«Напоминаю, что ужин в восемь».
Перечитываю сообщение с улыбкой.
Уже собираюсь ответить, но меня отвлекает моргающая лампочка. Вот этого не люблю. Сразу, чтобы не забыть, пишу запрос в административно-хозяйственный отдел.
Тишина в кабинете — моя единственная роскошь. Она обволакивает, пахнет старыми книгами и стерильной чистотой. Я дописываю заключение в карту нашего капитана, когда в дверь стучат. Звук уважительный, но настойчивый.
— Войдите.
На пороге появляется Максим Леонидович, наш генеральный менеджер. Человек-скала, в чьих глазах редко можно прочитать нечто большее, чем деловую необходимость. Но сейчас в них мелькает редкое оживление.
— Анна Юрьевна, есть момент. Не помешаю?
— Вы же знаете, вам всегда можно, — реагирую я, продолжая наготове держать ручку. В нашем мире субординация и уважение значат многое.
Он осторожно прикрывает дверь и делает несколько шагов вглубь кабинета.
— Итак, новость. И новость, скажу я вам, приятная. Мы закрыли вопрос с заменой Шестакова. Подписали контракт с новым игроком.
Я киваю, мысленно готовясь к стандартному алгоритму: медосмотр, изучение карты, анализы, составление индивидуального плана. В любом случае нужно будет поработать над питанием.
— Отлично. Буду ждать его документы и…
— Документы пришлю, — перебивает он, и на его губах появляется редкая, почти мальчишеская улыбка. — Но это не просто «новый игрок», Анна Юрьевна. Это… — он делает театральную паузу, явно наслаждаясь моментом, — это уровень, о котором мы могли только мечтать. Игрок, который одним своим именем меняет расстановку сил в лиге. Я бесконечно счастлив, что нам удалось заключить с ним контракт!
Я приподнимаю бровь. Вау. Такие отзывы от сдержанного Максима Леонидовича стоят многого.
— Хм. Звучит интригующе. Кто этот мессия?
Я даже подаюсь вперед. Очень уж интересно. Возможно, я его знаю.
— Вы его прекрасно помните, — он расстегивает пиджак и усаживается в кресло напротив. — Он начинал в этой лиге, потом уехал покорять мировые вершины. Собрал все возможные трофеи. А теперь… теперь он вернулся!
Мужчина трясет в воздухе кулаками, как будто поймал удачу за хвост. Странно, честное слово.
Он смотрит на меня, и в его взгляде читается неподдельное торжество. В воздухе повисает пауза, на которую я не понимаю, как реагировать. И в этой паузе я чувствую первый ледяной укол тревоги где-то под сердцем.
— Максим Леонидович, не томите, — наигранно упрашиваю я, и мой голос звучит чуть более резко, чем я планировала.
Он улыбается шире. А потом…
— Это Черкассов! Назар Черкассов!!!
О боже…
Имя.
Оно прорезает спокойствие кабинета как лезвие гильотины. Острое, отточенное, отсекающее настоящее от прошлого.
Только не он!
Сначала во мне остается просто пустота. Звенящая, абсолютная. А потом звук как будто выключается, и я уже не слышу ни гула компьютера, ни собственное дыхание. Мир вращается с оглушительным болезненным треском. Вслед за ним накрывает волна. Жар, поднимающийся от самого сердца, и тут же ледяной пот проступает на спине. Пальцы немеют, сжимая ручку, которую я все еще держу. Невыносимо горький вкус появляется во рту.
Меня начинает трясти. Изнутри. Мелкой, предательской дрожью, которую отмечаю только я. Ощущаю, как кровь отливает от лица и по спине бегут мурашки.
— К-кто? — это не вопрос. Это неожиданный, едва слышный писк. Попытка заставить мозг перезагрузиться, осознать услышанное.
— Назар Черкассов! — с наслаждением повторяет Максим Андреевич, наклоняясь вперед. — Легенда, Анна Юрьевна! Настоящая легенда! Я до сих пор не могу поверить, что он согласился. Для нас это не просто переход, это знак. Сигнал всему хоккейному миру, что теперь мы будем победителями!
Он продолжает говорить: его слова о тактике, мотивации, медиа-шумихе превращаются в бессмыслицу. Я вижу, как двигаются его губы, но не улавливаю смысла. Весь мой мир теперь — это имя, выжженное на сердце. Назар.
Тот, чье лицо я когда-то видела последним перед сном и первым после пробуждения. Чей смех был для меня музыкой, а уход стал катастрофой, изменившей всю мою жизнь.
И теперь он вернулся. Даже не в мою жизнь, а в команду, которую я курирую как спортивный врач. Прошло столько лет, а я, сидя в собственном кабинете, за своим личным столом, снова чувствую себя той самой студенткой Аней, сердце которой только что разбили на миллион осколков. И эти осколки сейчас режут меня изнутри, напоминая, что некоторые раны не заживают. Они просто ждут удобного момента, чтобы снова начать кровоточить.
Листаем дальше ------>
Максим Леонидович, не замечая — или делая вид, что не замечает — моей странной реакции, продолжает, переходя к сути дела. Его голос вновь обретает деловую твердость.
— Я понимаю, что это… неожиданно. И для клуба в целом, и для вас как для врача, на чьи плечи ляжет основная работа. Именно поэтому я и пришел к вам лично.
Заставляю себя оторвать взгляд от папки и посмотреть на него. Собираю все свое самообладание, какое только есть в запасе. Семь лет, что отделяют меня от той Ани, которая могла позволить себе разбиться о чье-то имя.
— Я понимаю, Максим Леонидович. Работа есть работа. Что конкретно вам нужно?
— Мне, Анна Юрьевна, — обращается доверительно и мягко, — нужно ваше профессиональное мнение и ваше личное внимание к этому игроку. Да, комиссия формально его пропустила, но я не доверяю разовым осмотрам. Возможно, у него есть какие-то старые травмы, что никто «не заметил». Или что-то еще. Нам нужна полная картина: МРТ, функциональная диагностика, ваша оценка его готовности к пиковым нагрузкам. Он для нас — ключевое приобретение, и я не могу допустить, чтобы он сломался после первых же игр. А мы же с вами понимаем, что оттуда он ушел не просто так.
Максим Леонидович говорит четко, взвешенно, но в его словах сквозит беспокойство настоящего стратега, вложившего огромные ресурсы в свой проект.
— Я составляю индивидуальный план обследования, — подхватываю я, и голос звучит почти нормально, лишь чуть более сухо, чем обычно. — Если потребуются дополнительные процедуры, мы сможем провести их до начала активных тренировок с командой. А возможно, что-то и подкорректировать.
— Прекрасно. Я на это и рассчитываю, — он с облегчением откидывается на спинку стула. — И есть еще одна просьба. Неофициальная.
Я молча жду, чувствуя, как внутри снова что-то сжимается.
— Черкассов — игрок с характером. Звезда. Убедить его в чем-то бывает сложно. Но вас, Анна Юрьевна, команда уважает безоговорочно. Ваше слово для игроков — закон. Я прошу вас… войти в его положение. Быть с ним… немного помягче. И сделать все, чтобы он чувствовал поддержку, в том числе и медицинскую. Фактически, я прошу вас взять его на особый контроль.
Он смотрит на меня не отрываясь, и в его взгляде светится не просьба к подчиненному, а доверие коллеги, возлагающего на меня часть особой ответственности.
Я медленно выдыхаю. Фраза «быть помягче» отзывается в душе горькой иронией. Но он прав. Это моя работа. И мой долг. И… разве я не справлюсь? Еще как!
— Хорошо, Максим Леонидович. Я делаю все, что в моих силах и в пределах моих полномочий.
— Спасибо. Я знал, что могу на вас положиться, — он поднимается, поправляя пиджак. — Так и договоримся. Я предупрежу его, что вам требуется провести углубленный осмотр. Он будет у вас завтра в десять утра. До игры нужно успеть все, что возможно.
Мужчина кивком прощается и выходит из кабинета.
Дверь закрывается. Тишина снова обрушивается на меня, но теперь она иная: тяжелая и звенящая.
Я не верю. Я отказываюсь верить!
Медленно оборачиваюсь к окну, за которым кипит жизнь большого города, абсолютно безразличная к моим внутренним тревогам.
Завтра в десять. Всего лишь несколько часов, которые отделяют меня от встречи с человеком, чье возвращение переворачивает мой выстроенный, прочный мир. Конкретное время в моем рабочем расписании.
Выдвигаю ящик, тянусь к новой папке, которую тут же черным маркером подписываю именем Черкассова, и убираю к остальным делам.
Рядом лежит телефон, где все еще висит неотвеченное сообщение от Никиты.
Дорогие мои! Добро пожаловать в пронзительную потрясающую историю Назара и Анны. Нас ждут эмоциональные качели, сильные чувства и очень трогательные моменты. Чтобы присоединиться, обязательно добавляем книгу в библиотеку и ставим звездочку!
Пожалуйста, поддержите книгу комментарием и пожелайте мне удачи ❤
АННА
Ровно в десять утра в моем кабинете раздается четкий стук. Мои пальцы непроизвольно сжимают ручку. Я проглатываю неприятный ком в горле и отвечаю: «Войдите».
Дверь уверенно распахивается, и на пороге появляется он. Все мое восприятие сейчас сконцентрировано в дверном проеме.
Я рассчитывала увидеть зазнавшегося героя, кумира миллионов, самодовольного и дерзкого, с тем вызовом в глазах, который когда-то сводил меня с ума. Я готовилась к его колкому сарказму, к снисходительной улыбке, к колючим взглядам, но... Я ошиблась.
Входит мужчина. Не тот молодой парень, что уехал семь лет назад, а именно мужчина. Он не изменился до неузнаваемости: лицо его, движения, черты те же, но отшлифованные временем. В нем нет ни напряжения, ни показной расслабленности, только естественная собранная уверенность. Он не врывается, не заполняет собой пространство: он в него аккуратно вписывается, проявляя должное уважение, и пространство — мое рабочее пространство! — вынуждено подчиниться новому масштабу.
Глаза Назара совсем не такие, как прежде. Я ожидала увидеть там знакомый огонь, задор, даже где-то пренебрежение правилам, но... там осторожность и тишина. Глубокая, бездонная. Во взгляде читается не молодой кураж, а опыт, переплавленный в крепкую сталь. Ушла пылкость, но появилась прочность закаленного металла.
Смотрю на него и не нахожу прежнего Назара. В звонкой тишине вокруг него я вижу годы непрерывной работы, риска, сотни сыгранных матчей, боль проигрышей и усталость от побед. Я как врач знаю, чего стоит игрокам выстоять на таком уровне каждый сезон. И Назар тоже помнит цену, которую заплатил.
Лавина эмоций накрывает меня с такой силой, что начинает тошнить. Внутри все отдается мелкой предательской дрожью, которую я бессильна остановить. Чувствую, как леденеют кончики пальцев.
— Анна Юрьевна? — звучит его голос. Он стал ниже, глубже. В нем нет ни тени насмешки или фамильярности. Только ровная, уважительная вопросительная интонация.
Он не узнал меня с порога. Надо же. За столом он увидел лишь врача.
Черкассов замедляет шаг, останавливается передо мной. Я откидываюсь на спинку кресла, стараясь не впиваться в него глазами.
Только тут наша встреча происходит по-настоящему. Он резко прищуривается, едва-едва приоткрывая рот. Легкая, почти невидимая рябь пробегает по его невозмутимому лицу. Он замирает на пару мгновений. Я вижу, как его мозг в долю секунды перебирает файлы памяти, сопоставляет черты и выдает шокирующий результат.
— Аня?
Вот так, уже не «Анна Юрьевна». Вырвавшийся шепот полон абсолютного оглушающего потрясения. В мужских глазах, где только что плескалась отстраненность, теперь проносится ураган: шок, недоверие, попытка осознать и принять. Он смотрит на меня, оглядывает мой кабинет, взглядом задерживается на табличке на столе, и я угадываю, что рушится картина его понимания. Он явно не ожидал, что та Аня, которую он оставил в прошлом, теперь стоит на соседней профессиональной вершине с ним.
Назар первый приходит в себя. Делает едва заметный вдох, и непрошенная буря в его зрачках стихает, снова уступая место размеренной глубине. Но напряжение в уголках губ выдает его. А еще я подмечаю крохотные морщинки в уголках глаз.
— Анна Юрьевна, — поправляю его.
— Прошу прощения, — мужской голос вновь обретает твердость, но теперь в нем отчетливо слышна осторожность. — Анна Юрьевна. Неожиданно...
— Согласна, — мой собственный голос звучит хрипло. Я откашливаюсь, пытаясь вернуть ему профессиональную бесстрастность. — Присаживайтесь, Назар. У нас с вами много работы.
Он кивает, коротко и деловито, и занимает место напротив. Сидит с прямой спиной, ладони его плавно опускаются на колени. В этой позе нет ни капли прежних дерзости и беспардонности, только собранность и почтение. Наконец признал во мне специалиста?
Я пытаюсь делать вид, что все в порядке, но между нами висит много невысказанного. Похоже, этот «чисто рабочий вопрос» станет для меня самым сложным испытанием в жизни.
Я лихорадочно обдумаю, с чего начать, хотя делала это десятки раз. Назар сидит напротив, и его размеренный изучающий взгляд просто невыносим.
— Как ты? — вдруг раздается безбрежный вопрос, и я поднимаю голову, отрываясь от бумаг, которые мне выслал Максим Леонидович. Чтобы переварить, мне требуется около минуты.
— У меня все хорошо. Спасибо.
— Это впечатляет. Ты добилась того, чего хотела, — он произносит это хрипло и участливо. — Я… восхищен.
Удар. Особенно громкий, а дальше сердце выравнивает ход.
— Вас тоже ждал оглушительный успех. Вы добились всего, к чему стремились.
И снова время замедляет бег. И я уже не понимаю: то ли мы сидим друг напротив друга, врач и знаменитый хоккеист. То ли мы перенеслись в прошлое, в его квартиру, когда он признался, что я в его планы больше не вписываюсь.
— А можно на ты? — непринужденно уточняет он.
— Назар, у меня просьба.
— Слушаю, — подается вперед. Чуть ближе ко мне.
— Давай соблюдать субординацию.
В его глазах не меняется ничего. Или он первоклассно скрывает эмоции, или ему действительно все равно. Скорее всего, второе.
— Да, конечно.
Наш диалог как разведка на минном поле. Пора возвращаться к работе.
— Так, — продолжаю я, открывая чистый бланк. — Начнем со стандартной процедуры. Ваше самочувствие в последнее время? Есть какие-то жалобы?
— Нет. Все в порядке, — отвечает глухо. Я делаю пометку.
— Как переносите нагрузки? Отдышка, головокружение, мышечные спазмы после тренировок?
— Ничего подобного, — он отвечает четко, а его цепкий взгляд не отрывается от моего лица.
— Как обстоят дела со сном? Мучает ли бессонница, не высыпаетесь, не чувствуете себя утром отдохнувшим?
— Бывают проблемы со сном после перелетов. Пока привыкаю. Я не так давно вернулся.
Я протоколирую, чувствуя, как мужское внимание становится почти осязаемым. Назар ловит каждое мое движение.
АННА
«Собранность и концентрация. Собранность и концентрация», — повторяю как мантру. Я стою у бортика, скрестив руки на груди. Наблюдаю. Волнение колется внутри, но я уверена, что ни одна живая душа не заметит.
Прохладный воздух заряжен особым напряжением. Потому что у Назара сегодня первая полноценная тренировка в составе новой команды. Угольно-черная с серебристыми и белыми полосками форма сидит на его мощной фигуре, подчеркивая ширину плеч.
Он делает несколько скользящих шагов. Лезвия отталкиваются ото льда, корпус сохраняет равновесие.
Его фигура в экипировке выглядит непривычно мощно и собранно.
Тренер «Воронов» — Андрей Сергеевич — представляет Назара остальным игрокам, дает наставления. По лицам ребят я отмечаю, что никто не удивлен такими поворотом событий, но и довольных пока нет.
Мое внимание привлекает Роман Шилов. Он один из двух игроков, кто пришел сюда из «Медведей», — бывшей команды Назара. Именно он когда-то давно нагло пригласил подвезти меня до дома и выпить с ним «кофеёк». Мужской взгляд, полный старой неприязни, злобно буравит спину Черкасова. Второй бывший «Медведь» — Славик — напротив, глядит на экс-коллегу с искренним интересом и бодрой улыбкой.
Все остальные ребята косятся в сторону Назара с настороженным любопытством.
Андрей Сергеевич дает свисток и призывает к началу упражнений: «Вороны» приступают к разминке.
Мое внимание автоматически фокусируется нанем. Планшет в моих руках не просто записная книжка, а щит с данными. Цепляюсь за него, как за якорь, чтобы меня не унесло в водоворот прошлого.
Лед сияет под лапами как отполированная сталь. Назар скользит по кругу. Раньше он несся, сметая все на своем пути, сейчас в его катании появилась мощная размеренная сила. Каждый толчок отточен, экономичен. Ушла расточительность, пришла эффективность. Назар не тратит энергию понапрасну. Корпус стабилен, мышцы в тонусе, плечи расправлены. Это снижает риск травмы межпозвоночных дисков. Хорошо…
Хм… стопы при толчке работают отлично. Колени сгибаются под правильным углом: в молодости был легкий завал на правую сторону при резком старте… Исправил. Мысленно ставлю галочку: движения оптимизированы, энергия используется эффективно, нагрузка распределяется идеально. К биомеханике претензий нет.
Тренер дает команду на ускорение, и Назар рвется с места. Каждое свое движение он держит под контролем, тело подчиняется ему безоговорочно. Ребята начинают отрабатывать броски: я слежу за его кистью, предплечьем. Раньше его бросок был просто сильным. Теперь он хлесткий, потому что техничный, но без лишнего напряжения. У меня сейчас в команде всего несколько ребят, кто смог бы хоть отдаленно работать в такой манере, как Назар. Еще одна галочка: динамическая стабильность высокая.
Оценка мелкой моторики и связок положительная: кисть гибкая, хват уверенный. Никаких признаков дискомфорта. Но есть… едва уловимая асимметрия. Левый бросок чуть более резкий, что логично: он правша. Но разница минимальна, значит, он работал над этим. Что тут скажешь. Молодец.
В состоянии покоя нет перекоса таза. То есть программа растяжки и балансирующих упражнений у него была.
На команды тренера Назар реагирует мгновенно, сконцентрировано и собрано. Он не просто играет. Он, как шахматист: считывает игру. Заполняю графы дальше.
Так… Эмоциональный фон?
«Я просто не потяну сейчас семью. Прости ты меня ради бога!»
С шумом выдыхаю воздух, прогоняя прочь болезненные воспоминания.
Стабилен!
Стабилен его эмоциональный фон. У него железная выдержка. Всегда была.
Тренер дает новую команду: ребята тут же перестраиваются.
Я тщательно слежу за ним и пытаюсь найти хоть что-то, за что зацепился бы глаз, но пока не нахожу. Он как машина. Все же интересно… что же заставило его вернуться и играть в команде, где уровень игроков прилично ниже его собственного?
— Анна Юрьевна, — приближается тренер команды, рассеивая мое внимание. — Ваша оценка?
Я возвращаюсь взглядом к Назару, отрабатывающего скоростной маневр.
— Все в пределах нормы, Андрей Сергеевич. Но я бы пока не форсировала события. Не нужно сегодня на пик интенсивности. Дайте ему пару дней на полную адаптацию.
— Отлично.
Тренер кивает, и я переключаюсь на других игроков. Битва на льду в самом разгаре, темпы ускоряются. И тут происходит это…
Назар получает шайбу, на него уже летят два защитника. Два обводящих движения, он оказывается на рубеже атаки! Бросок и!.. Шайба влетает в самый верхний угол. Ребята потрясенно замедляются. Все. Я хлопаю ресницами, громко сглатывая. Не может быть! Как он это сделал?! Внутри меня рождается незыблемое профессиональное признание. Я восхищена. Уровень его мастерства действительно на порядок выше привычного здесь.
В кармане халата вибрирует телефон. Я нехотя тянусь к гаджету.
СМС от Максима Леонидовича: «Анна Юрьевна, как там наш новый подопечный? Вливается?»
Я даже не поднимаю голову, все еще переваривая. Это был сложный бросок…
Я: «Адаптируется. Хорошо показывает себя при нагрузках. Конфликтов пока не было. Но возможны».
Максим Леонидович: «С чего такое мнение?»
Я: «У нас два бывших Медведя. Назар — третий».
Ответа нет в течение минуты, и я убираю телефон. В этот момент мой висок начинает нестерпимо жечь. Я поднимаю голову, сталкиваясь со взглядом… Эти холодные стальные глаза буравят меня насквозь.
Назар смотрит прямо на меня и не отводит взгляд, пока его вниманием полностью не завладел тренер. А мне хочется провалиться сквозь землю. Вот почему так, а? Не может отвернуться — он. Прошибает лишним вниманием, а неудобно мне.
В конце тренировки мы беседуем с Андреем Сергеевичем: он уже отпустил ребят.
Еще немного, и я уже спешу к себе в кабинет. Спешу — это громко сказано, конечно: ребята растянулись на весь коридор: плетутся медленно, уставшие, плечи широченные.
АННА
Мир большого хоккея не только лед. Это микрофоны, каверзные вопросы, стекло и хром пресс-конференций, где вспышки камер ослепляют чаще, чем белизна площадки. Раздевалки профессиональных игроков больше похожи на лаундж-зоны пятизвездочных отелей, где пахнет парфюмированным освежителем, а не потом.
Сегодня у команды «день медиа». После утренней тренировки, когда игроки немного отдохнули и переоделись, их по одному вызывали на съемки для промо-роликов. Уже скоро начнется общее интервью. Мой кабинет как раз находится по пути в небольшую студию, и я, выходя, столкнулась с этим блестящим вспышками механизмом.
Ребята с тренерами стоят в окружении менеджеров. Высокие красивые мальчишки. Все как на подбор. Назара я подмечаю механически: пока не получается его игнорировать, полностью не замечать его присутствия.
Ловлю на себе его острый взгляд и тут же отворачиваюсь, спеша дальше к выходу.
У меня свой, куда более важный график.
Мне везет: пробки цепляют меня не сильно и подъехать к зданию детской спортивной школы я успеваю вовремя. Здесь находится новый каток, принадлежащий крупному хоккейному клубу.
Прохожу внутрь: мамочки уже ждут своих юных спортсменов у раздевалки. Я остаюсь на ногах, игнорируя свободные сидения.
Наконец двери распахиваются.
— Ма-ам!!! — несется ко мне маленький метеор, отделяясь от группы таких же взъерошенных птенчиков с мокрыми после игры волосами. — Мы все!
— Как дела, чемпион?
Присаживаюсь на корточки, чмокаю сына в нос, стягивая с него краги. Илюха похож на маленького робота в своей разлапистой защите! Он подлетает ко мне, громко шлепая сменной обувью, коньки небрежно несет в руке. Щеки сыночка пылают, на губах блуждает счастливая улыбка, а глазки сияют.
— Супер! Мы играли три на три! И я сделал две голевые передачи! — тарахтит он без умолку. — Тренер сказал, что я хорошо вижу партнеров! И я молодец!
Он светится так, что может озарить обесточенный город.
Его страсть к хоккею — одновременно мой вечный страх и моя бесконечная гордость. Но первое все же немножко больше. Если бы я могла выбирать, то никогда бы не отдала его в хоккей. Никогда. Я и не перестаю надеяться, что чуть позже он охладеет к этому спорту. Слишком много я уже видела в своей медицинской карьере, чтобы безропотно смотреть, как мой сын идет по пути, вымощенному травмами.
И если честно, нередко я вспоминаю далекие слова Назара: «Отец запретил мне играть. Сказал, что не готов рисковать моим здоровьем». Вот и я не готова. Теперь я слишком хорошо понимаю отца Черкассова, но запретить не могу.
Моя мама стала моим спасением. Илюша вечно был на ней, хотя и сейчас мама постоянно меня выручает. Когда сыночек был грудничком, а я просто падала с ног от усталости, она всегда подставляла плечо.
— А Сережа не отдал пас, а я ведь ему кричал! — искренне возмущается мой юный спортсмен. — А он…
— Да че я-то?! — долетает до нас возмущенный детский голосок Сережи. — Я не успел просто!
Раздевалка уже гудит, как улей. Мальчишки они и есть мальчишки. Точно такие же разговоры царят и в мужской раздевалке моей команды. Кто кому чего недодал.
Мы с мамой Сережи с пониманием переглядываемся.
— Снимаем, — командую я, расстегивая щитки. Затем налокотники. С каждым стянутым элементом защиты сын становится все меньше и меньше. Этот момент я обожаю, когда из грозного мини-хоккеиста Илюха превращается обратно в моего мальчика.
Касаюсь спины: мокрая. Поскорее натягиваю на него чистую футболку, затем свитер.
— Мы сейчас домой? — с надеждой спрашивает Илья, пока я наливаю ему теплый чай из термоса.
— Нет. Ты к бабушке, мы же договаривались.
— Ц, — он расстроенно цыкает. — А ты куда?
— У меня встреча. Важная.
— Угу… — роняет он с обидой. — С Никитой, да?
Я вздыхаю. Не собиралась их знакомить. Случайно вышло, когда я заехала в клинику за забытым подарком для мамы. Илюха выразил желание пойти со мной. Так и состоялась ненужная встреча. Илья Никиту не переваривает. Заочно. Просто потому, что мамино внимание не принадлежит ему безраздельно. Думаю, это ревность, Илюша же все чувствует.
— Все-то тебе расскажи, — перевожу тему. — Вещи не забудь. Чай допил?
— Угу. А ты хоть когда вернешься?! — строго уточняет мой мелкий командир и упирает руки в бока.
— Заберу тебя через пару часов.
— Смотри мне!
Я едва не прыскаю в кулак.
— Пошли уже. Капитан.
Я уже обожаю этого маленького бунтаря:) А вы?
Так-с. Сегодня скидка!
РАЗВОД. АДВОКАТСКАЯ ТАЙНА
https://litnet.com/shrt/ydRs

— Да это же просто секс! Ну, было разок, — ухмыляется муж, — ну, может, два! О каком разводе речь, Оля?! Успокойся!
Мне на глаза попалась фотография, опубликованная в соцсетях популярной моделью. С подписью: «Мой любимый такой милаха, когда спит».
Все верно. Мужчина на фото выглядит довольно внушительно. Вот только в ее любимом я узнаю своего мужа, с которым мы вместе уже шестнадцать лет.
Книга здесь: https://litnet.com/shrt/ydRs
Промо: dj8AUHSh
— Ты сегодня где-то далеко, Ань.
Голос Никиты возвращает меня в реальность. Мужчина сидит напротив, откинувшись на спинку стула. Его поза расслаблена, а взгляд… Этот взгляд невозможно игнорировать. Никита смотрит на меня так, будто я единственная женщина в зале. Жгуче, испепеляюще, неотступно, с игривым ярким мужским интересом, который не тускнеет уже три месяца наших нечастых встреч. У Никиты это выходит вовсе не навязчиво, а… как-то галантно даже. Приятно.
Я растерянно улыбаюсь, отодвигая подальше образ ледяного поля и тяжелый обволакивающий взгляд, который не должна помнить.
— Прости, Никит, — пожимаю плечами. — Просто… сложный насыщенный день. Ты же знаешь, как это бывает.
Бархатный воздух ресторана обволакивает, как пуховое одеяло. Здесь пахнет поджаренным трюфелем, сливочной ноткой и тишиной, которую могут позволить себе лишь те, кто уверен в своем месте в жизни. Я провожу пальцем по горлышку стакана с гранатовым соком, наблюдая, как искрится рубиновый цвет в чуть приглушенном освещении.
— Знаю, но он остался позади. А сейчас наш вечер.
Двусмысленность этих слов заставляет меня вздрогнуть и вскинуть глаза на Никиту. Он ведь никак не может узнать про Назара, как не может читать мои мысли. Но внутри все равно странно скрипнуло, будто дверь моей души распахнуло сквозняком. Даже поежиться захотелось.
Мужчина наклоняется вперед, и я позволяю его руке мягко накрыть мою. Его пальцы теплые и уверенные. Он не давит, просто прикасается, давая понять: ты со мной, отбрось посторонние мысли.
Никита — владелец сети частных клиник, включая ту, где я работаю два вечера в неделю.
Да, формально — он мой начальник. Неформально — мы с ним почти не пересекаемся по работе, его кабинет находится в другой локации. Умный, красивый, состоявшийся мужчина под сорок. Он максимальное воплощение стабильности. Он не врывается в мои будни ураганом, а аккуратно стучится в дверь, и я сама решаю, впускать ли его в свой мир. Но пока — только в свой. Не в наш с Илюшей. Никита отдельно, семья отдельно. Мой сын — священная, неприкосновенная территория, и мужчина это мудро принимает.
— Расскажешь, как твой проект с детским отделением? — интересуюсь я, переплетая наши пальцы. Никита слегка сжимает мою ладонь в ответ.
Он оживляется: рассказывает увлеченно, страстно. Я слушаю с пониманием, киваю, и мне искренне интересно. С Никитой хорошо, легко. Предсказуемо. Он — глоток чистого родникового воздуха после урагана, от которого когда-то кружилась голова и сбивалось дыхание.
С Назаром никогда не было ничего подобного: тихой, спокойной уверенности. Его прикосновения никогда не были просто прикосновениями. Это был взрыв. Каждая клеточка плавилась от страстных касаний, а на сердце оставались ожоги. Раны давно затянулись: нельзя семь лет оплакивать прошлое, но рубцы-то остались со мной навсегда. С Назаром мы растворялись друг в друге, теряя границы, и я готова была сгореть в этом пожаре. Теперь мне нужно совсем иное. Теперь такое, как с Черкассовым, я готова обходить десятой дорогой.
— ...так что, я уверен, что мы сможем это реализовать, — заканчивает Никита.
— У тебя все получится. Ты прекрасный руководитель.
Да, я искренне так считаю.
— Приятно. Как дела у твоего маленького сорванца?
— О, он как всегда великолепен! — стараюсь сдержать эмоции, перед бабушкой Илюха опять раскапризничался. — Я сегодня забрала его с хоккея. Тренер очень его хвалит, правда… говорит, неусидчивый. Предложил ходить на дополнительные занятия, где развивают выносливость и концентрацию.
— А ты?
— Я-то согласна. Но это еще два дня в неделю. Подумаю.
— Я так понял, ты не очень рада, что он этим занимается.
Да, Никита еще и проницательный ко всему прочему. Многое подмечает.
— Ты же в курсе, с кем я работаю. Знаешь, сколько травм уже через меня прошло? Так вот я не хочу, чтобы мой сын терял связки. Или еще что похуже.
— Сложно все это.
— Да, — вздыхаю.
— Зато это мужской спорт. Когда Андрюха мой увлекся балетом, я, например, вздрогнул с ужасом. Я лично предполагал, что он выберет нечто… скажем так… — он описывает рукой круг в воздухе, — больше подходящее мальчикам. Расстроился, конечно, сильно. Но я понял, что не могу ему диктовать. Я могу лишь подставить плечо, когда он упадет, и поддержать при необходимости. А так… сам пусть выбирает.
Ну? И как после этих слов не восхищаться мужчиной?
Андрей — восьмилетний сын Никиты. После развода родителей парнишка остался с мамой, а к папе приезжает на выходные. Раз через раз.
Вечер пролетает очень быстро, душевно, даже не хочется его заканчивать, но мне еще сына забирать. Как же хорошо, что я купила квартиру рядом с домом родителей. Это мое спасение. Я им очень благодарна. Когда папа узнал, что я беременна, какими словами он только не ругал Назара… А потом сказал, мол, скатертью дорога. В наш дом ему пути теперь нет, а с внуком они мне всегда помогут. И не обманул. Папа у меня — человек слова.
На улицу мы с Никитой выходим под руку. Ночной воздух прохладен и свеж, особенно после ресторанных умопомрачительных запахов.
— Моя машина чуть в стороне, — объявляет он. Его рука мягко ложится мне на спину, направляя.
— Никит, прости, я сегодня домой. Тоже на машине.
Киваю в сторону моего припаркованного хетчбека.
Мы останавливаемся, фонарь отбрасывает на его лицо мягкие тени. Никита берет обе мои руки в свои.
— Я думал, ты у меня останешься.
— Сегодня никак. Мне еще Илюху надо забрать. И собрать на завтра.
— Жаль.
Он приуныл. Но мне правда сегодня не очень удобно.
— Извини.
— Ладно. Но в следующий раз утащу тебя к себе и запру, чтоб никуда не сбежала. Спасибо за вечер, Аня, — притягивает к себе. — Ты не представляешь, как я жду наших встреч.
Он наклоняется: я не отстраняюсь. Его поцелуй… он идеальный. Мягкий, уважительный, но настойчивый. В нем чувствуется сила и желание, выдержка и полный контроль над ситуацией. Губы Никиты теплые, нежные. Он изучает меня медленно, с наслаждением. Это приятно. Щекочет нервы, согревает изнутри. Я отвечаю ему, чувствуя, как мое тело расслабленно откликается на эту ласку.
НАЗАР
Угловая зона!
На льду ад, где закон — это сила, скорость и тактика. Шайба мелькает под коньками. Мы боремся за нее с Ромой, его плечо впивается мне в грудь, клюшка бьет по ногам: Роман очень хочет выбить шайбу, на каждой тренировке желает что-то мне доказать. До сих пор огнем пышет, что я тогда ушел из команды. На пике сезона. Дыхание «напарника» хриплое и тяжелое, мое — такое же. Здесь не будет нестандартной обводки, здесь разгорается чистая борьба и столкновение характеров.
Я корпусом резко вдавливаю Рому в борт, тот отталкивается, злобно прищуриваясь. Лед крошится по ногами. Роман пытается вырвать снаряд, но я делаю рывок и быстрое перекладывание, поскорее отталкиваясь, отправляю шайбу в борт, та отскакивает четко по нужной мне траектории. Рывок! Толчок! Мгновение, и шайба снова у меня. Это было несложно. Я поворачиваюсь к сопернику спиной, отрезая ему путь к наступлению.
Отклоняюсь в сторону, намекая куда я сверну сейчас. Роман Клюет на обман, как ребенок, а я уже вырываюсь, но противник, рассвирепев, снова оттесняет меня к борту. Стремительный взгляд на поле, быстро фиксирую расстановку игроков, подмечая спешащего Семена.
Вновь делаю короткий пасс отскоком от борта, шайба отлетает прямиком к клюшке Семена. Раз!!! И опешивший вратарь удивленно оглядывается. Он не верит, что шайба уже в воротах.
Не только он, все немного… удивлены.
Я намеренно поворачиваю голову в сторону выхода, не потому что хочу взглянуть на реакцию Ани. А потому что просто не могу на нее не врача моей новой команды. Осторожный взор каждый раз сам прилипает к ее лицу, рукам. Еще немного и это станет неприличным, но пока…
Спешно чиркаю глазами по белоснежному пятну ее халата у калитки. Она тоже смотрит в мою сторону, и меня вновь шарахает током. Я не знаю, как прекратить это. Это сильнее меня. Мне остается только сохранять равнодушный вид, потому как… Потому как я теперь ей никто.
Аня присутствует на каждой тренировке. Из-за этого у меня не выходит полностью сосредоточиться. Не выходит не замечать ее присутствия. Каждый раз укрывает лавина эмоций, когда приходится ежедневно тренировать выдержку.
Память взрывается неуместными воспоминаниями: ее запах, тепло, гладкость кожи. Ее глаза и колкие замечания. Упрямство и нежность в глубине глаз. Помню и как мое глупое сердце то учащало ход, то замирало в ее руках. Помню с каким трудом мне дались те слова, до сих пор хочется себе язык откусить за них. Я сделал нам очень больно, мне и теперь стыдно смотреть ей в глаза, а находиться рядом и вовсе невыносимо, потому что от себя не спрятаться: меня все так же ведет от нее. И семь лет мне не помеха. Того, что я наивно ожидал, так и не случилось: чувства не превратились в пыль.
Когда мне предложили играть за Воронов я был отчасти рад, пока не увидел ее. Даже в самых смелых предположениях я не мог допустить, что Анна Юрьевна, которая должна осмотреть меня до первого выхода на лед в составе Воронов, и моя Анюта — это одна и та же девушка. Та самая, которую я добровольно оставил в прошлой жизни, а потом… потом просто стало поздно.
Она изменилась. Та девчушка осталась в прошлом, будто ее не существовало. Вернее, существовала, но как эскиз, с которого списана эта новая женщина. В эскизе были мягкие размытые линии, теперь же преобладает точный уверенный штрих.
Раньше в ее глазах плавала робкая улыбка, даже когда она сердилась. Теперь же ее взгляд как острый инструмент, что используют хирурги. Аня не ждет ни от кого одобрения, сразу устанавливает свои правила, изучает, оценивает и выносит вердикт. Даже когда она просто вскользь смотрит на игрока, кажется, что Анна Юрьевна мысленно считывает результат биохимии.
Раньше она была мягкой, теперь ее осанка и собранность убеждают каждого: здесь ее территория, и ее слово — закон, которому подчиняется даже главный тренер.
Вот так-то. Девочка-Аня выросла, превратившись в прекрасного специалиста. Анну Юрьевну Гордееву. И даже фамилию не поменяла.
Душу травит ее сдержанная профессиональная улыбка. Холодная, как тот самый лед, на котором я стою.
Она стала сильной, самодостаточной и независимой. С мучительной ясностью я осознаю, что та девчушка, которая когда-то нуждалась во мне и чьи пальчики я зацеловывал и согревал теплым дыханием, исчезла навсегда. Новая Аня, выковавшая себя сама, не нуждается уже ни в ком.
Чувство вины, подкосившее тогда, вновь сносит меня лавиной. Но уже нет смысла вспоминать прошлое, поэтому я пытаюсь просто соблюдать установленные ею границы и не задерживаться взглядом на ее холодном лице. У меня больше нет на это прав. И отказался я от них сам, даже если теперь, учитывая семилетний опыт, считаю это ошибкой.
— Черкассов, хороший пас и обводной маневр! — объявляет тренер. — Меняемся!
Мне нужно чем-то занять мысли, потому что, когда я думаю о ней, теряю концентрацию. Надо переключиться.
— Черкассов! Не спи!
Черт…
Продолжаю тренироваться. Я четко вижу разницу в классе моей прежней команды и нынешней. Был бы я тренером, я бы больше уделил внимание технике. Ребята молодцы, особенно молодые птенчики: сильные, крепкие, ретивые. Играют пока еще за идею, но они сыроваты. Их нужно вытянуть, помочь отточить технику.
Краскова, например, ведет при резком торможении. Он переносит вес неправильно, отсюда неустойчивость и лишняя нагрузка на колено. Хотя он молодой и бойкий. Ему бы с тренером по ОФП поработать пару месяцев — выправился бы.
Кирилл работает с клюшкой «в одну сторону». Левый крюк у него просто декоративный. Любой мало-мальски опытный форвард его раскусит и уйдет влево. Парень молодой совсем, ему нужны зеркальные упражнения, пока это не вошло в привычку, потом станет пороком.
С Ромкой вообще… ничего не изменилось. Капитан он, конечно, классный, но ему еще Геннадий Викторович в Медведях говорил, что он работает в полную силу на сто процентов, у него не остается запаса прочности, того лишнего процента, который все решает в овертайме. Он не растет, он стабилен. А стабильность — это застой. Ему нужно добавить взрывные интервалы, а еще на градус снизить самолюбие и понять, что не всегда надо забивать самому. Часто нужно отдать пас, чтобы шайбу в ворота закинул другой. Или другой, или никто. А Ромка всегда стремится сам.
АННА
После нескольких лет игры в клубе мечты, его имя работает само по себе. Он «тот самый». За которым следит весь спортивный мир.
Максим Леонидович сделал ставку на маркетинговый эффект и своего добился: контракт подписали быстро в надежде, что середняковый клуб поднимется до топа. Ведь теперь за нас играет легенда…
Возвращение Черкассова стало громкой новостью даже среди тех, кто этому не обрадовался.
Болельщики идут на матчи, руководство довольно потирает ладони.
Конечно. Домой вернулся Медведь. Но теперь он Ворон.
И только для меня он пожелтевшая страница потрепанного прошлого.
Не могу не признать: Назар восхитительный спортсмен. Без преувеличения: он как бог игры, сошедший на лед.
Его игра даже меня периодически заставлять раскрыть рот от удивления. А еще он не одиночка. Он настоящий командный игрок. Часто помогает ребятам, рассказывает что-то специфичное по тактическим приемам, может задержаться после игры и объяснить тонкие моменты. И даже помочь отработать приемы. Это для меня удивительно. Ему словно некуда спешить.
Меня так и подмывает залезть в интернет и поискать какую-то информацию о его личной жизни, но я судорожно бью себя по пальцам, останавливая. Ни в коем случае!!! Мне плевать и точка! Даже, если у него дома целый гарем. Даже если у него большая и счастливая семья. Даже если он до сих пор одинок и не нашел свою женщину. Но внутри точит червячок сомнения: а если нашел? Неужто неинтересно взглянуть на ту, что оказалась лучше тебя?
— У нас все по плану? — стремительно приближается Андрей Сергеевич. — Фонарева я планирую выставить на выезд послезавтра.
— Выставляйте.
Мы быстро переглядываемся с обоюдным пониманием и каждый из нас возвращается к своему делу.
Глаз уже в который раз цепляется за Черкассова, улавливая странный дисбаланс.
Как будто Назар перегружен. Это странно, он вроде свеж и полон энергии, но и вчера, и сегодня он играет… немного не так. Сложно объяснить, что именно изменилось, но я улавливаю это чутьем. Вроде все в порядке, но ускорения непривычные для него. И не хромает, но и не вполне привычно скользит.
Наблюдаю теперь только за ним.
А что у нас с показателями?
Проваливаюсь в приложение планшета. Ага. Он сегодня без трекера… я не гоняю ребят, чтоб надевали каждую тренировку, необходимости не было: чаще всего они сами это делают. Назар тоже раньше носил…
Хм… странно.
Продолжаю наблюдать за ним.
Он играет не в полную, бережет силы. Зачем? Хочет остаться после занятий и потренироваться сам? Тоже странно.
Я выезжаю на лед, стараясь быть как можно незаметнее, подъезжаю к тренеру.
— Андрей Сергеевич, вы не могли бы сегодня дать ребятам серию спринтов с резкой сменой направления? Хочу проверить их подвижность.
Это идеальный тест, замаскированный под рутину.
— Без проблем. Ожидайте.
Делаю вид, что просто стою у бортика, изучая общую динамику, но все мое внимание приковано к номеру 13. Вот правда. Несчастливый он, какой-то. Для меня лично.
Так, пошла серия. Назар экономит сначала энергию. Потом мощный толчок, второй, пошел! В финальной фазе нога работает не на полную амплитуду. Он недоворачивает стопу? Зачем? Черкассов мастер. Это же не может быть по неопытности. Значит специально. Разница в секунде, но мой наметанный глаз видит многое.
Делаю пометку по Назару.
Сразу заполняю данные еще по нескольким игрокам.
Тренер одним взглядом уточняет: достаточно?
Я показываю большой палец вверх и сдержанно улыбаюсь. Якобы, да. Но результатом не очень довольна: я растеряна. Терпеть не могу, когда чего-то не понимаю.
Тренировка продолжается.
Черкассов, а, Черкассов? Что же с тобой не так?
В конце ребята снижают нагрузку, восстанавливают дыхание. Медленно катаются.
— Сегодня все большие молодцы! Показатели шикарные! — хвалю команду. Голос тверд.
Ребята рады, прощаются со мной, но…
— Завтра всех жду с GPS– трекерами. Не забываем надевать. Перед выездной игрой мне нужно отследить показатели! Всем хорошего дня!
Мягко, но вряд ли кто-то ослушается. Если только специально.
— Назар, — ищу его глазами, — зайди, пожалуйста, ко мне.
Улыбка мигом слетает с его лица. Заволновался?
Ухожу первая. В кабинете начинаю чувствовать себя сковано, особенно, когда он вытесняет собой свободное пространство моего кабинета.
Сердце учащает ход. Ненавижу себя за это.
— Пришел, — объявляет он. Как будто я и сама не вижу.
— Как чувствуешь себя?
— Вполне.
Пожимает плечами.
— А если чуть более конкретизировать?
— Да нормально, — непонимающе разглядывает меня.
В его глазах пропала молодецкая удаль. Теперь в них затаилась что-то иное.
— Ноги не болят? Не ударялся?
— Нет. С чего такой интерес?
— Спина? Жалоб никаких нет?
— Да все в порядке.
— Ты сегодня уставший, — подмечаю тонко.
— Может, спал плохо? — предполагает он.
— Может или спал плохо?
— А это важно?
— Я бы иначе не спрашивала.
— Вертелся полночи. Уснул к утру. Не спалось. Может, поэтому вялый.
Вялый? Он-то?! Черкассов фору даст любому! Даже сегодня.
— Как твои колени?
Едва-едва! Чуть заметно! Но он прищуривается. В точку?!
— Очень хорошо, — отрезает он, а я не пойму, за что зацепиться. Отправить его на обследования? Предполагаю, что увижу на МРТ. Мелкие микротрещины или рубцевание после старых растяжений. Что их было много, я не сомневаюсь. В его возрасте вообще многие уже давно завершили спортивную карьеру.
Что еще я могу обнаружить?
Стопы? Голени? Что с ним не так? Уже пару дней.
— Скоро выезд. Ты точно не чувствуешь недомоганий? Не заболел?
— Анна Юрьевна, у меня все нормально. Если будут жалобы, вы первая об этом узнаете.
Девочки, кто еще не знает! Эта книга - вторая часть дилогии.
НАЗАР
— Угу, — доносится грубое ржание из раздевалки. — Она прям ледышка. Даже интересно, кому суждено растопить!
Замираю у самой двери, опуская голову. Почему мне кажется, что речь об Ане?
— Пффф, — отвечает кто-то, но я по голосу не пойму кто именно. — Так известно кто. Она ж с этим… как его… Не помню имя.
Каждая мышца в теле начинает ныть. И кажется, что все кости переломаны.
— Ну?! — летит нетерпеливое.
— Так с этим же! Владельцем клиники! Как его фамилия, блин?! Забыл! Не просто ж так он ее к себе посадил. Так что у нее все хорошо!
— Ой, ты-то откуда знаешь! Да и вообще, старовата она для тебя! Еще строгая вечно! На одногодок лучше засматривайся!
Ребята снова ржут как кони, а у меня ладонь непроизвольно сжимается в кулак.
Владелец клиники…
Все правильно. Так и должно быть. Мне ж тогда еще было сказано: у нее своя семья. Все, забудь. Поздно пить Боржоми.
И все равно в груди печет так, что хочется вынести эту гребаную дверь.
— Все-то вы знаете, пацаны. Самые умные, что ли?
Это точно голос Романа.
— Ромыч, ты что с Черкассовым все поделить не можешь? Ты ж капитан. Не рад, что он за нас? Мне он, например, помог с защитой. И Кириллу тоже! Гонишь ты на него, Ром!
— Ага! А вы уши и развесили! На него нельзя положиться! Он бросил тогда и Медведей в середине сезона. И Анну Юрьевну, а вы тут поете мнимую помощь. Нафиг он нам вообще сдался?! При любой возможности свалит, поджав хвост.
Я едва челюсть не роняю, кровь кипит в жилах.
— Рома, у тебя если претензии ко мне лично, — четко проговариваю я, шагая в раздевалку к парням, — так пошли выйдем. Предъявишь. Про Анну Юрьевну тут распинаться не надо. Не твое дело.
— Гляди-ка! А что это ты закусил удила? Или совесть замучила?
— Назар, — ошарашено переглядываются ребята, и несколько пар глаз впиваются в мое лицо. — А вы что… правда раньше с ней вместе были?
— Ребят, это личное, сорян. А ты… прежде чем языком чесать, мозги включай, — огрызаюсь на Романа.
— А то что?
Шагает он ко мне.
— А то команда поедет на выезд без капитана, — отвечаю твердым взглядом.
— А не много на себя берешь, звезда?!
— А ты? — замираем друг напротив друга. — Если меня взяли в команду, значит, посчитали нужным. Все остальное тебя вообще не касается, так что за языком следи.
— Пацаны, ну хватит! Ром, ну ты правда не перегибай, — почему-то смущаются ребята, окружая нас. — Как-то это не по-нашему.
А Рома всегда по-своему делает, но эту мысль я оставляю при себе.
— Да мне с тобой в одной команде играть противно! — заявляет он мне в лицо.
— Так не играй. Вперед с вещами на выход. Смысл жаловаться ходить?
Противостояние взглядов он не выдерживает. Отворачивается первым и продолжает переодеваться. Все понимают, что у Ромы нет выхода, кроме как сделать хорошую мину при плохой игре.
Собственно, так делает и Аня: ей тоже со мной рядом стоять противно.
НАЗАР
Дома тихо, как на льду в межсезонье. Пусто. Просторно. И холодно.
Бросаю спортивную сумку на балкон, ногой отодвигаю: потом разберу.
На кухне чайник шипит, набирая силу. Я на автомате бросаю пакетик в кружку и в этот момент телефон начинает вибрировать.
Лера.
Конечно.
Вздыхаю и задумываюсь на секунду: надо ли? Но отвечаю.
— Да?
— Ты в городе, — произносит она так, будто я должен удивиться. — Я думала… мы увидимся, и ты сообщишь, когда вернешься.
— Разве были причины так думать?
Тишина провисает в трубке. Лера знает мой тон: спокойный, без зазубрин, но и без намеков.
— Назар… — мягко тянет она. — Я бы хотела поговорить. Просто поговорить. Еще раз и без сцен. И… извини за тот раз, я погорячилась.
Я улыбаюсь, но не добродушно.
— Лер, если бы ты хотела «без сцен», ты бы не звонила третий раз за день.
— Ты все еще сердишься?
— А с чего мне сердиться?
— Вижу, не отошел. Но мы можем просто попробовать! Все было не так уж плохо. Если подумать… Просто иногда мы не сходились характерами.
— Плохо не было, — соглашаюсь. Плечи скованы после тренировки. — Но характерами не сошлись. Ты же сама бросила мне в лицо, что я тебя недостоин.
— А ты прямо обиделся! Я погорячилась! Я девочка, и мне можно!
— А я мужик, Лер, у меня встроенной терпелки нет, извини.
Лера бывает слишком эмоциональной, в такие моменты она себя плохо контролирует. В последний раз, когда она прилетала ко мне, то во всех подробностях расписала, какой я «прекрасный человек». Прямо в ресторане. Уводить ее пришлось срочно, еще немного, и я бы кляпом ей рот закрыл.
— А ты даже не хочешь попытаться? — недоумевает она.
— Лер, я пытался. Честно. Мы пытались. Просто мы… не сможем мы, разные слишком, понимаешь? И это окей. Не надо из этого делать трагедию.
Она молчит, но я чувствую, как она там закипает.
— Я думала, ты вернулся ко мне, — подмечает тихо, но с вызовом.
Мы с ней познакомились на пресс-конференции, Лера журналист. Какое-то время она жила за границей. А позже вернулась в Россию, что пагубно сказалось на наших отношениях, которые и так были, мягко говоря, натянутыми. Потом рассыпались совсем, и когда я попытался поговорить честно, то вновь оказался козлом.
— Я вернулся домой играть и работать. И тебе это известно, — продолжаю спокойно. — Не строй лишних иллюзий.
— Вообще-то, я ждала предложения! — голос острый. — А ты меня бросил!
В душе настолько пасмурно, что мне хочется просто положить трубку. Потому что мысли уплывают туда… в точку семилетней давности.
— Ну извини, что не оправдал твоих ожиданий.
— Кто она? — вдруг Лера переходит в наступление.
— Ты о ком?
Я искренне недоумеваю.
— Та, к кому ты вернулся! И не надо врать, что у тебя никого нет! Кто тебя здесь ждал? Признавайся!
— Никто меня не ждет, Лер. Даже холодильник пустой.
— Ну, это мы еще посмотрим...
И отключается.
Я некоторое время стою, держа телефон в воздухе. Это надо было так вляпаться?
Ставлю кружку на стол, обхватываю ладонью, продевая пальцы в петлю ручки. Делаю глоток.
Пустоту не вытесняет облегчение. Потому что слова Леры ударили по больному.
Та сцена и Анины глаза до сих пор живы в памяти. До последнего слова я помню тот разговор. И все еще мучает вопрос: а если бы я предложил другой выход? Я же… мог.
Фамилия у нее все та же: Гордеева. Почему не сменила?
Хотел бы я сказать, что мне все равно, но врать себе — последнее дело.
Потом вспоминаю, как Рома смотрел на меня в раздевалке, будто я пришел отбирать у него кислород. Я по большому счету другого к себе и не ждал, но Аню марать не позволю никому.
АННА
Фух, наконец-то, добралась.
Дом встречает полумраком. Нетерпеливо щелкаю выключателем.
Мамины ботинки устало стоят на коврике. Илюшина куртка сушится на стуле, капюшон смотрит в пол, как провинившийся гном. Подбираю сумку сына, тяжелую, будто внутри не перчатки и налокотники, а половина ледовой арены. Уф…
Рабочий день, кажется, продолжался вечность, но дома режим меняется мгновенно: тут уже мама вовсю хозяйничает.
— Ты поздно, Анечка, — она появляется из кухни, вытирая руки салфеткой. — Я уже ужин разогрела. Илью покормила, помыла, уложила, хотя он отказывается засыпать.
— Спасибо тебе, — чмокаю ее в щеку. — Что бы я без тебя делала.
— Сама-то как? — она многозначительно поднимает брови. — С Никитой задержались?
От этой «многозначительности» я едва не спотыкаюсь о коврик.
— Мама… — протягиваю, хотя улыбка все равно тянет губы. — Это был не ужин при свечах, а тестирование директив по новому протоколу. Никита просто помогал с расчетами нагрузки. Никакой романтики сегодня не было.
— Ну-ну, — мама щурится. — Он тебя не накормил? Или там тоже «снижение гликемического индекса ради долгосрочного благополучия»?
— Я говорю такое? — смеюсь от души.
— Еще как! — мама вздыхает, но тепло. — Ладно, я поеду. Ты разберись тут с малым. Он что-то сегодня тихий какой-то.
Тихий? Мой сын?
— Ну ты скажешь тоже.
Мы обнимаемся — крепко, быстро, по-нашему — и мама исчезает за дверью, оставляя после себя легкий аромат духов и ворчливую нежность.
Делаю три шага по коридору, и тишина дома начинает казаться подозрительной. Мой сын и тишина несовместимы, как лед и плюсовая температура.
— Илюша? — зову мягко, прохожу к нему.
— Мам, привет!
Обнимаю его, слежу за его взглядом: сын беспокойно косится на шкаф.
— Смотри-ка, рукав торчит, — подмечаю я, зевая, и тяну на себя ручку, — помнется.
— Мам! Не открывай! Стой!
Мой шестилетний сорванец с грохотом захлопывает дверцу, разворачивается ко мне и… делает лицо «я-не-я-и-вообще-мимо-проходил». Щеки его пылают. Глаза ерзают. Вина написана крупным шрифтом на лбу.
АННА
Лед сегодня — почти полигон. Завтра важнейшая выездная игра, и главный тренер за утро пытается выжать максимум из ребят.
Я напряженно сканирую парней глазами, стоя у борта. Планшет, как всегда, мой верный спутник и соратник.
Собственно, замечания остались такими же, какими были вчера. Ничего сверхкритичного у моих мальчишек нет.
То ли дело Назар. Вот он мой главный «подозреваемый». Смотрю на его левую ногу. При толчке мощно. Как и должно быть. Скорость набирает быстро. Да и в момент резкого разворота, когда нужно врезаться в борьбу и резко из нее выйти… да тоже все в порядке. Не вижу сегодня в его игре ничего значимого. Все нормально. Вроде бы… Может, я вчера перестаралась? Или он вчера, и правда, устал и не выспался?
Сегодня движения его не «ломаются», где нужно — плавные, где необходимо — резвые. Ну да, он экономит немного амплитуды, но на игру это никак не влияет, и я это могу только поставить ему в плюс. Наверное, у меня просто крыша едет, а у него такой стиль. Глаза вчера устали, вот и показалось невесть что.
Когда Андрей Сергеевич собирает всех ребят у бортика перед доской с тактическими пояснениями, я получаю скромный кивок, что тренировка окончена.
И снова эти взгляды ребят… липнут ко мне сегодня, как не в себя. Мальчишки перешептываются и слишком быстро отводят глаза. Чего это они? Я что-то упустила? Вроде никого не ругала.
Так, ладно. Не до их шуточек мне и не до игр глазками. Я, мысленно потирая ручки, почти несусь в свой кабинет. Пока вся команда на летучке, я у себя уже подключаюсь к системе. Так-так-так, что же мне поведает глубокий анализ?
Мгновение… и данные уверенно текут на экран. С клинической дотошностью я принимаюсь их нетерпеливо изучать.
Таааак-так-так-так… Общий аэробный профиль команды снижен на 5%. После вчерашних нагрузок это вполне ожидаемо.
Двоим ребятам нужно восстановление, надо бы предупредить тренера.
Общий мышечный дисбаланс: у 70% игроков перекос вправо. Ну, это и понятно: стандартная картина для хоккеистов-правшей. Назар же… пробегаюсь глазами по цифрам… а вот Назар в эти 70% не входит. По общим данным.
Я открываю его файл. Отдельно. Беспокойно переключаю режимы, тщательно изучая график биомеханического анализа конечностей.
Хм… Все как я вчера и заподозрила!
— Ну вот же! — ладонью порывисто указываю на диаграмму и от радости, что у меня еще не едет крыша, я начинаю разговаривать сама с собой. — Как раз!
Семипроцентная асимметрия в левой ноге при пиковых взрывных нагрузках. Данные показывают не боль и не травму, а… сознательное снижение нагрузки? Он не ломается, не избегает напряжения, он… адаптируется? К чему же?
Я озадаченно потираю подбородок, доведенная до крайности. Ничего не понимаю! Я прошпорила все зафиксированные данные! Под лупой разглядела все графики по Назару! И ничего! Кроме легкой адаптации черт знает к чему!
Не понимаю решительно ни-че-го!
Ну почти идеальные ведь цифры трекеров! И анализы у него были прекрасные! Я даже зацепиться ни за что не могу! И все же… чувствую, что что-то не так!
Все! Это точно у меня уже с головой что-то. Но... я ведь это «что-то» еще вчера заметила!
Мне срочно нужен разговор с тренером. Выскажу ему сомнения, а там пусть решает. Может, он в чем-то поможет.
Я прошу Андрея Сергеевича зайти ко мне, как только он освободится. Жду его напряженно.
Наконец дверь чуть скрипит. Ура! Пришел!
Мужчина широким шагом пересекает разделяющее нас расстояние. От тренера пахнет потом и легким раздражением. Уверена, что он злится не на меня, а просто нервничает перед завтрашним выездом.
— Анна Юрьевна, в чем дело? Завтра игра, дел по горло.
— Я понимаю, Андрей Сергеевич, это насчет Черкассова. Его показатели… несколько неоднозначны.
— В каком смысле? Вы его игру видели? Он же машина! У него отличные показатели! Лучшие в команде!
— Это да. Вроде все и в норме... Но я вижу небольшую компенсацию в левой ноге. А еще недавно этого не было, он четко профессионально распределял нагрузку, — я стараюсь очень аккуратно и изящно ввести тренера в курс дела. — Он новенький, я еще не до конца изучила его организм. Я бы хотела уделить его подготовке больше внимания, возможно, даже снять с него часть нагрузок. Пока что…
Тренер смотрит на меня как на сумасшедшую. Напрягается мгновенно. И глаза того и гляди сейчас на лоб выскочат.
— С Черкассова нагрузку снять?! — он роняет челюсть. — Вы шутите, Анна Юрьевна?! Он наше основное оружие завтра! Да эта нагрузка ему что палочку ребенку поднять!
— Давайте все же его вместе спросим, — не сдаюсь я, чувствуя себя полной идиоткой. И все же стою на своем. Это моя последняя попытка.
Через пять минут Назар уже стоит в кабинете. Спокойный, собранный. Как скала. Скала, которая когда-то уехала от меня.
— Назар, Анна Юрьевна беспокоится о твоей левой ноге. Говорит, ты ее немного «недокручиваешь». Что скажешь? У тебя болит что-то?
Потрясающая «дипломатичность». Вот почему я не люблю объяснять им то, чего и сама не понимаю.
Назар глядит прямо на меня чистыми искренними глазами. Ни тени сомнения. Растерянно пожимает плечами:
— Да все в порядке с ногой, Андрей Сергеевич. Я, как мне кажется, в идеальной форме… А с ногой… Даже не знаю, что сказать, Анне Юрьевне, наверное, виднее.
Я вступаю, обращаясь к Назару, но глядя на тренера:
— А я вижу данные. При резкой смене направления ты снижаешь нагрузку на левую ногу. На семь процентов. И это факт.
— Ну так… — неуверенно возражает он, еще и плечами пожимает для убедительности, — вроде же это нормально? Небольшая асимметрия всегда присутствует в нашем виде спорта, разве нет?
— Именно так! — заступается тренер за топового игрока. Да что ж они такие твердолобые-то?!
— Это, несомненно, так. Но у тебя обе ноги проработаны одинаково. Я лично видела. А совсем недавно что-то изменилось.
— Все же привычка есть привычка, Анна Юрьевна! — одергивает меня тренер.
Мужчины странно переглядываются, а потом оба смотрят на меня с одинаковым выражением: вежливым, но твердым непониманием. Они говорят друг с другом на одном языке, от которого я напрочь отрезана.
Тренер качает головой:
— Анна Юрьевна, при всем моем уважении. Семь процентов — это не погрешность, а манера игры. Он же не ломовая лошадь, он — мастер! Экономит силы, где надо, выбирает позицию. Я не снижу ему нагрузку из-за индивидуального стиля, который, уж простите, работает безукоризненно.
И поворачивается к Назару:
— Свободен. Готовься к игре. Сегодня отдохнуть.
— Конечно, Андрей Сергеевич.
Назар кивает и выходит, не глядя на меня. Тренер недовольно покидает мой кабинет вслед за Черкассовым.
Я остаюсь одна.
Да черт бы их побрал, а!!!
Я специалист с дипломами, с опытом и объективными данными на руках! Но я столкнулась со стеной мужской солидарности, спортивной прагматики и абсолютной, непробиваемой уверенности Назара!
Этот бык выглядел настолько здоровым и так искренне отрицал проблему, что я и правда начала сомневаться. Может, это и впрямь его манера? А моя настороженность — эхо того самого, старого недоверия, что мешает мне рационально посмотреть на проблему, которой вовсе нет?
Но где-то в глубине души холодным узлом свернулась уверенность: данные не врут. А он — врет. И завтра это может стоить и ему, и команде очень дорого.
АННА
Сижу на скамье запасных не в силах расслабиться: тело напряжено, как струна. Мои ребята на льду! Первый период был тяжелым, равным. Второй — нашим. Но третий... Третий период оказался не просто хорошей игрой. Это было чудо.
И это чудо зовут Назар Черкассов.
Он словно дирижер. С самого начала третьего периода он поднял команду на новый уровень. И речь даже не о статистике! Это было заметно в каждом движении, в каждом пасе.
Даже Рома, который всегда играл надежно, но в одиночку, выкладывался на все сто и сам рвался вперед, пошел в рискованную обводку! Прошел и отдал пас другому игроку! Словно Назар своим примером вдохнул в него частичку командного духа!
Семен, который нередко теряется под прессингом, принял шайбу на пятачке под шумными угрозами защитников и не отдал ее в панике, а хладнокровно передал Назару! Ребята все вместе даже играют иначе!
А сам Назар... Боже, он правда великолепен. Его знаменитый бросок — это всего лишь капля в море. Сегодня он показал игру от обороны. Он целенаправленно возвращался в свою зону, забирал шайбу, начинал атаку коротким хлестким пасом. Он был везде. Мозг и мотор команды в одном лице. Его уверенность и бесстрашие передаются всем ребятам!
И когда за десять минут до конца чистого времени он забрал шайбу, вступил в борьбу с двумя защитниками противника, кувыркнулся через них и с нечеловеческой точностью отправил шайбу в «девятку», наступила резкая тишина, а потом… — взрыв.
Ребята облепили его, стучали по шлему. И даже я, позабыв на секунду обо всех тревогах и непростом личном опыте с Назаром, вскочила с места вместе со всеми. Это был чистейший огненный восторг.
Они выиграли! Выиграли! Когда на них никто не ставил! И не просто выиграли, а устроили феерию! Трибуны просто взорвались овациями! И главным катализатором этого огня стал он. Здесь невозможно оставаться спокойным. Это салют в крови и непередаваемая атмосфера на трибунах. Честно, даже я не успевала следить за шайбой. Тренер просто вне себя от радости.
Команда, ликуя, направляется в раздевалку и громко восхищается победой. Я иду следом, и по моему лицу расплывается улыбка, которую я не в силах сдержать. Все мои вчерашние опасения сейчас кажутся такими мелкими и неважными на фоне этой синхронной мощной работы.
Может, я и правда ошибалась? Может, Назар не слаб, а очень даже наоборот?
Я ловлю его взгляд через всю раздевалку. Он стоит, тяжело дыша, лицо залито потом, но в его глазах нет радости, просто принятие. Он выглядит как человек, который хорошо выполнил свою работу.
Даже воздух в раздевалке гудит от победного адреналина. Парни смеются, хлопают друг друга по плечам, и я, улыбаясь, обхожу их, бросая короткие «Молодцы!» и «Отлично сработали!»
Коротко осматриваю ребят. Уточняю, у всех ли все хорошо. Напоминаю про воду. Отмечаю, кому нужно переклеить тейпы. Мальчишки шутят, я проверяю ушибы.
Сейчас они пойдут в душ, и я оставлю их на это время. Позже вернусь. Перед интервью мне нужно успеть всунуть им перекусы, чтобы без потерь дотерпеть до ужина в самолете.
Через сорок минут вновь вхожу в раздевалку, несу в объемной спортивной сумке послематчевый восстановительный перекус. Раздаю ребятам.
— Сема, не глотай залпом. Ты не удав. Рома, тебе еще изотоник, — подбрасываю бутылку, капитан команды с легкостью перехватывает ее. Поворачиваюсь к Гоше. Вручаю: — Ты у меня пьешь это. Назар, тебе дополнительно магний.
— Зачем? — удивляется он.
— Пей давай. «Зачемкает» он.
Черкассов подчиняется и отходит в сторонку.
Он стоит отгороженный от всеобщего ликования невидимой стеной. Я нехотя, но ловлю его взгляд. Немного робкий, почти виноватый. В этот миг словно время затормаживается. Передо мной не звезда, а тот парень, который когда-то смотрел на меня так, словно я соткана из солнечного света и ему страшно ослепнуть. Сердце дрогнуло, сжимаясь от щемящей забытой нежности. Нежности, которую я не желаю больше чувствовать к нему!
— Всем досталось? — намеренно отвлекаюсь от воспоминаний.
— Да!
— У всех все нормально?
— Так точно, Анна Юрьевна! — звучит в унисон несколько голосов.
— Андрей Сергеевич на интервью. Кого-то из вас ждет на подмогу. Остальные дуйте в автобус.
Ребята усиленно шуршат вещами: кто-то закидывает сумку на плечо, кто-то спокойно держит ее в руках. Кто-то проверяет карманы.
В этот момент я вновь чувствую на себе осторожный изучающий взгляд. Резко оборачиваюсь на Назара, тот поспешно отводит глаза, излишне сосредоточенно складывает вещи, застегивает молнию. Набрасывает капюшон на голову, раскрывает банан. Когда он тянется за бутылкой с водой, из бокового кармана сумки выскальзывает и падает на пол маленькая пластинка. Плечи Назара каменеют, и я тут же напрягаюсь!
Мир замедляется. Я торопливо шагаю к нему, но Черкассов уже опомнился и отвечает железным взглядом.
Пока никто больше не обратил внимания, я делаю два резких шага вперед. Взгляд Назара падает в пол, а его ботинок тут же накрывает злополучный блистер.
Девочки! Вот такой поворот! Как считаете, что у него там?
А мы встречаем ЧЕРНУЮ ПЯТНИЦУ! Мегаскидки на все книги!
РАЗВОД С ЧЕМПИОНОМ
https://litnet.com/shrt/jKhM
АДВОКАТСКАЯ ТАЙНА
https://litnet.com/shrt/PNFB Промо: JIKC3NQt
СЛЕПАЯ ЛЮБОВЬ
https://litnet.com/shrt/XAgt Промо: 5MHGEV5O
НАСЛЕДНИК ОЛИГАРХА
https://litnet.com/shrt/2ESe Промо: rq-vAcr0
И еще много всего интересного:) Здесь: https://litnet.com/shrt/Uh2g

Но уже поздно...
Я встаю рядом с мужчиной моих девичьих грез. Мы так близко, что чувствую исходящий от него жар. И… молчаливый вопрос. Не отступаю, не разворачиваюсь. Просто молча смотрю на него, выжидающе.
Со стороны это сто процентов кажется странным.
— Отойди, — прошу его незаметно для других, чтобы не акцентировать внимание.
— Зачем?
Ни волнения в его голосе, ни паники. Лишь нерушимая твердость.
— Я увидела, — объявляю так же тихо.
Он обводит глазами раздевалку. Я не вижу, что делается за моей спиной, но здесь вдруг становится непривычно тихо.
Зубы Назара на мгновение впиваются ему в нижнюю губу, но лишь на мгновение. Черкассов прищуривается и едва различимым шепотом, так, чтобы слышала только я, осторожно замечает:
— Анют, не надо.
Качает головой.
Ребята, замечая наше напряжение, не реагируют никак, но с интересом прислушиваются. Никто не подкалывает, не шутит.
— Ну что, в автобус? — проговаривает Назар вслух, и команда словно отмирает.
Вновь начинается галдеж. Кто-то хлопает Назара по плечу и говорит, что классная была игра. Один за другим мальчишки расходятся, оставляя нас наедине в пустеющей раздевалке.
— Таблетки отдал, — негромко, но неумолимо требую я, как только мы остаемся вдвоем.
— Какие таблетки? — пытается он блефовать, но в его глазах читается понимание.
— Которые у тебя под подошвой. Давай-давай.
Он наклоняется ближе.
— Анют, не нужно тебе это, поверь.
— А я теперь сама решаю, что мне нужно, а что нет. Не ты. Отойди. По-хорошему.
И тут его выдержка впервые с момента нашего столкновения ломается. Его ладони хватают меня за плечи: не больно, но с такой силой, что по коже пробегают мурашки. Это он до меня пытается достучаться?! В его глазах разгорается настоящий пожар, который он так успешно гасил все это время: чертовски успешно гасил.
— Анют, не лезь ты в это! Не надо! — его голос срывается на низкий хриплый шепот.
Поясницу покалывают тысячи иголочек, и волосы на затылке отчего-то шевелятся. Но… я уже не могу отступить. А он не подчиняется. Он же чемпион… и не привык сдаваться.
Тогда я решаюсь на хитрость. Вместо того чтобы отстраниться или ударить его по рукам, я резко шагаю вперед и обнимаю его. Так крепко, как могу. Просто обнимаю, прижимаясь щекой к его футболке. Этот запах когда-то кружил мне голову, боже… Как в прошлое окунулась на мгновение!
Назар столбенеет. От неожиданности он инстинктивно переносит вес тела, делая полшага назад. Этого мгновения мне хватает, чтобы отреагировать. Мы оба наклоняемся, но я оказываюсь проворнее. Мои пальцы хватают плоский блистер первыми. Я сжимаю кулак, чтобы Назар не забрал таблетки: он может. Он на-амного сильнее меня. Но он этого не делает. Даже не шевелится.
Я торопливо отступаю назад, опускаю глаза и читаю название, расслабляя пальцы.
Чуть дух не вышибает. Это вот так у Черкассова «все хорошо»?
Поднимаю на него обвиняющий взгляд.
— Тренер, разумеется, не в курсе?
— Тихо... — шепчет он, снова настигая меня, наклоняясь так близко, что я чувствую его дыхание. В его глазах бушует буря: ярость, отчаяние и та самая дикая, нерастраченная энергия, которую он годами использовал на льду. «Что-то», что мы обсуждали еще в моем кабинете, сжигает его изнутри. — Конечно нет. Анют, здесь могут быть камеры.
— Я не отдам.
— Хорошо, оставь у себя, — шепчет мне в губы, а глаза его горят таким знакомым огнем. Эмоции так и искрят от него, выдавая того, прежнего, «моего» Назара. Настоящего. Вот теперь я его узнаю. Теперь он действительно вернулся. — Только тихо, пожалуйста.
Сердце колотится в груди, сбивая ритм.
— Не боишься, что тебя вышвырнут, если узнают?
— Мне уже слишком поздно об этом думать, — в его шепоте звучит горькая обреченность. — Давай не здесь?
Я киваю, сжимая в кулаке доказательство его обмана. Показательно прячу в свою сумку.
— Хорошо. Жду тебя завтра в своем кабинете.
— Предлагаю сделать вид, что ты ничего не видела.
— Обойдешься, — возмущаюсь всерьез. — Я отвечаю за твое здоровье.
— Какая ирония судьбы, да? — криво усмехается он.
Застегиваю карман, ощущая, как покалывает пальцы от волнения.
Да уж. Очень, очень злая ирония.
АННА
Нервы жгут изнутри мелкой дрожью, с которой мне сейчас не справиться.
Я вышла к ребятам недавно: всю тренировку сидела в кабинете. Теперь же помогаю Кириллу с тейпированием голеностопа, обсуждаю с Семеном крепатуру, но все мое внимание сконцентрировано на льду, где Назар разговаривает о чем-то с Георгием и еще тремя парнями. Ребята беседуют уже минут пятнадцать, периодически Назар что-то демонстрирует молодым ребятам, ровно, методично, с той самой щадящей экономией движений, которая теперь режет мне глаз.
Внешне я спокойна, уверенна и деловита, но стилус в моей руке хрустит от напряжения. Челюсть сведена так, что начинает ныть. Все видят, что доктор не в духе и мудро отходят от меня на приемлемое расстояние. Тренер отрабатывает с защитниками приемы.
Наконец Андрей Сергеевич объявляет о завершении тренировки, отпуская команду. Лед наполняется усталым гулом, скрежетом коньков, смешанным с мужскими веселыми ругательствами и смехом, а Назар не торопится, горячо продолжая обсуждение с мальчишками. Те ловят каждое его слово. Я, не дожидаясь, натягиваю свои коньки и скольжу к нему. Нагло. Прямо к цели.
— Назар, ты помнишь, что должен ко мне зайти?
Он медленно разворачивается, снимает шлем. Капли пота стекают по его вискам.
— Помню. После раздевалки, окей? Дай хоть переоденусь, мокрый весь.
Рядом кто-то негромко ухмыляется: «Ого, Назара строят…»
— Ээй… — возмущается Черкассов, глядя мне за спину.
Я резко поворачиваюсь к шумку. Ледяной сухой голос срывается бесконтрольно:
— Что ты сказал? Я не расслышала.
— Ни-ничего, — парень отводит глаза.
Провожаю его убийственным взглядом, пока он решает за лучшее скрыться с моих глаз долой.
К нам вдруг подкатывает тренер:
— У вас там все нормально? Что за собрание?
Мы с Назаром хором, как по команде утверждаем:
— Да!
Андрей Сергеевич смотрит на меня внимательно, с прищуром:
— Анна Юрьевна?
— Нормально-нормально, — отрезаю я слишком резко.
Тренер качает головой.
— Что встали, ребят? Идите отдыхать. Вечером физуха в зале.
Он разворачивается и направляется к калитке. Мальчишки расходятся, гася любопытство.
Я наклоняюсь к Назару так близко, чтобы он меня услышал:
— Только попробуй не прийти. «Забудешь» — прибью.
Он тяжело выдыхает, глядя куда-то мимо меня.
— Да понял я, понял. Скоро загляну.
И скользит к бортикам, не оглядываясь.
Пока он переодевается, я мерю шагами кабинет. Злюсь, кажется, на весь мир, даже на папки, что мне нужно разложить, и на ручку, которая перестала писать.
Я не боюсь его молчания. Не боюсь правды. Но я очень боюсь, что он уже перешел ту грань, где правда не имеет значения. Где сустав — это всего лишь расходный материал.
Плюхаюсь в кресло. Каждая истекающая секунда бьет по мозгам.
На едва уловимый скрип я реагирую мгновенно! Вскидываю голову: дверь уверенно распахивается. Черкассов уже в сухой футболке, с сумкой на плече, расслабленный. Даже слишком расслабленный. Я подрываюсь с места, а мужчина, плотно прикрыв дверь, медленно приближается к столу.
— И? — не выдерживаю. — Давно ты на обезболах?
Складываю руки на груди. Как же меня трясет от мысли, что у него все плохо и он занимается самолечением. Или же… кто его лечит?!
— Ань, ну… это бывает, да. Иногда, — он пытается отмахнуться, словно ничего страшного не произошло. — Всем иногда приходится.
Понимаю, что на «всех» у меня бы не было такой реакции. А Назара придушить хочется! Так он же смотрит еще непонимающими глазами!
— Рассказывай немедленно. Что у тебя болит? Колено, бедро, плечо?
Он только набирает воздух в грудь: не ожидал такой прямой атаки.
— Давно подсел? — не отпускаю я.
— Нет, это не на постоянной основе, а когда надо. Все пользуются. Ты думаешь, что ребята после тридцати играют без поддержки? Здесь ничего противозаконного.
Во мне что-то срывается с тормозов.
— Быстро рассказывай, что с тобой не так! Что ты как маленький?! Ты обязан поставить в известность тренерский состав и меня в первую очередь!!!
В его глазах вспыхивает ответный огонь. Черкассов ретиво шагает вперед, обжигая взглядом.
— Да у меня ничего серьезного! Просто накопленные моменты и все!
— К твоему сведению, накопленные моменты — это хроника!
— Это профессиональный спорт! А ты чего ждешь от остальных? Молодые пацаны через три-пять лет сами будут жрать таблетки горстями! И ничего ты с этим не сделаешь! Не забьешь ты никак эту хронику!
— Да что ты говоришь!
— Как есть, так и говорю! — от Назара идет мощная энергия. Взрыв уже на пороге. — Половине из них повезет, если они еще через год не переломаются! Поэтому им надо вырабатывать технику! Не чтобы шайбу забрать, а чтобы ноги целыми остались!
Я не могу не признать его правоту, но мысль, что руководству плевать на молодых ребят, режет на куски. Да быть не может! И Андрей Сергеевич — уважаемый тренер, который всегда переживает за своих мальчиков!
— Когда тебя покупали, клуб знал о твоих проблемах?
— Аня! Да всем выгодно закрыть на это глаза! По большому счету клубу плевать на игроков, как только они перестанут приносить результат, их заменят другими, более перспективными. Это жесткий спорт и каждый выживает, как может. Неужели ты думаешь, что так все радужно и красиво? На данный момент у меня нет травмы, которая была бы важна при перекупе. Я играю и делаю это хорошо. Я ответил на твои вопросы?
В его зрачках плещется столько чувств, что мне снова становится почти больно. Говорить с ним и просто стоять рядом. И ничего я не могу с этим поделать. Я не хочу, чтобы его ждала печальная участь, о которой он заикнулся. Не хочу!!! Даже несмотря на все, что он сделал с нами!
— Вот так решил, да? — хмыкаю горько. Что ж… — Отлично. Сам напросился.
Резко отворачиваюсь к столу, отодвигаю кресло. С силой выдвигаю ящик, нервно выдергиваю пачку бланков. Хватаю ручку. Заполняю быстро-быстро, с нажимом, и даже стержень слегка подламывается, вот только пальцы слегка подрагивают.
АННА
Я сейчас разнесу что-нибудь! Он не принес ни снимков, ни анализов! Ничего!!!
Добрую половину тренировки я просидела в кабинете: от греха подальше. А теперь несусь к бортикам, как будто за мной сам черт гонится!
Внешне я ледяная статуя, внутри же все клокочет, шипит, как раскаленный металл, опущенный в воду.
Он что, вообще ничего не боится? Совсем надо мной издевается? Рациональная профессиональная ярость выжигает во мне все, кроме холодной решимости. Я жду. Терпеливо, как хищник. Пока тренер у доски что-то настойчиво чертит маркером, разбирая недавние ошибки на выездной игре, мой взгляд, как прицел, неотрывно ощупывает фигуру в номере тринадцать.
И в момент, когда все расходятся по углам, я, с мертвенной улыбкой, захожу в приложение на планшете, чтобы синхронизировать трекеры с сегодняшней сессией. Пальцы двигаются автоматически. Пока информация грузится, я глупо надеюсь на свою ошибку.
Данные выстраиваются на экране. Я щелкаю по его имени. И мир резко обрывается, уходя в стоп-кадр.
Статистика ужасающая! Сухие беспристрастные цифры кричат громче любого рупора!
Разбалансировка нагрузки: 68% на правую ногу, 32% на левую. Это, что б его, совсем не адаптация! Это – хромота!!!
Амплитуда сгибания в коленном суставе прилично снижена. Он физически не может согнуть ногу как надо!!! Смотрю на то, как работает его бедро: показатели зашкаливают, мышца трудится на износ, пытаясь стабилизировать то, что не держит сустав.
Я его сейчас на куски порву!!! Он обходит больное место, перенося вес с ошеломляющей, вымученной точностью.У него микрозадержки при разгоне и торможении, и мощность толчка просела катастрофически.
Я вздрагиваю, едва не роняя планшет. Да у него колено орет! А он это прячет! И, судя по диаграммам, боль усилилась. Конкретно так!
Ну все! Мое профессиональное терпение лопается.
Горячая злость ослепляет. У меня даже номера его телефона нет, чтобы вне тренировки промыть мозги! И эта мысль бесит нелепо и дико. Решаю молниеносно: после тренировки возьму его личное дело и вобью эти чертовы цифры. А сейчас он очень пожалеет, что прикидывался дурачком!
Хватаю свои коньки, фиксирую за секунду и ступаю на гладкую поверхность. Стараюсь скользить ровно, но лед под коньками нервно звенит, предательски выдавая мою ярость. Команда отрабатывает передачи. Я ловлю его взгляд и резким жестом подзываю. Он медленно подкатывает, срывая шлем, на лице его застывает равнодушная маска.
— Ты ходил на обследования? — мой голос звучит неприлично громко в общей суматохе. — Завтра игра.
— Нет, — отрезает он, глядя куда-то мимо моего уха.
В груди что-то хрустит и сжимается.
— Но хотя бы анализы?
— Нет.
Я сейчас не сдержусь и его ударю.
— ПОЧЕМУ?! — взрыв случается раньше, чем я успеваю успокоиться. Рука сама тянется и впивается пальцами в рукав его формы. Я делаю это прямо перед всеми.
Он недовольно переводит взгляд на мои пальцы, наклоняется ко мне, и его шепот обжигает кожу:
— Потому что не успел, Ань. Все на нас смотрят. Ты этого хотела? Слухов?
Я чувствую на себе десятки глаз, но меня уже не остановить. Цепляюсь за его рукав, как утопающий, и шиплю в ответ сквозь стиснутые зубы:
— Какого лешего ты творишь?!
— Аня. Убери руку, если не хочешь пересудов, — его голос низкий и опасный.
— Я сказала тебе съездить в клинику! Какого черта ты ослушался?! — я почти кричу, и тишина, наступившая вокруг, оглушает.
— Что происходит? — сухой командный голос тренера разрезает воздух, его лицо напряжено.
Я разжимаю пальцы, отступаю на шаг, выпрямляюсь. Внутри разворачивается ураган, но голос звучит четко, с убийственной уверенностью:
— Андрей Сергеевич. Я настаиваю на проведении дополнительных обследований Черкассова. На лед он выйдет только после моего полного одобрения. Это необходимо, чтобы исключить риски серьезной травмы.
Тренер бледнеет:
— А есть предпосылки?
Я смотрю ему прямо в глаза, без тени сомнения отвечаю:
— Как главный врач команды, я запрещаю Черкассову выходить на лед и участвовать в каких-либо нагрузках до тех пор, пока не получу на руки все результаты обследований, которые я ему выдала. Полный комплекс.
Тишина в зале становится звенящей. Все ребята замерли, превратившись в слух. Тренер медленно переводит взгляд на Назара. Его челюсть напряжена.
— Слышал? — выдает сурово.
Назар стоит, сжав кулаки. Глаза горят темным пламенем, губы сжаты в тонкую линию, короткая дрожь пробегается по подбородку.
— Да.
— Выполняй! — рявкает недовольно на Назара. — Без разрешения Анны Юрьевны на лед ни ногой.
Я, не глядя больше ни на кого, разворачиваюсь и ухожу. Спиной чувствую прожигающий взгляд: раскаленный, ненавидящий. Внутри меня не торжество и не ликование: во мне образовывается пустота, заполненная треском льда и гулким эхом собственного приказа.
Ровно через три минуты дверь моего кабинета с сухим треском отскакивает от стены, едва не срываясь с петель. Он врывается решительно, заполняя все пространство. Воздух сгущается, становится горьким от его ярости.
— Ты что творишь?! — возмущается Назар низким сдавленным голосом. — Меня не допустят завтра к игре! Ты понимаешь это?!
Я вскакиваю из-за стола, позволяя собственной ярости выплеснуться наружу:
— А почему ты игнорируешь мои инструкции?! Ты не в курсе, что эта самодеятельность может кончиться для ТЕБЯ операционным столом?! У тебя что, мозгов не хватает?!
Наши взгляды сталкиваются в воздухе: это искра от короткого замыкания, вспышка, от которой щекочет нервы. Он делает шаг вперед, и его крик горячо обжигает мое лицо:
— Ты не могла подождать?! Хотя бы до завтра!
— Нет! — бросаю слово, как камень. — Потому что сегодня у тебя уже колено распухло! Ты думаешь, я слепая?! Ты хотел на время заглушить все лекарствами, сделать для галочки чистый снимок и выйти играть! Но нет, дорогой!
Наши герои:) Разглядываем, любуемся и едем дальше. Не забудьте огнетушитель 🔥

НАЗАР
Она стоит в сантиметре и дышит мне в лицо. Глаза ее горят таким знакомым, таким безумно ярким огнем! А каждое слово, сорвавшееся с ее губ, — это шип, игла и удар ниже пояса, вместе взятые!
Аня доводит меня до края, дожимая. Заводит до темной, гуляющей по жилам дрожи. Я не могу, не должен! Но черт возьми, я уже не могу...
— ...И посмотрим, куда ты потом поползешь!
Это последняя капля.
Внутри между ребер так отчаянно что-то щелкает, с сухим болезненным хрустом обнажая всю боль и злость, всю утрамбованную нежность к самой лучшей женщине в моей жизни, от которой я так легко отказался когда-то, что тоска этих семи лет неотвратимо выплескивается наружу.
Я неудержимо наклоняюсь вперед, но она не отступает. Наоборот, ее подбородок дерзко дергается вверх, грудь часто вздымается. Я вижу, как пронзительный взгляд на долю секунды смягчается, и этого мгновения мне хватает, чтобы потерять контроль окончательно.
Рвусь к ней навстречу одним движением, хватаю крепко, подгоняемый неудержимым отчаянием и безнадежностью. Я как магнит, заряженный обреченностью.
Мой поцелуй — это не ласка, а настоящая атака. Резкая, голодная, отчаянная попытка прикоснуться к ее губам, хоть раз еще ощутить их теперь уже запретный вкус. Мой мир взрывается белыми огнями, когда я чувствую, как она напрягает рот.
Бедрами толкаю ее к столу, не выпуская из рук и не отрываясь от нее ни на секунду. Мне приходится поддержать ее, когда она на секунду теряет равновесие.
Моя ладонь наконец скользит по затвердевшей спине, всю нерастраченную по отношению к Ане страсть я обрушиваю на ее рот, терзаю, не позволяя ей отклониться. Она что-то пытается сказать, но сейчас я ее не отпущу и не хочу слышать никаких возражений: адреналин бьет по мозгам.
И она… черт, она отвечает. Так же яростно! Ее зубы больно задевают мою губу, ее руки впиваются в мои плечи, не отталкивая, а притягивая. Этот ответ, этот встречный шквал, срывает меня с катушек.
Мы теряем равновесие, готовые разорвать друг друга на части.
Я рывком вжимаю ее тело в себя, Аня сопротивляется этому движению, и мы оба, сцепившись, как в драке, заваливаемся боком, задевая стол. Папка с бумагами с грохотом летит вниз. Со стола падает тяжелая подставка для ручек и ударяется об пол, разлетаясь с тихим щелчком. Но меня уже не остановить: я совсем дурной от нее...
Впиваюсь губами в шею, вбирая ее запах. Глажу, касаюсь, огонь в крови жжется кислотой. Целую безостановочно, глотаю Анюткино дыхание.
Все, что было после нее — способ заглушить то, что я натворил. Отказался от того, от чего здравые люди никогда не отказываются.
Я сам все сломал, и ее винить не могу. И приближаться к ней уже не имею права, но эта вспышка заставляет вновь почувствовать себя живым. Еще хотя бы раз просто к ней прикоснуться. Почувствовать себя тем молодым взбалмошным Назаром, который купался в своей первой чистой любви.
Прижимаю ее к себе, чувствуя каждой клеточкой. Скучал. Неимоверно! До невозможности! Когда я уехал, то звонил ей... спустя какое-то время, но звонил. А она поменяла номер. В первый же отпуск приехал к ней, испытывая дикое чувство вины, что подгоняло меня каждую игру: «Я приеду. Скоро. Вот выдастся возможность и примчусь к ней». Но когда оказался у ее двери, я услышал то, чего опасался больше всего: у нее уже все хорошо. Без меня. Видеть меня она не хочет: переболела, переступила. У нее новая жизнь, и мне в ней нет места. Решительная угроза в голосе ее отца не произвела на меня никакого эффекта. Но правда решила все: «Гоняй себе за кордоном, у нее своя жизнь здесь. У нее теперь своя семья. Я передам, что ты заходил, но, думаю, ей будет безразлично».
Так оно и было…
Тяжелый вздох вырывает меня из прошлого. Трясу головой, развеивая горестные воспоминания. Чтобы Аня не ударилась, легонько отталкиваю ее от стола и, не отпуская, плюхаюсь на узкую кушетку у стены. Совершенно хаотично и неуклюже. Она сверху, я — под ней. Держу ее за талию, но не пытаюсь удержать специально, а просто не могу разжать пальцы. Я и мечтать не мог, что когда-то снова к ней прикоснусь.
Она вся горит и прерывисто дышит мне в ухо. Ощущения убийственные. Я старался! Старался не замечать ее. Не видеть то, какой она стала, и горькую обиду в ее глазах. Даже сейчас я не прав, когда дотрагиваюсь до нее, я утратил все права уже давно, но видит бог, правда пытался держать свои эмоции в узде и держаться от нее подальше. А сейчас все. Взрыв.
Все мои внутренние НЕЛЬЗЯ разлетаются в клочья под нашими губами и ее сбивчивым дыханием. Я слышу каждый ее прерывистый выдох. Я столько хочу с ней сделать…
Мне не потушить пожар в груди. Адреналин и что-то другое, давно забытое, бушует в крови. Я сдвигаю ладонь, не отказываю себе в удовольствии забраться ей под халат, натыкаюсь на плотную ткань спортивных брюк. Как бы мне хотелось коснуться ее горячей кожи, с ума сойти можно! Аня вздрагивает, словно к ней уже вернулось осознание, а ко мне — нет... Она больше не подается мне навстречу, а упирается ладонями в грудь, но я уже одержим. Резко стягиваю с плеч белоснежный халат, хватаю ее затылок и вновь притягиваю к себе, вырывая еще один поцелуй.
Губами спускаюсь ниже, крепко прижимаюсь, языком прочерчиваю линию ключиц, настойчиво спускаюсь ниже...
Я не позволю ей отстраниться сейчас: растворяюсь в ней. Внутри все дребезжит, того и гляди, треснет, раскрошится и разлетится к чертовой матери.
АННА
Застигнуть меня врасплох оказалось очень легко.
Я резко отрываюсь от Назара, подскакивая с него так стремительно, что на секунду слышу звон в ушах. Или это от возмущения?
Рывком одергиваю халат, по привычке засовываю ладони в карманы, потом тут же нервно вытаскиваю и складываю руки на груди. Дыхание сбито, губы горят от поцелуев, а под ребрами колотится такая ярость, что я сейчас смету все на своем пути. И только мысль, что Назар и эта женщина, определенно, связаны, заставляет меня сдержать пыл: еще не дай бог кто-то из них подумает, что я тут за мистера бомбардира собралась глотку сопернице грызть!
Ну Черкассов! Как у него это получается?! Стоит ему замаячить на горизонте, и все! Абсолютно все летит к чертям собачьим!
Изнутри меня колотит от бешенства, но я как можно спокойнее смотрю на гостью, внимательным взглядом пробегаясь по ее узкому лицу. Пара секунд позволяют оценить степень трагедии. Это точно его пассия!
Скулы острые, кожа неестественно бледная, матовая, что придает даме сходство с фарфоровой куклой. Светло-карие глаза сканируют меня снизу доверху, цепко вылавливая детали. В них нет должного потрясения, а даже наоборот! Горит азарт, как у охотничьей собаки, нашедшей свежий след.
Брови приподняты в презрительном удивлении. И даже вздернутый нос придает оттенок надменности. Тонкие губы подчеркнуты розовым блеском, а ядовитую ухмылочку хочется стереть колким словом.
Последняя произнесенная фраза, распиливает застывший в кабинете воздух. Пес, значит, на кости… Ну ладно!
— Может, его плохо кормят?
Плечом ощущаю легкое давление. Моментально скидываю с себя ладонь Назара, прожигая его убийственным взглядом, а этот же… вместо того, чтобы виновато опустить глаза, еще и наклоняется к моему уху! Сволочь!
— Я тебе объясню попозже, не злись, — ловлю уверенный полушепот, предназначенный только для меня.
— Ну ты и… — качая головой, проглатываю последние слова.
— Да это вряд ли. Простите, что помешала, дверь была приоткрыта, — протягивает она с намеком, демонстрируя особую осведомленность. — Думала, тут экстренный случай, а тут… хех, — издает неприятный смешок, — действительно экстренный. Да, Назар?
Взгляд ее жадно скользит по полу, собирая разбросанные улики.
Неприятный сиропно-язвительный голос незнакомки добивает то, что не успел разрушить наш с Назаром поцелуй. Поцелуй, чтоб его!!!
Меня пробирает оскорбительная обжигающая волна вторжения. Это просто… просто возмутительно! Оскорбления на моей же территории! Прямо в моем кабинете!
Черкассов шагает вперед, заслоняя меня от этой дамы. Удивил. Я думала, он сейчас рьяно оправдываться перед ней начнет.
— Ты ничего не перепутала? — голос Назара предупредительно твердеет. — Сюда посторонним нельзя.
— А я не посторонняя, у меня и удостоверение имеется, — торжествует гостья.
— Сюда нельзя никому, — я обхожу Назара парой шагов, не обращая внимание на вытянутую вперед сильную руку, — даже самому…
Не успеваю закончить, как она перебивает:
— А я его невеста, — ошарашивает барышня, попадая точно в цель. — И приехала за ним. А вы тут развлекаетесь…
Как у меня глаза из орбит не выскочили, я не знаю, но известие меня немного пристыдило. Задушить этого ублюдка мало!
— Выйди отсюда, — приказывает он ей внезапно, ей-богу… как кнутом ударил. Даже у меня по спине пробежал холодок. — Быстро!
Незнакомка, опешив от резкой грубости мужского тона, даже отшатывается назад.
— Вообще-то, я и правда за тобой приехала!
— Я сказал. Выйди. Отсюда. И лучше сама.
— А не то что? Вышвырнешь меня за шкирку? Ну ты и сволочь, Черкассов! А потом будешь блеять, что тебя тут ничего не держит.
Мои ноздри раздуваются сами собой. Все-таки хорошо, что судьба развела нас с ним еще тогда. Но этой барышне я даже не сочувствую. Они друг друга стоят.
— Или вы вдвоем выходите, или я сейчас охрану позову, — стараюсь держать голос ровным. — Давайте быстрее! Вон дверь.
— Ой, как страшно! — издевается эта ненормальная.
— Я потом помогу все убрать, — обещает Назар, обернувшись.
— Сами уберитесь лучше, — запахиваю халат поплотнее и пытаюсь игнорировать дрожь по телу. — Отсюда.
Он поджимает губы.
В лицо Назару смотреть страшно. В его позе отчетливо ощущается сдержанная угроза.
Каждое его слово, обращенное к незнакомке, как удар молотком по гвоздю:
— Вперед. На выход.
Хватает ее за предплечье и выставляет прочь. Сам шагает за ней. Дверь за их спинами закрывается.
НАЗАР
Вцепившись в локоть Леры, я разъяренно тащу ее к служебному выходу, который находится как раз в конце коридора.
— Не надо изображать из себя оскорбленную невинность! Я так и знала, что ты меня обманываешь!
— Замолчи… — цежу сквозь стиснутые зубы. Толкаю дверь. Она плохо подается — тяжелая. Наконец выходим на улицу, я пробегаюсь быстрым взглядом по установленным на здании камерам. По идее, мы не должны попасть в кадр.
— Я видела ее! — кричит эта истеричка, выдергивая руку. Это у нее получается, потому что я расслабляю пальцы.
— Мне по барабану. Ты совсем берегов не видишь?!
Резко нависаю над ней.
— Она у тебя в ленте осталась!!! — кричит Лера. — На кровати! С розой возле подушки! Я долистала, да!! Полдня потратила в поисках какого-то объяснения! Хотела поговорить с тобой, приехала! Ребята сказали, что ты сейчас с врачом! А ты… — на последнем слове ее уверенность тухнет, Лера всхлипывает, а я прикрываю глаза на мгновение.
Нежность топит, я помню ту фотографию. Рука не поднялась удалить из ленты, а потом… забылось как-то, потерялось. Как и мы… потерялись в своих целях, мечтах и ошибках. Щемящее чувство в груди одолевает. Это ужас, что Аня сейчас про меня подумала…
— Значит так. Хоть одно слово, хоть один намек, хоть что-то, что ее заденет, и у тебя будут большие неприятности.