Слова директрисы пансиона, мадам Ловкар, впились в сознание холодными иглами и никак не отпускали.
Предатель. Дочь предателя.
Эльвинра бежала, не разбирая дороги. Мощеные дорожки безупречного парка, где еще вчера она смеялась с подругами, теперь казались враждебными и чужими. Колючие кусты роз цеплялись за тонкий шелк ее ночной сорочки, словно пытаясь удержать, но она вырывалась, оставляя на ткани кровавые росчерки и длинные затяжки. Ей было все равно.
В ушах стоял унизительный смех мадам Ловкар, ее лицо, искаженное злорадством, которое она так долго прятала под маской благопристойности. «Никто не захочет иметь с тобой дел, девчонка. Твой отец — позор короны. Его имя проклято, а ты… ты просто его грязное пятно. Завтра же утром чтобы духу твоего здесь не было. Пансион для благородных девиц — не место для отродий заговорщиков».
Слезы застилали глаза, превращая огни ночного города в расплывчатые, дрожащие кляксы.
Отец. Ее добрый, любящий отец, который каждую неделю присылал ей сладости и смешные записки, который обещал забрать ее на все лето и показать столицу… покончил с собой? Предатель?
Это была ложь. Чудовищная, нелепая ложь! Но мир вокруг нее рушился так стремительно, что спорить с ним не было сил. Город, еще не оправившийся от недавних беспорядков, был мрачен и тих. Окна многих домов были заколочены, а на улицах то и дело встречались патрули королевской гвардии. Эльвинра пряталась в тенях, кутаясь в тонкую шаль, и просто бежала вперед, ведомая лишь одним желанием — уйти как можно дальше от своего позора. От боли.
Она сама не заметила, как вышла к Старому мосту. Его каменные быки, похожие на угрюмых стражей, молчаливо взирали на черную, маслянистую воду реки. Говорят, она была ледяной даже летом. Здесь, на ветру, ее хрупкое тело пробила дрожь. Отец мертв. Ее жизнь разрушена. Будущего нет.
Слова директрисы были правдой в одном: никто больше не подаст ей руки.
Она взобралась на широкий каменный парапет. Внизу река дышала холодом и забвением. Это было единственное, что ей осталось. Сделав последний судорожный вдох, Эльвинра шагнула в пустоту.
***
Айла, кормилица Эльвинры, проснулась от дурного предчувствия, сдавившего сердце ледяной рукой. Сон, в котором ее девочка звала на помощь тихим, жалобным голосом, был слишком явным. Не в силах дожидаться утра, пожилая женщина накинула плащ и почти бегом бросилась к пансиону.
Добрая душа, прачка Марсия, впустила ее через заднюю дверь. Ее испуганные глаза и сбивчивый шепот подтвердили худшие опасения.
— ...мадам Ловкар вызвала Эльвинру к себе... и кричала так, что на первом этаже было слышно... А потом девочка выбежала... вся в слезах... Я думала, она в комнату побежала, а она... она прочь со двора, госпожа Айла! В одной сорочке почти!
Сердце Айлы ухнуло в пятки. Она выскочила за ворота, вглядываясь в темные улицы. Куда? Куда могла побежать убитая горем, невинная девочка в этом жестоком, охваченном смутой городе? Айла бежала, выкрикивая ее имя, но отвечало ей лишь эхо. И тогда она увидела его — Старый мост.
Предчувствие превратилось в ледяной ужас. Она припустила что было сил, и увидела маленькую светлую фигурку на парапете. Секундное колебание. И прыжок.
— Эльвинра-а-а! — истошный крик вырвался из груди Айлы, но утонул в шуме ветра.
В отчаянии женщина заметалась по дороге, но внезапно её слух уловил четкий, ритмичный стук копыт. Из темноты вынырнул всадник на вороном коне — темный силуэт, стремительный и пугающий. Не раздумывая ни секунды, Айла бросилась ему наперерез, прямо под ноги лошади. Конь испуганно заржал и встал на дыбы, едва не сбросив седока.
— Помогите! Умоляю, помогите! — задыхаясь, кричала она, вцепившись в поводья. — Девушка... она прыгнула с моста! Спасите ее, во имя всех богов!
Всадник, чье лицо скрывала тень от шляпы, не произнес ни слова. Он лишь бросил короткий взгляд на черную воду, потом на обезумевшую от горя женщину. С нечеловеческой ловкостью он соскочил с коня и, не тратя времени на то, чтобы скинуть тяжелый дорожный плащ и сапоги, одним мощным движением прыгнул с высокого берега в ледяную реку.
***
Рев мотора был музыкой. Асфальт под колесами — смыслом жизни. Даша пригнулась ниже к баку своего мотоцикла, наслаждаясь тем, как ветер треплет выбившиеся из-под шлема пряди волос.
Это кафе было для нее всем. Не просто бизнесом — памятью. Отец и мама открыли его вместе, и после смерти мамы оно стало единственным местом, где Даша все еще чувствовала ее присутствие.
А теперь Глеб, ее сводный брат, которого отец усыновил пять лет назад, когда женился на его матери, хотел все продать. После смерти отчима закон был на его стороне. У него были права. Но у Даши была жизнь, вложенная в эти стены.
Жестокая издевка судьбы! Подумала девушка, до предела выжимая газ.
Мотоциклы — единственное, что роднило сестру и брата. И то ли из лишней самоуверенности, то ли по какой-то другой причине Глеб предложил этот спор, эту гонку, с самодовольной ухмылкой на лице.
"Обгонишь меня — кафе твое. Я напишу отказную в твою пользу".
Он был абсолютно уверен, что она проиграет.
— Выкуси, алчный придурок!
Лорд-инквизитор Тарриан ненавидел провинциальные перевороты. Они были грязными, шумными и всегда оставляли после себя отвратительный шлейф из трусости и предательства. Город Адрен, богатый торговый центр на юге королевства, оказался именно таким змеиным гнездом. Пока король собирал войска, чтобы навести порядок силой, он послал вперед своего лучшего "чистильщика". Тарриана.
Его миссия была проста: найти зачинщиков, вскрыть заговор, вырвать его с корнем и устроить такую показательную порку, чтобы мысль о мятеже не возникала в этих землях еще лет сто. Ключевой фигурой во всем этом деле был покойный казначей, и его дом, опечатанный и полный улик, был первой точкой в маршруте инквизитора.
Он гнал своего вороного жеребца по пустынным ночным улицам, мысленно перебирая отчеты. Усталость от долгой дороги притупляла чувства, но ум оставался острым, как клинок. Ритмичный стук копыт по брусчатке был единственным звуком, нарушавшим мертвую тишину.
Именно поэтому он заметил ее сразу.
Фигура, метнувшаяся из тени на дорогу, была не угрозой — слишком медленной, слишком отчаянной. Рефлексы, отточенные годами тренировок, сработали безупречно. Тарриан натянул поводья, и его боевой конь, обученный не паниковать, встал на дыбы, пробив копытами воздух в сантиметрах от головы женщины.
Она была стара, одета в простой плащ, и вцепилась в его поводья с силой утопающего. — Помогите! Умоляю, помогите! — ее голос срывался на визг. — Девушка... она прыгнула с моста! Спасите ее, во имя всех богов!
Раздражение поднялось в нем горячей волной. Безумная. Или пьяная. Еще одна мелочная трагедия в городе, полном хаоса. У него не было на это времени.
— Умоляю, господин! Там, в воде! Она утонет! — рыдала женщина, не разжимая рук.
Тарриан перевел взгляд на черную гладь реки. Он прибыл в этот город как рука короля, как воплощение порядка. И первое, что он видит — это самоубийство, публичная смерть, трагедия, разыгрывающаяся прямо у него на глазах. Допустить такое было нельзя. Это было бы проявлением слабости. Это значило бы позволить беспорядку победить еще до того, как он начал свою работу. Его власть должна была быть абсолютной, его контроль — тотальным. И начинаться он должен был прямо сейчас.
Тарриан не испытывал жалости к неизвестной утопленнице. Но ее смерть здесь и сейчас была вызовом тому порядку, который он принес с собой.
Тяжело вздохнув от досады на эту непредвиденную задержку, он спрыгнул с коня. Дорожный плащ и тяжелые сапоги были помехой, но избавляться от них — непозволительная трата секунд. Он шагнул к краю моста, легко вскочил на парапет и, оттолкнувшись, прыгнул.
Ледяная вода обожгла, мгновенно пропитав одежду и потянув вниз. Для обычного человека это был бы шок, парализующий волю. Для Тарриана это было лишь тактическое неудобство. Он мысленно отсек холод, сосредоточившись на задаче. Темнота под водой была почти абсолютной.
Он высвободил толику своей силы — невидимый импульс, разошедшийся от него во все стороны, словно эхо в пустой пещере. Магия коснулась камней на дне, ленивой рыбы, а затем — чего-то мягкого, податливого. Тела.
Он рванулся в указанном направлении, схватил тонкую руку и с силой потянул наверх. Тело было абсолютно безвольным, как у тряпичной куклы.
Вынырнув на поверхность, он сделал глубокий вдох и потащил свою ношу к берегу. Старуха уже спустилась к самой воде, протягивая дрожащие руки. Тарриан вытащил девушку из реки и опустил на мокрую гальку. Она не дышала.
Женщина завыла в голос.
— Тихо, — приказал Тарриан, и в его голосе прозвучали стальные ноты, заставившие её замолчать на полувздохе.
Он опустился на одно колено рядом с девушкой, отбросив с ее лица мокрые пряди. Она была молода и красива. Просто еще одна сломленная душа в сломленном городе. Но он начал это дело, и он его закончит. Не для нее. Для себя. Он не признавал поражений даже от самой смерти.
Положив ладонь ей на грудь, в область сердца, он закрыл глаза. Это была не целительная магия, полная тепла и света. Это была магия власти. Повеления. Он не просил жизнь вернуться — он приказывал ей. Сконцентрировав свою волю, он послал в мертвое тело короткий, мощный разряд чистой энергии.
Его ладонь на мгновение окутало едва заметное серебристое сияние. Тело девушки под ней судорожно выгнулось дугой. Тарриан почувствовал это — слабый, трепещущий толчок. Потом еще один, уже увереннее. Сердце завелось.
Девушка резко, с хрипом, вдохнула, и ее начало сотрясать в приступе кашля, извергая из легких воду. Она была жива.
Инквизитор поднялся, отряхивая с рук воду. Удовлетворение от того, что его воля оказалась сильнее обстоятельств, смешивалось с глухим раздражением на всю эту ситуацию.
Он повернулся к женщине, которая теперь плакала от облегчения, пытаясь укрыть спасенную своей шалью. — Позаботьтесь о ней, — ледяным тоном распорядился Тарриан. — И проследите, чтобы она больше не доставляла хлопот. В следующий раз спасать ее будет некому.
Не дожидаясь ответа, он отвернулся. Его одежда была мокрой и тяжелой, но холод его не тревожил. Впереди ждал опечатанный дом, полный тайн. И это было куда важнее, чем какая-то полоумная девица и ее плачущая служанка.
Тарриан быстро вскочил в седло, не удостоив их больше ни единым взглядом, и пустил коня в галоп. Расследование не ждет.