Настоящий мужчина для разведёнки с прицепом

Глава 1. Никогда не женился бы…

В гипермаркет «Уют» я ворвалась не как сотрудник. Я ворвалась как стихийное бедствие, несущее на себе следы тяжелой битвы – с детством, бытом и железом. И попала прямиком на утренний разнос директора. Идеально.

Он стоял спиной – этакая гора в сером пиджаке, застывшая перед полкой со смесителями.

Широкие плечи, красивая и модная стрижка, осанка человека, который, наверное, даже носки раскладывает по линеечке.

– Настоящий мужик, – прошептала я с горечью, от которой свело скулы. Этот человек напомнил мне бывшего мужа, только, похоже, этот был более удачлив в бизнесе. И внутри, наверное, такой же чёрствый сухарь, который не понимает, что такое детская истерика в пять утра.

— Коллеги, доброе утро, – его голос прокатился по отделу, как холодный валик по тесту. Без интонации. Без души. – Кто отвечает за «Сантехнику»? Почему вот на этом ценнике пыль? Мы теперь торгуем антиквариатом или ощущением «заброшенной дачи»?

Он обернулся.

И я увидела лицо. Волевое, суровое. Не лицо, а обвинительный приговор. Твердый, как гранит, подбородок. Глаза, которые смотрят не на тебя, а сквозь, оценивая потенциальные убытки. Ни тени улыбки. Уставший волк, которому надоело свое же стадо.

Его взгляд, скользнув по толпе, а затем намертво прилип ко мне. К моим грязным ладоням. К той самой злополучной стрелке с дыркой на колготках, которая сейчас казалась размером с Чернобыльскую зону.

— Ковригина. Опоздание, – он сделал паузу, дав всем коллегам как следует меня рассмотреть. – И вид… мягко говоря, не соответствует корпоративному стилю.

У меня в висках застучало.

Вся кровь прилила к лицу. Я чувствовала себя обнаженной посреди этой стерильной торговой зоны. Как будто на мне был не пиджак, а фартук с надписью «Мамаша-неряха».

— У меня была нештатная ситуация, Ярослав Викторович, — выдавила я, ненавидя свой собственный подобострастный тон.

— Нештатные ситуации планируют, – отрезал он, не моргнув и глазом. – Проспали?

Господи, да гори ты синим пламенем!

Проспала! У меня внутри всё перевернулось.

С тех пор как у меня появились дети, просто поспать было несбыточной мечтой.

— Прокололось колесо! – выпалила я уже на повышенных тонах, забыв про субординацию. Пусть все слышат. Пусть знают, что я не просто прохлаждалась!

— И что, запасного нет? – он поднял бровь. В его голосе не было злорадства. Было ледяное, утомленное раздражение. Как будто я своим проколотым колесом и видом «помятой наседки» лично испортила ему весь день. – Или руки не оттуда растут?

В тот момент я мысленно приложила ему по голове этой самой запаской. Со всей дури. Представила в деталях. На секунду стало легче.

— Я справилась сама, – проскрежетала я зубами.

— Герой труда, – бросил он, и в его глазах мелькнула искра. Не добрая. Такая, какая бывает от удара камня о камень. – Но в следующий раз планируйте свои подвиги во внерабочее время. К десяти утра на моем столе отчет по списанию. И… приведите себя в порядок.

Он развернулся на каблуках, словно солдат на плацу, и пошел дальше. Его свита менеджеров ринулась следом, бросив на меня полные жалости взгляды.

Я направилась в подсобку, ощущая, как по телу разливается унизительный жар. Проходя мимо стеллажа с душевыми кабинами, я услышала его голос. Он разговаривал с кем-то из заместителей, и в его тоне сквозила откровенная брезгливость.

— … понимаю, у всех проблемы, – доносилось из-за угла. – У меня вот бывшая – тоже ходячая проблема, теперь с новым спонсором. Но знаешь, что бесит? Когда проблемы на работу тащат. Смотришь на некоторых – и сразу ясно, почему от них драпают, как от огня. Слишком много… лишнего груза.

Я замерла, вжавшись в стеллаж с силиконовыми герметиками и закусив губу, слушала.

— Вот та же Ковригина, – продолжил он, и мне показалось, я слышала, как он кивает в мою сторону. – Разведенка с двумя детьми, ипотека, вечный цейтнот, вид, будто ее через детский сад протащили против шерсти… Нет, ты не перебивай. Я, конечно, не подарок, но будь я на месте ее мужа… Да я бы на такой ни за что не женился. Один раз обжегся. И, честно, очень понимаю того, кто от такого «счастья с двойным прицепом» сбежал. Работать надо, а не ныть о недосыпе.

Воздух вокруг меня сгустился, стал вязким и тяжелым.

«Счастье с двойным прицепом».

«Очень понимаю того, кто сбежал».

Слова, как отточенные ножи, воткнулись куда-то под ребра и остались там, холодные и чужие. Он даже не подозревал, насколько был прав насчет «драпа». Бывший муж именно что драпанул, едва узнав о второй беременности.

Я не помнила, как дошла до умывальника.

В ушах стоял звон. Я плеснула в лицо ледяной воды – не помогло. В зеркале на меня смотрела она. Та самая.

Разведенка с двойным прицепом.

С землистым лицом, растрепанными волосами и глазами, в которых плескалась беспомощная, кипящая ярость. Женщина, от которой сбегают. От которой этот каменный истукан в пиджаке сбежал бы даже быстрее, чем ее бывший муж.

«Никогда не женился бы…»

Эхо его фразы билось о стены моего черепа.

– Замечательно, Ярослав Викторович, – прошипела я, с такой силой вытирая руки бумажным полотенцем, что оно порвалось. – Просто замечательно. Потому что я бы за такого законченного, черствого, бессердечного чурбана… да ни за что не пошла! Даже если бы ты был последним мужиком во Вселенной! А уж с моими детьми – годовалым диверсантом и четырехлетней бунтаркой – ты бы и недели не протянул!

– Что простите? - услышала я голос своего начальника и резко обернулась.

Глава 2. Вместе весело шагать по просторам!

Я резко обернулась, и сердце провалилось куда-то в район сапог. В дверном проеме подсобки стоял он. Сам. Ярослав Викторович. Его лицо было невозмутимым, но в прищуренных глазах я прочитала холодное любопытство. Наверняка вернулся за забытой папкой или чтобы устроить допрос с пристрастием по поводу будущего отчета.

– Я… Я говорю, что отчет будет готов, – выдавила я, чувствуя, как горит не только лицо, но и все тело. – Ярослав Викторович.

Он молчал пару секунд, которые показались вечностью. Его взгляд скользнул по порванному полотенцу в моей руке, по моему красно-белому лицу.

– Вы громко рассуждаете сами с собой, Ковригина, – произнес он наконец. Его голос был ровным, без тени той брезгливости, что я слышала минуту назад. Но от этого было только страшнее. – Это новый метод борьбы со стрессом? Или вы уже получили от меня задание на день и обсуждаете его с невидимым оппонентом?

Я проглотила ком в горле.

Мысль, что он мог услышать хоть слово из моей тирады, вызывала приступ паники. Но нет, говорил бы другое и стоял бы иначе. Наверное.

– Нет, я… Просто прокручивала план действий, – солгала я, глядя куда-то в район его галстука. У него был очень строгий, синий в тонкую серую полоску галстук. Идеально завязанный. Без единой морщинки. Как и он сам.

– План действий, – повторил он, и в углу его рта дрогнула какая-то мышца. Не улыбка. Скорее нервный тик от постоянного общения с идиотами. К коим я, видимо, была причислена. – Прекрасно. Включите в него пункт «сменить колготки». Корпоративная этика. И принесите отчет лично. Мне будет интересно оценить не только цифры, но и вашу способность концентрироваться на задаче после… столь насыщенного утра.

Он кивнул, развернулся и ушел, оставив после себя шлейф дорогого парфюма с нотами хвойной прохлады и абсолютной, непробиваемой уверенности.

Я прислонилась к раковине и закрыла глаза.

«Лично. Интересно оценить».

Это звучало как смертный приговор.

Следующий час я провела в аду, который назывался «подготовка отчета по списанию, когда в голове одни оправдания и желание придумать яд, не оставляющий следов».

Я конечно же сменила колготки на запасные из сумки (спасибо, мама, за привычку класть туда все подряд). Отмылась. Поправила макияж. В зеркале смотрела на меня все та же «разведенка с прицепом», но уже слегка замаскированная под «сотрудницу, пытающуюся держаться».

Ровно в десять я стояла перед дверью его кабинета с распечатанным отчетом в дрожащих руках. Постучала.

– Войдите.

Его кабинет был таким, каким и должен был быть: просторный, минималистичный, все поверхности блестели. Ни одной лишней бумажки. Ни одного намека на личную жизнь. Он сидел за огромным столом, уткнувшись в монитор, и даже не поднял головы.

– Ярослав Викторович, отчет, – сказала я, делая шаг вперед.

– Оставь на столе, – бросил он, продолжая что-то печатать.

Я положила папку на указанный край стола. И замерла в нерешительности. Уйти? Стоять? В пронзительной тишине комнаты был слышен только стук его клавиатуры. И тут мое счастье решило напомнить о себе.

Из глубины моей сумки, которую я неосмотрительно взяла с собой, раздался звук. Не телефонный звонок. Нет. Звонок моего телефона был установлен на стандартную мелодию. А это было что-то другое. Что-то очень знакомое и в данный момент абсолютно ужасающее.

«Улыбнись и маши ручкой! Это-о-о друзья Смешарики!»

Громко. Задорно. На всю кабинетную тишину.

Ярослав Викторович замер.

Его пальцы остановились над клавиатурой. Он медленно, очень медленно поднял голову. Взгляд его упал на мою сумку, из которой неслась веселая детская песенка, а затем перешел на мое лицо, на котором, я уверена, была написана вся глубина моего отчаяния.

– У вас… – он сделал паузу, подбирая слова, – …на линии кто-то очень веселый.

– Это… Это не звонок, – пробормотала я, лихорадочно пытаясь засунуть руку в сумку и нащупать телефон. – Это… будильник с ума сошел.

«Вместе весело шагать по просторам!» – продолжал орать из сумки Крош, не ведая, что рушит карьеру своей поклонницы.

– Будильник, – повторил он. В его глазах появилось что-то новое. Не раздражение. Не холод. Что-то похожее на чисто научный интерес к абсурду. – В десять утра. Как предусмотрительно. А главное – вовремя.

Наконец-то мои пальцы нашли проклятый аппарат. Я выдернула его и с силой нажала на кнопку. Наступила блаженная тишина. Я стояла, держа в руке телефон в ярком силиконовом чехле с единорогом (подарок дочери), и чувствовала, как по щекам ползут алые пятна стыда.

Он откинулся на спинку кресла, сложил руки на столе и уставился на меня. Долгим, изучающим взглядом.

– Ковригина, – начал он наконец. – У меня к вам вопрос. Не по работе. Чисто из человеческого любопытства. Как вы… это все вообще успеваете? Утром – героическая битва с колесом. Потом – бурные диалоги с самой собой. Теперь – оповещение о начале хорошего дня от… кто это был? Смешариков? Когда вы, собственно, работаете? Или ваша жизнь – это один сплошной аврал, в который по недоразумению затесалась трудовая книжка?

Его тон был ровным, почти бесстрастным.

Но каждое слово било точно в цель.

Я сжала телефон так, что чехол затрещал. Внутри все кричало от унижения и злости. Но где-то в глубине, под всем этим, пробивался тонкий росток отчаяния. Потому что он, этот чурбан в идеальном пиджаке, только что сформулировал главный вопрос моей жизни. И у меня не было на него ответа.

Он ждал.

И в этой тишине, пахнущей дорогим деревом и безысходностью, я поняла, что сейчас от моего ответа зависит если не все, то очень многое.

Можно было расплакаться.

Можно было огрызнуться.

Но я посмотрела на свой телефон с дурацким единорогом, вспомнила Сережины ручонки и Катино упрямое личико, и где-то нашла остатки стержня, который когда-то был во мне.

Я выпрямила спину и подняла на него взгляд.

– Я успеваю, Ярослав Викторович, – сказала я тихо, но четко. – И отчет будет в порядке. Мой аврал за дверью этого кабинета. Здесь – я сотрудник. И вы свое списание получите. В срок.