Этот потрясающий древесный рисунок не спутать ни с чем.
Взгляд скользит по полотну двери, цепляясь за каждую потертость – в нашем мире такие двери уже не делают.
Только сейчас я в полной мере осознала, где нахожусь.
Смотрю скучающе за окно, сквозь расплывчатое отражение. К новой себе я почти привыкла. Хотя, признаюсь, не до конца.
Три дня назад я очнулась в этом мире в совершенно другом теле. И до сих пор не знаю – как.
— Ваше сиятельство, — лакей распахивает передо мной дверь, — пожалуйста, проходите.
К этим «леди» и «ваше сиятельство» я тоже привыкла не сразу. И хотя слуги в этом доме меня ни во что не ставили, дерзить не смели из-за уважения к моему мужу.
Кстати, к новому телу прилагался муж. Правда, прямо сейчас он собирался со мной окончательно развестись.
Вхожу в кабинет, где меня дожидаются стряпчие, королевский интендант, семейный доктор и мой благоверный. Все эти люди собрались здесь ради одной цели – избавить моего супруга от такой неподходящей жены, как я.
Мой муж красив, словно фигурка жениха на свадебном торте. Темноволосый, кареглазый и плечистый. Правда, его притягательность обманчива. За прекрасным фасадом прячется жестокий зверь.
Итак, я сажусь в кресло и оглядываю присутствующих. А мужчины глядят на меня.
— Леди Лейн, — произносит один из них, делая учтивый поклон, — как ваше самочувствие?
— Благодарю, гораздо лучше, — слегка откашлявшись, отвечаю я, невольно касаясь ожога на внутренней стороне запястья.
Три дня назад брачную печать на моей руке муж выжег прямо в присутствии этих господ. Тогда-то я, а вернее его жена по имени Неялин Лейн, и погибла.
Мне попадается одно знакомое лицо – доктор Норман. Когда я только очнулась в этом мире и ничего еще не понимала, он осмотрел меня и вынес заключение: «Графиня грохнулась в обморок из-за своей мягкотелости и слабости духа. А еще она слишком раздобрела. Много ест мучного и сладкого».
Кресло подо мной натужно скрипит. Отчасти я, конечно, с доктором согласна – слишком я крупная. Причуда судьбы в том, что в прошлом я была стройна и спортивна. А новое тело мне досталось толстое и рыхлое.
Меня немного потряхивает. О разводе я узнала от служанки, которая за мной ухаживала. Сказала, что мой обморок не позволил завершить ритуал, но уверила, что все самые сложные моменты остались в прошлом, и нужно всего-то подписать какие-то бумаги.
— Леди Неялин, — вновь говорит мужчина. — Надеюсь, вы помните, что должны сделать?
— Да, — отвечаю. — Подписать документы.
Утром муж заявился ко мне в комнату, разбудил и зашипел в самое ухо: «Только посмей опозорить меня еще раз! Просто поставь подпись, Неялин!»
Я в местных разводах мало, что понимала. За короткое время мне удалось собрать минимум информации – и то, только от слуг. Муж держал меня взаперти, сказав, что я порчу ему настроение своим видом. Поэтому я просто приходила в себя, осваивалась и иногда подходила к окну и смотрела на раскинувшийся незнакомый город.
— Леди Неялин, — вновь окликает меня мужчина. — Вам нужно подписать всего одно соглашение.
Я смотрю в лицо незнакомца.
Тонкие усы слегка подкручены – мода что ли здесь такая?
Что за соглашение – черт его знает.
У мужа спрашивать я не рискнула. Может, это отказ от всех притязаний? Меня терзает какая-то истеричная веселость, на грани отчаяния. Может, мы ложки, вилки и сервиз сейчас делить будем?
Что будет со мной, когда я «просто поставлю подпись»? На рудники меня сошлют или на свалку ненужных жен?
Со слов служанки я поняла, что Неялин всегда была робкой, зажатой и послушной. Над ней все в доме потешались. Мужа она любила и боялась прогневать, а он об нее ноги вытирал.
— Прошу прощения, — говорить довольно боязно. — Я немного запуталась. Вы не могли бы объяснить мне суть всего происходящего?
Я намереваюсь, наконец, узнать все «от» и «до». Как говорится «спасение утопающих дело рук самих утопающих».
— Леди, — усатый мягко улыбается. — Разве вы не помните? Лорд Итан Блейк оформил развод. Он выжег брачную печать. Теперь вы официально вернулись в род вашего отца, лорда Чезара Лейна.
То, что я куда-то вернулась, я и не знала. Вроде, как жила в этом доме, так и живу.
— То есть формально мы уже разведены? — уточняю.
— Разумеется. Осталось всего лишь подписать соглашение на покровительство.
О таком соглашении я первый раз слышу.
Возможно, Неялин и знала, что это такое, я – точно нет.
К чему это меня обяжет?
По спине пробегает легкий холодок.

Три дня назад я умерла.
Умерла не как-нибудь скучно. А так – от души. Прямо кино снимать можно. Да и жизнь у меня – сказка. И это теперь не фигура речи.
Итак, родилась я и выросла в Питере.
По характеру я была девочкой упрямой и рациональной, поэтому, когда мне было шесть, родители смекнули отдать меня в спорт. Так я и попала в федерацию скалолазания.
Родители у меня умерли рано: мать – когда мне было одиннадцать. Отец пережил ее на девять лет. В двадцать я была круглой сиротой.
Скалодром стал моим вторым домом. Я быстро осваивала трассы. И так как фамилия у меня была Ветрова, тренера прозвали меня Санька Ветер. Я была жадная до наград, хотела быть лучшей из лучших и к двадцати уже имела серьезные достижения.
О семье, мужчинах или развлечениях я не думала совершенно, оттого, наверно, была слегка нелюдимой и странной. Вся моя жизнь заключалась в тренировках. Я мечтала быть не только чемпионкой России, но и Европы, и даже мира. А желательно иметь еще и Олимпийскую медаль.
А потом я сорвалась с трассы и разбилась. Да так, что сразу в инвалидное кресло. Прогнозы неутешительные – никакого спорта.
Как же я злилась…
Вся моя жизнь была положена на алтарь амбиций и большого спорта, и она рассыпалась прахом в одну секунду.
Федерация меня, конечно, не бросила. Устроили тренером. А я наперекор сказала, что на ноги встану и еще вернусь на трассу.
Но годы брали свое. С инвалидного кресла я, конечно, встала. Но боль никуда не ушла, да и сил почти не было. До тридцати лет я боролась с ветряными мельницами, а потом как-то собралась на Эльбрус.
Из-за злости, опять же.
Мол, я еще ого-го, товарищи. Если не скалолазка, то альпинистка. А на высоте борьба идет уже совершенно другая, и цена ошибки здесь высока.
В горах чувствуешь себя песчинкой. Замысел Бога здесь ощущается наиболее остро – живи, человек, да радуйся! Полюбоваться там есть на что. Смотришь иной раз так далеко, куда взгляда хватит и думаешь: «Ну все, можно умирать!»
После Эльбруса был маршрут на Белуху и на северный склон Казбека, но ни одна гора не запала так мне в душу, как мой первый пятитысячник.
К тридцати шести я совсем заматерела, имела за плечами больше сорока восхождений и стала водить на гору туристов. Семьи у меня по-прежнему не было, зато была тяга преодолевать и бороться, и зачем-то доказывать всему свету, что я способна на большее.
Последний раз на штурм горы мы отправились ночью. Гору тогда порядочно обнесло льдом. Шли мы с южной стороны сначала до скал Пастухова, где акклиматизировались накануне, потом по Косой полке к седловине и прямиком на западную вершину. И тут у меня происходит срыв – турист катится в так называемый «трупосборник» и даже не успевает «зарубиться». И я, вопреки правилам, бросаюсь его тормозить.
Вот и все, что я помню.
Конечно, очнувшись, я тысячу раз сказала себе: «Ну и идиотка ты, Ветрова!» Да вот только ничего уже было не исправить.
Вместо подтянутой слегка грубоватой брюнетки теперь была двадцатилетняя, рыжая и толстая разведенная женщина, которой бывший муж собственноручно оставил неприглядный ожог на руке.
Я проснулась в чужой кровати. Первое впечатление было чудовищным. Надо мной стоял тот самый доктор Норман и служанка, и оба они пытались привести меня в чувства.
Посмотрела вверх – балдахин покачивался, на стенах были шелковые обои, а вокруг эти странные люди. Оба в непонятных нарядах, этакие «викторианские товарищи». И я перед ними лежала, как Ленин в Мавзолее.
— Так, леди, — обратился ко мне мужчина. — Вы помните, что случилось?
— Я сорвалась с горы.
— С горы? — озадаченно переспросил он. — Вы помните, кто вы? Как вас зовут?
— Александра Ветрова, тридцать шесть лет. Живу в Питере. Занимаюсь скалолазанием.
— Она не в себе!
— Милая, — включилась женщина. — Ты и меня не помнишь? Свою любимую нянюшку-Азу?
Нет – я впервые ее видела.
— Бывшего мужа своего, лорда Итана Блейка, тоже не признаете? — спросил доктор.
— Не признаю.
Меня оставили на попечение «нянюшки-Азы», которая и посвятила меня в нелегкую жизнь леди Неялин Лейн, которой я теперь являюсь. И она рассказала, что я вышла замуж в восемнадцать по большой любви. С моей стороны, к сожалению. Женился Блейк на мне по распоряжению короля, и почти сразу я с мужем стала жить порознь, лишь раз в три месяца он приходил исполнять свой супружеский долг – через силу.
Ближе к вечеру, когда я уже понемногу начала вставать и даже выглянула в окно, убедившись, что мир вокруг реален, заявился муж.
— Какого черта ты делаешь? Решила потянуть время? — тотчас набросился он. — Я все равно разведусь с тобой! Прекрати меня преследовать, писать все эти глупые письма. Я тебя никогда не любил!
И после этого он отчитал меня, словно ребенка. За то, что проявила слабость. За то, что опозорила его, потеряв сознание от боли.
— Ах ты рыжая гадина!
Он резко склоняется надо мной, упирая руки в подлокотники моего кресла.
— Я закричу, — предупреждаю его тихо.
Он смотрит на меня пристально и тяжело втягивает воздух. Ноздри его трепещут. Лицо бледнеет. Кажется, он на грани того, чтобы меня ударить.
— Никогда не бил тебя, но прекрасно понимаю, почему это делал твой отец. Ты невозможно глупа, — рычит он. — Если не подпишешь соглашение, тебе придется вернуться к отцу. Неужели, соскучилась? — по его губам скользит усмешка. — Отец на тебе живого места не оставит. Ты – позор семьи. Если бы я на тебе не женился, он бы упрятал тебя в монастырь. И сейчас, если только посмеешь вести себя, как тупая корова, он тебя воспитает по-своему.
Холодею.
— Сейчас скажешь им, что все подпишешь, — приказывает Блейк. — Поняла?
Молчу, и он грубо хватает пальцами меня за лицо, сдавливает щеки.
— Ты поняла, я спросил?
Его глаза снова наливаются холодом, светлеют, а стужа забирается мне под кожу, жалит, словно жидкий азот.
— Не выводи меня, дрянь!
Задыхаюсь. Из меня будто по крупицам вытекает жизнь.
— Да! — отвечаю.
Он резко отталкивает мое лицо, выпуская из жесткой хватки, будто брезгуя лишний раз ко мне прикасаться.
— Если вдруг ослушаешься, я больше не стану терпеть, — говорит хладнокровно. — Если надо, воспитаю, — он убирает руки в карманы брюк. — Я собираюсь жениться, и мне важна репутация. Моя невеста – женщина из хорошего рода. Лучшая из лучших. И ради нее я пойду на многое.
Боже, куда я попала? Разве моя земная жизнь была настолько неправильной, что, умерев, я оказалась в настоящем аду?
В комнату, наконец, возвращаются мужчины.
— Итак, леди Неялин, — я смотрю, как по губам интенданта расплывается понимающая улыбка, — будем подписывать?
Он переводит взгляд на Итана, который преспокойно возвращается в свое кресло.
В современном мире женщина защищена законом, в этом – полностью бесправна. Все в этой комнате понимали, что Итан имел возможность приструнить свою разбушевавшуюся жену. И все готовы были спустить ему это с рук.
Я внимательно и долго гляжу на Блейка, обвожу взглядом другим мужчин и, наконец, бросаю:
— Я уже сказала, что не стану! И я не останусь в этом доме ни секунды. Никто из вас, господа, не смеет распоряжаться моей жизнью. Я разведена, а значит больше не принадлежу роду лорда Блейка. Я уезжаю. Сейчас же.
И плевать, что будет. Я в свое время прожила непростую жизнь, погибла в горах, так какого ж черта я вновь боюсь смерти? Пусть лучше так, чем терпеть издевательства.
— Лорд Блейк, я требую, чтобы вы выплатили мне положенную компенсацию и позволили уехать. Я хочу, чтобы вы, королевский интендант, засвидетельствовали мою просьбу.
Лицо последнего вытягивается. Он снова смотрит на Блейка так, будто тот загоняет ему спицы под ногти. Но Итан не дожидается никаких просьб, а холодно рычит своему стряпчему:
— Господин Роше, выплатите ее сиятельству тысячу соверенов.
Я жду, когда мне передадут деньги. Молча забираю, ибо эти средства – гарантия, что я хотя бы не умру с голода. Мне, на самом деле, некуда идти. Я не знаю этого мира. Но, несмотря на это, я хочу вырваться.
Обманываться не собираюсь, Итан захочет поквитаться. Скорее всего, он напишет моему отцу, а тот подаст прошение хозяину земель, Великому герцогу Элгариону, и меня признают сумасшедшей.
— Могу я собрать личные вещи?
— Куда ты пойдешь? — спрашивает Блейк. — Ты хоть понимаешь, как опасен Гнемар для аристократки?
«Лишь бы подальше от тебя, чудовище!» – хочется прокричать мне.
Коснутся бы щек, где до сих пор ощущались его жесткие прикосновения, и стереть эти прикосновения безвозвратно.
— Куда угодно, — сердито говорю я и обращаюсь к интенданту: — Прошу вас остаться и убедиться, что лорд Блейк не станет мне препятствовать!
Ухожу.
Поднимаюсь по лестнице в одиночестве.
Сердце гулко бомбит в груди. Я еще не верю, что смогу уйти. Это подобно тому, как птица вылетает из клетки на волю – хочется устремиться в самую высь. Но я понимаю, все только начинается. И моя борьба тоже…
Ну, что ж. Я умею бороться. И терпеть. И преодолевать.
В комнате меня дожидается Азалия, та самая «нянюшка-Аза». Ей за шестьдесят, но она довольно крепка и подвижна. Лицо круглое и загорелое. Все это время она одна искренне за меня переживала. Правда, мало, что рассказывала, опасаясь, что я впаду в истерику и буду плакать.
— Я уезжаю, — говорю ей. — У меня с собой только тысяча соверенов. Я не знаю, что будет дальше и куда пойти тоже не знаю. Я плохо помню некоторые события. После снятия брачной печати, все изменилось – я не люблю Блейка и никогда к нему не вернусь.
Обозначаю позицию сразу.
— Неюшка, — шепчет Азалия. — Как же это? Куда же ты пойдешь? А лорд Блейк? Это же позор… а твой батюшка… — и она бледнеет и уводит взгляд. — Лорд Лейн так осерчает. Убьет. Точно – убьет.
На вершине склона стоит прекрасный белый дворец – огромный, обнесенный зубчатой стеной. Над ним развеваются флаги, и я с изумлением приоткрываю рот. Но потом я просто прижимаюсь к спинке сидения, велю извозчику колесить по улицам бесцельно, а сама обдумываю сложившуюся ситуацию.
На душе тревожно.
Что, если Блейк напишет герцогу Элгариону?
Все внутри у меня обмирает.
А, если я напишу этому лорду первой?
Да, для женщины это смелый шаг. Но разве есть еще варианты? Что может мне грозить? Позорная выволочка? Осуждение?
— Азалия, — склоняюсь к няне, которая тоже о чем-то напряженно думает: — Как мне найти Великого герцога Элгариона?
Она вздрагивает, с испугом глядит в мои глаза, ища там отголоски разума. Ее удивление сейчас многим больше, чем тогда, когда я сообщила ей о своем решении уехать.
— Святая мать, — ее голос кажется сдавленным и сиплым. — Аарон Элгарион очень занятой человек и… очень жестокий. Он уже давно покинул герцогство и живет здесь, в Гнемаре, во дворце.
— Здесь, — повторяю.
— Да, но он… вряд ли захочет вас принять. Правящая династия Тэнебран всегда была сильной, но у Великого герцога необычный дар. Он может убивать одним лишь взглядом.
С изумлением слушаю. У Блейка, вероятно, тоже есть дар. Теперь мне не кажется странным, что рядом с ним я всегда ощущала дикий холод.
— Во дворце существуют особые правила, — продолжает Азалия. — Южное крыло всегда закрыто, как и прилегающий парк. Великий герцог носит на руке звенящую цепь, и, если идет куда-то, лакеи и слуги бегут впереди него и приказывают всем прятаться. Только члены семьи Тэнебран могут смотреть в его глаза, не боясь за свою жизнь. Говорят, герцог убил много людей. В том числе и свою невесту.
Мрачная сказка с династиями, принцами и родовыми силами – теперь моя новая реальность.
Я все еще молчу, не зная, что сказать.
— Из-за своего дара герцог никогда не взойдет на престол, — тихо рассказывает Азалия. — Девять лет назад король Сайгар объявил своим наследником трехлетнего племянника Кайла и приказал привезти его ко дворцу, забрав у матери. Мальчика поселили в отдельном детском крыле и запретили женщинам приближаться к нему, чтобы он не вырос слабым и изнеженным.
В Равендорме существовала догма, что чем тверже характер, тем сильнее человеку даровалась магия. Чтобы закалить характер Кайла, его рано вырвали из материнских рук.
— Именно герцог Элгарион въехал в герцогство Азариас и забрал Кайла из рук его матери, запретив ей приближаться к ребенку. Говорят, она выла, как волчица.
Станет ли такой человек помогать мне? Проникнется ли моими словами?
— А что, если я напишу ему письмо? — срывается с моих губ.
— Ох, Неюшка, — вздыхает няня. — С каких пор ты у меня такая твердолобая? Все письма на королевскую фамилию проходят через канцелярию.
— А личные?
Она задумывается.
— Не знаю. Я простая служанка.
— Как попасть в эту канцелярию?
Аза обреченно вздыхает, смотрит на белый дворец на холме.
— Нужно ехать туда.
— Вот и поедем.
Затеянное – это, на самом деле, чистой воды авантюра. Кто, вообще, может гарантировать, что меня туда пустят? Несмотря на то, что я – аристократка, я – всего лишь вздорная женщина, рискнувшая обнародовать свои семейные дела. Здесь так не принято.
Ко дворцу ведет пешеходный мост. Отсюда открываются виды на Гнемар и широкие поля, над которыми висит раскаленное летнее солнце. Я обдумываю, что именно написать в письме. Пока идем, я мысленно составляю послание, и все мои доводы кажутся не сильно убедительными. Смогу ли я убедить мужчину, взращенного в патриархальном мире, помочь мне освободиться от власти отца?
Надо действовать тоньше. Письмо не должно выражать протест, а лишь мягкую женскую просьбу о заступничестве.
На территорию дворца нас пропускают свободно, но только до административного здания. На самом деле, здесь был самый настоящий дворцово-парковый ансамбль. Безупречно ухоженные кустарники, аллеи и площадки с фонтанами и бронзовыми скульптурами. Всюду стояла стража в парадных мундирах.
Похоже на Петергоф. Правда, местность неровная, холмистая, что делает расположение зданий причудливым.
Нас встречает клерк. Сиятельные леди и лорды не стояли в очереди, их ведут напрямую в приемные покои. Там же можно составить прошение.
— Я по личному делу, — говорю служилому человеку.
— Его светлость не принимает по личным вопросам, — отвечают мне настороженно, но сохраняя вежливый тон.
— Прошу вас, — прошу горячо. — Это очень важно.
— Я доложу его помощнику, барону Роулу, — говорит мужчина и оставляет нас с Азой одних.
Длинные столы стоят у стен, здесь же – стопки бумаги и писчие принадлежности. Комната оформлена в тяжелых, мрачных тонах. Все очень помпезно и официально, и это давит.
Аарон лорд Элгарион
Белый дворец династии Тэнебран
Холодный ветер врывается в комнату, утягивая за собой маленькую синицу. Она испуганно мечется в потоках воздуха. Крошечное сердечко работает, как поршень. В темных глазах-бусинах искаженно отражается длинный мрачный коридор дворца. Птичка летит к свету, но внезапно жизнь в ней иссякает, и она падает замертво под ноги идущего по коридору мужчины. А он не замедляет шага. Этот человек привык к смерти. Более того, он сам приносит ее. Он со смертью на короткой ноге, вечный ее слуга и помощник.
Каждому его шагу вторит звон цепи, которую он носит на запястье. Этот тихий звук действует на окружающих, как сигнал к бедствию. Впереди него уже бегут пажи и кричат во всю мощь: «Его светлость герцог Элгарион! Расступись!»
Он – палач. Самое страшное существо на свете.
— Ваша светлость, — торопится по коридору вслед за ним его помощник. — Сегодня ваш племянник снова подал прошение. Хочет покинуть дворец!
— Ну раз «снова», то снова ему и откажи, — бросает Аарон.
Он входит в свой кабинет, и барон идет следом:
— Ваша светлость, есть еще одно письмо, — говорит он.
Роул был уже седьмым помощником лорда Элгариона. Шестеро других, несложно догадаться, зарыты под землей. Но не стоит беспокоиться об их безвременной кончине, Аарон никого не заставлял ему служить. Просто деньги творили чудеса.
— Настолько важное?
— Оно от женщины. Аристократки. Лично на ваше имя.
Герцог вскидывает брови и смотрит в лицо Мориса. За круглыми черными очками последнего не видно глаз.
— От женщины? — переспрашивает Аарон, берет из рук помощника письмо и читает: «Леди Неялин графиня Лейн».
Нежные, воспитанные нянюшками и храмовыми наставницами аристократки боялись Аарона, как огня. В его присутствии они теряли сознание. Даже при упоминании его имени бледнели. А графиня Лейн была самым ярким образчиком трепетной лани – довольно наивной, глупой и безропотной.
И что ей понадобилось?
— Она подписалась девичьей фамилией, — констатирует он. — Печати нет?
— Она написала его здесь, приехав лично, — отвечает Морис. — И была весьма настойчива. Сказала, что это важно.
— Даже так, — скептически фыркает Аарон. — И что нужно от меня леди Лейн?
Морис долго молчит, и герцог разворачивается к нему и замечает на лице юноши улыбку – такую шаловливую, что оторопь берет. А, когда он садится в кресло, распахивает письмо и читает, у него невольно вырывается:
— Какого, мать его, черта? — и что-то внутри моментально вскипает.
Возможно, потому что за последние двадцать лет его никто не смел ни то, что оскорбить, а даже случайно задеть словом. При нем дышать боялись – вот что. А здесь «герцог-Зло». Прямо в письме. От какой-то недалекой и очень посредственной женщины. От той, что должна его бояться до судорог.
— С леди была служанка и чемодан. Я кое-что увидел, — Морис многозначительно постукивает себя по виску, намекая на свой дар. — Леди Лейн развелась с лордом Блейком. Три дня назад была снята печать.
— Что? — Аарона не просто удивить, но Неялин Лейн удается сделать это дважды. — Развелась? Значит, она стала мьесой?
— Не знаю, милорд. Я могу запросить у интенданта документы о ее браке и разводе.
— И для чего? — Аарон откидывается на спинку кресла, швыряя письмо на стол. — Думаешь, я буду в этом разбираться? Может, мне броситься решать их семейные дела?
— Не могу знать, ваша светлость.
Аарон сощуривает глаза. Пару лет назад он сам приложил руку к тому, чтобы выдать за Итана Блейка именно леди Лейн. Король хотел наказать и унизить Итана. Вот ему и подобрали крайне неудачную невесту. Но за два года гнев короля угас, и Блейк вернул себе почти все милости. А теперь он решил развестись?
— Все вопросы я решу с ее отцом.
Вот только Аарон уверен, что Чезар после подобного позора не посмеет показаться ему на глаза. Доводить свои семейные дела до того, чтобы о них знали во дворце, это удел слабых мужчин.
«Герцог-Зло».
Аарон внутренне усмехается. Браво.
Возможно, стоило бы продемонстрировать глупой леди, на что именно способен его «знаменитый взгляд»? Аарон помнит эту зажатую, тихую и безвольную девицу. Помнит ее безвкусные платья и красные, слегка шершавые щеки. Пришлось бы с неделю отпаивать ее успокоительными.
Нет, Великий герцог привык решать вопросы иначе. Жестко. По-мужски. А к женщинам у него совершенно другое отношение. Как к тем, кто заведомо слаб. Что с них взять, когда их жизнь – это сплошные эмоции?
И чертово письмо лучше всего это доказывает.
Неялин Лейн
— Сотня соверенов за билет, — говорит человек в конторе, поглядывая на нас с Азой прищуренными глазами.
Азалия молча отчитывает монеты. Духота стоит страшная, в нос бьет запах лошадиного навоза. Дилижанс следует из соседнего герцогства и уже пробыл в пути несколько дней. Здесь, в Гнемаре, меняют лошадей.
Мы добрались на окраину города, рассчитались с извозчиком и планировали незамедлительно пересечь черту города. Нас ждал долгий путь в Арвал.
Я уже успела свыкнуться с мыслью, что придется жить в страхе и скрываться. Скорее всего, я устроюсь на работу. Этого я не боюсь – не белоручка.
— А ну-ка, паршивец! — раздается вдруг. — Пшел прочь!
Оборачиваюсь и вижу, как на улицу из конторы вышвыривают мальчишку. Смотрю, как ребенок плюхается в грязь, встает, нервно дергает ногой, скидывая со штанины куски глины.
— Да как ты смеешь! — рычит он. — Тебе отрубят руки, а потом голову!
— Я тебя сейчас уши оборву! — доносится гневный мужской крик, а затем дверь конторы захлопывается.
Мальчик сливается с толпой, и я теряю его из вида, но что-то заставляет меня выискивать его глазами. Высокий, хорошо сложенный. На вид лет десять-двенадцать. Темные, вьющиеся непокорные волосы, смуглое лицо, до смешного горделивый разворот плеч и вздернутый подбородок. Одет довольно хорошо – на беспризорника не похож. А глаза сверкают, как два черных агата. Просто волчонок. Сразу виден и характер, и потенциал. Из таких вырастают либо хулиганы, либо чемпионы.
Кстати, о хулиганах…
Мальчишка возвращается с камнем в руке и запускает его в окно конторы, откуда с криками выбегает хозяин.
— Проклятый щенок! — кричит мужчина. — Ты у меня попляшешь сейчас!
Усмешка сбегает с моих губ, когда в руках этого товарища появляется хлыст. Зеваки начинают собираться вокруг, посмеиваясь над тем, как мальчишка крутиться ужом на земле, пытаясь избежать ударов. И воет от боли, когда хлыст облизывает его спину, раздирая одежду.
Дикость!
Я ставлю чемодан на землю и протискиваюсь сквозь толпу. Ума много не надо, чтоб мальчишку обижать. Еще и зрелище из этого устраивать!
— Хватит! — кричу и внезапно подпадаю под удар.
Хлыст проходится по спине – боль прокатывается волной. Я подаю ребенку руку, поднимаю его с земли. Кулон на груди внезапно обжигает.
— Вы его знаете, госпожа? — спрашивает у меня мужчина. — Как же вы так выскочили? — он бледнеет, опасаясь, что я подниму крик.
На мне хорошее платье, и хоть я толстая, в Равендорме это иной раз признак достатка.
— Он со мной, — говорю. — Я оплачу ущерб.
— Что вы, госпожа… что вы… — мужчина торопится уйти.
Толпа тоже начинает расходится, а я смотрю на мальчишку, который прячет лицо за темной волнистой челкой.
— Зачем ты это сделал? — спрашиваю я.
— Мне нужен билет, а денег нет.
Стандартная история.
— Куда тебе?
Он смахивает челку, пристально глядит в мое лицо.
— В Арвал.
— Значит попутчики, — я указываю ему на Азалию, которая сидит на чемодане и охраняет единственные наши пожитки, — иди туда. Билет я тебе куплю.
Мальчик хлопает глазами, не благодарит, но кивает и топает к Азалии. А я беру ему билет. А сама задаюсь вопросом – куда может ехать ребенок? Один?
Впрочем, стоит ли удивляться. В этом мире все непросто, здесь даже дети слишком взрослые.
— Батюшки, — говорит няня, когда я возвращаюсь к ним. — Это что же за невоспитанный мальчонка?
Ребенок стоит чуть в стороне и лишь на нас коситься. Но, когда подъезжает экипаж, мы все втроем в него загружаемся.
Огромный дилижанс с большими окнами, запряженный двойкой, начинает движение, и я откидываюсь на спинку сидения. Резко отстраняюсь, шипя от боли. Смотрю на мальчишку, который сидит рядом. Уверена, ему гораздо больнее, но вида он не подает. Вообще, неясно, что он чувствует.
Мы какое-то время молчим, разглядывая друг друга и наших попутчиков.
Дилижанс слегка покачивается от движения, солнечные лучи проникают внутрь сквозь большие окна, скользят по лицам сидящих рядом людей. Нам придется провести в пути несколько дней бок о бок.
Я слегка склоняюсь к уху мальчика:
— Как твое имя?
Он недоверчиво косится.
— Не твое дело.
Не очень-то вежливо. Особенно, по отношению к человеку, который его спас. Но я лишь внутренне посмеиваюсь – мальчик колючий и недоверчивый. Какая судьба у него была? От кого он бежит и куда?
Он щурит глаза, почесывая красный след от хлыста, пульсирующий на шее.
— Сильно приложило? — интересуюсь.
— Нет, все в порядке.
А сам ерзает – видно же, больно. Но я складываю на груди руки, дожидаясь, когда мальчонка оттает.
Сайгар король Равендорма
Белый дворец династии Тэнебран
Его величество давно не испытывал ничего кроме злости.
Он просто не ощущал потребности испытывать что-то еще.
А сейчас повод был превосходный – исчез его племянник. Да, исчез. Из той части королевского дворца, которая охранялась лучше, чем его собственная спальня. И это, конечно, было отличной возможностью показать весь спектр своей ярости. Но Сайгар, кажется, стал мудрее. А, может, в конец очерствел. Он, странным образом, забавлялся. И даже тем, что Аарон так невозмутим. Подумаешь, двенадцатилетний наследник престола сбежал от них, словно от двух олухов – с кем не бывает, в самом деле.
— И где он, ты знаешь? — спрашивает он своего брата.
Аарон вскидывает глаза – серо-голубые, холодные и бездушные. Сайгар подумал вдруг, что ему несказанно повезло иметь иммунитет против родовой силы Элгариона, иначе бы этот талый лед был последним, что он видел в жизни.
— Предполагаю, — отвечает Аарон слишком спокойно.
— И ты не планируешь догнать его и вернуть? — интересуется Сайгар.
Аарон стоит у окна, скрестив на груди руки, и облокачивается бедром на подоконник. За его спиной король видит край синего неба. И ему на секунду становится безразлично, что будет здесь, в Равендорме. Ему хочется избавиться от бренной плоти, ведь он так устал. Собственный дар сначала превратил его в старика, а теперь лишил красок жизни. И хочется просто покоя, бесконечного, как синева этого неба.
— Догнать – возможно, — отвечает Аарон. — Вернуть силком – нет.
— Нет? — изумляется Сайгар.
Достаточно приказа, чтобы Элгарион тотчас отправился за мальчишкой, но король хочет понять логику брата. Если его величество мог залезть в любой разум – это не значило, что его дар распространялся на Великого герцога.
— Он поставил свои личные интересы превыше долга, — говорит Аарон. — Пора научится нести ответственность за свои поступки. Глупый и самонадеянный король стране не нужен.
— А у тебя есть другой? — меланхолично вздергивает брови Сайгар. — Если я еще в доброй памяти, герцог, ты так и не женился, и детей у тебя нет.
Король не скрывает злой усмешки, наблюдая, как черты лица Аарона заостряются. Единственная тема, которая хоть как-то трогает бесчувственное сердце этого мужчины – его брак. А, вернее, та давняя история с его невестой. Девушка, к сожалению, отважилась взглянуть в его глаза, и где она теперь? Гм, под бетонной плитой фамильного склепа.
Королю было прекрасно известно об интрижках герцога. Как и любой нормальный мужчина, Аарон интересовался женщинами, и проводил с ними ночи. Но перерасти во что-то серьезное ни одна любовная история так и не смогла.
— Этот мальчишка последний из династии, — весомо произносит Сайгар. — Он займет мое место. Уже скоро, герцог…
Гнетущее дыхание смерти уже наполняет спальню его величества. Все знают, что осталось недолго.
Аарон молчит. Он слишком безразличен, чтобы подобострастно лгать: «Нет-нет, мой король, ты еще полон сил!» Конечно, Сайгар знал – он покойник. Неделю назад он потребовал убрать из покоев зеркала – настолько безобразным и старым он стал. Одежда сидела мешковато на его костлявом теле, а совершать простые движение он мог только с посторонней помощью. Даже сейчас он сидел в постели не по своей воле, а потому что камергер усадил его так утром, облокотив на подушку.
Жизнь короля была чудовищной.
Его сыновья погибли. Жена, чертова кобра, его презирала. А дочь никогда его не любила. Он унесет в могилу все свои сожаления – исправлять и отмаливать грехи уже поздно.
— У моей дочери нет дара, герцог, — произносит Сайгар, вновь глядя куда-то за его спину потухшими глазами, — но Летиция не оставит попыток усадить ее на трон после моей смерти. Станешь регентом, выдай Элизу замуж, а от Летиции избавься. Знаешь, я становлюсь сентиментальным и богобоязненным. Чем ближе смерть, тем больше я думаю о грехах, которые совершил. Их много… не хотелось бы брать на душу еще один. Избавься от Летиции… но уже после моей смерти. Твой долг – обезопасить наследника престола.
Несмотря на то, что король когда-то любил свою Летти, сейчас он осознавал, что его жена-королева обросла опасными связями, алчными фаворитами, штатом фрейлин, которые не гнушались исполнять все ее приказы, даже постыдные. Летиция была умна и честолюбива. Когда-то она вскружила Сайгару голову, и вторую свою жену, на которой он был женат в ту пору, он под надуманным предлогом отправил на плаху. Первая уже давно томилась в монастыре, а юная и красивая Летиция оказалась в его постели, и вскоре он в третий раз пошел под венец.
Идиот.
К Летти он остыл слишком быстро. Но благодаря тому, что она тотчас отступила, позволив ему иметь любовниц, ни разу не упрекнула и вовсе старалась быть неприметной, смогла сохранить свой статус.
Все ее силы были направлены на дочь, Элизу Тэнебран. Маленькую колючку-Элизу с плохим зрением. Когда Сайгар узнал о таком недостатке дочери, моментально к ней остыл. Доктора прописали ей очки, но он запретил – негоже принцессе носит эту штуку на лице и позорить его. У его детей не должно быть недостатков. Сайгар совершенен…
Аарону плевать на манеры, вежливость и чувство такта — он приказывает привести всех действующих лиц этого спектакля в свой кабинет. Его дьявольски утомило чтение вороха бумаг, из которых он узнал о браке и разводе некой леди Неялин все до мелочей.
Он впервые разбирается с вопросами такого рода, и это весьма смешно. Привыкший действовать прямо, быстро и без долгих раздумий, он вынужден вести полемику с таким мелким дворянином, как Блейк. Это птица не его полета.
Герцог сидит в кресле, дожидаясь, когда приведут отца и мужа Неялин. Разговаривать этим лордам придется со спинкой кресла.
Морис молча стоит у стола, на котором лежат документы, и ждет. Он готов исполнить любой приказ герцога Элгариона, но догадывается, что посетителей ждет весьма холодный прием.
— Ваша светлость, — Аарон слышит, как входят мужчины и начинают подобострастно кланяться и приветствовать его.
Это только раздражает.
— Слышал о разводе вашей дочери, Чезар, — говорит герцог, и в комнате повисает такая тишина, что ее можно резать ножом.
Кажется, лорд Лейн сглатывает. И молчит, будто следом должны последовать обвинения.
— Мне нужны пояснения, — говорит Аарон. — Кратко.
Ему не требуется смотреть на визитеров, чтобы знать – они боятся. По Гнемару ходили сплетни одна хуже другой. Впрочем, часть этих сплетен была сущей правдой.
Герцог слушает Чезара – унылые, глупые и откровенно детские объяснения того, что произошло с леди Неялин. По типу: «Всегда была примерной и послушной женой и дочерью, но после ритуала снятия печати ее словно подменили. Она утратила разум».
— У меня и в мыслях не было, что дочь откажется подписывать соглашение, ведь она искренне и горячо любит мужа.
— Видимо, лорд Блейк не отвечает ей взаимностью, — говорит Аарон. — Иначе почему он осмелился разорвать брак, инициированный самим королем?
Снова гнетущая пауза, похожая на целую вечность. Аарон слышит, как за окном шелестят на ветру ветви плакучей ивы.
— Блейк, у вас есть, что сказать? — торопит он.
— Ваша светлость я выдержал все сроки, — встревожено, но уважительно говорит Итан. — За два года брака Неялин не смогла забеременеть и раскрыть в себе силу рода. Я был готов взять ее мьесой, выделить жилье и содержание. Все договоренности с лордом Лейн были соблюдены, кроме одной – Неялин отказалась подписать бумаги. Уверен, ее разум помутился. Я и ее отец хотим для нее только добра.
— Добра? — Аарон указывает Морису на одну из бумаг, лежащих на столе, и тот послушно передает ему искомое. — Жилье – это тот старый дом в Мэйросе, где нет ни водопровода, ни добротной крыши над головой?
— Но это мое родовое имение. Весьма достойное место.
— Странно, что при такой любви к нему, вы в нем не живете, — чеканит Аарон.
Воцарившееся молчание напоминает глубокий обморок, но теперь в него вмешивается что-то еще – густой панический страх.
— Лорд Лейн, вашу дочь осматривал доктор после того, как Блейк снял печать?
Чезар ошарашенно молчит, но затем все-таки отвечает:
— Да, ваша светлость.
— И что он сказал? У нее не было своего дара. Процедура могла быть не только очень болезненной, но и серьезно навредить ей, — не дожидаясь ответа, Аарон бросает Морису: — Дай мне пояснения интенданта! — получив бумаги, он холодно зачитывает: — «В ходе ритуала графиня потеряла сознание, а после ее насилу привели в чувства». Блейк, сколько собственного дара вы в ней оставили?
Даже Морис слега вздрагивает от тона герцога.
По комнате прокатывается легкая волна темной родовой силы Аарона – она проникает всюду, слегка касаясь живых сердец, плотоядно скользит меж людских тел и растворяется.
— Ваша светлость, — голос Итана сипл и едва слышен, будто его горло сдавливает невидимая рука, — я оставил достаточно.
— Снятие печати сопряжено с чудовищной болью, — говорит герцог. — И чем больше родовой силы, тем легче это переносится. Но, — он резким движением распрямляет листы бумаги, — «Графиня Лейн была бледна, с трудом дышала, и я забеспокоился, что она испустит дух. Ее нянюшка, ставшая свидетелем всего этого, горько плакала, держа ее безвольную руку». Я не заметил, что вы оставили достаточно, Блейк.
— Нея склонна все преувеличивать, — поспешно отвечает Итан.
Уголок губ Аарона дергает усмешка. Он протягивает руку, и Морис вкладывает в нее другой документ. От стряпчего лорда Лейна.
Аарон спокойно читает фрагмент:
— «Графиня пожелала отказаться от подписи соглашения, решив не предпринимать никаких действий». Итак, — он отбрасывает бумагу на стол: — Чезар, что именно вы думаете о дальнейшей судьбе вашей дочери?
— Я готов признать ее нездоровье, — произносит тот. — А если вы согласитесь утвердить передачу ее под покровительство лорда Блейка, это решит все проблемы.
— Раньше его забота едва не стоила ей жизни, — жестко обрывает Аарон. — Впрочем, оставить ее в статусе разведенной женщины было бы слишком жестоко, в этом вы правы.
Неялин Лейн
Он подсаживается неожиданно. Салон накреняется, несколько почтовых тюков выгружают, чтобы дать ему простор. Мужчина садится на заготовленное для него место, молча оглядывает попутчиков, а мы все притихаем – вид у него такой, будто он выбирает, кого из нас первым прикончить.
— Какой здоровяк, — посмеивается Азалия, а потом озабоченно смотрит на меня: — А ты, родненькая, осунулась вся. Смотри, — касается моего платья.
И, правда, как-то оно странно растянулось. Или же я странным образом уменьшилась. Скулы стали очерченными и высокими, янтарная радужка засияла вкраплениями золота и засеребрилась ободом, волосы потемнели на тон. И даже в жар бросает… Кулон на груди вечно норовит обжечь. И, кстати, куда-то подевался след от плети.
После постоя на утренней почтовой станции следующую остановку дилижанс делает только к вечеру, когда заходит солнце. Мы не брезгуем местным трактиром, правда мальчишка, которого я увезла из Гнемара, вечно озирается, будто всюду враги.
Нам разливают вкуснейшую похлебку с зеленью и мясом, за которую не жалко заплатить несколько соверенов.
— Король совсем плох… — слышу разговоры за соседним столиком. — Поговаривают, недолго осталось. А потом все, друг мой, не разгуляешься. Герцог Элгарион страшнее напасти. Слышал, каждую ночь ведут к нему девственницу, а как уважит она, этот дьявол глядит в ее очи, забирая душу.
— Верно говорят. Мой кум, человек из столицы, со слов своего деверя по материнской линии, слыхивал, что его светлость зверствует во дворце. Будто ходит по коридорам ночами и цепью звенит. Как оголодает, ищет кого к рукам прибрать…
Ага, словно Кентервильское привидение.
— Чего мелите, пустоголовые! — раздается третий голос. — Ему нужно не меньше двух, а то и трех невинных душ каждый день…
Мальчик, которого я стала называть Волчонком, склоняется еще ниже над тарелкой. Есть не прекращает, но яростно жует и сопит безбожно.
— А юный наследник и слова при нем молвить не посмеет, — продолжается беседа.
— А чего юнец может, окромя того, что он Тэнебран? Знамо дар в нем еще не проявился. Всю жизнь ему под гнетом быть! Как того герцог пожелает, так и будет!
Волчонок замирает, молча отирает губы. А стиснутая ложка в его побелевшем кулаке так и дрожит. А потом он вдруг бросает ложку в лоб одному из сплетников, и та, попадая по назначению, отскакивает и падает на пол:
— Не смей поносить королевскую семью, жалкий ты паскудник! И имени Азариас не тронь! — бросает он вдогонку.
На лбу коренастого лысоватого мужчины тотчас вспыхивает красное пятно, из которого норовит появиться шишка.
— А-ну! — он внушительно поднимается из-за стола.
И я тоже подскакиваю, понимая, что подобные оскорбления в этом мире не спускают даже детям.
— Как не совестно тебе, братец! — громко верещу я. — Оскорбить такого приличного господина! Посмотри до чего дошло? — и гляжу на вздувающуюся на лбу последнего шишку: — Я готова возместить ущерб! Не сердитесь на моего брата, — и оттесняю мальчишку, прикрывая спиной. — Сейчас, — достаю из кошелька деньги и протягиваю золотой: — примите наши искренние извинения.
А Волчонка хватаю за шиворот и тащу на улицу. Он вырывается и рычит:
— Сам бы справился!
— Вижу я, как ты справляешься!
На улице уже темно. Прохладный ветер кружит по дороге листву, с темного неба сияют звезды – такие, какие бывают только вдали от городов.
— Послушай меня, — говорю я раздраженно, а у самой сердце колотится после случившегося. — Если хочешь доехать живым, то не ввязывайся в такие истории!
— Тебя не спросил, — фыркает он. — Что привязалась? Без тебя обойдусь!
Я моментально остываю и делаю глубокий вдох.
— Сколько тебе лет? — спрашиваю.
— Какое тебе дело? Не лезь ко мне. Доедем до Арвала, а там каждый за себя. Мне не нужна твоя опека. И ничья не нужна!
Он вздергивает подбородок, сверкая глазами – столько глупой гордыни в нем, ей-богу!
— Раз так, — говорю я. — Не создавай мне проблем. И без тебя их достаточно. Но вот тебе совет. Научись принимать помощь от людей, которые искренне желают тебе добра.
Он вскидывает глаза, а по лицу скользит нечитаемое выражение.
***
В Арвал мы приезжаем поздней ночью.
На улице темно, лишь старый желтый тусклый фонарь покачается от порывов ветра. Тяжелые колеса дилижанса мелят почву, унося наших попутчиков дальше, а мы сходим на станции. Прыгаем в лужи, выгружаем чемодан и в момент промокаем до нитки.
Аза торопится укрыться от ливня под свесом кровли одного из домов, а я оборачиваюсь к мальчонке:
— Пойдем?
Он закладывает руки в карманы и поджимает голову в плечи, поеживаясь от холода.
— Дальше я сам, — бурчит. — Деньги верну.
Задолжал он только за билет и несколько мисок горячей похлебки, которые я покупала в трактирах или гостиничных домах, где мы останавливались. У мальчишки не было ни гроша за душой.
Аарон герцог Элгарион
Белый дворец династии Тэнебран, Гнемар
Аарон бегло оглядывает список из пяти имен – двоим уже за шестьдесят. Один – игрок, другой – бывший вояка, лишившийся ноги. Но все лорды из хороших родов, первые дети в семьи, наследники родовой силы. Лишь двое из пяти – вдовцы, другие женаты.
— Ваша светлость, — в кабинет входит Морис и припадает на колено, как-то виновато. — У меня плохие новости. Я никак не могу взять в толк, куда именно делась леди Лейн, а тут еще и это.
Аарон отбрасывает документы и поднимается из-за стола, и по его венам тотчас бежит какой-то странный азарт, толкающий эту девицу найти и привести в чувства – поставить, наконец, на место. Контраст того, что он знал о ней и того, что она себе сейчас позволяла, ввергал его в смятение.
Беглая аристократка – это еще хуже, чем разведенная. Это позор. Об этом будут судачить на каждом углу.
Кто из лордов захочет взять полоумную девицу, которая не гнушается тем, чтобы выставить собственного отца полным идиотом. Кто захочет ее, некрасивую и вздорную, бывшую в употреблении у Блейка и выставленную вон?
Барон Роул протягивает Аарону газету со словами:
— Я подумал, что вам надо знать об это как можно раньше.
Аарон без интереса читает первую полосу. И слегка удивляется тому, что там написано — оказывается, у леди Лейн появился любовник, с которым она бежала от достойнейшего лорда Блейка.
— Слухи в Гнемаре распространяются молниеносно, — мрачно усмехается он.
— Но ведь это ложь, ваша светлость!
— Кому-то очень выгодно оклеветать эту женщину, — задумчиво говорит герцог. — Да еще с таким размахом, — он откидывает газету. — Спасибо, Морис. Это все?
— Ваша светлость!
— Что?
— Вы ведь вмешаетесь?
— Эта история становится утомительной. Ты считаешь, у меня нет дел поважнее?
Аарон возвращается к столу и вычеркивает из списка четыре имени, а пятое обводит – лорд Грегори Джером. Один из действующих советников короля. Ему пятьдесят шесть, но он крепок, уравновешен, покорен воле монарха и вдов.
Герцог Элгарион пишет условия прямиком под списком имен – сколько на содержание, слуг и охрану. Он указывает даже двухэтажный дом, принадлежащий ему, который он готов передать Джерому. Условия просто потрясающие – Аарон еще никогда не был так щедр.
— Подготовь соглашение, — герцог передает бумагу Морису.
Возможно, леди Лейн, наконец, будет счастлива.
— Вы передадите ее лорду Джерому? — уточняет барон Роул.
— Почему нет? Он человек чести, аристократ и лорд. Любое его грубое действие в адрес женщины, которую я ему доверил, будет означать крах его карьеры.
— Разве шумиха в прессе не расстроит ваши договоренности?
— Посмотрим.
— Милорд, но это не все. Я снова кое-что видел в своих видениях, — обеспокоенно произносит Морис.
— Да? И что?
Юноша несколько минут молчит, а когда говорит, его голос дрожит от благоговения:
— Я видел, как леди Неялин поднимается по ступеням к трону… Но она была… не она. Не знаю, как сказать. Все было очень расплывчато.
Аарон резко вскидывает взгляд. Его сила вновь выплескивается и пробует пространство на вкус, мягко скользит по помещению, проникая холодными щупальцами в грудь Мориса, пытаясь дотянуться до сердца. Но Аарон вовремя отдергивает, хотя ощущение власти и несокрушимости хмелем бьет в голову.
— Твои видения не всегда сбываются, Морис, — замечает он. — Но ты делаешь успехи.
На самом деле, молодой барон Роул был очень недооценен отцом. Худой, рыжий и совершенно не мужественный он страшно разочаровал отца, когда в нем пробудился пассивный дар провидца. Но Аарон был не настолько глуп, чтобы не видеть потенциал в этом юноше.
— Покровительство Джерома восстановит репутацию леди Лейн и не сильно пошатнет его собственную, — говорит герцог окончательно. — Это позволит ей появляться при дворе и снимет клеймо позора с ее рода. Но для начала, — вздергивает он бровь, — ее нужно найти. Если к ее исчезновению причастен Блейк, доказательства этого должны быть у меня в ближайшее время.
Леди Лейн перетянула его внимание даже от побега наследного принца, а ведь это, вообще, неравнозначные события. Просто то, что сделал Кайл, было ожидаемым. То, что позволила себе аристократка древнего рода – нонсенс.
Интерес к леди Неялин возрастал как-то неправильно. Аарону захотелось ее выслушать, хотя обычно он вел дела исключительно с мужчинами. И не церемонился. С дамами же стоило соблюдать кучу условностей и воспринимать со спокойствием даже истерику или обморок. А еще ужас и страх, которые юные леди испытывали, случись Аарону оказаться рядом.
К вечеру о Неялин Лейн не болтал только ленивый.
Весь Гнемар гудел словно улей.
И герцог даже имел честь поговорить о положении рода Лейн с Сайгаром, которому доносили даже о сплетнях. И, конечно, Аарон знал, что королева тоже страшно недовольна, и не пожелает видеть такую, как Лейн при дворе, как бы ни закончилась ее история. Все осложнялось еще и тем, что родовая сила семьи Неялин угасла. Теперь даже ответственная и многолетняя служба Чезара не могла исправить ситуацию.
Неялин Лейн
Арвал, герцогство Азариас
— И чего вернулась? — по губам старухи скользит ядовитая улыбка, когда она отпирает кухню и впускает нас внутрь.
Она шаркает ногами, подкручивает фитиль и опускает фонарь на стол. Гремит мисками, ставит на огонь чайник.
Я с удивлением гляжу по сторонам – все завешано сухими травами. Запах стоит разнородный, слегка терпкий.
— Мой дом, вот и вернулась, — говорит Аза.
— Твой, значит? — кряхтит старуха. — Ну-ну. Что-то ты про него давно не вспоминала. Я думала, померла уже. Ни одной весточки.
— Живая, как видишь, — отвечает Азалия. — Это Нея – моя внучка.
Я коротко киваю. Внучка – так внучка.
— А это моя тетушка Эльма, — говорит Аза. — Сестра моего отца.
Эльма зло косится, и мне становится неуютно. Она всыпает в чайничек горсть травы, перетирает какие-то цветы, а потом поворачивается к нам:
— Надолго сюда?
— Надолго, — кивает Аза. — А ты, смотрю, все травы продаешь?
— Продаю, — отвечает Эльма, доставая чашки.
— А отец где? — спрашивает няня.
— Да нет его уже. Как десять лет сгинул. В нищете и болезнях из-за тебя, между прочим…
Азалия молчит, а потом лишь роняет:
— Дом обветшал.
— А чего ему не ветшать? — язвительно ухмыляется Эльма, передавая нам чашки с чаем.
Она останавливает на мне выцветшие глаза и подслеповато щурится. Эльма худа, сгорблена и седа – этакая баба Яга из сказок.
— Вот и девка в помощь. Мне-то уже старой не с руки, — говорит она. — В доме полно работы.
Аза краснеет и смотрит на меня так, будто заставить меня, аристократку, трудиться – это совершить тяжкое преступление. Но я простодушно улыбаюсь.
— Возьмусь за любую.
— А вот это хорошо, — говорит Эльма. — А потом научу тебя в лес ходить и травы собирать. Коли освоишь, никогда не будешь знать нужды. Мои травы даже аристократки берут.
Она с довольством приподнимает брови, указывая кивком головы на чашки – мол, пейте. И я делаю глоток – чай действительно вкусный. Аромат густой, цветочный.
— Сушить только нужно правильно, — наущает меня Эльма.
Азалия вздыхает, и Эльма бросает на нее сердитый взгляд:
— Ты тоже, старая, будешь работать, раз вернулась, — говорит она. — Тут не богадельня-захотел-ушел-захотел-вернулся, — и она снова придирчиво глядит на меня: — Надеюсь, грамоте обучена?
— Обучена.
— Будешь мне читать газеты. С годами я стала совсем слепая.
Аза вновь глядит на меня с тревогой, не зная, как меня спасти от этой участи, но я с готовностью киваю:
— Могу и книги почитать.
— Откуда ж здесь книги, внучка, — посмеивается Эльма. — Книги – дорогие больно. Да и что в них напишут? Это не нашего ума дело.
Она, кажется, добреет. Встает, придерживаясь за поясницу, ставит на стол хлеб, масло и варенье.
— Вымокли, смотрю. Ты внучка, хороша. Кровь с молоком. Мои тряпки, может, тебе будут не в пору. У меня в сундуке есть кой-какое тряпье.
— Спасибо, — отвечаю я. — Мы обузой не будем.
Азалия хмурится. К еде не притрагивается, а я без смущения намазываю хлеб маслом.
Эльма кладет на стол связку ключей, снимает один и передает мне.
— Поди отопри, да проветри. У меня гостей давно не было. Там и спать останешься. Свечу возьми, да за огнем следи, а то дом спалишь.
Каждая половица в этом зловещем доме натужно скрипит. Я поднимаюсь по старой лестнице, примеряюсь ключом к одной и трех запертых дверей и нахожу нужную – самую, кажется, облупившуюся. Внутри меня ожидает небрежная комната со стылой постелью, но я не привередничаю. Переодеваюсь, мокрую одежду вешаю на дверцу скрипучего шкафа, тушу свечу и укладываюсь в постель. Долго не могу уснуть из-за звуков: шума ветра и дождя, тихого говора внизу, на кухне. Засыпаю, когда небо светлеет, а сквозняк перестает выть где-то под крышей.
Сплю, кажется, лишь пару секунд. Или просто сон получается густым и тягучим, словно зыбучие пески. Солнечные лучи бьют в глаза, и я выбираюсь из постели и, наконец, могу оценить комнату при свете.
Все, что могу сказать — сюда нужна бригада ремонтников. А пока я только озадаченно кручу вентиль на раковине, подставляю руки под тонюсенькую струйку и споласкиваю лицо.
Аристократки из древних магических родов в таких условиях не живут. Прежняя Неялин пришла бы в ужас, но я в детстве частенько жила у бабушки в деревне. А в юности – с палаткой ездила в горы. В общем, в спартанских условиях жить – это для меня легко и просто.
Нахожу в суедуке потрепанный чепец и старое, черное платье. Мне сейчас нельзя рядится, как леди. Одеваюсь и оглядываю себя в зеркало. Старательно прячу пышные, ярко-каштановые волосы под чепец. Утягиваю на талии пояс, закатываю рукава.