Настоящий киберпанк

Часть 1. Глава 1. Налет

- Аще выйдете на бой, то победите единожды, или падете навечно, но не будет вам второго и третьего, и четвертого боя. Пройдете одной тропой и по смерти узнаете своих. Отрекаемся от происков Башен и отрицаем второрождение, веруем же в извечный цикл во спасение, когда многого много, и постоянное постоянно, бесконечное бесконечно, но каждый в самости своей мал, и преходящ, и конечен, и в том добро и свет.

И все затянули «Мног-много-постоян-постояно-бесконеч-бесконечно, и стали тыкаться лбами в мягкую кошму. И я тоже. Тут меня ущипнули за пятку. Юрта большая, в середине, у очага, Председатель читает Книгу, а вокруг него на коленках весь колхоз. Старшие мужики в первом круге, за ними мы, парни, на каждом поклоне аж глаза слезятся от старшинских портянок, а за нами бабы, девки и малышня. Ущипнула Рыжая, конечно. Я выпрямился, сел, она шепчет:

- За посылкой сегодня.

Значит, ее берут в обоз. Радуется, дура.

- Ежели встанешь ты перед врагом своим, держись прямо, говори честно, пусть боится многорожденец сделать ошибку, ты же идешь одной тропой, и твой выбор навсегда с тобой, земля приимет, вода покроет, трава прорастет, многого много, постоянное постоянно, бесконечное бесконечно, - гудит Председатель.

Каждый вечер он эту Книгу читает, когда мы не кочуем, потому что в походе иной раз и юрту поставить негде. А если юрта стоит, все должны прийти, он заметит, кого нет. На носу у него очки, но они ему без надобности, он их в посылке нашел. Одел и как приросли. Может, не снимаются, уж больно нос у него здоровенный. Но он наловчился поверх очков смотреть, так и зыркает.

Рыжая еще что-то зашипела, но я плечом дернул: заметит же!

Все эту Книгу наизусть знали, уж я так точно, почти двадцать лет слушаю. Как по мне, смысла в ней никакого нету. Кроме разве что стишка, что в конце идет:

«О, если ты спокоен, не растерян, когда теряют головы вокруг», и дальше там много полезных советов. На такой случай, как сегодня. Замечено, что в снег дроны хуже наводятся, а поскольку по всем приметам намечается буран, самое время идти за посылкой. Там и голову можно потерять, там и «сердце нервы жилы» завести придется.

Ну, потом все еще раз поклонились, сказали спасибо Председателю и потянулись к котлу со своими мисками. Мамаша Председательша разливала. Выловила мне какие-то хрящи и жир. Ближе к зиме всегда так – мясо, мясо, немного крупы и снова мясо. Мы же кочуем, кроме мяса у нас ничего своего нет. Поэтому без посылок не обойтись.

Только я под стенку сел, чтобы поесть спокойно, Рыжая тут как тут. Я как-то смотрел, как она спит. Во сне она красивая. Лицо такое ровное, гладкое, веснушки даже бледнеют, щеки будто впалые, и от ресниц тень. Но она, конечно, проснулась. И сразу: щеки яблочком, зубы острые, как у ласки, глаза узкие, темные, и лучше, чтоб она их не распахивала, это значит – бросится. Драчливая была с детства. Всегда я от нее подальше старался держаться, а она наоборот, то шишками закидает, то быка погонит, а года два назад совсем плохо стало, потому что назначила она меня своим женихом. На осеннем собрании, перед Председателем. Поздравьте нас, говорит. Ну, все и поздравили. Даже довольно искренне и от души, один только Зеба сказал, мол, вот, теперь гномиков разведем. Тихо сказал, но я слышал. Про гномиков он потому, что я ростом маловат. И зовут меня поэтому – Инч. И Рыжая мелкая, даже для девки. Зеба среди парней главный. Поэтому предъявлять за гномиков я не стал. Честно говоря, было за что посерьезнее предъявить. Накопилось. Но Председатель в прошлый раз сказал, что выгонит, если будем разбираться. А куда тут пойдешь? На ферму, под дроны? То то. Хотя вру, конечно. Был бы у меня хоть один шанс против Зебы – плевать на председателя и на гномиков. Но шанса нету, проверено.

- Я с вами, - похвасталась Рыжая. Как-будто не понятно. Откуда она бы узнала, если б не с нами. Посылки такое дело. Это вроде бы секрет, а вроде и нет. «Аще неразумные отроки дерзнут получить предназначенное сатане, но не корысти и забавы ради, а для пропитания, надлежит принять уцелевших и считать добычу их очищенной», - это Председатель вроде как из Книги прочитал, но скорее всего сам придумал. Наловчился с этим «Аще». – Кто же дерзнет получить посылку с Фабрики, подлежит изгнанию.

Ну, ясно. С Фермы можно, с Фабрики нельзя. Где ее взять то, эту Фабрику, у нас все маршруты так проложены, чтобы ни одной не встретить.

-Я уже телегу приготовила и Мо и Ма запрягла, - сказала Рыжая. Зеба говорит, я должна в роще стоять. Пока не будет сигнала.

- Не будет. А если и будет, тебя он не касается.

- Я дура что ли? – оскалилась Рыжая.

«Да уж не семи пядей», - подумал я, но ей ничего не сказал, обглодал хрящ и допил остывшую юшку.

За глухим войлочным пологом оказалось так много воздуха, что я задохнулся. Постоял, привыкая, втягивал его носом осторожно, боясь обжечься. К ноябрю мы всегда уходили на юг, но не слишком далеко, до межи маренов, которые пришлых не жаловали. Так что зимовали со снегом. Я поднял голову и увидел, как зарождаясь из ничего, из черноты, на меня несутся белые хлопья. Посмотрел вниз – на потемневшей палой листве ни следа белого, как будто они таяли еще на подлете, от земляного тепла.

«Каждый в самости своей мал, и преходящ, и конечен».

- Ну, двигай, - Зеба, вышедший следом, налетел на меня и легко отставил в сторону, - до настоящего бурана надо быть в роще.

Глава 2. Посылка

Люди из Башен не ходят по нашей земле. В детстве я думал, что они вообще не ходят. Может, и ног у них нет, и не люди они вовсе. Многорожденцы, создания сатаны и темные твари из книги Председателя должны, как и положено чудищам, иметь щупальца, жвала и ложноножки и передвигаться исключительно ползком. Как-то мне приснилась парочка чудищ женского пола, щупальца у них были похожи на живой подол длинного платья, мы видели такое в заброшенном городе.

В этом городе было много чего странного, а полезного маловато, потому что через него проходили кочевки трех колхозов и за годы мы выгребли все подчистую. Вредные, сатанинские вещи председатели стащили на площадь и сожгли, там до сих пор воняло пластиком и горелой резиной. Ну, вот, платье. Синее, в блестках, было одето на лысую куклу в окне. Она сидела на стуле, раскинув длинные ноги по сторонам, а подол свешивался посредине, радужно переливаясь, и смотрела на улицу сверху вниз полузакрытыми глазами. Прямо на нас с Аликом, чумазых колхозят, так и застывших посреди улицы с большим эмалированным ведром, доверху заполненным битым стеклом. Не помню, зачем тогда было велено собирать стекло. Председатель сказал, что это манекен, у многорожденцев их полно. И сидит она так в назидание. Жизнь в городе была грешная, глупая и потому закончилась, урок всем колхозам. Нам с Аликом платье показалось красивым. Да и манекен тоже, хоть и лысый.

Видно, за такие неправильные детские мысли Верховный из чертогов наслал на меня в ту же ночь кошмар – две синие кольмарихи с до ужаса голыми сиськами манили меня и пели дивными голосами, а потом сбросили с башни, во сне похожей на обычную водокачку, , и я летел вниз, в зеленую долину долго, долго. Ветер пружинил у меня под животом, и я надеялся уже спланировать, как дрон, но снизу сверкнул очками Председатель, и я разбился вдребезги. Мне тогда было девять.

В тот же год мы подобрали Одноглазого, он лежал на отмелях лицом вниз, а когда его перевернули, решили, что он совсем мертвый, потому что половины лица у него не было, только почерневшее обугленное мясо. Но он остался жив, и Председатель сказал: «змея лишилась жала». Многие были против того, чтобы он остался. Потому что хотя он и выглядел как обычный мужик в лохмотьях без половины лица, он был из Башен. Но Председатель объяснил, что Одноглазый очищен и «аще». Председатель умел убеждать.

Короче, с тех пор я уже знал, что в Башнях – люди, а не чудища, хотя и довольно странные, судя по Одноглазому. Но больше ни одного не видел, до того момента, как остался один в поле под Магистралью.

Следующая посылка должна была выйти через час. Все повторится: красный огонек, дроны сопровождения, дверь открывается, и новый барашек выкатывается на рельс. Чтобы проверить, у меня полно времени. Целый час.

Первым делом я подобрал байк. Странно, что он цел, видно метель действительно сбивает дронам прицел. Мои унты утопали уже в снегу по щиколотку, он был еще липкий, протаивал от соприкосновения, и под ногами я чувствовал мерзлую землю. Это только пока. Через полчаса вместо байка мне понадобится снегоход. Байк затрясся подо мной, торопя. Нужно было ехать.

«Инч!» - проорали из рощи. Снег и ветер гасили крики, но я и так знал, что мне хотят сказать. Прожекторы Фермы больше не освещали все поле, снег окружал каждый из них, как рой белых пчел, и они висели в белом мельтешении бессильными желтыми пузырями. Я посчитал – ближе всего ко мне пятый опорный прожектор. Того, что стрелял, я видел у второго. Я сел на байк и повернул руль в сторону рощи. Ветер подтолкнул меня в спину. Я сделал полукруг и поехал к мутно мерцающему пузырю второй опоры.

Я тащился сквозь вихри, медленно и упорно удаляясь от своих. Что, если байк откажет раньше, чем я надеюсь? Что, если еще одна посылка выедет не по графику, и тогда дроны точно прикончат меня? Что если Зеба уедет, не дождавшись? В вое ветра мне почудился тихий смешок Алика: «Чувак, ты все-таки надеешься найти те синие сиськи?» Смейся, смейся.

Одноглазый никогда не рассказывал про Башни, или про то, как оказался на отмелях и чего на самом деле лишился, кроме глаза. Может, такой у них был договор с Председателем, а может он и не помнил ничего, так, обрывки, вроде устройства фермы и рулевого управления дрона. Я хотел увидеть настоящее, целое чудовище. Даже если дроны его расстреляли, для многорожденцев ведь это не приговор, правильно?

Когда я добрался до третьей опоры, лицо мне уже залепила ледяная корка, я не чувствовал щек, а вокруг рта выросли жесткие сосульки. Я оглянулся назад. За стеной снега исчезли поле и роща, и длинная змея Магистрали стала намного короче – я мог различить только 5 фонарей на опорах. От пятого до рощи рукой подать. Я с тоской подумал, что там, под деревьями, должно быть нет этого пронизывающего ветра, тихо, хрустят ободранной корой Мо и Ма, пар идет от их мохнатых спин, красивые снежинки медленно опускаются с неба, а Рыжая ловит их, высунув острый язык.

Но вторая опора совсем близко. Еще как минимум полчаса. Глупо пройти почти весь путь и повернуть назад. Верховный в чертогах за такое не похвалит.

Но как я найду его, если он мм… пока неподвижен? В трех шагах от опоры уже ни зги не видно. А если он в десяти? В какую сторону? Я попытался припомнить то, что видел во время боя с дронами. Вроде чуть левее. Насколько чуть? Сколько это в шагах, если тогда нас разделяло три километра? Рыжая бы пригодилась. Я напряженно всматривался, всюду роился снег, но в какой-то миг завихрения вдруг собрались в отчетливую спираль, сгущавшаяся к центру белизна почернела, раскрываясь, и я увидел темнеющее нечто совсем не там, где ожидал, как будто мне его показали.

Глава 3. Незарегистрированный пользователь

Я сидел на пятках, и коленки у меня затекли. Так что старался кланяться лбом в кошму почаще, чтоб хоть немножко размяться. Иногда даже не в такт. Ну, в таком деле кашу маслом не испортишь.

Правление сидело передо мной на помосте. И непохоже, что коленки их беспокоили. Для начала Председатель зачитал из Книги то место, где червь познания пожрал этот мир, а Верховный спас колхозников за их чистоту.

Поскольку очаг горел за спинами Правления, я видел только силуэты. Председательша состояла из окружностей – щеки, плечи, задница, и круглый пучок на макушке, как заварочный чайник. А когда она одобрительно кивала в самых непонятных местах, казалось, крышку приподнимают. Председатель выглядел цельным кубом, и я задумался, куда подевалась его голова. Справа от него сидел лекарь, этот все время вертелся, что-то поправлял, разглаживал на себе, тер уши и шею, как выдра. И тень у него была такая. А на самом краю помоста, вроде как в сторонке, Зеба сидел, урод, в своей рогатой шапке. Хотя и без рогов ясно, из-за кого я здесь.

Наконец Председатель решил, что достаточно нас вдохновил, и перешел к делу.

- Инч, сынок, - начал он. – Ведь ты три года уже стрелок?

Я кувыркнулся лбом в войлок и пошевелил правым коленом.

- Ты у нас опытный налетчик, ведь так?

По кубу прошло какое-то колыхание, и я догадался, что Председатель поворачивается к Зебе. Зеба цыкнул зубом и сказал своим тонким сиплым голосом:

- Столько не живут.

- Тьфу, - сплюнула в сторону Председательша и сделала охранительный жест, отчего превратилась из чайника в кастрюльку.

- Почему же прошлой ночью ты сплоховал?

- Сплоховал, - подтвердил я и с готовностью бухнул поклон. И еще один, потому что у меня зачесался нос.

Зеба нетерпеливо цыкнул и хотел что-то сказать, но Председатель заколыхался в сторону выдры-лекаря.

- Как по медицинским показателям, можно это объяснить?

- Эмэртэ покажет, - лекарь на секундочку перестал чесаться и засмеялся радостно. Это у него шутка была такая. А еще «проведем биохимию». Никто не вникал, в чем соль. Посмеялся, схватил себя за щеки и собрал их к носу, а потом оттянул к ушам так, что блеснули два больших передних зуба. – Взрыв был?

- Да какой это взрыв, - сипнул Зеба.

- Был? - спросил Председатель.

- У меня прям над головой бабахнуло, - подтвердил я и поклонился. - Два дрона сразу. Или три. И еще метель. Я сел на байк - и по газам. Думал, к своим еду, оказалось нет. Ехал, ехал. Вдруг – волки. Воют. Ну, я…

- Ой, Верховный сподручник и мать одножизница, - запереживала Председательша. Я поклонился.

- Врет он, - не стерпел Зеба. – Это он сам все. Специально поехал назад, ко второй опоре, потому что там кто-то был, может, его дожидался. Для этого он и остался, и взрыв устроил.

Лекарь засмеялся. Председатель хмыкнул, и Зеба заткнулся. Но было поздно

- Верно ли я понял тебя, Зебраил? Этот мальчик заставил три дрона взорваться?

- Да его не зацепило даже! – не сдавался Зеба

- Аще и сиречь, - встряла Председательша, - Инч счастливчик у нас, это ему мать страдалица из чертогов пособляет.

Я поклонился и на это. Хотя с удовольствием пнул бы старую дуру по крышке.

- И один он сбил!

- Зебраил! – прогремел председатель. – Ложь входит в человека с водою, но выходит с кровью!

Тут все замолчали, задумавшись.

- Никогда, - решил все же пояснить эти слова Председатель, - ни один стрелок не сбивал боевой дрон.

- Все видели, как он в него стрелял, - настаивал Зеба, - а потом этот дрон столкнулся с двумя другими.

- Зеба, дружок, - мягко начал лекарь, почесав под мышкой, - ты где был, когда это видел?

- Я? Ну. – Зеба уже понял, куда они клонят. – У рощи я был. Метров пятьсот от него.

- Тыщу, - сказал я и поклонился.

- И метель была, так ведь?

- Ну…

- Ты, Зеба, сильно переживал за товарища, верно? Дожидался его в роще, потом даже вернулся, это очень хорошо, ты ответственный руководитель. Но от стресса у тебя воспоминания немножко спутались, понимаешь? – лекарь схватил себя за уши. – Рекомендую вам обоим успокоительный отвар.

Мне почудилось, что от Зебы полыхнуло жаром, но он промолчал.

- Посылку хорошую они принесли, - решила развеять неловкую паузу председательша. – Горошек консервированный, морковочка свежая.

- Три дня перед сном читай наизусть «Аще выйдете на бой», - сказал мне Председатель, - в благодарность за спасение. И чтобы я больше про это ничего не слышал.

Мы с Зебой поклонились и, пятясь задом, пошли из юрты. Я хотел выйти первым, но он меня опередил.

И встретил снаружи хуком в печень. Не попал, конечно, но ребро задел. Оно у меня со вчерашнего болело, видно, ушиб, когда навернулся с опоры. Я отпрыгнул подальше и собирался уже валить через казаны и сетки для вяленого мяса, но не понадобилось.

Глава 4. Мелкие неприятности

- Значит, сдох он, - повторил Одноглазый, задумчиво глядя на пистолет.

- Ну да.

- И волки съели?

- Точно.

Я ощупывал спину, не снимая ватник. Ничего не выходило. Пришлось снять. Сначала попробовал дотянуться до лопатки через плечо, потом снизу – с обеих сторон больно. Вроде даже вздулось что-то, вроде как камчой огрели. А на ватнике ничего. То есть, кроме старых дыр, ни одной новой. И на виске шишка, да здоровенная.

Быстро холодало, солнце катилось за холмы. Вокруг безлесные пригорки с порыжелой травой, позади овраг – то есть я действительно здесь. Мать одножизница!

Я осторожно покосился на одноглазого. Он на меня не смотрел, сидел, свесив ноги в рваных валенках с обрыва, держал пистолет на коленях и уставил свой целый глаз в никуда. Потом медленно полез за пазуху, достал железную фляжку, отхлебнул, протянул мне не глядя.

Нет уж, спасибо. После того, как я в него врезался, а он сорвал с меня сатанинские путы, он мне своей арычки влил насильно, я аж закашлялся и искры из глаз. Но помогло. Бежать, стрелять и искать тех колхозников расхотелось. Заболело все и усталость навалилась такая, что ноги подкосились. Вот, сели тут с ним.

- Я спросить хочу, - начал я неуверенно.

Одноглазый не был членом правления, да и вообще авторитета не имел никакого. Во-первых, все же полсатанинца. Хоть и без жала. А во-вторых, жил он хуже последнего копуна. Вечно грязный и к фляге прикладывается. На вечерние собрания, где Председатель книжку свою читал, ни разу не ходил. Похлебку ему председательша после всех в котелок наливала, остальное – собакам. И юрту свою худую он всегда в стороне от всех ставил, потому что уж больно воняло от нее. Особенно когда он брагу свою перегонял. А когда проходил по стоянке, что бывало нечасто, мелкие мальчишки бросали в него кизяком. И он даже не оборачивался. Короче, маргинал.

В Атамекене у нас маргиналов не держат. И другого бы давно с пустым седлом за межу погнали. В том то и фокус, что мальчишки в него может навозом и кидались исподтишка, а лицом к лицу робели, даже взрослые мужики. Кроме, разве что, Председателя. Но и тот разговаривал с ним всегда уважительно.

Как уставит на тебя свой глаз светлый, как галька, так поневоле начнешь припоминать, все ли у тебя за душой в порядке, нет ли какой измены или сатанинства. Может, потому, что лицо такое. Кожа темная, задубелая, морщины как трещины, правая сторона, где выжгло, вообще не шевелится. Дослушает, поскребет белую щетину на подбородке, тяжелом, как березовое полено, и осклабится. Зубы длинные, острые. И кажется – то ли ты дурак совсем, то ли гад последний, но он тебя за это прощает. В общем, если не по важному делу, так лучше и не говорить с ним вовсе.

- Если это все сатанинское наваждение, чего у меня шишки? – сказал я.

Одноглазый вздохнул досадливо, поглядел на флягу и спрятал ее в карман.

- Потому что урон ты получил, дурень. Могло и хуже быть. Урон в Системе при полном погружении, понятно?

- А почему они так выглядели?

- Кто?

- Чудища. Как колхозники.

- Потому что вы, колхозники, и есть чудища нулевого уровня.

Это звучало обидно. И что мы чудища, и что уровень нулевой.

Я застегнул ватник и натянул шапку на уши.

- Идти надо. До темна не доберемся.

Одноглазый легко поднялся и сунул пистолет за пояс на спине. Запахнул свой армяк.

- Чего надулся? Тебе Система ни к чему. Система в башне нужна, чтобы социальный рейтинг поднимать, понял? А какой у тебя в Атамекене социальный рейтинг?

- Нормальный рейтинг, - слова вроде были смутно знакомые, но не до конца понятные, - не хуже других.

Я шел впереди, вдоль обрыва, на ходу обдирая сухие колючки синеголовника. Одноглазый, конечно, болтать не будет. Поверил он в ту тварь в теле покойника. Вот только объяснять он ничего тоже не собирался. Гар-ниту-ру – как он назвал глаз и перчатки – оставил, а пистолет отобрал. Повезло, конечно, что это он меня нашел. И еще больше повезло, что мы с ним были вроде как приятели.

Началось давно, я еще мелким был. Когда его нашли, сначала он у председательши в юрте лежал, лекарь ему какие-то примочки ставил, поили его успокоительным и арачкой, тогда он, видно, к ней и пристрастился. А без арачки он по ночам орать начинал, собаки выли. «семнадцать, шестьдесят шесть, ноль семь, четвертый уровень, остановить прохождение!» Или «Откат, откат! Я не вывожу!» И много чего еще, мы не запомнили. Потом было собрание, и все сначала проголосовали против, а Председатель сказал: «Подумайте!», и Одноглазый обвел всех своим выжигательным взглядом. Ну, переголосовали. Он начал ходить туда-сюда, а мы с Аликом следить за ним. Не то, чтобы кизяком кидаться, а так, из интереса. Польза от него была: в черный дзут, когда к нам прилетели грузовые дроны и набросали посылок, он велел сперва собак покормить. Они издохли. И на переправе через Ирш он научил молнию на мосту отключать. И арачку стал варить лучше лекаря. Да много чего. Нас с Аликом он, конечно, заметил, что мы везде за ним ходим и возле юрты его отираемся. Но виду не подавал. А потом поймал меня в силок – я на дереве вниз головой, свободной ногой дрыгаю и ору, как заяц, а он стоит, смеется. Алик из схрона выскочил и протаранил его головой, так что он сел и за живот схватился. Так и познакомились. В ту ночь, когда Алика дроны срезали, Одноглазый в юрте своей орал и ругался, как в первые дни – собаки выли, бабы Председателю жаловались. «Персиковый, бля, компот!!» - кричал почему-то. Наверное, расстроился.

Глава 5. Переход

- Что с тобой случилось?

- Я сам не понял.

Я действительно не понимал, что случилось. Волк толкнул меня лапами в спину, и я упал. Лежал в грязи, носом вниз, в одном кулаке рогатка, в другом фонарь. Ничего не происходило. Я чувствовал, что он стоит на мне – твердые подушки лап уперлись как раз в раненую лопатку. Надо было выворачиваться, доставать нож, драться. Хотя, можно считать, я уже мертв. Он должен перекусить мне шею, раз – и теплая кровь заливает фонарь, все окрашивается красным, прощай, Инч, счастливчик.

Я почувствовал, как он наклоняет голову и дышит мне прямо в затылок, в то место, где ямка. Потом что-то кольнуло кожу – легонько, как волчий ус. Если завести руку назад, то можно попробовать сдернуть его за ногу. Или за что придется. От укола по шее побежало приятное тепло, или, вроде как, ток. Странное чувство, глаза открыты, жирно поблескивают комья грязи в свете фонаря, и сквозь них плывут другие картинки, чужие, я не понимал, что они значат. И вдруг я услышал тонкий стрекот маленьких железных крыльев. Мир качнулся, я был над человеком на земле, а потом снова – внизу, дождь барабанил по ватнику, волк оттолкнулся лапами – и исчез.

- Опять с гарнитурой баловался?

- Неее, ты что!

- Так чего орал то? И ватник снял.

- Это. Змея, показалось.

- Змея? – Одноглазый даже оглянулся, не выпуская поводья.

- Ну… Я задремал, наверное, маленько. На ходу.

Телега Одноглазого появилась как раз в тот момент, когда я, бросив фонарь на землю, бегал кругами под дождем, скинув ватник и рубашку и пытаясь стряхнуть это с затылка. Стрекот крыльев. Тонкие лапки. Ничего, конечно, не было.

- Ясно, - Одноглазый снова отвернулся.

Телега у него была забита вонючими пластиковыми флягами для браги, а большой жестяной чан для перегонки оказался еще теплым, я прижался к нему и вздохнул. «Задремал, и это все мне приснилось. Волк, крылья, такого не бывает». Телега мерно покачивалась. Надо отдохнуть. Поспать. Время на восстановление – триста минут.

Когда я проснулся, в прорехи навеса пробивалось слабенькое ноябрьское солнце, мы стояли, и слышно было шумное лошадиное хрумканье. Я выбрался из вонючих овчин и выглянул наружу. Было еще рано, около восьми, Кобыла Одноглазого бродила, распряженная, вдоль ручья и обирала желтую осоку. На том берегу, довольно далеко, лагерем стоял Атамекен, дымили костры. Видно, Одноглазый не рискнул переходить ручей ночью.

Я наломал сырого чернотала и залез обратно в телегу, чтобы найти, чем зажечь огонь. Одноглазый спал тихо, как сурок, с головой накрывшись шкурой, не сразу и догадаешься, где он, пока не заметишь в тряпье правую руку с флягой. Я на эту руку посмотрел и вдруг сообразил, что у него на ней цифры. Аккуратная черная строчка вдоль всего большого пальца до запястья. Раньше не замечал. Я эти цифры знал.

У нас в Атамекене школ нету. Слышал, копуны заставляют мелких учить буквы и цифры, а потом еще всякое, но нам это ни к чему, сказал Председатель. Так что никто из наших надписи разбирать не умел, а вот некоторые цифры мы знали, как выглядят и что означают. Нуль – обидная цифра. Нуль без палочки, так лекарь ругается. Один – понятно, эта самая палка и есть. Шестерки – это сатанинское число, а еще так всегда прилипал называют. Семь – счастливое число, его у нас над входом в юрту рисуют, или пять, кому что больше нравится. Считать каждый колхозник умеет, хоть до тысячи, потому что в хороший год баранов рождается – на полстепи. Но цифры рисовать, или читать их, умели только старики вроде Председателя.

И вот, на руке у Одноглазого цифр было девять, и все знакомые.

17 66 07 – 215 - al

Раньше я на них не обращал внимания. Мало ли у кого что набито. У Зебы, например, орел на спине. У Алика была черепаха. А у меня сначала башня была, потом велели убрать ее, и получилась довольно уродливая сова, а из совы я хотел сделать черепаху как у Алика, но вышла дрянь, так что на руке у меня грязное пятно от плеча до локтя.

Посмотрел я еще на цифры Одноглазого, и вдруг слышу его голос: «идентификационный номер». Айди – это номер, номер – это цифры, я знаю. Я забыл про костер и осторожно вылез из телеги, чтобы Одноглазого не разбудить.

Сунул руку в прореху – вот она, гар-нитура, на месте. Я даже дрожать перестал, от волнения. Все одел, стою, жду.

- Восточные земли, локация девятнадцать, назовите айди, чтобы начать, - и кнопка зеленая замигала, прямо на лошадиной морде.

- Один, семь, - говорю. И дальше все девять назвал, без остановки.

- С возвращением в систему, Алекс, - сказал женский голос. И от зеленой кнопки пошли лучи, и вверху и внизу появились надписи и рисунки, тонкими зелеными линиями поверх степи. Посмотрел на свои руки – они вроде нормальные, похожи на мои, только на большом пальце номер Одноглазого.

– Вы получили минус две тысячи восемьсот семьдесят пять штрафных очков и находитесь на нулевом уровне, - сказал голос, как доброго утречка пожелал. – Выбор невозможен до трех побед.

Я завертелся кругом, высматривая чудищ – но никого вроде не было, кроме телеги, кобылы Одноглазого и зарослей чернотала у ручья. Зеленые надписи действовали на нервы.

Глава 6. Побег

Меня качало – значит, я ехал, и кто-то поцеловал меня в макушку, нежно потянул за воротник ватника, а потом ткнулся чем-то влажным теплым мне в нос. Я приоткрыл один глаз. Ягненок внимательно посмотрел в него и снова ткнулся. Я попытался приподнять голову. Она была тяжелая, как будто внутри перекатывался свинцовый шар. Телега подпрыгнула на камне, меня замутило. Я попробовал сесть отодвинул ягненка. Остальные заблеяли и устроили чехарду вокруг. Наконец сел, откинул голову на деревянные перекладины клетки, отдышался.

Мы ехали как в чане с молоком - по степи стлался белый туман. Наверное, утро. В обозе всегда есть клетка, куда сажают слабый молодняк или захромавшую овцу, и иногда - таких деятелей как я, пока не придумают, что с ними делать.

Ну, по крайней мере, я не проснулся посреди степи со старым седлом под головой, куда колхозники накидали изгнаннику всякого на первое время – сушеный сыр, спички, а иногда и овечьи катышки, как кому сердце подсказало.

Выходит, опять я счастливчик. Левый глаз у меня заплыл, и ухо болело, и ребра, да почти все, но я, обняв ягненка и глядя вперед, туда, где в тумане хвост лошади покачивался будто сам по себе, - улыбнулся. Зеба свернулся, как гусеница, - я мечтал увидеть это с двенадцати лет. Хотелось пить и снова спать, и не хотелось думать о том, что будет дальше.

Я уж было совсем задремал, как вдруг услышал шепот. Кто-то звал меня. Одноглазый, еще более грязный, всклокоченный и пьяный, чем обычно, развязал веревку и откинул дверцу клетки. Ее всегда так запирают, на веревочку. Ягнята не выберутся.

- Пойдем.

- Куда? – что-то не хотелось мне никуда идти. Хватятся, точно выгонят.

Одноглазый запрыгнул на край телеги и оглянулся по сторонам.

- Все спят еще, кроме передних. Пошли, поговорить надо.

- Не хочу я говорить, - мне стало как-то тревожно, - я посплю лучше. Голова болит.

Одноглазый беспокойно заерзал.

- Пойдем, поешь и вернешься.

Чего ж он мне сюда жратвы не принес, если такой добрый? Но сразу захотелось есть и пить. В таком тумане никто не пойдет меня проверять.

- Ладно, - я встал на четвереньки и с трудом выбрался наружу, Одноглазый подхватил меня подмышки, как куклу, и поставил на землю. Телега медленно поплыла в туман.

- Эй, а дверцу закрыть?

- Да черт с ней, - Одноглазый повертел в руках веревку и стал вязать на ней узлы.

Мы стояли, пропуская мимо одну за другой телеги обоза. Ленивые колхозники иногда закидывают поводья на задник впереди идущей телеги и заваливаются под навес досыпать, но этот туман как будто всех загипнотизировал, и мимо протащилось уже повозок десять таких, на автопилоте. Последняя была Одноглазого, издалека можно угадать по звяканью канистр и бидонов. Он подсадил меня и полез следом.

- У тебя еда то есть? – с сомнением пробормотал я, пытаясь рассмотреть что-нибудь в темноте под навесом.

- Есть, есть, - ответил Одноглазый и накинул мне веревку на шею, быстро затянул и обмотал вокруг моих согнутых ног. Я попытался распрямиться, сразу задохнулся, в глазах почернело, а он тем временем и руки мне за спиной связал. Потом протащил в глубину, на маленький пятачок между флягами, положил на бок и рассеянно пробормотал:

- Ну, ничего, ничего…

И стал ползать на четвереньках по дну, рыться в тряпье, словно искал что-то.

«Чего – ничего?!» - хотел проорать я, но только захрипел. Вот все же знали, что он сумасшедший, один я не верил.

- Ну, ничего, ничего, - повторил он, подобравшись ко мне, и вспыхнувший свет фонарика подсветил его лицо сатанинским огнем. В одной руке у него был фонарь – тот самый, который я до сих пор Элии не отдал, - а в другой – охотничий нож.

Я завел ноги подальше назад, чтобы хоть чуть-чуть освободить горло, откашлялся и начал переговоры:

- Я тебе ничего не сделал.

Он осветил фонарем меня с ног до головы, будто примериваясь.

- Мы с Аликом тебя любили, - сказал я.

Он мигнул глазом и уставил фонарь мне в лицо.

- Тебе же лучше будет, - сказал он и, отложив нож, снова полез с фонарем в кучу барахла, что-то выискивая. Нож поблескивал на дне телеги, но мне к нему было не подобраться. Если только перевернуться и попробовать ухватить его руками за спиной.

Через пять мучительных минут, в течении которых я пытался добраться до ножа, он вернулся и перевернул меня обратно. Теперь в руках у него была еще и вилка с длинной ручкой. Вилка напугала меня больше всего.

- Ты выпей, - подумав, сказал он, достал флягу и сунул ее мне в рот. Я уворачивался, он зажал мне нос и все же влил сколько-то огненного пойла прямо мне в горло.

- Вот, - удовлетворенно сказал он и сел передо мной, скрестив ноги. Видно было, что ему тоже не хватает решимости, он сделал несколько больших глотков, запрокинув голову, только кадык ходил туда-сюда, как-будто воду пил. Встряхнул флягу и отбросил ее.

- Может, и жив останешься. Я то жив, - он засмеялся.

- Кто-то вырезал тебе глаз? – нерешительно спросил я. Просто чтобы потянуть время.