Наследие Торна

Пролог: отблески на осколках.

Покой – это не отсутствие бури, а умение удерживать равновесие среди ее остатков. Наш мир, выстроенный Кайраном и мной на обугленных руинах прошлого, напоминал изящную вазу, склеенную из осколков. Она была прекрасна, но хрупка, и каждый знал, где проходят трещины.

Той ночью буря напомнила о себе. Не громом и молнией, а тихим, предательским шепотом из-за океана.

Я проснулась от пустоты в постели. Пространство рядом со мной было холодным, простыня – смятой. Привыкнув к его теплу и весу его руки на моей талии, я мгновенно пришла в себя. Лунный свет, пробивавшийся сквозь жалюзи, выхватывал из мрака контуры спальни, но его нигде не было.

Я накинула его рубашку, валявшуюся на стуле – она пахла им, дорогим мылом и чем-то неуловимо мужским, – и вышла в гостиную. В кабинете горел свет, падая узкой полосой из-под неплотно прикрытой двери.

Я вошла без стука. Он сидел за своим черным столом, погруженный в созерцание чего-то, что держал в руках. Он не услышал меня. Его поза, обычно такая собранная и властная, выражала такую глубокую, бездонную усталость, что у меня сжалось сердце. Он выглядел… проигравшим. Таким я не видела его даже в самые темные дни нашей войны.

На столе лежал распечатанный конверт, а в его пальцах – старая, потрепанная фотография.

«Кайран?»

Он вздрогнул и медленно поднял на меня взгляд. В его глазах не было привычной стали. Сквозь них смотрел кто-то другой – молодой, ранимый человек, чью боль он пытался похоронить под тоннами денег и власти.

«Я думал, ты спишь», — его голос был хриплым от бессонницы.

«Я заметила, что ты исчез». Я подошла к столу. «Что это?»

Он не ответил.

Я обошла стол и встала позади него, обвив руками его шею, прижавшись щекой к его виску. Он напрягся, а затем безвольно расслабился, откинув голову назад и закрыв глаза. Его рука поднялась, сжала мою.

«Пойдем», — сказала я.

Я повела его обратно в спальню, в наше убежище. Лунный свет заливал постель, очерчивая серебристым контуром его напряженные плечи. Он стоял, глядя в окно, но видя, я знала, другое время, другое место.

Я подошла к нему вплотную и медленно, давая ему время отстраниться, стала расстегивать пуговицы его рубашки. Мои пальцы скользили по горячей коже, ощущая под ней напряжение каждой мышцы. Он не двигался, позволяя мне, его дыхание было ровным, но я чувствовала, как бьется его сердце – учащенно и гулко.

Когда рубашка упала на пол, я обняла его сзади, прижавшись лицом к его спине, к шрамам, которые были частью его истории. Частью его.

«Я здесь», — прошептала я ему в спину. «С тобой. Всегда».

Он медленно повернулся, и в его глазах бушевала война – между прошлым, которое настигло его, и настоящим, которое мы построили. Он притянул меня к себе, и его поцелуй был не жадным и властным, как раньше, а каким-то… отчаянным. В нем была потребность не обладать, а убедиться, что я реальна. Что то, что у нас есть, реально.

Мы опустились на кровать, и на этот раз все было иначе. Не было яростной борьбы за власть, не было вызова. Было медленное, почти болезненно нежное исследование. Его прикосновения были вопросом, а мои – ответом. Каждым касанием, каждым поцелуем я пыталась стереть ту боль, что принесло ему прошлое. Я проводила пальцами по его лицу, по губам, снова и снова, как бы запечатлевая в памяти его черты, напоминая ему, кто он сейчас.

Он вошел в меня с тихим стоном, не криком торжества, а звуком облегчения, будто возвращался домой после долгой и страшной войны. Мы двигались в унисон, не спеша, находя опору друг в друге, слияние тел стало молчаливой клятвой, обетом против всех бурь, что могли прийти извне.

После, когда лунный свет начал бледнеть, мы лежали переплетенные. Его рука лежала на моей талии, его дыхание было ровным и спокойным на моей шее. Он не говорил ни слова, но его молчание было красноречивее любых клятв.

Я знала, что покой наш оказался иллюзией. Ветер с моря принес с собой призраков. Но глядя на его лицо, на котором наконец появилось подобие мира, я поняла: мы пережили одну бурю. Мы переживем и эту. Потому что мы больше не тюремщик и пленник. Мы – две крепости, стоящие плечом к плечу. И мы не позволим прошлому разрушить ту хрупкую, драгоценную жизнь, которую нам удалось построить на пепелище.