Наследник для лютого зверя

Пролог

Мне казалось, у меня все под контролем — адвокат уже в пути, и скоро меня заберут из допросной. В конце концов, я же знала, на что иду, когда сунула нос в правительственную операцию…

Знала? Или бросилась в авантюру, очертя голову? А это не одно и то же?

Руки мелко тряслись… Когда меня обнаружили на крыше, думала, сердце остановится. И никакие убеждения не помогали. Я забыла обо всем — что взрослая умная женщина, что знаю свои права и имею разрешение на вмешательство третьего уровня. Почему вдруг уровень операции поменялся на первый? Понятия не имею. Зато увидела столько, что уже не только руки затряслись…

И даже хорошо, что про меня будто все забыли — у них, очевидно, были более важные дела, чем я в допросной. Но все равно меня трясло. На плече наливался синяк от хватки мужика, что меня сюда притащил. Думала, руку мне передавит! Да, я сунула нос куда не следовало. И собиралась нести за это ответственность.

Только когда в коридоре вдруг послышались тяжелые шаги, внутри все застыло в диком страхе. Дверь не слетела с петель, и это было гораздо хуже, потому что мужчина, вошедший в комнату, выместит злость на мне.

Я знала его. Видела несколько раз на открытых для журналистов заседаниях отдела по борьбе с преступностью. Старший наследник элитной военной династии, генеральный прокурор Ронан Харт. Сейчас, правда, его вряд ли можно заподозрить в причастности к правящей элите — упакованный во все черное, он выглядел так, будто вылез из самого пекла, свидетелем которого я сегодня стала. О нем так и говорили — никогда не отсиживается в кабинете, все контролирует лично и участвует во всех самых важных расследованиях.

Одного его взгляда было достаточно, чтобы я застыла с воображаемым металлическим штырем в позвоночнике, который он лично туда и всадил. Ему всего-то около тридцати, но свое высшее звание он уже оправдал с лихвой. А вообще я мало о нем знала… Непростительно мало. Никогда не думала, что Харт когда-либо лично придет по мою душу…

— Боишься, — прорычал, зло скривившись, и вдруг хлопнул дверью так, что у меня зазвенело в ушах. Как она не выпала с наличником — непонятно. — Правильно. Никакие связи тебе не помогут…

Я не дернулась, решив благоразумно молчать. Сколько смогу.

— …У тебя что, в голове замкнуло? Самец бросил? Заблудилась с тремя навигаторами? — Харт жаждал размазать меня тут же без суда и следствия. Он медленно приближался, а я инстинктивно шагала от него. — Может, я даже выслушаю…

— У меня допуск… — начала было я.

— Третьего уровня, дура! — рявкнул он. — Я тебя запру тут до конца жизни! Успеешь выучить отличие одного от другого!

— Вы никогда не предоставляете адекватную информацию об уровнях операций — неудивительно, что мне выдали кривую информацию! Все, что удается узнать, доходит до нас без уточнений! И я буду нести ответственность по закону, а не по вашим личным пожеланиям!

Долго «благоразумно молчать» у меня никогда не получалось. Зря. Этот мужик — чистокровная зверюга, а сейчас у него явно плохо с выдержкой, которая обычно ему вряд ли изменяет. Сложно было найти более неудачное время, чтобы попасть под его горячую лапу.

— Тебе и в аду вряд ли удастся представить мои личные пожелания!..

Он уперся в разделявший нас стол, и мои ноздри заполнились запахом тлеющего тестостерона, густо замешанного на порохе. Глаза его при этом сверкнули желтым, и я схватилась за стол, на полном серьезе собираясь бежать от него по кругу, если выпустит клыки с когтями.

— …Там погибли мои подчиненные! По твоей вине!

И он пнул стол с такой силой, что тот отлетел к стене и срикошетил бы в меня, если бы Харт не дернул за шею к себе.

— Пусти! — вскричала я.

Допросная сузилась до кроличьей норы, и меня вжало в грудь бешеного мужчины так, что перед глазами потемнело. Я вцепилась в его футболку ногтями, задыхаясь от силы, которая, как жидкий металл, опалила голую кожу… Всего пара вдохов, и он вдруг со злостью запустил пальцы в мои волосы. Но это не показалось чем-то нереальным, наоборот — я откуда-то знала, что так сейчас будет. Злость мужчины била по нервам, будто стала моей собственной.

— Н-н-не надо, — проскулила жалко. Остатки разума отказывали от страха…

…или от чего-то другого?

Харт вдруг потянул за волосы сильней, и я оголила шею, подчиняясь, будто в тумане… Где-то на грани осязаемого билась мысль, что я знаю, почему все это происходит. Но было слишком страшно принять это знание. Как и чувствовать его горячее дыхание на коже под челюстью. Когда к нему добавилось низкое грудное рычание, я не выдержала и дернулась из его хватки. Бесполезно. То, что под ладонями вместо его напряженного тела вдруг оказалась холодная ободранная стенка, не дало никакой надежды — на горле сомкнулись жесткие пальцы.

Перед глазами демонами плясали тени, от напряжения, казалось, лопнут нервы. Я чувствовала, как его жесткие губы накрыли вену на шее, но даже пикнуть не успела, когда сознание взорвалось от жгучей короткой вспышки боли… Будто курок спустил, и меня размазало по стенке. Душа рухнула в низ живота, ноги сжались в попытке сбежать и закрыться от сметающей силы, едва ли не рвавшей меня на части и требовавшей подчинения…

Этого не могло быть. Не могло… Харт и я… Он — элитный зверь, а я — выбраковка, пусть и в золотой обертке, но я не расцарапала ему морду, а он не перегрыз мне горло за неподчинение. Зато он меня… метил! Со всей страстью, на которую был сейчас вообще способен. Мне показалось, что он уже обернулся в хищника — в шею билось звериное угрожающее рычание, кожа горела от царапин, а мои вещи лопались и осыпались ошметками под ноги.

Когда Харт наконец совладал с моими джинсами и бельем, я едва дышала. Такое не пожелаешь пережить и врагу, когда одна часть умирает от ужаса и страха, а другая — дрожит от предвкушения. И тебя будто раздирает изнутри…

Химия играла в крови, заставляя верить, что его горячее тело способно унять мою дрожь. Но все было ложью. Харт вжался в мои голые бедра, не церемонясь. Способность мыслить, видимо, вернулась к нему, и он созерцал, что собирался сделать, но остановиться уже не мог. Слишком потратился в последние часы? А может даже недели — кто его знает? У него не было ресурса противостоять выбору зверя, иначе этого всего бы не происходило. Жесткие пальцы сильней сжались на горле, другой рукой он скользнул мне между ног, пуская по телу волну озноба. Я всхлипнула и задержала дыхание в предвкушении боли, но он не обратил на это внимания. И я уже не могла просить его остановиться — поздно. Нас надо было растаскивать сразу же, как он оказался рядом, но и это не гарантировало откат. А теперь — все…

1

— Мистер Харт, прошу, откройте! Это адвокат мисс Линдон.

Я выпрямила спину насколько смогла. Быстрые шаги, щелчок замка…

— Мистер Харт, — послышалось ближе, и я нашла в себе силы развернуться спиной к стенке и съежиться, обняв себя руками. — Мисс Линдон…

— Я принесу ей вещи, — процедил Харт и удалился.

— Мисс, — кинулся ко мне папин адвокат… кажется, Джонсон… — Донна…

Я смотрела на него, не моргая, и видела во взгляде все. Не нужно быть особо проницательным, чтобы понять, что именно тут случилось — все будут чувствовать это еще долго. Да и по мне было все понятно. Не зря говорят же о таком виде «кот драл». Какая-то часть меня хотела сдаться. Провалиться, удавиться и исчезнуть… потому что никакой суд меня теперь не защитит. То, что в человеческом мире является тяжелым преступлением, здесь — просто акт присвоения. Да, вынужденного. Для обоих. Но кому это интересно?

Джонсон так и не отмер, а Харт уже вернулся назад с одеждой, бутылкой воды и аптечкой.

— Вон выйдите, — рявкнул он на Джонсона.

И тот не мог не подчиниться. Потому что этот зверь теперь был моим владельцем. Пока адвокат ошалело ретировался, Харт вернул стол в обычное положение, разложил вещи и шагнул ко мне. Я попыталась не даться ему в руки, но какое там! Он подхватил меня и усадил задницей на холодную поверхность.

— Не трогай меня, — дрожащим голосом выдавила я.

— Рот закрой, — схватил меня за мой подбородок, вынуждая смотреть в глаза. — Не надо делать все хуже, чем уже есть. Если думаешь, что теперь тебе все можно — ни черта тебе нельзя, поняла?!

— Я — не твоя собственность, — дернулась из его рук. — Я тебе не породистая девочка, которых учат тебе в глазки заглядывать! Ты допустил ошибку сегодня, господин прокурор, и будешь за это отвечать!

Последнее, что следовало бы делать в эти минуты — угрожать. Лучшее — отползти на достаточно большое расстояние друг от друга и зализать раны. Но все лучшее уже было в моей жизни.

— Войны со мной хочешь? — притянул к себе, снова теряя самообладание. — Совсем ума нет ни капли? Как тебе третий уровень выдали? Папочка подсуетился?

— О, да, — оскалилась я, дрожа внутри все сильней. — Поэтому в твоих же интересах убрать от меня лапы!

Дьявольский оскал медленно завладел его жесткими губами, и он сжал пальцы сильней. А когда он заговорил, понизив голос, меня затрясло.

— Ты сидишь тут голая. Один на один со мной. С моей меткой, отметинами и запахом. И нарываешься. Уверена, что хватит ума и сил? — Он дышал все тяжелее, а это говорило о том, что его голод возвращался, а мозги отказывали не меньше моих. — Одно мое слово, и я запру тебя тут в одиночной камере — имею право и по факту задержания, и по факту твоей мне принадлежности. И уверяю тебя — твоему адвокату понадобятся недели, чтобы вытащить тебя отсюда хотя бы в соседнее крыло, где можно будет помыться. — Он сделал жесткую глухую паузу, давая мне возможность осознать полноту этой угрозы. — Ну что, продолжим ночь?

Он отпустил подбородок и дернул меня за ноги, вынуждая обнять его бедра. Между ног уперся его напряженный член, сдерживаемый штанами.

— Отпусти меня, — сжалась уязвимо, униженно сдаваясь. — Пожалуйста.

Харт с хрипом выдохнул и выпустил, берясь за аптечку. А я и не чувствовала, как саднили царапины. Душа болела сильней. Хотелось бежать. А еще — выть. Дико, до одури. А потом уже забиться в угол и придумать, что сделать. Но приходилось терпеть невообразимыми усилиями, стоившими мне десятка лет жизни по ощущениям.

— Будет больно — скажи, — приказал он и приложил тампон к ребрам, бесцеремонно отодвинув мои сжатые на груди руки. Я только сцепила зубы и подняла глаза к потолку, шумно втянув воздух. Его запах снова сдавил грудную клетку, и я задышала чаще в порыве сдержать приступ дурноты.

— Дай мне самой. Дома. Пожалуйста…

Он медленно убрал руку, задержавшись на мне взглядом.

— Я даю тебе время до завтра, — жестко заговорил. — Собираешь вещи… и переезжаешь ко мне. Со всем остальным разберусь.

Внутри меня взорвалась сотня возражений. Мне даже показалось, я снова закричала. Но на самом деле только вздрогнула, задержав дыхание.

Когда он вышел, ко мне заглянул Джонсон. Оценив мой вид, тревожно поинтересовался:

— Донна, мне вызвать врача? Скажите, что мне сделать?

— Отвезете домой? — просипела я.

— Конечно.

Он вышел, а я кое-как пошевелилась. Тело болело и горело царапинами, а еще меня будто стеклами нашпиговали… Разве должно так быть, если он признал во мне свою пару? Или это из-за моей ущербности? Скорее всего… Породистая на моем месте сейчас бы, умирая, волочилась за ногами Харта, не чувствуя себя раздавленной и униженной. Даже порадоваться можно, что мне эта опция недоступна. Но радоваться не выходило.

Втиснуться в форменный мужской комбез стоило усилий, хоть тот и был на несколько размеров больше. Когда наклонилась подкатать брюки, меня чуть не вывернуло. Пришлось снизойти до бутылки воды, что он принес.

Джонсон ждал в коридоре:

— Простите, Донна, но я уже позвонил вашим родителям.

— Хорошо, — выпрямилась я, шагая рядом. — Мои вещи…

— Выдали, — адвокат продемонстрировал мне пакет.

— Шустро.

— Хотите обсудить стратегию?

Пустынные коридоры склоняли меня к мысли о том, что да, хочу. Для такой, как я, оказаться за решеткой — смерти подобно. Поэтому в Клоувенсе и нет смертной казни. Но стоило пройти через турникет и вдохнуть утренний воздух — мне захотелось бежать. Мысль о том, что Харт начнет меня шантажировать этим прецедентом, лишь бы добровольно пошла в его лапы, пускала сердце вскачь.

— Да, — твердо, как мне показалось, потребовала я. — Нужно подготовиться к делу о моем незаконном задержании. Я получила "код три" на эту операцию.

«Код» выдавался представителям прессы, освещавшим конфликты органов власти с преступившими закон. На «код три» я имела доступ. К «коду два» получу через пару лет… Если удастся замять это дело.

2

И снова для себя было не время. Если развезет сейчас — они все поймут. Нет, не о них я думала. А о себе. Мне нужно было остаться самостоятельной при любых условиях! Я ни за что не посыплю голову пеплом и не сдамся на милость этого зверя! Каким бы идеальным вариантом это всем ни казалось.

Я содрала с себя комбез, наскоро обмылась… Челюсть уже болела от того, как сжимала зубы все это время, а тело будто пропустили через мясорубку. Я не чувствовала ничего из того, что должна бы… Природа никак не смягчила для меня этот удар — зачем это бракованной?

Когда я выползла из душа, лужайку перед двором затопило рассветом. Хотелось одного — залезть под одеяло и скрутиться в комок, но я кое-как собрала остатки сил и спустилась в гостиную. Увидев отца в кресле, поняла, что не представляю, как посмотреть ему в глаза, хоть и понимала, что не виновата.

Мы все же не звери. И инстинкты заботы о детях больше напоминали человеческие, со всеми переживаниями. Кто-то относился проще к таким вариантам заключения союзов, кому-то давалось тяжело допустить, что твоего ребенка постигнет такая учесть — быть раздавленной зовом самца. Из-за моей сестры они переживали сильно.

— Донна…

Я вздрогнула, когда услышала голос отца. Но пришлось разогнуться, расправить плечи и встретиться с ним взглядом:

— Привет…

Он проследил за мной, не сказав ни слова. С отцом отношения всегда были сложными. Мне казалось, если бы не мама, я бы и не звонила ему и не появлялась на пороге дома. Но сегодняшняя ситуация вернула меня на его территорию в основном из-за мамы. Мне важно было ее успокоить. А вот рассчитывать на поддержку не имела права.

В гостиную вошла девушка с подносом. Снова новенькая. Они, как и я, не могли долго выносить отца. Только, в отличие от меня, могли выбирать.

— Присядь, — кивнул он на кресло. — Расскажи.

— Пап, ты думаешь, о таком легко рассказать? — взвилась я с пол оборота. — Тем более, ты все знаешь. Джонсон тебе доложил.

— Я хочу знать твою версию, — даже не дрогнул он. — Сядь.

Я прерывисто вздохнула и опустилась на кресло.

— Меня трахнул Ронан Харт, — процедила я.

— Присвоил, — начал он со мной войну. — Так и знал, что начнешь носом крутить.

— Пап, скажи уже все, что хотел, и я поеду домой, — взяла себя в руки, потому что в гостиную в этот момент вошла мама и бесшумно скользнула за спину к столу.

— Ты со своей гордыней и комплексом неполноценности, которые жрут тебя, как демоны, наворотишь сейчас дел, — жестко заговорил он, сверкая глазами. — Успокойся. Прими Харта. Тем более что он уже заявил о своем желании принять тебя…

— Виктор, я бы послушала, чего хочет Донна, — мягко скорректировала ход беседы мама.

Отец сжал зубы и прикрыл глаза. Я знала — он хотел сказать, что знает все, чего хочу я, и его это не устраивает. Но он слишком уважал и ценил мать. Наверное, меня бесила не его жесткость и авторитарность — он умел их сдерживать, — а зависть, что у меня так не будет…

— Донна…

— Вы же понимаете, что не мог он меня выбрать?

— Он готов тебя принять, — надавил отец.

— Только чтобы уйти от ответственности! Не нужно мне такой чести, — рыкнула я, поднимаясь.

— Донна, не делай глупости!

— А ты представь себя на моем месте! — сжала я кулаки. Голос сорвался на крик. Чувство, что останусь одна со всем этим, подкосило и без того нетвердую веру в себя. — Вонючая допросная, безумный прокурор и я мордой в стену!

— Донна, — мама оказалась рядом и обняла за плечи. — Садись, родная… Давай выпьем чаю…

Я закатила глаза, но повиновалась.

— …Мы знаем, что тебе пришлось жутко… Но в этом никто не виноват. Все же понимают, что просто так Харт на тебя бы не кинулся…

— Буду давить на то, что он был в ярости из-за гибели своих подчиненных, — сосредоточенно соображала я.

— Донна, ты же не собираешься…

— Что? — вздернула я нос, встретив прямой взгляд отца. — Высказать свое мнение? Меня тошнит! От всего, что случилось, и от того, что в нашем обществе это считается нормальным!

— Это считается нормальным, потому что это обусловлено нашей природой! Противостоять этому может только полный идиот!

— Значит, я у тебя идиотка! — поднялась я. — Хватит с меня! Меня не готовили к этому!

— Тогда стоит подготовиться, — сурово сдвинул брови отец. — Потому что Харт не только добьется своего, еще и раздавит тебя с этим противостоянием. Все это будет похоже только на то, что журналист решила себе имя заработать! Не глупи, Донна!

Я замерла, обняв себя руками:

— Тебе не представить себя на моем месте, — дрожащим голосом выдавила я. — А жить всю жизнь и вспоминать свой первый раз с ним… Я не хочу так.

И я направилась прочь из гостиной.

***

— Рон…

Я поднял голову от сложенных перед собой на столе рук с таким невероятным усилием, будто мозги начинили свинцом. Все, на что меня хватило, это дозвониться своему адвокату, чтобы уладил все юридические вопросы случившегося.

— Парсонсу уже отчитались.

Майк прошел от двери и тяжело опустился на диван у стены. Значит, министр безопасности уже знает о нашем провале и потерях.

Я медленно моргнул, глядя на своего заместителя — он выглядел пожеванным, будто из мясорубки. Ярко-рыжие волосы посерели от пыли, одежда порвана и вся в крови и пятнах грязи. Я не лучше. Только моя еще пропахла жесткой случкой и этой девушкой. И я добивал себя, не в силах подняться и содрать вчерашний день с кожи вместе с одеждой.

Мы год вели это дело. Я лично его контролировал. Потому что торговля детьми — а именно девочками, которые не могли оборачиваться — ставила шерсть на загривке своими подробностями. Отправной точкой стало обнаружение лагеря на окраине, в котором содержали краденых детей. Тогда девочек спасли, распределили по детским домам, а часть вернули родителям. Но нити вели слишком глубоко. А скорее — высоко. Кто-то проворачивал этот бизнес десятилетиями. Схемы безопасности преступников выработаны годами — пробить их было нереально сложно. Но нам удалось ввинтиться в сердце одной из группировок. И сегодня на очередной их встрече должны были повязать всех. Но что-то пошло не так…

3

Теплая весна в Клоувенсе была моим любимым временем года. Особенно когда в районе, где я купила квартирку, в квартале старых тесных дворов и густых заросших парков, вкусно пахнет лесом и кострами. Все казалось прежним. Поломанная лавочка у подъезда, пара нахохленных хромых голубей, ожидавших, когда бабки выползут поутру с семечками и разделят их насест, противный писк замка в ответ на приветствие электронного ключа…

Я была уверена, что, когда за мной закроется дверь моей квартиры, я заползу под одеяло и не вылезу до следующего утра… Что-то пугающее и темное творилось в душе. Я хотела мстить Харту за каждый вздох, что он сделал в моем присутствии.

И не одну меня не устраивало, что мужчине можно все. Судмедэксперты через одного страдали мужской солидарностью, и ничего им за это не было, только после этого организаций, борющихся за права женщин, становилось все больше. Еще пятьдесят лет назад за их деятельность сажали, но сегодня правительство наконец начало содействовать. Да и то потому, что в министерстве появились женщины с поломанными жизнями и судьбами. Их права уравнялись с мужскими, но по факту — далеко не всегда это работало. Но хотя бы надежда появилась у таких, как я.

Клоувенс — обособленная цивилизация оборотней-кошачьих. А все потому, что наши мужчины — беспросветные нарциссы, решившие, что лучше других. Да, цивилизация Клоувенса ничем не уступает Смиртону, но, в отличие от человеческой, сюда и мышь не проскользнет. Чтобы добиться выезда на свободные территории, нужно разбиться в лепешку. Мне. Мужчинам проще…

Я мечтала уехать, когда допустят до «уровня два».

Меня рвало на части несогласием и гневом. По-детски хотелось дать сдачи. Да и по-взрослому тоже. Какие бы нормы ни были приняты в нашем мире, это не значило, что на мои чувства можно наплевать. Ни жалости, ни заботы — просто присвоил и приказал собрать вещи.

— Да пошел ты, Харт! — процедила я с ненавистью, стоя в тишине кухни.

Я подниму такую волну резонанса, что ему мало не покажется!

И боль как-то поутихла — я перестала слушать звон осколков в душе, сосредоточившись на деятельности. У меня было, на что давить.

Отсутствие состояния привязки налицо хотя бы потому, что я не собираю вещи и не пью шампанское за удачный расклад.

При этой мысли я закатила глаза и повернулась к кофеварке.

Прокурор Ронан Харт — партия-мечта для породистой девочки. Многие на моем месте были бы счастливы. Бракованная — и вдруг стала избранницей чистокровного самца. Редкая удача! «Чистокровки» смотрели бы мне в спину, подыхая от зависти, высшее общество встало бы на уши, а Харт хлебнул бы косых взглядов и… сочувствия.

Я ведь радовалась, когда выяснилось, что я — выбраковка. Но это случилось уже после школы. А до этого я считала себя отбросом, недостойным общества. Мама тогда проводила со мной много времени, пытаясь защитить меня от самой себя. И ей это удалось.

Теперь все поменялось. Вероятность попасться какому-то самцу в пару казалась мне худшим раскладом.

Я как-то поинтересовалась у Раис, каково было ей ощутить это притяжение. Сестра долго думала, как объяснить, но ничего, кроме «ни с чем не сравнить — самое лучшее, что было у меня в жизни» не нашла сказать.

И вот теперь это "самое лучшее" случилось со мной.

Я залезла на разделочный стол и сгорбилась с чашкой кофе. Тело горело царапинами, и их жгучий шепот рождал волну мурашек. В ушах все еще билось дыхание мужчины, сердце разгонялось, стоило перестать думать. Я трусливо пряталась, лишь бы не смотреть себе в глаза. Даже в зеркало ни разу не глянула… И вот тут по щекам покатились слезы. Сначала одиночные, потом потоком. Чашка с кофе дрожала в руке, хотелось швырнуть ее о стену…

Я выпила напиток залпом и сдалась, признаваясь себе, что мне нужна помощь. Кое-как совладав с мобильным, я отправила сообщение женщине, которая боролась в министерстве за права таких, как я. Мы познакомились, когда я взяла у нее интервью. И с тех пор часто общались по работе и не только. Вилма Вэй восхищала меня целеустремленностью, умом и харизмой.

Я написала ей сообщение, хотя это оказалось сложнее, чем могла предположить. Просить помощи у кого-то было непривычно. Но до суда я могу не продержаться — Харт, когда узнает, что я не собираюсь бежать к нему по первому кивку головы, взбесится. Он же замять это ой как хочет…

Стоило представить, что снова окажусь в его лапах, и меня начинало колотить с новой силой. Отыграется за все — уверена. Но пришлось запретить себе думать о поражении, не попытавшись выиграть.

Неожиданно пришла мысль — а как я вообще вляпалась в это? Мне же пришел «код три» — я не могла ошибиться. И доказать это смогу легко, пусть Харт подавится своими угрозами. В системе информационного агентства хранятся все входящие уведомления…

До обеда я занималась подготовкой заявления в суд. Адреналин и кофе спонсировали столько энергии, что усталость даже не напоминала о себе. Если не сделаю этого всего сегодня, могу не успеть сделать вообще. Оспорить намерение Харта меня забрать проще до того, как он это сделает. Я так увлеклась, что машинально ответила на входящий, не посмотрев, кто звонит.

— Ты понимаешь, что объявляешь войну всему высшему обществу?

Я задержала дыхание и скосила глаза в окно:

— Не хочу пока об этом думать…

— А придется. — Вилма, судя по звуку, затянулась сигаретой и выдохнула в трубку. — Ты проиграешь…

Ее слова ударили по и без того согнутому стержню внутри, и тот срикошетил болью в виски.

— …Но это не значит, что мы должны сдаться, — добавила она жестко.

— Нет такого варианта, — прошептала хрипло.

— Основания слабые, Донна. С твоей стороны. Но есть другие. С его. Готова меня услышать?

— Да.

— Возможно, не захотят отдавать такого породистого самца с золотыми генами в пару той, которая родить не сможет…

А вот теперь стержень хрустнул. Я зажмурилась и сползла спиной глубже в кресло. Чем я думала, когда говорила «да»? Захотелось взвыть.

4

Взгляд именитого адвоката скользнули по мне снизу вверх:

— Не паясничайте, — усмехнулся. — Пойдемте.

— Не пойду, — уперлась. — Хотите заставлять — применяйте силу.

— Донна, не доводите…

— Мистер Прайд, — послышалось вдруг позади, и в коридоре показалась Вилма. — Увидела твоего бульдога на пороге с поводком. Может, присмотришь, а то нагадит на клумбе…

Прайд криво усмехнулся, а я засмотрелась на Вилму. Ей около пятидесяти, но выглядела она сногсшибательно. Настоящая львица с королевской грацией и идеальной выдержкой.

Я слышала, что ее десять лет назад бросил муж. Ради внезапного влечения к одной из консультантов его компании. Экспертиза, конечно же, доказала, что она оказалась истинной. Но сама Вилма в это не верила.

— Оставь мою клиентку в покое, Прайд. Она не подписала уведомление.

— Это ничего не меняет.

— Зато меняют камеры наблюдения, на которых ты помахал перед носом моей клиентки бумажкой, а теперь угрожаешь. Я права? Или пересмотрим вместе?

— Ты же знаешь, что дело заведомо проигрышное.

Слабину в его голосе я ощутила явно. Черт, почему я не подумала об этом? Отказать подписать уведомление я не могла, но мне даже не предложили. Скорее всего, Прайд думал дать его мне на подпись в машине. Но Вилма мастерски раскрутила этот его просчет.

— За такие ты не берешься. Тебе просто неинтересно. А теперь у тебя есть важное дело — ответить на претензию, которую я отправила в твою коллегию по поводу нарушения процедуры.

Прайд оскалился:

— Ну хорошо. Я проинформирую своего заказчика о ходе дела.

Сволочь, знал куда бить. Не согнуться под тяжестью его обещания стоило последних сил. Но когда он исчез за поворотом, я все же опустилась в кресло.

— Я пойму, если вы откажетесь… — выдала глухо.

Я только тут осознала, что боюсь Харта. Когда Прайд доложит ему обо всем… немало дверей, что стоят теперь между нами, слетят с петель. Если я на самом деле его пара…

Странно добиваться правды, в которую сам не веришь.

— Не откажусь. Но будет тяжело. Пойдем, — и она открыла двери медицинского кабинета.

***

Я проснулся от шелеста душа. Не сразу понял, что не дома. Все тело болело, мутило так, будто вчера перепил прилично.

— Мистер Харт, вам помочь?..

В глазах двоилось, и я все не мог навести резкость на ком-то, кто склонился надо мной.

— …Давайте медиков сюда…

— Не надо, — прохрипел я и мотнул головой. Сесть стоило усилий. — Воды, кофе и обезболивающего.

Какого черта меня так таращило — хороший вопрос. Но, скорей всего, дело было во вчерашнем сексе и этой самке. Гормоны ударили в голову, и та теперь колется на части.

— Утро, босс, — присел рядом Майк, а раздевалка опустела. — Я пока разогнал всех. Точно не хочешь врача?

Я мотнул головой и сунул нос в чашку с эспрессо.

— Был бы я боссом, приказал бы тебе ехать домой и открыть сегодняшним числом отпуск.

— Поэтому босс я, — прохрипел я и запил кофе большим глотком воды.

— Я навел о ней справки — бойкая девочка. — Голос Майка еле заметно помрачнел. — Молодая совсем. Семья известная. Идеальная родословная. Только она инвалид — оборачиваться не может. Редкая мутация — по заключению института генетики.

— Я в курсе, — снова хлебнул кофе.

— И? — замер выжидающе он.

— И ничего… — сгорбился, болезненно сморщившись.

Надо будет озаботиться здоровьем этой «кошки с крыши», если она сама этого еще не сделала. У молодых дури в голове больше — нормальная не шлялась бы по крышам в эпицентре моих операций.

— …Мобильный мой не видел?

— Рон, ее не одобрят…

— Мобильный, — надавил, поднимаясь на налитые свинцом ноги, содрал противное влажное полотенце с бедер и прошел к шкафчику.

— А сам до медпункта не дополз, — укоризненно проворчал Майк в спину. — Еще ведь можно отыграть…

— Ты же хотел, чтобы я нашел девушку, — сощурился я в поисках шмотки.

— Я хотел, чтобы ты нашел девушку для сброса напряжения.

Напряжение не было проблемой — чем голодней я был, тем злее и опаснее становился на пути к цели. Это всегда срабатывало. Месяц целибата — и вооруженная операция проходила на ура, от меня разве что пули не отскакивали. Мне важно держать себя в наилучшей форме, иначе на черта мне эта должность? Днем я занимался делами, а ночами выходил на охоту. Идеальная жизнь… была. Только вышла осечка. И я сбросил все накопившееся на ту, которую успел вдруг выбрать зверь между двумя вдохами и одним ударом сердца. Нарочно не подстроишь.

— Вот я и нашел, — натянул на себя футболку.

Я предпочитал думать о том, что она делала в неположенное время и не в том месте. Хотя проблем у меня теперь полно других. И самое неприятное — объявить семьям погибших, что их мужья домой не вернутся.

— Мне нужны адреса ребят… Даррела я знаю. А Стивенсон…

— Со Стивенсоном все сложно, — поднялся Майк. — Мне только что доложили, что его восьмилетнего сына предстоит оформить в приют.

— Что? — обернулся я медленно от шкафчика.

— Жена умерла год назад. Ребенок был с сиделкой.

— Дерьмо, — оперся я руками о стенки шкафчика.

Я знал, что такое отец, убитый на задании. Мне было одиннадцать, когда моего не стало. Но у меня была мать.

— Харт, мне звонит твой адвокат…

Я обернулся и взял трубку из рук помощника:

— Харт.

— Доброе утро, мистер Харт. У нас проблемы.

— Быстрее.

— Мисс Линдон отказывается принимать ваше предложение.

Я медленно моргнул и… оскалился. Да так, что Майк нахмурился. Наверное, в глубине души… очень глубоко… я знал, что она не приползет. Я же смотрел вчера в ее глаза, и они пылали отвращением, а не похотью. Ни черта на нее не повлияла наша связь, только на меня. Токсин на какое-то время вынудил ее течь подо мной, но и на этом все. А сейчас девочка вкушала всю горечь произошедшего и дергалась ящерицей на крючке. Ладонь сжалась в кулак — зверь ощерился внутри, не желая терпеть.

5

В своем кабинете был уже через пять минут — удобно работать с начальством в одном здании.

Ученый сидел у меня в кресле, всем видом выражая, что думает о моем вызове. Я не виделся с Карлайлом лично, только изучал его заключение. Но, бегло глянув, поймал себя на том, что испытываю уважение. Этот тип не боялся бросать вызов системе. Работал на правительство Смиртона в человеческой цивилизации и каждый раз возвращался домой через жесткие допросы, но неизменно доказывал ценность полученного опыта. Исправно выполнял требования и снова возвращался к людям. На острие ножа…

Я быстро прошел к столу, но чертить границу между собой и ним не стал — оперся о столешницу, сложив руки на груди.

— Вам предложили кофе?

— Ошалел от любезности, — поднял он на меня глаза. — Мне нечего добавить по вашему делу.

— Я по личному, — оттолкнулся от стола и направился к соседнему креслу. — Мне нужна консультация по моему случаю.

Глаза ученого блеснули недоверием. И я решил, что продемонстрировать уважение к его времени не будет лишним:

— Вчера я неожиданно встретил свою пару. Но она не может оборачиваться, хотя оба родителя — чистокровные оборотни. А у нее какая-то редкая генная мутация.

По мере того, как я говорил, Карлайл выпрямлялся в кресле, а физиономия его при этом переливалась всеми оттенками эмоций изумления. С которыми он, тем не менее, быстро справился:

— Редкий вариант, — нахмурился и откинулся на спинку кресла. — Вам нужны прогнозы? Чтобы — что?..

— В смысле? — подобрался я.

— Связь была случайной, как я понимаю.

Интерес в его взгляде угас. По крайней мере, для меня.

— Да.

— Я могу сделать вам любой прогноз, и он будет верным. Зависит от того, какой вам нужен, — серьезно заявил он.

— Вы шутите?

— Я сижу в кресле в кабинете прокурора. Мне не до шуток, — процедил раздраженно. — Такие особи как ваша непредсказуемы. В моей практике несколько таких случаев.

Мне показалось, тут имеет место быть что-то личное. Но раздражение, густо замешанное на голоде, мешало сосредотачиваться на чужих эмоциях.

— Могут быть дети?

— И дети. И обернуться может. А еще это — секретная информация.

Я усмехнулся:

— Наши из отдела исследований бы посмеялись…

— Даже не сомневаюсь. — Он впервые позволил голосу досадливо дрогнуть. — У ваших спецов нет того опыта, что есть у меня. Вы просите прогноз — я вам его даю: никто не знает, как сыграет ген. Если девушка была невинной, то все самое интересное у вас впереди. Но не значит, что самое лучшее. Варианты бывают… неожиданные.

— Например?

Чувствовал, что можно выжать из него сейчас что-то, что он не собирался говорить, что какая-то его личная брешь давала слабину.

— Не знаю, — соврал. — Но могу сказать уверенно — будет нелегко. Если готовы к жертвам, то смело надевайте кольцо ей на палец. Она станет вашей самой большой проблемой.

Наши взгляды встретились, а звери посмотрели друг на друга из глубины души. Горный лев, значит. С гонором. Понятия не имел, почему мне вдруг стал интересен этот ученый.

— Мне нужно официальное заключение.

— Вы знаете, — усмехнулся он, — я здесь в таком веселом положении каждый раз, когда меня слушают, с удовольствием зовут на случаи, в которых не могут ничего понять… но вот подпись моя на документах не котируется. Официально результаты моего многолетнего опыта не имеют никакого веса на моей родине.

— И все же — сделайте заключение, — надавил я.

Он долго пристально смотрел мне в глаза.

— Рекомендую предоставить мне свою кровь. Только без официальной отметки и моего отчета.

— Хорошо, — медленно кивнул я.

— Экспертизу прошли по факту произошедшего?

— Нет пока.

— Сколько времени прошло? — скептически потребовал он.

— Меньше суток.

— Тогда пусть из лаборатории для вас принесут набор для взятия крови. Скажем, для очередного расследования...

— Хорошо, — настороженно кивал я. А этот тип совсем не прост.

Через пятнадцать минут ему принесли все необходимое, и он взял у меня кровь.

— Все, — спрятал пробирку в карман рубашки. — Могу идти?

— Идите. Но будьте на связи.

— Куда я денусь? — И он вышел.

***

Весь остаток дня после экспертизы и разговора с Вилмой я предпочла отсыпаться. Проснулась, когда за окном стемнело, и, как это часто бывает, пожалела, что вообще уснула. Рабочий мобильный разрядился от шквала входящих, информация о которых пришла на почту. Краткого отчета моему боссу не хватило — он требовал подробностей. Конечно, я не сказала пока, что на самом деле произошло. Для всех коллег — я провела ночь в допросной, а день — с адвокатом.

Время до встречи с Хартом я просидела за чашкой кофе и светскими новостями, в которых он светился. Стоило взглянуть на первое попавшееся фото, и у меня сжалось в груди. Устремленный в камеру хищный взгляд вернул воспоминания о прошедшей ночи в деталях. А его слова «хочу тебя себе» лишали всякой надежды. Может, лучше сдаться и попытаться устроиться в новой реальности?

Я замерла с этой мыслью, почти физически ощущая, как тело наливается мерзкой жижей отвращения к самой себе. Согласиться на то, что этот властный зверь, не знающий слова «нет», получит меня после всего с потрохами и обещаниями, что не пикну против его воли? Уговорить себя, что так и должно быть — ну подумаешь отодрал, как последнюю шлюху, в камере?

А еще я боялась. Таких, как я, общество не жаловало. Не знаю, кого во мне видел Харт — покорную девочку, которая будет счастлива оказаться в его распоряжении? При одной только мысли бросало в холодный пот. На его месте было бы здравой идеей вообще спрятать меня ото всех и не показывать, сделав вид, что меня нет. И никто его за это не осудит.

Я скосила глаза на экран, давая себе второй шанс выдержать хотя бы его виртуальный взгляд. На фото Харт был на приеме правящего по случаю итогов года. Никакой статики — вся поза, взгляд напоминали хищника в прыжке. А Харт и был им. И черный костюм с белой рубашкой ему шел так, будто был второй кожей. Да, пожалуй, будь я, как моя сестра, сошла бы с ума от счастья пробежаться по красной дорожке с ним рядом. В жизни, которую он мне мог предложить, на другом конце существования в его тени были осуждение общественности и зависть. И снова непохоже на мечту.

6

Как я сдержал зверя и не позволил за ней броситься — непонятно. На столе остались глубокие борозды от когтей. Жилы, казалось, лопнут от напряжения, но я никуда не дернулся — стоял, опершись о стол, и пытался восстановить дыхание.

Хороша, сучка. Мне все время казалось, что говорю с ней механически, да и несложно было — она несла чушь. А сам пожирал ее взглядом, дурел от запаха и вида моих отметин на открытой шее. Хотелось, чтобы она заткнулась. Какое все это имело значение, если невозможно было думать, дышать и смотреть и не видеть ее перед собой?

Сутки, девочка… Я даю тебе сутки. Больше я не выдержу, да и не должен. Мне нужно было приводить голову в порядок, а это невозможно в таком состоянии.

Понемногу звуки и запахи возвращались в мой мир, но ее след горел перед глазами, поэтому несложно было понять, что девчонка не воспользовалась автомобилем. Если бы нужно было ее настигнуть — сделал бы без труда.

— Убежала, — констатировал мой водитель. — Диккенс пошел за ней.

Я повернул голову в ту сторону, где в воздухе таял ее след. Шумно вдохнул, с удивлением замечая нежный аромат каких-то цветов. Кажется, от куста, усыпанного розовыми цветочками, росшего на ближайшей клумбе. Как давно я не чувствовал ароматов? Только запахи — безликие, механические, полезные и не очень. Улица немного расплывалась перед глазами, дрожала светом ночных огней, заставляя слезиться глаза.

— Поехали, — скомандовал глухо и дернул ручку автомобиля.

В салоне достал пачку сигарет из пенала между сиденьями.

— Домой?

— В офис, — извлек зажигалку из пачки вместе с сигаретой. Давно не курил.

Не до отдыха было сейчас. Я планировал раскидать перед глазами детали того, что случилось прошлой ночью, изучить записи и отчеты. Это как раз займет время до утра. А потом возьму пару дней отдыха — изматывающего, полного удовлетворения своих похотливых инстинктов и, уверен, беготни по двум уровням моей квартиры. Буду заглаживать и зализывать вину на каждом сантиметре ее кожи, хочет она того или нет.

Офис встретил унылой тишиной… и запахом кофе. Майк вышел из соседнего кабинета:

— Пересмотрел камеры. Тебе оставил персональные отчеты погибших. Как ты и просил.

— Хорошо, — кивнул и направился к себе.

— Как прошло?

Я усмехнулся, усаживаясь:

— Сбежала.

— Да ладно?! — восхищенно усмехнулся Майк. — Позволил, небось.

— До завтра. Как раз поработать ударно.

— Не хочу расстраивать…

—Вот и не надо, — клацнул я по клавиатуре, запуская систему.

— …звонил твой отчим.

Я скрипнул зубами. Адвокат ему, конечно же, уже донес все. Я не отчитывался еще — не до него было. Да и не в приоритете он.

— Сказал, если ты не появишься лично у него завтра, то он приедет на работу.

— Пусть едет, — сощурился я на экран. — Думает, я не сделаю его пропуск временно недействительным?

— Обидится…

Но я уже не слушал — ушел с головой в работу и отчеты. Имя погибшего Стивенса напомнило, что есть один важный вопрос.

— По ребенку Стивенса решили с компенсацией?

— Не слышал. Да и не единственная это проблема. Он все равно переходит на попечение Клоувенса, а компенсация ляжет на счет, поэтому и не торопятся.

— Черт…

— Ребята были у него. Он говорить перестал. Отправили в психиатрическое пока.

Я прикрыл глаза, опускаясь лбом на кулак. В тишине кабинета ничто не мешало закопошиться под кожей собственным воспоминаниям…

Я почувствовал, когда отца не стало. Мне тогда будто сердце вынули, я перестал дышать почти, хватался за грудь… А потом отпустило. Будто кто выдернул изнутри что-то важное, и пустота заполнилась болью. И только через много лет — тишиной. У этого ребенка все это впереди…

— Можно к нему будет?

— Правда хочешь?

Я дал взглядом понять, что не стоит мне задавать подобные вопросы, и вернулся к монитору:

— На утро реши.

— Хорошо.

И я надел наушники, чтобы внимательно вслушаться в происходившее в заброшенной пекарне, где мы вчера устраивали облаву. Час за часом я буравил взглядом одну точку на столе, сдавливая карандаш между пальцев. Лист был почти пуст на временные отметки — так, пара непонятных фраз для расшифровки и очистки от помех…

А вот перед первыми выстрелами отчетливо слышался крик. Могло показаться, что это просто мат, но я все равно пометил временной отрезок и поставил в приоритет для расшифровки.

Когда оторвал взгляд от монитора, над городом уже светало. Очертания каменного квартала смешались в какую-то грязь. Я откинулся в кресле, теряя концентрацию, и в голову снова полезли мысли о журналистке.

Странно — нервы не дрогнули, горло не сдавило от сухости и жажды, но из груди вырвалось требовательное и взвешенное рычание: «Моя». Видимо, гормоны поутихли, наконец. Желание из одуряющего и смертельно опасного стихло до терпимо тлеющего. Голова стала, наконец, абсолютно ясной.

Глянув на диван, я не нашел на нем Майка, зато на краю стола стояла чашка с кофе. Потрогал, убедился, что он безнадежно остывший.

Было в этом утре что-то особенное — последний день прежней жизни. Странно, что не было никаких сомнений по поводу Донны. Я ведь не обществу вызов бросал, а себе самому прежде всего. Не нашел времени выбрать — зверь выбрал за меня. И неплохо так выбрал, надо сказать — девочка идеально соответствовала моему вкусу. В меру зубастая, дерзкая, заводная… И мордашка с фигурой — загляденье. Немного травмированная, но живая. А не все эти идеальные до ряби в глазах самки, которых то и дело натравливал на меня отчим. Страшно было представить, что на какую-то из них сделал бы стойку, но зверь ни разу не подставил — уносили ноги с поднятой головой и брезгливой гримасой.

Пожалуй, я даже был рад, что так вышло.

Я прикрыл глаза совсем ненадолго, откинув голову на подголовник… только откуда взялся этот солнечный заяц вдруг на морде?

7

Я ненавижу запах больницы. Несмотря на солнце за окном, тело продирало холодом, стоило шагнуть в безликий белый коридор. Чувствовал себя черной кляксой на белом листе.

— Мистер Харт, прошу, — кивнула мне сопровождающая медсестра, — но, честно, не стоит…

— Я обязательно спрошу ваше мнение, когда оно понадобится, — и я шагнул в открытую дверь.

Ребенка в палате не было — был тигренок. Он лежал на кровати в ошметках пижамы, сложив голову на лапы, и еле заметно дышал.

— Где сосед?

— Обед, — послышалось позади. — А он отказывается есть. Вечером будем капать.

— Можете быть свободны.

Я направился к тигренку. Тот и ухом не повел на мое приближение. Даром что полукровка — чистейший зверь, ни одного изъяна. И занимал всю кровать, хоть не был еще даже подростком в человеческой ипостаси.

— Эрик, — позвал я тихо, замерев в центре палаты. — Мое имя Ронан Харт, я работал с твоим отцом.

Тигренок повернул ухо в мою сторону, но на этом все реакции закончились.

Я никогда не был силен в переговорах, не знал, что сказать сейчас. Что бы я хотел тогда, когда остался, потеряв отца, один? У меня ведь была мать… и дом. Но я чувствовал себя одиноким, потому что был уверен — никому меня не понять, ведь отца потерял только я один.

Я медленно направился к мальчишке, приблизился к кроватям и сел на соседнюю.

— Эрик… ты не один. Тебе кажется, что никого не осталось, но это не так. Твоя гувернантка спрашивает о тебе. Хочет усыновить. Вы с ней, оказывается, уже два года вместе. Она любит тебя как своего ребенка. Если хочешь, я могу помочь быстрее получить ей разрешение на усыновление.

Тигренок вдруг всхлипнул совсем по-человечески и втянул шерсть. Через минуту на соседней кровати ежился взъерошенный рыжий мальчишка. Он перестал дрожать, выпрямился и подтянул к себе худые коленки.

— Да, я хотел бы к Ронни.

— Хорошо. Я позабочусь о том, чтобы вы быстрее встретились.

— Сколько? — в устремленных на меня рыжих глазах было столько надежды, что я скажу «завтра».

— Дай мне несколько дней. Может, неделю. — Видя, как задрожали его ресницы, я присел на корточки у кровати, заглядывая ребенку в глаза: — Эрик, дай мне время. Службам опеки нужно убедиться, что у тебя будет все необходимое для счастливой жизни. А пока Ронни может приходить к тебе каждый день.

— А вы были там с папой? — вдруг спросил он, глядя мне в глаза. Я кивнул. — А почему вы не умерли?

— Так вышло.

— А почему папа умер?

— Папа выполнял свою работу.

— Он сказал, что скоро мы будем вместе, — всхлипнул Эрик.

А я нахмурился. Стивенс работал под прикрытием, он не мог обещать сыну, что вернется.

— Как он тебе сказал?

— Он приходил позавчера ночью домой. — По щеке мальчишки скатилась слеза. — Сказал, что скоро вернется, и мы будем вместе.

Я тяжело сглотнул, прикрывая глаза. Не факт, конечно, но нарушение безопасности моим подчиненным и могло сыграть роль во всем произошедшем.

— Часто вы виделись?

— Иногда, — съежился он. — Не надо было?

— Я не знаю.

Мы помолчали немного, прежде чем я решился напомнить ему о том, что нужно как-то начинать жить дальше:

— Эрик, нужно есть.

— Мне не хочется, — совсем потух он.

— Ты же понимаешь, тебе нужны силы. И Ронни не хотела бы, чтобы ты ослаб. Не давай им повода оставить тебя в больнице — нам будет сложнее тебя вытащить…

Почему ребенок должен сейчас быть сильным — непонятно, конечно. Он должен быть хоть в чьих-то заботливых руках, а не здесь. Майк сказал, что Ронни произвела на него хорошее впечатление. А еще она человек, и мне предстояла новая бойня с властью. Но мне не впервые. Надо будет встретиться с женщиной и лично убедиться, что ребенку будет у нее хорошо.

— А ты придешь еще? — догнал вопрос меня уже у двери.

— Приду, — обернулся.

— Хорошо, — кивнул он решительно.

Медсестра ждала меня в коридоре. Я протянул ей визитку:

— Вот мой мобильный — звоните, если вдруг что-то будет не так. Он — моя личная ответственность.

— Хорошо, мистер Харт, — кивнула она.

Уже на улице я вытащил мобильный и, игнорируя кучу пропущенных, набрал Майка:

— Мне нужно встретиться с сиделкой Эрика.

— Это все понятно, Харт, — бесцеремонно перебил он меня, — но у нас пока есть проблема важнее…

…Даже не думал, что пресса так живо среагирует. Не успел я доехать до здания офиса, машину окружила туча с молниями вспышек фотокамер. И вопрос у всех сводился к одному:

— Господин прокурор, что вы ответите на обвинение Донны Линдон?

Я испытывал смешанные чувства. Хотелось задушить идиотку лично… Но в то же время я восхищался отважной дурочкой. Вот так вот объявить на весь Клоувенс, что я ее изнасиловал — надо отчаяться серьезно. А я ведь и правда это сделал. Она не давала мне согласия, а я не спросил — не соображал в тот момент ничего. Только обстоятельств не отбросить. Трагедия лишь в том, что этой глупостью журналистка сделает больней только себе. И мне нужно постараться смягчить для нее этот удар. Потому что общество ее раздавит.

Я замер перед камерой на вдох, дожидаясь, чтобы эта чирикающая туча угомонилась.

— Донна расстроена тем, как именно произошел мой выбор, — заговорил в первый ткнувшийся в морду микрофон. — К сожалению, сложно было что-то изменить в тот момент… Поэтому вышло, как вышло.

— Вы выбрали Донну Линдон своей парой? — полетел следующий вопрос. Журналисты загомонили.

— Именно. И уведомил ее семью о своем выборе. Надеюсь, Донна примет мое предложение.

— Что же заставляет девушку подавать против вас иск?

— Она не может испытывать притяжение пары, поэтому ей было очень тяжело пережить мои вынужденные действия в ее отношении…

Я подбирал каждое слово, глядя в камеру. Представить, что она сидит где-то на том конце и смотрит мне в глаза, было несложно.

8

…Оповещение о нем ждало меня в почте, когда вернулся в кабинет. Но не успел вчитаться в список оснований для слушания, меня вызвал к себе Спенсер.

— Какого черта это все значит?! — ткнул он мне на новостной канал, вещавший из плазмы о моем обвинении.

— Что вы хотите от меня услышать? — сложил я руки в карманы, останавливаясь между Спенсером и экраном так, чтобы тот не мог видеть новости.

— Куда ты вляпался, Харт? — поднялся он, копируя мою позу.

— Я бы поставил вопрос по-другому — куда меня вляпали.

Он сузил глаза:

— Есть основания подозревать?

— Пока нет. Но я работаю над этим.

— Не над тем ты работаешь. Мне не нужны подобные скандалы в отделе! — указал он за мою спину. — Какого черта ты еще тут, а твоя самка вытворяет черт-те что? Ты хватку потерял, Харт?

— Я дал ей сутки, сэр, — еле процедил через сжатые зубы. — У девочки нет ответа на мою привязку.

— Что? — сморщился он. — Она что, из тех недоразвитых?

Слова покоробили так, будто в тишине кто-то провел когтями по металлу.

— Я бы предпочел, сэр, чтобы в моем присутствии о моей избранной так не отзывались. — Голос наполнился рычанием, а пальцы еле успел сжать в кулаки, пока когти не вспороли ткань брюк.

— Приношу свои извинения, — уселся Спенсер в кресло, хмурясь. — Ты уверен, что тебе это нужно? Я бы подключил связи…

— Не стоит, сэр.

— Харт, я не планирую тебя терять.

— Об этом нет речи.

— Ты берешь себе в пару женщину, которая уже доставляет тебе одни проблемы.

— Я все решу.

— Реши быстрей, — надавил он. — Потому что если увязнешь в личных проблемах, меня это не устроит. Для высшего сословия идеальная пара — не блажь, ты же знаешь.

— Знаю. Но чего стоят мои дела, если делаю их только, пока мне удобно и закон прикрывает? С ней — все против меня. Но это же не значит, что я должен предать свои принципы. Зачем я вам без них?

Спенсер сгорбился в кресле, складывая руки перед собой на столе:

— Хорошо, — кивнул задумчиво. — Иди.

***

Я смотрела на мобильный уже несколько минут, а все еще слышала голос Харта, заблудившийся эхом внутри. «Ты же знаешь, что ты — моя». Эти его слова были сказаны каким-то незнакомым голосом, от которых внутри все пошатнулось и задрожало. Последствия? А если я и правда становлюсь его, просто запоздало реагирую?

Его комментарии прессе я смотрела сквозь пальцы, растекшись по столу.

«…Мне очень жаль, что ей пришлось ощутить на себе все произошедшее иначе, чем это происходит у большинства», — говорил он в камеру, а смотрел мне в глаза. Идеальный сукин сын. Только мне он говорил, что ни черта мне нельзя, когда усадил перед собой на стол. Лицемер.

«…Процент вероятности вашего предпочтения столь мал, что трудно поверить», — прозвучал вполне вменяемый вопрос. Я даже приподнялась над столом на локте.

«Верно. Поэтому я считаю, что мне повезло, и надеюсь, Донна примет мои извинения».

— Хрен тебе, — процедила я.

— Донна, — тихо стукнули в двери, и внутрь прошлась секретарь Лавера, — еще три приглашения на интервью.

Всем видом она выразила пренебрежение. А это только секретарь босса. Что же там за окном творится? Отец обрывал трубку уже два часа, но я не могла с ним говорить. Мама написала только сообщение, что примчится по любому звонку. Лучше бы, наверное, она тоже злилась. Вилма бросилась коротким «Наберу позже». Со всех сторон, будто камни, в меня летело чужое мнение, до которого мне обычно не было дела.

Но раньше я не оставалась один на один против всего мира.

Плевать. Я все равно выскажу все, что думаю, об этом их высокомерии и дискриминации! Может, Харт лишний раз задумается, что не стоит со мной связываться — проблем не оберется.

С прямой спиной и поднятой головой я прошла в кафетерий, чтобы испробовать на прочность свои «доспехи». «Доспехи», кстати сказать, кроме внутренней уверенности, отражались и на внешнем виде — узкое черное платье в обтяжку, широкий деловой ворот, белая блузка с длинным рукавом и лодочки на шпильках. Я редко прибегала к «костюму женщины», но сегодня был тот самый день, когда нужно было обозначить себя на женской территории всеми лапами.

Когда шла с кофе обратно, мне, наконец, позвонила Вилма.

— Ну и творишь ты! — послышалось возмущенное в трубке. — Донна! Я же просила ничего не делать!

— И пойти в лапы к Харту, — я сбилась с шага, так ощутимо что-то дернуло внутри. — Вы прекрасно знаете, что никто потом меня уже не вытащит из них.

— Был шанс. Небольшой. А теперь ты его уничтожила.

— Вы будете меня защищать? — остановилась я напротив лифта, бросив взгляд на настенные часы в холле.

— Конечно. Хоть теперь это и бесполезно.

— Зачем вы мне это говорите?! — возмутилась я. — Вы — которая на собственной шкуре знает, что такое находиться в неравном союзе?!

— Именно в этом союзе я научилась ждать, Донна. Рассчитывать и выжидать, а не кидаться ради того лишь, чтобы раззадорить зверя еще больше. Харт не позволит себя дергать за усы — с ним можно было сделать только один удар и наверняка. Ты проиграла, потому что сделала глупый никчемный выпад. Ну, мяукнешь ты один раз во всеуслышание, что жизнь несправедлива. Завтра о тебе уже не вспомнят, а ты будешь стоять на коленях перед прокурором и выполнять все его приказы!

— Знаете, Вилма, я думаю, что более не нуждаюсь в ваших услугах! — задохнулась я гневом.

— Нуждаешься. Еще как. Потому что проигрывать тоже нужно уметь. Я буду вовремя, — и она отбила звонок.

А я едва не разлила кофе, стиснув стаканчик в руках. Ну конечно, ей, может, и не привыкать использовать свое тело в стратегическом планировании. А мне тяжело принять такой «первый раз» как должное!

Нет, я не хранила себя для кого-то особенного. Хотя… а почему нет?

Участь породистых, но не нашедших пару, не хуже тех, кто ее нашел — можно выбрать самому. Таких пар тоже немало. А когда в них появляются дети, уже можно вообще ничего не опасаться — даже внезапная истинная не вырвет мужчину из такой семьи.

9

Стало жарко и невыносимо душно, будто меня сунули головой в духовку. Взгляд зверя переливался золотом, когда он глянул на меня исподлобья. Солнечное сплетение затопило адреналином, и он пошел гулять по телу, рисуя под кожей узоры мурашками. Мне показалось, я упаду сейчас в обморок от такого темного внимания зверя.

— Простите, — мотнула я головой и бросилась по коридору в поисках уборной.

Та обнаружилась за углом, и я влетела в нее, забыв закрыть за собой двери. А зря. Те угрожающе щелкнули замком за спиной, когда я только включила холодную воду в кране, и в отражении зеркала нарисовался Харт.

— Не чувствуешь ничего, значит, — прорычал, усмехаясь с издевкой. Я обернулась, вжимаясь в раковину, завороженно глядя, как он снимает пиджак и бросает его на корзину. — Кого ты тут сегодня собралась убеждать, что твоя привязка ко мне не работает? — угрожающе приближался он, а в глазах горел голод.

Когда он подошел вплотную, я почти не дышала.

— Не надо…

— Не надо мне врать, — зарычал, хватая меня за шею и дергая к стенке. — Ты скулишь и умоляешь тебя отпустить каждый раз, как оказываешься в моих руках… — Он медленно склонился к моему лицу, глядя в глаза. — Сутки кончились. Я не дам больше.

— Отпусти… — прошептала, с трудом выдерживая его взгляд.

— А не то что? — низко прорычал он, почти касаясь губами моей скулы. И вдруг вжался лбом в мой висок, шумно втягивая воздух. — Я, может, и заслужил все то, что ты со мной делаешь… — Когда он тяжело сглотнул, я прикрыла глаза и задрожала под давлением его жестких пальцев. — Но я не говорил, что буду терпеть.

И он рванулся рукой мне под платье.

А мне показалось, я дернулась от него прочь. Но в следующий удар сердца нашла себя парализованной в его руках. Он жестко развернул к себе задом и прорвался в трусы, безжалостно запуская руку между ног. Вторая сдавила грудь. И все — меня прежней не стало. Как не стало зеркала, раковины, в которую пыталась вцепиться, отдаленного гула голосов где-то за запертыми дверьми. Остался только Харт. И его приказ подчиниться… или сдохнуть. По крайней мере, мне показалось, что я не выдержу всего, что он со мной творил.

В глазах сверкнуло, спину выгнуло дугой, и я оказалась на его плече затылком. Стук пластиковых пуговиц с ворота рубашки о раковину оглушил, но тут же потонул в бархатном требовательном рычании зверя. Чувствительная кожа оголенной груди загорелась от его жадного сжатия.

Мне казалось, меня тащит под воду, и я держусь за Харта, лишь бы сделать еще один жадный глоток… но неизбежно захлебываюсь.

— Рон… — выдыхаю хрипло, но он уже не слышит.

По коже шеи скользит его шершавый горячий язык, и я только успеваю задержать дыхание, как в грудь бьет волной, сметающей на своем пути все — мысли, страх, чувства… Остается одно — желание отдаться. С потрохами, кожурой и косточками — без остатка. Когда я чувствую его член между ног, немного трезвею, но только на один вдох. Успеваю увидеть нас в отражении зеркала, и от этой картины хочется зажмуриться… или подсмотреть снова? Но все снова теряет смысл, когда он преодолевает сопротивление, причиняя боль, и вжимается в мои бедра…

Мне казалось, что до этого момента я была в аду? С губ сорвался смешок… и следом стон. И еще один… Харт двигался медленно… невыносимо медленно… будто вслушивался… в нас? Или растягивал… удовольствие? Наказание? Утоление? Все сразу. Я встала на носочки, пытаясь сбежать, но он рывком вернул меня к себе, и я снова захлебнулась от концентрации звериного голода. А следом — задергалась от подступающей разрядки.

— Раз, — усмехнулся он в висок, двигаясь все быстрее — тащил в новый омут.

— Рон… — задыхалась я, вздрагивая от каждого его движения.

Анестезия токсина отпускала слишком быстро, и все происходящее стремительно оборачивалось пошлым, откровенным и грязным.

Харт вжал в себя сильней, болезненно стиснул пальцы на горле и задвигался быстрей. И я предпочла задохнуться от новой волны чувственной капитуляции, отсрочив свое полное моральное уничтожение.

— Два… — приказал он…

…и я послушно кончила снова. Только на этот раз меня будто собрало по частям и заставило ощутить себя в полной мере в единственно правильном месте, словно я была создана для него — в руках Ронана Харта, прижатая к раковине с оголенной задницей, разодранной горловиной рубашки и голой грудью.

Первым я ощутила холод под ладонями — каменная стойка раковины. Потому что все остальное тело горело и таяло от тягучей наполненности. Судорожно всхлипнув, я передернула плечами, и стало холодно — Харт отстранился. Но, к счастью, ненадолго.

Потому что мое сердце едва не остановилось от мысли, что меня просто наказали. Я боялась пошевелиться. Казалось, реальность сразу же врежется в меня острыми углами.

И когда между ног снова оказались его руки с бумажным полотенцем, я дернулась. И следом зеркало чуть не рассыпалось от злого рычания, а мои трусы треснули в руках Харта.

— Ненормальный! — заорала я. — Не трогай меня!

— Еще бы! — схватил меня за шею, притягивая к себе. — Поэтому хватит провоцировать! Я буду трогать, тебе ясно?! Везде, всегда. Я. Буду. Тебя трогать!

Концентрация похоти оказалась слишком крепкой для такой маленькой комнаты, и та снова угрожающе поплыла. Я все еще стояла разодранная между моим и его миром, между ним и раковиной. Но уже ненавидела… и с каждым вдохом все сильней, до воя. Потому что теперь… как мне появиться на заседании?!

Только Харта это не беспокоило. Он уже звонил Прайду:

— Да. Бери ее адвоката и идите к судье. Нас не будет. Да, полюбовно. — Яростный взгляд на меня: — Подпишет.

— Я ничего не подпишу, — тяжело выдохнула я.

Харт убрал мобильный и угрожающе сузил на мне глаза. Такой же растрепанный и плохо соображавший, как и я.

И, наверное, надо было заткнуться… Но, кажется, стало поздно.

Я хотела достать до дна в этой его бушующей глубине. Не знаю зачем, но мне было важно его нащупать — оно ведь должно быть где-то.

10

Это был первый раз, когда она подчинилась. А мне захотелось хлопнуть дверью так, чтобы та отвалилась к чертям. А потом забить насмерть свою грушу в спортзале. И не было никакого удовлетворения… Я думал, когда Донна окажется в руках, что-нибудь станет легче — ни черта. Все становится только сложнее.

— В клинику на Парсонс, — кинул я водителю.

А взгляд то и дело прикипал к зеркалу заднего вида. Донна сидела, застыв. На шее — воспаленное пятно моей метки, скулы напряжены, взгляд влажный. Может, мне и правда оставить ее в покое? Я разве смогу ее ломать вот так каждый раз? Ее тело отвечает — да, и привязка будто есть, но сама она упирается. А отпустить? Смог бы? «Нет», — рыкнул зверь.

Нет значит нет.

Прайд позвонил, когда мы уже подъезжали к больнице.

— Ее адвокат оказалась умней — подписала полюбовное.

— Хреновый адвокат. Я бы тебя уволил за такое, — рассеяно мазнул взглядом по зданию клиники.

— Я бы не расстроился, — усмехнулся он. — Лишь бы гонорар выплатили. А дело считается закрытым. Ваша экспертиза у вас на почте — с ней все идеально.

— Насколько идеально?

— Как по учебнику, глава «Основные доказательства состоявшейся связи у мужчины».

Я вздохнул:

— Ее экспертиза в главу вряд ли будет включена, да?

— Да. Единственное, от нашего эксперта они отказались. Но это уже и не важно. Вы же и так все знаете — она ничего не может чувствовать…

Я снова глянул на Донну в зеркало — она как раз могла.

— …Вам осталась работа с прессой. И я уже взял ее на себя — в больнице вас ждут. Я же правильно понимаю — спасаем репутацию вашей избранницы?

— Именно.

— Я пришлю материал на согласование.

— Спасибо.

— Удачи, мистер Харт.

Когда мы припарковались у входа, уже темнело. Я подал Донне руку, и она снова удивила — схватилась за нее. Черт пойми эту женщину.

— Давай обсудим, чего хочешь? — не позволил ее ладони сбежать, когда Донна встала ногами на мостовую.

Дергаться не стала. Правда проиграла?

— Пока не знаю, — послушно шагала рядом. А я залипал взглядом на ее ступнях в туфлях на шпильке. — Что ты тут собрался выяснять?

Она обвела хмурым взглядом холл клиники.

— Нужно ли тебе лечение или другая помощь после того, как я тебя присвоил.

Я мягко потянул ее к стойке.

— Совесть мучает?

— Грызет.

— Пока что грызешь только ты меня, — соблазнительно злилась она, передергивая плечами.

— Я не откажусь, если погрызть захочется тебе, — попытался притянуть ее ближе, но она уперлась:

— Ты даже не дал мне время себя в порядок привести, — вырвала руку, сверкая гневным взглядом. — И вон… Уже снова становишься центральной фигурой светского скандала.

Я только повернул голову туда, куда она показывала, и сразу увидел журналиста за стеклянной стеной. А быстро Прайд работает, молодец. Не сообщать же прессе, что Донна просто так передумала. Нет, мы будем показывать правду. Она останется «храброй девочкой», бросившей вызов «безжалостному беспринципному прокурору». Хотел ли я ее завоевать этим? Нет. Мне просто хотелось перестать делать ей больно.

Но я не перестану.

— Волнуешься за меня? — оскалился.

Она захлопнула свой очаровательный рот и развернулась к стойке регистрации:

— Что мне говорить? — прорычала, гневно сопя.

— Мы к доктору Верду. Харт, — сообщил я представителю персонала и снова взял Донну за руку.

Она все еще куталась в мой пиджак, и так легко было представлять ее голой под ним в одних умопомрачительных туфлях, что мне самому вдруг стало непонятно, что я тут с ней делаю.

— …Что хочешь на ужин? — поинтересовался в лифте, буравя кнопки взглядом.

Но запах секса и искрящего противостояния, запертый в коробке метр на метр, ни черта не делал мой вечер легче. Донна пахла мной, кровью и собственным одуряющим запахом. Настоящая здоровая самка слышала бы это и понимала, к чему все. Но эта вела себя как слепой котенок. Дикий к тому же.

— Стейк.

— И чем ты собралась испортить мою жизнь? — усмехнулся.

— Думал, объявлю голодовку? — вздернула она бровь, глянув на меня.

И в этом взгляде явно скользнуло удивление. Чувствует что-то?

— Объявишь — вряд ли. Но в то, что просто перестанешь есть, я бы поверил.

Лифт открылся на этаже, и я нарочно выпустил ее в пустой коридор вперед, чтобы любоваться ногами. А она шла, не зная, туда ли идет, но не задавала вопросов. Я ее не победил и не переиграл. И мне она не сдавалась.

— Ты насмотрелся? — остановилась перед дверью в конце коридора.

— Нет, но нам еще в другую сторону идти… — я перехватил ее под руку. — …после осмотра, — и открыл двери кабинета.

— Я сама, — вывернулась она посреди кабинета.

Доктор поднялся от стола у окна и кивнул мне:

— Мистер Харт…

— Док, — поприветствовал его и представил спутницу: — Донна Линдон, ваша пациентка. — Она как раз делала вид, что ее очень интересует шедевр экспрессионизма на стене. — Нужно убедиться в том, что я не навредил…

— Мог бы спросить меня, — перебила раздраженно, повернув ко мне голову. — Не навредил. Ты вообще будто каждый день кого-то лишаешь девственности…

Верд усмехнулся профессионально — одними глазами. Я же слишком ярко скрипнул зубами, давая понять, как качественно она меня доводит.

— …А весь анамнез можете собрать в выпуске новостей, — добавила Донна уже врачу, гордо задирая нос.

— Можешь идти, — кивнул мне Верд.

Только она сразу же сжалась и сгорбилась в отражении стеклянного шкафа, когда думала, что я уже не вижу.

***

— Я не хотела бы перед вами раздеваться.

Я не скрещивала руки на груди, не угрожала тоном — просто жалко проблеяла, ежась и надеясь, что меня услышат. Этот вечер, казалось, стер все «до», и я не понимала, что будет «после». И все это — на виду у всех.

— Хорошо. Я понимаю, — учтиво кивнул доктор. — Позволите себя осмотреть моей ассистентке?..

11

И только тут спохватилась, что надо маму как-то успокоить:

— Слушай, а он даже ничего. Не думала, что он возьмется сглаживать новости после моего заявления. А еще он в суде…

Говорить стало тяжело — зря я начала это вспоминать.

— Что? — насторожилась мама.

— Ну он… я думала, он меня там раздавит, — посмотрела ей в глаза, а сама видела перед собой взгляд прокурора и чувствовала дрожащие пальцы на щеке. — А он… спрятал.

Я думала, что вру ей сейчас. Но маме врать никогда не выходило. А она почему-то верила. Притянула меня к себе и обняла:

— Ладно… будь взрослой. Но если что — я всегда тебя жду.

— Да.

Мы взялись за руки и пошли к лифтам. Харт ждал, стоя у окна, и я снова поймала себя на том, что он меня завораживает.

— Мистер Харт, — позвала мама, и он тут же обернулся. — Мы с Донной поговорили, она сказала, что готова принять ваше предложение. Но я хотела бы дать понять, что одно ее слово — и я заберу ее.

Харт вскинул голову, свысока глянув на мою мать, потом перевел взгляд на меня:

— Я вас понял.

И все. Никаких заверений или обещаний, которых не сможет выполнить.

***

Из клиники мы уехали на другом автомобиле — изворотливом и дерзком, более подходящем прокурору. И, конечно, Харт вел сам. Когда мы въехали в тоннель, я схватилась за ручку двери и влипла в сиденье, раскрыв в страхе глаза.

— Не любишь скорость?

Я только мотнула головой, и он тут же перестроился в соседний ряд:

— А так?

— Ты правда собираешься под меня подстраиваться? — повернула к нему голову.

Не ожидала, что в новую жизнь меня потащат на такой скорости и в такой машине. Думала, что это будет похоронная процессия на его пафосной рабочей тачке, чтобы все успели потыкать пальцем в идиотку-неудачницу, не разглядевшую своего счастья.

— Я собираюсь попробовать, — серьезно ответил он. — Тебе не нравится?

— Это нервирует, — отвернулась я на дорогу.

— Почему?

— Ты обещал запереть меня в камере, если не сдамся тебе. И был уверен, что ума у меня не хватит тебе противостоять.

— Мне хотелось тогда тебя запереть — да, — усмехнулся он хищно. Я уставилась на его профиль, но он не принял борьбу взглядов. — Да и сейчас хочется.

— Что? — сузила я глаза.

Автомобиль как раз остановился, и красный рефлекс от светофора затанцевал злостью в его глазах, когда он посмотрел на меня.

— Ты — моя зависимость. Сейчас. И меня это не устраивает.

— А меня-то как не устраивает! — Я утроилась так, чтобы видеть его. Думала, мы начали разговаривать. — Ты видел результаты своей экспертизы? Просто я не успела. Сегодня твой адвокат должен был предоставить их во время слушания.

— Видел, — помрачнел он.

— Мы не можем быть с тобой парой, Харт. Так не бывает.

Но он не ответил, зло сузив глаза. Разговор оказался коротким…

…Через двадцать минут езды по тоннелю шумный деловой центр с высотками остался позади, а впереди на фоне темнеющего неба показались черные силуэты гор.

Маунтин Вэллей — один из самых престижных районов Клоувенса. Дома тут построены в скалах — потрясающие виды, воздух и роскошь. И я даже не удивилась, что извилистая неосвещенная дорога, прорубленная в горном массиве, увела нас гораздо выше основных кварталов района — самое место для такого, как Харт.

Его дом оказался самым последним. Массивные деревянные ворота разъехались в стороны, и автомобиль въехал под кроны деревьев на вымощенную камнем дорожку. Загорелись фонари вокруг площадки и мягко подсветили путь наверх. Харт хлопнул дверцей и обошел машину, чтобы помочь выйти и мне.

— Скажешь, что тебе сегодня понадобится — закажу доставку, — сообщил деловым тоном, когда я замерла у машины. — Завтра отвезу тебя собрать вещи из квартиры. Пойдем, — и он шагнул на дорожку.

— А у меня что, больше других дел нет? — не двинулась я с места.

Он обернулся, смерил меня взглядом, задержавшись им на ногах:

— Пока — нет.

— Сам будешь решать?

— Пожалуй.

— А если я не согласна?

— У тебя медовый месяц.

— Я не выходила замуж.

— Имеешь все шансы.

Он шагнул ко мне, и я снова не выдержала — попыталась отшатнуться. Но он не позволил — обхватил за талию, притягивая к себе:

— Хочешь побегать от меня? В этих туфлях? — оскалился, заглядывая в глаза. — Я даже дам фору.

— Это все твои желания, — уперлась ладонями в его грудь.

— А что хочешь ты, кроме как заявлять о своих желаниях? — сузил он глаза. В полумраке они переливались золотыми бликами. — Правда хочешь работать на это новостное агентство? Ползать по крышам и падать на голову моим оперативникам, рискуя сломать шею? Или это все, что тебе осталось?

— Думаешь, я на самом деле хочу залезть породистому коту в штаны и устроиться потеплее? — усмехнулась презрительно.

— С твоим дурным характером тебе в последнюю очередь стоит отказываться от такого тыла, — вдруг прорычал он, вскидывая руку так неожиданно, что я вздрогнула.

Но он просто стянул резинку с моих волос, распуская их по плечам.

— И как я без тебя жила все это время…

— Если ты не заткнешься, я трахну тебя прямо тут.

От его хриплого шепота дрожь прошла волной по телу, и ноги задрожали. Самое паршивое — я велась. На его силу, требование подчиниться и дать все, что захочет…

— Пусти, — мотнула головой.

Спустя два тяжелых вдоха он выполнил мою просьбу. Когда выпустил, я сама метнулась к дорожке, ведущей наверх.

Лучше заткнуться. Хотя бы на время.

Дорога оказалась вымощена камнями, и, подвернув ногу на третьем шаге, я снова оказалась в руках Харта. Но он не стал ерничать по этому поводу — подхватил на руки и понес молча.

Подъем оказался небыстрым. Или в его руках удлинился вдвое. Я старалась не дышать и не ерзать, застыв взглядом на его напряженном профиле. Он принес меня на площадку перед домом и поставил в ее центре, но тут же взял за руку:

12

Я замерла от его слов, а он вытащил мобильный, глянул на экран и вышел из кухни. Вернулся пару минут спустя с пакетами, один из которых вручил мне:

— Я так и думал, что мы вряд ли договоримся о необходимом тебе, но если ты что-то придумаешь еще — только скажи. — И он отвернулся к остальным пакетам. — Хочешь в душ? Пока я накрою на стол.

— Хочу, — глупо пролепетала я.

— По лестнице поднимаешься, дверь слева.

Я взяла пакет и пришибленно направилась в указанном направлении.

За панорамной стеной гостиной отрывался умопомрачительный вид на ночной квартал и звездное небо. Клоувенс мог бы быть раем: с одной стороны горы, с другой — океан. Для кого-то он и был им.

Расставшись с пиджаком Харта, я повесила его на ближайшее кресло и поднялась наверх. Вряд ли тут был подвал, предназначенный для несговорчивой истинной. Мне тут нравилось, и пространство дома лишь немного вибрировало тревожным ожиданием. Было ощущение, что Харт арендовал этот дом. Или его строил кто-то другой. Даже в ванной часть стены оказалась стеклянной, создавая впечатление открытости всем ветрам.

В пакете обнаружилось много всего — хватит продемонстрировать господину прокурору, сколько места может занимать в ванной постоянная женщина. На дне обнаружилась длинная толстовка телесного цвета. И никакого белья. Харт будто обещал тепло и надежную защиту, но давал понять, что я буду голой и доступной для него.

— Сволочь, — с чувством выдохнула я и принялась сдирать с себя платье.

Чувствовала себя странно — потерянной и будто замершей в ожидании бури и нового всплеска военных действий. То, что это вот-вот произойдет, сомневаться не приходилось. То, что сейчас происходило между нами — это забег между срывами. Он отпускал недалеко и ненадолго, чтобы броситься и вырвать очередные доказательства моей принадлежности ему…

Но бежать больше некуда.

Харт ждал все с тем же бокалом вина и все там же — у столешницы. Только взгляд стал темней, когда встретил меня у границы света.

— Садись, — кивнул на стул и шагнул ко мне, чтобы развернуть замотанный в фольгу стейк на моей тарелке. — Еще вина?

— Да. — Я взялась за нож и вилку, но не испортить ему аппетит не смогла: — И когда я заслужу трусы в твоем доме?

Он сел напротив, но даже взгляд на меня не поднял:

— Тебе холодно?

— Мне унизительно, — нахмурилась я и беззастенчиво отрезала кусок мяса.

— Ты понятия не имеешь об истинных отношениях, да, Донна?

— Ты проницателен, — кивнула я, нагло жуя.

— Я бы не стал тебя унижать, — мягко улыбался он, приглушив жажду во взгляде. — Просто хочу, чтобы ты поняла — ты вся моя. В трусах или без трусов.

— Диктуешь свои правила, — взялась я за бокал.

— Нет, — усмехнулся он. — Наказываю. Немного. Не бегала бы ты от меня — сидела бы сейчас в трусах.

— В камере?

— На моих коленях. — Он сложил локти на столе, хмурясь. — Тебе плевать на мои извинения. Кажется, упиваешься жалостью к себе.

Я тяжело сглотнула и облизалась:

— Жалость к себе ни при чем. Ты не понимаешь, что после того, что ты сделал, ничего между нами невозможно.

— То, что я сделал, происходит регулярно между такими, как ты и я, — начал он жестко, чеканя каждое слово. — Это — норма для народа, которому ты принадлежишь. Детали — всего лишь стечение обстоятельств, которых бы я никогда не допустил, если бы мог. Но ты полна решимости сделать меня главным козлом отпущения за все твои несчастья. — Он сделал паузу на злую усмешку: — Не выйдет, Донна. Не моя вина в том, что ты бракованная.

Его слова упали тяжелым камнем куда-то в душу, будто его мнение вообще может что-то значить для меня.

— Я не одна такая, зажатая между законами твоего общества и реальностью, которую эти законы не замечают! — медленно поднялась я, тяжело дыша.

— Ни черта ты не зажатая, — зарычал он. — У зажатых нет выбора.

— Я помню твой выбор, — сжала кулаки я. — Запихни его себе под хвост!

Я оттолкнулась от стола и бросилась в гостиную. Но уже на середине комнаты Харт догнал и перехватил поперек ребер одной рукой и сжал на горле другую. Пара его стремительных шагов, и я оказалась лицом у окна, а он задрал толстовку и рванулся рукой между ног...

Я рычала и извивалась ровно до той секунды, пока он не впился зубами в шею — болезненно, со злостью. Ужас ударил холодом в солнечное сплетение, но его тут же смело горячей волной дрожи от его жесткой ласки. Я вскрикнула, привычно захлебываясь эмоциями, которые вызывал Харт, и даже не дернулась, когда он резко стянул с меня толстовку, развернул к себе и подхватил под бедра, вынуждая схватиться за него.

Пара свободных вдохов между окном и диваном ни черта не привели в чувства. Харт усадил меня на себя и притянул за шею.

— Ненавижу тебя, — прорычала прежде, чем он смял мои губы своими.

Поцелуй быстро обернулся жгучим укусом. Я взвизгнула от стремительного рывка и оказалась вжатой животом в спинку дивана. Харт прижал собой, не давая дернуться, его рубашка полетела на пол моим белым флагом. Звук рычания и борьбы наполнил гостиную. Я выпутывалась — он запутывал крепче, не спеша снова кусаться и наказывать. Да и не надо было — я брыкалась уже без пользы, будто только чтобы больше увязнуть в нем. И когда он намертво вжал меня между собой и мебелью, безжалостно засадил в меня член без прелюдий и нежности. Кажется, ненавидел не меньше. Но неожиданное признание в обоюдной ненависти оказалось таким своевременным, что мы оба замерли. Я почувствовала, как он дернул брюки ниже и медленно вернулся в меня, обреченно вжимаясь лбом в затылок. Самое время было признаться, что мне невыносимо… хорошо, плохо, остро… не знаю. Я схватилась за спинку дивана и застонала от его подчиняющего движения.

— Больно? — хрипло потребовал он.

— Нет, — мотнула головой.

— Доводишь, сучка, — прорычал и задвигался быстрей и жестче, до звонких шлепков.