Научи меня любить

Роман

- Роман Алексеевич! - О боже, зачем так орать? Эта женщина научиться когда - нибудь говорить тише?

- Роман Алексеевич! Я вас по всей больнице ищу, уже с ног сбилась!

Мой секретарь - Маргарита Анатольевна, тридцати пяти годиков от роду. Глубоко замужем, мать двух ангелочков. И всё туда же...

Декольте до пупа, юбка едва прикрывает зад. Для кого этот ежедневный перформанс - я, в общем-то, понимаю. И не раз намекал : выглядит это мягко говоря неуместно. Но как об стенку горох - мадам непоколебима.

- У вас посетитель, уже полчаса ждёт! - Слюни этой неугомонной разлетаются на километр - приходится отступить на шаг назад.

- И что ? Кто там такой важный, что вы, Маргарита Анатольевна, ноги выламываете на своих ходулях ради него ?

- Это Маркус!... Ну, тот нейрохирург... Ну вы поняли !? Я его сразу узнала !

- Успокойтесь. - Быстро увожу Маргариту под руку от палаты своего пациента. Здесь люди после операций, а не в театре, чтобы наблюдать такие сцены.

- Да я что ? Я ничего ! - не унимается бешеная. Иногда я сам себе поражаюсь - почему до сих пор не отправил её дурить голову кому-нибудь другому.

- Я вас понял. Возвращайтесь на своё рабочее место и передайте Роберту Альбертовичу, что я скоро подойду. - Подталкиваю неугомонную в сторону выхода из отделения нейрохирургии. Хоть сейчас ей хватает ума замолчать и скрыться с глаз моих.

Маркус? Что ему надо? Ведь явно что-то нужно ? Неужели решил переехать в столицу и теперь меня нагнут, чтобы я ему выделил местечко в своей больнице ?

Чёрт.

Надеюсь, этот противный хрен тут проездом.

Маркус Роберт Альбертович. Мой учитель ... изверг, деспот. Много всяких слов можно подобрать в его адрес - и не одного хорошего. Именно у этого святила нейрохирургии я проходил в своё время ординатуру. Самые тяжёлые годы моей жизни.

Нет, я не жалуюсь. Но этот демон мог вытрясти из человека всё нутро - и делал это с удовольствием.
За одно, пожалуй, могу сказать ему спасибо: он показал, какими бывают люди без прикрас. Закалка прошла на все сто.

Через десять минут заканчиваю дела и возвращаюсь в кабинет.

В приёмной посетителя нету. Странно.

- Он у вас... в кабинете, - еле мямлит Маргарита.

Понятно. Этот - в своём репертуаре. Птица высокого полёта. Таким по коридорам ждать не положено.

- Я вас приветствую, - вхожу в кабинет.

При виде меня Маркус даже встаёт со стула... Что ж, явно что-то нужно.

- Чем обязан такому неожиданному визиту ?

- Добрый день, Роман, - конечно же, отчество он, как всегда, опускает. Многое остаётся неизменным, даже спустя столько лет.

- Я хотел бы переговорить с тобой по личному делу.

- Внимательно вас слушаю, - глаза бы мои тебя не видели, но делаю лицо весьма озабоченное его .

- Чем могу помочь ?

- Дело касается моей дочери, Виолетты, - мне всерьёз хочется рассмеяться ему в лицо.

Серьезно ? Он будет просить у меня, своего ученика, за дочь ?

- Она блестяще закончила обучение в вузе. У нас были планы на будущее - конечно же, в нейрохирургии. Но месяц назад она заявила, что не видит себя в этом направлении. Но это ещё не самое страшное, - делает мхатовскую паузу. - Она, видите ли, решила податься в... мясники !

- Вы сейчас имеете в виду патологоанатомов ? Я правильно Вас понял ? И чем плоха эта тропа ? - смотрю на него в упор. Жду взрыва. И долго ждать не приходится.

- Ты сейчас серьёзно сравниваешь нейрохирургию с колупанием в мертвом мясе !? - цвет лица Маркуса начинает напоминать спелый помидор. - Спасение жизней и ...и...

- Роберт Альбертович, я ничего не сравниваю. Это не сравнимые категории. Но и говорить о профессии патологоанатома в таком ключе - считаю по меньшей мере некорректно

- Хорошо. Если тебя задевает такая формулировка, скажу иначе. Мне нужна помощь. Содействие. Как хочешь это называй. Между нами сейчас весьма натянутые отношения. Внимать моим и словам матери она не желает. Повлиять на неё, к сожалению, не могу. Через свои каналы я узнал, что она собирается подать документы в твою больницу, на ординатуру.

- Что Вы хотите от меня конкретно ? Отказать ей ? - о-о-о, нет. Я точно ей не откажу.

- Нет. Не нужно отказывать. Если ты её отвергнешь, она просто найдет другое место. А бегать впереди неё, расставляя флажки, мне не хотелось бы. Прими. Но проведи с ней беседу. Поводи по отделению. Объясни, что к чему. - Старый хрен смотрит мне в глаза почти с мольбой.

- И я не прошу тебя взять этот вопрос под контроль по доброте душевной. Я заплачу. В пределах разумного, конечно.

- Вы считаете, я нуждаюсь в таких подработках ? Нет. Моя зарплата меня вполне устраивает, - смотрю на старика с откровенным сарказмом.

- Я считаю, Роман, ты прекрасный специалист в своём деле. И мне действительно нужно твоё содействие. Если это возможно.

Ничего себе накинул. Специалист своего дела. М-да... Вот это проблема у него. Что же там за Виолетта такая, что умудрилась так выкрутить папке яйца ?

Никогда особенно не интересовался его потомством - вроде бы у него только одна дочь. Поздний ребёнок. Старику, как никак, уже за семьдесят.

Как поступить ?

Послать его далеко и надолго ? Но что-то внутри не даёт это сделать. Наши "гляделки" затягиваются. Каждый явно занят своими мыслями. Но всё же я считаю, что должен пойти ему на встречу. Посмотрим, что там за непослушная маркиза.

- Хорошо Роберт Альбертович. Я переговорю с вашей дочерью. Посмотрим по ситуации, что можно будет предпринять. Но прошу вас не возлагать на меня особых надежд. Уж если она не идёт на поводу у собственных родителей, то я - тем более для неё не авторитет. И, разумеется, ни о каких деньгах не может быть и речи.

Через пять минут Маркус отчаливает из моего кабинета, унося с собой свою мрачную ауру. Честно говоря, не до конца понимаю, зачем я на всё это подписался. Хотя... От меня ведь не убудет.

Виола

Страшно представить, что там за главврач, если на работу он берёт таких недалёких, как эта тощая вобла. Уже минут пять она с упоением вещает мне, как буквально на днях их посетил некий Маркус Роберт Альбертович. И как она в восторге — и от него, и от меня, и вообще от всего мира во всём мире.

Ждала ли я подставы от отца? Да. Была уверена, что он попытается надавить. Я готова ко всему. Если тут мне откажут — не конец света. Это только первая больница в длиннющем списке. И вообще, надо было сначала на кафедру сходить, узнать, как обстоят дела с ординатурой. Но я ж дочь своего отца — всё делаю наперекор логике и системе.

Родиться в семье врачей — сомнительное везение. Мне априори не светили ни пед, ни художка, ни эконом. С самого детства мне вдалбливали, что я должна. И я поступила в мед, как и мечтали мои предки. Но довольно быстро поняла: я и живые люди — понятия несовместимые. Эмпатии во мне — как в камне, общения с людьми избегаю, и вообще, как сказала мне одна преподавательница:
— Ты, Маркус, хамло редкостное!

Первый поход в морг я помню до мелочей. Уже тогда на подсознании знала, куда меня ведёт судьба. Только родителям об этом, конечно, не рассказывала — во избежание ежедневных промываний мозга. И, как оказалось, правильно делала. Их реакцию не хочется вспоминать даже под дулом пистолета. Отец тогда в припадке гнева разбил фамильный сервиз своей пробабки. Красиво, да?

— Проходите, Виолетта, — сияет как гирлянда секретарша, придерживая мне дверь.

Переступаю порог, здороваюсь.

Напротив входа — массивный стол. За ним сидит мужик лет сорока. Русые, чуть волнистые волосы. Накачанный, но не до безобразия. Лицо приятное. Всё, описание окончено. Он смотрит на меня с каким-то странным выражением — будто вспоминает, где видел. Потом собирается с мыслями и начинает разговор. Слово за слово — и мы уже перебрасываемся колкостями.

Он без прикрас сообщает, что отец недавно был у него в гостях. Что он там нёс — не знаю, но, хвала всем святым, на Романа Алексеевича это не подействовало. Влияние у батеньки, конечно, есть, но не настолько, чтобы дирижировать мнением других. Да и Рогозину я сто лет тут не сдалась.

Покорно соглашаюсь выслушать лекцию на тему "Нейрохирургия — наше всё". Мы идём по больничным коридорам, он что-то говорит, я киваю. Отмечаю про себя, что Рогозин спешит по делам, и ему, судя по всему, плевать. Отлично. Выдыхаю с облегчением и сбегаю подальше от живых.

Морг искать долго не пришлось — по классике он в подвале. Хотя слово "подвал" сюда не подходит: всё отремонтировано, блестит новейшим оборудованием. Не то что в фильмах ужасов, где всё серо, мрачно и в кровищи. Тут — стерильная белизна, аж в глазах рябит. Кто вообще додумался делать морг в цвете хирургической комы?

Прохожу длинный коридор — в конце, судя по всему, прозекторская. Стучу по косяку, чтоб не спугнуть. Захожу — и сразу взгляд натыкается на мужика с чьим-то сердцем в руках. На столе — тело женщины. Он смотрит на меня с удивлением:

— Ты кто? Как сюда попала? Вышла из прозекторской, быстро!

У меня реально подгибаются коленки. Вылетаю в коридор. Ну вот, чёрт! Дверь же была открыта! Я-то тут при чём?

Из соседней двери выглядывает девчонка, улыбается:

— Я Оля, лаборантка. Недавно тут. Эм… Это я забыла дверь закрыть.

Ну и отлично. Пусть каждый сам отвечает за свои факапы.

Минут через двадцать бессмысленного ожидания в коридоре из прозекторской выходит этот неандерталец. Ну, преувеличиваю, но голос у него всё ещё звучит у меня в ушах. Идёт вальяжно, снимает маску и шапочку. Волос под ней нет — голова выбрита наглухо. Блестит как прожектор. В общем… экземпляр. Настоящий. Фактурный, с приветом из 90-х. Новые русские, кажется, так выглядели.

Смотрит на меня, как будто у меня на лбу что-то написано.

— Оля, я не понял, что за цирк? Почему посторонние шляются по моргу, как по музею?

— Я не посторонняя. Я новый ординатор, — смотрю ему в глаза. Мне не привыкать к грозным дядькам. — Меня направил Рогозин.

— Лично направил? Сказал: "Идите к Герману Марковичу, дорогуша"?

Он откровенно стебётся. Я бы могла ответить, но смысла нет — не в моих интересах. Корчу кислую мину и проглатываю.

— Нет. Имен не называл. Сказал — идти к наставнику.

Опять этот наглый взгляд. Я не наивная и прекрасно считываю посыл. Мы говорим всего минуту, а я уже могу выдать характеристику: кобель. Возможно, редкий. Возможно, обычный. Кто их разберёт.

— Вы, мадам, зачислены на кафедру? Бюджет? Платно? Там вам не сказали, что мест нет?

Он сыплет вопросами, раздевая меня взглядом.

— Пока не была. Сначала решила поговорить с главврачом, осмотреться. — Поднимаю подбородок. Пусть не думает, что меня можно так легко заткнуть. — Может, тут у вас всё печально, и мне лучше выбрать другое место.

Несу ахинею, аж самой стыдно. Судя по его взметнувшимся до затылка бровям — он того же мнения.

Не знаю, сколько бы мы ещё с ним пикировались, если бы не вмешалась Оля:

— Герман Маркович, так у вас же ни одного ординатора. Какие "мест нет"?

— Оля… У тебя, я смотрю, работы нет совсем? — он почти запинывает её обратно в кабинет и хлопает дверью.

Всё ясно. Герман Маркович тут царь и Бог. Все страдают от нехватки людей, а он прохлаждается.

Вникать в их офисные страсти у меня ноль желания. Если надо, пойду обратно к Рогозину — пусть сам разбирается. Я пока здесь вообще никто, и звать меня никак. На кафедре моих документов ещё и не видели.

Решаю не устраивать драму. Включаю режим дурочки — обычно с мужиками работает.

— Кто такая? Наглая. Любовница Рогозина, что ли? — ухмыляется. — Пусть сам придёт. Поговорим о протекции его девочек.

Вот это поворот. То есть тут толпами шастают "девочки" Рогозина? Когда закончится этот позор?

— Я не любовница Рогозина, — выдавливаю максимально спокойно, хотя голос держится на последнем нерве. — Но за меня действительно просили. Мой отец. Маркус Роберт Альбертович.

Гера

— Дочь Маркуса? Серьёзно, Ром? У тебя, случайно, план мести не созрел? — с интересом смотрю на Рогозина, вальяжно развалившегося напротив. Мы знакомы со времён учёбы в меде. Потом немного разошлись, но судьба снова свела в этой самой больнице. Каждый пошёл своей дорогой: я — в "подвал", он — к небожителям. Друзьями мы не стали. Просто нормально общаемся. И то хлеб.

История Рогозина с Маркусом в своё время была у всех на слуху. Чем она так цепляла? Да ничем. Ни драк, ни убийств. Только чистая, взаимная ненависть, которую они даже не пытались скрывать. Её флюиды буквально пропитывали всё вокруг. Сестры, работавшие с ними, до сих пор пересказывают байки о совместных операциях. В этих сказках Рогозин — герой, прошедший через все круги ада и вернувшийся обратно целым и невредимым.

— Какая, к чёрту, месть? Кому? Старому хрычу? — театрально закатывает глаза Роман. — Его и так жизнь опустила на землю. Я его сто лет не вспоминал, он сам приполз на поклон.

Следующие десять минут он рассказывает, как проходила их беседа. И, знаешь, я делаю вывод: момент "щёлкнуть по носу" всё же был. Потому что Виолетта пришла ко мне, а не осталась в нейрохирургии, как батя хотел.

— Я с ней поговорил, как обещал. Дальше ко мне какие вопросы?

— Да мы оба понимаем, что ты просто захотел старика уесть. Он будет в бешенстве. Ты это знаешь лучше всех.

Улыбка Рогозина плотоядная, как у кота, сожравшего канарейку. Ну, всё ясно. Все мы люди. Все любим делать мелкие пакости. А иногда и крупные.

— Ладно, я чего зашёл-то. Хотел предупредить: не устраивай тут "Санта-Барбару", как два года назад. В этот раз я тебя из дерьма вытаскивать не стану. Надеюсь, поняли друг друга? — в упор смотрит мне в глаза.

— Естественно, — скриплю зубами. Сука, не упустит случая подколоть. — Только в дерьме я тогда оказался не по своей воле.

— Мы поняли друг друга.

Он уходит, как всегда, оставляя последнее слово за собой. Ненавижу это. Пользуется своим положением редко, но метко.

Ситуация двухлетней давности мне самому, по большому счёту, не мозолит. А вот всем вокруг — да. Тогда меня обвинили в сексизме, харассменте и ещё какой-то херне. Всё из-за одной ушлой ординаторки — Марины Билецкой.

Она была в моём ординаторском списке. Одна баба среди мужиков. Ну вы поняли. Флирт витал в воздухе. И она флиртовала с каждым, включая меня. В одну из наших ночных смен Марина решила перейти в наступление. Зашла в комнату отдыха, молча разделась и полезла ко мне в штаны. Был ли я в шоке? Да нет. Всё к тому и шло. Сношал я её до утра, пока не пришла смена.

Через пару дней девочка Марина стала наглеть. Грубила, орала, устраивала цирк. Я, как наставник, поставил её на место. Провёл публичный разнос. В ответ она при коллегах выдала, что я — сексист и чуть ли не насильник. Её конкретно понесло.

А я, идиот, решил не усугублять. Передал её коллеге — Маслову. Что она ему там наплела — неизвестно, но он начал против меня мелкую, но упоротую войну. Сплетни поползли по больнице, как тараканы. Кто знал меня — не верили. А кто ждал повода потрепать языком — те кайфовали.

В итоге вмешался Рогозин. Маслов свалил в другую больницу, а Марина пропала с учёбы. Я не интересовался, куда. Благодарности Рогозин так и не дождался. Я его не просил вмешиваться. Его решение — его проблемы. До сих пор не знаю, зачем он вообще это сделал.

А теперь он волнуется за Виолетту? Бред. Мне есть с кем трахаться. Или он реально думает, что я тут жених для каждой ординаторки? Да, она красивая. Очень. Необычная внешность. Веснушки - родинки... с ума можно сойти. Интересно, а в других местах есть? Так. Стоп. Вот и не хватало, чтоб Рогозин оказался прав.

Как говорит моя заботливая мамочка: «Все твои мысли на поверхности, и от всех них несёт пороком». Роза Давидовна давно во мне разочаровалась. Но надежду на женитьбу и десять внуков пока не теряет.

Хорошо хоть в наше время стало нормой не хотеть семьи и детей. Мужчинам тоже можно. Обычно это и проговариваю матери, когда она устраивает очередной допрос.

Ладно. Хватит размазывать сопли. Работы — завались.

Заглядываю в лабораторию. Оля чем-то занята. Для порядка бросаю пару замечаний и возвращаюсь в прозекторскую.

На столе — не совсем типичный случай. Женщина, 47 лет. Умерла в гинекологическом стационаре. Лечение почти закончено, через два дня на выписку. Но сегодня, пару часов назад, соседки забили тревогу. Думали, спит. А она не дышала. К моменту поступления в морг была мертва уже больше часа.

При вскрытии — ничего. Ни в брюшной, ни в грудной полости. Внешне тоже всё чисто. Остался мозг. Сейчас инсульты лезут отовсюду. И, как назло, у самых неожиданных пациентов.

Остаток смены заполняю бумажки. Уже начинаю грешно надеяться, что и до меня дотянется этот вирус. Я бы с радостью недельку провалялся дома.

На ночь заступает Илья Завгородний. Передаю ему смену. По факту — нас осталось двое. Всех остальных вирус скосил. Олю я даже не считаю. Это не сексизм. Просто она новичок. Только начала, опыта — ноль. И сама к столу не рвётся — сидит за микроскопом, делает вид бурной деятельности.

Домой добираюсь к девяти. Люська встречает в дверях — рыжая морда, скучает одна целый день. Жалко. Но увы — не могу ничего поделать.

Не успеваю упасть на диван — звонок в дверь.

— Твою мать... Кто там ещё?

Открываю. Уже знаю, кого там увижу. Лера. Эта женщина — как вирус. Не знает слова «нет». Не понимает отказов. Я её просто использовал. Когда не хотелось искать кого-то нового — звонил ей. Она в курсе. Знает, что максимум пара встреч. Но лезет. Опять. С тем же энтузиазмом.

Ладно. Впускаю. Пар надо куда-то скинуть. Пазл сложился.

Не разуваясь, не раздеваясь, гну её над тумбочкой. Без слов. Ещё даже не вошёл — уже стонет. Переигрывает. Достаю член, натягиваю резинку. И — в неё. Мокрая как чертово болото. Шлепки отдаются эхом по всей квартире.

Не сразу замечаю шум за дверью. Когда крики на лестничной площадке достигают уровня истеричных чаек — кончаю, синхронно с её воплями.

Роман

— Ром, ты почему ничего не ешь? Почему ты такой? Злой, что ли?.. — мама с беспокойством заглядывает мне в глаза.

Второй день торчу у родителей. Отцу снова стало плохо — очередной гипертонический криз. В больницу ложиться этот дуб непробиваемый не соглашается. Мать на нервах. Я, соответственно, тоже. Семейный врач приезжает каждый день. Уже, наверное, на них состояние сколотил. Вроде бы медицина бесплатная… ну-ну. Только на бумаге.

Я у родителей один, скинуть их проблемы больше не на кого. В такие периоды стараюсь держать фронт. Морально. Финансово — они сами кого хочешь поддержат.

Но причина моего настроения — не давление отца. А встреча с Робертом. Этот урод меня просто выбесил! Месяц назад виделись — и вот тебе. Его дочь уже успела поступить в ординатуру по патанатомии. Как только новость дошла до него, начался апокалипсис. Виолетта, по видимому, имеет иммунитет к яду своего батюшки — поэтому доставалось мне. В пятницу вечером он буквально с ноги влетел в мой кабинет. Я ожидал истерики? Нет. В моменте реально подумал, что он бросится с кулаками.

Минут пять он орал, как сумасшедший. Назвал меня щенком. Сказал, что никогда не добьюсь таких высот, как он. Понесло его знатно. Я смотрел — и не понимал, каким чудом этот псих ещё оперирует. Что там у него в медкарте? Где психиатрия смотрит?

Пришлось вызывать охрану. Я мог бы и сам его вывести, но устраивать цирк — не в моём стиле.

Этот осадок на нервах, как коррозия. Гложет.

— Всё в порядке, мам. Рабочие моменты, — отмахиваюсь. Мать не в курсе нашей истории с Маркусом. Когда я был ординатором — слухи до неё доходили. Она тогда сильно переживала. Сейчас мне сорок. Я уже не ученик дьявола. Сравнивать себя со старой школой смысла не вижу. Я делал такие операции, о которых Маркус только читал в «Lancet».

Нужно закрыть эту тему. Но как, если Виолетта теперь у нас ординатор? Я зол и на неё тоже. Ощущение, что меня поимели. С двух сторон. Что я пытался доказать? Помочь старому маразматику? Или наоборот — выбесить его? Второй день задаю себе эти вопросы. Ответа ноль.

— Ты не хочешь познакомить нас со своей женщиной? — влезает в мои мысли мамин голос. — Не смотри так. Я знаю, что ты встречаешься с ней уже полгода.

— Знаешь?.. Откуда?

Только не это. Значит, она уже видела Настю. Ну, Анастасия Сергеевна… Решила меня обложить со всех сторон? Так топорно? Даже смешно.

— Мам, не надо лезть в мою личную жизнь. Настя — моя любовница, не более. Ты со всеми моими любовницами хочешь знакомиться?

Маму перекосило, как будто я это изрёк в двенадцать лет. Знаю, для родителей мы вечно дети… Но тут уж перебор.

— Можно мне не слушать про твоих шалашовок?! Зачем она тогда подошла ко мне в кафе?!

Шестьдесят лет, а наивности — как у школьницы. Что ей ответить?

— Очевидно, она на что-то рассчитывает. Но меня женитьба не интересует, — честно говорю. В сотый раз.

— Тогда зачем морочишь ей голову? Почему не расстаться?

Интересный вопрос. Ответа мать не услышит. Не тот человек.

---

Понедельник. Утро. Добрым не бывает. Я застрял в пробке на два часа — вчера поленился уехать от родителей. Голова раскалывалась от её нравоучений. Выпил колёса, вырубился в девять вечера. Пожинаю плоды.

На парковке моё место занял чей-то белый мерседес. Кто бы сомневался. Прямо как в меме — «Что у вас тут происходит?!»

Захожу в приёмную. Та-даам. Вишенка на торте — Виолетта. Чинно сидит, ручки на коленях. Очень, кстати, симпатичных. В белом халате. Под ним, кажется, только бельё. Нет, неприличного ничего — халаты у нас сшиты плотно. Но... почему этот просвечивает? Почему я это вообще замечаю? У Насти такой же — на ней выглядит как скафандр. А тут как будто подогнан под соблазнение.

Она вскакивает, как ужаленная. И я замираю. Халат реально прозрачный. Лёгкие очертания чёрного белья. Твою мать.

— Доброе утро, Роман Алексеевич! — орёт Маргарита. Я дёргаюсь.

— Доброе… Наверное. Маргарита Анатольевна, убавьте децибел. Со слухом у меня пока всё в порядке.

Она бросает на меня обиженный взгляд. Потом на Виолетту. Потом снова на меня. Понятно. Ревность. К постороннему мужику, на минуточку. Ни единого повода я ей не давал. Эта клиника или уже паранойя? Почему меня окружают одни неадекваты?

Прохожу мимо Виолетты. Она — следом, без приглашения. Дочь своего отца. Спасибо хоть не с ноги. Снимаю пиджак, сажусь, смотрю на неё. Мнётся, выглядит сконфуженной. Что ещё?

— Ближе к делу. Что случилось?

— Я хотела бы извиниться за отца. От себя. Спасибо, что не вызвали полицию. Мама бы не пережила.

Она и правда стыдится. Не притворяется.

— Он что, хвастался своими подвигами перед семьёй?

— Типа того. Я здесь, они — за семьсот километров. Всё по телефону.

— Ну, я польщён. Ради скандала он не пожалел свою колымагу гнать сюда.

Молчим. Напряжение висит в воздухе. И не из-за Роберта.

Мне нравится Виолетта. Глупо отрицать. Но насколько? Просто интерес? Или больше? А может — похоть? Но зачем она мне? Мне сорок. Ей… двадцать пять? Пятнадцать лет разницы. Простая арифметика. Для секса у меня есть Настя. Отличный вариант, если не считать её последний заскок.

Виолетта вдруг смотрит на телефон, отключает звук. Глаза на меня.

— Мне нужно идти. Сегодня занятия. В морге, — поднимается. Стоит.

— Удачи. Ты этого хотела. Хорошей учебы, — несу какой-то словесный мусор. В голове пусто. А вот в штанах... Слава богу, убрал тот прозрачный стеклянный стол. Теперь у меня — дерево. Добротное.

— До свидания. Ещё раз извините.

Когда за ней захлопывается дверь, меня накрывает апатия. Состояние «никакое». Решаю вызвать Настю, но в последний момент передумываю. Понимаю: трахаться не хочу. Или не с ней.

К чёрту.

Виола

В субботу в шесть утра мой телефон чуть не взорвался от количества пропущенных от матери. Беззвучный режим не спас. Какого чёрта я полезла в него посмотреть время? Пришлось перезванивать. За секунды гудков я уже передумала все варианты событий, которые могли случиться. Но всё оказалось до безобразия... безобразно. Через минуту разговора я узнала о поездке моего отца к Рогозину. О скандале. А точнее — истерике, которую закатил светило нейрохирургии.

Какой позор.

Два дня выходных я жила как на иголках. Я не умела извиняться. Никогда и ни при каких условиях. Но здесь была та самая ситуация, в которой отморозиться было бы верхом наглости с моей стороны.

Всё же решила в понедельник извиниться перед Романом Алексеевичем.

Роман.

Почему я о нём постоянно думаю? Не только эти два дня. Месяц. Я думаю о нём уже месяц. С тех пор, как он впервые коснулся моей талии возле морга.

Перед первым днём учёбы я не могу уснуть. Но волнуюсь по другой причине. Эта причина заставляет меня возбуждаться и фантазировать. Хотя это мне совершенно не свойственно. У меня всегда был секс, если я того хотела. Фантазировать не было надобности. За годы учёбы я встречалась с двумя парнями. Не одновременно, конечно. Все мои отношения строились исключительно на физике и на моих условиях. Расставалась я без слёз и претензий. С моей стороны. За парней не знаю. Но последний год я посвятила себе, зачётам, курсовым, диплому. И вот — что-то пошло не так. Я месяц проматываю в голове день моего знакомства с Рогозиным. Что происходит вообще?

С утра — общий сбор на кафедре. Вводная лекция. Потом окно. И первый поход в морг в роли ординатора.

Решаю пойти к Рогозину после первой пары. Не тянуть агонию до вечера.

В приёмной меня встречает бессменная Маргарита. Не пойму, что с этой женщиной не так. Но она вызывает у меня определённое чувство тревоги. Как будто находишься на одной территории с бешеной собакой. Она сообщает, что начальник ещё не явился на работу, и я решаю его дождаться, чем вызываю в свою сторону едкие взгляды секретарши.

Через полчаса Рогозин заходит в приёмную. При виде него в моём организме срабатывает какая-то пружина, не иначе. Потому что как ещё объяснить ту прыть, с которой я вскакиваю с дивана? Дурдом. Даю себе внутреннюю установку: успокоиться.

Напряжение с первых секунд его появления просто разрывает воздух. Роман молча проходит к себе в кабинет. Без промедления иду следом. Меня не пригласили. После выходки моего отца не думаю, что его заботит моё воспитание.

Так же — без приглашения — присаживаюсь на стул для посетителей.

Рогозин первый не выдержал наши гляделки и завёл разговор. Я извинилась. Это было непривычно. Странно. Словно я со стороны наблюдала за чьим-то нелепым блеяньем.

Совсем не вовремя начал звонить телефон. На экране — мой коллега по учёбе, Стас Никифоров. Наверное, нужно спешить в морг. В первый день опоздать — было бы свинством. Но я упорно жду от Романа слов, а может и действий. Каких — сама не знаю. Ну не скажет же он мне вслух то, о чём я думала всю ночь. Какая глупость. Собираю всю волю в кулак и покидаю его кабинет.

Бреду в сторону морга. Пытаюсь надавать себе ментальных пощёчин. Что с тобой происходит, дура!? Навстречу идёт Стас, и мне приходится натянуть на лицо хоть какое-то подобие доброжелательности. Нахрен эти карусели. Он мне не нравится. Он мне не нравится. Нужно повторять как аффирмации. Может, сработает.

Страдания как рукой снимает, стоит только оказаться в морге. Тут, в отличие от прошлого раза, просто столпотворение людей. И живых, и не очень. Всего действующих патологоанатомов — девять. По три на каждую смену. К каждому прикрепляется один ординатор. Нас тоже девять. И тут я понимаю, что могла просто не попасть сюда. Ведь Вердин не собирался никого обучать. А так как я последней из группы подала документы — выводы напрашиваются сами. Он надо мной сжалился? Ну да... Конечно. Но на раздумья нету никаких сил. Убираю эти мысли на потом.

На первое, так сказать, знакомство явились все. Дальше таких толкучек, естественно, не будет. Я здесь одна особа женского пола, если не считать лаборантку Олю. Чувствую себя не в своей тарелке. В голове всё время на репите играет It’s Raining Men. Стараюсь не обращать внимания на откровенно изучающие взгляды.

Вердина не наблюдаю. Он решил меня кинуть? Надеюсь, нет. Через две минуты он появляется у входа. Ясно — этот тоже сегодня опаздывает. Сейчас я могу рассмотреть этого мужчину в человеческой одежде, а не резиновом фартуке и маске.

Бычара. По-другому у меня язык не поворачивается его назвать. Он большой. И не от частых походов в тренажёрку, а именно от природы. Это сразу бросается в глаза. Из-под футболки на шее виднеются тату. Руки тоже забиты. Да вы бунтарь, Герман Маркович! Для полного антуража в его образе только золотого зуба не хватает. Ха-ха.

— Всем привет, — здоровается с коллегами. На ординаторов — ноль внимания. Ладно. Переживём.

Дальше проходит сумбурное знакомство. Все давят из себя счастье. Даже в морге нельзя расслабиться. Что за жизнь? Вижу, что контингент тут собрался разношёрстный. Пока что больше всех мне импонирует патологоанатом Стаса — Николай Петрович. По-моему, самый простой мужик из всех. Но, как мне кажется, он знатный алкаш. От него исходит такое амбре… Трупы не так травят.

Сегодня смена не Вердина. Делать мне тут нечего. Завтра я целый день закреплена в морге. Решаю не зубоскалить и ухожу домой.

Я снимаю квартиру в двадцати минутах ходьбы от больницы. В панельной девятиэтажке. Так себе апартаменты, но я не жалуюсь. Вообще у меня есть деньги — снять что-то поприличнее. Но я экономлю. Три года назад умерла моя бабушка и оставила мне в наследство квартиру в моём родном городе. Я её продала. Деньги сейчас мне нужны по зарез, так как я пока не работаю. Родители отказались мне помогать после того, как узнали, куда меня занесло. Рассчитывать теперь приходится только на деньги от продажи квартиры.

Гера

Первый раз — в первый класс.
Примерно так я себя и ощущаю. Два года жил спокойно, без этих воспитательных плясок с ординаторами. Прекрасное было время. Спокойное. Без глупых вопросов, бегающих глаз и попыток понравиться. Так какого хрена я опять в это влез?

Хотя... Виолетта Робертовна — это нечто. Пришла, как ураган, и разнесла весь мужской состав в щепки. Вела себя при этом абсолютно равнодушно, будто халат у неё не просвечивает до трусов. А он просвечивал. Не критично, но нам, мужикам, и этого хватает. Воображение у нас работает исправно.

Мне, как наставнику, откровенно завидуют. Всем кажется, что я её буду учить не патанатомии, а позам из Камасутры. Ну не дебилы?

С ней мы не виделись месяц. Что-то в ней изменилось. Не внешне — что-то другое. Вчера не сказал ей ни слова. Не из гордости — просто не хотел лишнего внимания. Вокруг неё и так стая крутилась. Мне в той толпе было делать нечего.

Сегодня приехал пораньше — надо было добить документацию. Зашёл в морг — и тут на тебе, с порога слышу голос Виолетты. Семь утра. Что она здесь забыла в семь утра?

Заглядываю в лабораторию — стоит, как ни в чём не бывало, у микроскопа, а Оля вещает ей лекцию, будто у неё педагогическая ставка.

— Доброе утро.

Обе вздрагивают. Виолетта чуть инфаркт не получила. Сердце держит, глаза бешеные. Ну ладно, теперь буду заходить с колокольчиком.

Выглядит она, мягко говоря, как после бомжатника. Хотя всё ещё красивая. Очень даже. Но явно с тяжёлого бодуна. Что, бухает? С трудом верится. На вид — вся такая приличная. Может, просто разовая акция? Отмечала поступление, предположим. С кем интересно?

— Виолетта Робертовна, с вами всё в порядке? Если плохо — идите домой. Прогул не поставлю, не переживайте.

Она смотрит на меня, будто я только что её смертельно оскорбил.
— Со мной всё в порядке. Почему я должна уходить? — делает вид, что не понимает. — И, пожалуйста, называйте меня Виола. Ненавижу полное имя.

Виола.
Ну да, ей идёт. Больше, чем эта вычурная "Виолетта". Хотя, с её отцом — всё логично. Роберт Альбертович — не тот человек, который назовёт дочь Машей или Ирой. Там явно что-то прибалтийское в крови. Хотя, какая разница.

Ушёл к себе. Бумажки терпеть не могу, но надо. Противная часть работы. Одно из немногих, что заставляет пожалеть о профессии. Выгорание? Ага. Оно, родное. Осталось только в слюнях захлёбываться и плакать по ночам. Не дай бог.

К восьми пришли Завгородний с Яровым. Ординаторы тоже на месте. Молодняк — как на подбор. Странно даже, глазу не за что зацепиться. Всё ровно.

Начинаем работать.

Виола сегодня одета правильно: штаны, рубашка — и на том спасибо. Держится ближе ко мне, от остальных дистанцируется. Боится осуждения за вчерашний алкотур? Смешная.

И вот что я скажу — уже к обеду я вижу, что она реально умная. Умная, как чёрт. По её ответам создаётся впечатление, что она не первый день тут, а будто уже отработала пару лет. К вечеру начинаю подозревать, что она знает всю учебную литературу по патанатомии. Это вообще возможно?

Ближе к смене принимаем тело младенца. Умер при родах. Вскрытие покажет, что и как. Но я решаю — хватит с Виолы на сегодня.

— Виола, можешь идти домой. Дальше — по расписанию.

Реакция — будто я её обидел до слёз.
— Почему это? Саша и Коля остаются. Я что, лицом не вышла?

— Причём тут твоё милейшее лицо. Ты правда хочешь в первый день, с бодуна, вскрывать младенца?

Смотрит так, будто я ей сейчас пощёчину отвесил.

— Герман Маркович, я, конечно, уже наслышана о вашем сексизме... Но хотелось бы думать, что это были домыслы и выдумки... — бровь вверх, интонация с издёвкой. Прямо картинка.

Меня рвёт.
— Маркус. Я вам не друг и не товарищ. Если есть вопросы ко мне — идите на кафедру. Пишите жалобу. Уверен вам поменяют наставника. Или вообще — место учёбы. Ваше право.

Занавес.

Большинство женщин после такого устроили бы истерику. Но Виола — не из большинства. Она смотрит так, будто готова вгрызться мне в горло.

— Я… хотела бы остаться, — говорит сквозь зубы. — Если это возможно. И… я не подумала о том, что сказала.

Ну да, не подумала. Ещё как подумала. Умная слишком. Если и сплетница — то с мозгами. Обидно будет, если окажется такой же, как все.

— Иди в прозекторскую. Начинаем.

Завгородний с Яровым возятся с биопсией. Ординаторы у них на подхвате. Всё как обычно.

А вот я... я волнуюсь. Не за младенца. За неё. Абсурд. Не хочу, чтобы она видела такую смерть. Самую несправедливую. Когда человек не сделал даже первого вдоха. Когда ему не дали шанса.

Женщина и ребёнок — даже если это не твой ребёнок — всегда воспринимается иначе. По первости прошибает. Потом притупляется. Потом атрофируется. Чья-то смерть становится нашей жизнью.

Работаю. Виола справа. Два ординатора — напротив. Слежу краем глаза. Те — белые, как мел. Молчат, смотрят. В глазах страх. Натуральный, не маскируемый. И у меня появляются сомнения — а вообще тем ли они занимаются?

Перевожу взгляд на право и .... Ничего. Никак эмоций. Абсолютно. На мгновение мне кажется, что Виола спит с открытыми глазами. Когда она моргает, понимаю, что нет. Ей плевать. Ей просто плевать на происходящее.
Рука со скальпелем зависает в воздухе. Понимаю, что передай я его сейчас в руки Виолы та согласиться провести все манипуляции не моргнув глазом.

Кто ты, женщина?

Вопрос остаётся не озвученным.

Она хладнокровна. Настолько, что я почти уверен — социопатка. Не на сто процентов, но процентов на девяносто пять. Оставим пять на учёбу и вежливый контакт с миром. Таких не интересуют дети. Ни свои, ни чужие. Ни семья, ни уют. Она — идеальный функциональный робот.
И, мать его, я хочу ошибаться.

Вечером, едва успеваю зайти домой, как получаю охреневший сюрприз. Моя обожаемая младшая сестричка Элла решила познакомить маму со своим ё... кхм, мужчиной. Послезавтра. Я, разумеется, приглашён. Без права отказаться. Прилагается ещё одно «приятное» дополнение — будет и подруга мамы с дочкой. Лапочкой. Для меня, естественно.

Роман

Музыка разрывает танцпол.

Клуб "Эверест" встречает меня толпой полуобнажённых тел. Давно же я не посещал подобные заведения. И не потому, что не любитель. Мне, бляха, просто некогда. Работа съела меня с потрохами.

Сегодня я приглашён на день рождения двоюродного брата. Руслан — отличный парень. Насколько я помню… Хотя мы не виделись уже года три. Его звонок был неожиданностью.

С его родителями ни я, ни мои предки не общаемся. Всему виной баснословное наследство, оставленное дедом в пользу моего отца. Свою дочь — мою тётку — он обделил по всем фронтам. Она не пережила такого удара и послала всех нас куда подальше.

С трудом нахожу нужную випку. Здесь приглушённое освещение, но даже оно не может скрыть то, что отпечатывается у меня на сетчатке. Сразу узнаю Руслана. Он мало изменился с нашей последней встречи. Такой же холёный мачо. Но не он меня сейчас интересует, а девица, сидящая у него на коленях. Её волосы переливаются нереальным блеском красно-фиолетового оттенка. Она обвивает руками его шею и что-то шепчет на ухо, при этом её губы порхают по виску. Вся картина выглядит довольно интимно.

— Роман Алексеевич?.. — Да, это Виолетта. Она меня преследует, что ли? Почему мы постоянно сталкиваемся? Вчера, сегодня. Как такое возможно? Больница огромная, но мы, как два магнита, тянемся друг к другу. Или она реально больная и сталкерит меня?

Как оказалась здесь? Откуда знает Руслана? Он буквально пару дней как вернулся в страну.
Чувствую раздражение. Мне с ней в одной компании нужно находиться? Если так, то лучше я откланяюсь.

— О, Ром, привет, брат! — Руслан бесцеремонно ссаживает Виолетту на диван рядом и встаёт обниматься со мной. Чувствую её запах на нём. Фак. Почему меня это так бесит?

— С днём рождения, брат. Всех благ тебе, — вручаю ему подарок. Марго купила какие-то часы. Честно говоря, я даже их не видел. Надеюсь, всё на уровне.

— Спасибо, Ром. Проходи, знакомься. Это Миха — мой университетский друг, его девушка Вика. Тут у нас Серёга и Макс. Это Аня. И ещё одна Аня, ха-ха. Ну а с Виолой, как я понял, ты знаком? — смешливый взгляд в мою сторону.

Виола? Сссукааа. В голове почему-то всплывает картинка, где я — клиент в борделе, и мне представляют всех его работниц. Виола… Пока я варюсь в своих мыслях, она отвечает за меня:

— Да, знакомы. Я прохожу ординатуру в его больнице.

— Серьёзно? Ты врач, что ли? — Руслан смотрит на неё с неподдельным интересом.

— Ну… будущий патологоанатом, — стыкуемся взглядами. По коже мгновенно пробегают мурашки.

Все сразу начинают засыпать её вопросами: что, зачем и почему.
Падаю на диван напротив неё. Виолетта отвечает на все допросы, не сводя с меня взгляда. Ей неудобно в моём присутствии? Или причина в другом?

Решаю остаться. Я не видел брата много лет. Ещё не хватало — из-за девчонки уходить. Может, она первая свалит.

— А вы когда успели познакомиться? — спрашиваю неожиданно для самого себя.

— Час назад. На танцполе, — как на духу отвечает Руслан. Виолетта при этом отводит взгляд. Ей, похоже, стало неприятно от сказанного.

Похоже, зря я возвёл её в ранг «серьёзных девочек». Если бы не моё появление, они бы уже трахались.
Пытаюсь пресечь мысли о её возможной роли моей любовницы. Но они, как угарный газ, незаметно травят сознание.

Руслан пересаживается ко мне. Хочет поговорить о семейных делах. Остальным слушать это необязательно.
Следующие полчаса обсуждаем всякое: семья, работа, отдых. Вижу, что ему действительно интересно. Мне же интересно только одно — куда пропала Виолетта.

Прошло уже двадцать минут с тех пор, как она ушла «в дамскую комнату». Слушаю Руса в пол-уха. Почему-то начинаю волноваться.
Когда ещё спустя пять минут она не возвращается, решаю найти её.
Зачем? Да пусть делает что хочет!
Неубедительно. Встаю и ухожу под предлогом срочного звонка.

Обхожу весь клуб — её нигде нет. Уехала домой?
Решаю выйти на улицу. Если и там нет — вернусь в випку.

У входа толпа. Смех, разговоры. Провожу взглядом по лицам. Нет её. Разворачиваюсь — и тут слышу: голос, повышенный тон. Её голос. Второй — мужской.

Не раздумывая, иду в ту сторону. За припаркованными машинами, метрах в тридцати, Виолетта и какой-то тип. Он пьян. Держит её за руку.

— Проблемы? — обращаюсь к нему. — Отпусти девушку. Или я тебе твою руку засуну в за...

— Слышь ты... иди куда шёл, дядя. Я со своей соской базарю, — мычит быдло.

Кулак летит ему в табло.

Всё происходит слишком быстро. Я просто не успеваю сориентироваться. Этот мудак падает и тянет за собой Виолетту.

— Аааай! Урод! Отпусти! — она вырывается. Безуспешно. Приходится прописать ему ещё раз. Вырываю её из его рук.

Запах её волос — фрукты. Приятно.

Отхожу с прижатой к боку девчонкой подальше от тела на асфальте. Уроды пусть валяются. Главное — она цела.

— Ты как? — подвожу её к машине.

— Нормально. Спасибо тебе… вам. Я собиралась домой, а этот алкаш прицепился, — смотрит мне за спину.

Решаю отвезти её. Не потому что хочу отыметь её прямо в машине. Просто думаю о безопасности. Всё просто. Да, так и запишем.

— Садись. Отвезу. Хватит на сегодня приключений.

Она молча кивает и садится рядом.
Едем в тишине. Мобильный орёт. Руслан. Объясняю, что появились дела, не успел попрощаться, пусть не обижается.

Живёт Виолетта недалеко от больницы. Останавливаюсь у подъезда.
Она не торопится выходить. И я не тороплю. Противоречие: хочу вцепиться в неё как зверь — и одновременно не хочу ничего общего с её семейкой.

Пропускаю момент, когда она тянется ко мне. Её губы касаются моих. Она ждёт. Я теряюсь — и через пару секунд срываюсь с тормозов.

Целуемся как малолетки. Слюна, голод, нет эстетики. Возбуждение долбит по полной. Руки гуляют по бёдрам. Хочется всего и сразу.

И — звонок. Мелодия незнакомая. Значит, не мой.

— Ром… Остановись. Подожди. Если это отец, мне нужно ответить.

Виола

Взлетаю на свой этаж со скоростью ракеты. Меня буквально трясёт. Эмоций столько, что идёт бешеный перегрев всех запчастей организма. Руки не слушаются. Дыхание рвёт грудную клетку.

Нет. Он не придурок. Я дура. Причём полная. Чувство никчёмности заполняет полость рта горечью.

Дома мечусь как зверь в клетке. Мне плохо. Плохо! Останавливаюсь только, когда нахожу себя на кухне с ножом в руке и кровью на запястье. Чёрт.

Но меня резко отпускает. Накатывает резкое облегчение. Как будто бы с пролитой кровью из меня вышла нечисть.

Обрабатываю порез и падаю в одежде на кровать. Хочу спать. Не могу... В голове снова и снова калейдоскоп кадров сегодняшнего вечера.

Вчера был тяжёлый день в морге, закончившийся разборками с Вердиным. Но напиваться по этому поводу я уже не хотела. Стоит признать, что алкоголь — это не моё. Сегодняшний день начался с того, что я опять налетела на Рогозина возле больницы. В этот раз он молча обошёл меня стороной. Я ему настолько неприятна?

День на кафедре прошёл как в тумане, а вечером я решаю развеяться, но уже с помощью танцев. Нахожу в интернете отзывы о недавно открывшемся крутом клубе и, не раздумывая, вызываю такси.

На танцполе клуба ко мне подходит знакомиться красивый и высокий парень. Оцениваю. Принимаю решение продолжить знакомство. Он приглашает меня к себе в випку. У него сегодня день рождения. Чтож, я настроена его поздравить. Годовое воздержание даёт о себе знать. Мне хочется внимания, объятий, поцелуев. Всё идёт к ничему не значащему сексу. Хоть для меня это и ново, решаю не заморачиваться. Я давно не девочка, чтобы рефлексировать по таким мелочам.

Но вечер преподносит мне сюрприз в лице Романа Алексеевича. Из всех мужиков на планете ко мне в трусы захотел залезть его брат. Что за насмешки судьбы.

Принимаю решение уйти. Мне не по себе от его взглядов в мою сторону. Он как будто говорит мне: «Теперь я знаю, какая ты плохая девочка».

И мне действительно становится стыдно.

Дальше — улица, пьяный мужик, драка, Рогозин. И вот я еду в его машине домой. Я уже знаю, что поцелую Рому. Мне это нужно.

Целую.

Эмоций не разобрать. Эйфория вперемешку с ядом. Так хорошо, что плохо.

Всё же больше — плохо. Ведь заканчиваю я не в его объятиях, а сама и с перевязанной рукой на кровати.

Утро приходит неожиданно быстро. Я совсем не выспалась. В зеркале ванной на меня смотрит растрёпанное нечто. С армейской выдержкой привожу себя в порядок. В кого я превращаюсь? И из-за чего самое главное?

Хватит страдать. Где моя холодная голова? Пора возвращать её на место.

Уже на подходе к больнице принимаю вызов с неопределённого.

— Виола, здравствуй. Это Герман беспокоит. Ты уже на кафедре? — что хоть этому нужно.

— Ещё нет. Только подхожу... — не успеваю закончить мысль.

— Отлично. Зайди ко мне в кабинет. — слышу гудки. Он что, трубку кинул?

Я и так опаздываю, но проигнорировать Вердина тоже не могу. Придётся идти.

Нахожу его в лаборатории. При виде меня он скрупулёзно обводит взглядом мою одежду. Что не так?

— Пошли поговорим. — Идём в кабинет. — Ты же понимаешь, что должна мне?

— Что я вам должна? — ничего не понимаю.

— Я не собирался брать на поруки ординатора. И меня бы не заставили. Ведь ты уже собрала все сплетни и в курсе моей подмоченной репутации.

Так. Мне не нравится начало разговора. Молчу. Жду разъяснений.

— Мне нужна твоя помощь по личному вопросу. И отказ не принимается. — Смотрит на меня взглядом, не терпящим никаких пререканий.

— Что вам нужно? Я по личным вопросам не специалист. Уж лучше по рабочим...

Ожидаю чего угодно, но только не того, что он говорит:

— Сегодня вечером ты отыграешь роль моей девушки перед моей семьёй.

А-а-а? Что? В каком смысле?

Наверное, эти вопросы появляются на моём лице. Вердин продолжает:

— Ты не сплетница? — Мотаю головой. — Отлично. Сегодня моя младшая сестра приводит своего мужика на знакомство с матерью. Я приглашён. Как и какая-то очередная баба на роль моей будущей жены. Понимаешь, к чему я веду? — Киваю. — Хочу закрыть этот вопрос раз и навсегда. Ты идёшь со мной. Мы разыгрываем любовь-морковь. Я в плюсе, ты отдаёшь долг родине.

Твою мать. Ещё этого не хватало. Хотела посвятить себя учёбе, но опять влезаю в какую-то сомнительную историю.

Мысли мечутся в голове, как белки в колесе. Как ему отказать? Я вообще не актриса. Ни разу.

Пока я занята своими мыслями, он продолжает:

— Можешь не врать, что у тебя есть парень и ты не хочешь его обидеть. Его нет. Откуда я знаю? Ты сама сказала Оле. К счастью для меня, она не умеет держать язык за зубами. — Вот зараза. На Олю я не злюсь. Сама виновата, протрепалась.

— Ещё есть вариант, где я просто не хочу этого делать? — попытка не пытка.

— Ты точно хочешь не пойти мне навстречу? — Это неприкрытая угроза.

— А если эта ложь дойдёт до работы? Мне-то всё равно. К вам же могут быть вопросы. — Ну давай, подумай об этом. Ты же не хочешь вылететь с работы?

— Мне плевать на сплетни. Ещё аргументы?

— Почему я?

— Потому что ты. Я тебя прошу просто быть собой. На максималках, так сказать. Не лебезить, не стесняться. Обыграть нужно только нашу связь. Придумывать ничего не нужно. Познакомились тут — ну и закрутилось.

Бля... Мало мне проблем. На, дорогуша!

— Это будет разовая акция? — Уверена, что нет, но спросить обязана.

— Давай я не буду тебе врать... У тебя есть приличная одежда?

— Вы же сказали быть собой на максималках.

— Моя женщина должна выглядеть адекватно, иначе никто в этот спектакль не поверит.

Соглашаюсь. Не хочу, но приходится. А какой у меня выбор?

Покидаю морг с квадратной головой. Чего не отнять у Вердина — так это способности загрузить меня по полной. Мне некогда думать о Романе. Теперь некогда. Нужно морально готовиться к вечеру.

Ровно в шесть вечера Вердин уже под моим подъездом. Выхожу и сразу теряюсь. Кто этот хамелеон? Он опять другой. В костюме я вижу его впервые. Это захватывающее зрелище. Только одно слово характеризует его сейчас:

Гера

Хочу её.
До дрожи. Похоть просто срывает башню. Она сегодня невероятная. Это платье размазало меня возле её дома. Самое возбуждающее — она даже не старается соблазнить. Настолько цельная, настолько в себе… Я восхищён.

Ясно осознаю свои чувства. Она притягивает меня по физике. Химии между нами нет. Уверен в себе — и в ней.

— Поедешь ко мне? — не вижу смысла тянуть кота за причинное место.
— Да. — так просто. Без кокетства, без набивания цены.

В доме матери мы были на грани. Если бы нас не прервали…
Едем ко мне. Точнее — летим. Скорость 120. Насобираю штрафов. Сейчас — плевать.

До квартиры добираемся, не прикасаясь друг к другу. Стоит только войти…
Набрасываемся, как дикари. Рвём одежду, стонем, материмся. В бреду возбуждения падаем голые на кровать. Отрываюсь, чтобы рассмотреть её. Всю.

Она смуглая, а соски розовые. У неё самая красивая грудь на моей памяти.

Виола мечется по постели, не может лежать спокойно. Шлёпаю по сочной заднице — она хохочет и закидывает ноги мне на поясницу. Опускаю руку между ног. Мокрая.

— Быстрее, — она на грани.
— Презерватив. Подожди.

Тянусь к тумбочке, достаю резину. Виола смотрит на мой член. Вижу, что впечатлена. Приятно. Раскатываю — и вхожу со стоном. Какой кайф…

Виола трясётся подо мной, как в горячке. Без игр, без постановки. Ей реально хорошо. И это чувство, что именно я причина — возносит до небес.
Тела бьются друг о друга с такой силой, что нас, наверное, слышно на другом конце города. Её соки размазываются по нашим бёдрам.

Виола тянет мою руку к себе на горло. Хочет, чтобы придушил? Делаю лёгкий нажим. Она кричит — и начинает сокращаться с такой мощью, какой я ещё не испытывал ни с одной своей любовницей. Мой оргазм не менее фееричный. Кажется, я опустошаюсь до последней капли.

Падаю рядом. Дышу тяжело. По телу тремор.
— Презерватив порвался, — спокойно говорит она. Я даже не сразу понимаю. Опускаю взгляд. Твою…

— Я хочу ещё, — без церемоний стягивает резину и седлает меня сверху. Не успеваю даже подумать. Я снова в ней.
Движется агрессивно. Грудь колышется перед моими глазами. Пытаюсь поймать губами, но Виола не позволяет.

Меня имеют. В прямом смысле этого слова. И я не против. Через пять минут я уже на грани. Она это чувствует и даёт доступ к соскам. Кончаем одновременно.
— Это был лучший секс в моей жизни.

Мы лежим на мокрых простынях. Дышим тяжело. Она говорит это словно сама себе, не пытаясь мне угодить и умаслить моё мужское эго. И всё равно я чувствую себя самым лучшим любовником из всех возможных. Для меня этот секс тоже самый лучший. Но я об этом молчу.

— Ты предохраняешься? — может не в тему, но спросить обязан. Дети мне не нужны.
— Нет, — томный взгляд. Я напрягаюсь, а она смеётся: — Есть экстренная контрацепция. Успею выпить, не переживай.

Максимально комфортная. Ни истерик и выноса мозга

- Ты в курсе, что у этой гадости побочек — на километр?
— И что? Переживаешь за моё здоровье? — опускает руку на член и водит вверх-вниз. Возбуждение накатывает мгновенно.

— Опускайся, — прошу. Повторять не надо. Виола сползает вниз. Смотрит. Медлит. Терпение на пределе.
— Соси.
Даааа. Мммм…

Хочется стонать. Держусь из последних сил. Такого со мной не было.
— Не сдерживайся, — отрывается и хихикает. — Стони. Можешь даже покричать.
Я это вслух сказал?

Кажется, мозги вытекли вместе со спермой. Сколько раз мне делали минет — не сосчитать. Но этот… Он неумелый, но крышесносный. Всё от нереального возбуждения.

Виола не может взять полностью — помогает руками. Всё в слюне. Но ей плевать. Я не хочу так кончать. Хочу её сзади.

— Стоп. Стань на четвереньки.
Слушается тут же. Вид сзади — умопомрачительный.

Просто влетаю в неё. Кровать бьётся об стену. Такого бешенства моя спальня никогда не видела. В порыве страсти я даже не замечаю когда кончаю. Происходит что-то невообразимое. Всё нутро скручивается раз за разом. Кажется это называется мультиоргазмом. До сегодня я считал это небылицей.

Виола кричит. Всех до неё я затыкал. Слава на весь дом мне не нужна. Но как я могу делать ей замечания, если сам выдаю толи крики, толи стоны.

Она не отрывая головы от подушки, как повергнутый боец, начинает бить рукой по постели. Понимаю, что просто раскатал её и пора остановиться. Хочу ещё, но нужно остыть. Это уже что-то на ненормальном. Выхожу из неё. Виола остаётся в той же позе. Дышит тяжело. Наблюдаю как из неё потоками выходит моя сперма, капает на простынь. Меня колотит. Чтобы не накинуться на неё ухожу в душ. Включаю холодную воду. Кажется от меня идёт пар как от печи.

Стою под ледяной водой, но тело кипит. Что происходит ? Уже закрадываются мысли, что на ужине у матери мне что-то подсыпали в еду. Бред конечно. Но мои эмоции меня пугают. Провожу в душе минут десять. Наконец-то чувствую спад. Ура !

Выхожу в спальню. Виола раскинулась на кровати звездой. Спит. Простынь под ней измочаленная в пух и прах. Ладно. Пусть отдыхает. Мне тоже не помешает прийти в себя. На часах два ночи. Ей сегодня на учебу, мне на работу. Ставлю будильник на 6:30 и вырубаюсь.

---

Слышу сквозь сон вибрацию телефона. Открываю один глаз и выключаю будильник. На кровати возле меня пусто. Куда она делась ? Слышу шум воды в душе и падаю обратно на подушку. Виола крепче чем я мог подумать. Спустя время она выходит в одном полотенце. Видит, что не сплю, улыбается. Член сразу становится в стойку. Этот ходячий секс сбрасывает с себя ненужный атрибут и забирается ко мне в объятия.

— Я не чувствую свою вагину. - со смешком в голосе объявляет эта зараза.
— И поэтому ты голая пришла ко мне под бок ? - тоже смеюсь. - Опрометчивый поступок.
— Хочу, чтобы ты мне полизал. - прямой взгляд в глаза. Я даже теряюсь от её прямолинейности. Ни одна моя женщина никогда не просила об этом напрямую. И я никогда этого не делал. Точнее, делал один раз, но это было так давно, что кажется неправдой.

Роман

Весь день четверга проходит в каком-то коматозе. Я не могу сосредоточиться ни на чём. В голове только она. Переспав ночь, я уже не так уверен в том, что нам нужно держаться друг от друга подальше. Диалог с самим собой не прекращается ни на миг. И что самое страшное — я думаю о ней во время пятичасовой операции. Не отдаю, по сути, отчёта своим действиям. Но раз ассистенты ещё не кричат: «Что ты делаешь, идиот?!» — значит, всё идёт по плану.

В конце рабочего дня я вымотан морально и физически настолько, что с трудом доползаю до кабинета.

Настя является ко мне под вечер при полном параде. Я забыл, что мы договаривались в понедельник об ужине на сегодня. Смотрю на неё и понимаю, что всё. Конец. Даже если я не буду с Виолеттой — я всё равно больше не хочу Настю. Не вижу смысла оттягивать неизбежное:

— Насть, мы больше не будем встречаться, — от своего равнодушного голоса становится неприятно даже себе. Но как сказать иначе — просто не знаю.

Она этого не ожидала. По лицу проходит тень непонимания.

— В чём причина? Нашёл другую дырку?

— Не унижай себя, — что за сравнения? Она сама опускает себя в моих глазах.

— А что я не так сказала? Я же для тебя эти семь месяцев, по сути, была сливным бочком! Ты считаешь, что можно иметь женщину по щелчку пальцев? А как же я? Мои желания? Ты не хочешь их исполнить?

Я даю ей выговориться. У меня нет сил что-либо доказывать. Пусть я останусь для неё сволочью. Это было неизбежно.

— Посмотри на меня, Рогозин! Да за мною толпы увиваются, а я как последняя идиотка возле твоего члена сижу! Оставайся сам в своей никчёмной жизни!

Настя с грохотом закрывает за собой дверь. Я никогда не хотел её обидеть. Но всё равно обидел. Пусть идёт своей дорогой. Она хочет замуж — это очевидно. А то, что этого не хочу я, её, по всей видимости, не интересует.

Смотрю на время. Виолетта должна быть уже дома. Мне нужно её увидеть. Если отложу на потом — боюсь, не смогу нормально работать. А это чревато последствиями.

Прыгаю в машину. Пора нормально поговорить.

Резко торможу на въезде во двор.

У меня что — галлюцинации? Моргаю.

Виолетта. Она сногсшибательна в этом платье. Стоит возле гелика. Я знаю, чья это машина.

Не хочу верить в происходящее. Герман подаёт ей руку и сажает на переднее пассажирское. Он в костюме, при полном параде. Смотрятся просто шикарно.

Что происходит? Да ещё так быстро. Только вчера вечером мы целовались, как сумасшедшие. Кажется, что это мне просто приснилось.

Нет. Было.

Я видел желание в её глазах. Я точно знаю, что нравлюсь ей. Как минимум.

Тогда что? Может, я чего-то не знаю? Решаю себя не накручивать и проследить за ними.

Они подъезжают к знакомому дому. В нём живёт его мать. Зачем они здесь?

Стою на парковке ещё минут десять. После решаю не пороть горячку и уезжаю домой. Они у его матери — это сто процентов. Зачем — не знаю. Думаю, ничего криминального. Они не вместе. Они не могут быть вместе.

В пятницу с утра у меня операция. Я на диком взводе. Что мне делать? Сказать, что плохо себя чувствую? Куда меня несёт... Господи. Я чётко осознаю: пока не решу вопрос с Виолеттой, покоя мне не видать.

Операция плановая. Не ургентная. Можно отложить. Пациент недоволен. Ну не говорить же ему, чтобы сказал спасибо, что его не будет оперировать неадекват.

Кое-как разгребаю накопившиеся дела и к вечеру спешу в морг. Виолетта должна быть по расписанию там.

Открываю своим ключом-картой. В коридоре — тишина. Вспоминаю, что сейчас идёт конференция. Может, она тоже на ней.

— Герман! Отпусти! Ха-ха, мне щекотно! — слышу её смех. Слышу всё, что у них там происходит.

Вростаю в пол. Сердце выдаёт на максималках. Мне кажется, его грохот слышно даже у них за дверью.

Значит, они вместе? Позавчера она была со мной. Целовала. Сама ко мне тянулась. Сейчас — с ним. Настолько ведомая? Кто поманит пальцем — тому и даёт? Хочу её презирать. Так будет легче.

Я её совсем не знаю. То, что она не так проста, становится ещё более очевидным.

Пострадал хернёй и хватит. Пора возвращаться в реальность.

Домой добираюсь на автопилоте. Моё состояние не даёт возможности трезво оценивать дорожную обстановку. Меня ломает. Причём не слабо. Хотел конкретики по своим чувствам — получил. Я, кажется, влюбился. Я зол. Я ревную.

Несмотря на всё вышеупомянутое, лезть к ним не буду. Устраивать с Вердиным битву за принцессу? Точно мимо. Может, это глупо, но моя гордость не даёт скатиться в разборки. Она сделала свой выбор. Остаётся его принять.

Выхожу на своём этаже. Под моей дверью сидит Настя. Её лицо красное от слёз. Ещё её мне не хватало!

Почему так? Тот, кого мы хотим — не хочет нас.

Она полностью разбита. Вижу это в её глазах. Мои, наверное, сейчас такие же.

— Не гони меня. Прошу тебя... — срывается на слёзы.

Оставить её сидеть под дверью я не могу. Приходится пригласить в квартиру.

Отправляю её умыться в ванную. Сам иду к бару. Есть у меня коллекционный виски. Пришло его время. Наливаю полстакана — и сразу залпом. Настя подходит ближе, подвигает свой стакан. Наливаю и ей.

Через час и полторы бутылки мы с Настей пьяные вдрызг. Даже в пьяном дурмане я не могу выкинуть Виолетту из головы. Она меня целует. Мы занимаемся сексом. Это нереально. И реально одновременно. Отключаюсь и падаю в бездну. Так проще, так лучше.

---

Головная боль разрывает виски. Вспоминаю, что сегодня суббота. Слава всем богам — можно разлагаться дальше. Открываю глаза от звука работающей кофемашины. Что за фигня? Не сразу, но вспоминаю вчерашний вечер.

Настя.

Почему она до сих пор здесь?

Еле отрываю себя от кровати. Иду в душ. Немного привожу себя в порядок. Выходя из спальни, бросаю взгляд на постель. Простынь и одеяло в засохшей сперме. Я не мог с Настей переспать. Я её не хочу. Вспоминаю сон. Мне казалось, что я с Виолеттой. Всё ясно. Стоит догадаться, что мы не предохранялись. Ладно. Разберёмся.

Виола

Ночь с пятницы на субботу и весь день субботы мы не вылазим из постели. Мы у меня в квартире. Квартира находится в панельном доме. Догадайтесь о слышимости этих стен. Не знаю, как теперь смотреть соседям в глаза. Неужели я становлюсь одной из тех женщин, которых обсуждает весь подъезд? А некоторые особо находчивые даже объявление вешают: «Просьба потише сношаться».

Герман на мои стенания только смеётся. Ну конечно, не ему же здесь жить!

Вообще он благотворно на меня влияет. С ним я забываю обо всём на свете. Герман потрясающий любовник. Мои предыдущие парни… Мне даже сказать нечего по их поводу.

С Германом легко. Он безопасный. Не затрагивает мои больные точки. В перерывах между близостью мы много разговариваем, смеёмся, смотрим идиотские реалити по кабельному, едим доставку корейской еды.

Когда в рассказе о больничных буднях он вскользь упоминает Рогозина, я не могу удержать лицо. Герман это видит, но тактично игнорирует. Спасибо ему за это.

В отношении Ромы ничего во мне не поменялось. Я не привыкла себя обманывать. Мне тяжело дать определение чувствам. Любовь? Влюблённость? Симпатия? Наваждение?..

Мысли о нём делают мне больно. Только из этого делаю вывод — он мне нравится. Сильно. Я боюсь даже в своей голове говорить слово «любовь». Роман для меня недосягаем. Нет, он не мечта. Он — реальность. Но не моя.

Лежа в объятиях Германа, я отдыхаю от проблем этого мира. Эта связь — то, что мне сейчас нужно.

— Забываю спросить — как ты поняла, что моя мать нас чуть не раскусила? — Герман расслабленно массирует мою многострадальную грудь. Он не может от неё оторваться. Если руки не заняты чем-то другим — они на груди.

— О, мой дорогой… — мне становится смешно. — Я свои секреты не раскрываю. А вообще, твоя мать — «милая женщина». — Делаю страшные глаза.

Герман заходится в истеричном смехе:

— Ты даже не представляешь, насколько она милая. А как насчёт твоего отца? Он тоже милый мужик? Расскажи о ваших отношениях.

— Зачем?

— Интересно. А зачем же ещё?

Мой отец — мой злой рок. Насколько он тяжёлый человек? Тяжелее только оксид урана.

Тёплых чувств между нами никогда не было. В своём доме я всегда была проектом. Меня создавали, строили, лепили, сшивали по своим меркам.

Мама добровольно отдала бразды правления отцу. Она у меня детский хирург. Сколько малышей она спасла — не сосчитать. Только своя дочь её, видимо, не интересовала. Я за свои двадцать пять лет ни разу не слышала от мамы слова любви. Не видела ласки. Наш дом напоминал офис. Отец — директор. Мать — менеджер. Я — нерадивый стажёр. Никакой теплоты, никакого уюта. Всё чётко и по делу.

И вот он итог — Я. Девушка с телегой психологических проблем.

— Ты знаком с ним? — очевидно, что Герман в курсе его скверного характера.

— Я лично — нет. Наслышан.

Понимаю, от кого он наслышан. Опять укол в сердце. Брысь из моей головы! Считаю низостью — лежа в постели с одним, думать о другом.

— Трахни меня, — рядом с ним я перманентно возбуждена.

Герман нависает надо мной. Смотрит в глаза. Мне кажется, он видит меня. То, кем я являюсь. Я уверена, что он меня не обидит. Зачем? Нам нечего делить. Просто два человека. Просто в одной постели. На этом — всё.

— Можно называть тебя Герой? — Я уже знаю от его сестры, что он от этого сокращения в бешенстве.

— Попробуй… мммм… — входит в меня. Сегодня он уже не стесняется своих эмоций. Стоны, рычание. Разве это не потрясающе — когда ты можешь быть собой? Не скрывать от партнёра свои желания и предпочтения?

Он такой сексуальный…

После знакомства с его семьёй мы поехали к нему. Что мы творили… Это было чистое безумие. Я влюбилась в его член. Без шуток. Он не знает, но я впервые делала минет. Захотела попробовать, как только Герман разделся. Слюна буквально затопила рот. Бывшие просили — я не соглашалась. Никогда. Казалось, это неприятным. Бррр. А всё дело, оказывается, в человеке.

Гера набирает темп. Быстрее. Быстрее. Бедная моя кровать…

Как же мне хорошо. Чувство тяжести его тела, трение кожи. Его поцелуи сводят с ума.

Он забрасывает мои ноги на свои плечи. Новый угол проникновения выносит душу из тела.

Вечером принимаем совместный душ. Гера собирается на работу. Настроение начинает портиться. Я не хочу оставаться одна. Всего день вместе — и у меня уже потекла крыша.

Провожаю его до машины. Бабки на лавке смотрят на меня с осуждением. На Геру — с вожделением. Всё ясно. На эту «машину» ведутся все — от мала до велика. Уверена, у него отряд поклонниц. Не завидую им. Заполучить этого кобеля — наверняка из разряда «Миссия невыполнима». Теперь я знаю на собственном опыте, каково это — хотеть того, кто к тебе равнодушен.

Вечером решаю заняться уборкой квартиры. После пребывания в ней мужчины я не нахожу половины своих вещей. Везде бардак. Мой перфекционизм рыдает горькими слезами.

Стук в дверь заставляет напрячься. Первая мысль — отец. Больше некому. Может, не открывать? Стук быстрый, истеричный. Нет, скорее всего, не он.

И каково моё удивление, когда за дверью обнаруживается Элла. Та самая — сестра Геры. Она заходит без приглашения, кидает ворох пакетов на пол, осматривает моё жилище. Ходит как хозяйка по всем комнатам, распахивает окна. Не обалдела ли?

— Здесь дышать нечем! Ты что, сама не чувствуешь? — смотрит на меня с издёвкой.

Я в ступоре. Ненавижу такое поведение. Что она себе позволяет? И что она вообще забыла у меня дома? С трудом сдерживаюсь, чтобы не послать её на три весёлых. Гера может не понять. Сначала получит он. Дальше пусть сам разбирается.

— Не чувствую, потому что с воздухом всё отлично. Здравствуй, для начала.

— Здравствуй! Здесь не воздух, а концентрированный секс, — делает брезгливое лицо. — Нюхать своего брата я не хочу.

— Ну, тебя и не приглашали, — не могу сдержаться.

— А ты ещё та стерва! Я тебя сразу раскусила, — улыбается.

Не пойму, чему она радуется. Что ей нужно?

Гера

Почему никто не берёт трубку? Что у них там происходит?
Я уже миллион раз обозвал себя последними словами. Как я повёлся на уговоры Эллы дать адрес Виолы?
Я сошёл с ума. Других ответов не нахожу.
На работе просто аврал, и я не могу отлучиться даже на десять минут. Надеюсь, что все живы. Даже не знаю, за кого больше переживаю. В голове мелькает картинка клубка из змей. Так я представляю их встречу.

В семь утра мне звонит мама. Ну наконец-то!
— Где вас всех носит? Почему никто не отвечает на звонки?! — ору как потерпевший.
— Для начала, как ты со мной разговариваешь? Нас ждёт очень серьёзный разговор, Герман!
— Ты можешь мне ответить...
— Жду тебя через час!

Вот и поговорили.
Я чертовски устал после работы, хочу помыться и лечь спать. Вместо этого делаю круг почёта по всему городу. Так как ближе к Виоле, решаю поговорить с ней первой. Взлетаю на её этаж, звоню в дверь. Ничего.
Паника не заставляет себя долго ждать. Ну не убили же её Элла с матерью? Шутка, конечно, но не смешно.
Сегодня воскресенье. Ей не на учёбу. Опять набираю на мобильный — она сбрасывает. Ну, уже хоть что-то. Наверное, встреча с моими родственниками не прошла бесследно.
Стоять под дверью — не в моих правилах. Успокоится — перезвонит.

Еду к матери. Надеюсь, Виола не выдала ей правду о нас. Хоть я и сам этой правды не знаю. Ведь по факту — мы спим. Не совсем и посторонние друг другу.
Мать встречает меня с похоронным выражением лица. Меня этим не проймёшь, но она пытается.
— Говори.
— Кого ты подцепил? Что это за профурсетка? Невоспитанная грубиянка. Заносчивая. Эгоцентричная. Распутная.
— Хватит! — у меня заканчивается терпение слушать этот бред.
— Ты знаешь, как она меня вчера назвала? А я тебе скажу! «Старая маразматичка»! И с этой… ты собираешься строить семью? Рожать детей?!
— Я не собираюсь рожать детей. Угомонись.

Она замирает как громом поражённая.
— Как не собираешься?
— Ты забегаешь наперёд. Я так далеко не планирую.

Замолкаем. Вижу, что она не всё ещё сказала. Явно, есть что-то на десерт.
— Ты уже был у неё? — глаза бегают по комнате.
— Она не хочет со мной разговаривать. Благодаря тебе.

Мать выдыхает с облегчением.
— Сто раз подумай, нужна ли тебе такая женщина.
— Хорошо, подумаю. — Смысла спорить нет. Ей ничего не докажешь. — Я очень устал и хочу отдохнуть. Не звони мне до завтра, пожалуйста.

Уезжаю домой.
Уже лёжа в постели думаю о Виоле. Она так и не перезвонила. Не верю, что её могут задеть оскорбления матери. Не та порода. Решила поиграть в обиженку? Пусть играет. Завтра всё равно встретимся.

---

Понедельник — день тяжёлый. Народная мудрость врать не будет.
Сегодня с утра решили помереть три мужика и две женщины. Скопилась гистология.
Другие смены не работают? Почему так много всего?

— Доброе утро! — пришла. На меня не смотрит.

Пытаюсь поймать её взгляд, но всё впустую. Что, чёрт возьми, произошло? Не терпится выяснить, но возможности просто нет. Мы как на ладони — везде кто-то да снуёт.
В перерыве не выдерживаю и вталкиваю Виолу к себе в кабинет. Она молчит, но я добьюсь правды.
— Я вчера тебе телефон оборвал. Почему не отвечала?

Она полдня в маске. Даже сейчас её не снимает. Меня это уже бесит. Резко делаю выпад и сдёргиваю маску с лица. Эта тряпка не поможет ей спрятаться.
Виола дёргается, но не отбивается.
Что это за херня!?

У неё на всю щёку отпечаток ладони жёлто-зелёного цвета. Нижнее веко отекло. За маской этого не было видно.
Я теряюсь на мгновение и буквально сразу всё понимаю. Виола смотрит в упор. Её глаза транслируют ненависть.

Как я себя чувствую в этот момент? Лучше не спрашивайте. Отпечаток ладони своей матери я чувствую на себе. Словно это меня ударили.
Слова застревают в горле. Я, бляха, в ступоре. Я не буду просить прощения. Она не простит.
Вместо этого беру ключи и вылетаю из морга. Запрыгиваю в машину и еду к женщине, перешедшей все возможные границы.

Такое ощущение, что меня уже ждали. Дверь открыта. Мать сидит в столовой, пьёт свой липовый чай.
Не разуваясь, сажусь напротив. Она виновато смотрит мне в глаза.

Как можно быть такой? Поднять руку на ни в чём не повинного человека. Нам даже говорить не нужно — она всё читает по моему лицу.
— За что? За «маразматичку»? За это ты вправе бить людей?
— Я не знаю, что на меня нашло. Это было как помутнение рассудка.
— Собирайся.
— Куда?
— На поклон. Будешь просить прощения.
— Нет. Я не буду этого делать.
— Будешь. Если не хочешь потерять сына.

До неё начинает доходить серьёзность ситуации.
Через полчаса мы втроём у меня в кабинете.
Виола отстранённо смотрит на плакат анатомии человека. Мать — перепуганно на меня.
— Виола. Я не хотела тебя ударить. Это… Не знаю, как объяснить.
— Я знаю! — наконец-то я слышу её голос. — Это называется — бабка охренела в корень! Если ты пришла извиняться, то засунь себе эти извинения в жо...
— Прекратите! — смотрю на мать. — Уходи.

Долго просить не приходится. Она с оскорблённым видом покидает морг.
Патовая ситуация. Что мне делать — ума не приложу. Виола не ждёт от меня никаких действий, встаёт и спокойно выходит.
Ещё долго я смотрю на закрытую дверь. С трудом собираю себя в кучу и иду работать. Откладываю нормальный разговор до вечера.

Пока вечером я занят оформлением трупа, Виола уходит домой, не предупредив меня. Коллеги понимают, что у нас конфликт — мы не разговаривали целый день. Плевать. Ни перед кем я отчитываться не обязан.
После работы еду к ней. Не открывает и не отвечает на звонки. Эта детская позиция неимоверно раздражает. Не такая Виола и хладнокровная, оказывается.

Решаю всё пустить на самотёк. В конце концов, у нас не отношения. Два раза трахались. Моё правило двух раз и здесь оправдалось.

Сегодня у меня ещё много дел. Еду в одно из моих кафе на встречу с Викой. Нужно обсудить рабочие вопросы, на которые у меня никогда нет ни времени, ни настроения.

Роман

— Семён Иванович, ну как вы себя чувствуете? — спрашиваю у своего пациента. Он только вчера перенёс тяжёлую операцию. — Говорить можете?

— Да… Роман Алексеевич, спасибо вам огромное.

— Подождите благодарить. Долгое восстановление ещё впереди. Будем отслеживать ваши показатели.

В кармане вибрирует мобильный. Мама. Она просто так в рабочее время никогда не звонит. Выхожу из палаты.

— Да, мам.

— Рома! — плачет. — Ромочка, мы на скорой едем в больницу. Папа сознание потерял и не приходит в чувства.

Сердце стопорится. Кажется, начинаю задыхаться.

— В какую больницу вас везут? — стараюсь говорить спокойно. Только от меня ещё истерики не хватало.

— В твою… — тяжёлый вздох. — Встреть нас, пожалуйста. Я боюсь, Ром. Вдруг он…

— Всё будет хорошо. Не накручивай себя. На месте разберёмся. Жду.

Спешу на въезд в приёмное отделение. Волнение достигает своего пика. Я не вижу людей, не слышу, когда ко мне обращаются и здороваются. Кручусь как юла на месте, но машины в поле зрения ещё нету. Ну же, быстрее!

Кто-то трогает меня за запястье. Поворачиваю голову. Виолетта. Она взволнованно заглядывает мне в глаза.

— Роман Алексеевич, что случилось? Вам плохо? На вас лица нету.

Не ожидал её увидеть.

— Моего отца везут на скорой. Без сознания. — зачем я это ей рассказываю?

— Всё будет хорошо, — повторяет мои слова, сказанные матери. Звучит неубедительно, но я киваю головой. Мне самому нужна поддержка. Пусть даже в её лице.

Она остаётся стоять рядом, хотя руку убирает. Через десять минут скорая на месте. В объятия мне из машины буквально выпадает мама. Она плачет так горько. Что? Он что…

— Все расступились! — кричит реаниматолог.

Отца быстро увозят. Понимаю, что живой.

Дальше — как в тумане.

У отца инфаркт. Его пытаются стабилизировать. Никаких прогнозов.

Мать рыдает у меня на руках.

Краем глаза вижу Виолетту на другом конце коридора. Она не ушла. Почему? Может, ей что-то нужно, но в сложившейся ситуации она боится обратиться ко мне?

Меня так не вовремя вызывают к пациенту, нужна срочная операция. Разрываюсь на части. Как оставить мать в таком состоянии? В реанимации некому успокаивать убитых горем родственников. Смотрю на Виолетту. Уместно ли будет попросить её посидеть с моей мамой? Сможет ли она проявить сострадание и поддержку к постороннему человеку?

На долгие раздумья нету времени. Подзываю Виолетту кивком головы. Она тут же спешит к нам. За грудиной у меня при виде её беспокойства нещадно начинает щипать. Хоть бы самому с инфарктом не шлёпнуться.

— Виолетта. Это моя мама, Елена Викторовна. Ты не могла бы побыть с ней недолго? Меня срочно вызвали на операцию.

Вижу, что Виолетта в смятении. Глаза мечутся из стороны в сторону.

— Пожалуйста, — не знаю, что ещё сказать. Ну не приказывать же ей.

— Да, конечно, побуду. Не волнуйтесь.

С неспокойным сердцем спешу в операционную. Случай очень тяжёлый. Операция длится больше трёх часов. Не успеваю закончить, как мне сообщают, что меня ждёт человек из министерства здравоохранения. Провожу с ним ещё час. Хочется сказать, чтобы убирался, но это только в мечтах.

Через более четырёх часов моего отсутствия возвращаюсь в реанимацию. Ни матери, ни Виолетты не наблюдаю. Медсестра сообщает, что они ушли. Отец пришёл в себя. Я могу его увидеть.

Захожу в палату. Отец под капельницами. Слышит меня и открывает глаза.

— Ну ты нам и устроил, — печально улыбаюсь ему. — Ты мать совсем не жалеешь.

— Мммм… — ему тяжело говорить, и я прошу его молчать. Недолго побыв с ним и узнав все прогнозы, иду на поиск пропавших девочек.

В ходе звонка выясняется, что они сидят в кафе больницы. Интересно. Направляюсь туда.

Вижу их за столом у окна. Мама улыбается и эмоционально что-то рассказывает Виолетте. Та внимательно слушает, а потом смеётся.

При виде этой картины мне становится грустно. Я хочу смотреть так на них почаще, но это невозможно.

— Я вас потерял, — сажусь на свободный стул. — Был у отца. Он выкарабкается.

Сжимаю руку матери и с благодарностью смотрю на Виолетту. Она странно смотрит в ответ. Если бы не знал про их отношения с Вердиным, решил бы, что я что-то для неё значу.

— Елена Викторовна многое мне рассказала о вашем детстве. Смешного, конечно, — даже не сомневаюсь. С иронией смотрю на мать. Та лишь плечами пожимает.

— Мне уже пора. Я сегодня все занятия пропустила, — встаёт. — Елена Викторовна, было приятно с вами познакомиться. С Алексеем Романовичем обязательно всё будет хорошо. До свидания.

Я и не подумал, что ей учиться нужно! Надеюсь, из-за меня у неё не будет пропусков и недовольства со стороны преподавателей.

— Интересная девочка, — загадочно тянет мама, смотря в спину удаляющейся Виолетте. — Мне понравилась.

А как мне нравится...

— Тебе все нравятся. Ну что ты улыбаешься?

— Это дочка Маркуса… — не спрашивает. — Она сама представилась.

— И что? — не понимаю, к чему она ведёт.

— Да так. Ничего, — и опять загадочная улыбка.

Едем с мамой ко мне домой. Переночует у меня. Завтра всё равно с утра — к отцу в больницу.

— Не хватает тут женской руки, — мама с порога уже проводит ревизию на кухне. — В холодильнике пусто, в раковине — гора чашек из-под кофе. Ты вообще как питаешься? Врач называется. Гастрит хочешь заработать?

Меньше всего я хочу устраивать дебаты с матерью, поэтому просто убегаю в душ.

После выматывающего дня, не дождавшись ужина в исполнении временной хозяйки кухни, я сразу проваливаюсь в сон.

---

На следующий день отец уже чувствует себя хорошо, если можно так сказать. Может разговаривать и шевелиться. Провожу с ними в палате немного времени и ухожу к себе в кабинет. Сегодня суббота, но работы всегда хватает. Раз уж я и так здесь — займусь делами.

В переходе между корпусами вижу знакомую фигуру. Что она тут делает в выходной?

Виолетта видит меня. Останавливаемся напротив друг друга.