Наследники огненных путей

Идеальный подопытный. 1.

[Весна 1891 года]

Один. Он снова был один.

Зачем он вернулся сюда? Что он делает в этих землях, которые перестали быть ему домом? Но он здесь, он продолжает жить, продолжает искать... а что именно, он и сам не знал.

Стоя под дождём в этом городе, построенном из кирпичей и страданий, он глядел на круги, расплывавшиеся по лужам. Капли стремительно стекали вниз по капюшону плаща и кожаному клюву на лице. Люди, проходящие мимо, косо озирались. Он к этому привык. Кто-то спешно обходил его, побаиваясь, словно был он был злодеем из древних сказаний, а кто-то, наоборот, подходил ближе, выдёргивал его из дум и спрашивал:

— Вы ведь Вестник? О Вас много говорят.

Все обращали на него внимание. Любой, живущий в этом городе, нуждался в переменах, каждый здесь страдал. И приходил Вестник — тот, что скрывал лицо под маской чумного доктора — призрак прошлого среди людей настоящих, приносящий либо долгожданное облегчение, либо новые мучения, но никогда не приходящий беспричинно. Не он выбирал сие прозвище, но так привык к нему, что и сам стал просить других называть его так.

Лондон не был ему родным. Но он прожил здесь одну из многих коротких жизней, которые со старостью переставали казаться собственными. Он точно так же бродил в подобной маске туда-сюда в поисках страждущих. Кто-то корчился, раненный, на земле — и он оказывался поблизости. Кто-то стонал, забившись в углу — и он склонялся к нему, брал за руку, вытягивал их боль, запирая в своём же теле. Неважно, что после этого он сам мог забиться в углу, скуля от украденных ран. Зато другим было легче. Хотя бы ненадолго, если не получалось исцелить или забрать скверну целиком.

Он едва узнал Лондон, когда пришёл сюда спустя столько времени. Его звали. Его много кто звал. Сердца сотен отзывались в его собственном, едва он расслаблялся и поддавался случайным видениям. Чужая боль и чужие чувства проплывали мимо и насквозь, неся за собой печальные образы, избавиться от которых он не мог и не смел. Что не поменялось в этой точке планеты, так это они.

Они вели его вперёд, даря надежду, что кому-то он точно сумеет помочь. Что он всегда и делал.

И, очнувшись от мыслей, он отправился дальше по грязным улицам. Дождь ослаб, что слегка радовало, так как он вместо шляпы он носил капюшон, который часто срывало ветром. Однако маленькое подозрение заскреблось в груди, предвещая нечто мрачное.

Оно не обмануло: за углом какой-то бородатый мужчина гонялся за женщинами, то за одной, то за другой, грозясь бросить в них странной с виду бутылочкой. Бросил раз – промазал. Бутылочка разбилась о камни мощёной дороги, но возмутитель спокойствия вынул из кармана пиджака новую. Он кричал что-то про то, что все беды от женщин, что они заслуживают кары за его сломленную судьбу. Одной из дам, увы, не повезло увернуться, не успела она сбежать. Она замешкалась перед лужей, и этот мерзавец вылил на неё зеленоватую жидкость.

Кислота. Кипящим пятном она разлилось по лицу девушки. Скалясь от дикой радости, мерзавец запрыгал на месте, наблюдая, как она кричала, корчилась, закрывая лицо руками.

Но эта радость была недолгой. Подойдя к нему со спины, Вестник ударил его по голове саквояжем, который часто носил с собой. Удар сбил мужчину с ног, но не смирил его гнев.

— Да кто ты такой! – гаркнул он и, пошарив во внутреннем кармане пиджака, выставил кинжал. Сейчас нападёт. На него или на девушку?

Вестник оставил саквояж на земле и встал прямо перед негодяем, заслоняя собой девушку. Прохожие пустились в панику, кто-то звал полицию, и никто не осмеливался подходить ни к ним двоим, ни к несчастной. Короткая схватка, и Вестник ловко выбил оружие. Негодяй отступил, Вестник почти расслабился.

Рано. Рано ослабил внимание.

Взмах – и полетела третья по счёту бутылка с кислотой, брошенная озверевшим незнакомцем. Сколько же их у него там припасено? Жжётся, жжётся!

…забудь про боль, не показывай её, главное не это…

Будто не замечая расползавшейся по шее жижи, бурлящей, краснеющей с каждой секундой, он набросился на мерзавца головой вперёд, вперившись ему в живот. Оба повалились наземь. Негодяй ударился затылком о каменную кладь и застонал, перестав сопротивляться. Вестник проверил его карманы. Нашлась последняя неиспользованная склянка.

…более она тебе не понадобится…

И Вестник убрал её к себе в саквояж.

На его счастье, нашлись джентльмены, согласившиеся посторожить негодяя до прихода полиции. Ударился он не слишком сильно, жить будет, вдруг задумает убежать. Пусть этот случай вправит ему мозги, съехавшие по той или иной причине.

Что касалось девушки, надо было поспешить. Она перестала кричать, охваченная шоком, но кровь неумолимо текла со лба по щекам, скатываясь по подбородку. Заливаясь кашлем, с хрипом выдавливая каждое слово, Вестник отвёл её руки от лица. Его горлу было не лучше, но он не замечал своей боли – только её. Кожу разъедало, в глазах щипало так, что хотелось разодрать то, что оставалось. Вестник прикрыл её лицо своими ладонями и прищурился.

…иди, иди сюда — как по старинке…

Сердце затрепетало. Светлая сила с золотым отливом прильнула к рукам. Ладони нагрелись, засветились изнутри, но то был свет, зримый одному ему.

…мы снова едины, ты и я…

Никто, слава Богу, не вмешивался. Люди наблюдали в страхе и восхищении за тем, что делал Вестник. Он видел, как его сила передавалась девушке, как растерзанная кислотой кожа жадно впитывала её, разглаживаясь, белея.

…я и позабыл, ты ли часть меня, или я часть тебя…

Веки девушки, отращённые заново, задёргались, едва она попыталась заморгать.

…но путь наш один…

Благоговейный шёпот проносился слева и справа. Для него это рутинный процесс, но для всех вокруг — настоящее чудо, свидетелями которого они являлись, которое они запомнят на всю жизнь, которое они будут пересказывать своим друзьям, семьям и детям. Он и не заметил, как долго длилось это исцеление, но результат удовлетворил его — и свет юркнул обратно в сердце.

Идеальный подопытный. 2.

Вдох.

Одного достаточно. Он почти вернулся.

Ох, это сладостное чувство пробуждения... Освобождение от боли, от сомнений, от прошлых жизней. Они растворялись в бесцветном сне, где не существовало красок и эмоций. Душа его и разум застывали как во льду.

Вестник занежился в тёплой постели, не задумываясь о том, где он находился. А стоило бы... Да, стоило бы, но так не хотелось думать, так было лень, так хорошо под мягким одеялом, на мягкой подушке. Когда в последний раз он отдыхал на настоящей кровати? Одной ногой во сне, другою в реальности, Вестник наслаждался частичным исцелением, свободный от груза одежд и маски, зная, что потом его душевные и телесные раны вновь заноют, раскроются, загноятся. Не сейчас, однако, сейчас он был спокоен. Он в целости и сохранности. Всё хорошо...

Нет. Нет, не в целости. Что-то не так. Почему сразу, зачем столь резко? Боль стремительно возвращалась, иглами впиваясь в раненый живот. Обидно заливать кровью это мягкое бельё. Слишком быстро мир яви забирал его обратно.

Куда судьба привела его на этот раз?

Тяжело задышав, Вестник лениво открыл глаза — и внезапно осознал, что, где бы он сейчас ни находился, он не был один. Какой-то силуэт вдали. Чужая энергия. Мужская. Мутная. Не он ли спас его? Зрение размыто, не разглядеть, не прочувствовать. Мысли путались в голове...

— Доброе утро! Я уж боялся, что не сумею пообщаться с вами.

Голос незнакомый. Наверное. Слишком много голосов он слышал. Но этот явно принадлежал тому, кто сравнительно долго находился подле его постели.

— Сколько... — речь давалась с трудом, Вестник лишь хрипел от бессилия.

— Полагаю, что сутки, если Вы об этом, — ответил неизвестный. — Вы почти не дышали, я и не надеялся, что Вы, так сказать... оживёте.

…а я надеялся умереть, старый дурак, брал на себя каждый рубец…

Мыльный силуэт приблизился и проявился в виде гладковыбритого джентльмена средних лет в опрятном костюме серых тонов.

— Ах да, забыл представиться. Доктор Гектор Лейн, я заведую аптекой на Кленовой аллее, Вы должны знать это место. В конечном счёте, именно в моих стенах Вы оказались, когда я Вас нашёл.

Вот это совпадение. Место, давно интересовавшее его, само пустило внутрь. Его часто тянуло сюда в последнее время, но он не решался зайти. Вернее, его отвлекали иные события. Эх, стоило бы раньше сюда наведаться. Ему так не доставало дополнительных средств…

— Так Вы, правда, Вестник? Тот самый, о ком ходят слухи, что его невозможно убить? Почему, собственно, «Вестник»?

Снова эти вопросы, снова и снова, из года в год, из декады в декаду.

…зачем я ещё здесь, разве я недостаточно послужил?..

Вестник зашипел от боли. Только сейчас он отметил, что его туго обмотали бинтами. Как же он жалок, когда обессилен, обезличен, когда балансирует на грани. Грань всегда держала его подле себя и никогда не пускала за порог.

…конечно, я знаю, почему...

— Я вестник перемен… знамение больших событий, — забормотал он в полуобмороке. — Так меня однажды прозвали. Очень и очень давно. Когда я появляюсь в чьей-то жизни, она непременно меняется... И Ваша тоже.

Тут-то он, наконец, понял: судьба поставила перед ним очередную задачу. Не по простому стечению обязательств он очутился у этого аптекаря. Сквозь сумрак слабости улавливалась улыбка Гектора — он тоже это понял.

…пока я нужен кому-нибудь, я не умру...

— Мне бы перемены не помешали, — признался Гектор. — Топчусь на одном месте и шагу не ступить. И я верю, что люди правы. Вы моё настоящее знамение, Вестник!

И рад бы он был посмеяться, поддаться на его лесть, да настрой не тот.

…а лучше бы я никому не был нужен...

Куда делась маска?.. Вряд ли она здесь, разумеется. А беспокойные руки сами собой ощупывали подушку и стремились дотянуться до Гектора или хотя бы до прикроватной тумбочки, на которой проглядывались вытянутые формы. Барахтанья утопающего. Бессмысленно.

— Если Вам интересно, то никому на свете, кроме моей прислуги, не известно, что Вы здесь. И я не собираюсь никому выдавать Ваше присутствие в моём особняке.

А затем Вестник ощупал своё лицо. Рытвины на месте. Болезнь на месте... Какой позор.

Саквояж. Он спрятал свой саквояж! Он на севере, в месте старой памяти, и там его драгоценное Жидкое Серебро... Немудрено, что он не сумел хоть немного исцелиться во сне. Он не принимал его больше месяца – намеренно не принимал, надеялся забыться, надеялся, что его заберут из мира живых. Напрасно. Спонтанная слабость. Навязчивая печаль. Теперь же, когда Жидкое Серебро остро необходимо ему, оно вне досягаемости. Может, и не сохранилось оно там, может, кто нашёл тайник и присвоил саквояж себе. Рассчитывать на чудо не приходится.

Какой тогда смысл бороться с грядущими испытаниями, если он, желая помочь другим, не может помочь себе?

— Делайте со мной всё, что хотите, терять мне нечего...

— Что же Вы так! — Гектор всплеснул руками. — Вам, позвольте спросить, жить надоело? Или же Вы настолько уверены в своей неуязвимой природе?

Вестник равнодушно ответил:

— И да, и нет. Потому я бы с радостью проверил, насколько прочно моё многострадальное тело.

А помимо этого он собирался проверить и этого господина, бросить вызов его растущим стремлениям, убедиться в его чистоте. Хоть и небольшой, но ещё оставался смысл его презренной, лишённый цели жизни. Сдаваться нельзя, столь много осталось позади.

Дыша так же тяжело, Вестник продолжил:

— Я могу быть кем угодно. Слугой. Помощником. Собеседником. Или подопытным, чего уж греха таить. Я обязан Вас как-то отблагодарить за приют.

— Подопытным! —воскликнул Гектор, искренне удивлённый таким предложением.

Нависла неловкая пауза. Вестник заморгал в ожидании, и чёткость зрения постепенно возвращалась к нему, помогая распознать комнату, где он очутился.

Комната была небольшой, тускло освещённой свечой в дальнем углу и дневным светом, пробивающимся из-за задёрнутых занавесок. На прикроватной тумбочке поблёскивала ванночка, наполненная водой, с разбухшей на дне тканью. Также соседство с ванночкой делила пара флаконов с чем-то неопределённым.

Идеальный подопытный. 3.

И снова тьма. Не пошевелиться, не вздохнуть, не вскрикнуть.

И снова размытые видения, лишённые красок, далёкие голоса, зовущие на помощь, призывающие к действию. Они не уходили, но тянули вверх, заставляли карабкаться за жизнь и рассудок.

«Он жив, он внутри. Как его разбудить?»

«Ты можешь войти в него?»

«Не вздумай, мы уже пытались захватить Лейна!»

«Я рискну… Эх, нет, не получается. Либо я слаба, либо он заколдован».

«Это же Вестник, Сесиль. Он определённо не прост!»

«Проклятый костёр…»

«Он спас мою сестру, я прочитал это в нитях мира. Он должен жить!»

«Мне кажется, он слышит нас. Ты сможешь, Вестник, ты одолеешь его! Давай!»

Вестник громко ахнул — и очнулся ото сна.

Изголодавшись по воздуху, он начал жадно вдыхать его, глотая как воду, пока внутри, смятые в гигантский ком, разворачивались привычные чувства настоящего.

«Отомсти за нас...»

Вестник заморгал глазами. Где он? Что с ним собрались делать? Где призраки? Голова опухшая, и звон стекла лишь сильнее давил на мысли...

Стекло. Флаконы. Лаборатория! Всё встало на свои места. Вестник помотал головой и предпринял попытку встать.

Его не пустили.

Он сидел, привязанный к изношенному медицинскому креслу. Кожаные ремни туго стягивали руки и живот. Пальцы хоть и онемели, зато другие ощущения постепенно обострялись. Узнаваемые запахи закружили перед носом, сопровождаемые звонким постукиванием. И знакомая мужская энергия теплела впереди.

Так и есть, он здесь не один. Перед ним в полумраке свечей возвышалась здоровая фигура Гектора. Рукава рубашки засучены, а расстёгнутый жилет барахтался позади. Стоя спиной, Гектор, не глядя, отозвался на поданные им признаки жизни.

— О! Вы проснулись? Добрый вечер.

Вечер добрый, проговорил про себя Вестник, когда вместо слов с его уст слетело жалкое хрипение, сменившееся кашлем. Проклятье. Не пошевелиться. Тело обмякло после тщетной попытки вырваться из пут.

Хорошо, торопиться не нужно. Подождём. Пусть свет распустится в его сердце, разогнав ядовитый мрак. Спешить пока некуда.

— Интересная вещь... мой дорогой чумной доктор. Полагаю, Вы даже не поняли, что Вас медленно травили каждый день. Я приказал Бесси подливать Вам на обед то средство, от которого у Вас начался бред во время первого его испытания. Удивительно, что Ваш организм быстро привык к нему и перестал реагировать, поэтому вчера мне пришлось смешать его, с чем только можно, чтобы, так сказать, отправить Вас к Морфею. Более того, и пистолет пришлось задействовать.

Пистолет? Вестник прищурился, сфокусировав внимание на своих ранах. И правда, справа пульсировала проходящая насквозь тонкая бороздка. То, значит, было вчера. А сегодня есть сегодня. Ещё один потерянный день.

Гектор отставил на край стола склянки, с которыми возился, и, наконец, повернулся, скрестив руки.

— Увы, я нарушил своё обещание не лезть в Ваши дела, но, судите сами, Вы первыми нарушили своё. Отныне я считаю себя вправе прикоснуться к Вашей тайне.

Он похлопал по саквояжу, покоящемуся на столе, в котором отозвались спрятанные бутылочки и пробирки. Рядом с саквояжем лежала и забытая маска, словно добыча, собранная на охоте, этакий повод для гордости.

— Я изучил Ваши припасы, пока Вы спали. Они... великолепны! Я не удержался, проверил некоторые на Вас, чтобы понять, за что они отвечают. Одна случайно разбилась и вызвала небольшой пожар – как хорошо, что я не использовал её. Никогда я не встречал подобных формул! Особенно эта...

Гектор вынул бутылочку с серебристо-белой жидкостью, переливающейся на свету перламутром.

Неужели догадался?

— Это и есть Ваше особое лекарство? Поэтому-то Вы оздоровились столь внезапно?

Тысячи эмоций заколотились внутри Вестника, одна противоречивей другой, от отчаяния разоблачения до страха за душу, которую он с радостью бы изгнал из мира живых. Скорее всего, Гектор и не примет его первым, сначала испробует его на ком-либо другом. И тогда тому несчастному несдобровать… Никому несдобровать!

Гектор откупорил бутылочку и вдохнул аромат эликсира. Тогда Вестник дёрнулся вперёд, насколько ему позволяли ремни, и вскричал:

— Не делайте этого! Оно убьёт Вас, оно действует лишь на мне, я подстраивал его состав только под себя!

Гектор обмер от удивления, аккуратно вставляя пробку обратно в горлышко.

— Но оно действует, не так ли? А не пробовали ли Вы создать точно такое же лекарство, но для других людей?

Вестник поник головой.

— А Вы думаете, я не пытался. Мои опыты провалились. С тех пор я оставил надежду. Что выдержу я, другому — мука.

Удовлетворённо кивнув, Гектор отставил Жидкое Серебро к кипе различных бумаг. Перебрав их, откладывая страницу за страницей, он показал пожелтевший листок, покрытый пятнами и пылью.

— Вот это, случаем, не Вам принадлежит?

...откуда?..

Вестник раскрыл рот, узнав на бумаге собственный почерк. Этому тексту пятьсот с лишним лет. Он затерялся в вихре времён и судеб. И кто-то нашёл его, сохранил, донёс до нового времени. Голова шла кругом...

— Но я в жизни никогда не видел лунные амаранты! Где же мне их раздобыть? — помнится, задавался вопросом Вулпис, когда он поведал ему сей секрет своего исцеления. Ему тоже не понравился состав, но вовсе не из-за ртути или иных примесей, зато ему нравилось завораживающее мерцание за стеклянными стенками.

— Для этого Вам нужно почаще гулять по ночам, дорогой друг. Они появляются случайно в местах, где есть смерть: на кладбищах, на полях битв, в местах убийств. Их семена прорастают в призрачном мире, а зародыши прорезаются в мир живых. Выглядят они как скрещение, пожалуй, всех существующих цветов, но Вы, так или иначе, опознаете их по холодному сиянию. Они сами выделяют свой свет. Тот, что и восполняет свой собственный. Из-за них-то эликсир и сияет сам собой. Но я согласен, найти амаранты не так просто.