Наследство с проблемами, или Дракон в моей оранжерее

Глава 1. Приговор

— Вы признаете себя виновной, неара Торн? — голос врезается в сознание, как лезвие.

К горлу подкатывает противный комок, и все плывет, как будто мир уходит из-под ног. Я хочу разлепить веки, но мир расплывается в мутное пятно. Голова словно вот-вот лопнет — классическая мигрень с аурой, когда свет режет глаза, а виски пульсируют в такт сердцебиению.

Пытаюсь привести мысли в порядок, но выходит как-то не очень. Закрыла аптеку, по сырым, грязным улицам с полурастаявшим снегом шла домой. Под ногами хлюпало, а замшевые ботинки моментально промокли.

Я завернула в свой двор, где вечно разливалась лужа так, что ее не обойти. В ней тоскливо растекается отражение фонаря. Точно помню, что у меня мелькнула мысль, что все по Блоку.

“Исхода нет. Умрешь — опять начнешь с начала…”

Идеальный финал для дня. Но, судя по всему, финалом не обошлось.

А потом… Что было потом? И почему, черт возьми, так болит голова?

— Неара Торн, — снова этот голос, усиливающий разрывающее ощущение в мозгах. — Вопрос требует ответа. Вы признаете себя виновной?

Я моргаю, пытаясь сфокусироваться и отрешиться от неприятных ощущений. Перед глазами медленно проступают контуры: высокие потолки, темное дерево, ряды скамей. Зал… суда?

Я опускаю взгляд на собственные руки и не узнаю их. Тонкие, бледные, с длинными изящными пальцами. И без пластыря поперек правой ладони — обожглась вчера сильно, а волдырь сразу лопнул.

Это точно не мои руки.

— Неара Торн! — вопрошающий повышает голос.

Я вздрагиваю. Инстинкт — штука забавная. Мой рот открывается сам собой:

— Не признаю, — произношу я.

Немного вяло, тихо, но точно не своим голосом. Выше, мягче, с каким-то мелодичным акцентом, которого у меня отродясь не было. Я сглатываю, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

По залу пробегает шепоток, слышатся женские “ах”. В голове начинает проясняться, хотя виски все еще безумно ломит.

— Интересно, — слева раздается приятный, вызывающий мурашки баритон. — Очень... интересно.

Я поворачиваю голову — слишком резко, мир снова качается так, что я вцепляюсь пальцами в скамью, на которой сижу, — и встречаюсь взглядом с ним.

Ощущение, как будто в кадре на героя навели крупный план. В поле зрения — только он, потому что все остальное меркнет на его фоне.

Мужчина стоит у края возвышения, рядом со столом судьи, скрестив руки на груди, и смотрит на меня так, будто я — особо занятная бактерия под микроскопом. Высокий — метр девяносто, не меньше.

Широкие плечи, затянутые в темно-синий мундир с золотыми эполетами, темные волосы по плечи небрежно откинуты назад, в них то там, то тут серебрятся белые прядки. Но он явно молод, не старше тридцати пяти.

Резкие скулы, прямой нос, мужественная линия челюсти. И глаза. Голубые. Нет. Ледяные, а в них — жесткость и отблески стали.

Красивый. Опасный. Моя личная катастрофа в эффектной упаковке, судя по тому, как в зале все замерли.

— Прошу вас, шадхар Кайан, не требуйте от моей падчерицы много, — позади слышится подобострастный голос. — Она еще очень молода, неопытна… Не понимает, что для того, чтобы приговор был мягче лучше признать свою вину.

Я даже не выдерживаю и оглядываюсь на этого умника. С виду пожилой герой исторических фильмов, какой-нибудь почти разорившийся добряк-граф.

Он выразительно, немного снисходительно смотрит на меня, как на на совсем наивную дурочку. Только вот внутри меня есть ощущение отторжения.

Значит, отчим? И предлагает признать вину, чтобы поменьше наказали? Что-то мне это напоминает.

— Вам не давали слова, ноар Крауг, — отбривает тот самый, которого назвали Кайаном. — Неара Торн. И почему же вы решили изменить свое решение?

Он смотрит не в глаза, он смотрит прямо в душу, и это выбивает из колеи. Потому что я не помню…

И тут голова снова взрывается болью. В мозг будто спиваются тысячи ледяных игл, а перед глазами мелькают картинки, как будто вспышки-обрывки чужих воспоминаний.

Мать, которая долго убивалась после смерти отца, но потом все же сдалась и вышла за этого Крауга.

Бесконечные пирушки отчима, какие-то мутные его друзья, ссоры, иногда драки.

Болезнь матери, медленное умирание нашего поместья. Мои слезы на могиле родителей.

А потом чужие люди в форме, которые пришли и поставили меня перед фактом, что я у меня нашли доказательства контрабанды, и я арестована. Как раз после того, как я стала совершеннолетней и могла вступить в права наследования.

Вот мерзавец…

— Неара Торн, вы заставляете меня повторять вопрос, — Кайан лениво подходит ближе и смотрит на меня, словно ожидает, что я вот-вот ударюсь в истерику. — Почему вы решили не признавать вину?

Сейчас прям. Точно не на глазах у всех этих жаждущих представления людей.

— Потому что все доказательства сфабрикованы, — отвечаю я, приподняв подбородок и выпрямив спину. — Я не виновна в том, в чем меня обвиняют.

Тишина становится гуще, тяжелее. Кайан выгибает бровь, один уголок рта чуть приподнимается, обнажая край слишком белого, слишком острого клыка..

— Смелое заявление для той, что чуть не падала в обморок от страха, — медленно, угрожающе произносит он. — И какие же у вас есть основания для такого серьезного заявления?

Основания? О, только самые лучшие. Интуиция и дикая злость.

— Потому что все найденные доказательства были собраны с нарушениями, без свидетелей и моего присутствия, — твердо говорю я, зная, что именно так и было. — Документы подделывают, улики подкидывают, а доверчивых девочек ломают. Но, как вы верно заметили, шадхар Кайан… у меня сегодня день храбрости. Наверное, погода меняется.

В его глазах мелькает искра. Интерес наблюдателя, который смотрит на муху, попавшую в паутину, которая все еще надеется вырваться. Я смотрю прямо ему в глаза, рискуя вызвать на себя гнев. Что бы там ни было дальше — ссылка, казнь, чай с печеньками — я уже проиграла, если сдамся сейчас.