвару. Возьмем интервью. Спросим о... местных суевериях. Посмотрим, не дрогнет ли маска.

Яна, сидя в кресле с блокнотом, кивнула, но взгляд ее был отсутствующим. Она смотрела на его профиль, освещенный голубым светом экрана, на привычное напряжение в уголках губ.

— Согласна, — сказала она тихо. — Она — ключ. Не просто винтик, а... живая нервная система всего этого места.

Алексей встал и подошел к окну. Ночь была абсолютно черной.
— Знаешь, что самое интересное в этих историях про ведуний? — спросил он, глядя в темноту. — То, что они всегда оказываются жертвами. Очень удобно. Вызывает симпатию. Но на деле, девять из десяти — просто хорошие манипуляторы, играющие на человеческих слабостях.

Глава 4 Испытание на прочность

Утро в Заречной слободе было серым и безрадостным, точно таким, каким Варвара чувствовала себя изнутри. Тело ломило, будто она и впрямь таскала ночью камни, а не просто провалилась в беспокойный сон, полный обрывков кошмаров: стальной взгляд, давящий как гиря, оглушительный треск падающего дерева, алое, как свежая рана, пятно на снегу. Отвар зверобоя и мяты приглушил дрожь в руках, но не смог извлечь занозу тревоги, засевшую где-то под сердцем.

Смена начиналась позже, и этот короткий отсроченный приговор она решила провести в своем убежище — маленькой библиотеке при Доме культуры. Здесь царил особый мир, пахнущий пылью времен и засохшими чернилами, а тишина была не пугающей, а умиротворяющей.

Ефим Лукич, хранитель этого царства, с седой бородкой-клинышком и вечно удивленными глазами за толстыми стеклами очков, встретил ее понимающим взглядом. Он был живой летописью Устюга, человеком, который помнил ее бабку не «городской сумасшедшей», а Ариной-знахаркой, и к самой Варваре относился с отеческой, ненавязчивой заботой.

— Варвара, дитя мое, — сказал он, откладывая в сторону ветхую карточку каталога. — Лик твой безрадостен. Словно не спала, а с теневыми воинами билась. Нелегкая ночь выдалась?

Она попыталась сделать губами нечто, похожее на улыбку, но получилась лишь жалкая гримаса.

— Что-то вроде того, Ефим Лукич. Мысли разбегаются, не собрать.

— Времена настали смутные, — вздохнул он, снимая очки и протирая их платком. — Воздух тяжел, будто перед грозой. Чуешь? Ветер дует с переменами, и пахнет он не дождем, а пеплом. Может, чайку? Новый сбор, с иван-чаем и чабрецом. Нервы умиротворяет.

— Спасибо, — кивнула она, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слезы. Она прошла в зал, к своему столу у окна.

Она взяла с полки том краеведческих записок, но буквы плясали перед глазами, складываясь в чужие, холодные лица. Она чувствовала себя загнанной ланью, уже слышащей лай гончих и приближающийся топот охотников.

Тем временем у ворот Вотчины Алексей и Яна занимали позиции, как два снайпера перед выстрелом. Алексей, с камерой в руках — его главным оружием, — был холоден и сосредоточен. Он изучил расписание как карту местности и знал, что их цель — Варвара Игнатьева — появится здесь в десять утра.

— Тактика проста, — отчеканил он, не глядя на Яну. — Я таран. Ломаю защиту логикой и давлением. Ты скальпель. Подмечаешь микровыражения, ищешь слабые места. Вопросы о фольклоре, о личном. Нам нужно вывести ее из равновесия, заставить ошибиться.

— Леша, а если она и впрямь просто скромная девушка, которая искренне любит свою работу? — осторожно вставила Яна, пряча руки в карманы дорогого пуховика.

— В скромных не видят вещих снов, — отрезал он, и в его глазах вспыхнул знакомый ей огонек болезненной одержимости. — Она центр паутины, и мы сейчас в нее ткнем.

Варвара появилась у ворот точно по расписанию. Сегодня ее бледность была еще заметнее, а взгляд — глубже и отрешеннее, будто она смотрела сквозь людей и стены. Увидев их, она замерла на долю секунды. Не со страхом, а с горьким, усталым узнаванием. «Отрицающий». Маска гида наделась мгновенно, но они оба успели заметить эту короткую вспышку подлинного ужаса.

— Добро пожаловать в Вотчину, — прозвучал ее натянуто-мелодичный голос. — Сегодня мы с вами пройдем по самым сокровенным тропам зимнего волшебства.

Экскурсия текла по накатанной колее, пока группа не остановилась у сияющего ледяного лабиринта. Алексей сделал свой ход.

— Скажите, Варвара, — его голос прозвучал громко и вежливо-ядовито, — вы так проникновенно рассказываете о сказках. А сами-то верите? Вот прямо, всем сердцем, что Дед Мороз существует?

Она обернулась. Взгляд ее был спокоен, но Яна, не отрываясь, заметила, как побелели костяшки ее пальцев, сжимавших планшет.

— Я верю в силу, которая сплачивает семьи, заставляет сердца биться чаще от предвкушения чуда, — ее ответ был отточенным щитом. — А это ли не самое настоящее волшебство?

— Блестяще уклонение, — улыбнулся Алексей, и в его улыбке не было ни капли тепла. — Но я слышал о других силах. Более... приземленных. О тех, кто умеет говорить с ветром, читать по травам. Говорят, в вашем роду такие были. Остались ли последователи?

Воздух сгустился. Даже дети притихли, чувствуя незримый поединок.

— Знания предков — это наследие, а не магия, — голос Варвары стал тише, но тверже. — Это уважение к земле, на которой живешь.

Кирилл видел, как Варвара замерла у входа в лабиринт, и что-то в ее осанке, в этой смеси усталой грации и скрытого напряжения, заставило его сделать шаг навстречу. Он не планировал вмешиваться, просто хотел оказаться рядом, поймать ее взгляд, может быть, обменяться парой ничего не значащих слов, которые для него в последние дни значили все.

Он приближался, когда голос Варвары стал холоднее, как ледяная игла, прорезав воздух:

«Уважение», — мысленно повторил Кирилл. Именно этого слова ему всегда не хватало, когда он пытался объяснить отцу, почему не пойдет руководить лесопилкой. Он смотрел на Варвару, на ее тонкие, уверенные пальцы, обхватившие кружку, и ловил себя на мысли, что хочет рассказать ей все. О том, как мама, еще до болезни, водила его по самым тайным тропинкам. "Смотри, Кириллушка, — говорила она, останавливаясь у старой, покосившейся ели. — Дерево шепчет. Не ушами слушай, а сердцем. Оно расскажет, где белка деток выводит, где ключ бьет чистый, а где... где земля болит". Он тогда смеялся, принимая это за игру. Теперь же, глядя на Варвару, он понимал — это была не игра. Это было знание. То самое, что отец в ярости выжег в их семье, словно пожаром.

Его тянуло к этой девушке с силой, которую он не мог объяснить логически. Но за каждым взглядом, полным тепла, тут же возникала тень отца. Не того, каким он стал — жесткого промышленника, а того, каким он был до: смеявшегося, качавшего его на плечах, того, кто вместе с мамой учил его разводить костер так, чтобы не навредить лесной подстилке. Я не предаю тебя, папа, — мысленно говорил он тому призраку.

Глава 5 Трещина в броне

Вечерний Великий Устюг зажигал огни. Они отражались в темной глади Сухоны, дробились в ледяных узорах на окнах, мерцали в сугробах, подчеркивая не столько уют, сколько зыбкую границу между теплом человеческого жилья и безмолвной, морозной вечностью за стенами. Город жил своей жизнью, не сводящейся к туристическому лоску: где-то топились печи, где-то ссорились влюбленные, а где-то старушка выносила кошку на руках, чтобы та посмотрела на первую звезду.

Алексей молча расхаживал по номеру, как раненый зверь в клетке. Его шаги отдавались глухим стуком по потертому ковру.

— Ничего! Ничего внятного за весь день! Одни улыбки, заученные тексты и этот... этот взгляд! — он с силой провел рукой по волосам. — Завтра берем ее в клещи. Сильнее, жестче. Нужно заставить ее ошибиться!

Яна сидела в кресле, просматривая отснятый материал на планшете. Ее лицо в синеватом свечении экрана казалось уставшим и отстраненным.

— Леша, присядь. Ты очень заведенный. Эта девушка... Варвара. Она не такая, как те, с кем мы обычно имеем дело. В ее глазах не было не жадности, не страха. Там... пустота. Или, наоборот, слишком много всего.

— Все они одинаковые, пока не прижмешь как следует, — проворчал он, но все же опустился на край кровати, обхватив голову руками. — Все эти «ведуньи» и «целители» — они как тараканы, прячутся за ширмой мистики, пока не включишь свет.

Яна отложила планшет и внимательно посмотрела на него. Не как напарница на коллегу, а как человек, знающий его душу лучше, чем он сам того хотел.

— Ты уверен? Мне кажется, ты слишком лично воспринимаешь эту историю. Это не просто очередной проект для «Железного аргумента», да? — ее голос стал тише, почти интимным. — Это снова из-за твоей бабушки? Ты смотришь на Варвару не как журналист на объект, а как мститель на убийцу, но девушка же в этом не виновата.

Алексей вздрогнул, словно его хлестнули по голой коже. Он никогда не рассказывал Яне о бабушке в деталях, лишь сухие факты: «отдала все шарлатанам, умерла в нищете».

— При чем тут это? — его голос прозвучал хрипло и резко. — Это работа.

— При том, что это мешает работе. И тебе самому. — Она не отводила взгляда, и он не мог увернуться. — Ты хочешь разоблачить не ее, а призрака из своего прошлого.

Он хотел возразить, найти колкое замечание, отгородиться привычной стеной, но не смог. В тишине номера, в этом вымытом вечерним светом пространстве, все его защиты рухнули. Он посмотрел на нее, на свою всегда собранную, рациональную Яну, которая сейчас смотрела на него с такой несвойственной ей, обжигающей нежностью и тревогой. И он вдруг с мучительной ясностью осознал, что эта тревога — за него. Не за проект, не за рейтинги, а за него, Алексея Чернова, человека с его старыми шрамами.

— Мы справимся, — тихо, но очень твердо сказала она. — Но давай делать это с холодной головой.

В этот миг расстояние между ними сократилось до ничего. Он не помнил, кто сделал первый шаг — он или она. Но вот его пальцы уже переплелись с ее пальцами, а ее ладонь легла на его щеку, грубую от щетины. Он смотрел в ее глаза, и видел в них не коллегу, а женщину, которая была рядом все эти годы, терпела его цинизм, разделяла его победы и вот сейчас, на краю чужого города, взяла его боль в свои руки. Он наклонился, и ее дыхание смешалось с его дыханием. Это было не стремительное пламя, а медленное, мучительное и прекрасное падение, которого они так долго избегали.

В это же время воздух в кабинете главы юридического отдела «Северного Ветра» был стерильным и неподвижным, пахло дорогой полировкой для мебели, свежемолотым кофе и холодом экрана ноутбука. Светлана откинулась на спинку кожаного кресла, снимая очки и потирая переносицу. Перед ней лежала кипа документов по предстоящему освоению лесного участка №7 — те самые «санитарные вырубки», которые с таким упорством продвигал ее отец.

Она была идеальным юристом. Но сегодня ее знаменитая концентрация давала сбой. Взгляд раз за разом возвращался к смартфону. На экране, в рамке из белого золота, сияла улыбка двухлетнего Миши. Его светлые, как у нее, волосы были растрепаны ветром, а в серых, серьезных глазах читалось упрямство, которое она знала слишком хорошо — и в себе, и в отце.

Легкий, но настойчивый стук в дверь нарушил тишину. Прежде чем она успела ответить, дверь открылась, и в кабинет вошел Кирилл. Его лицо было непривычно озабоченным, а в руках он мял шапку.

— Света, можно тебя на минуту? — его голос прозвучал неуверенно.

Светлана с облегчением переключилась с документов на брата.

— Конечно, садись. Что случилось? Снова проблемы с отцом из-за твоего заповедника?

— Нет, не совсем, — Кирилл неуклюже устроился в кресле напротив. Он помолчал, подбирая слова. — Свет, а.… как ты понимаешь, что тебе нравится человек? Не просто как друг, а.… ну, по-другому?

Светлана подняла бровь. Это было неожиданно.

— Ты решил спросить об этом у человека, чей брак развалился, как карточный домик? — в ее голосе прозвучала горькая ирония.

— Ну, ты же женщина, — Кирилл смущенно улыбнулся. — А я в этом... не очень. Опыта совсем нет. И вроде бы все просто, а когда чувства... они сбивают с толку.

Она внимательно посмотрела на него. Его простота и искренность всегда были его силой и его слабостью.

— Если ты задаешь себе такие вопросы, Кирилл, то ответ, скорее всего, уже есть. Что ты чувствуешь, когда она рядом?

— Я.… не знаю. Становится так тепло и спокойно. И одновременно тревожно, как будто стоишь на краю чего-то важного. Хочется ее защищать, хотя она, кажется, и сама неплохо справляется. И смотрю на нее, и не могу насмотреться.

— Классика, — Светлана невольно улыбнулась. Ей было странно и трогательно видеть своего всегда уверенного брата в таком растерянном состоянии. — Ну, если все так серьезно... Пригласи ее на кофе, просто пообщаться. И посмотри, что будет дальше. А кто она, эта загадочная незнакомка, способная так всколыхнуть моего брата-лесника?

Глава 6 Хранитель молчащих историй

Следующее утро было тихим и бесцветным, словно город накрыли ватным одеялом. Свинцовое небо безмолвно давило на крыши, изредка испуская в воздух ледяную игольчатую крупу. Алексей и Яна, следуя плану, направились в центральную библиотеку — их первые попытки вскрыть Варвару напрямую зашли в тупик, и теперь требовалось копать глубже, в пласты истории.

Само здание библиотеки было молчаливым стражем. Построенное из грубого местного камня еще в позапрошлом веке купцом-меценатом, оно хранило в своих стенах не просто книги, а дыхание времени. Резной деревянный фронтон был украшен замысловатыми символами, которые при ближайшем рассмотрении оказывались не просто орнаментом: спирали, повторяющие узор мороза на стекле, переплетения, похожие на корни деревьев, и стилизованные ветви сосны, уходящие в небеса.

Переступив порог, они попали в иное измерение. Воздух был густым и насыщенным, им буквально можно было дышать, как густым сиропом. Пахло вековой бумажной пылью, кожей переплетов, древесным лаком, сушеными травами, разложенными для защиты от моли в резных деревянных чашах, и чем-то еще, неуловимо сладким, словно сушеными яблоками и медом. Тишина здесь была не пустой, а наполненной: мерное тиканье напольных часов с маятником в углу зала, легкий шелест страниц и едва слышное потрескивание поленьев в камине, у которого в кожаном кресле дремал какой-то старик с книгой на коленях.

За массивным дубовым столиком-конторкой, под светом зеленой лампы с абажуром из цветного стекла, сидел хранитель этого царства. Пожилой мужчина с седой, аккуратно подстриженной бородкой клинышком выводил пером с настоящим перышком изящные буквы в толстой инвентарной книге. Его поза излучала такое спокойствие и уверенность, что казалось, он — неотъемлемая часть этого места, как сами стеллажи с фолиантами.

— Здравствуйте, — тихо, почти шепотом, сказала Яна, подходя к стойке. — Мы исследователи, интересуемся местным фольклором, историей города. Не могли бы вы нам помочь?

Мужчина медленно поднял голову. Его взгляд, увеличенный толстыми линзами очков в стальной оправе, был на удивление острым и живым. Он скользнул по Яне, затем перешел на Алексея, задержался на его камере, и в уголках его глаз обозначились легкие морщинки — то ли улыбка, то ли усмешка.

— Фольклор? — его голос был глуховатым, но четким, будто доносящимся из глубины веков. — Интересная тема. Особенно для тех, кто приезжает сюда с камерами. Зовут меня Ефим Лукич. Чем именно могу быть полезен?

— Мы хотели бы почитать что-нибудь о... ну, о местных легендах. О необычных личностях, — вступил в разговор Алексей, стараясь звучать непринужденно. — Например, слышали о роде Волошиных. Говорят, они были... особенными.

Ефим Лукич отложил перо, тщательно вытер его о специальную бархотку, сложил руки и несколько секунд молча смотрел на Алексея, словно пытаясь прочитать что-то между строк.

— Волошины... — протянул он наконец, и в его голосе прозвучала тень чего-то древнего. — Да, такое имя в наших краях известно. Но это не совсем фольклор, молодой человек. Это скорее... семейная хроника, обросшая слухами и суевериями. Вы уверены, что вам нужны именно сухие исторические факты? Они редко бывают такими же захватывающими, как сказки. В них нет драконов и заколдованных принцесс. Только жизнь. Со своими загадками.

— Факты — это как раз то, что нам нужно, — уверенно парировал Алексей. — Мы как раз за тем и приехали — отделить факты от вымысла.

— О, — в голосе Ефима Лукича послышалась легкая, едва уловимая, но безошибочно узнаваемая ирония. — Благородная цель. Что ж, раз уж вы такие целеустремленные... Прошу пройти в краеведческий отдел. Он у нас в подвале. Там спокойнее. И... атмосфернее.

Он неспешно поднялся, и его высокая, чуть сутулая фигура в простом свитере показалась им вдруг бесконечно значительной. Взяв связку старомодных тяжелых ключей, он повел их по узкому, заставленному книжными шкафами коридору вглубь здания. Лестница в подвал была крутой, высеченной из того же камня, что и стены. Воздух здесь стал еще гуще, холоднее и пахнул сыростью, смешанной с ароматом прелых страниц и сухого пергамента.

Краеведческий отдел оказался не большим залом, а настоящим лабиринтом из высоких дубовых стеллажей, уходивших в полумрак под низкими сводчатыми потолками. Они были заставлены не книгами, а папками, рулонами карт, рукописями в потертых кожаных переплетах и деревянными шкатулками с берестяными грамотами. Ефим Лукич провел рукой по корешку одного из толстенных томов, словно гладя старого друга.

— Здесь хранится память нашего города. Не та, что для туристов, а настоящая. Со всеми ее радостями и горестями, победами и предательствами. — Он обернулся к ним, и его глаза в полумраке казались двумя темными озерами. — Вы упомянули Волошиных. Что именно вас интересует?

— Всё, — коротко сказал Алексей. — Их происхождение, род занятий. Особенно последнее поколение. Варвара Игнатьева.

Ефим Лукич медленно кивнул, его взгляд стал отрешенным, будто он смотрел сквозь них, вглубь времени.

— Варвара... Да, последняя в роду. Как одинокая свеча на ветру. — Он подошел к одному из шкафов, долго искал что-то на полке и достал большую картонную папку, с которой столбом поднялась пыль. — Род Волошиных действительно древний. Смотрите.

Он открыл папку, и перед ними предстали пожелтевшие листы, испещренные выцветшими чернилами. Это были не просто документы, это были обрывки жизни.

— Вот, — Ефим Лукич указал тонким пальцем на запись в церковной метрической книге XVII века. — Первое упоминание. Игнатий Волошин, назван «ягодным королем». Имел монополию от царя Алексея Михайловича на сбор клюквы, морошки и голубики в окрестных болотах. Знание леса и его даров у них было... интуитивным. Они не просто собирали. Они знали, где и когда ягода будет самой сладкой, какой куст тронуть можно, а какой — нельзя, чтобы не обидеть духа места.

Он переложил несколько листов, и Алексей с Яной увидели карту угодий, нарисованную от руки. Места сбора были обозначены не просто точками, а странными символами, похожими на те, что были на фронтоне здания.

Глава 7 Хранитель леса

Субботний рынок в Великом Устюге кипел, как гигантский котел. Воздух звенел от криков торговцев, смешиваясь с ароматами свежего хлеба, дыма от шашлыков и остро пахнущей квашеной капусты.

Варвара пробиралась сквозь толпу, стараясь найти утешение в этой простой, земной суете. После встречи с пронзительным взглядом Алексея и тревожных разговоров с Ефимом Лукичом ей нужно было ощутить под ногами твердую почву обыденности.

Она остановилась у прилавка с медом, где пожилая Агафья, знакомая еще ее бабке, накладывала в баночку густой, янтарный липовый мед.

— На, Варюша, — сказала женщина, протягивая ей банку. — С последней качки, самый целебный. Для тебя, наверное, важнее, чем для кого бы то ни было. Чувствую, тебе покой нужен.

Варвара взяла банку, чувствуя тепло стекла сквозь шерстяные варежки, и хотела поблагодарить, как вдруг из-за спины раздался грубый, хриплый голос:

— Эй, колдунья! Освободи место, нормальным людям мед нужен, а не всяким чертовкам!

Она обернулась. Перед ней стоял тот самый торговец-грубиян, с которым у нее уже были стычки. Его лицо, красное от мороза и чего-то покрепче, исказилось гримасой презрения.

— Я тоже стою в очереди, Степан Петрович, — спокойно сказала Варвара, не отступая ни на шаг.

— Какая там очередь! — он попытался грубо оттеснить ее плечом. — Твое место у печки с котелком, ворожить да на людей порчу наводить! А честным труженикам не мешай!

Варвара почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Гнев, горячий и горький, подступил к горлу. Она уже собиралась сказать что-то резкое, но тут между ней и грубияном внезапно возникла высокая фигура в темно-зеленой куртке.

— Простите, — прозвучал спокойный, но не допускающий возражений голос. — Но дама, кажется, была первой.

Это был Кирилл. Его обычная мягкая улыбка куда-то исчезла, взгляд стал прямым и твердым. Он стоял, слегка расставив ноги, и все его существо излучало уверенность.

Торговец смущенно заерзал.
— Да я так... по-свойски... — пробормотал он. — Кирилл Владимирович, не прикажете ли...

— Я прошу вести себя прилично, Степан Петрович, — мягко, но твердо сказал Кирилл. — И извиниться.

Торговец, покраснев еще больше, пробормотал невнятное «извините» и поспешно ретировался. Кирилл повернулся к Варваре, и его лицо снова озарилось теплой улыбкой.

— Прости за вмешательство. Но я не мог просто стоять и смотреть.

— Спасибо, — Варвара почувствовала, как странное тепло разливается по груди, смывая обиду и гнев.

— Но я бы сама справилась.

— Не сомневаюсь, — он искренне рассмеялся. — Вид у тебя был весьма... решительный. Но иногда лучше не тратить силы на таких. Их, к сожалению, немало.

Он взял у Агафьи ее баночку с медом и протянул Варваре.

— Позволь быть джентльменом. И... если ты не спешишь, может, выпьем чаю? Вон там, — он кивнул в сторону небольшого кафе с видом на реку, — пекут отличные пироги с брусникой. И вид на Сухону в этот час... завораживающий.

Варвара колебалась. Ее инстинкты кричали об опасности, о том, что сближаться ни с кем нельзя. Но в его глазах не было ни любопытства охотника, как у Алексея, ни страха, как у других. Было лишь искреннее участие и какое-то глубинное понимание.

— Хорошо, — наконец согласилась она, и сама удивилась этому решению. — Чай... будет кстати.

Они сидели за деревянным столиком у самого окна. За стеклом медленно падал снег, покрывая белой пеленой лед Сухоны и темные ели на противоположном берегу. В кафе пахло свежей выпечкой, корицей и хвоей.

— Спасибо еще раз, — сказала Варвара, согревая ладони о глиняную кружку с мятным чаем. — Ты часто выступаешь в роли рыцаря на рынке?

Кирилл улыбнулся, и в уголках его глаз собрались лучики морщинок.

— Только по субботам и только в отношении особенно упрямых продавцов. — Его улыбка померкла. — Вообще, я эколог. Работаю в заповеднике. Моя основная битва — с теми, кто считает, что лес это просто куча бревен.

Он рассказал ей о своей работе — о попытках сохранить старовозрастные леса, о борьбе с браконьерами, о планах создания эко-центра. Говорил он увлеченно, жестикулируя, и Варвара слушала, завороженная. В его словах не было и тени цинизма.

— А ты... — он сделал паузу, выбирая слова. — Ты, кажется, тоже чувствуешь лес. По-другому, но чувствуешь. Я видел, как ты на него смотришь. Не как на ресурс. А как на... что-то живое.

Варвара насторожилась, но в его тоне не было подвоха.
— Я выросла здесь. Лес... он всегда был частью жизни. Бабка учила меня его понимать. Слышать.

— Понимать и слышать, — задумчиво повторил Кирилл. — Это именно те слова, которых не хватает большинству моих коллег. Они видят цифры, проценты, схемы. А ты... — он посмотрел на нее, и в его взгляде было неподдельное восхищение. — Ты видишь душу.

Они говорили еще почти час. О лесе, о реке, о том, как город меняется. Варвара, к своему удивлению, обнаружила, что говорит больше, чем обычно. С ним было легко. Он не пытал ее вопросами о даре, он просто... принимал.

— Знаешь, — сказал Кирилл, когда они уже выходили из кафе, — у меня есть мечта. Создать здесь настоящий эко-центр. Не для туристов, а для тех, кто хочет по-настоящему понять природу. Место, где можно было бы изучать старые ремесла, травничество... — он посмотрел на нее с надеждой. — Может, когда-нибудь ты согласилась бы помочь? Твое знание бесценно.

Эта идея поразила Варвару. В его словах была не бизнес-идея, а нечто большее — попытка сохранить то, что было ей так дорого.

— Я... подумаю, — тихо сказала она.

Через несколько дней он нашел ее снова, когда она возвращалась с работы. Не поджидал нарочно, а будто случайно вышел из-за угла той самой улицы, где находился магазинчик «У Степаныча».

— Варвара, — он снял шапку, и ветер взъерошил его темные волосы. — Я как раз думал... Не хочешь ли прогуляться? По набережной. Там сейчас особенно красиво.

Она хотела отказаться. Сказать, что устала. Но слова застряли в горле. В его глазах она видела то же теплое ожидание, что и в кафе.