Городок Блэкстоун всегда был окутан тайнами. Здесь туманы цеплялись за улицы даже в самый жаркий полдень, а старые особняки шептались на языке скрипучих половиц. Но в ту ночь, когда семнадцатилетняя Аделин Лейтон умерла, город вздохнул глубже обычного.
Она не поняла сразу, что умерла.
Проснулась от того, что не чувствует сердцебиения. От того, что мир стал **слишком** четким — каждый лист на дереве, каждая пылинка в воздухе. И от **жажды**.
— **Ты не должна была выжить**, — раздался голос из темноты.
Он стоял в тени, высокий, бледный, с глазами цвета затмения.
— **Но раз уж ты это сделала… Добро пожаловать в ночь, наследница.**
Всем привет
Если бы кто-то сказал мне, что я умру в семнадцать — я бы, наверное, улыбнулась. Глупо. Неловко. Потому что смерть — это то, что бывает где-то там, в новостях, в фильмах, с чужими людьми.
Но моя смерть была тёплой. Мягкой. Почти... красивой.
Это была ночь, когда город спал, а я — проснулась. Не в теле. В чём-то другом. Темном. Хрупком. Живом.
Когда я открыла глаза, первое, что я увидела — это его.
Он стоял в тени, как будто всё вокруг было декорацией для его появления. Высокий. Бледный. Глаза цвета затмения.
> — Ты не должна была выжить, — прошептал он.
И всё, что я смогла — это дышать. Хотя моё сердце уже молчало.
Меня зовут Аделин. И я уже не та, кем была. Я не знаю, как объяснить, что чувствует душа, когда её тело больше не принадлежит жизни. Это похоже на вечное утро, где солнце не встаёт.
Я не отражаюсь.
Я не старею.
Я не умираю.
И я больше не могу быть рядом с тем, кого люблю… не желая его крови.
Тео…
Он — всё, что связывает меня с прошлым. Его запах — как дом. Его голос — как дыхание до шторма. Но я боюсь. Не за себя. За него. Потому что я уже чувствую, как легко могла бы сорваться.
Он протягивает мне руку, а я держу клыки за губами.
> — С тобой что-то не так, Аделин, — говорит он. — Ты не такая, как раньше.
Он прав.
Но он даже не подозревает, насколько сильно я изменилась.
А потом — Рэйн.
Он будто вышел из сна, в котором никому не разрешено жить.
Он знает, кто я. Что я.
Он говорит, что моя кровь — особенная. Что я часть древнего рода. Что во мне спит сила, которую нельзя разбудить просто так.
> — Ты — наследие, — шепчет он мне у виска. — Ты последняя из тех, кого боится сама тьма.
А я — всего лишь девочка, которая вчера собиралась на математику.
Теперь я веду дневник.
Чтобы не забыть, кто я. Или чтобы напомнить себе, кем я уже не являюсь.
Если это начало конца — я хочу, чтобы он был красивым. Интервью с Аделин Лейтон
(Запись из личного дневника. День 14 после обращения.)
– Как ты себя чувствуешь?
– Как человек, которого вытащили из воды, но забыли научить дышать. Я… не понимаю, кто я теперь. Я не человек, но и не монстр. Пока.
– Что ты помнишь о той ночи?
– Только холод. И глаза. Они были золотые, почти светящиеся. Потом темнота. И голос. Он сказал: «Ты — не случайность. Ты — наследие.»
– Кто такой Рэйн Вальтер?
(пауза)
– Он как зеркало. Ты смотришь на него — и видишь, кем могла бы стать… если бы выбрала тьму. Он пугает меня. Но и тянет. Иногда мне кажется, он знает обо мне больше, чем я сама. Или хочет знать. Но с ним безопасно. Или опасно — слишком приятно.
– Ты доверяешь ему?
– Я… пытаюсь. Он спас меня. Но и он же привёл меня к этой жизни. Значит, он часть моей судьбы. А может, и мой суд.
– Кто такой Тео Бреннан?
(улыбка с болью)
– Тео – это жизнь, которую я теряю. Он не знает, кто я теперь. Но он всегда смотрит так, будто чувствует. Иногда я ловлю себя на мысли: если бы я была просто Аделин, не «наследницей ночи»… может быть, я бы влюбилась в него. Или уже влюблена. А теперь…
– Ты ведь скучаешь по своему прошлому?
– Иногда. Но чаще — боюсь вернуться туда. Потому что вдруг захочу остаться.
– Чего ты боишься больше всего?
(тихо)
– Себя. Я боюсь проснуться в ту ночь снова. И не остановиться. Я боюсь, что Моргана права — и я рождена не для спасения, а для разрушения.
– И всё же… ты выберешь свет или тьму?
(долгая пауза)
– Если я — наследие ночи… пусть ночь сама решит, кем я стану.
— Это и есть моя история
? : — “Ты не будешь грустить вечно,” — сказал он.
И его голос звучал, как обещание. Или как ложь, в которую мне хотелось верить.
Я помню, как стояли тогда под дождём. Мир был серым, как старая плёнка, а он смотрел на меня, будто видел не вампира… а девочку, которая просто устала быть сильной.
— Боль пройдёт, Аделин. Она не вечна.
— А если я — вечна? — спросила я, сжав пальцы, чтобы не дрожать.
— Значит, я буду рядом столько, сколько нужно, — ответил он. — Пока ты снова не начнёшь смеяться. Даже если пройдёт сто лет.
И в этот момент…
Я впервые с начала новой “жизни” захотела, чтобы он был прав.
Чтобы всё это —
Кровь, клыки, темнота,
— Было лишь фоном для чего-то большего.
Для любви. Для шанса.
Для меня.
Школа казалась теперь чужим местом.
Аделин щурилась от солнечных лучей (они больше не жгли, но причиняли тупую боль), слышала, как **громко** бьются сердца одноклассников, и чувствовала, как слюна наполняет рот при виде капельки пота, скатившейся по шее Тео.
— **Эй, ты в порядке?** — Тео дотронулся до ее плеча, и она **почувствовала** его теплую кожу сквозь ткань.
(Его запах. Корица и что-то еще... домашнее.)
— **Твои глаза... они светятся**, — прошептал он.
Аделин резко встала, опрокинув стул.
— **Конъюнктивит**, — соврала она.
Но когда убежала в туалет и увидела в зеркале **золотые** зрачки и острые клыки — поняла, что скрывать правду долго не получится.