Стояло прекрасное утро.
Одно из таких, когда находится время, чтобы остановиться, поднять голову к небесам и радостно улыбнуться яркому солнышку в ясном небе. Прислушаться к незатейливому хрусту снега под ногами и с разбегу проскользить по обледеневшей поверхности асфальта. Когда есть повод, чтобы посмеяться от души над какой-нибудь глупой шуткой стоящего в очереди к кассе усатого дяденьки и нет причин, чтобы плакать, сетуя на несправедливость судьбы.
Я шла вдоль центрального проспекта, чувствуя небывалую лёгкость в ногах. Шла и не думала ни о чем, потому что в этот миг была по-настоящему счастлива.
А всему виной — всего лишь парочка сухих строчек, отправленных мне в смс где-то около восьми часов утра.
"Собеседование прошло успешно. В понедельник ждем вас на занятиях".
Меня приняли! Приняли!
Ещё с начала десятого класса я мечтала о том, чтобы перевестись в элитную гимназию "Инсайд", о чем и прожужжала маме с бабушкой все уши.
"Это нам не по карману, дорогуша", – именно эти слова я услышала от бабушки, когда впервые заговорила о переводе.
Мы действительно жили небогато. После развода моих родителей и счастливого улепетывания отца в закат, нам приходилось довольно туго.
А как иначе?
Пенсии бабули хватало разве что на коммуналку и продукты, а мама восполняла остальные расходы, работая уборщицей в местном офисном центре неподалеку от дома. Они и без того делали все ради меня. Помогали, насколько это было возможным…
К счастью, опустить руки мне не позволила наша учительница по английскому. Я всегда была с ней на одной волне с момента ее прихода в школу. И так вышло, что у нее были связи, чтобы устроить мне собеседование с директором "Инсайда".
– Справишься? – тогда спросила она меня, буравя серьезным взглядом.
– Я очень постараюсь, – чувствуя небывалое волнение, отдающее пульсацией в кончиках пальцев, выдавила из себя.
– Не постараешься. Сделаешь.
Спорить было бесполезно. Да и нужно ли было?
Буквально на днях и прошло это треклятое собеседование, после которого я ещё несколько ночей не могла спать спокойно.
Директором оказалась женщина за сорок, с проседью в собранных в идеальный пучок волосах. Строгая, железная леди без единой морщинки. Словом, важная птица. Она будто хотела выжать из меня все соки, въедливо интересуясь каждым из моих достижений в учебе.
– Математика?
– Отлично, – горло пересохло, поэтому я едва ли могла говорить ровным тоном. – Первое место на школьной и городской олимпиаде. На регионе вошла в пятерку лидеров.
– Хорошо, – дала мнимую надежду на удачу Светлана Степановна и тут же насупилась. – Русский язык и литература?
Тут я уже и сама просияла.
– Три года подряд побеждала в международном конкурсе чтецов, – с гордостью заявила.
– Физика, химия?
– Собираюсь поступать на смежную специальность после окончания одиннадцатого. Так что активно проявляю себя в каждой из точных специальностей.
– Физкультура?
Я замолкла, не зная, как правильно выразить свое отношение к данной дисциплине. После случая в лагере позапрошлым летом, во мне проснулась небывалая неприязнь к любому виду спорта.
– Ну, занимаюсь.
– И это все? – кажется, директрису не устроил мой скомканный ответ.
– Звали на соревнования от школы, но я отказалась, потому что совпадало с датой проведения онлайн-конференции по языковым культурам, – быстро придумала правдоподобную отговорку.
После моих слов Светлана Степановна лишь сощурила свои и без того обделенные размером глаза и больше вопросов не задавала.
Я правда думала, что меня не возьмут. Возможность перевестись в "Инсайд" на бюджетное место вообще считалась нереальной. Потому что там учились либо закоренелые гении, либо те, у кого были деньги, чтобы таковыми себя выставить.
Но удача оказалась на моей стороне!
Остановившись у светофора, стала шариться по карманам в поисках банковской карты. Настроение было настолько отличным, что хотелось тут же взять и потратить эту энергию на какую-нибудь глупость. Не знаю, может например, забежать в кафетерий и заказать себе самое вкусное пирожное?
На карточке как раз оставались карманные деньги, которые я откладывала каждое лето, так и не сумев их потратить. Когда сидишь за учебниками, не особо нужно тратиться.
– Эй! – за своими поисками я не успела заметить, как светофор загорелся зелёным, за что и была беспардонным образом отпихнута в сторону.
Хамоватый долговязый мальчишка в кожаной куртке косухе даже не обернулся на мое возмущение.
А может быть и не услышал.
Придавать этому значения я не стала. Зачем забивать голову ерундой, правильно?
Поправив рюкзак на плече, двинулась вперёд, к заветной кафешке.
И уже там в очереди натолкнулась на ту же самую куртку и выбритый затылок хама, который на этот раз мило беседовал с бариста, кокетливо стрелявшей в него глазками.
– Извините, не хотела вас отвлекать, но можно я сделаю заказ? А после вы и дальше будут вести свою беседу, – постаралась быть как можно более милой.
Я всегда старалась быть как можно менее заметной. Возможно пережитки детских комплексов, но избавиться от них едва ли можно было по щелчку пальцев.
Однако, незнакомый парень сам виноват. Нечего было своим поведением добавлять ложку дегтя в бочку моего хорошего настроения.
– Мы заняты, не видишь? Стой и жди своей очереди, пока… – парень обернулся и замер, рассматривая меня въедливым взглядом.
Знакомым до ужаса в затрясшихся коленках.
– Поняла, – буркнула невпопад, уже собираясь развернуться на сто восемьдесят и удалиться по направлению выхода.
Только не он! Такого быть просто не могло!
– Постой, – парень, чье я вслух упоминала крайне редко и всегда в негативном ключе, казался озадаченным. Он дёрнул меня за рюкзак, удерживая от трусливого побега. – Мы знакомы? Я тебя, кажется, где-то уже видел…
События позапрошлого лета
– Что ж, на этом все, "алые парусята", – наконец подвела итог своей сжатой речи одна из вожатых, Рената, по-нелепому исказив название нашего отряда. В голосе ее отчего-то присутствовало неестественное воодушевление. – И да, эта смена будет самой замечтательной! Скажете, почему?
– Ветер дует в паруса, юность верит в чудеса! – вразнобой отозвались особо заряженные ребята, улыбаясь так, словно получили по телефону в подарок.
– Так держать! – поднял сжатый кулак второй вожатый, Виталик. – А теперь все по комнатам. Устраивайтесь поудобнее!
Я едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Ну что за детский сад?
Можно подумать, у нас не отряд старшеклассников, отобранный из самых талантливых школьников всей страны, а ясельки.
Привычно опустив плечи, развернулась и безучастным взглядом скользнула по ребятам из своего отряда, пока шла в сторону комнаты, в которой мне предстояло жить следующие три недели.
В лагерь мы въехали только сегодня, и я еще не успела ни с кем толком пообщаться. Да что там знакомства — мне даже "здравствуй" никто, кроме пышущих наигранным дружелюбием вожатых, не сказал.
Хотя, отчасти понять ровесников я могла. Мало кому захочется дружить с девчонкой, вечно смотрящей куда-то мимо, сквозь толстые линзы очков, и едва ли способной на приветливую улыбку.
Нет, у меня не было проблем с выражением эмоций. Просто я до ужаса стеснялась своего аксессуара для улучшения зрения, а еще… брекетов, что должны были снять только ближе к концу лета. Из-за них мое лицо вот уже второй год выглядело слегка искаженно, словно его пожевал медведь и выплюнул, посчитав не самым вкусным лакомством.
Сколько слез я пролила, когда мне ставили эту ненавистную конструкцию, кто бы знал! Я и до этого была не особо популярна среди одноклассников, а с брекетами стала настоящим изгоем.
Так что получив путевку в летний лагерь, для себя решила сразу — не заговорю ни с кем первой! Если уж моим ровесникам сложно увидеть личность за внешними недостатками, то стоит ли с ними вообще о чем-либо беседовать?
Я не сказать что была высокого мнения о себе, нет. Но прекрасно понимала, что не каждый из присутствующих попал в "Ласточку", так назывался наш лагерь, из-за своих гениальных умственных способностей. Ведь путевку можно получить не только за успехи в чем-либо, но ещё и банально купить.
– Чур моя кровать у окна! – только переступив порог комнаты, застала картину дележки мест.
Высокая беловолосая девчонка, вокруг которой так и пари́т шлейф богатого наследства, с вызовом смотрела на ту, что попроще. А после ещё и села, беспринципно перемещая пожитки своей будущей соседки на другую кровать.
– Но, Маш! Я первая ее заняла! – возмутилась вторая, русоволосая девчонка со слегка вьющейся копной волос, рассыпанных по спине.
– А озвучила принадлежность первая я. Попа встала — место потеряла, – съязвила высокомерная соседка, демонстративно достав смартфон и сделав селфи на фоне отвоеванного места.
Посчитав, что сцена в комментарии не нуждалась, я молча проследовала к крайней кровати у входа, предварительно слегка скрипнув дверью. И только тогда меня заметили. Я буквально кожей почувствовала две пары недоуменных взглядов, сомкнувшихся на моей безучастной фигуре.
Кажется, соседки были не в курсе до последнего, кого к ним подселят. И явно недовольны тем, что судьба-злодейка сыграла с ними настолько злую шутку.
Впрочем, не думаю, что моё нежелательное присутствие надолго займет их головы.
Судя по тому, как новоиспеченные соседки разодеты, долго задерживаться в четырех стенах они не намеревались. В отличие от меня.
– А ты… – все же с намеком протянула русоволосая, хмуря свои пушистые, как диктует мода, зачесанные наверх бровки.
– Кира, – тихо отозвалась, тоже морщась, но по другой причине. Просто уловила два смешавшиеся аромата сладких парфюмов девчонок, что вызвали если не приступ тошноты, то головокружение точно.
– Очень приятно, – улыбнулась глуповато соседка, потерявшая право на место у окна. – А меня Яна зовут.
Я тут же подняла голову, отвлекшись от распаковки дорожной сумки и недоуменно оглянулась. Почему девчонки все ещё внимательно смотрят на меня?
И если та самая Яна продолжала приветливо улыбаться, то Маша, строившая из себя самку богомола, с чего-то щурила подведенные глаза.
Сразу стало понятно, что именно с ней мы не подружимся.
– Хм, – не удержавшись от смешка, я решила сыграть на эффекте неожиданности и улыбнулась. Так широко, чтобы все сразу поняли, насколько я не дотягиваю до их бьюти-уровня. – Взаимно.
Радостное лицо Яны тут же исказилось, приобретая кислое выражение, Маша же лишь недовольно фыркнула.
Типичная реакция. Ну, что поделаешь, если у меня действительно были огромные проблемы с зубами. К счастью, это почти что в прошлом.
– Ну, что, девчонки, уже подобрали наряд на открытие смены? – через какое-то время Маша уже скалила по-голливудски белоснежную улыбку.
– О, да! – потеряв интерес к моей персоне, мечтательно закатила глаза Яна. – Я такое платье заказала, убиться можно.
И в скором темпе полезла копошиться в своем чемодане, который не особо-то и торопилась разбирать до этого.
– Слушай, а оно тебе не очень идёт, – скривилась соседка, обладательница длинных платиновых волос, собранных в незатейливую прическу, когда русая стала красоваться упакованным в чехол платьем. – Знаешь, я бы даже сказала — полнит.
– Правда? – наивно похлопала глазками Яна. – Кира, ты тоже так считаешь?
Мне пришлось отложить книгу в сторону, чтобы оценить внешний вид Яны. Да, к тому моменту я уже успела разобраться с сумкой и уместиться на кровати со всем комфортом. И поскольку ценитель из меня так себе, а лишнее внимание в тягость, то я просто пожала плечами.
– Да правда-правда. Зачем мне врать? – схватив соседку за плечи, убедительно проговорила Маша. – Дашь примерить?
Когда наступил вечер, во время которого нам обещали официальное мероприятие, посвященное открытию смены, я уже порядком устала от постоянного трещания соседок по комнате. Казалось, будто в их лексикон загрузили сборник словечек с последнего показа моды. Ну и ещё нечто явное с мотивами женских передач.
Для меня это пустые слова. Все, о чем мечтала — впервые в жизни взглянуть на море.
И если днём я не стала этого делать только по причине того, что на улице стояла неимоверная жара, а обгорать мне категорически не хотелось бы, опираясь на рекомендации лечащего врача, то к вечеру была уже готова бежать без оглядки.
Дверь хлопала туда-сюда оттого, насколько общительными оказались мои соседки. Они успели перезнакомиться с другими ребятами из отряда и уже свободно обменивались своими боеприпасами для идеального нанесения макияжа и создания причесок.
Как жаль, что до них не сразу дошло, что картофельная запеканка не терпит яркой губной помады.
Да, перед мероприятием вожатые повели нас на первый общий ужин, скандируя какие-то детские и не очень речевки.
А я шла и недоумевала: зачем только согласилась ехать сюда?
Да, отчасти потому что понимала, что если уеду из дома, дам маме немного отдохнуть от обеспечения почти взрослой дочери. Но мне-то что здесь делать? На море все три недели смотреть?
Я никогда не веселилась как обычный подросток. Мне и не нравилось это вовсе. Лучше уж посидеть в тишине и почитать что-нибудь из Лавкрафта или позднего творчества Пастернака. Новые слова хоть выучить можно.
После ужина все благополучно забыли обо мне, отправившись поправлять макияж. Ну и пусть. Я же в свою очередь спустилась на первый этаж, намереваясь ускользнуть с этого праздника абсурда, отсидевшись на берегу моря.
– Кира, ты уже готова? – изумлённый оклик Виталика застал меня уже у самого выхода из корпуса, в котором располагались и столовая, и помещение для проведений мероприятий вместе взятые. – Что ж, проходи в зал.
– Но… – попыталась возразить.
– Что-то случилось? – вожатый ощутимо напрягся.
Да, с неприятностями, ещё и в первый день, никому не хотелось сталкиваться. Это же ещё и разбираться придется!
– А, может, не надо? Я лучше прогуляюсь. Ну, знаете, после плотного ужина… – покосилась в сторону, намеренно заменяя слово "обед" в устойчивом выражении.
– Поверь, я бы с радостью тебя отпустил, но не сегодня, – склонившись, обаятельно улыбнулся Виталик, отчего у меня задергался глаз.
Он серьезно сейчас перешел на тон, которым сюсюкаются с маленькими детьми?
– Завтра будет ещё возможность погулять. А сегодня полная посадка обязательна.
Дальше спорить не рискнула. Мало ли, в угол ещё поставит. Горестно вздохнув, уныло поплелась в актовый зал, занимать одно из самых дальних мест. От греха подальше.
К несчастью, именно задние места облюбовал и Вознесенский со своей свитой, первыми в рядах которой уже стояли Маша с Яной. Вокруг этого парня вообще крутилось куча народа, так что не удивительно, что его магнетизм цеплял кого ни попади.
Всё мероприятие они попросту проболтали и просмеялись, так и не дав мне сосредоточиться на концерте, который вожатые готовили для нас.
И когда смену официально обозначили открытой, как впрочем и вечернюю дискотеку, я, не выдержав, под шумок таки ускользнула из зала.
На улице уже вовсю царствовали наступающие сумерки и запустение. В воздухе витал аромат нагретой земли и едва уловимого, но чуда.
Тишина, слегка разбавляемая музыкой из зала, дарила покой, а стрекот цикад — предчувствие чего-то нереального, выходящего за рамки.
Я оглянулась, не сумев сдержать лёгкой улыбки. Все веселились внутри, никому не было дело того, что одна странная с виду девчонка внезапно решила нарушить правила, наверное, впервые в жизни.
Внутри зарождалось щекочущее предчувствие от грядущих приключений…
Недолго думая, решилась все же исполнить мечту всей своей жизни и добраться до берега. Восполнить, так сказать, окна в своем мировоззрении, будучи уверенной в том, что никто и никогда не сможет испортить этот момент.
Он будет только моим.
К счастью до моря было каких-то триста метров пути, судя по карте в телефоне, пусть и в обход нескольких корпусов.
Никто же не заметит, если меня не будет всего пятнадцать минуток?
Только когда добралась туда спустя добрых сорок минут, поняла, насколько ошиблась в своих расчетах. Оказалось, местные проектировщики очень постарались, чтобы перекрыть дорогу к морю сумасбродным подросткам. Заборы, ворота на замках, всяческие шлагбаумы. Пришлось не хило поднапрячься, обходя или перелезая их.
Как там говорят: вижу цель — не вижу препятствий?
Именно с этими мыслями я и пролезала в очередную дыру в заборе, впервые радуясь, а не комплексуя из-за своего тощего телосложения. Та же самая Маша едва ли пробралась бы дальше первых ворот, пусть и являлась обладательницей спортивной фигуры.
К морю подоспела уже в момент, когда последние лучи солнца едва тлели над горизонтом.
Разочаровалась ли я? Нисколько!
Не смотря под ноги, неторопливо шла по ещё горячему песку, что просачивался внутрь сандалий, и едва ли могла оторвать взгляд от спокойных морских волн, в закатный час раскрашенных в теплые краски.
Здесь пахло… счастьем. Свободой. Невероятный морской аромат ещё по приезду в лагерь заставил меня оглядываться, как сумасшедшую, в поиске источника запаха, а сейчас и вовсе сводил с ума, вызывая головокружение.
Тело бросило в дрожь, но не в одну из тех, от которых становилось мерзко и плохо, а приятную, мягкую.
Словно душа, если она действительно существовала, воспарила над ласкающими песок волнами в такт движениям соленой воды.
Остановившись за пару метров от моря, села прямо на голый песок и прикрыла веки, вслушавшись в крики чаек и размеренный шум волн.
Это лучше любого самого наизвестнейшего трека! Не зря последний месяц мы с мамой бегали по врачам, выбивая мне разрешение на поездку в лагерь. По здоровью могли не пустить, но тут подключилась и бабушка, чьим давним знакомым и оказался врач. Так в моей медкарточке и оказались идеальные результаты обследований, а в телефоне полная инструкция того, что я не должна была есть и какие таблетки принимать.
Полторы недели пролетели довольно быстро. Все время я либо читала, либо бродила по лагерю, изучая новые места и наотрез отказываясь участвовать в мероприятиях.
Веселье весельем, но мне нужно было готовиться к десятому классу: не забыть пройденный материал да и подтянуть то, что еще не отлетало от зубов. И пусть первые экзамены были позади, но впереди еще ждало егэ и несколько серьезных олимпиад. Я не имела права оплошать.
Но как бы то ни было, мне сложно сосредоточиться на важном. Каждую ночь я засыпала с мыслью о том незнакомце и просыпалась с воспоминаниями о нем же. Неужели, это и есть дурацкая влюбленность, о которой трещали сверстницы на каждом углу?
Щемяще нежное чувство в груди, потные ладошки и бабочки в животе — с ума сойти можно!
А я ведь даже не знала, как выглядит тот мальчишка…
Однако, разум — довольно коварная штука. Он из раза в раз рисовал невероятные образы во снах, строя их на основе услышанного и додуманного.
Незнакомец, должно быть, довольно высок, раз умудрился споткнуться о меня. Смел и самодостаточен, раз ушел из отряда без спроса в одиночку. Учтив, раз таки не стал лезть ко мне в душу с дальнейшими расспросами. И мил, учитывая его мгновенные извинения и попытку помочь дойти обратно.
Каждый день я всматривалась в лица мальчишек из нашего лагеря, выискивая того самого. Но не находила.
Большая часть из них казались мне излишне безалаберными, а другая половина — угрюмыми засранцами. На отдельную элиту, негласным предводителем которых являлся Вознесенский, даже не поглядывала. Те ни за что бы на свете не променяли минуту в центре внимания на одиночные посиделки у моря с занудной незнакомкой вроде меня.
К тому же, тот мальчишка точно видел, как я выгляжу. И то, что он до сих пор никак не показал свою осведомленность встречей со мной, могло означать лишь одно. Вероятного, мальчишка и вовсе не из нашего лагеря.
Может, из "Чайки"? Кажется, туда набирали исключительно спортсменов. Это бы прекрасно объяснило, почему незнакомец удивился обычному факту о морском бризе.
– Лаврова Кира. Есть здесь такая? – Рената бесцеремонно вломилась в нашу комнату, проигнорировав лавину возмущения от девчонок, что как-раз переодевались для дневного похода к морю. – Ну? – требовательность никак не вязалась с добродушным образом вожатой, однако Маша с Яной все же растерялись.
– Это я, – пришла на помощь немного обескураженным девчонкам, вытянув руку и обозначая свое присутствие.
Все правильно, по фамилии здесь знали не многих.
– Ты почему не собираешься? – вожатая с удивлением перевела взгляд на меня, будто бы и не заметила присутствие третьего изначально.
Вот это сюрприз, конечно. В комнате на троих неожиданно живёт три человека!
– У меня справка, – и глазом не моргнув, стояла на своем.
Идти купаться под палящими лучами солнца для меня — не лучшая идея. Что уж говорить о купальнике, который надевать я не собираюсь ни в коем случае. Мне и в лагерь брать его не хотелось, но мама настояла. Якобы, на всякий случай.
А какой всякий случай может быть для того, кто даже плавать не умеет?
– Ничего слышать не хочу, – Рената скрестила руки на груди, отказываясь принимать мою точку зрения. – Погреешься на берегу.
И почему всегда так? Взрослые постоянно хотят показать, насколько они умнее и опытнее. Якобы, знают как будет лучше.
Сущий бред! Хотя бы потому что они упускают фактор того, что шестнадцатилетний подросток вполне может осознавать, что именно для него будет лучше.
– Но мне не холодно, – ушла в отрицание, хотя и заведомо знала, что это бесполезно.
Меня вообще хоть кто-нибудь когда-либо слушал? Пожалуй, помимо того парня с пляжа, в краткий список входили только мама с бабушкой. И то — за редким исключением.
– Да оставь ее, Ренат, – не постеснявшись, влезла в разговор Маша сфамильярничав. – Зачем портить такой хороший день хмурыми мордочками?
Я неосознанно свела брови на лбу. Это у меня-то хмурая мордочка?
– Сегодня будет проверка. Так что должны присутствовать все, – оставив без внимания наглость моей соседки, продолжила вожатая. – Не хочешь купаться — твое дело. Но быть должна и точка. Поняла? – и не дождавшись ответа, скрылась за дверью.
С-с-супер просто…
– Какое несчастье, – все не успокаивалась блондинка. – Придется и тебе тащить свой тощий зад на пляж. Ян, есть шляпа с большими полями? Не хочу, чтобы Кира затмевала своей мрачностью солнце.
– Спасибо, – без возражений я приняла из рук послушной Яны шляпку.
От глаз не скрылось, что заносчивость Маши сидит в печенках не только у меня. Дружелюбная, пусть слегка и глуповатая, соседка тоже успела настрадаться по вине этой не следящей за словами акулы. Яна вероятно не привыкла к тому, чтобы ею помыкали друзья, как заблагорассудится.
И чего, спрашивается, они вообще продолжали так тесно общаются?
Не знаю зачем, но купальник я с собой взяла. В голову запало предупреждение вожатой о проверке.
А вдруг, увидя справку, они поставят под сомнением мое здесь присутствие? Начнут копаться в анализах, залезут в мою карточку и выяснят, что мне вообще противопоказано находиться в лагере? Маму же застыдят, врача и вовсе уволить могут.
Позорить близких не было никакого желания.
К счастью, когда мы добрались до пляжа, меня больше никто не тревожил. Да, смотрели косо, кто-то даже с усмешкой. Но пальцами не указывали, и на том спасибо.
И это несмотря на то, что огромная шляпа сидела на мне до ужаса комично, а слитный советский купальник — до безобразия ужасно.
Замотавшись в широкое полотенце, только сильнее стала похожа на шута горохового на фоне подтянутых загорелых девчонок в парео. Но какое мне дело до чужого мнения?
Фыркнула презрительно да и ушла в тень под зонтик. Как хорошо, что додумалась взять с собой учебник по геометрии и бутылку прохладной воды!
– Какие же они придурки! – через какое-то время ни с того, ни с сего ко мне присоединилась Яна. Вся мокрая и злая, как демоница.
– Нет!!! – прокричала, но из горла вырвался лишь немой звук.
Соленая вода заливала уши, проникала в дыхательные пути, отчего горло сжималось, а тело начинало корчиться в конвульсиях.
– Нет! Нет… – подскочив на месте, не сразу поняла, что все это время лежала на кровати.
Футболка противно липла к спине, а знакомые стены собственной комнаты вызвали лишь одну эмоцию — недоумение.
Я, что… выжила? Неужели, это был лишь кошмар?
– Кирочка, ты очнулась, слава богу! Прости меня, пожалуйста. Я не хотела… я не думала, – тут же, заливаясь слезами, ко мне подбежала Яны, упав на колени у кровати.
Выражение ее лица фонтанировало сожалением, а губы то и дело подрагивали от постоянных извинений.
– Конечно, не думала, идиотка. По-твоему, люди просто так отказываются от купания? – следом за ней приблизилась и Маша. Несмотря на ее высокомерные слова, полные яда, она тоже выглядела довольно обеспокоенной. – Ты как?
– Нормально, – отозвалась я хрипло, будто бы не своим голосом, и поморщилась, пытаясь переварить все услышанное.
Похоже, это был не просто страшный сон, и я действительно утонула. Но почему тогда все ещё жива? Нет, вернее, кто…
– Скажи спасибо Глебу. Принц на белом коне, блин, – убедившись, что я в порядке, фыркнула Маша и закатила глаза.
А я наконец вышла из странного анабиоза, вызванного невозможностью сложить в голове дважды два.
– Меня спас… Глеб? – как же непривычно было произносить имя Вознесенского вслух. Перекатывать каждую буковку на языке, чувствуя эфемерный привкус горького шоколада и сладкой ягодной приторности.
Глеб — такой краткий набор букв, по сути не несущий никакого смысла, если не думать о том, что так звали мальчишку, благодаря которому я все еще могла дышать, жить и радоваться жизни.
А ведь поначалу я и запоминать-то имени Вознесенского не собиралась. Зачем, если мы никак не пересекались? Но память — не шутка. Ее сложно обмануть, когда она феноменальная.
Да и вообще мне мало верилось в то, что никто, кроме Вознесенского, не поспешил спасать утопающего человека. Глеб же, если мне изменяла память, находился довольно далеко от меня.
– Только не думай зазнаваться. Он просто иногда страдает благородством, – Маша таки отошла от моей кровати, оставив роль главной курицы-наседки русоволосой.
– Он восхитительный, – следом с восторгом пропищала Яна. – Вытащил тебя на берег, сделал искусственное дыхание, даже с Виталиком спорил, хотел сам донести до корпуса, но его переубедили.
– Искусственное… что?! – щеки тут же налились кровью. Чувствовала их жар и пыталась умерить его, обхватив лицо.
Нет, я прекрасно знала, что такое искусственное дыхание. И знала, что это всего лишь один из основополагающих элементов первой помощи для человека, который едва не утонул.
Но что же это получается: его губы касались… моих губ?
– Почти как поцелуй, угу, – задорно подмигнула Яна, поднявшись с колен и пересев на свою кровать, с интересом наблюдая за моей реакцией.
– Да брось, всего лишь механическое движение. Хуже только, если бы чмокнул. Но тебе, Кира, наверное, и такое впервые, – Маше палец в рот не клади — кого-нибудь оскорбить. И почему-то чаще всего под раздачу попадала я.
– Не каждый день почти умираешь, ага, – кивнула заторможено, пропустив колкость от Маши в свой адрес.
В моей голове все никак не укладывалось, что меня спас именно Вознесенский. И ещё этот "почти поцелуй"...
Неосознанно скользнула пальцами по лицу, касаясь губ.
Неужели, я зря считала его высокомерным засранцем?
Девчонки долго вокруг меня крутиться не стали, у них явно были свои планы, ведь жизнь на месте не стояла, пока я… хм, лежала. Позвав вожатую, они умчались по своим делам, дав обещание принести обед.
Оказывается, чтобы понравиться людям, нужно было всего лишь почти умереть. Интересно, однако…
– Сегодня оставайся в комнате, – обратилась ко мне Рената, выслушав от нашей медсестры, которую привела вместе с собой, вердикт, что со мной все в порядке. – Отлежись. На дискотеку лучше не ходи.
– А как же проверка? – на мгновение мне стало смешно. Как будто я в обычные дни частый гость там.
Протянув руку, ухватилась за бокал с водой, сделав глоток. После таблеток, принесенных медсестрой, в горле стоял ком горечи.
– Эм… Ну, скажем, это была шутка, – внезапно созналась в содеянном вожатая, виновато отведя взгляд. – Звонила твоя мама на днях, просила, чтобы я помогла тебе развлечься.
– Вот спасибо! – едва не подавившись водой, вырвалось эмоциональное. – Развлеклась на всю оставшуюся жизнь!
– Она ведь добра тебе желает, – в голосе Ренаты звучала тихая грусть и нескончаемая вина.
Оно и понятно, если бы вожатая прислушалась ко мне утром, возможно этого всего бы не произошло.
Но случилось то… что случилось. И нет здесь виноватых.
– Знаю, – с той же печалью в голосе ответила ей. – Только не рассказывайте ей, что здесь произошло, ладно?
От одной мысли, какую мама с бабушкой поднимут истерику, узнав, что я едва не утонула, мне становилось плохо.
Нет-нет-нет, лучше пусть будут в блаженном неведении. Хотя бы до конца смены.
– Уверена? – удивилась вожатая, видимо, и сама обрадовавшись такой идее.
Ещё бы, ведь и ей прилетит за такое самоуправство.
– Не хочу, чтобы она чувствовала себя виноватой в моей неуклюжести, – скомкано пояснила , желая поскорее отделаться от повышенного внимания к себе.
Я же не умерла, в конце-концов! Да, могла. Да, была на волоске от этого… Но подобного не случилось. И спасибо за это Глебу?
– Сделаю, что смогу, – вздохнув, засобиралась Рената. – Не заскучаешь тут одна?
– Умному в своем одиночестве не скучно, ему скучно в толпе дураков.
– Вот какого ты о нас мнения? – плохо подавляя усмешку, вожатая застывает в дверях.
– Нет, что вы, – с наигранной серьезностью покачала головой.
Но актерского мастерства хватило едва ли на пару секунд. Мы засмеялись в один голос, да так громко, что если бы мимо комнаты в это время проходил хоть кто-то, он явно бы подумал, что внутри проходила терапия по щекотанию. Но это действительно помогло. Ведь благодаря смеху мы наконец отпустили натянутую нить переживаний, заставлявшую из раза в раз зацикливаться на том ужасе, что отныне остался в прошлом. Действительно, в прошлом.
Что бы там не говорила вожатая, отдыхать у меня не получалось. Теперь я мучилась стыдом из-за того, что так плохо думала о Вознесенском, считая его высокомерным мажором.
Нет, возможно, он таким и оставался, но сердце у него все же было. Из плоти и крови, как и у любого другого человека. Однако, именно Глеб, а не любой другой, оказался единственным, кто не остался в стороне и пришел мне на помощь.
Вероятно, за это его стоило поблагодарить. Сказать хотя бы банальное спасибо.
И по итогу все свелось к мысли, что мне все же придется сходить на дискотеку. Ведь это единственное место, где он бывал регулярно, если судить по трещанию Маши и Яны.
Когда оранжевое солнце скрылось за крышами корпусов, оставив после себя красочные росчерки на белоснежных облаках, я поняла, что время пришло.
Наряжаться не стала. Да и зачем? Слова благодарности одинаково звучали в любой одежде. Поэтому в половину десятого вечера я уже мялась на пороге актового зала, оборудованного под танцевальную площадку, и высматривала отряд "бегущих в ночи". Их девизом было краткое "если видишь, то молчи", что несомненно звучало довольно пугающе.
Особенно, если учитывать тот факт, что состоял их отряд преимущественно из мальчишек.
– Извини, можно поинтересоваться… – собрав всю решительность в кулак, потянула незнакомого мальчишку за рукав толстовки. Могла, конечно, и просто окликнуть, но что-то я сомневаюсь, что меня кто слушать бы стал.
– О, – сложив губы в трубочку, обернулся светловолосый мальчишка, которого, кажется, звали Артёмом. Его лицо, искаженное так, словно он собирался вылить на меня все недовольство, переменилось при виде меня. – Так это ж ты утопленница та! Пацаны, смотрите, кто воскрес!
– Эм… – у меня не нашлось слов, чтобы хоть как-то отреагировать на престранную реакцию мальчишки. Я потупила взгляд и отступила, подумав, что сделала что-то неправильно, но было уже поздно.
Мальчишки, что стояли рядом с Артёмом, окружили меня со всех сторон.
– Как оно на том свете?
– Видела свет на том конце туннеля?
– А жизнь вся перед глазами пролетела?
Вопросы сыпались буквально отовсюду. Их не смогла заглушить ни музыка, грохочущая в зале, ни мой бешеный ритм сердца, бьющийся в ушах.
Никогда не думала, что стану популярной среди мальчишек, только потому что едва не утонула.
– Нормально. Нет. Да, – на одном дыхании ответила на все вопросы, подняв наконец голову и попытавшись разглядеть за их головами Глеба. – Вы знаете, где Вознесенский?
Быть смелым и решительным человеком довольно сложно. Но иногда просто необходимо. Для чего? Хотя бы для того, чтобы очистить совесть.
– Твой спаситель-то?! – разулыбался местный заводила. – Ха, пацаны, она походу на него запала, – он поочередно посмотрел на каждого из своей шайки.
Я стушевалась. Мне было непонятно, для чего некоторым просто жизненно важно быть в центре скандалов, которые сами же и создают. Но факт оставался фактом: сегодня именно я и мое поспешное решение стали причиной разверзшегося кошмара интроверта.
– Послушай, очкастая, – приблизившись, пожалуй, слишком близко, вкрадчиво проговорил Артем. – Вы, как бы помягче выразиться, разного поля ягодки.
– И его ягодка уж точно не для тебя цвела, – следом за ним подхватил второй мальчишка, имени которого я не знала.
– Да я совсем не…
– То-то оно и да, – так и не дал вставить мне в наш диалог оправдательную речь блондин. – Ты совсем не. Не в его вкусе, – загнул один палец. – Недоразвитая, – следом был загнут второй палец, а моя скрытая под футболкой грудная клетка — удостоена говорящего взгляда. – И в целом совсем не очень. У тебя нет ни единого шанса.
Меня окатило волной стыда вперемешку со злостью. Зачем они говорят мне то, что я и сама знаю? С чего эти глупые мальчишки вообще решили, что если девчонка хочет поговорить с одним из них, то она обязательно на что-то надеется?!
– Хотя бы передайте ему спасибо, – сжав зубы, проговорила единственное, что могло бы спасти меня от лишней шумихи. – Мне больше ничего не надо.
– Обязательно передадим, – Артем сделал шаг назад, закинув руки в карманы шорт. – Только, уволь, не натурой. Среди парней, знаешь ли, так не принято.
Следом за его словами послышались смешки.
Боже, какие придурки.
Развернувшись, потопала в сторону корпуса. Чувствовать на коже чужие веселящихся и насмешливые взгляды было привычным делом. Но знать, что в них ещё была и жалость — просто невыносимо.
Мне хватало и тех, что я получала от Яны с Машей, наверняка считающих своим долгом выразить сочувствие такой несчастной мне.
А я не была несчастной! Да, чуть потерянной, вероятно, ещё и антисоциальной. Но я тоже хотела друзей! Только нормальных, без всяких закидонов на тему кто кого круче. С которыми можно было бы просто обсуждать что-то обыденное и не волноваться, что завтра все узнают и высмеют твое критическое мнение по поводу овсянки на завтрак.
Я шла в сторону корпуса и никак не могла успокоиться. Эмоции внутри горели ярким пламенем, требуя выхода наружу.
Идея вернуться в свою комнату уже не казалась мне такой уж хорошей.
А что я буду делать там? Снова плевать в потолок?
Жужжащие в голове мысли все равно не дадут сосредоточиться на чтении или просмотре какого-либо фильма с телефона. Да и интернет тут ловил не сказать, что идеально. К морю идти после случившегося вчера тоже не возникало особого желания. Оставался один доступный вариант — аллея, что располагалась на холме прямо в центре лагеря, где ребята днём чаще всего прятались от жары, устраивая пикники под кронами деревьев.
Там как раз была одна единственная скамейка, которую отчего-то установили не у деревьев, а прямо под открытым небом. Интересно, как много звёзд можно увидеть оттуда сейчас, когда редкие пушистые облака уже покинули горизонт?
Не дойдя буквально пару десятков метров до корпуса, развернувшись на пятках, я помчалась в место, где могла привести свои мысли в порядок.
Первой мыслью оказалась трусливая — развернуться и убежать. Достаточно было и того унижения, которым одарили меня дружки Глеба. Хотела ли я ещё порции? Определенно, нет.
И все же я не отступила. Что-то заставило меня остаться. Было ли то чувство вины или банально незакрытый гештальт, мне неизвестно.
Но когда я увидела одинокую фигуру парня, склонившуюся над экраном телефона в положении сидя, тут же прибавила шагу в его сторону, запнувшись лишь единожды.
В момент, когда он поднял голову, услышав мои шаги.
– Эм, привет, – скомкано поздоровалась, сжавшись под его внимательным взглядом.
До Вознесенского оставалось каких-то несколько несчастных метров, но силы будто бы закончились. А сердце в груди заколотилось так, словно во мне жил разнорабочий, которому срочно понадобилось забить гвоздь в бетонную стену. Моим несчастным органом!
Ответом мне послужила эмоция, что возникла на лице парня. Приподнятые брови и удивленно раскрытые глаза.
Кажется, не для одной меня наша встреча оказалась непрошеным сюрпризом.
Уж не знаю, о чем думал он, вытаскивая меня из воды и делая искусственное дыхания, но сейчас… Я едва ли могла посмотреть на его уста, не покраснев. Такие чувственные и, вероятно, мягкие.
– Я, наверное, не вовремя, но… – сделала ещё один скромный шаг вперёд и вновь замялась.
А вдруг он спас меня, ради того, чтобы казаться героем в глазах других девчонок? Что если его порыв был абсолютно неискренним, пропитанным холодным расчетом и коварством?
Впрочем, разве это имеет значение, если я все ещё могу дышать?
– Я хочу сказать спасибо, – набрав больше воздуха в лёгкие будто бы в подтверждение своих мыслей, произнесла на одном дыхании. – Правда. Не знаю, что бы делала, если бы не ты.
– Утонула бы, очевидно, – в его глазах промелькнула едва различимая насмешка, а в голосе…
Что-то ёкнуло внутри, стоило мне услышать его голос. То ли это упрямое чувство уверенности в том, что любые совпадения — лишь игра воображения, и случайности не случайны. То ли я просто хотела думать, что слышала этого голос не впервые.
Ведь мне уже не первый раз казалось, что я улавливала голос того незнакомца с пляжа, о котором, впрочем, сегодня вспомнила впервые.
– И правда, – закусила губу, запоздало вспомнив, что выглядит с брекетами это максимально отталкивающе и спрятала лицо в распущенных волосах.
– Это все? – не обращая внимания на мои метания, вопросил он.
Я лишь обреченно кивнула, хотя голову мою занимали различные мысли. Неуместные вопросы вроде того, зачем он вызвался делать мне искусственное дыхание. Навязчивые образы, в которых где он нес мое бессознательное тело на своих руках, прижимая к голому торсу. Я знала, тело парня было в идеальной форме. Видела своими глазами ещё утром. За что ещё больше грызла себя.
Стоять и дальше красной, как помидор, было не по мне. Поэтому я было собиралась уже развернуться и умчаться в свой корпус, желая поскорее скрыться от нечитаемого взора мальчишки, с такой легкостью отмахнувшегося от искренних слов благодарности.
Будто спасение утопающих было для него полевым делом. Впрочем, откуда мне знать, может это и так.
– Гле-е-еб! Глеб! – послышалось визгливое со стороны, откуда ранее пришла я.
Не ожидав услышать голос своей соседки по комнате, я так и застыла на месте. Только теперь не от нерешительности, а оттого, что услышала из уст Вознесенского.
– Да что ж ей неймется! Нигде покоя не даёт, – вот что в сердцах прошипел мальчишка, второпях блокируя свой смартфон, вероятно, чтобы лишний раз не отсвечивать и разлегся во весь рост на скамейке.
И вроде то был обычный подлый поступок парня, что не мог прямо сказать девчонке о том, что она ему не по нраву. Но отчего-то мне сделалось так тепло внутри, так приятно, будто справедливость по отношению к Маше наконец-то восторжествовала.
И пусть я знала, что это ощущение неправильное, в корне противоречащее всем законам морали. Но не смогла сдержать улыбки.
– Могу я… помочь? – рискнула ещё раз обратиться к мальчишке, который будто бы уже и забыл о моем существовании.
– И как ты себе это представляешь? – он повернул голову в мою сторону, точно зная, где я остановилась, опровергая мое заблуждение. – Машка тебя съест с потрохами ведь, если застанет со мной наедине.
– Ты можешь спрятаться, – пропустив мимо ушей горькую насмешку Глеба, предложила я. – М-м-м, например, за то дерево, – и указала куда-то в неизвестность, плохо представляя за какой именно из тонких сосен мог бы спрятаться этот не по годам развитый мальчишка.
Мозг лихорадочно пытался придумать выход из ситуации, сейчас было не до сантиментов. И то, что Вознесенский так неудачно пошутил по поводу нашего нахождения в одном месте, не без намека на что-то компрометирующее… определенно, должно остаться без внимания.
– А ты, разумеется, скажешь, что не видела меня? – моя идея настолько захватила внимание Глеба, что он даже соизволил приподняться на локтях и одарить меня внимательным взглядом.
Тоже мне, царь! Иван-дурак на печи более грациозно лежал, чем он.
– Если видишь, то молчи, – приложив пальчик губам, произнесла заговорщически, припоминания девиз его отряда.
Вознесенский ничего не ответил, но продолжал улыбаться. Так, словно его забавляла моя предприимчивость.
Но он даже не подозревал, что таким образом я всего лишь хотела вернуться ему долг за спасенную жизнь. Да, не сказать, что равносильно, но что-то лучше, чем ничего.
Лишь спустя долгих пару секунд, парень поднялся на ноги, видимо, поняв, что я не шучу, и скрылся в тени деревьев.
К моменту, когда Маша вышла на освещённую часть аллеи, я уже сидела одна на скамейке, ровно на том месте, что несколько минут ранее занимал парень и старательно всматривалась в небо.
Интересно, и почему люди вдруг подумали, что было бы неплохо приплести характеристику каждому из созвездий?
– Кира? – удивленный возглас блондинки не заставляет себя ждать. – Ты тут откуда?
Я не избегала Глеба. Никогда. Но внезапно обнаружила, что этим активно занимался он. При каждой нашей встрече или случайном столкновении Вознесенский отводил взгляд и делал вид, что мы незнакомы. А мне было до конца непонятно почему.
Что я сделала ему? Неужели, он понял, что нравится мне и таким образом хочет оттолкнуть, внимательно разглядев мой внешний вид? Но как Вознесенский вообще узнал о моих чувствах?! Я же не дурочка, чтобы вешаться на него или трещать на каждом углу о заходящемся в бешеном ритме сердце.
Значит все дело было в его помощи мне на глазах у всех? Ещё это треклятое искусственное дыхание… не удивилась бы, если узнала, что его до сих пор подкалывают насчёт моих брекетов и того, каким чудесным образом он не разорвал себе губы.
Я бы и сама, наверное, не раз пошутила на эту тему, будь мы ближе. А что? Самоирония мне тоже была присуща. Не все же другим потешаться…
Но факт оставался фактом. Глеб игнорировал мое существование, а я не рисковала подойти и заговорить первой. Слишком уж много чести!
Сегодня был особенный день для лагерной жизни. Не потому что я так считала, а по заверениям вожатых. Спортивные соревнования между двумя лагерями, традиционно проводящиеся каждую вторую смену летнего сезона. И мне, как назло, наказали принять участие.
– Но я ничего не умею, – развела руками, чувствуя себя неловко в комнате Ренаты.
Она подловила меня ещё вчера, после ужина, когда я потерянной пташкой брела в свою комнату, пытаясь переварить неясное поведение Вознесенского. Встала поперек пути и строго-настрого наказала явиться утром в ней, дабы получить номер участника.
– Мы же не плавание тебе предлагаем, – Виталик тоже был здесь. Возникало ощущение, что вожатые решили нахрапом приобщить меня ко всеобщему "веселью". – А как же баскетбол?
– Вы смеётесь? – не на шутку удивившись, прыснула в кулак. – Хотите, чтобы кто-нибудь в процессе зацепился за мои брекеты и случайно разодрал себе руку?
Так себе и представляю: осуждающий взгляд местной медсестры, визгливые стенания раненой девчонки, лужи кро…
– Волейбол?.. – сбив меня с мысли, Рената использовала ещё одну попытку.
– Меня затопчут и не заметят, – невозмутимо парировала, встав в закрытую позу.
– Легкая атлетика? – перенимая эстафету, вновь вопрошает Виталик.
Его, казалось, абсолютно не волновала моя воинственно настроенная натура. Лишь бы галочку в своей тетрадке учёта поставить.
– Метания и прыжки сразу мимо, – тут уже выдыхаю, имея не только нежелание, но и основание для отказа. – Врачи вообще не рекомендуют мне заниматься спортом.
– А как же бег? Ноги у тебя в порядке. И бегаешь ты шустро, особенно, когда начинается дискотека. Только и видим как твои пятки вдали сверкают, – хитровыделанный Виталик улыбается так, словно сорвал джекпот. Знал, на что давить.
– Так вы заметили, – притворно удивляюсь.
Не то чтобы я искренне считала вожатых нашего отряда безответственными глупцами. Но, извините, не заметить моего отсутствия мог каждый! Для этого не требовался развитый ум, достаточно видящих глаз.
– Конечно, мы же несём ответственность за вас, детей, – занудно выдала Рената, бегая глазками. Она смотрела куда угодно, но не на меня. Впрочем, я уже привыкла.
– Не такие уж мы и дети. Особенно некоторые, – закатила глаза я, вспоминая своих соседок и одного конкретного негодяя.
Может Глеб и не был плохим. Но оправдать его поведение на все сто процентов я даже в мыслях не могла.
– Так что насчёт бега? Есть дистанции на сто метров, триста и киломе…
– Давайте пробегу я сто, и вы от меня отвяжетесь? – не знаю, возможно так сказывалась усталость, но я сдалась.
И без того стало понятно, что вожатые не отпустили бы, не добившись результата. И если для того, чтобы меня оставили в покое, нужно пережить пару десятков секунд позора, то я не против.
– Какой злой ребенок, – чиркая в тетрадке, усмехнулся Виталик.
Сколько можно-то?!
– Я не ребенок! – нервы мои не выдерживали.
Что не день, то новое испытание. Тяжело быть интровертом в окружении до ужаса позитивных и активных.
– Вот и покажешь всем, какой ты не ребенок, – подключилась Рената и принялась копаться в выданной им главной вожатой сумке. – Держи форму. Размер вроде должен подойти. У младшего отряда попросили.
Я бы скрипнула зубами, да жалко портить их. Потому что безразмерные футболка и шорты, выданные мне, были насыщенного красного цвета. Да я же в этом буду просто символом "Алых парусов"!
– Неужели без меня вообще никак не обойтись?
Ответом мне послужило жесткое нет. Ну, другого я и не ждала. Вряд ли бы вожатые резко прониклись моей ленью или нежеланием позориться.
Как выяснилось позже, в соревнованиях принимали участие практически все. Маша, невзирая на свой убийственно длинный маникюр, выступала за волейбольную команду вместе с Яной. Девчонки из соседней комнаты в плавательных. А один из наших мальчишек оказывается был кандидатом в мастера спорта по метанию ядра.
– Ты и бегать? Это смешно, – разумеется, мое участие тоже не осталось без внимания. По крайней мере, Маша постаралась как можно более ярко высказать свое "фи", будучи в стенах нашей комнаты. – Нам же потом тебя откачивать и откармливать.
– Вас никто и не просит за мной ухаживать, – махнув по ней острым взглядом, поправляю форму.
Футболка села идеально, пусть и доходила мне почти до середины бедра. Но вот шорты…
– Вообще-то, – попыталась вставить свои пять копеек Яна, но была прервана шипением Маши.
Вообще, девчонки на удивление тихо вели себя последние дни. Даже Маша присмирела, старательно делая вид, что меня не существует.
За ней-то я как раз и наблюдала. После того случая с Глебом, соседка ни разу не выглядела поникшей. Словно между ними и не было никакой ссоры, Вознесенский спокойно принимал назойливость блондинки. Правда как должное, но это уже совсем другая история.
Порой время напоминает тянущуюся жевательную резинку. Жаль только, что это определение всегда относится именно к пожеванной продукции данного вида.
Именно эти мысли проносились в моей голове, когда я преодолела половину стометровки.
– Катя! Катя! Катя! – скандировали с трибун ребята с соседнего лагеря.
– Давай, ты сможешь! – и это тоже не было в мой адрес.
Кто бы мне так крикнул, что я смогу. Потому что пусть я и шла первой, приходилось туго. Легкие горели жидким пламенем, а ноги с каждым очередным шагом становились все тяжелее, наливаясь свинцом. Хотелось просто взять и свалиться на прорезиненную поверхность дорожки и от души отдышаться.
Ввиду этого состояния-нестояния отсутствие поддержки ребят с нашего лагеря не сильно задевало меня. Подумаешь, впервые что ли? Я это переживу.
А вот стометровку…
– Да блин! – с досадой притопнула моя соперница по забегу, когда мы почти одновременно пересекли финишную черту.
Ключевое слово почти. Потому что каким-то чудом я таки смогла победить соперницу, оставив позади ещё трёх.
Но наградой мне послужил только презрительный взгляд от номера два.
Хотя и я, чего уж лукавить, не сказать, что чувствовала себя победительницей. Прекрасно знала, что наш забег не единственный, в других явно же будут девчонки побыстрее. Например, те, что выступали от спортивного отряда "Ласточки". Они явно намеревались собрать все лавры почета на этом ежегодном мероприятии.
Но покоя мне не давали совершенно иные мысли. Я все никак не могла выкинуть из головы сомнения в адрес Вознесенского. Вдруг, то была лишь моя разыгравшаяся фантазия, и тем мальчишкой был не он? Нельзя быть уверенной на все сто, особенно учитывая его отношения ко мне после того вечера, когда частично вернула ему долг за мою спасенную жизнь.
Списывать все на банальную трусливость перед общественным мнением мне отчаянно не хотелось. Не такой же Глеб, верно?
После окончания всех женских забегов нас не отпустили, хотя я уже и не надеялась на лучший исход. Наказали сидеть на трибунах и дожидаться окончания всего мероприятия, а после — награждения.
На все мои мольбы отпустить с миром отвечали грубым отказом, вызывая во мне жгучее недоумение.
Им, что, массовки недостаточно?
Но все же подчинилась, отсев на самый дальний ряд.
И когда пришло время мальчишкам бежать дистанцию в целый километр, невольно поморщилась. Я до глубины души не понимала смысла этого вида спорта. Нет, хорошо бегать никогда не помешает. Но какой в этом смысл, если дистанция ограниченная и кольцевая?
Это что же получается: если спортсмена по легкой атлетике внезапно будут преследовать, то злодей обязательно выдохнется после стометровки или километра, махнув рукой на жертву? Мол, все, чемпионов я не трогаю.
Бред же! Так еще и сборы эти постоянные, когда ребят снимают с уроков, чтобы потренировать. Им мало каждодневных тренировок? Или так проще управлять детьми, лишая их возможности умственно развиваться на занятиях?
Проще говоря, спорт для меня так и оставался черным ящиком, внутри которого находилась разгадка. Но лезть в него не очень-то и хотелось.
В отличие от причин странного поведения Глеба, за которым тянулся шлейф загадочности. Как бы я не отрицала очевидного, но Вознесенского было трудно не заметить среди остальных. Он возвышался над сверстниками на целую голову, заочно выглядя подобно победителю.
Оно и понятно, родиться с золотой ложкой во рту суждено не каждому.
Стоило стартовому пистолету издать громкий хлопок, как по моим ушам ударил неистовый девичий визг. Болельщики, в число которых преимущественно входила прекрасная половина человечества, словно взбесились.
Я и сама невольно прониклась этим духом безумства, фиксирую то, как сердце сжимается при виде парня оставляющего позицию лидера своему сопернику. Глеб шел вторым, но оказалось это был лишь хитро спланированный ход. По всей логике вещей лидером должен был стать парнишка из "Ласточки". Но Вознесенский не был дураком. Взял и обогнал его прямо на финише, даже не запыхавшись.
Мальчишку тут же окружили безумные фаны. Даже подняли в воздух и стали скандировать его имя.
Я тоже радовалась. Но не за то, что Вознесенский выиграл, а потому что в отличие от меня сумел с достоинством защитить честь нашего лагеря. Такие люди, как он, никогда не проигрывали — и то, что я увидела, было неоспоримым доказательством моего предположения.
На награждении нас выстроили в ряд, называя все имена по очереди. И почему-то первыми вызывали ребят с больших дистанций. Глебу хлопали так, словно собирались лишиться ладоней. Оглушающе кричали, грозя гарантировать мне запись на прием к ЛОРу.
Я невольно поморщилась, глядя на довольное лицо парня. Правильные черты лица, чувственные губы и сияющие глаза…
Вот в него я влюбилась? Да неправда, мне же никогда не нравились смазливые!
Но в грудной клетке все так же сладостно тянуло, будто победа была не Глеба, а моей. Словно каким-то образом он делился мгновением триумфа, одаривая обаятельной улыбкой… практически каждого.
Вернувшись с небес на землю, помотала головой.
Нельзя же так, Кира, очаровываться! Того гляди, станешь одной из этих безумных фанаток…
Собиралась уже развернуться и сбежать, устав ждать награждения победителей на стометровой дистанции, как внезапно, словно гром среди ясного неба, прозвучала моя фамилия.
– Лаврова Кира, есть здесь такая?
Все притихли, не понимая, о ком речь.
В этой практически абсолютной тишине я заторможено сделала шаг вперед, не совсем понимая, зачем понадобилась человеку, объявляющему победителей.
Сердце колотилось так, словно я все ещё бежала. А кожа зудела от недоуменных взглядов, сомкнувшихся на моей скромной фигурке.
– Молодец! Третье место это сильно, – внезапно подбодрил меня Глеб, подмигнув, когда я прошла мимо него, собираясь оставить его полностью проигнорированным.
Щеки порозовели. Он это серьезно? Обратил на меня внимание только тогда, когда вынудили обстоятельства…
Только скрывшись в комнате, в попытке утихомирить собственные разбушевавшиеся чувства, я наконец поняла на что согласилась. Триумфальная победа была позабыта, в голове только и крутились образ Глеба и его слова.
Он пригласил меня. Меня! Не кого-то другого, а Киру Лаврову — странную девчонку из "Алых парусов", которую не замечал большую часть времени.
Возможно, мне стоило бы задуматься о причинах, почуять подвох, но было уже поздно. Я была на седьмом небе от счастья.
И неважно, что падать с такой высоты — довольно больно.
Первым ударом для меня стало информация о времени проведения сбора. Потому что я не спросила у Вознесенского об этом, банально забыла, запутавшись в розовой вате, что заполнила всю мою голову.
Только ближе к вечеру моя дилемма разрешилась, но не то чтобы мне понравился исход.
Оказалось, ребята, участвовавшие в соревнованиях, собрались сбежать прямо после отбоя. Это я узнала из болтовни Маши с Яной, которые тоже оказались в числе приглашенных. Несмотря на то, что всю игру сидели в запасе.
То есть приглашали даже тех, кто не победил?
– А ты куда намылилась? – заметив, что я не спешу переодеться в пижаму и нырнуть под одеяло, как обычно, задалась вопросом Маша.
Яна к этому моменту уже выскользнула из комнаты, сказав, что пойдет с мальчишками из соседней комнаты. И, кажется, именно это раздраконило блондинку не на шутку, раз уж она вновь решила прицепиться ко мне.
– С тобой, – заявила легко, не моргнув и глазом. Меня в тот момент больше заботил выбор между блузкой и футболкой. Отчего-то этим вечером отчаянно хотелось принарядиться. – Я тоже участвовала.
– Но тебя не приглашали, – голос Маши звенел от возмущения.
Будто бы то, что меня пригласили, оскорбляло лично ее. Но кто она, чтобы решать за других?
– Ты ошибаешься, – остановив свой выбор на блузке, повернулась к соседке.
В мыслях крутились сомнения по поводу вещи, что была слегка мне мала, но какая разница, если в ней я буду выглядеть лучше, чем обычно. Мне отчего-то хотелось, чтобы меня заметили не только потому что я странная или "везучая".
А Маша и ее ворчание… подождут.
– Кто? – в пару шагов соседка преодолела расстояние, разделяющее нас, и вцепилась в плечо как клещ. Видимо, заметила, что меня не заинтересовала наша перепалка от слова совсем.
– Глеб, – подняв взгляд на нее, спокойно произнесла. – И давай без рук, ладно?
– Ах, Глеб, – просияла приторной улыбкой Маша, но руку таки убрала. – Ну, раз Глеб, то да, надо обязательно идти.
Не знаю почему, но что-то мне не понравилось в высказывании блондинки. Затаенная злость? Неоправданная агрессия? Все и сразу!
– Тебя бесит, что он обратил на меня внимание или что? – забыв об одежде, уже полностью сосредоточилась на соседке. – Не все же должны смотреть на людей словно на грязь, как… – очнулась, проглотив последнее слово.
И что это на меня нашло? Я же всегда избегала конфликты, даже если меня на них провоцировали. А тут…
Раздражение разносилось по венам, вызывая желание дать отпор этой напыщенной девчонке. Я тоже заслуживаю быть замеченной!
– Как я, ты хотела сказать? – медовый голос Маши сочился угрозой. Она сделала ещё один шаг вперёд, оказавшись лицом к лицу со мной и некультурно ткнула пальцем в грудь. – Мне кажется, ты кое-что не понимаешь. Вознесенский не для таких, как ты. Он… на абсолютном ином уровне, в отличие от тебя. Даже если Глеб вдруг все же решил поиграть с тобой, то это не значит, что ты можешь строить из себя невесть кого, считая это благословением или как это называется у вас, замухрышек, – продолжала спускать на меня собак она. – Чудо, ага. Рано или поздно он устанет от тебя и выбросит.
– Это то, что случилось с тобой? – не преминула укусить в ответ я. Ее слова… Они как жидкая ядовитая ртуть проникали в мою голову, заставляя неистово желать всего самого наихудшего девчонке. – Глеб наигрался, а ты все никак не можешь это принять?
– Иди к черту, Лаврова, – не найдя более подходящих слов для ответа, только и бросила Маша, одарив меня ненавидящим взглядом. И тут же сорвалась с места, покинув комнату.
Что ж, надеюсь, навсегда.
***
Тайная вечеринка проходила за пределом лагеря, на том самом злосчастном пляже, как я поняла из разговора Маши и Яны.
И если поначалу мне было страшно туда идти, то уже перед самым выходом мне удалось перебороть собственные сомнения. Я спрошу у него! Сегодня!
Пусть меня высмеют, если окажусь неправа, или окатят презрением, я хотя бы буду знать правду. Правду о том, являлся ли Вознесенский тем парнем, с которым я вместе, плечо о плечо, сидела на том самом берегу моря.
Все-таки надев свою самую лучшую блузку, поморщилась. Та действительно была мне уже мала, и на удивление в самом внезапно для меня месте — в груди! Да уж, время беспощадно к любимой одежде.
Заплела косички и натянула джинсы с кедами. Купаться я не собиралась, а вечером у моря может стать довольно прохладно.
Когда я подошла, ребята уже были на месте, расположившись вокруг импровизированного костра, неподалеку от пляжных раздевалок. Но Глеба среди них не было видно.
– О, наша стометровочка, – заприметив меня заулюлюкал Артем, тот самый подпевала Глеба, что в прошлый раз объяснял мне насколько мы с Вознесенским разные.
И почему всем так важно обязательно меня в это ткнуть?
– Вообще-то мой рост метр шестьдесят, – я старалась скрыть уныние в голосе, но из-за этого начала говорить как робот.
– Еще и зубастая. Р-р-р, – мальчишка в дополнение своих слов жестами изобразил когти животного, словно его и без этого никто бы не понял.
Они здесь в крокодила что ли играют?
– Брось, Тем, – мурлыкнула Маша, сидящая сбоку от креативного паренька. – Только бы слепой не заметил ее, хм, ну, зубы.
Большая часть ребят рассмеялась, кто-то вбросил шутку и тема плавно перешла в другую.
– Ты как-то не выглядишь радостно, – заметила Яна, что до этого вместе с остальными смеялась над "гениальной" шуткой Маши. – Третье место же, отмечать надо!
– А Яна права, не всем же быть первым с начала, – хихикнула блондинка.
Чем дальше отходила, тем темнее становилось, что логично, ведь кроме костра на пляже источников света не было. Мне пришлось даже воспользоваться телефоном, чтобы ненароком не споткнуться о нечто забытое в песке. Младшие отряды вечно оставляли свои личные вещи или игрушки в самых неожиданных местах. И это бы не было проблемой, не будь я до ужаса неуклюжей.
Мама всегда говорила, что достаточно дуновения ветерка, чтобы сбить меня с ног. А я и не спорила. Какой смысл, если чаще всего по итогу она отказывалась права?
Тем временем темнота сгущалась, становясь более зловещей и пугающей. Казалось, будто в ней притаился некто. Кто-то, кто обязательно должен был схватить за ногу и утащить в морскую пучину, навсегда лишая меня возможности прояснить свои сомнения с Вознесенским.
Отчего-то я мало верила в свою удачу.
Но на удивление, переживания оказались напрасными. Глеб нашелся сразу за раздевалками. Его фигуру подсвечивал телефонный фонарик, вырисовывая замысловатый силуэт в ночных сумерках пляжа. Будто он… танцевал?
Только подойдя ближе, я поняла, насколько глупым было мое предположение. Вознесенский точно не танцевал, да и зачем ему? Он же не сумасшедший. Хотя, если учесть то, что мальчишка вдруг возомнил себя кладоискателем, утверждение вполне могло подвергнуться сомнениям.
– Что ты делаешь? – подходить со спины не стала, так что мой вопрос прозвучал уже в момент, когда я остановилась прямо напротив парня, активно выкапывающего в песке лунку. И почему-то не одну…
– О, ты пришла, – поднял он голову так резко, что пара локонов выбились из его идеальной прически, упав на лоб.
Руки так и зачесались помочь вернуть все на свои места. Бабушка часто повторяла, что лезущие в глаза волосы могут сослужить плохую службу.
Мол, можно ослепнуть. А я только и отнекивалась. Прекрасно видела свою короткую стрижку на детских фотографиях, недоумевая почему тогда мне было суждено ходить в очках.
– Можешь посветить? – не удивившись моему визиту, Глеб схватил с песка свой телефон и, разогнавшись, вручил его мне.
Вот так просто. Взял и отдал. Вещь, которую мои ровесники берегли, как зеницу ока, не рискую показать даже родителям.
– Эм…хорошо, – растерявшись, приняла навороченный девайс Вознесенского в руки, помогая ему увидеть… что? Песок?
Он серьезно решил посмотреть на песок посреди ночи?
– Вожатые постоянно проверяют комнаты, сама знаешь, – самостоятельно смахнув волосы со лба, вернулся к объяснению своей деятельности мальчишка. – Такое в лагере сложно скрывать.
И бровями поиграл, одарив меня до чёртиков загадочным взглядом. А после, не найдя в моем немом удивлении понимания, взял и вытащил из-под песка полный пакет со звенящим содержимым. И затем и второй.
– Вы собрались… – горло перехватило от недостатка кислорода.
Он серьезно?! Мало того, что мы нарушили комендантский час, так и…
– Мы собрались, – кивнул Глеб, а его губы расплылось в плутовской усмешке. – Ты же с нами, победительница?
Это был вызов. В его взгляде, позе. Вознесенский всем своим видом излучал приглашение присоединиться к их не сказать чтобы детскому развлечению. Стать одной из них, устроить, так называемый, юношеский бунт.
И самое ужасное — на мгновение я задумалась: а не согласиться ли? Но нет, сомнения, вечно съедающие разум, часто помогали мне выйти из воды сухой.
Во всяком случае я пришла сюда не за развлечениями, а чтобы задать только один вопрос.
– Нет, я, пож…
– А что это мы тут делаем наедине? – перебил меня высокомерный голос Маши, в этот момент показавшийся мне премерзким.
И чего ей, спрашивается, не сиделось с остальными? Что вообще за привычка вмешиваться туда, куда не просят?!
– Ничего, – буркнула я, даже не смотря в сторону соседки.
Ее детские попытки отомстить за резкие слова в комнате казались мне несправедливыми.
Почему Маше можно было хамить всем и каждому, а мне нет? Она, что, особенная?
– Что это у тебя? Телефон Глеба? А ну, отдай, – блондинке не нужен был ответ, чтобы начать действовать.
Маша приблизилась ко мне в мгновение ока, требовательно вытянув руку. Будто действительно только она имела права держать в руках "драгоценный" мобильный Вознесенского.
– Маш, притормози коней, – попытался было вмешаться Глеб, но куда уж тут.
– Как только, так сразу, – только прошипела она и, не получив от меня нужной реакции, кроме попытки ослепить ее фонариком, налетела на меня, словно фурия.
Это могла бы быть эпичная драка между бывшей девушкой короля лагеря и его новым загадочным интересом. Могла бы, но не стала.
Да и что я бы сделала этой взбешенной львице, в противовес ей выступая в роли бродячего котенка?
От того как Маша сильно дернула из моих рук телефон Глеба, ткань моей блузки затрещала. Понадобилось всего секунда, чтобы парочка пуговиц, держащихся на добром слове в виде старых ниток, отлетела в сторону с едва слышным "дзыньк".
– Фу, какой отврат, – не удержалась от комментария блондинка, цепко и с наслаждением улавливая мгновение моего позора. – Ты что собиралась соблазнить Глеба?
– Я не… – в пылу злости я едва ли могла сообразить, чем мне грозила порча любого предмета гардероба.
Но пронаблюдав за внимательными взглядами ребят, я поняла, что это катастрофа.
Оторвавшиеся пуговицы, будь они прокляты, оказывается до этого находились на уровне груди. И теперь, ввиду их отсутствия, блузка распахнулась, отчего вся верхняя часть моего тела была оголена до нижнего белья.
Вскинув руки, тут же попыталась скрыть то, что было не предназначено для чужих глаз. Но было уже поздно. Несколько вспышек ослепили взгляд ровно за мгновение до того, как я отреагировала должным образом.
– Кто ж тебе поверит, замухрышка? – едко усмехнулась Маша, радуясь так, словно получила на день рождение Майбах.
Гнев, стыд, отчаяние — мною обуревали разные чувства, но главенствующим, конечно, было желание провалиться под землю.
Наше время.
Именно на следующий день своего пребывания в лагере я узнала, насколько была неосмотрительной. И никакие линзы тогда не помогли бы мне разглядеть собственную же глупость.
Потому что — фотография! Чертова фотография, о которой я и думать забыла, оказалась у каждого подростка в лагере.
Мне до сих пор неясно, было ли это ответом Вознесенского на мои грубые слова или он действительно входил в число больных придурков, но факт оставался фактом.
Фото, сделанное на его мобильный, разослали практически всем. Даже вожатым.
Массовая рассылка, случилась ещё ночью, когда все спали. Поэтому на утро я едва ли могла понять причину ехидных улыбок соседок и косых взглядов солагерников. Даже Яна скромно прятала глаза, словно стыдилась самого факта общения со мной. А Маша, разумеется, лишь усмехалась, как мне казалось, без повода.
Я предполагала всякое: массовое отравление с побочным эффектом безумства; тёрла лоб, ненароком думая, что причиной столь явного внимания стала мною незамеченная надпись, вроде тех, что любили оставлять ночные шутники зубной пастой. Но нет.
Вожатая открыла мне глаза на правду перед самым завтраком. Тогда-то мой розовый мирок окончательно раскололся, рассыпаясь на миллиард осколков.
Я не вынесла этого позора. В пятнадцать лет вообще сложно мириться с ситуациями, когда тебя выставляют козлом отпущения. Да и в любом другом возрасте, думается мне, тоже.
Только узнав истинную причину насмешек, я заперлась в комнате. Мне не хотелось пить, есть, контактировать с кем-либо. О, нет. Я даже не пролила ни слезинки.
Только лишь набрала номер мамы и попросила ее забрать меня.
Уже не имело значения был ли Глеб тем незнакомцем в первый день смены или нет. Какая разница, если он оказался тем ещё говнюком? И, собственно, а с чего я решила, что это не так?
Даже мои собственные переживания насчет облегчения жизни маме отошли на второй план. Стыд вперемешку со злостью мешали мыслить разумно, туманя разум. Я просто хотела исчезнуть и вместе с тем влепить Глебу пощечину за такой поступок.
Зачем он это сделал? Мы ведь не были врагами. Да, возможно, я была груба тем вечером. Возможно мне не стоило бросаться громкими словами, но… За что? Что я конкретно ему я сделала плохого?
Конечно, мысль о том что это могла быть Маша не раз тогда вспыхивала в мыслях. Вполне в ее духе совершить что-то мерзкое и после ходить с видом победительницы.
Однако надежда на это погасла уже на следующее утро, стоило мне только увидеть равнодушный взгляд Вознесенского из окна такси, что вместе с перелетом обошлось маме в копеечку. Естественно, посмотреть, как позорно сбегает главный шут всего лагеря сбежались почти все. Им было весело, они смеялись над моим нижним бельем, над формой телосложения, да буквально над всем! Их не волновало, что я чувствовала в тот момент, ведь однодневное развлечение, что можно было выставить в дурном свете в сети, не забыв добавить гадкий комментарий, оказалось важнее, чем просто быть человеком.
И когда машина тронулась, Глеб оказался единственным, кто продолжал смотреть не в мобильник, а на меня. Смотрел и смотрел, а его лицо не выражало ни единой эмоции. Словно ему было плевать на все. Словно… это я испортила ему репутацию среди ровесников, а не он мне.
Так мы и попрощались, как я тогда думала, навсегда.
После того случая в лагере я закрылась в себе. Отчего-то невинная фотография, слитая в сеть и по сути не несущая в себе никакого гнусного подтекста, подкосила меня так, словно я действительно совершила нечто плохое.
Мама, разумеется, подозревала, что меня могли обидеть или задеть, но, получив пару-тройку красных карточек от меня, старалась с расспросами больше не лезть. Но к психотерапевту все же записала, пусть и на последние деньги.
И это помогло, правда. После того случая в лагере прошло полтора года. По совету своего терапевта я работала над собой. Больше не было брекетов, на их месте сияли белизной ровные зубы. Очки стали редким аксессуаром в моем гардеробе, теперь я носила только линзы. Даже отрастила волосы, осветлив их на несколько оттенков. Теперь они красивой волной спускались ниже плеч, из-за чего мальчишки, начиная с середины десятого класса, частенько заинтересованно поглядывали в мою сторону.
Но изменения были не только внешние. Даже внутренне я стала более спокойно относиться к чужому мнению. Все, как и учили: выслушать, понять и принять. А дальше? Будь что будет, главное — не зацикливаться и всегда двигаться вперёд.
И пусть я так и оставалась любительницей понаблюдать за другими со стороны, стараясь не вмешиваться, теперь все происходило иначе.
Потому что никакая психотерапия не смогла бы убедить меня наступить на одни и те же грабли дважды. Проблема с доверием была именно той непереработанной темой, о которой я могла кричать часами и изо всех сил. Но, увы, все так же молча.
К счастью, любовь к обучению не пропала, поэтому я с лёгкостью могла скормить очередному ухажеру достойную отговорку.
"Прости, у меня сегодня занятие у репетитора".
"Ой, совсем забыла сказать, что завтра олимпиада".
"В субботу? Не могу, у меня на носу научная работа. И в воскресение я готовлюсь к контрольной".
Я никогда не врала, но всегда увиливала. И мне не было жаль, ведь за любой из подаренных мне обаятельных улыбок мог прятаться жуткий оскал предателя, только и ждущего подходящий момент, чтобы воткнуть нож в спину.
А ещё я до ужаса ненавидела смазливые парней. С некоторых пор — особенно их…
Поэтому после случайной мимолетной встречи с кошмаром своих юных лет, я решила не забивать голову ерундой.
Разве стоило грузить себя лишними мыслями перед самым ответственным днем? Тем более, если с Глебом мы больше никогда и ни за что не встретились бы, ведь теперь я уж постараюсь внимательнее смотреть по сторонам, выходя из дома.
Меня приняли в "Инсайд"! И только поэтому уже можно было позабыть обо всем на свете и наслаждаться мгновением, пусть маленькой, но победы.
Срань. Срань. Срань.
Знаю так не должны выражаться хорошие девочки, у которых есть огромная туча грамот с олимпиад по литературе, но других слов я не находила.
Только не в том случае, когда меня посадили за четвертую парту первого ряда. А Вознесенского прямо за мной.
Камчатка? Серьезно? Меня, отличницу ещё никогда не усаживали на такое позорное место.
Но не это было главной проблемой. А чертов взгляд Глеба, что явно узнал во мне вчерашнюю девушку из кафе и теперь буравил мой затылок.
Игорь Викторович начал урок с повторения пройденного материала и обещания устроить самостоятельную после, за что, конечно, ему большое спасибо. Однако я все равно никак не могла сосредоточиться на цифрах и формулах.
Слух то и дело улавливал копошение позади. Скрип стула, еле слышные вздохи, полные страдания, щелк шариковой ручки, шелест бумаги и нервирующий звук расписывания пасты.
– Эй, новенькая, – в какой-то момент все же докопался до меня Вознесенский, легко тряхнув за плечо. Место соприкосновения тут же обожгло словно огненной плетью, заставляя меня податься корпусом вперёд, лишь бы избавиться от рук Глеба.
Самостоятельная шла уже полным ходом, так что его голос неприятно резанул по ушам.
Тот же и самый и не тот одновременно. Повзрослевший, довольно низкий. Такой, что с лёгкостью мог бы заставить кого угодно делать то, что захочет его владелец.
Впрочем, обернулась я все же не сразу.
– Оглохла что ли?
И даже не со второго раза.
– У меня ручка закончилась, видишь? – Глеб вытянул вперёд предмет разговора, будто это могло для меня что-то значить.
– Вижу, – механически отозвалась, все таки мельком глянув через плечо.
Поворачиваться полностью, давая парню понять, что он полностью завладел моим вниманием, не хотела. Слишком много чести! Пусть меня и бросало в холод от столь неприятного открытия, как наше соседство, я не собиралась показывать этого ему. Только не ему.
– Ой, тьма, – вздохнул он довольно высокомерно, а мне подумалось, что, вероятно, сейчас он закатил глаза. – Ребят, нужна помощь зала, есть у кого запасная ручка?
У меня была. И я бы наверное без зазрения совести отдала, попроси он нормально. Но гнев, тот самый, который я думала уже давно растерял былую мощь, сейчас терзал мою душу похлеще всего человеколюбия.
– А что, Лаврова тебя продинамила? – мерзко усмехнулась Маша с первых рядов, отчего заразила смешками и остальных.
Дьявол! Да заткните ее уже кто-нибудь!
– Кто? – никак не мог понять всей ситуации Вознесенский, за полтора года не только успевший растерять мальчишечью стать, став более мужественным, но и, кажется, мозги.
Я, конечно, изменилась. Но не настолько же!
– Я вам не мешаю? – ожил Игорь Викторович, откладывая бумаги, которые он заполнял ранее, в сторону.
Ну, неужели, проснулся! Что за бардак в этой гимназии?!
– Нет, мы сами справимся, спасибо, – ровно отозвался Глеб. – У нас же самостоятельная.
Игорь Викторович закатил глаза и, махнув рукой, удалился из класса, потребовав обещание списывать не слишком одинаков.
Это и есть хвалебное лучшее образование в городе?
– Нет, ты точно мне кого-то напоминаешь. – внезапно Глеб подсел ко мне.
Одноклассники уже думать забыли о нас, увлекшись списыванием правильных ответов. И мне было бы неплохо углубиться в задания самостоятельной, но…
– Эй, невежливо игнорировать своего нового одноклассника, – тетрадка была нагло выдернута из-под моего локтя.
– Пошел прочь! – прошипела в ответ я, отнимая тетрадь обратно.
И застыла. Лицо Глеба были слишком близко. Настолько, что я с лёгкостью могла посчитать количество его длинных ресниц. И взгляд… Ясные глаза цвета неба, что снились мне тяжкими ночами. Сейчас в них не было ни намека на узнавания. Никакой ненависти и предвзятости. Чистый лист.
Я вздрогнула, когда над партой нависла тень, и подняла голову, прогоняя наваждение.
– Держи Глебушка, – Маша, собственной персоной, стояла с вытянутой рукой, в которой была нужная парню пишущая принадлежность.
– Отлично, – без должного энтузиазма Вознесенский принял шариковую ручку, что внешне выглядела довольно дорого. – Но я тут знакомлюсь вообще-то. Слиняй.
– Глеб, ты не узнал в нашей новенькой ту самую что ли? – ехидно возразила блондинка, картинно прикрыв рот изящной ладошкой.
Маша, в отличие от Глеба, внешне едва ли изменилась. Вся та же вылизанная по последнему писку моды кукла с большим количеством кубометров яда, льющимся изо рта. И пусть ее голос звучал сладко, в нем чувствовалось обещание мучительной смерти.
– Ту самую? – натурально удивился Вознесенский, вновь посмотрев на меня.
Сердце замерло, по лбу потекла капелька пота упав на тетрадь и оставив там кляксу.
Понятия не имею, что с памятью Глеба, но это нужно прекращать. Срочно.
– Кира Лаврова. Неприятно снова познакомиться, – выдавила с ненавистью, одарив его острым взглядом.
С лица Вознесенского сошла улыбка, а я, услышав спасительный звонок с урока, подхватила все свои вещи и тут же сорвалась с места.
С того самого момента я вновь обрела негласный статус изгоя. Иначе объяснить общий игнор меня одноклассниками я не могла. Не знаю, рассказал ли Глеб или Маша всему классу о случившемся или мне изначально не удалось им понравиться. В целом мне было не особо важно.
Потому что они оба вели себя как короли мира. Срывали уроки, могли позволить себе лишнего и молча наблюдали за унижением слабых. Маша так ещё и подбадривала хулиганов, все время крутясь возле Вознесенского.
Но был один человек, не поверивший в распускаемые обо мне слухи. Парень из 11б, Селиванов Рома. Мы познакомились с ним в первый же день, когда я села не на ту маршрутку после уроков. Он был единственным, кто подсказал мне оканчательный маршрут автобуса. Там и разговорились, между ходов выяснив, что с одной гимназии.
Он мне понравился. Не как парень, а как человек. И я впервые подумала: а почему бы и нет? Почему бы не попробовать подпустить к себе кого-то ближе, чем обычно. Ведь в новой школе мне точно будет непросто.
Глеб
– Сынок, ты ничего не забыл? – улыбнулась родительница, но в глазах гуляла тревога, что обосновалась там довольно крепко.
– Ма, – простонал на выдохе, поправляя лямку рюкзака, и вышел, не прощаясь.
Вообще странное это дело — амнезия. И страшное. Частично утраченные воспоминания возвращались постепенно, но порой в такие неподходящие моменты.
Я помнил всю свою жизнь до аварии, знал в лица своих родных, но с трудом мог воспроизвести в памяти какие-то четкие картинки прошлого, не связанного с семьей.
Прошел всего месяц. Чертов месяц, а мне казалось, будто целая жизнь. Причем не моя.
Девушка, что училась в одном со мной классе, к которой я совершенно ничего не чувствовал. Друзья, которые не казались мне достаточно близкими, чтобы знать, что я всей душой любил фастфуд. Ощущал себя героем некой постановки, в которой не было ничего настоящего. И никого.
Даже сейчас, выйдя за порог нашего семейного дома, стоя на пробирающем ветрогане в ожидании момента, когда вечно занятой отец прогреет свою тачку, чтобы отвезти меня в гимназию, чувствовал себя максимально нелепо.
Рука то и дело норовила залезть в карман, поискать отсутствующие ключи от байка, который уже целый месяц пылился в гараже. Разбитый, разумеется.
– Залезай, замерзнешь же, – отец казался мне столь далёким не только потому, что мы редко виделись из-за его работы. О нет, папочку, занимающегося инвестициями в спортивной сфере я бы спокойно выдержал. Но не в таких ситуациях, когда вместо того, чтобы по-человечески выйти из тачки и позвать сына в салон, он набрал меня по телефону.
Говорят, чем больше у человека денег и популярности, тем меньше он заботится о том, что чувствуют остальные. Может, оно так и было. Но я не ощущал себя ни богачем, даже при наличии довольно обеспеченной семьи; ни мега-звездой, хотя и был на слуху в пределах своей гимназии. А, может, и в других местах, кто знает, ведь я-то не помнил этого.
Жгучая пустота внутри высасывала из меня все соки. Но было кое-что, что изменило мое привычное безвкусное существование, наполненное фальшивыми улыбками и заверениями в том, что все со мной в порядке.
– Пап, тормози здесь, – хлопок по бардачку стал первым звуком, нарушившим тишину нашей безмолвной поездки.
– Зачем? Тут же осталось не…
– Мне надо, – перебил я отца. Да, возможно, излишне резко, но кажется родителям было тупо наплевать на мою бесцеремонность. Был ли я раньше таким? Вполне возможно, но абсолютно неважно.
Вернее, не так важно именно сейчас.
Стоило отцу встать на аварийку у обочины, я пулей выскочил в зимнюю стужу. Плевать было на расстегнутую куртку, на сухое "напиши, как закончишь", брошенное в спину и, конечно же, на то, что до "Инсайда" было топать ещё добрых полкилометра.
Я заметил ее издалека. Длинное старое пальто чёрное, как сама ночь, красная шапка с пушистым помпоном, потрёпанный рюкзачок и поступь победительницы.
Новенькая шла быстро, рассекая городскую слякоть, отчего в стороны разлетались брызги. Они не видела никого и ничего, стремясь к своей цели. А целью ее было, конечно же, не опоздание на биологию, что стояла у нас первым уроком.
– Лаврова! – бросил ей вдогонку, но она не услышала меня.
Или не захотела слышать. За последние дни я уже всецело был уверен в том, что некогда испортил ей жизнь. Только четкого ответа на вопрос "как" так и не получил. И отчего-то это нервировало больше, чем утаивания одноклассниками истинной правды.
Даже Машка, моя девушка, увиливала, ничего толком не объяснив.
– Да стой ты уже, – догнав в несколько шагов девчонку, дёрнул за рюкзак, но не рассчитал силу.
Проскользнув на тонкой подошве ботинок, новенькая с визгом завалилась назад, где, собственно, находился я. Дальше дело было за законом гравитации в сотрудничестве с гололедом, что непреклонно столкнули нас лбами. Вернее, меня лбом о затылок новенькой.
– Опять ты?! – отойдя от шока, девчонка обернулась и на ее лице не отразилось ни единой позитивной эмоции.
Как всегда: жгучая ненависть, приправленная отвращением.
– Снова, – хмыкнул, чувствуя внутри странный трепет, что появлялся в каждую нашу встречу с девчонкой.
– Я же сказала, мне не нужны твои извинения, – подскочив с меня, как ошпаренная, Кира отвела взгляд. Щеки ее раскраснелись то ли от мороза, то ли от внезапной близости со мной. Я предпочитал склоняться к последнему, ведь девчонок так легко смутить.
– Да я и не собирался извиняться, – закатил глаза и, вздохнув, поднялся на ноги.
Лаврова была ниже меня, и больше, чем на целую голову. Ее макушка только за счёт зимней шапки едва доходила мне до плеч.
– Тогда что тебе от меня нужно? – задала резонный вопрос новенькая, вперив в меня свой суровый взгляд.
Ну, не сбегает и на том спасибо.
Мне ведь только и нужно было, что поговорить с ней. Хотя бы для начала.
– Хочешь кофе? – предложил, вспоминая, где именно состоялась наша первая встреча. Для наглядности потер мокрыми от слякоти ладонями друг о друга. – Тут довольно холодно. Не трусь, я угощаю.
Девчонка молча посмотрела на меня, в кои-то веки перестав отводить взгляд. Прикусила нижнюю губу, словно невербально флиртуя, но по факту этот жест выражал ее замешательство. А я стоял и ждал. Ещё и мерз вдобавок ко всему, но старался не двигаться, боясь спугнуть малышку.
– Если я выпью с тобой кофе, ты оставишь меня в покое? – нерешительно вопросила она.
Казалось, это решение далось ей непросто. Что вызывало лишь больше вопросов.
Каким я был в прошлом мудаком, раз умудрился навредить этой девчонке с довольно симпатичным личиком?
Я виновато улыбнулся, но кивнул. Заранее зная, что лгу прямо ей в лицо.
Потому оставлять в покое новенькую было последним чего я собирался сделать.
Не нужно было ей попадаться мне на глаза в тот дивный денёк в кофейне. Не встреть я ее, в моей голове бы не вспыхнули искры воспоминаний. И если бы Лаврова не попала в один со мной класс, мне хватило бы сил и родительских денег, чтобы достать ее из-под земли.
Глеб
– Извините, не могли бы вы слегка отодвинуться? – в наш премилый диалог врезался голос третьего.
Вернее даже третьей. Великовозрастная женщина сурового вида нависла над застывшей в замешательстве одноклассницей. На голове косынка, в руках ведро, из которого торчала швабра. Только бы слепой не понял, что подоспела уборщица, решив плотно заняться разлитым на пол напитком.
– Слушай, давай договорим позже? – словно увидев спасение в пришедшей женщине, Кира подскочила с места. Вид ее выражал крайнюю степень облегчения. – Я правда не хочу опаздывать.
Она прятала вину на дне своих серых, словно холодные осенние туманы, глаз.
А чего я, собственно, ожидал? Узнать вот так, сходу, прямо в лоб главную слабость человека, которого ненавидишь… Наверное, девчонка просто не поверила или испугалась.
– Тебя подбро… – поднялся следом, чувствуя наступающую хандру.
– Ты же пешком пришел, – тут же вставила свои пять копеек "мисс находчивость".
– А, точно! И как я мог забыть, – хлопнул себя по лбу, усмехнувшись.
Тот смех отдавал больше горечью, ведь нужных ответов от девчонки я так и не получил. Но сдаваться? Нет уж, не сегодня.
– Тогда бежим вместе? – посмотрел на Киру с надежной, смакую в мыслях ранее сделанное предположение.
Я ведь действительно допускал мысль, что мог быть в нее влюблен. Симпатичная на лицо, оформленная там, где надо. И холодная ровно настолько, чтобы добиться завистливых взглядов вслед.
Лаврова, кажется, их даже не замечала. Возможно, искренне считала, что её не любят. Но кто же полюбит ту, что может одним взглядом сравнять тебя с грязью?
Пожалуй, никто, кроме того, кто и сам практикуется в этом умении с пеленок. Уж это о себе я помнил четко.
– Ладно, – Кира заморгала часто-часто, будто слова для нее были тяжким грузом. – Послушай. Ты не был от меня без ума. Никогда.
Она говорила, а я не мог отвести взгляда от ее подрагивающих губ. Искусанных, лишенных всех навороченных блесков и прочей девчачьей лабуды. Настоящих. Тех, что правдой режут слух.
А в голове набатом бьётся единственный вопрос: "А точно не заблуждается?"
– Напротив, – сжав тонкие пальчики в кулаки, набрала побольше воздуха в грудь. – Ты унизил меня перед всем лагерем, выставив посмешищем. Из-за тебя мне пришлось покинуть лагерь и даже записаться к психотерапевту. Ты сделал мне больно, понимаешь? Очень больно.
В наступившей паузе не слышны были звуки. Даже уборщица, мимо которой не прошел наш ушесогревательный разговор, притихла, в ожидании моей реакции.
А что я мог сказать в ответ? Если я действительно причинил боль этому хрупкому, но прекрасному созданию, то разве было бы достаточно простого "извини"? Всем известно: если бабочке отрезать крылья, она уже никогда не сможет летать.
То, что я некогда мог быть последним мерзавцем, способным на подлость, не стало для меня новостью. Это довольно логичный исход. И пусть мама после аварии так часто повторяла, что я сильно изменился, а одноклассники начали твердить, что во мне появилось то, чего не хватало ранее… Все это чушь по сравнению с болью, которую причинил прошлый я.
Пусть одной малозначимой девчонке. Пусть случайно, а может и специально. Тень вины за то, чего я не помнил, теперь всегда будет висеть надо мной.
– Именно поэтому я не хотела и не хочу продолжать наше общение, – подытожила свою исповедь Кира, хватая с соседнего стула школьную сумку. – Надеюсь, ты все понял. И да… Не подходи ко мне больше, если в тебе есть хоть капля сочувствия.
Она ушла, не прощаясь. Быстро, насколько это возможно, оставив после себя едва уловимый шлейф цветочного аромата. В помещении, насквозь провонявшем кофейными зёрнами, этот запах казался инородным. Впрочем, как и в моей жизни.
Тогда-то я и осознал, что не мог знать эту девчонку раньше. Хотя бы потому что никогда бы не посмел забыть ее.
– Глебушка, ты пришел! А я… – Маша, чьим псевдонимом в гейм-пространстве, где она постоянно вела стримы, было "мартовская кошка", абсолютно соответствовала своему прозвищу. Стоило мне только объявиться в дверях родной альма-матер, тут же выскочила навстречу, с кучей сплетен и ненужных новостей в арсенале.
– Уйди и без тебя тошно, – отмахнулся от нее, прибавив шаг.
Перемена не резиновая. Я и без того пропустил биологию с геометрией, потратив время на бездумную прогулку вдоль местного парка. В целом, настроения не было вообще идти в гимназию, но упрямство — штука неуступчивая.
Если Кира действительно думала, что отстану от нее после той пламенной речи, то она абсолютно не знает меня. Почти так же, как и я ее.
– За что ты так со мной, Глебуш…
– Маш, ты прикалываешься или реально не въезжаешь? Мы не пара, хватит таскаться за мной и устраивать эту показуху, – сорвался на блондинку, чьи светлые брови тут же сошлись у переносицы в жалостливом выражении.
Миронова раздражала до зубного скрежета. Ровно с того дня, как я пришел в себя в больничной койке, ее отштукатуренное лицо так и мелькало перед глазами, грозя свести с ума от бешенства. Я уже сотню раз, если не больше, говорил, что ничего не чувствую к ней. Что её внимание меня тяготит. Но куда уж там. Этой цепкой до всего блестящего девице было недостаточно моих слов, чтобы отступить.
Ещё это прозвище… Глебушка. Клянусь, каждый раз я ненароком начинаю вспоминать некогда популярный в интернете баян с "хлебушком".
– Что опять не так? Все же было хорошо, – привычно пропустила мои слова мимо ушей блондинка и надула губки.
Как будто это могло со мной сработать.
– Что не так? Серьезно? Ты соврала мне.
На ангельском лице не отразилось и капли понимания.
– "Кира была изгоем", кажется, так ты сказала? "Мерзкая неудачница, из-за которой все только страдали"?
– Ну да, – невозмутимо заявила одноклассница. – Ты говорил, что тебя тошнит от фоток, что она тебе шлёт. Что такого-то? Ну, был у нее переходный возраст, у всех он по-разному проходит. Наверняка, она сейчас в сети подрабатывает с помощью веб-каме…
Кира
Насколько я люблю биологию и геометрию поняла только с приходом Вознесенского в гимназию. Бесцеремонно заявившись после второго урока, он упал на свое законное место позади меня, словно царь на трон. И тогда-то я действительно почувствовала острый укол стыда.
Может, не стоило быть с ним настолько резкой? Все же парень после аварии, а тут ещё я со своими претензиями…
После нашего странного диалога в кофейне, мне было дико неловко находиться в одном с ним помещении. Что уж говорить о нахождении буквально в паре метров друг от друга?
Глеб никак не отреагировал на мои слова утром и ни единым словом или жестом не давал повода думать другим, что между нами что-то произошло. Впрочем, какая разница, если мы и до этого были в разладе?
Единственным отличием этого дня в "Инсайде" от всех других была ссора Глеба и Маши. Только глухой бы пропустил такое мимо ушей. Уж не знаю, что случилось между ними, но определенно они не подходили под понятие "сладкой" парочки.
Да и были ли они парой? Даже в лагере Глеб избегал Машу, предпочитая постоянно ошиваться где-то в сторонке, чем рядом с ней.
Но какое мне до этого дело?
С горем пополам я смогла досидеть до окончания всех занятий. То и дело казалось, что Вознесенский следит за каждым моим жестом и вздохом, а это уже больше походило на паранойю. С чего бы ему интересоваться мною после того, что я рассказала?
Вероятно, Маша и без того приукрасила ему рассказы о замухрышке в моем лице, когда поведала о днях, проведенных в лагере.
И не только ему, по всей видимости.
Наш класс лишь с виду казался обычным. Все, как везде: ребята разделились на небольшие стайки по интересам. Ботаники-аутсайдеры, в чье число теперь входила я. Выскочки, с завышенным "ЧСВ" — царство правления Вознесенского и Мироновой. Спортсмены, чьим номинальным лидером был Саша Потапов, редкостный задира, почему-то образно преклоняющий колени перед Глебом. Да и все, пожалуй.
В элитном классе самой популярной гимназии нашего города не было место среднячкам. Ты либо лучший, либо влиятельный. Остальные, видимо, являлись всего лишь мусором.
Но, разумеется, я так не считала. С обычными смертными хотя бы можно было бы подружиться, а с этими…
В сторону своих одноклассников я даже боялась дышать. Они и без того постоянно награждали меня любопытствующими взглядами, полными насмешек и презрения.
Как там сказал Игорь Викторович?
"Они не любят никого, кроме себя", – отчасти это соответствовало реальности.
В данное уравнение всегда гармонично вписывался лишь один знаменатель. Вознесенский.
Интересно, как другие реагируют на то, что он до сих пор отходит после аварии? Заботятся ли о нем друзья? Маша? Признаться, я даже ни разу не видела, чтобы она проявляла хоть какую-то долю внимания, кроме типичной девичьей прилипчивости. Так и хотелось обозвать ее горькой жвачкой. С перцем. Вроде и гадость, но выплевывать жалко.
Покинув стены гимназии, я тут же принялась гнать из головы лишние мысли. Нужно было думать об учебе, и уж точно не о мажорах и их странных предпочтениях. Как раз в этот момент я заметила спешащего в сторону остановки Рому. Он избегал меня с того дня, как мы разминулись в коридоре. Все-таки Глеб успел насолить не только мне.
– Привет, Ром! – поравнявшись с парнем, постаралась открыто улыбнуться.
Далось мне это не так просто. Привычка прятать улыбку до сих пор окончательно не ушла. Но Рома видеть я и правда была рада.
– Угу, – мазнув по мне мрачным взглядом, буркнул он, но не сбавил шаг. – Здравствуй. И я с тобой не разговариваю.
Вот это новость!
От удивления я даже приостановилась, не совсем понимая, причем здесь моя скромная персона. Чем-то обидела?
Тем, что разговаривала с Вознесенским что-ли?
– Разговариваешь, – снова догнав Селиванова, заявила твердо.
– Нет, – отрицательно качнул головой парень, теперь даже не смотря на меня.
– Вот сейчас, – настаивала я, мысленно отгоняя мысли на тему своей схожести с Мироновой.
Нет, я не прилипала! Просто не хочу терять единственного друга из-за каких-то глупостей.
Но когда я уже была готова потерять надежду и оставить Рому в покое, он остановился. Поднял голову к затянутому снежными тучами небу и звучно произнес на выдохе:
– Ладно, сдаюсь.
Я была готова прыгать от радости, попутно хлопая в ладоши! Но, разумеется, сдержалась. Мало ли, подумает, что я дурочка какая-то.
– Нам на одну остановку. Пойдем вместе?
– Хочешь выяснить все о моем вчерашнем срыве, чертовка? – и все же от Ромы не скрылась моя радость. И пусть он строил из себя ту ещё черную тучку, я прекрасно видела, что он рад моему первому шагу.
– Нет. Зачем мне это? – пожала плечами, ощущая скованность из-за зимнего пальто. Как же не люблю я быть одетой как капуста! – Хочу провести время в приятной компании. А ещё боюсь снова проспать свою остановку.
– И ни единого вопроса о Вознесенском? – кажется, Рома даже сам удивился своему вопросу.
– Да плевать мне на него. Пусть катится… лесом.
– Мое уважение, Лаврова.
Так мы и пришли к миру. Снова отсутствие лишних вопросов и ответом. Странно, и почему Роме совсем не интересно, что меня связывает с Вознесенским?
Саму-то меня, понятное дело, наше общее прошлое с Глебом довольно сильно заботило. И почему нельзя просто взять и обо всем забыть?
Впрочем, я довольно быстро забыла о Вознесенском и, в целом, странном утре, полностью увлёкшись беседой с другом. Уже же можно его таковым считать?
– А ты замечал, как она смешно косится в учебник, когда забывает, какая тема следующая? – мы сидели на остановке чуть поодаль друг от друга, и обсуждали нашу молодую учительницу по биологию. Я прятала ладони в рукавах, чтобы согреться, и улыбку — за шарфом, чтобы не показать, насколько рада вполне обычной беседе.
Надо будет рассказать всё-таки маме с бабушкой, что мне удалось завести друга!
Новый день начался с добрых ноток: аромата маминой фирменной запеканки и шумной заставки любимого бабушкой шоу о здоровье.
– Вы чего так рано встали? – прикрыв ладошкой рот, тихо зевнула, выглянув из комнаты в одной пижаме. Всегда любила ходить по дому в ней, благо отопление зимой работала на всю катушку.
– С добрым утром, спящая красавица, – улыбнулась мне мама, откладывая в сторону кухонное полотенце. – Беги умываться и садись завтракать.
Я скривилась, прекрасно зная, что мало походила на красавицу сразу после пробуждения. Гнездо на голове только чего стоило! Но ответив родительнице в той же манере, всё-таки пошла в ванную.
На часах было девять, когда мы собрались все вместе за столом, разделяя завтрак. Что в целом было странно.
Обычно мы так собирались, разве что по вечерам да и в праздничные дни. Ну, не совпадали у нас графики: мама чаще всего работала либо в ночь, либо уходила рано по утра. А ба… Она в целом любила собираться куда-то по делам в предрассветные часы. Вероятно, составить компанию другим старушкам в маршрутках, точно не знаю. И ведь от ответа вечно увиливала, загадочно улыбаясь и говоря "вырастешь — поймешь".
А я же вроде и выросла, но, видимо, недостаточно, чтобы понять.
– Ну, рассказывайте. Что стряслось? – в какой-то момент не выдержала я.
Бабушка в этот момент громко перемешивала ложечкой сахар в кружке утреннего чая, а ма то и дело мечтательно вздыхала, как-то невпопад предлагая мне добавки.
А я и первую-то порцию доесть не успела!
– С чего ты решила, что что-то случилось? – попыталась слезть с темы мама, но улыбки скрыть не смогла.
А у меня сердце в пятки ушло. Когда она так мила — жди беду. Но такую, от которой меня тщательно будут сторонить, боясь ранить нежные чувства. Из-за таких вот ситуаций я порой и чувствовала себя хрупким домашним цветком на подоконнике.
– Ба, хоть ты скажи, – со стоном обратилась я к старшей женщине в нашем роду.
– Я-то сказать могу, да не мне тебе ведать такие новости, – и направила обиженный взгляд в сторону моей сияющей притворной ласковостью родительницы.
– Не томите! Я ведь умру от любопытства!
– Рано тебе ещё, – тут же буркнула ба в своей манере.
– Только сначала скушай ещё кусочек, – молниеносно отреагировала мама.
– Ну хватит, правда. Я уже не ребенок. Если не расскажете, то у меня испортится аппетит.
Мама нахмурилась, сдвинув брови у переносицы. Из ее памяти еще не стёрлись времена, когда я отказывала есть, погрузившись в депрессию. Но если тогда мне действительно было плохо, то сейчас стало стыдно.
– Я пошутила. Прости, – поторопилась исправиться и принялась поглощать запеканку. Некогда любимая еда казалась резиновой на вкус.
– Твой отец объявился, – дождавшись, когда я съем всё до крошки, со вздохом огорошила мама.
– Что? – я подскочила с места, наконец поняв, почему меня так уговаривали для начала уничтожить завтрак. Такая новость точно способна испортить аппетит!
– Вернее, не он. А свекровь. Твоя вторая бабушка, – напускная радость мамы сползла, обнажая ее истинные чувства.
Горечь. Потерянность. Уныние.
– Уж точно не первая, – вторил ей озлобленный голос бабушки. Она ненавидела моего биологического отца, но оно и понятно. Оставить женщину с ребенком на руках, ничего не объяснив — это то еще свинство!
– Ба, ты у меня самая лучшая и самая любимая. Так что там со второй? – как бы мне не хотелось бередить старые раны, но от правды не сбежишь. И раз уж все в курсе, то я тоже, как полноценный член семьи, должна была знать.
– Что-что, померла она, – взорвалась-таки ба, не в силах держать в себе эмоции. – Да тебя в наследницы записала. Говорят, деньги тебе завещала. Да не хилые!
– Это правда?
Мама лишь печально кивнула.
– И? Почему вы не радуетесь? Ма теперь сможет уволиться с одной из работ, а тебе, бабушка, может будет не тратить свою пенсию…
Знаю, это могло бы прозвучать грубо по отношению к почившей душе. Но психотерапевт не зря учил меня видеть в каждой плохой ситуации только хорошее. К тому же, третьей унылой мордашки стены нашей хрущовки просто бы не вынесли. И без того рассыпались на глазах…
– Да на что мне ее ещё тратить-то, как не на своих кровиночек? – подскочив, вновь заворчала бабуля. Ну, вот, только же присела на свой табурет обратно.
– Кирочка, я не хочу брать их, – активизировала мама. – Это… не наши деньги. Твой отец… Мы с ним ведь и в браке были всего-ничего. Его родня тебя и признавать не собиралась. Понимаешь, это… Он просит встречи с тобой.
С каким же трудом дались ей эти пусть скомканные, но слова. Вероятно, на душу моей мамы активно терзали демоны, что годами мучили ее по ночам. Она боялась потерять меня. Страшилась лишиться нашего маленького уголка спокойствия, в котором мы так привыкли жить.
И я понимала ее. Мне тоже было страшно, как, вероятно, было боязно и бабушке. Но если мы все будем бояться, то кто примет на себя роль героя?
– И в чем проблема? – воинственно заявила я, собираясь взять ситуацию в свои девичьи руки. – Не думаете же, что из-за каких-то денег я вдруг пожелаю променять вас на какого-то чужого мне человека? Просто приду, распишусь где нужно и вернусь домой. Не успеете и моргнуть! Когда, кстати, он желает встретиться со мной?
"Сегодня", – было мне ответом.
Так, спустя час я уже тряслась в душном общественном транспорте, двигаясь по привычному маршруту. Оказывается, мой биологический отец все это время проживал в "Долине чудес", как раз в стороне "Инсайда". Я не знала, каким он являлся человеком, но точно была уверена в том, что этому мужчине не нужен был ребенок.
И, наверное, только поэтому бьющееся в бешеном ритме сердце вызывало раздражение.
И чего, спрашивается, волнуюсь? Он же даже никогда не интересовался тем, как мы живём!
До места, указанного в письме, что передала мне мама, добралась быстрее, чем обычно. Сказывалась разгруженность дорог в выходной день и, вероятно, моя сосредоточенность не на пути, а на собственных переживаниях.
Глеб
– Я никуда с тобой не пойду, Вознесенский! – прошипела девчонка, только раззадоривая мое и без того задето эго.
Как так вышло, что я вообще стою здесь и распинаюсь перед одноклассницей, словно действительно заделался в рыцари? Сложно найти краткий ответ на столь неоднозначный вопрос.
Для начала, я оказался здесь, возле древней остановки, которой уже лет сто никто из местных не пользовался, неслучайно. Сидел себе дома, закрывшись в комнате от душных поучений матери, что решила в кои-то веки заняться моим “воспитанием”, пожертвовав занятием по пилатесу. И это в одиннадцатом-то классе! Самый лучший момент поучать подростка с кучей планов в голове на дальнейшую жизнь без родительской опеки.
Только в дело вмешивалась одна существенная проблема: планов у меня не было от слова совсем. Я абсолютно не знал, чем займусь после школы. Пойти на вышку? Это же все равно, что со школы не уходить. Идти работать? Кем? Душа, конечно, лежала ввязаться в какую-нибудь кровогоняющую авантюру, но, уверен, отец быстро приструнит меня. У него же связи!
В какой-то момент своих тяжких размышлений я подошел к окну, чувствуя тесноту в груди. Хотелось наплевать на зиму, холод, царящий снаружи, и просто распахнуть настежь, а то и вовсе разбить стекла. Впустить освежающий морозный воздух и сделать наконец глубокий вдох. Насладиться хотя бы секундой покоя…
Тогда-то я и заметил знакомый силуэт за окном. Лаврова, как всегда, на всех парах неслась вдоль нашей улицы, словно за ней гналась стая собак.
Я даже нагнулся к окну, до конца не веря своим глазам, чтобы удостовериться, что за ней действительно никто не гонится, но… Что, блин, она вообще забыла в долине?!
Насколько мне было известно, дом Киры находился довольно далеко от гимназии, и добиралась она туда на общественном транспорте, а тут…
В любом случае я всегда, сколько себя помню, был человеком действия. Сначала делаю, а потом думаю. Так вышло и в этот раз. Сорвавшись с места, торопливым шагом выбежал из дома. Удивительно, что куртку не забыл прихватить. А затем оглянулся. Киры на нашей улице уже не было.
Тогда в мою голову за каким-то чертом стукнула идея сходить и проверить, нет ли девчонки на остановке. Ну, куда ей еще идти? К тому же, направления движения как раз совпадало.
Я едва ли представлял зачем это делаю, что скажу однокласснице или, более того, как она отреагирует на мое преследование. Однако, отчего-то наша встреча, раз уж судьба так решила, совершенно точно должна была состояться.
Она и состоялась. Лаврова действительно оказалась на остановке. Сидела, ссутулившись над каким-то конвертом в руках, и благополучно заливала тот слезами.
Тогда-то меня и повело. Во-первых, я уж точно не благородный спаситель девушек из трудных жизненных ситуаций. А во-вторых… Кто, мать его, умудрился довести ее до слез?
Наспех сочинив какую-то сумбурную историю нашей встречи, напрягся. Кулаки чесались врезать по лицу обидчика девчонки, пульс зашкаливал, отбивая набатом. Еще и Лаврова подливала масло в огонь, вовсю строя из себя непробиваемую колючку. А у самой руки ледяные и лицо красное, как спелый помидор. И отчего-то уверен был я, что причина была далеко не в смущении.
– Как будто меня интересует твое мнение, Лаврова, – буркнул, ведя вяло сопротивляющуюся девчонку за собой.
Для начала ее нужно отогреть, а после, надеюсь, получится разговорить и узнать причину раздирающей печали в ее глазах. Надрать задницу ублюдку, обидевшему Лаврову, кем бы он ни был — уже как постфактум.
На этот раз первопричиной ее бед был не я, что удивительным образом придавало мне уверенности в том, что делаю все правильно. Сейчас у меня хотя бы была возможность что-то предпринять, в отличие от прошлого раза.
Ну, не стал бы я колошматить себя за то, что сделал гадость в адрес девчонки и забыл об этом? Так хоть частично, но смогу обелить себя в ее глазах.
Однако, не только приступ вины мною руководствовал. Далеко не только он…
Я сам не понял, как мы оказались на пороге моего дома. Дав указ разуваться ошалевшей от моей бесцеремонности Кире, повел ее к себе в комнату. Было наплевать, попадется ли нам по пути мама или удивится ли Лаврова беспорядку в моей комнате. Какая к черту разница? Отступать на половине пути — все равно, что признавать неверность своих решений. Показывать, что ты в сомнениях, быть слабым. Подобного я позволять себе не собирался.
– Проходи, – пропустил Киру вперед, только сейчас осознав, что в доме было слишком тихо. Мама явно слышала, как хлопнула входная дверь. Но не вышла встретить? На нее это не похоже.
– Это уже слишком, – испуганным зайчонком посмотрела на меня Лаврова, словно только сейчас поняла, что угодила в ловушку.
А я почувствовал разливающееся внутри удовлетворение. Ведь действительно делала все, что я скажу, как послушная девочка, до этого момента. Даже слова не сказала, когда в дом заходили. Или я за своими мыслями их не услышал?
В любом случае испуг Лавровой не подходил к лицу. Не идёт ей бледность.
– Давай живее, – мягко подтолкнул ее в спину. – Очень не хочу затаскивать тебя силой, – я говорила эти слова с нарочитой усмешкой, чтобы дать ей понять, что не собираюсь причинять зла.
Да и что бы я вообще с ней сделал? Не извращенец же вроде, хоть и слегка поехавший.
– Ты чокнутый засранец, Глеб, – сероглазке оказалось достаточно всего пары секунд игры в гляделки, чтобы понять, что можно пускать в ход оскорбления.
Это она зря. Не люблю я такое сквернословие. Особенно срывающееся со столь привлекательных уст.
– Ты не представляешь насколько, Кира, – наклонившись, прошептал девчонке на ухо, стянув с ее головы шапку. – Чай черный или зеленый?
Мне нужен был повод спуститься вниз и выяснить, что задумала мама. Она не могла знать в лицо мою одноклассницу, чтобы начать тревожить ее родителей. Но вот отцу настучать вполне — и просить не надо. А мне лишние столпотворения и семейные разборки сейчас ни к чему. Так хоть схожу, скажу, чтобы не волновалась почем зря.