Наследник для моего врага

ПРОЛОГ

ПРОЛОГ

БАЙРАН

— Она идеальна. Посмотри, Байран, какая пара!

Голос моего пиар-директора, Святослава, сочился патокой, будто он пытался продать мне не просто выгодный альянс, а билет в рай. Я лениво скользнул взглядом по экрану планшета, который он держал передо мной с благоговением ювелира, демонстрирующего редчайший бриллиант. Его пальцы в идеально отглаженных манжетах слегка подрагивали от возбуждения.

На глянцевом фото застыла Яна Ветлицкая.

Белокурый ангел с глазами матёрой хищницы, умело притворяющейся ланью. Идеально уложенные платиновые волосы, холодным водопадом спадающие на плечи. Безупречный макияж, вылепивший из её красивого лица безжизненную маску. Платье от кутюр, облегающее точёную фигуру так плотно, словно было второй кожей. Она улыбалась в камеру, но улыбка не касалась её холодных, расчётливых глаз цвета выцветшего неба. Идеальная дочь. Идеальная кукла. Идеальный трофей.

Идеальный инструмент для моей мести.

— Статья вышла во всех ведущих изданиях, — продолжал щебетать Святослав, листая виртуальные страницы с такой скоростью, что изображения смазывались в цветные пятна. — «Слияние титанов: Байран Штольц и Яна Ветлицкая объявляют о помолвке». Публика в восторге. Акции обеих компаний уже поползли вверх в ожидании новостей. Твой рейтинг доверия взлетел до небес. Ты теперь не просто акула бизнеса, ты — респектабельный жених, создающий династию. Понимаешь? Ди-на-сти-ю!

Я молчал, глядя на её лицо, на котором было больше стараний стилиста, чем живых эмоций. Семь лет. Семь долгих, выжженных дотла лет я шёл к этому дню. Семь лет слово «месть» горело раскалённым клеймом на моей душе, отравляя каждый вдох, каждый успех, каждую ночь. Оно стало моим топливом, моей религией, единственным смыслом. Я просыпался с этим словом на губах и засыпал с ним же, чувствуя его горький, металлический привкус.

Я помню тот день в мельчайших, мучительных деталях. Душный зал суда, пропахший пылью, дешёвым парфюмом судебных приставов и липким, всепроникающим человеческим страхом. Лицо моего отца, за сутки превратившееся в серую пергаментную маску, сквозь которую проступали кости черепа. И лицо его лучшего друга, его «брата», Антона Ветлицкого, стоящего на трибуне для свидетелей. Он не смотрел на отца. Он смотрел в пол, на свои начищенные до зеркального блеска туфли, и методично, слово за словом, вбивал гвозди в крышку гроба их дружбы и в крышку гроба моего отца.

Каждое его слово было ложью. Наглой, продуманной, чудовищной ложью.

«Да, я подтверждаю. Все финансовые операции проходили через личные счета Константина Штольца».

Я видел, как дёрнулось плечо отца, как он вцепился в барьер перед собой, пытаясь устоять на ногах. Он не верил. До последнего не верил, что человек, с которым они делили хлеб и мечты, способен на такое.

Отец не выдержал. Его сердце, огромное, сильное сердце, которое, казалось, могло вынести всё, просто остановилось. Оно разорвалось от предательства прямо там, в зале суда, под гул равнодушных голосов и щелчки фотоаппаратов. А я, двадцатидвухлетний пацан, смотрел на всё это широко раскрытыми глазами и не мог даже закричать. Внутри меня что-то оборвалось, замёрзло, превратилось в острый осколок льда. Я остался один на пепелище. С многомиллионными долгами, с репутацией сына вора, с единственной клятвой, данной на свежей, пахнущей сырой глиной могиле: я верну всё. А потом я заберу у Ветлицких гораздо больше. Я вырву их семью с корнем, как ядовитый сорняк, который отравил мою землю.

И вот, спустя семь лет, я стоял на вершине небоскрёба, в своём собственном кабинете, откуда весь город лежал у моих ног, словно покорённый зверь, распластавшийся в неоновом сиянии. Я вернул себе имя. Я приумножил состояние отца в десятки раз. Я стал тем, кого боятся, кем восхищаются и кого ненавидят. Я стал Байраном Штольцем, владельцем строительной империи «Стоунхолл». И теперь пришло время взыскать последний долг.

Контракт был простым и унизительным для Антона Вeтлицкого. Его компания, некогда процветавшая на костях моего отца, теперь дышала на ладан. Я медленно, год за годом, скупал его активы, перекрывал кислород, загонял в угол, как опытный охотник загоняет раненого зверя. И когда петля на его шее затянулась достаточно туго, я сделал предложение, от которого он не смог отказаться. Последний контрольный пакет акций его тонущей фирмы в обмен на брак. Брак со мной его любимой, блистательной дочери.

Он думал, что спасает бизнес. Наивный, жалкий дурак. Он отдавал мне ключ от своей крепости. Он отдавал мне своё будущее. Он отдавал мне свою гордость. А я собирался взять этот ключ, войти внутрь и сжечь всё дотла, оставив его рыдать на руинах. Брак с Яной был лишь первым шагом. Красивой ширмой, за которой я готовил финальный удар.

— Да, она идеальна, — наконец выдавил я, и голос прозвучал глухо и чуждо. В горле стоял ком из пепла прошлого. Я отвернулся от планшета и подошёл к панорамному окну. Город внизу переливался миллионами огней, но для меня это была лишь карта боевых действий, где каждая светящаяся точка — потенциальная цель.

— Ты не рад? — осторожно поинтересовался Святослав, уловив мои интонации. Он был хорошим специалистом, но совершенно не знал меня настоящего. Никто не знал. Человека, которым я был, похоронили семь лет назад вместе с отцом.

— Радость — слишком примитивная эмоция, — бросил я через плечо, наливая в бокал виски. Кубики льда глухо стукнулись о хрусталь. — Я удовлетворён. План работает.

Я уже собирался жестом выпроводить его, чтобы остаться наедине со своими демонами, как мой взгляд случайно зацепился за галерею мелких фото под основной статьёй. Папарацци. Они засняли меня вчера вечером у входа в «Элизиум», где я ужинал с Ветлицким-старшим, окончательно добивая его и наслаждаясь его унижением. И рядом со мной, случайно попавшая в кадр, застыла девушка.

Секунда. Две. Мир сузился до этого маленького квадратика на экране. Сердце, которое, как я думал, давно превратилось в камень, пропустило удар.

ГЛАВА 1

ГЛАВА 1

ВЕРА

— Веви, умоляю, привези. Я телефон забыла, а мне партнёры должны звонить. Срочно! Это вопрос жизни и смерти!

В голосе моей сестры Яны, как всегда, было столько драмы, что хватило бы на десяток бразильских сериалов, включая потерянных детей, внезапные амнезии и коварных близнецов. Её «вопрос жизни и смерти» обычно колебался в диапазоне между сломанным ногтем и тем, что курьер с новым платьем застрял в пробке.

— Яна, я по уши в дедлайне, который горел ещё вчера, а мой кот решил, что графический планшет — это идеальная когтеточка, — проворчала я, пытаясь оттереть с пальцев ультрамарин, который, кажется, уже стал частью моего ДНК. — Не можешь попросить кого-то из своих… ну, кто там с тобой?

— Я на ужине с Байраном Штольцем, дурочка! — прошипела она в трубку так, словно одно это имя должно было заставить меня бросить всё, принять душ из скипидара и на крыльях лететь к ней. — Ты хоть понимаешь, что это за встреча? Я не могу попросить его принести мне телефон из машины, как какого-то мальчика на побегушках! Это испортит всё впечатление!

Имя «Байран Штольц» ударило под дых, выбив воздух из лёгких. Семь лет. Целая гребаная вечность, за которую это имя из чего-то тёплого, мальчишеского и пахнущего аэрозольной краской превратилось в синоним холодной угрозы, в газетные заголовки, от которых у отца начиналась мигрень, а у матери — истерика.

Бай. Мой личный рыцарь с вечно сбитыми коленками и доброй усмешкой, который учил меня, четырнадцатилетнюю замухрышку, рисовать граффити на стенах заброшенного завода. Тот, кто обещал показать мне океан. Тот, кто видел во мне не странную младшую сестру блистательной Яны, а просто Веви. Художницу. Друга.

И тот, кто в один день просто исчез. Вырвал себя из моей жизни с такой жестокой окончательностью, будто его никогда и не было. Перестал отвечать на звонки и сообщения, а потом и вовсе сменил номер. Я тогда решила, что это я стала для него «плохой репутацией». Что после всего случившегося между нашими отцами он больше не захотел иметь со мной ничего общего. И эта мысль, что он так легко вычеркнул меня из своей жизни, болела все эти семь лет тупой, ноющей занозой где-то под рёбрами. Я злилась на него, обижалась, а по ночам иногда перечитывала наши старые дурацкие переписки и не понимала, как дружба может вот так испариться.

И вот теперь он ужинал с моей сестрой. Какая злая, извращённая ирония.

— Веви, ты меня слышишь? — взвизгнула Яна, возвращая меня в мою крошечную студию, пропахшую терпентином, кофе и кошачьим спокойствием. — Пятнадцать минут! Ресторан «Элизиум». Ключи от моей ласточки под ковриком у входной двери. Давай, шевелись!

Она бросила трубку, не дожидаясь ответа. Ей и не нужен был ответ. Яна всегда знала, что я приеду. Потому что я — Веви, младшая, странная сестра, которая вечно разгребает за ней проблемы.

— Пиксель, мы едем спасать репутацию королевы, — вздохнула я, обращаясь к угольно-чёрному коту, который с видом оскорблённого аристократа взирал на меня с подоконника. Его непроницаемые жёлтые глаза, казалось, говорили: «Проблемы приматов меня не волнуют, но раз уж ты настаиваешь…» — Иначе нас съедят. Вместе с твоими любимыми подушечками с кошачьей мятой.

Пиксель презрительно дёрнул ухом и отвернулся к окну, давая понять, что в этой сомнительной авантюре он не участвует.

Я натянула первые попавшиеся джинсы, заляпанные не только краской, но и, кажется, вчерашним соусом, накинула растянутый свитер, который Уля, моя лучшая подруга, называла «убийцей либидо», и сунула ноги в кеды. В зеркале на меня смотрело растрёпанное чучело с тёмными кругами под глазами и пятном всё того же ультрамарина на щеке. Идеальный вид для того, чтобы появиться у входа в самый пафосный ресторан города. Что ж, пусть Яна пеняет на себя.

Мой старенький «Фольксваген-Жук» по кличке Фыр-Фыр протестующе кашлянул, но завёлся. Дорога до «Элизиума» заняла ровно двадцать минут, за которые я успела мысленно проклясть Яну, Штольца, всю строительную индустрию и себя за бесхребетность. Сердце колотилось в груди с какой-то дурной, тревожной частотой. Увидеть его снова… Спустя столько лет. Что я почувствую? А он? Узнает ли? Или для него я просто младшая сестра девушки, с которой он ужинает?

«Элизиум» сиял огнями, как новогодняя ёлка, проглотившая электростанцию. У входа в безупречных ливреях застыли лакеи, а из распахнутых дверей доносились приглушённые звуки рояля, звон бокалов и запах денег — та самая смесь дорогих духов, изысканной еды и лёгкого снобизма. На парковке блестели хищные силуэты таких машин, что одна их фара стоила больше, чем весь мой Фыр-Fыр вместе со мной и Пикселем в придачу. Я припарковалась на соседней улице, чтобы не позорить сестру ещё больше, нашла под ковриком её ключи, выудила из белоснежного салона «Мазерати» последнюю модель айфона и, сделав глубокий вдох, двинулась к логову зверя.

У входа дежурила стайка папарацци. Видимо, ужин Штольца и Ветлицкой был светским событием года. Я постаралась сделать максимально незаметное лицо и прошмыгнуть мимо них, но Яна, как назло, именно в этот момент вышла на крыльцо, чтобы меня поторопить.

— Ну, наконец-то! — прошипела она, выхватывая у меня телефон. На ней было шёлковое платье цвета шампанского, которое стоило, как три моих годовых бюджета на холсты и краски. Она была похожа на ледяную статую, идеальную и недосягаемую. — Ты почему в таком виде? Будто мусор пошла выносить.

— Потому что я и есть мусорщик, — буркнула я. — Разгребаю чужие проблемы.

Яна закатила глаза, но тут за её спиной распахнулась тяжёлая дубовая дверь, и на крыльцо вышел он.

Байран Штольц.

Время для меня замедлило свой бег, превратившись в густой, тягучий кисель. Я помнила его другим. Высоким, но всё ещё немного угловатым юношей с вечно взъерошенными волосами и смеющимися глазами. Тот, кто стоял сейчас передо мной, был другим человеком. Чужим. Опасным. Высеченным из холодного мрамора и отполированным до зеркального блеска самим дьяволом.

ГЛАВА 2

ГЛАВА 2

ВЕРА

— Веви, чёрт тебя подери, ты хоть понимаешь, что происходит? Включи мозг! Этот твой Штольц не в бирюльки играет! Он тебя сейчас сожрёт и косточек не оставит!

Голос Ули в динамике телефона был похож на рёв истребителя на бреющем полёте — громкий, яростный и не предвещающий ничего хорошего. Я сидела на полу в своей крошечной кухне, обхватив колени руками, и смотрела в одну точку на стене, где от сырости пошёл трещиной старый кафель. Телефон, зажатый между плечом и ухом, казался раскалённым.

— Уль, я не знаю, что мне делать, — прошептала я, чувствуя, как по щекам снова катятся злые, бессильные слёзы. — Мой телефон разрывается. Журналисты, какие-то блогеры, мамины подруги… Отец звонил пять раз, умолял ничего не предпринимать. Яна прислала сообщение из ста пятидесяти трёх восклицательных знаков и угрозой вырвать мои патлы.

— Так, стоп! Соберись, Веснушка! — рявкнула подруга. — Никаких соплей! Во-первых, выпей чего-нибудь покрепче чая. Во-вторых, его пресс-служба всё подтвердила, так? Значит, это не ошибка. Это, мать его, спланированная акция. Вопрос: зачем? Зачем ему ты, бедная студентка с котом-аристократом и машиной-пенсионеркой, когда у него под боком была твоя сестра — идеальная фарфоровая кукла для обложки «Форбс»?

Этот вопрос бился в моей голове, как пойманная в банку муха, с самого утра. Зачем? За что? Я не видела его семь лет. Семь лет, за которые он из друга детства превратился в монстра из страшилок моего отца. И вот теперь этот монстр зачем-то вытащил меня на свет, как фокусник кролика из шляпы, и заставил весь мир смотреть.

— Может, он просто решил поиздеваться над моей семьёй? Унизить Яну?

— Слишком сложно, — отрезала Уля. — Такие, как он, не тратят время на дешёвые водевили. Тут что-то другое. Что-то личное. Ты уверена, что между вами ничего не было? Ну, тогда, в прошлом?

— Мне было четырнадцать, Уль! — всхлипнула я. — Мы дружили. Он был… другим.

— Люди меняются, Веви. Особенно когда их мир рушится. Ладно, слушай мой план. Сейчас ты блокируешь всех, кроме меня. Сидишь тихо, как мышь под веником. А я попробую через своих ребят пробить, что это за хрен с горы и какие у него скелеты в шкафу. Не может быть, чтобы такой кристально чистый был. Нароем грязи — ударим в ответ.

Я что-то пробормотала в знак согласия и отключилась. План Ули был хорош, но внутри всё сжималось от дурного предчувствия. Такие, как Штольц, не оставляют после себя грязи. Они её сжигают напалмом вместе со свидетелями.

Пиксель, мой угольно-чёрный островок невозмутимости, спрыгнул с подоконника, подошёл и ткнулся мне в руку своей бархатной головой. Я запустила пальцы в его густую шерсть, и его мерное, глубокое мурчание немного успокоило бешено колотящееся сердце.

— Что будем делать, мой мудрый друг? — прошептала я, глядя в его умные жёлтые глаза. — Объявлять войну или сразу сдаваться в плен?

Пиксель в ответ лишь громче замурчал и устроился у меня на коленях, свернувшись в тугой блестящий клубок. Его позиция была ясна: сохранять спокойствие и требовать еду по расписанию, а остальное — суета сует.

И в этот самый момент в дверь позвонили.

Негромко, но настойчиво. Два коротких, уверенных звонка, от которых я вздрогнула, а Пиксель недовольно дёрнул ухом. Я замерла, не дыша. Я никого не ждала. Уля была на работе. Курьеры всегда звонили на мобильный.

Звонок повторился. Такой же ровный, методичный. Так звонит человек, который знает, что ему откроют. Рано или поздно.

Сердце ухнуло куда-то в район пяток. Я на цыпочках подошла к двери и заглянула в глазок.

На лестничной клетке стоял мужчина. Огромный, как скала. В строгом чёрном костюме, который, казалось, вот-вот треснет на его широченных плечах. Короткая стрижка, спокойное, ничего не выражающее лицо, светлые, пронзительные глаза и тонкий белый шрам, пересекающий правую бровь. Он не смотрел в глазок, он смотрел куда-то в сторону, но от всей его фигуры веяло такой монументальной угрозой, что мне захотелось забаррикадировать дверь старым комодом.

Я отпрянула от двери, прижавшись к ней спиной. Кто это? Коллектор? Бандит? Хотя, какие у меня долги? Кроме долга перед сестрой за испорченную репутацию…

И тут я поняла.

Это от него. От Штольца.

Паника ледяными иглами впилась в горло. Бежать? Куда? Прыгать из окна третьего этажа? Глупо. Кричать? Кто услышит за толстыми стенами сталинки?

Звонок больше не раздался. Вместо него мой телефон, лежащий на кухонном столе, коротко звякнул, оповещая о новом сообщении. Дрожащими руками я взяла его. Номер был незнакомый.

«Вера Антоновна, откройте дверь. Я не причиню вам вреда. Я приехал по поручению господина Штольца».

Подпись: Демид Соболев, начальник службы безопасности.

Так вот оно что. Он прислал за мной своего цепного пса.

Я глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь. Прятаться бессмысленно. Если он захочет, он вынесет эту дверь вместе с косяком. Я медленно повернула ключ в замке и приоткрыла дверь.

Мужчина, Демид Соболев, повернул голову. Его светлые глаза внимательно, без тени эмоций, осмотрели меня с головы до ног, задержавшись на заляпанных краской джинсах и босых ногах.

— Вера Ветлицкая? — его голос был тихим и ровным, без всякого выражения.

— Предположим, — буркнула я, пытаясь казаться смелее, чем была на самом деле. — Что вам нужно? Автограф для вашего босса? Могу нарисовать ему шарж. Бесплатно.

На его лице не дрогнул ни один мускул. Лишь в уголке глаза промелькнуло что-то похожее на тень усмешки, но тут же исчезло.

— Байран Константинович просит вас проехать с ним для разговора.

— «Просит»? — я скептически изогнула бровь. — Забавно. А если я откажусь? Утащите силой?

— Я бы предпочёл этого избежать, — всё так же спокойно ответил он. — Но приказ есть приказ. Пожалуйста, не усложняйте. Это в ваших же интересах.

Он не угрожал. Он констатировал факт. И от этого становилось ещё страшнее. Я поняла, что выбора у меня нет.

ГЛАВА 3

ГЛАВА 3

ВЕРА

Пустота.

Сначала была она. Оглушающая, вымораживающая, звенящая пустота, которая заполнила меня до краёв после того, как за ним закрылась дверь. Я осталась стоять посреди его стерильного, бездушного кабинета, как забытая на поле боя сломанная кукла. Ноги не держали, и я просто сползла на ледяной мраморный пол, не чувствуя холода. Мир сузился до гулкого стука собственного сердца в ушах и последних, брошенных им слов, выжигавших на подкорке сознания клеймо: «…матерью моего наследника».

Наследник. Не ребёнок. Не человек. Инструмент. Финальный штрих в его дьявольской картине мести.

— Дай мне... время, изучить брачный контракт, — опустошённо обратилась к Барану я. — Чтобы понимать...

— Конечно, — скупо отозвался Штольц. — Кабинет к твоим услугам, — и больше не глянув на меня, оставил одну.

И вот теперь я сижу за столом посреди огромного, безликого кабинета чёрт его знает на каком этаже небоскрёба. За гигантским панорамным окном, от пола до потолка, распластался ночной город — равнодушное, переливающееся бриллиантовой крошкой чудовище. Здесь, на вершине мира, звуки города не слышны. Только тишина. Давящая, густая, как вата.

Передо мной на столе лежит толстая папка из дорогой кожи с тиснёным логотипом «Стоунхолл».

Брачный контракт. Мой смертный приговор, изложенный на тридцати страницах безупречным юридическим языком.

Пустота внутри начала медленно отступать, уступая место чему-то другому. Холодной, звенящей, кристаллической ярости. Она поднималась со дна души, острая, как осколок льда, и придавала сил. Слёзы высохли. Шок прошёл. Началась война. И первое, что должен сделать солдат перед боем, — изучить поле битвы и оружие врага.

Я придвинула папку к себе. Она была тяжёлой, словно налитой свинцом.

Я открыла её.

«Брачный договор № 77. Между Штольцем Байраном Константиновичем, именуемым в дальнейшем «Сторона-1», и Ветлицкой Верой Антоновной, именуемой в дальнейшем «Сторона-2»…»

«Сторона-2». Не жена. Не Вера. Обезличенная, оцифрованная функция.

Я начала читать. И с каждой строчкой моя ярость крепла, превращаясь в чистую, незамутнённую ненависть. Это был не договор. Это был устав для рабыни.

Пункт 3.1. «Сторона-2» обязуется сопровождать «Сторону-1» на всех публичных мероприятиях, деловых встречах и частных приёмах по первому требованию «Стороны-1».

Пункт 3.4. Внешний вид «Стороны-2» (одежда, причёска, макияж) на публичных мероприятиях должен быть предварительно согласован со стилистом, утверждённым «Стороной-1».

Пункт 5.2. «Сторона-2» обязуется не разглашать третьим лицам, включая близких родственников, любую информацию, касающуюся личной жизни, деловой деятельности и состояния здоровья «Стороны-1».

Пункт 7.6. «Сторона-2» обязуется пройти полное медицинское обследование в клинике, указанной «Стороной-1», и в дальнейшем строго следовать всем предписаниям врачей в целях зачатия и успешного вынашивания здорового наследника для «Стороны-1».

Я чуть не задохнулась. «В целях зачатия…»

Господи! Он прописал даже это! Словно речь шла о племенной кобыле, а не о живом человеке!

Пункт 11.3. В случае нарушения «Стороной-2» любого из пунктов настоящего договора «Сторона-1» оставляет за собой право незамедлительно передать в правоохранительные органы материалы, компрометирующие Ветлицкого Антона Николаевича…

Я горько рассмеялась. Смех получился сухим, похожим на шелест осенних листьев. Он предусмотрел всё. Загнал меня в угол, обложил красными флажками, не оставив ни единой лазейки. Он хотел сломать меня, превратить в покорную, молчаливую куклу.

Но он кое-чего не учёл. Я — не Яна. Я не ломаюсь. Я гнусь, трещу по швам, но потом собираю себя заново. И даю сдачи.

Я захлопнула папку. Громкий хлопок эхом разнёсся по огромному пространству кабинета. Встала. Прошлась, гоняя сумбурные мысли по кругу и бесцельно изучая обстановку. Дорогущая, но неуютная дизайнерская мебель. Абстрактные картины на стенах, холодные и бессмысленные. Идеальный порядок, в котором не было ни пылинки, ни жизни. Этот дом был таким же, как его хозяин. Безупречный фасад, за которым скрывалась ледяная пустота.

Я замерла напротив панорамного окна.

За спиной раздались шаги.

Я почувствовала его присутствие по тому, как воздух в комнате стал плотнее, наэлектризовался. Он вошёл бесшумно, как хищник.

— Изучила? — его голос, низкий и бархатный, прозвучал совсем рядом.

Я медленно повернулась. Он стоял в дверном проёме, ведущем в его кабинет. Снял пиджак, оставшись в белоснежной рубашке с расстёгнутым воротом. Закатанные до локтей рукава открывали сильные руки с выступающими венами и дорогими часами на запястье. Он выглядел… домашним. И от этого становился ещё более опасным.

— Более-менее...

— Ничего, у тебя ещё будет время. Завтра переедешь ко мне, где у тебя появится возможность познакомиться и с новым домом, и со своими обязанностями.

— Да, пункты о моих обязанностях меня особенно впечатлили. Создалось впечатление, что ты нарочно особенно красочно прописывал некоторые моменты, собираясь себя окружить постановочными декорациями к «прекрасной и счастливой семейной жизни», — спокойно ответила я, глядя ему прямо в глаза. — В которой я, как я поняла из всего прочитанного, стану главным экспонатом. Эдакая... коллекция уродцев.

Он слегка приподнял бровь, явно не ожидая такого тона. На его губах заиграла ленивая, снисходительная усмешка.

— Язычок у тебя всё такой же острый, Веви. Не боишься, что я его укорочу?

— Попробуй, — я шагнула ему навстречу. Страх исчез, остался только холодный азарт. — Только учти, я могу и укусить. Кстати, в продолжении о твоём шедевре юриспруденции, — я кивнула на папку на столе, — Впечатляет. Особенно пункт про согласование гардероба. Ты так боишься, что я появлюсь на людях в своём «убийце либидо» и опозорю твою безупречную репутацию?

Его усмешка стала шире. Он медленно двинулся ко мне, и я инстинктивно попятилась, пока не упёрлась бёдрами в край огромного кожаного дивана.

ГЛАВА 4

ГЛАВА 4

ВЕРА

Я добралась до своей маленькой квартиры на четвёртом этаже, открыла дверь и замерла на пороге. Мой мир. Моё убежище. Моя крепость, которая только что пала под натиском одного человека.

Я опустилась на пол прямо в коридоре, прислонившись спиной к двери, и обняла колени. Внутри была выжженная пустыня. Все эмоции — страх, гнев, унижение — сгорели дотла, оставив после себя лишь серый, горький пепел. Он сказал, я вонзила ему нож в спину. Он обвинил меня в предательстве. Человек, который сам вырвал моё сердце семь лет назад, просто исчезнув, теперь вернулся, чтобы обвинить меня в своей боли. Абсурд. Чудовищный, сводящий с ума абсурд.

Я сидела так долго, что ноги затекли, а в квартире сгустились сумерки. Я смотрела на свои вещи — стопки книг, мольберт в углу, потрёпанный плед на диване — и видела не их, а призраков прошлого. Вот здесь, на этом диване, я рыдала ночами, когда он не звонил. Вот за тем столом я рисовала его портрет по памяти, снова и снова, пытаясь удержать ускользающий образ. А теперь он вернулся. И превратил мои воспоминания в оружие против меня.

Резкая, оглушительная трель телефона заставила меня вздрогнуть так, словно рядом ударила молния. Я тупо смотрела на экран, на котором высветилось до боли знакомое: «Ураган Уля». Мой спасательный круг. Мой единственный якорь в этом шторме. Дрожащими пальцами я приняла вызов.

— Веснушка? — голос Ули в динамике прозвучал как выстрел, встревоженный и злой. — Ты где, чёрт возьми?! Я тебе звонила раз сто! Что за хрень происходит? Весь интернет гудит, как растревоженный улей! Твоя фотка на всех сайтах с подписью «таинственная невеста миллиардера»! Я чуть утренним кофе не подавилась, когда увидела! Это что, розыгрыш какой-то?

— Уль… — прошептала я, и мой голос сорвался, превратившись в жалкий всхлип. — Всё ещё хуже, чем ты думаешь.

— Хуже, чем стать невестой одного из самых богатых и заносчивых ублюдков страны? — недоверчиво хмыкнула она. — Это куда ещё хуже? Он что, импотент с тремя судимостями и коллекцией человеческих черепов в подвале? Хотя, судя по его взгляду на фото, насчёт черепов я бы не была так уверена.

— Он… он заставил меня. Это фиктивный брак. На год, — выпалила я, и слова полились сами собой, сбивчиво, путано, как мутный, грязный поток. Я рассказала ей всё. Про ультиматум. Про шантаж. Про отца, чей сломленный голос в трубке до сих пор звучал у меня в ушах. Про унизительный контракт. Про наследника.

На том конце провода повисла такая оглушительная тишина, что я испугалась, не прервалась ли связь.

— Уля, ты тут?

— Я тут, — наконец выдавила она, и в её голосе звенел холодный, опасный металл. — Я просто пытаюсь подобрать цензурные слова, чтобы описать степень своего… офигевания. Так, давай по порядку. Соберись. Вдох-выдох. Этот Штольц… Постой, это тот самый твой друг детства? Который учил тебя рисовать граффити на заброшках?

— Угу… — всхлипнула я, утирая ладонью мокрую щеку.

— Который уехал и ничего тебе не сказал, оставив тебя с разбитым подростковым сердцем и дурацким обещанием показать океан?

— Угу…

— А теперь он, значит, вернулся, чтобы… что? На тебе жениться?

— Нет, то есть да… то есть, не совсем так, — мой мозг отказывался складывать этот безумный пазл в единую картину. — Он… он должен был жениться на Яне. Это была часть сделки с моим отцом. Но потом он увидел меня и… и решил сделать своей жертвой меня.

— Почему жертвой? — в голосе подруги прорезалась сталь следователя. — Если это просто бизнес, то какая ему разница, на ком жениться? Яна для этой роли подходит идеально. Фарфоровая кукла, ходячая реклама успеха. Она бы с радостью продалась.

— Это старая история, между нашими отцами… а на линии огня почему-то оказалась я. А ещё… — я запнулась, не решаясь произнести это вслух, — …ещё он говорит о каком-то предательстве с моей стороны. Уль, я в таком шоке… потому что… он обрушил мой мир ещё семь лет назад, когда просто исчез, а теперь… теперь он его решил подпалить к чёртовой матери, и я не понимаю, чем я это заслужила.

На том конце снова повисла пауза. Уля явно переваривала информацию, и я почти физически ощущала, как скрипят шестерёнки в её голове.

— Ну так… пошли его, — наконец решительно заявила она. — В пешее эротическое. С подробной картой маршрута. Собирай манатки и вали оттуда. Ко мне. Прорвёмся. Будем питаться дошираком и сарказмом, но на свободе!

— Не могу, — прошептала я, и в горле встал горький ком. — Он шантажирует меня. У него есть какие-то документы против отца. Он сказал, что посадит его, если я откажусь. Папа… папа сам по телефону умолял меня согласиться. Он всё подтвердил, Уль…

— Твою мать! — рявкнула подруга так, что мне пришлось отстранить телефон от уха. — Вот же ж семейка Адамс! Один предаёт друга, второй продаёт дочь! А ты тут причём?! Ты, Веснушка, вообще с какого боку во всей этой грязной истории? Дети за отцов не отвечают, это даже в Уголовном кодексе прописано, не то что в Библии!

— Ему плевать на кодексы, — горько усмехнулась я. — У него свой. Он хочет мести. И он решил, что я — самое болезненное оружие против моей семьи. И… и ему нужен наследник.

— Что?! — визг Ули был на грани ультразвука. — Наследник?! Он что, совсем с катушек съехал?! Это уже не шантаж, это какая-то средневековая дичь! Так, всё, я звоню своему двоюродному брату, он в убойном отделе работает, мы его…

— Нет! — резко перебила я её. — Не надо, Уль, пожалуйста. Ты не понимаешь. У таких, как он, всё и все куплены. Любой твой брат-мент после одного звонка от его юристов сам наденет на меня наручники и доставит обратно к нему в пентхаус с бантиком на голове. Я в ловушке. В самой настоящей, безвыходной ловушке.

— Не бывает безвыходных ловушек! — не сдавалась она, и её яростная энергия передалась мне через сотни километров проводов. — Бывают плохо продуманные планы побега! Слушай меня. Сиди тихо. Не рыпайся. Ничего не подписывай. А я… я порою землю. Я найду на этого Штольца такую грязь, что он сам тебе заплатит, лишь бы ты свалила из его жизни и никому ничего не рассказала. Поняла меня? Ты не одна. Слышишь?

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

ВЕРА

— Сегодня вечером у нас приём. Будь готова к семи.

Голос Байрана, ровный и холодный, как сталь, разрезал утреннюю тишину гостиной. Я сидела, свернувшись в кресле с ногами, и пыталась игнорировать его присутствие, сосредоточившись на эскизе в планшете. Мой кот Пиксель, угольно-чёрная клякса с глазами цвета расплавленного янтаря, дремал у меня на коленях, создавая островок спокойствия в этом урагане под названием «моя новая жизнь».

Я не подняла головы. Кончик стилуса замер над экраном.

— У вас приём, Штольц. Я к этому не имею никакого отношения. Можете передать от меня привет всем лицемерам в бриллиантах.

Я услышала, как он поставил чашку с кофе на стол. Звук фарфора о стекло был резким и раздражающим.

— Ты не поняла, — в его голосе не было и тени гнева, лишь ледяное, всепроникающее спокойствие, которое пугало гораздо больше крика. — Это не просьба. Ты идёшь со мной.

Вот теперь я оторвалась от планшета. Он стоял у панорамного окна, спиной к утреннему городу, тёмный силуэт на фоне восходящего солнца. Властелин мира. Или, по крайней мере, моего маленького, жалкого мирка.

— С какой стати? В нашем контракте не прописаны услуги эскорта.

Он медленно повернулся. Его глаза внимательно изучали моё лицо.

— В нашем контракте прописано, что ты выполняешь мои требования. А я требую, чтобы сегодня вечером моя невеста сопровождала меня.

Слово «невеста» ударило, как пощёчина. Оно прозвучало до того фальшиво, до того издевательски в этих стерильных стенах, что у меня на языке заплясала горькая желчь.

— Я твоя заложница!

Пиксель недовольно мяукнул, почувствовав, как напряглось моё тело, и спрыгнул на пол.

Байран шагнул в мою сторону. Потом ещё.

Он двигался плавно, с ленивой грацией хищника, который знает, что жертве некуда бежать.

— Ты можешь называть это как хочешь, Вера. Заложница, экспонат, плата по счетам. Сути это не меняет. Ты принадлежишь мне. А сегодня я хочу показать свою новую игрушку всему свету.

Его цинизм был безграничен. Он остановился напротив моего кресла и чуть наклонился, уперевшись руками в подлокотники. Я оказалась в ловушке. Его лицо было так близко, что я могла рассмотреть крошечный шрам у виска и едва заметную седину в тёмных волосах. От него пахло кофе и чем-то неуловимо-мужским, запахом власти и уверенности, который одновременно отталкивал и странным образом притягивал.

— У меня курсовая на носу, — упрямо отчеканила я, глядя ему прямо в глаза. Я пыталась вложить в свой взгляд всю ненависть, что кипела внутри.

— Плевать. Ты пойдёшь со мной, — так же тихо отозвался он. Его взгляд опустился на мои губы, и у меня перехватило дыхание. На одно безумное мгновение мне показалось, что он сейчас сделает что-то непоправимое. Что-то, что разрушит хрупкую стену из ненависти, которую я так старательно выстраивала между нами. — Ты ведь не хочешь меня расстроить, Веви?

Он снова использовал это детское прозвище. И оно из его уст звучало как самое изощрённое оскорбление. Он брал что-то светлое из моего прошлого и пачкал это своей тьмой.

Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Весы внутри меня качнулись. На одной чаше — моя гордость, моё унижение. На другой — свобода отца. Выбор был очевиден и оттого ещё более мучителен.

— Будь ты проклят, — выдохнула я, вкладывая в эти слова всю свою ярость.

Он лишь криво усмехнулся, глядя на меня сверху вниз.

— Проклятия — оружие слабых. Тех, у кого не осталось других аргументов. Ровно в семь к тебе придут стилисты. В полвосьмого я буду ждать тебя внизу. Не опаздывай.

Он выпрямился, разрывая эту удушающую близость, и вышел из комнаты, оставив меня одну с бешено колотящимся сердцем и вкусом поражения на губах. Я смотрела ему вслед и понимала, что эта битва проиграна. Но война только начиналась. И если он хочет шоу, он его получит. Просто он ещё не догадывается, какую роль я отведу ему в своём собственном спектакле..

— Какая прелесть. Штольц подобрал себе новую болонку?

Голос, сладкий, как патока с ядом, заставил меня вздрогнуть. Я стояла посреди этого сверкающего человеческого аквариума, чувствуя себя рыбкой-гуппи, случайно заплывшей в вольер с акулами. Благотворительный приём. Вертеп тщеславия, где цена улыбки превышала годовой бюджет маленькой африканской страны, а стоимость бриллиантов на одной шее могла бы решить проблему голода в той же стране. И я, в шёлковом платье цвета ночного неба, которое, по словам Байрана, «соответствовало статусу», ощущала себя самозванкой. Единственным настоящим здесь был мой дискомфорт.

Я медленно обернулась. Передо мной стояла женщина, словно сошедшая с обложки «Vogue». Идеальная блондинка с хищным блеском в холодных голубых глазах и платьем, которое, казалось, было вшито прямо в её безупречное тело. Илона Берг. Бывшая девушка моего тюремщика. Я видела её фото в светской хронике, но вживую она производила ещё более гнетущее впечатление. Она была совершенством. Отполированным, холодным, дорогим совершенством.

Я заставила себя улыбнуться, вспомнив инструктаж Байрана: «Молчи и улыбайся. Ты — моя витрина на сегодняшний вечер». О, как же хотелось запустить в эту витрину хорошим таким булыжником.

— Боюсь, вы ошиблись с породой, — мой голос прозвучал на удивление ровно. — Я, скорее, бродячий терьер. Могу и за палец цапнуть, если полезут.

Илона скривила идеально очерченные губы.

— Как вульгарно. Байран всегда питал слабость к экзотике. Но обычно она хотя бы была дорогой.

Она смерила меня презрительным взглядом, цепляясь за каждую деталь: за моё платье, которое явно не стоило столько, сколько её, за отсутствие кричащих украшений, за мои волосы, которые стилист битый час пытался уложить в элегантную причёску, но пара прядей всё равно выбилась на свободу.

Внутри всё сжалось. Я ненавидела её. Ненавидела за то, что она была здесь своей. Ненавидела за то, что она знала Байрана так, как я никогда не узнаю. И больше всего я ненавидела себя за то, что её слова попали в цель. Я — дешёвая экзотика. Замена. Плата по счетам.

ГЛАВА 6

ГЛАВА 6

ВЕРА

— Что вы, господин Штольц. Это просто собирательный образ. Разве вы такой?

Я смотрела на него снизу вверх, вложив в свой взгляд столько невинности, сколько смогла найти на самом дне своей разъярённой души. И это было лучшее выступление в моей жизни. Я заслуживала «Оскар». Или, по крайней мере, почётное место в аду за умение лгать, глядя в глаза самому дьяволу.

Он не двигался. Просто стоял, нависая надо мной, и его тёмная, подавляющая аура, казалось, вытесняла из моей комнаты-студии весь кислород. Я была зажата между ним и своим рабочим столом, и единственным путём к отступлению был прыжок в окно с тридцатого этажа. Вариант, который с каждой секундой его молчания казался всё более привлекательным.

Утро началось со взрыва. Не настоящего, конечно, хотя по ощущениям было очень похоже. Я проснулась оттого, что мой телефон вибрировал на тумбочке с такой яростью, будто пытался прорыть себе ход в преисподнюю. Спросонья я нашарила его рукой, ожидая увидеть будильник, но экран полыхал сотнями уведомлений. Десятки сообщений от Ули, комментарии, лайки, репосты…

Моё сердце пропустило удар, а потом забилось с бешеной скоростью. Свершилось. Моя маленькая ночная диверсия, мой крик души, облечённый в форму сатирического комикса, вырвался на свободу.

«Хроники Стальной Башни. Эпизод 1: Повелитель и Пушистик».

Я опубликовала его поздно ночью под дурацким псевдонимом «Веснушка-Вуду». Ночью, когда адреналин после унизительного приёма всё ещё кипел в крови, а фантомное ощущение его пальцев на моей спине не давало уснуть, заставляя ворочаться и сжимать простыни от смеси гнева и какого-то неправильного, будоражащего трепета. Я не могла работать над курсовой. Я не могла читать. Единственное, что я могла, — это рисовать. Выплёскивать свою ярость на экран планшета.

И я выплеснула. Я создала его.

Мистера Стоуна.

Карикатурного, гротескного тирана в идеально сшитом костюме, который сидел на гигантском, неудобном троне на вершине небоскрёба и отдавал абсурдные приказы своим безликим подчинённым. Я наделила его всеми чертами, которые так ненавидела в Байране: перфекционизмом, доведённым до абсурда, одержимостью контролем и холодным, надменным взглядом. А потом… потом я добавила одну маленькую, выдуманную деталь. Ахиллесову пяту. Я нарисовала, как в его стерильный кабинет случайно проникает маленький, пушистый белый котёнок. И как великий и ужасный мистер Стоун, увидев это невинное создание, с визгом запрыгивает на свой трон, поджимая ноги.

Это было глупо, по-детски, но это было моё оружие. Мой маленький акт бунта. Я и представить не могла, какой эффект он произведёт.

За несколько часов комикс стал вирусным. Хэштег #МистерСтоунБоитсяКотиков вышел в топ. Люди репостили его с подписями: «Жиза, у меня такой же босс!», «Наконец-то хоть кто-то показал правду об этих небожителях!», «Я хочу себе такого котика, чтобы носить на переговоры!». Моя маленькая месть превратилась в народное достояние. И я знала, что возмездие не заставит себя ждать.

Оно пришло в виде Байрана Штольца, который ворвался в мою комнату без стука, с такой силой распахнув дверь, что она ударилась о стену. В его руке был планшет, экран которого светился моим творением. А на его лице было такое выражение, что я инстинктивно вжалась в своё кресло. Он никогда не кричал. Он становился пугающе тихим. И сейчас в комнате стояла именно такая, звенящая, убийственная тишина.

Он медленно вошёл и закрыл за собой дверь. Щёлкнул замок. Этот звук прозвучал для меня как приговор. Мы были одни. Он отрезал меня от всего мира.

— Очень смешно, Веви, — его голос был шёпотом, от которого по коже бежали мурашки. Он медленно, с хищной грацией пантеры, начал приближаться ко мне. Я вскочила с кресла, отступая, пока не упёрлась поясницей в край стола. Он шёл, не сводя с меня своих тёмных, непроницаемых глаз, в глубине которых я видела отблески холодного бешенства.

И вот он остановился, вторгаясь в моё личное пространство, заставляя меня чувствовать себя кроликом перед удавом. Он опёрся руками о стол по обе стороны от меня, заключая в ловушку. Я чувствовала жар, исходящий от его тела, ощущала запах его дорогого парфюма, смешанный с едва уловимым запахом озона — запахом грозы. Я видела, как напряглись желваки на его скулах, как вздулась венка на виске. Его взгляд был тяжёлым, он буквально впечатывал меня в столешницу.

— Очень. Смешно, — повторил он, разделяя слова. Он ткнул пальцем в экран своего планшета, где мультяшный тиран жалким комком сидел на троне. — Тысячи лайков. Сотни восторженных комментариев. Ты, должно быть, очень гордишься собой.

Я сглотнула, пытаясь унять дрожь в коленях. Мой мозг лихорадочно искал выход, спасительную реплику. И нашёл.

— Что вы, господин Штольц, — пролепетала я, хлопая ресницами. — Это просто собирательный образ. Разве вы такой?

Его ноздри гневно раздулись. Он наклонился ещё ниже. Теперь наши лица разделяли какие-то жалкие сантиметры. Я чувствовала его горячее, сбившееся дыхание на своей щеке. Его взгляд скользнул с моих глаз на губы и задержался там на мгновение дольше, чем позволяли приличия. Моё сердце забилось в горле, оглушительно и панически.

— Не играй со мной, Вера, — пророкотал он, и от вибрации его голоса у меня, казалось, задрожали внутренности. — Ты прекрасно знаешь, что это — обо мне. Этот… — он снова ткнул пальцем в экран, — этот жалкий идиот, который боится кошек. Ты решила, что это остроумно? Унизить меня на глазах у всего мира?

— Но я не писала, что это ты! — мой голос предательски дрогнул, но я не сдавалась. — Здесь нет твоего имени. Нет названия твоей компании. Это просто… творчество. Выплеск эмоций. Разве ты не говорил, что я должна играть свою роль? Вот, я играю. Создаю общественный резонанс. Бесплатный пиар для таинственной невесты Байрана Штольца.

Он молчал, просто смотрел на меня. И это молчание было страшнее любой угрозы. Я видела, как в его глазах цвета мокрого асфальта борются ярость и… что-то ещё. Какое-то тёмное, почти болезненное восхищение моей дерзостью. Он был взбешён, но в то же время заинтригован. Я нашла его слабое место. Он, человек, который всё контролирует, не мог контролировать общественное мнение. Он не мог официально признать, что этот комикс о нём, не выставив себя на посмешище. Я поймала его в его же собственную ловушку.

ГЛАВА 7

ГЛАВА 7

ВЕРА

— Зачем этот цирк?

Мой голос, тихий и немного охрипший, разрезал оглушительную тишину пентхауса. Дверь лифта за родителями только что закрылась, унося с собой их фальшивые улыбки, отцовский взгляд, полный вины, и ледяное, осуждающее молчание матери. Воздух, до этого густой от лицемерия, стал разреженным и острым, как осколок стекла. Всё закончилось. Представление для бедных родственников окончено. И теперь я осталась наедине с режиссёром этого унизительного спектакля.

Байран стоял у панорамного окна, спиной ко мне, и молча смотрел на ночной город, раскинувшийся внизу неоновым ковром. В руке он лениво вращал бокал с виски, и янтарная жидкость ловила отблески далёких огней, вспыхивая и угасая, как чья-то короткая, обречённая жизнь. Его поза излучала расслабленность хищника, который только что сытно поужинал. И этим ужином была моя гордость.

— Цирк? — он не обернулся, его голос был ровным, почти безразличным, но я знала эту манеру. Это было затишье перед бурей. — Я бы назвал это семейным ужином, Вера. Очень трогательным. Твоя мать почти пустила слезу, когда я рассказывал о наших планах на будущее. Яна с трудом скрывала сестринскую радость. А отец… твой отец выглядел таким счастливым. Разве нет?

Сарказм в его словах был настолько едким, что, казалось, мог прожечь дыру в бронированном стекле. Счастливым. Мой отец выглядел так, словно его только что приговорили к смертной казни и заставили аплодировать собственному приговору. Весь вечер он сидел сгорбившись, боясь поднять на меня глаза, в то время как Байран, словно искусный кукловод, дёргал за ниточки, заставляя всю мою семью плясать под свою дудку.

Он демонстративно отодвигал для меня стул. Подкладывал мне в тарелку лучший кусок лосося, небрежно замечая: «Тебе нужно хорошо питаться». Его рука то и дело ложилась на мою — то на колено под столом, то на плечо, когда он наклонялся, чтобы что-то прошептать мне на ухо. Для моих родителей это выглядело как забота. Но я-то знала истинную цену этим прикосновениям. Это были не жесты нежности. Это были жесты собственника. Он клеймил меня на их глазах, показывая, что я — его вещь, его трофей.

— Ты наслаждался, да? — выплюнула я, делая шаг вперёд. Мои кулаки сжались до боли, ногти впились в ладони. — Тебе доставляло удовольствие смотреть, как они унижаются? Как отец готов тебе ботинки целовать, лишь бы ты его не трогал? Как мать лебезит перед тобой, забыв о собственном достоинстве?

Он медленно повернулся. Его лицо в полумраке гостиной казалось высеченным из камня. Глаза смотрели холодно и изучающе.

— Я наслаждался тем, что справедливость восторжествовала, — он сделал глоток виски, не отрывая от меня взгляда. — Семь лет назад твой отец отнял у меня всё. Сегодня я просто показал ему, что отнял у него взамен.

— Отнял?! — мой голос сорвался на шипение, ярость затопила меня горячей, мутной волной, смывая остатки страха и самоконтроля. — Ты не просто отнял! Ты растоптал! Унизил! Зачем нужно было устраивать это представление? Чтобы унизить меня ещё и перед ними? Чтобы они увидели, в какую золотую клетку ты меня посадил?

— Чтобы напомнить твоему отцу, что я держу на поводке его самое ценное сокровище.

Этот цинизм. Холодный, безжалостный, окончательный. Он стал последней каплей. Предохранители в моей голове сгорели с сухим треском. Я не помню, как преодолела разделявшее нас расстояние. Помню только, как моя ладонь со свистом рассекла воздух.

Хлоп!

Звук пощёчины прозвучал в оглушительной тишине пентхауса громко, как выстрел. Он утонул в дорогих коврах, отразился от панорамных окон и затих, оставив после себя звенящую пустоту.

Байран даже не моргнул. Не пошатнулся. Лишь медленно, очень медленно повернул голову, которую мой удар едва заметно качнул в сторону. На его щеке медленно наливался красный след от моих пальцев. А потом он снова посмотрел на меня.

И я увидела, как его глаза потемнели. Не от гнева. От чего-то гораздо более древнего и страшного. Цвет мокрого асфальта исчез, сменившись бездонной, затягивающей чернотой. Так смотрит хищник в тот момент, когда решает убить.

Я инстинктивно отшатнулась. Но было поздно. Он поставил бокал на ближайший столик с таким ледяным спокойствием, что у меня по спине пробежал холодок ужаса. И шагнул ко мне. Я попятилась. Ещё шаг. Я снова отступила, пока не упёрлась спиной во что-то твёрдое и холодное. Стена. Тупик.

Одним молниеносным, плавным движением, от которого я не успела даже пискнуть, он преодолел оставшееся расстояние. Его руки взметнулись, и он схватил меня за запястья, с силой впечатывая в стену. Мои ладони оказались прижаты к холодной поверхности по обе стороны от моей головы. Я оказалась в ловушке. Распятая. Обезвреженная. Полностью в его власти.

Он навис сверху, вжимая моё тело в стену своим. Я ощутила его всем своим существом. Твёрдую, как камень, грудь, стальные мышцы бёдер, прижатые к моим. Жар, исходящий от него, проникал сквозь тонкую ткань моего домашнего платья, обжигая кожу. Он был больше, сильнее, и эта разница сейчас ощущалась как никогда остро. Я чувствовала себя хрупкой веточкой, попавшей под пресс.

Его лицо было в нескольких сантиметрах от моего. Так близко, что я видела своё искажённое ужасом отражение в его расширившихся зрачках. Я чувствовала его горячее, сбившееся дыхание на своих губах. Оно пахло дорогим виски и яростью.

— Никогда, — отчеканил он тихо, почти шёпотом. И от этого шёпота кровь застыла в жилах. Он смотрел не в глаза. Он смотрел мне прямо в губы. — Слышишь? Никогда. Больше. Не смей. Поднимать. На меня. Руку.

Каждое слово было отдельным ударом, тяжёлым и неотвратимым. Его пальцы на моих запястьях сжались сильнее, до боли. Но эта боль тонула в другом, куда более сильном ощущении. Моё сердце колотилось о рёбра, как пойманная птица. Адреналин смешивался со страхом, а страх… страх смешивался с чем-то ещё. Тёмным, неправильным, будоражащим.

Я чувствовала его силу, его подавляющую мужскую энергию, и моё тело, мой главный предатель, реагировало на эту опасную близость. Против моей воли, против здравого смысла. По венам побежал предательский жар, концентрируясь где-то внизу живота. Дыхание стало прерывистым. Я смотрела на его губы, на жёсткую, упрямую линию его рта, и в голове билась одна-единственная паническая мысль: «Он меня поцелует».

ГЛАВА 8

ГЛАВА 8

ДЕМИД

— Розоволосую больше не пускать. Ни под каким предлогом. Даже если она принесёт торт с фейерверком. Особенно если она принесёт торт с фейерверком.

Я отпустил тангенту рации, и мой голос, спокойный и ровный, растворился в тишине комнаты службы безопасности. На огромной плазменной панели передо мной мозаикой из десятков окон транслировалась жизнь небоскрёба «Стоунхолл» — стерильная, упорядоченная, подчинённая железной воле одного человека. Моего босса. Моего друга. И, с недавних пор, — самого непредсказуемого вулкана, который я когда-либо видел.

На одном из мониторов, транслирующем изображение из холла, замерла картинка: автоматические двери закрываются за ярким, почти ядовито-розовым пятном. За стихийным бедствием по имени Ульяна Громова. Я откинулся в кресле, и губы сами собой тронула лёгкая усмешка. Давно работа в «Стоунхолле» не приносила мне такого… развлечения.

Мой взгляд скользнул по столу, где лежал вещдок её диверсии — букет колючего, но по-своему красивого чертополоха и короткая записка, выведенная размашистым, злым почерком: «Подавись своей идеальностью».

Я взял в руки один из лиловых цветков, осторожно коснувшись пальцем его острых шипов. Неожиданно для себя я вспомнил её руку, когда забирал у неё коробку.

Тонкие пальцы с короткими ногтями, покрытыми вызывающе-чёрным лаком. Несколько тонких серебряных колец. И кожа — тёплая и неожиданно мягкая.

Наш случайный контакт длился долю секунды, но разряд статического электричества, который проскочил между нами, был вполне реальным. Как и её взгляд. Наглый, прямой, без тени страха.

Она смотрела на меня не как на начальника службы безопасности могущественного миллиардера, а как на… препятствие. Интересное, но досадное препятствие, которое нужно обойти. В её глазах плясали такие черти, что моим собственным демонам захотелось выйти и познакомиться.

Эта парочка — Вера Ветлицкая и её подруга-торнадо — ворвалась в выверенную до миллиметра жизнь Байрана, как вирус в закрытую систему. И я, системный администратор этого мира, с мрачным любопытством наблюдал, как рушатся файерволы.

Всё началось этим утром. Бытовая война, объявленная прошлой ночью после унизительного семейного ужина и последовавшего за ним взрыва, перешла в активную фазу. Я перемотал запись с кухонных камер на несколько часов назад. Вот Байран, в безупречном костюме, как всегда ровно в семь ноль-ноль, входит на кухню. Его движения точны, как у хирурга. Он подходит к своему хромированному монстру — кофемашине за двадцать тысяч евро, которая, по слухам, могла сварить кофе такой крепости, что он воскрешал мёртвых и заставлял их составлять годовые отчёты.

Но сегодня что-то пошло не так. Его рука замерла в воздухе. Он чуть наклонил голову, и даже через камеру я почувствовал, как изменилась атмосфера на кухне. Она стала ледяной.

Ещё одна камера, с другого ракурса, дала мне ответ. Рядом с его произведением инженерного искусства стояла дешёвая гейзерная кофеварка, вся в разводах, и открытая пачка молотого кофе какого-то плебейского бренда. От неё, должно быть, исходил аромат, который Байран, с его культом элитных сортов, считал личным оскорблением.

На записи появилась она. Вера. В нелепой футболке с надписью «Я не странная, я — лимитированная серия» и с растрёпанными волосами. Она сонно прошла мимо него, поставила свою кофеварку на плиту и, не сказав ни слова, начала варить свой утренний напиток. Это была не просто бытовая сцена. Это был акт неповиновения. Она вторгалась в его ритуал, загрязняла его идеальное пространство своим несовершенством. Она показывала, что она здесь есть. И она не собирается ассимилироваться.

Байран молча наблюдал за ней. Его лицо было непроницаемым, но я знал его слишком хорошо. Я видел, как напряглись мышцы на его шее, как чуть сжалась линия челюсти. Он ждал. Когда она отвернулась, чтобы достать чашку, он одним резким, точным движением взял её пачку кофе и, подойдя к мусорному ведру с сенсорным датчиком, просто выбросил её. Крышка бесшумно открылась и закрылась, вынося приговор её маленькому бунту. Потом он так же молча вернулся к своей кофемашине и нажал на кнопку.

Её реакцию я наблюдал уже в прямом эфире, когда приехал в офис. Она, очевидно, обнаружила пропажу. И ответила. Асимметрично. Творчески. В её стиле.

Я снова переключился на камеры в пентхаусе. Кухня. Идеально отполированная поверхность кофемашины Байрана теперь была… другой. Вся её хромированная стать была обклеена десятками маленьких стикеров. Я увеличил изображение. Это были не просто стикеры. Это были нарисованные от руки карикатуры. Крошечные, детализированные, полные ядовитого сарказма. Вот мистер Стоун, её персонаж из комикса, с ужасом убегает от гигантского кофейного зерна. Вот он пытается отполировать крошечное пятнышко на своей короне. А вот — самый шедевр — он стоит перед зеркалом, а в отражении — тот самый пушистый белый котёнок, которого он так боится. Каждый стикер был крошечной шпилькой, вонзённой в его раздутое эго. Это было гениально. И невероятно опасно.

Я видел, как Байран вошёл на кухню во второй раз. Как он замер. Как медленно подошёл к своей осквернённой святыне. Он не стал срывать стикеры. Он просто провёл по одному из них пальцем, на котором был изображён его смешной мультяшный двойник. И на его лице на долю секунды промелькнуло что-то, чего я не видел уже много лет. Растерянность. Чистая, незамутнённая растерянность человека, который столкнулся с чем-то, что не вписывается в его картину мира. Он не знал, как на это реагировать. Силой здесь было ничего не решить. Любая агрессия с его стороны выглядела бы жалко и смешно, лишь подтверждая правоту карикатуры. Она обезоружила его. И я, чёрт возьми, поймал себя на том, что восхищаюсь этой девчонкой.

А потом раздался звонок с ресепшена. «Господин Соболев, здесь курьер для господина Штольца. Срочная доставка. Девушка, розовые волосы. Настаивает на личной передаче».

Я усмехнулся. Подкрепление прибыло.