Найденные судьбы

Глава 1. Марина.

Говорят, беременность — не болезнь. Однако, не у всех получается зачать с первого раза, многие перед этим долго и упорно лечатся. А тем счастливицам, которым удалось забеременеть самостоятельно, не всегда удается нормально выносить ребёночка, и тогда будущую мамочку укладывают в роддом на сохранение.

На сохранении лежать скучно, то вставать с постели не велят, то капельницами да уколами мучают, то на процедуры какие-нибудь ходить заставляют. И хорошо, если в палате женщины подберутся нормальные, с кем поговорить можно, да душу отвести, а вот если такие, как мне попались в прошлый раз, так это ужас просто, поговорить не о чем, только и знают - курить бегать каждый час, да о мужиках трещать, у кого их больше было. Так с планшетом и провалялась все десять дней.

С такими невесёлыми мыслями я ехала на очередную госпитализацию в роддом. Опять у меня тонус. Врач сказала, что это от нервов. Конечно, как же тут не нервничать, когда мужа будто подменили. Как уж упрашивал меня Влад родить нам ребёночка, целый год только об этом и разговаривали.

— Какая семья без ребёнка, — увещевал меня муж, — смысл жизни теряется без детей.

Моя мать и свекровь, обе о внуках вслух мечтали каждую встречу.

Я и сдалась, сходила к врачу, перестала пить таблетки и уже в следующий цикл забеременела. Теперь мне вот-вот рожать, а мой благоверный влюбился.

Да, так и сказал.

— Люблю, — говорит, — другую, прямо не могу. Ухожу жить с ней в нашу новую квартиру, алименты платить тебе буду, а на большее не рассчитывай.

Только квартиру-то мы вместе покупали, переезд планировали сразу из роддома. Я там и детскую уже обустроила, всякого бельишка накупила, коляску, кроватку, пеленальный столик.

— Хорошо, что детская там уже готова, — говорит мой благоверный, — а то моей любимой тоже рожать скоро, покупать ничего не нужно будет.

— Это же я нашему ребенку покупала. И где мы жить будем? — попыталась возразить я. — Нашему ребенку жить где, Влад? Спать на чём? Растить я на него что буду?

— Ещё купишь, — ответил мне Влад, пакуя вещи, — это теперь не мои проблемы.

— Но это и моя квартира, — я не собиралась сдаваться так просто, — и вещи нашей с тобой дочке я покупала на свои декретные деньги. Влад, ты меня слышишь? Ты не имеешь права так со мной поступить!

— А ты докажи, — ухмыльнулся мой теперь уже бывший муж и вышел из квартиры.

У меня вдруг живот схватило, перепугавшись, что могут начаться роды, я вызвала скорую. И вот теперь меня везут на очередное сохранение. Наверное, до самых родов придется лежать. А вот потом что мне делать, я не знала. Договор найма квартиры, в которой мы жили с мужем, заканчивался через месяц, как раз перед моим сроком родов. Мы же планировали, что Влад из роддома заберёт меня с ребёнком в нашу новую квартиру. Там к тому времени, как раз ремонт закончится.

А теперь мне с дочкой идти некуда. Можно к маме, конечно, напроситься, но там отчим может встать в позу. Отношения у меня с отчимом, мягко говоря, были не очень. Я была уже взрослой, когда мать решила свою судьбу попытаться устроить. А полгода назад она прямо дала понять, что на пороге своего дома меня видеть не очень рада, разве что иногда, да и то, когда Славик, отчим, то есть, на работе будет.

— Девушка, а Вы какие фильмы любите?

(Фельдшер, симпатичный молодой мужчина, заметил, что я на грани срыва и попытался меня отвлечь таким стандартным способом: переключить внимание на что-то другое.)

— Что? — не поняла я, я настолько погрузилась в свои грустные мысли, что даже не сразу поняла, что к мне обращаются. Фельдшеру пришлось повторить свой вопрос ещё раз.

— Фильмы, говорю, Вы какие любите?

— Фильмы? — переспросила я, сейчас мне казалось, что я уже никакие фильмы не люблю. Какие могут быть фильмы, когда твоя жизнь рухнула в унитаз, а любимый муж на кнопочку слива нажал и глазом не моргнул.

Я посмотрела на молодого человека откровенно непонимающим взглядом.

— Какие фильмы?

Фельдшер смутился.

— Девушка, это он Вас после роддома в кино пригласить хочет, — раздался из кабины веселый голос водителя. — Вот и выясняет Ваши предпочтения. А то купит билеты на мелодраму, а Вы, может, боевики кровожадные любите или ужасы какие.

Машина остановилась на светофоре, и улыбающееся лицо водителя показалось в окошечке.

— Так какие фильмы Вы любите?

Я задумалась. За время своей не очень долгой супружеской жизни я и забыла, какие фильмы любила. Обычно Влад за нас двоих решал, что мы будем смотреть по телевизору вечером. Но у меня не всегда получалось посидеть спокойно перед голубым экранчиком. То Владу хотелось перекусить, то рубашка на завтра была не выглажена, то бельё надо было постирать. Да мало ли дел у хозяйки по дому.

Так и получалось, что Влад после работы садился на диван, а я кружилась по квартире, как заведённая. А в детстве меня к телевизору почти не подпускали, да и в подростковом возрасте тоже. Мать сама смотрела какие-то передачи и сериалы, а мне говорила:

— Нечего зрение портить, иди лучше полы помой или цветы полей, или белье погладь.

В общаге, когда я поступила в Университет, у нас в комнате телевизора не было, мы с подружкой изредка ходили к соседкам на посиделки. У тех был телевизор, но там мне тоже приходилось смотреть то, что смотрели соседки.

Глава 2. Марина.

Над мной стояла какая-то тётка в белой рубахе и длинной юбке в пол, голова её была подвязана платком, а на животе красовалось некое подобие передника.

Я сначала подумала, что вижу сон, и украдкой ущипнула себя. Видение не пропало.

Тогда я огляделась и пришла в ужас от увиденного: я лежала в каком-то чулане прямо на полу на сене, была одета также в рубаху и длинную юбку, а на ногах у меня были самые настоящие лапти. Но самое главное, мой живот был абсолютно плоским.

— А где мой ребёнок, — спросила я удивлённо, — я что, уже родила?

— Когда родила, — не поняла незнакомая тётка, — ты что вчера наливку из кладовки умыкнула? Ах, ты гадина такая! Свалилась на мою голову, такая же пьянь, как и твой папаша. Вставай, говорю, ишь, разлеглась, как барыня!

Тётка пнула меня в бок.

— Но я была беременная, — пролепетала я. — Это всё Влад подстроил, да? Это он Вас подговорил так разыграть меня? Да?

Мне вдруг показалось, что Влад мог заказать для меня весь этот спектакль. Но тогда куда делся наш ребёнок? Да, и денег у Влада столько не было. Значит, меня похитили, и вместе с ребенком сдадут на органы. Или только ребёнка сдадут, а меня, наверное, в рабство продали каким-то староверам. Я в новостях читала, что те ещё живут своими общинами в Сибири.

«Надо срочно бежать отсюда», — подумала я и вскочила на ноги.

Осталось только узнать, куда они дели ребёнка. Без дочки я никуда не побегу. А эта мерзкая тётка мне ни за что сама не признается. Надо подумать, как хитростью выманить из неё информацию.

«Думай, Марина, думай, вспоминай, что там тебе в университете на психологии рассказывали. Да, вот, не спать там надо было, а слушать, слушать внимательно, сейчас, глядишь, всё из этой бабы выудила».

Это я, конечно, прибеднялась. На психологии я не спала. Психология, вообще, была одним из моих любимых предметов. Просто паника захватила меня целиком. Вот и вылетели все умные мысли из головы, оставив только неумные. Эту человеческую особенность нам тоже объясняла препод. Говорила, что, пока себя в руки не возьмёшь, рационально оценить ситуацию не сможешь. Ещё и дыхательные практики показывала. Только дышать правильно у меня сейчас совсем не получалось. Сбивалось дыхание.

«Оно и понятно, — оправдывала я себя, — сначала муж бросил, теперь ребёнка украли. Как тут взять себя в руки, когда хочется выть от бессилия».

Но повыть у меня не получилось. Пока я себя жалела да пыталась правильно дышать, чтобы успокоиться, тётка снова пнула меня, теперь уже метлой и прикрикнула:

— Ну, чего встала, рот раззявила. Тесто само себя не замесит! Пошла, говорю тебе! У неё дел не меряно, а она тут застыла, как статуя!

Тут нервы у меня сдали, и я закричала:

— Куда Вы дели моего ребёнка!

— Марьянка, не дури, — прикрикнула на меня тётка, — совсем что ли с дуба рухнула? Нету у тебя никакого ребёнка, у тебя и мужика-то никогда не было! Или был?

Тут тётка хитро прищурила глаза, пнула меня ещё раз в бок и проговорила:

— А ну, Марьянка, признавайся, был у тебя мужик-то али нет? Может, я не знаю о тебе чего? Что не уследила за тобой тётка твоя, да? Может тебя и замуж никто не брал в вашем селе, потому что ты порченая?

Я смотрела на тётку во все глаза.

— Чего вылупилась? У, зенки твои бесстыжие, — закричала вдруг тётка, — наблудила значит, да плод вывела. А теперь сюда к папаше явилась, чтоб помог пристроиться? Вот я и вывела тебя на чистую воду!

— Чегой-то ты тут раскричалась спозаранку, Меланья? — в дверном проеме показалась высокая старуха со всклоченными волосами, вся скрюченная, одетая в серую рубаху, подпоясанную веревкой.

— Да, вот, матушка, внучка то твоя оказывается порченная? — тётка, названная Меланьей, с какой-то злой радостью посмотрела на старуху.

— С чегой-то ты взяла, — старуха внимательно посмотрела сначала на меня, а потом уже на Меланью.

— Так сама же она мне сейчас раскрылась? Проснулась и орёт, где мой ребёнок? А какой ребёнок, если она и брюхатой-то не была? Спросонья-то и выболтала всё!

— Чего она тебе выболтала, дура? — старуха вздохнула. — Мало ли чего девке там во сне пригрезилось?

— Чегой-то я дура-то? — не унималась Меланья.

— Да, тогой-то и дура, что у девки грамота от лекаря Трофима Петровича имеется, что с мужиком она не была ещё, — старуха собралась уже, было, выходить, да задержалась, -—ну, чего встали обе. Печь не топлена, хлебы не замешаны, горница не прибрана, а ещё белье стирать барское, да штопки там накопилось.

— Бабушка, — кинулась я к старухе, — бабушка, ну ты-то мне скажи, куда я попала? И где моя доченька?

Старуха в изумлении посмотрела на меня, а потом вдруг лицо её изменилось, как-то помолодело, морщины расправились, глаза стали пронзительными. И старуха произнесла не своим голосом:

— Ты же сама хотела в прошлом пожить, Марина. Говорила, что тут лучше! Теперь тебе надо пройти этот путь!

— Какой путь? — переспросила я и тут же получила от старухи увесистую затрещину.

— Какой ещё путь? Совсем ты мне голову задурила, Марьяна! Иди лучше печь растопи да тесто замеси. Сон-то и сойдет с тебя.

Глава 3. Марина.

— А как? – не придумав ничего более путного, спросила я.

— Марьянка, не дури, — брови Меланьи свелись к переносице.

— Я не Марьяна, — предприняла я ещё одну попытку прояснить ситуацию и быстро затараторила. — Я - Марина, и я не умею печь топить и хлеб месить, и штопать я тоже не умею. А Вас, женщина, вообще первый раз вижу. Я на скорой ехала в роддом. Меня муж беременную ради любовницы бросил. У меня живот заболел, вот я скорую и вызвала, а там мне укол вкололи. Я заснула, а проснулась у вас тут, и не беременная. Где я? И где моя дочка?

На последних словах я расплакалась.

— Какая дочка, когда ты не рожала ещё? Откудова ты узнала, что дочка у тебя? — спросила Меланья. — Все-то ты, Марьянка, брешешь. Куда ты ехать-то могла? Кака - така скорая? Уколы какие-то? Видать вчерась ты хорошо к настойке клюквенной приложилась.

— Да, не вру я! — воскликнула я. — Мне на УЗИ сказали, что девочка у меня будет. Я и имя придумала уже. Ксения. Так мою бабушку звали.

— Слышь, маманя, иди сюда! Послушай, чего Марьянка бает! Свого дитёнка в твою честь назвать хотела, — крикнула Меланья старухе, которая что-то перебирала в сенцах.

— Какого дитёнка, Меланья? Ты чего, белены объелась? — старуха повернула к нам голову и внимательно посмотрела на Меланью.

— Почему в честь этой женщины? — спросила я. — Я про свою бабушку Ксению говорила.

— Так вот она и есть - твоя бабушка Ксения, — рассмеялась Меланья, указывая на старуху, — родная мамаша твоего забулдыги-папаши.

— Никакой мой сын не забулдыга, — взвизгнула старуха и кинулась с метлой на женщину. — Нормальный он мужик. Вон ты при нём, как сыр в масле катаисси. Кто тебе сапожки красные купил и душегрею мехом подбитую? А? Ну, а если и позволяет себе когда выпить браги в харчевне, так это же с устатку. Служба ж у него не лёгкая. Ты поди походи за княжескими лошадками, чтобы они холёными да довольными были! А?

Не прекращая говорить, старуха охаживала Меланью древком, а та истошно вопила:

— Маманя, полегче, маманя! Ну, маманя, прости ты меня, дуру болтливую. Язык мой поганый сам не ведает, что мелет.

— А серёжки яхонтовые тебе кто подарил? Забулдыга? — не успокаивалась старуха.

Тут дверь в избу открылась, и в горницу вошёл крупный мужчина неопределенного возраста. Его смело можно было назвать стариком из-за глубоких морщин на лбу и густой бороды с проседью, но глаза, живые, яркие, и прямая осанка говорили о том, что он ещё не слишком стар.

Я юркнула за печку. Ещё не хватало с этим мужиком объясняться. Мне и родственниц так называемых по самое горло хватает.

— Чегой-то вы тут разорались, бабы? — тем временем спросил мужик. — Вас аж на скотном дворе слыхать.

— А ты чегой-то на скотный двор-то подалси, Василий Спетанович? — спросила старуха. – Али забыл там чего?

— Да проверить всё было надобно! Ведь сами чай на днях приедут. Грамоту Прошка привёз вчерась уже к ночи. Весь взопрел, пока до нас доскакал. Скакуна чуть не загнал. Я его выпороть хотел, да он божится, грит: «Князь де самолично ему сказать, чтобы скакал во весь опор, предупредить, что бы к празднику все готово было. Не один князь едет, гостей везет с собой тьму-тьмущую. Так что, вы тут управляйтесь с хлебами, да в дом идите, комнаты готовить надо, а то сенные девки да горничные не управятся одне. Да, и стирки там накопилось. И не орите тут у меня, как оголтелые.

Заканчивая свою речь, мужчина погрозил женщинам пальцем и вышел в сени, но вернулся тут же, видимо, забыл что-то.

— Ксенья Семёновна, а внучку-то твою уже привезли из Ухарей? — поинтересовался он.

— А как же, — старуха подбоченилась, — ещё на той неделе её Афанасий привёз. А чегой-то ты о ней вспомнил? Афанасий у самого князя выпросил, что бы она с нами оставалась, стряпухой её и назначили к нам в помощь, значица.

— Стряпух вас и двоих с Меланьей достаточно, а у меня горничных не хватает на Ивана Игнатьевича покои, — ответил мужик, — так что внучку твою я с собой забираю. Где она? Чегой-то я её с вами не вижу? Дрыхнет ещё, что ли?

Я, ни жива-ни мертва, стояла за печкой и решила пока не высовываться. Не известно зачем я этому мужику понадобилась. А бабка эта видно по всему к Марьяне своей расположена была, поэтому лучше пока здесь остаться, осмотреться. А уж потом я придумаю, как выпутаться из этой истории и дочку найти.

В щёлочку мне было видно, как мужик сделал шаг к печке. Но старуха, грозно расправив плечи и уперевшись одной рукой в бок, а другой об метлу, перегородила ему путь.

— Нет, Василий, я тебе внучку свою не отдам, — проговорила она, — ишь чего удумал? Девок у него для княжича мало! Да, у тебя там, почитай, дюжина будет у него в опочивальне. А наша Марьяна сюда самим князем приписана, у ней и грамота имеется. Афанасий выбил для неё письменное предписание. Там чёрным по белому написано, что крестьянская девка Марьяна из села Ухари, дочь главного княжего конюха Афанасия Степанова, шешнадцати годов от роду приписывается к стряпухам под начало главной княжей стряпухи усадьбы Веренеево Ксении Степановой. То бишь, под моё начало. Так что иди отседова подобру-поздорову, пока и тебе метлой не прилетело.

— Ох, и грозная ты нонче, Семёновна, ох и грозная, только тута я над вами всеми главный, и я сказал, что девку твою забираю! — топнул ногой Василий.

Глава 4. Марьяна.

— Красавица, просыпайся! — послышался чей-то голос.

Я с трудом приподняла веки. Перед глазами плыло. Дышать было тяжело. И состояние было какое-то непонятное.

— Вставай, анализы пора собирать! — проговорил всё тот же голос. — А то у тебя вчера только кровь взять смогли, и то на всё не хватило.

Какую кровь? Зачем у меня брать кровь? Я ничего не понимала. Наконец мне удалось приподнять голову. И я рассмотрела место, в котором находилась. Это была не моя каморка, а какая-то светлая большая горница. В этой горнице стояло несколько кроватей. На них лежали разные бабёнки и разглядывали меня. Были они все брюхатые. И, божечки, как развратно они были одеты! Рубахи еле до колен доходили, а у некоторых и того выше.

— Где я? — прошептала я.

— Как где? В роддоме! — надо мной склонилась тётка в странной белой одежде. Срам-то какой, она была в шароварах.

Я протёрла глаза, а тётка продолжала:

— Ты ж сама скорую вызвала, Самойлова! Аль не помнишь?

— Не помню, — кивнула я.

А что мне ещё оставалось делать, если я действительно не помню, что кого-то там вызывала. Да и не Самойлова я, а Степанова. Только тётка посмотрела на меня как-то странно, и я решила об этом ей не говорить.

— А меня ты тоже не помнишь? — спросила она.

— Не помню, — кивнула я.

Я в первый раз её вижу, откуда я её помнить должна.

— И что беречься я тебе говорила, а то родишь раньше времени, ты тоже не помнишь?

Рожу? Кто родит? Я? Я ж девка ещё, не целованная даже. Я брюхатой быть не могу. Я так и хотела сказать этой тётке, как вдруг почувствовала резкий толчок под дых и посмотрела на свой живот. Божечки, я вправду брюхатая! И одета я не лучше других бабёнок. Рубаха на мне с таким широченным вырезом, что грудь того и гляди выпадет.

— Не помню, — завопила я, — ничего не помню!

И схватилась за голову.

—Позовите врача! — завопила вместе со мной тётка. — Врача в шестую палату!

А сама села рядом со мной и принялась причитать.

— Ну, что ты, Мариночка? Что ты, моя хорошая? Успокойся! Всё хорошо. Полежишь у нас до родов, в себя придёшь. А там девочку свою родишь спокойно, да домой отправишься! И всё у тебя будет хорошо, Мариночка! Всё наладится!

Мариночка? Это она ко мне обращается? Но я – Марьяна, и ещё вчера я не была тяжёлой. А сегодня я сижу в этом странном месте, пузо у меня на нос лезет, и я чувствую, как ребёночек во мне шевелится. И тётка разговаривает со мной, как знакомая. Но я-то её не знаю. Чем это можно объяснить?

А тётка продолжала причитать:

— И чего ты из-за кобеля своего так разнервничалась? Никуда он не денется! И алименты будет платить, как миленький, и квартиру ты у него отсудишь. Не переживай.

Я смотрела на неё во все глаза. Из всей её речи я поняла только одно, что кобель – это явно не собака. Все остальные слова мне были не понятны, хотя говорила она тоже на русском языке.

— Ну, чего ты смотришь на меня так, будто не знаешь меня? — спросила она. — Это же я – теть Катя, подруга твоей мамы. Я ж тебя вот такусенькую нянчила, на ручках качала.

Она показала руками, какую меня она нянчила. Только я знаю, что она меня точно не нянчила. Меня нянчила мамкина сестра, тётка Ульяна. Тогда ещё мамка жива была. И мы жили в Ухарях. Это потом, когда мамка померла, папаня меня на тётку оставил, а сам в Веренеево подался. Там моя бабка, его мать, в стряпухах на княжьем подворье служила, вот она его в конюхи-то и пристроила, да свела с молочной сестрой князя Меланьей.

А намедни папаня за мной явился.

— Нечего, — говорит, — такой здоровой девке на шее у тётки сидеть. Пора свой кусок хлеба зарабатывать.

Будто я бездельница какая. Да я у тётки всё по хозяйству делала. И корова, и куры, и огород — всё на мне было. И за дитёнками приглядеть успевала.

Тётка так ему и сказала.

— Ты чего это, Афанасий, напраслину на дочу свою наговариваешь? Ни на какой моей шее Марьяна не сидит! Она – первая моя помощница! Не гляди, что молодая! Всё умеет! А какие караваи выпекает! Все деревенские в очередь стоят.

— Ах, первая твоя помощница, говоришь? — вдруг почему-то разозлился отец, — Караваями ейными приторговываешь? Совсем заездила девку! Собирайся, Марьяна, мы уезжаем! Погостила и будет!

— Я заездила! — завопила тётка. — Да, как у тебя язык то не отсохнет такие слова брехать, Афоня! Ты сколько лет сюда носа не казал? Девчонка ужо забыла, как ты выглядишь! А тут явился не запылился! Дочь ему подавай!

— Я отец! — папаня стукнул кулаком по столу. — Право имею! Собирайся, Марьяна! Ты теперь со мной жить будешь!

Как же я не хотела уезжать от моей тётеньки. Но папаня отодрал меня от неё, запихнул в повозку, и погнал лошадей, тётка еле успела мне мои нехитрые пожитки в руки сунуть.

А на княжьем подворье всё незнакомое, непривычное. Мачеха исподлобья смотрит, не довольная. Только бабка приветливо меня встретила.

— Здравствуй, Марьяша, здравствуй, внученька, — говорит.

Глава 5. Марьяна.

Частенько я мечтала о другой доле. Чтобы не надо было вставать до свету, чтобы хлебы сами пеклись, и коровы сами доились. А у девок воля была от родительского да барского гнёта.

Хотя, мне на судьбу грех было жаловаться. Пусть и росла я сироткой-приживалкой в тёткином доме, только там меня никто не забижал, да не притеснял. И наряды дядька мне с ярмарки возил как родной дочке, и даже красные сапожки у меня были припасены.

Пока родитель мой за мной не явился, у меня жизнь была привольная да счастливая. И на посиделки я бегала, и на Святцы собирались гадали, и так…

Нет, дружочка по сердцу у меня ещё не было, как у подруг моих. Вон Тоська за огороды к Васеньке своему каждую ночь бегала. Да и Глашка тоже хороша, Игнашке себя после посиделок провожать дозволяла. А я никого до себя не подпускала, но один парнишка на меня заглядывался. И я иногда на него посматривала исподтишка. Ладный такой, не из нашего села. И чего он на наших посиделках забыл? Каждый вечер приходит.

А теперь уж и не свижусь с ним более.

И так мне себя жалко стало, что я заплакала. А эта тётка, что тёть Катей назвалась, ещё громче закричала:

— Да, позовите уже кто-нибудь врача!

— Чего ты кричишь, Екатерина Дмитриевна? — спросил приятный женский голос.

Сквозь слёзы я рассмотрела в дверях горницы ещё одну бабу, тоже наряженную в рубаху и шаровары.

— Елена Васильевна, тут с Самойловой что-то неладное! — ответила тёть Катя и показала на меня. — Говорит, что не помнит ничего. И в истерику впала.

— Ну, уколи ей чего-нибудь успокоительного, да психиатра на завтра позови, — проговорила вошедшая, не глядя на меня. — Будто не знаешь, что делать в таких случаях?

— А анализы как же? — спросила моя якобы знакомая.

— Ничего с ней до завтра без анализов не случиться! — ответила вредная баба.

Я сразу по лицу поняла, что она противная. Такую морду скривила: на сраной козе не подъедешь. И тёть Катя её, вестимо, терпеть не может.

— Елена Васильевна, посмотрели бы Вы её, а? — попросила тёть Катя. — Тонус ведь у неё, а до родов ещё две недели.

— Ну и что? — лениво отозвалась Елена Васильевна уже собираясь выходить. — Ничего с твоей Самойловой не случится! Поспит до завтра, а там уже понедельник! Заведующая с ней разбираться будет!

— А вдруг она ночью в окно выйдет? — подала вдруг голос одна из молодух. — Я слышала о таких случаях! Вы уж будьте добры, примите меры! А то я в страховую позвоню!

— А ты, Краснова, слишком много сплетен слушаешь! — огрызнулась Елена Васильевна. — Лучше бы ты с таким же усердием режим соблюдала, да курить бросила!

Я не ослышалась? Эта молодуха курит табак, как мужик? Я ни разу не видела курящую бабу, и уставилась на Краснову, как на чудо.

В углу захихикали.

— Тебя, Демьянова, это тоже касается! — выкрикнула Елена Васильевна.

— А я что? Я ничего, Елена Васильевна, — послышался хриплый голос, — это я над фильмом смеюсь. «Янки в Африке» не смотрели? Старый такой фильм, тут момент такой ржачный!

— Тебе, Демьянова, всё бы поржать! — буркнула Елена Васильевна. — Тебя уже какой по счёту муж перед родами бросает?

— И чего? — откликнулась та, которую назвали Демьяновой. Она поднялась со своей кровати и встала рядом с вредной бабой. Была она не молода, её кудрявые волосы были какого-то морковного цвета. Я такого ещё ни у кого не видела. Наряжена она была в какие-то совсем коротенькие штанишки, они даже мягкое место не прикрывали, и в прозрачную рубашонку на тоненьких тесёмках. А живот у неё был даже поболе моего. Он торчал из-под этой рубашонки. И бабёнка его даже не пыталась прикрыть.

— Плакать мне теперь что ли по-Вашему? — злобно зыркнула глазами на Елену Васильевну Дементьева. — Бросил и бросил! Ещё не известно, кому больше пользы от этого!

— И какая тебе-то польза, — мерзко засмеялась противная тётка, — пятого спиногрыза нянькать? А через год за шестым придёшь?

В горнице стало тихо-тихо. Все с интересом следили за этой перепалкой. Я тоже, хотя и не понимала половину из того, о чём говорили эти бабёнки.

— А это уже не твоя забота, докторша! — презрительно прищурившись, ответила Дементьева. — Захочу и приду! А ты вот хоть одного роди, попробуй.

Елена Васильевна открыла рот, схватилась за грудь и выскочила из горницы.

— Зря ты так с ней, — покачала головой тёть Катя. — Несчастный она человек.

— А нечего было на аборты по юности бегать, — огрызнулась Дементьева, — тогда бы уж один раз точно счастливой была.

— Она и не бегала, — ответила тёть Катя, — выкинула на позднем сроке два раза, а потом больше забеременеть не смогла.

— Всё-равно это не даёт ей права так с нами разговаривать! — упёрлась молодуха. По выражению её лица было видно, что докторшу ей совсем не жаль.

Докторша. Это же доктор, только баба? Я и помыслить не могла, что такое может быть! Про мужиков-то я слыхала. Говорили, что в городах такие есть и даже простым людям к ним обратиться можно, они от хворей пилюли и порошки давали. А у нас в селе всех лечила знахарка баб Дуня травками и добрым словом. Ещё лекарь был, Трофим Петрович, но он только князя лечил да девок осматривал на предмет чистоты телесной перед поступлением на службу в княжий терем. Меня тоже осматривал. При воспоминании об этом бесстыдстве, я перестала плакать, и щёки мои заалели.

Глава 6. Марьяна.

— Нет, точно надо психиатра звать, — проговорила тёть Катя, качая головой и вышла из горницы.

А я вдруг почувствовала легкий пинок под дых, это шевелилось в моём брюхе чадо. Всё моё естество охватила какая-то необъяснимая нежность. Я непроизвольно погладила по животу и улыбнулась. Интересно, кто там? Девка аль парнишка? Вроде тёть Катя, сказала, что девка. Только откуда она это узнала? Брешет поди попусту.

— Ты, Марин, чего дуришь? — ко мне на койку присела Демьянова. — Истерики тут на пустом месте устраиваешь. Ты что, хочешь, чтобы они тебя в дурку запихнули, а ребёнка в детдом сдали?

Я из всего, что она сказала, я поняла только одно, что ребёнка у меня отберут. А ещё я поняла, что всё это не сон, а какая-то другая жизнь. Как там сказала та женщина: «Ты же сама хотела в будущем пожить, Марьяна. Говорила, что там лучше! Теперь тебе надо пройти этот путь!»

Значит, надо пройти.

— Почему отнимут ребёнка? — спросила я.

— Ну, как почему? Напишут, что ты невменяемая, и тебя лечить нужно. И всё! — сказала молодуха.

Остальные бабенки кивали, соглашаясь с ней.

— Что всё? — Божечки, помоги мне во всём разобраться. Почему я вдруг стану невменяемой, это вообще, как? Как блаженная? Зачем меня лечить? Я ведь не болею.

— Заберут тебя в психушку, будут колоть всякие уколы, и ты в овощ превратишься. И дочки своей тебе тогда, как своих ушей не видать, — продолжила объяснять Дементьева.

— А ты откудова знаешь, что у меня дочка? — выхватила я из её слов то, что мне было понятно.

— Так мы ж с тобой вместе месяца два назад лежали. В этой самой палате. Ты что меня не помнишь? — молодуха удивленно посмотрела на меня.

А я посмотрела на неё и решилась. Всё-равно уже хуже не будет. Так и так хотят блаженной объявить. А если Дементьева мне поможет, то я смогу здесь прижиться. В этом, как его там, будь оно не ладно, будущем.

— Я не могу помнить тебя, любезная, — начала своё признание я. — Потому как я не Марина Самойлова, я Марьяна Степанова. И я, кажется, из прошлого.

Дементьева молча разглядывала меня, как какую-то неведомую зверушку. А в горнице стало вдруг очень громко. Бабёнки повскакивали со своих кроватей, схватили табуретки со спинками и уселись полукругом около меня.

Первой заговорила та, что собиралась жаловаться, кажется, Краснова.

— Что прям из настоящего прошлого? — спросила она. — И как там? Как ты там жила? Царицей, небось была? Или княгиней? Как к нам попала?

— Ой, бабонька, насмешила! — улыбнулась я. — Обычной холопкой я была. Стряпухой при князевой кухне. Хлебы должна была выпекать да пироги с кулебяками. Ну и штопка да стирка на нас была. Уснула в своей каморке девкой непорочной, а проснулась тут у вас, брюхатой молодкой.

— Как интересно! Прямо как в сказках! — пропела одна из молодаек и захлопала в ладоши. — Значит, ты попаданка, а мы должны тебе помочь!

— А как же ты поняла, что попала в будущее? — спросила Дементьева. Видно было, что она мне не верила.

— Так вот та баба, что последняя вышла, когда я домой просилась, обернулась вдруг молодкой и сказала: «Ты же сама хотела в будущем пожить, Марьяна. Говорила, что там лучше! Теперь тебе надо пройти этот путь!» Вот я и поняла. Я ж мечтала посмотреть на то время, когда девок не будут к замужеству принуждать и не нужно будет вставать до свету, печь топить, хлебы месить, потом коров доить, да в реке бельё стирать.

— Складно ты рассказываешь, Марина, — перебила меня Дементьева, — как-то не верится. Может, ты действительно того? Умом тронулась?

— Да ты что, Оль, ты послушай, как она говорит, — накинулась на Краснова. — Разве психи могут так подражать старинной речи?

— Психи ещё и не так могут, Мил, — ответила Дементьева, продолжая меня разглядывать. Что она увидеть-то хочет?

— Да, не лгу я, вот те крест, — воскликнула я и перекрестилась, — истинно не лгу! Ну, хочешь, на Библии поклянусь? Есть тут у вас Библия?

Одна из молодок встала, подошла к своей тумбочке и вытащила какой-то небольшой предмет. Все остальные теперь смотрели на неё с нескрываемым удивлением.

— Мамка взять заставила, — проговорила она, так будто в чём-то провинилась. — Верующая она у меня, каждые выходные в церковь гоняет, то у неё исповедь, то – причастие. На вот, клянись, — протянула она мне небольших размеров странную книжицу.

— Это что? — спросила я.

— Как что? — удивилась молодка. — Библия.

Этот предмет на Библию, к которой я привыкла, был похож мало. Библия у нас в храме была большой. Украшена она была самоцветными каменьями. Золотистые буковки сплетались в красивые строчки. Она уже своим видом вызывала трепет в сердце. А эта книжица какая-то маленькая, неказистая. И никакого трепета она у меня не вызвала.

— Это точно Библия? — засомневалась я.

— Точно, точно! — кивнула молодайка. — Вот тут название большими буквами написано. Читай!

— Я не умею читать, — прошептала я, опустив голову.

В горнице стало вдруг как-то тихо. Я подняла голову и посмотрела на своих нечаянных товарок, они все теперь, а не только Дементьева, смотрели на меня, как на неведомую зверюшку. Я не выдержала их молчания и произнесла:

Глава 7. Марина.

— Ну, чего ты, Меланья, чего ты, — залебезил Василий, — я ж чего, всё для князя стараюсь да княжича. Вот приедет княжич, зайдёт в свои покои, посмотрит на девок да скажет: «Плохо ты, Василий, к моему приезду готовился, горничных то ко мне совсем не приставил. Кто заботиться обо мне будет?» И что я ему отвечу? Что?

— Василий, не бзди! — Меланья начала терять терпение. — У тебя девок в княжьем доме пруд пруди. Без Марьянки управишься. Да и не в княжичем вкусе она. Пигалица, ни кожи, ни рожи. А ты сам знаешь, княжич дородных да мясистых девок любит.

Неужели я и вправду пигалица!? Вроде я была вполне симпатичной женщиной. Я посмотрела на свои руки. Ё-моё! Пальцы тонкие, длинные, сами руки, как палки! И ростом я вроде стала пониже. А ноги? Я приподняла юбку. Моя стопа была среднего тридцать седьмого размера. А сейчас я смотрела на аккуратные маленькие ножки с очень худыми щиколотками. Бёдра у меня теперь тоже были не бёдра, а одно название. Вот бы в зеркало на себя посмотреть.

От мыслей о зеркале меня отвлек голос Василия.

— Ой, и то верно, — согласился он с Меланьей, — раз пигалица, то мне она не подойдёт, твоя правда. Я ж и не знал, что она у вас такая. Сам-то твой мужик вон какой видный, да и жёнка его первая была статная баба. В кого ж дочка то у них?

— Не знамо в кого уродилась, — отвечала Меланья, - иди уже. Ходишь тут, от делов отвлекаешь.

Я услышала стук закрываемой двери. Похоже мужик ушёл.

— Чегой-то Васька нашу Марьянку вздумал к княжичу приставить? А, мамань? — услышала я голос Меланьи. — Знает же, что девка самим князем к нам приписана. И про доброе расположение князя к Афанасию он тоже знает. А всё равно припёрся.

— Дык, мой сынок дважды ему дорожку перешёл, — проскрипела старуха, — вот и хотел на девке отыграться, гадёныш.

А вот об этом можно поподробнее. Не хотелось бы с этим Василием где-нибудь в тёмном переулке встретиться один на один, пока я тут.

— И в чём же, маманя, наш Афанасий Ваську обскакал, а? — в голосе Меланьи слышался неподдельный интерес.

— Ох, Меланья, тебе бы всё языком трепать, а делами кто заниматься будет? — пожурила сношку старуха.

Это я так поняла, что Меланья приходилась снохой этой, типа моей, то есть Марьяниной, бабке Ксении. А сын её, Афанасий, значит, был моим отцом, а мать моя, то есть Марьянина, умерла похоже, раз я у тётки жила до последнего времени...

Додумать эту мысль я не смогла. Меланья уговорила старуху рассказать о том, почему Васька так ненавидит моего папаню.

— Ладно, — послышался голос старухи, — расскажу ужо. И сразу за дело примемся. Так вот, Васька первым сватался к Марье, но она к Афоньке моему за оградку бегала, от него сватов ждала. И отец ейный Ваське отказал. Не стал девку неволить. Васька тогда очень разозлился, к князю на службу попросился, лишь бы на счастье молодых не смотреть каждый день.

Старуха замолчала.

— Ну, а во второй раз? — нетерпеливо спросила Меланья. — Второй раз какой?

— А то сама не знаешь, Меланья? — хихикнула старуха. — Васька ж к тебе клеился, а Афонька мой и тут его обскакал! Князеву молочную сестру из-под носа увёл, да ещё и главным конюхом сделался.

А папаша-то Марьянкин не промах, оказывается. Не успел жену похоронить, как другую нашёл. А дочь, что бы не заморачиваться, тётке сплавил. Бедная сиротка. Судя по тому, что я проснулась в чулане, в новой папашиной семье меня не очень жалуют. Жесть. Вот уж точно, попала так попала. Врагу не пожелаешь.

— Ладно, потрепались, и будет! — проговорила старуха и крикнула. — Маньянка, вылезай из-за печки!

Ну уж нет! Здесь пока посижу, подумаю, как быть.

Но, не тут-то было. Меня схватила Меланья и стала тянуть из угла, в который я забилась.

— А ну вылазий, говорю тебе, — ругалась мачеха. — Печь я уже за тебя затопила, но тесто изволь уж сама. У меня еще штопки гора, да в хоромы идти придется. Князь приезжает, сама слышала, надо будет проследить, чтобы девки не напутали ничего.

— Не умею я тесто месить, — заплакала я, — не умею.

— Как это не умеешь! — взвилась Меланья. — А кто всю неделю нам вкуснейшие хлебы выпекал, коли не ты? Мы уж и порешили, что теперь только ты этим заниматься будешь! А, теперь не умею?!

— Марьяна, не дури, — крутилась рядом с нами старуха, — а то Васька тебя живо к княжичу в покои определит.

— Да, я лучше в покоях убираться буду, — выкрикнула я, — убираться я умею, а хлебы выпекать нет!

— Вот девка – дура! Ты даже не ведаешь, от чего Меланьюшка тебя спасла, — запричитала старуха, — да, не уборкой ты там заниматься будешь, совсем не уборкой. Знаешь, сколько девок хороших княжич попортил? Мы уж со счета сбились! Да ладно бы только сам портил да взамуж девку пристроил! Так он своим дружкам попользоваться дает, а некоторых потом с собой в город забирает, и уж там-то неведомо нам, что с ними делается. И куды только князь смотрит?

Я от таких новостей онемела, переводила взгляд с одной женщины на другую и понять не могла, в какой дикий век были на Руси такие нравы. На ум ничего путного не приходило. Но старуха, похоже не врёт.

— Да куды он смотреть-то должен? — ответила старухе Меланья. – Сама знаешь, единый сынок Ванька у князя. Вот и балует он его, как может, — и добавила уже для меня. — Выходи, Марьяна, вместе тесто месить будем, раз память у тебя отшибло. Может, наливка вчерашняя на тебя так подействовала? Али головой где приложилась? Чудная ты сегодня какая-то. Если к вечеру не оклемаешься, к знахарке пойдём.

Глава 8. Марина.

Неожиданно мне вдруг понравилось выпекать хлеб. И ничего сложного в этом не было.

Опара для теста уже была готова. Оставалось только добавить муки и сунуть в печь.

— Ты её сама с вечера наводила, я откудова знаю, чего ты там намешала, — сообщила мне Меланья на мой вопрос, как её готовить. — Мы с маманей опару не так ставим.

— Ну, расскажи, как вы с бабушкой ставите, — попросила я, не забывая при этом подсыпать в кадку с опарой муку и перемешивать теплую пузырчатую массу. Пузырьки лопались с негромким хлюпаньем, это успокаивало мои взвинченные до предела нервы, прямо как пут-пит. У нас такую игрушку на работу одна из коллег притащила, и мы все её щёлкали после летучек у любимого начальника.

— Ты ж сказала, что у нас хлеб не вкусный получается, — прищурилась Меланья, — зачем тебе наш рецепт? Тем более, что твои хлеба куда как лучше наших выходят.

— Ну, а мой рецепт тогда расскажи, — Меланья смотрела на меня как-то странно, блин, похоже она не понимает меня, — ну способ мой! Как я опару готовлю?

Неужели сложно просто ответить на вопрос, а не издеваться над бедной девушкой. Я с тоской огляделась вокруг. Как я тут жить буду? Сегодняшний день так, всё в новинку, а потом. Надо будет делать что-то, Меланьей притворяться, а я ничего не знаю и не умею. И кому ж большое спасибо сказать за моё перемещение сюда? От накатившей злости я стала яростнее мять тесто.

— Ты это чего? Чего тесто дубасишь, словно глину замешиваешь? — одёрнула меня Меланья, — с ним так нельзя, оно ласку любит.

Она отодвинула меня в сторону и стала медленно выкладывать тесто из квашни на стол, посыпанный мукой. Ещё немного помяв его кулаками, Меланья принялась делить всю массу на ровные части. Из них мы вместе сформировали что-то типа булок.

— А твой способ я не знаю! — проговорила Меланья. — Не рассказывала ты его нам, говорила, что мать его тебе завещала.

— Да, — отозвалась из своего угла бабка, она сидела там и что-то шила, — мать-то твоя Марья знатной стряпухой была. Мамаша её — ещё та выдумщица, каких только яств не напридумывала. И дочерей всему обучила. Тётка-то твоя, подикась, тоже тебе много чего порассказала интересного?

Я оглянулась на бабулю, та ловко управлялась с иголкой, пришивая заплатку к чьим-то порткам. Перед ней лежала нехилая кучка белья, которое, по-видимому, тоже требовало починки.

— Чего молчишь? — спросила бабуля, — порассказала, да? Вот князь приедет, ты тогда и сготовишь для его гостей что-нибудь эдакое.

Вот это я попала, блин. Я, конечно, готовить умею, и даже не плохо. Но это же наши современные блюда. Здесь, наверное, и продуктов-то наших привычных нет. Что же делать? Что же делать?

Тут меня осенила одна потрясающая мысль. Тётка! Вот кто мне нужен! Она, конечно, сразу догадается, что я – не Марьяна, но помочь должна ради сохранности тельца любимой племяшки.

В том, что тётка Марьяну любила, я почему-то не сомневалась, как не сомневалась и в том, что рано или поздно смогу вернуться в своё родное тело, которое, по-видимому, заняла теперь Марьяна. То-то она удивилась, небось. Обнаружив себя взрослой беременной женщиной.

— Ну, чего ты замерла? — вытащил меня из раздумий голос бабули, — хлебы в печке. Иди руки помой, да присаживайся рядом. Дырки сами себя не зашьют.

Хорошо сказать, иди, помой руки. Только не понятно, где это сделать. Я неуверенно вышла из горницы. В сенцах стояло ведро с мутноватой водой, а на стене над ним висел кувшин с носиком, как у чайника. Я его наклонила немного, и из носика полилась вода.

— Ты воду-то зазря не лей, — прозвучал над ухом сварливый голос Меланьи, я и не услышала, как она подошла ко мне, — ополоснула руки, и отходи.

— А вытирать чем? — спросила я, про мыло решила не спрашивать, в поле зрения оно не наблюдалось, а значит, его не изобрели ещё. Меланья и так после слов про рецепт смотрит на меня подозрительно.

— Дык, вон тряпица-то, — мачеха показала на какую-то не первой свежести тряпку, мотавшуюся на гвоздике.

Я осторожно взяла её в руки, тряпка оказалась чистой, пахнувшей какими-то травами, просто вид уже имела совсем затасканный.

— Да, не эту, дурёха, этой папаша твой после конюшни руки вытирает, — Меланья забрала у меня тряпицу, вернула её на место, сняла с другого гвоздя длинный лоскут с красивой вышивкой и подала его мне со словами. — Странная ты всё-таки сегодня, Марьяна. Не пойму я, что с тобой сделалось! А мне ведь за тебя перед Афанасием ответ держать, что я ему скажу?

Я опустила голову. Ну, что я могла ей ответить? Я уже всё про себя им с бабулькой рассказала. А они не поверили. Да я бы тоже сама себе не поверила. Можно сказаться больной на голову, но не известно, как тут психов лечат. А то прибьют по-тихому, да прикопают, от греха подальше. Меланья вроде что-то про жениха говорила, с которому папаша Марьянин договорился дочку в жёны отдать. А тут стыд-то какой, у дочки кукушка поехала. Нет, ненормальной притворяться – не вариант.

— А может, ты меня назад к тётке отправишь? — спросила я первое, что пришло на ум. — Погостить недолго.

А что, неплохое решение проблемы. Пока это папаша приедет оттуда, где он сейчас находится, пока до тётки доберётся, чтобы меня назад забрать. Я за это время уже что-нибудь да придумаю. Или тётка посоветует, как быть.

Глава 9. Марина.

Хотя, почему это я не знаю, куда бежать. Откуда там папаня Марьяну, то бишь меня, привёз? Из Ухарей, вроде бы? Значит, тётка моя там осталась. Вот туда я и пойду. А дорогу по указателям найду или по карте. Есть же у них здесь какие-нибудь карты. Должны быть, иначе как они на местности ориентируются. Не по памяти же?

— Ты чего натворила? — вывел меня из раздумий окрик мачехи.

— Ничего я не творила, — ответила я, но увидев плод своего шитья, поняла, что по головке меня сейчас не погладят. Зашивая дырку под мышкой, я умудрилась зашить и рукав с горловиной.

— Маменька, эта поганка любимую княжью рубашку испортила! — запричитала Меланья. — Как я её теперь Ивану отдам?

— А нечего было девке эту рубашку вообще давать, — спокойно проговорила старуха, — дала бы ей другую чью, а княжьи сама штопай.

— Да, кабы я знала, что она такое учудит! — не успокаивалась Меланья. — Давеча она ж всё ладно зашивала и хлеба выпекала, а сегодня как подменили девку!

В точку, подменили! Я уже хотела было поддакнуть и уже открыла рот, но старуха меня опередила.

— Ты чего несёшь, Меланья? — прошипела она. — Закрой рот, пока беду на нас не навлекла. Или ты хочешь, чтобы нас в ведовстве обвинили?

Меланья вылупилась на старуху и ненадолго заткнулась. А я раздумала пока говорить, послушаю, что там с этим ведовством не так. Не зря же старуха переполошилась.

— А почему именно нас в ведовстве обвинить могут, маманя? — прошептала Меланья с испугом. — Мы ж ничего не делали.

— Вот именно, не делали, — проговорила бабка, — но завистников у нас много! Услышат твои слова про Марьяну и князю донесут! Думаешь, он посмотрит, что ты сестра его молочная при таковых-то обвинениях? Мигом на костёр оправит всех троих, даже разбираться не будет.

— Но я ему всё объяснить смогу, — проговорила Меланья неуверенно, — он послушает меня.

— Как же, послушает! — покачала головой старуха. — А то ты не помнишь, что тут было после гибели княгинюшки!

Да, дела! Я поёжилась от услышанного. И как тут быть. Признаться, что я подменыш? Или молчать в тряпочку и попытаться сбежать? Выбор не большой. И при любом раскладе перспективы у меня сомнительные. Я же не Марьяна, а значит, могу себя выдать в любой момент. Как же быть? Как же быть?

Наверное, нужно сначала узнать, что с княгиней случилось. Марьяна ведь этого по идее знать не должна, она же только недавно в Веренеево приехала. Или должна? Нет, она молода слишком. А Меланья говорила, что сына князь один воспитывал, значит, княгиня погибла, когда тот ребенком был. И Марьяна тогда ребёнком была, а она, кажется, моложе княжича, значит, эта информация должна была мимо неё пройти.

— А что с княгиней случилось, бабушка? — спросила я, теребя в руках своё рукоделие.

— Ох, Марьянушка, об этом тебе лучше не знать, — ответила старушка и погладила меня по голове, — давай лучше твою оплошность исправим.

Она взяла князеву рубашку и со вздохом принялась аккуратно распарывать швы. Ну, что могу сказать, шила я на совесть. По краю воротника красовались дырки, небольшие, но невооружённым глазом заметные. И по линии оката рукава тоже.

— Да, такое не скроешь, — проговорила Меланья.

— Даже после стирки дырки останутся, — согласилась с ней старуха.

— А, может, орнамент какой вышить можно? — несмело предложила я.

Обе женщины повернули головы в мою сторону. В глазах читалось непонимание и даже какой-то страх. Видно, я что-то не то ляпнула. Но что? Что их так испугало. Ведь вышивка на одежде есть, да ещё какая причудливая.

— Какой-такой орнамент, Марьянушка? — спросила бабка. — О чём ты баешь?

— Узор, бабушка, узор какой-нибудь, — дошло до меня, слово орнамент для них непонятное. Вот же ё-прст, и сколько ещё таких словечек я произнесу до того, как меня на костёр отправят? Наверное, лучше сбежать отсюда подальше. А можно прикинуться немой. Говорила, говорила, а потом головой ударилась и онемела? У кого бы совета спросить?

— Ах ты про узор говоришь, милая? — переспросила бабка и радостно добавила. — Точно, Меланья, узор вот тут пустить можно!

— Узор? — Меланья с сомнением посмотрела на рубашку. — Князь сразу заметит. Рубашка-то любимая! Её ему сама княгиня шила - расшивала.

И тут я вспомнила, что как-то мне в ВК попадался видосик как раз про такие дырки. Выскочил, как реклама, а я заинтересовалась и посмотрела, тем более, что он был короткий.

— Дайте как мне рубашку сюда, — попросила я. — Я попробую дырки убрать.

— Ещё чего, — прижала её к груди Меланья, — совсем испортить всё хочешь?

— Дай, Меланья, дай, — заступилась за меня старуха, — может и получится чего путного у девчонки?

— Да, чего у неё получится-то, маманя? — проворчала Меланья, но рубашку отдала.

А я немного намочила место с дырками водой, натянула ткань и стала ногтем осторожно проглаживать по следам иглы. Сначала дырки исчезать не хотели, тогда я смочила ткань побольше и стала тереть активнее.

— Пропадают дырки-то, Меланья! Пропадают! — восхитилась старуха.

Глава 10. Марьяна.

— Ой, а мы к Вам с Самойловой собирались! — пропела Краснова и потащила меня к дверям.

— Зачем? — удивлённо посмотрела на нас тётя Катя.

— Как зачем? — не менее удивленно спросила Краснова. — Анализы сдавать! Вы ведь сами сказали, что их нужно сдать сегодня, иначе Мария Ивановна ругаться будет.

— Но, Марина отказалась, истерику устроила, и Елена Васильевна сказала успокоительное ей дать, — проговорила тётя Катя.

— Ой, ну Екатерина Дмитриевна, ну что Вы первый день в роддоме работаете, — отмахнулась от неё Мила, — ну поистерила немного беременяшка, что с того? Первый раз что ли? И что? Каждый раз успокоительное колоть? Тем более, что Самойлова уже успокоилась сама и больше не истерит.

Тётя Катя пожала плечами, внимательно глядя мне в глаза. Я тоже смело посмотрела на неё.

— И где ты сейчас находишься, Марина? — спросила она.

Ох, вспомнить бы, как же бабёнки это место называли.

— В роддоме, — неуверенно произнесла я.

Екатерина Дмитриевна удовлетворённо кивнула.

— А как ты сюда попала, помнишь? — задала она ещё один вопрос.

Как же хорошо, что Краснова об этом мне сказала, теперь. Главное, ничего не напутать.

— Скорую вызвала я, — ответила уже смелее, — живот у меня давеча болел.

Тёть Катя хмыкнула, но ответом осталась довольной.

— Ну, — с вызовом произнесла Краснова, — что я говорила? Маринка в себя пришла и анализы сдавать готова. Что там нужно? Кровь? Мочу?

— А тебе зачем? — вдруг насторожилась Екатерина Дмитриевна.

— С Самойловой схожу, прослежу, чтобы вы её успокоительными не напичкали! — вздёрнув подбородок, произнесла Краснова. — А то знаю я вас! Вы же за деньги на всё готовы! Нормальных женщин в психушку пихаете, а детей на органы или американцам продаёте!

— Да, я! Да, никогда! — начала оправдываться тётя Катя. Её лицо пошло красными пятнами. А ещё у тёти Кати, наверное, закружилась голова, потому что она прислонилась к косяку. — Я за тридцать лет работы никогда… И Мариночка мне как дочь, вместе с моей Аллочкой росла!

Тут тётенька подняла глаза и посмотрела Красновой в глаза. Уж не знаю, что она там увидела, только она выпрямилась и произнесла:

— Ох, Краснова! И где ты только этой дичи набралась? Женщин в психушку, а детей на органы. Это ж надо такое придумать!

— Так журналисты об этом чуть ли не каждый день пишут, Екатерина Дмитриевна, — с невинной улыбкой произнесла Мила.

— Руки бы пообрубать этим поганцам, — произнесла тётя Катя.

Жестокое наказание. У нас руки только ворам отрубить могли. Интересно, кто такие журналисты, если они совершают столь ужасные злодеяния? Надобно не забыть спросить об этом у молодух.

— Ну, на всякий роток не накинешь платок, — упрямо сказала Краснова, — да и нет дыма без огня!

— Выдумывают они всё, — так же упрямо ответила её Екатерина Дмитриевна, — выдумывают! У нас в роддоме точно такого нет! Да и в других, больше чем уверена, тоже продажей детей не промышляют. Это же подсудное дело! Кому охота так подставляться?

— Ну, нет, так нет! — произнесла Краснова, подталкивая меня к двери, — а я всё-таки с Самойловой схожу, подстрахую её так сказать!

— Делай, что хочешь! — устало ответила тётя Катя. — Только про торговлю младенцами больше нигде не трепись, пожалуйста. Не баламуть будущих мамочек.

— Уговорили, — улыбнулась Краснова, — так что там Самойловой сдавать нужно?

— Сначала мочу пусть сдаст, а потом в процедурку приходите, — сказала тётя Катя Миле, будто меня тут рядом и не было. Хотя меня-то тут как бы и нет. Я же не Самойлова. Но придётся ею быть.

Мы вышли из нашей светёлки.

И тут я увидела такое, что невольно остановилась с открытым ртом и стала озираться по сторонам! Божечки! Я попала в дом разврата! Моему взору предстала ужаснейшая картина. Огромное помещение, мне даже сравнить его не с чем. Край стен стоят лавки, а на лавках в разных позах сидят молодайки в таких же открытых одеяниях, что и у меня. Ляжки голые, сиськи так и гляди из одежи выпрыгнут. Хотя эти тряпочки, что на них одеты, одёжей назвать, язык не поворачивается.

Господи, прости мя грешную, пошли сил вытерпеть подобное непотребство!

Краснова провела меня по этому помещению. Никто на нас внимания не обращал. Кто-то разговаривал, кто-то сидел с книгой. Некоторые молодайки прогуливались туда-сюда, будто чего-то ждали.

Мила подвела меня к какой-то двери, и мы оказались в совершенно белом помещении. Край одной стены его висели тазики с какими-то трубочками, торчащими прямо из этой стены. А с другой располагались клетушки, как загоны у лошадей. Тут же стоял небольшой столик с баночками.

Мила взяла одну баночку и подала мне.

— Сейчас вот тут моешься, потом вытираешься и писаешь в баночку, только не всё, а только среднюю порцию, а то анализ может быть плохим. Поняла?

Я отрицательно покачала. Как моешься? Тут же бани нет, печки, чтобы воду погреть нет, и колодца, чтобы эту воду натаскать тоже нет! И зачем писать в баночку? Что они с моим ссаньём делать-то будут? Что такое анализ совсем не понятно? И почему так важно, чтобы он был хорошим? Столько вопросов, и ни на один у меня пока нет ответа.

Глава 11. Марьяна.

— Снимай шорты, — сказала мне Мила, — снимай, не стесняйся.

Я с удивлением посмотрела на неё. Что такое шорты? Тут Мила, видимо, потеряла терпение и дернула с меня портки. Но я снова их натянула.

— Давай, быстрее, снимай! Надо ведь ещё в баночку пописать, нам же ещё в процедурку переться. А то Катерина заподозрит не ладное и сама сюда припрется, — воскликнула она.

— Шорты – это срамные портки? — уточнила я.

— Господи, ты что не понимаешь, что я тебе говорю? — поморщилась Мила, как от зубной боли.

— Не всё, — ответила я, — основное понимаю. Но некоторые слова такие чудные, я таких и не слыхивала никогда. Процедурка, анализы. Я не ведаю, что это такое.

— О-о-о, — простонала Мила, — чувствую, нам с тобой будет не легко.

Я неуверенно кивнула головой и начала стягивать шорты. Тут мой взгляд зацепил какое-то движение. Прямо напротив меня в окне стояли две молодки, и одна из них с интересом пялилась на меня.

— Мила, — закричала я и снова натянула на себя портки, — там за нами какие-то бабёнки подглядывают.

— Где? — с удивлением спросила она, обернулась и вдруг как рассмеётся. — Ха-ха-ха, ой, не могу! — сквозь смех приговаривала она, — вот расскажу девчонкам вечером, будет над чем поржать.

Я понимала, что смеялась она надо мной. А что я такого сказала? Бабёнки же никуда не исчезли. Только та, что стояла спиной, повернулась теперь лицом и смеялась прямо, как Мила.

Я присмотрелась, бабенка из окна была с Милой на одно лицо, и одежда такая же. Тогда я вылезла из корытца и подошла к окну, вторая бабёнка там за окном тоже приблизилась. Я протянула руку к стеклу, она тоже протянула. Мила засмеялась ещё пуще.

А я погладила стекло. Божечки! Это же я. Ну, то есть не я, а та Марина Степанова, которая теперь я. А передо мной зеркало. Я его с окном перепутала. Я с интересом посмотрела на своё отражение.

Марина, то есть я, была высокой, ладной. Светлые волосы до плеч подворачивались к лицу. Голубые глаза были обрамлены темными ресницами. Тело сбитое, беременность его сильно не портила, растяжек, как у моей тетки ни на брюхе, ни на ляжках я не увидела. Ну и зад мой меня тоже порадовал. Хороший зад, широкий. У баб с таким задом, по словам моей тётки, роды всегда легко проходят. Я ещё раз окинула себя взглядом и осталась довольна своим отражением. Пока я себя разглядывала, Мила продолжала надо мной смеяться, она даже икать начала.

— Ну, хватит надо мной потешаться, — повернулась я к ней, — я никогда таких больших зеркал не видела. У тётки было зеркальце маленькое, меньше ладошки, дорогое очень. Ей дядька с ярмарки на привёз в подарок. Она мне иногда давала в него посмотреть. А такого большого зеркала, наверное, и у самого князя не имеется.

Мила слушала меня внимательно, но продолжала подхихикивать.

— Говори, что мне делать надо, — попросила тогда я, — а то и правда нас хватятся и меня в эту, как её дурку, отправят. Только мне туда нельзя, как я там на будущее посмотрю?

Продолжая подхихикивать, Мила ещё раз подробно с объясненьями рассказала и даже показала, что мне нужно было сделать. Вопросы, один за другим, всплывали в моей голове, но я решила приберечь их на потом. Нам ведь ещё надо идти в какую-то процедурку. Поэтому я всё делала молча.

— Там у тебя будут брать кровь, — сказала мне Мила, забирая наполненную мной баночку. Интересно, зачем им моя моча? Пить что ли они её будут или для примочек использовать? Тётка как-то сказывала, что при ожогах и ранениях хорошо помогает. На столике, стояло ещё несколько таких же баночек. Точно для раненых собирают, видать.

— Ты слушаешь меня? — прозвучал над ухом голос Красновой.

— Нет, — смутилась я, молодка так старалась, объясняла мне, что делать, а я всё прослушала. — Повтори, а!

Мила покачала головой, но повторила. Из всего, что она сказала я поняла лишь одно: мне нужно было в этой процедурке сесть на стул и протянуть медсестре (это тётя Катя) руку. И эта медсестра мне иголку в неё воткнёт и в специальную баночку крови наберёт на анализы. Ага, на анализы, как же? Видать, зелья варить вместе с этой бабой доктором. Тут мне на ум пришло ещё одно слово «докторица», а что: доктор-мужик, докторица-баба. Потом надо спросить. Не забыть.

Хотя Мила и так обещалась, что, когда мы вернёмся в палату (это светёлка наша), они с девочками (это она так молодок называла) всё мне объяснят.

Светелка, которая зовётся процедуркой, была просторной, край белых стен стояли лавки, а около большого окна – высокий стул с подлокотниками. Тётя Катя жестом показала, что мне нужно сесть именно туда.

— Ну, что, Мариночка? Пришла в себя? — спросила она участливо. — Больше истерить не будешь?

Я отрицательно помотала головой и с надеждой посмотрела на Краснову, стоявшую рядом.

— Успокоилась она, успокоилась, — буркнула моя товарка, — берите уже у неё кровь быстрее. Да мы на завтрак пойдём. Уже живот от голода сводит.

— А ты, Краснова, меня не подгоняй, — возмутилась тётя Катя, — я тебя сюда не звала.

— А я сама пришла, — огрызнулась Мила, — а то знаю я вас. Только отвлекись, как успокоительное ей вколите и к психиатру.

Глава 12. Марьяна.

— Марин, ты чего это удумала, Марин? — услышала я как в тумане тёти Катин голос. Она трепала меня по щекам.

— Что тут у вас происходит? — послышался чужой, но вроде бы знакомый голос. Точно, это же та противная докторша, которая в дом блаженных меня отправить грозилась.

— Да, вот Степанова. Никогда в жизни сознания не теряла, а тут крови вдруг испугалась, — проговорила тётя Катя, сунув мне под нос какую-то резко пахнущую ветошь.

У меня защипало в носу, из глаз потекли слёзы, я закашлялась и возмущённо произнесла:

— И совсем я не испугалась крови!

— Голодные мы просто, — подала голос Краснова, — завтрак уже разнесли, а мы всё тут торчим.

— Тебя-то тут, как раз никто и не держит, — докторша повернулась к Миле, —иди завтракай. А мы тут сами как-нибудь разберемся.

— Ага, разберётесь вы! — ответила та. — Одни такие уже доразберались, и роженица у них в окно вышла.

— Опять ты со своим окном, Краснова, — поморщилась докторша, — самой не надоело?

— А что, Елена Васильевна, правда глаза колет? — этой Милке, как я посмотрю, палец в рот не клади. Эвон как она лихо докторшу отбрила. Не смотри, что молодая. — И над Степановой я вам издеваться не дам! — не сдавалась молодка.

Докторша устало махнула рукой и пошла к выходу.

— Делайте что хотите, — проговорила она уже у самых дверей, — только смотрите не родите мне тут раньше времени.

— Есть, не рожать раньше времени, товарищ дежурный врач, — Милка смешно выпрямилась, задрав нос, и сделала какой-то странный жест рукой: согнула её в локте и дотронулась ладонью до лба.

— Клоунесса! — улыбнулась тётя Катя. Пока Милка переговаривалась с докторшей, она удалила иглу из моей руки и сделала мне повязку. — Идите уже завтракать.

Потом посмотрела на меня внимательно и добавила:

— А к тебе, Марин, я ещё подойду позднее.

Я кивнула, а что мне ещё оставалось делать. Она же, вроде бы, подружка моей, то есть Марининой, матушки и знает меня, то есть Марину, с пелёнок, нянчила её. Понятно, теперь она волнуется за меня. Надо будет её как-то успокоить. Только как? Она же не дура, видит, что со мной что-то не так.

Краснова ухватила меня под локоток и потащила в нашу светёлку.

— Вот прицепилась, — бубнила она, — подойдет она к тебе позднее! Наверняка, поговорить с тобой захочет и сразу поймёт, что с тобой не всё в порядке. Ещё подумает, что у тебя раздвоение личности. Тогда точно в дурку упекут.

— Но со мной всё в порядке, — попыталась возразить я.

— С тобой-то да, — согласилась Милка, — но ты не Марина. А она настоящую Марину с детства знает.

— Но ей можно рассказать, что я из прошлого, — предложила я.

— Ага, — кивнула головой Краснова, — и отправиться прямиком в дурдом.

— Почему?

— Да, потому что она тебе не поверит, глупая, — Краснова посмотрела мне в глаза, — мы то все с трудом верим. А врачи точно не поверят, решат, что Марина просто умом тронулась.

— И что же мне делать? — мне стало страшно, хотелось убежать куда-нибудь и спрятаться. Чтобы никто меня не нашёл. Был бы здесь неподалёку лес, я бы вырыла себе там в чаще землянку, родила (я уже свыклась с мыслью, что у меня появится ребенок) и жила бы себе спокойно. Рыбу бы в реке ловила, коренья и ягоды собирала. Не пропала бы. Там, в лесу, хоть всё понятно. А тут страшно. Не так я хотела на будущее посмотреть.

— Не ссы, прорвёмся, — с улыбкой произнесла Краснова и пихнула меня локтем в бок. Это она так меня подбодрила что ли? Смотрит по-доброму. Да, видно помочь хочет.

— Ты же придумаешь что-нибудь, чтобы меня в ваш этот дурдом не упекли? — с надеждой спросила я.

— Конечно, вот только позавтракаем, и сразу придумаю, — подмигнула мне Милка и втолкнула в нашу светёлку. — Ты, кстати, запоминай, что тут как? — добавила она. — Мы с тобой всё время ходить не сможем.

— А мы уже вас заждались, — подскочили к нам другие молодайки. — Ну как? Как всё прошло.

— Ой, девочки! — заверещала Милка. — Что было! Что было!

— Ну, не томи, Мил, рассказывай уже, — попросила одна из бабёнок, имени которой я не запомнила.

— Ага, рассказывай, — возмутилась Краснова, — сами поели, а мы с Маринкой голодные, как волки. Того и гляди в обморок шандарахнемся! Вот поем, тогда расскажу.

Милка потащила меня к столу.

— Доставай свою чашку, — сказала она мне.

— Откуда? — спросила я.

Краснова вздохнула и потащила меня от стола к кровати. Рядом с ней стоял какой-то баул, из него доносилась приятная музыка.

— О, — проговорила Мила, — тебе кто-то названивает! Возьми трубку!

— Трубку? — ошеломлённо спросила я. — Но я не курю табак.

Глава 13. Марина.

Вечером в наше окно постучали.

—Марьянка пойдём на вечорки? — ослышался молодой девчачий голосок. — Чего ты там со старухами всё сидишь? Пойдём! А то, досидишься! Замуж никто не возьмёт!

— Явились не запылились, — проворчала беззлобно Менанья.

Но тут послышалось противное хихиканье, и кто-то громким шёпотом пробасил:

— Так её и так никто не возьмёт! Ни кожи, ни рожи!

— Тише ты, Марфутка, услышат же, — шёпотом ответил первый голос и снова громко, — Марьянка, ну пойдём! Нам для ручейка как раз одного человека не хватает. А ты всё дома торчишь!

— Работы ещё не все доделаны, — уже не так добродушно крикнула в форточку Меланья. — А они уже на вечорки намылись. И куда только мамки ваши смотрят. Бездельниц ростют. Вот вас-то замуж и не возьмёт никто.

Ну, надо же. Она похоже за меня обиделась. Вернее, за Марьяну, а не за меня. Но всё равно приятно.

— И Марьянку с вами не пущу! Нече! Испортите мне ещё девку! — добавила Меланья и грозно посмотрела на меня.

А я что, я ничего, я уставилась в своё шитьё и затихорилась. Не очень-то мне и хотелось на эти их вечорки переться. Это ж ведь гулянья какие-то молодежные, пляски-песни всякие под гормошку, как в фильмах про старину, которые любила смотреть моя мать. А я ни петь, ни плясать по-ихнему не умею. Они сразу и поймут, что со мной что-то не так. Уж лучше я дома отсижусь.

— Ну, тёть Мелань! — девчачий голос сначала погрустнел, но потом в нём послышался вызов. — Ну, ты чего? Отпусти Марьянку! А то мы про тебя всем расскажем, какая ты злая мачеха!

— А ну кыш отседова, — по-настоящему разозлилась Меланья. — Сказала не пущу, значит, не пущу.

Я облегченно выдохнула.

— Да ладно тебе Меланья, отпусти девчонку, вишь как тяжко вздыхает, — неправильно поняв мою реакцию, заступилась за меня бабушка. — Пусть пойдёт развеется. Когда ещё гулять, как не в молодости?

Она подошла ко мне и погладила меня по голове. И эта скупая ласка вдруг вызвала в моей душе бурю эмоций. Так же гладила меня и моя бабуля. У меня засвербело в носу. А старуха продолжила:

— Сама знаешь, уже скоро сговорят её. А замужняя жизни не знай, как повернется. Не всем везет так, как тебе.

— Да ладно, мне то что, — махнула рукой Меланья. — Пускай идёт. Она сегодня, хоть и чудная, но поработала хорошо.

Я, и правда, старалась: перешила кучу белья аккуратными стежками, потом стирать помогала, ещё в горнице убралась, посуду перемыла, воды натаскала под пристальным взглядом Меланьи. Тащила два ведра в руках. Меланья мне коромысла в руки совала, но я побоялась расплескать всю воду с ними, поэтому решила схитрить, сказала, что в руках удобнее. Хотя другие женщины шли с коромыслами и ничего не расплёскивали.

Хорошо хоть, тело мне досталось выносливое. Я несколько раз к колодцу сходила и не выдохлась. Про дочку я больше не заговаривала. Понятно, что женщины ничего о ней не знали.

В воде я посмотрела на свое отражение. А Марьяна-то — девица симпатичная, даже, я бы сказала, красивая. Волосы русые в толстенную косу заплетены, глаза голубые немного раскосые, с пушистыми длинными ресницами, нос прямой, четко очерченные скулы. Даже россыпь мелких веснушек на носу не портила это лицо. Фигуркой девушку тоже бог не обидел. Худосочная, но ладная. И грудь на месте, размера эдак второго-третьего. Попа упругая, талия тонкая, ножки стройные.

Хотя, как я поняла, здесь ценились совсем другие девки – кровь с молоком, чтобы голени были как тумбы, и попа на отлет. Такие якобы плодовитыми были. А с пигалицы ждать сильного приплода нечего, или сама в родах помрет с ребёнком или вообще зачать не сможет. По этому поводу в течение дня ни раз, и ни два сокрушалась старуха, поглядывая в мою сторону. Видать батька за Марьяну хорошее приданное пообещал, раз кто-то на неё позарился.

Ну, да ладно, с женишком мы потом разбираться будем, сейчас важно на костёр не попасть. А лучше вообще удрать отсюда подальше. Только куда удерёшь? Когда я на колодец с Меланьей за водой ходила да на реку белье полоскать, осматривала окрестности внимательно. Беспросвет. Усадьба была окружена высоким забором.

В центре усадьбы стоял терем. Там, как я поняла, проживал сам князь с семейством. Вокруг скучились разные клетушки и постройки. Скотный двор был на краю селения. Ещё имелась конюшня и многочисленные производственные постройки: кузня, гончарная мастерская, мельница и другие, которые рассмотреть мне не удалось. К реке имелся спуск внутри поселения. Из усадьбы можно было выйти только через ворота, которые вечером закрывались.

Интересно, а в обычных деревнях тоже так, или там попроще? Хотя, одни ворота, значит одна дорога. Выберусь на неё, там сориентируюсь на местности. Только надо всё-таки подумать куда податься: в город какой-нибудь или в Марьянину родную деревню к тётке. И к побегу подготовиться не мешает. Еды запасти, одежи какой-нибудь тёплой.

Ну, и вообще, сейчас к концу дня я уже более или менее понимала, что мне надо сначала изучить окружающую меня действительность, а уже потом куда-то бежать.

Главное успеть до свадьбы, от мужа убежать будет сложнее. Знать бы ещё, когда это счастливое событие произойдет. Дату уже назначили, или всё ещё только на этапе сватовства.

Глава 14. Марина.

А я и впрямь старалась. Смотрела на Меланью и пыталась запомнить всё, что она делала. Повторяла за ней все движения. К вечеру мачеха немного успокоилась и перестала бросать в мою сторону косые взгляды. Видимо психологический приём «притворись подобным» сработал.

Есть такой приём, нам его на практике психологиня объясняла – хочешь расположить к себе человека, повторяй за ним все его движения, мимику, и человек почувствует к тебе необъяснимую симпатию. Дома я так поступала со сложными клиентами на работе. Я работала в агентстве по найму персонала. К нам приходили разные люди с не всегда выполнимыми запросами. Но меня руководство очень ценило за умение найти общий язык со всеми и добиться результата в самых критичных случаях.

Сейчас, когда я успокоилась, то решила и здесь применить свои умения себе во благо. И вот этот вызов меня на вечорки сейчас мне совсем ни в одно место не упирался. Я не знала, как Марьяна относится к такому времяпровождению, любит она гулянья или, напротив, предпочитает посидеть дома. Опять же местная молодежь. Насколько с ней знакома Марьяна, насколько они её хорошо знают?

Я решила не рисковать.

— Можно я сегодня дома останусь? — проговорила я. — Лучше дайте мне ещё шитья какого, или другое задание. Не совсем я ещё в себя пришла.

И я многозначительно посмотрела на Меланью. Та, кажется, поняла, что я намекаю на свое странное поведение утром, потому что, услышав девичий шёпот под окном, подошла к форточке и крикнула:

— Сказала же не пущу! Чего вы тут отираетесь! Иди Глашка! Ступай по добру-по здорову! У нас ещё не все дела окончены. Марьянка, если освободится быстро, сама добежит.

— Да ладно тебе, теть Меланья, — послышался голос постарше – отпусти девчонку. А то совсем заездила сиротку.

— И ты иди куда шла Дуня! Не твоего ума дела, как я со своей падчерицей обращаюсь. За своей следи лучше, а то в подле принесет, будешь потом перед Селантием ответ держать, — крикнула Меланья и плотно прикрыла оконце.

— Душно, Меланьюшка, — проскрипела старуха Ксения, — зачем ты так плотно оконце-то прикрыла?

— Да, вот Марьянку хочу спросить, чего с ней не так, — ответила мачеха, — но так, чтобы чужие уши не услышали.

— А что не так-то с девчонкой? — старуха сделал удивленные глаза. — Ну, подурила немного сегодня! С кем не бывает со сна, да с наливки. Завтра проснётся, и всё как обычно будет.

— Что-то не уверена я, — покачала головой Меланья. — Ты видела, как она нож держала? Как хлебы месила, как шила? Марьяна разве так всё это делала?

Меланья подошла к старухе.

— А утром что она баяла помнишь? Про ребёнка, про то что нас не знает? А? Помнишь?

Я стояла тихонечко. Ну а что я могла сказать? Права она была, во всем права.

— Чую, худо нам будет, — заплакала вдруг Меланья. — Не к добру всё это.

— Вот поэтому, — вдруг строго проговорила старуха, — замолчи сейчас же! Успокойся, тебе волноваться нельзя, забыла? Лучше подумай, как этого худа избежать.

Мачехе сейчас волноваться нельзя? Сейчас нельзя, а в другое время можно что ли? Блин она похоже беременная.

— Что тут можно придумать, если девчонку как подменили? Она же и говорит, и ведёт себя не как Марьянка. И словечки её эти непонятные! Кто-то ещё может обратить на это внимание, — воскликнула женщина.

— Тише Меланья, тише. Не буди лихо, пока оно тихо, — увещевала её старуха. — Марьянка приехала недавно, ни с кем особо зазнокомиться не успела. Никто её толком не знает. Кто может обратить внимание?

— Значит, ты думаешь тоже, что и я, — спросила Меланья, глядя в глаза старухи.

И я поняла, что они про меня обе всё знают, но весь день молчали и надеялись на чудо

— Ничего я не думаю, внучка это моя Марьянка и точка, — ответила ей старуха, — и тебе думать не советую. Лучше научи девку всему, что нужно. Она тоже всё поняла, старается! Али не видишь? Авось пронесет нас с Божей помощью.

Дела, блин. Но уже хорошо, что у меня есть молчаливая поддержка со стороны старухи, а Меланья будет молчать, так как за шкурку свою боится. А раз они будут молчать, то и я буду молчать. Как говориться, больше молчишь, умнее выглядишь.

Укладываясь спать после трудного дня в своём чулане, я вдруг поймала себя на мысли, что за весь день ни разу не прикоснулась к своему животу. А ведь последнее время я его постоянно поглаживала, с дочкой разговаривала. Эх, знать бы, что с ней всё в порядке. В носу засвербило, на глаза навернулись слёзы, и я начала медленно дышать: глубокий вдох, медленный выдох на счет пять. Такое дыхание всегда помогало мне успокоится.

Лежать на тюфяке, набитом соломой, без подушки и одеялки было неудобно. Я даже думала, что не смогу уснуть, но сон быстро меня накрыл, и мне приснилась я, то есть Марьяна.

Глава 15. Марина.

Марьяна подошла к полке с квашней и стала замешивать тесто. Ё-мое, она похоже учит меня. Что она туда суропит? Марьяна медленно брала всякие толчёные травы, показывала их мне и вмешивала тесто. Само тесто она тоже вымешивала медленно, показывая, как она сжимает кулаки, как двигает руками. Такой вот ликбез по выпечке.

Все свои действия Марьяна проговаривала. Все предложения начинались у неё со слов с «Божьей помощью».

— С Божьей помощью, сейчас поставим опару, — говорила она, и замешивала закваску для теста.

— С Божьей помощью, заштопаем эту дырочку, — в руках у Марьяны появлялась иголка и драные носки.

— С Божьей помощью, застираем рубаху, — Марьяна трёт бельё песком, стучит по нему колотушкой (я её уже сегодня видела, даже пробовала её использовать в деле), а потом усиленно полощет в реке.

Показала она мне и как нож в руке держать, и как разные швы накладывать, и как штопать дырки, а напоследок молитвы свои любимые прочитала. Одну даже несколько раз повторила:

— Богородица, дева радуйся! Благодатная Мария, господь с тобой! Благословенна ты в жёнах, благословен плод чрева твоего, яко спаса родила еси душ наших. Аминь.*

Я старательно повторяла за ней слово в слово, но не уверена, что вспомню их, когда проснусь.

В самом конце нашего одностороннего общения мелькнула картинка: Марьяна на лугу с какими-то девчонками. Те хохочут, песни поют, с парнями бегают, а она сидит себе скромненько на бревнышке. И парнишка напротив сидит, да поглядывает на неё с интересом. Марьяна тоже нет-нет, да на него глаза скосит быстро, щёчки румянцем зарделись, а губы чуть улыбаются. Видно, нравится ей внимание этого парня. Интересно, кто он. Девчонки к ней подбежали:

— Марьяш, пойдем в ручеёк поиграем!

А она упирается:

— Не хочется, Глаш! Я лучше посижу, Тось, — а сама на паренька косится.

Девчонки-то — не дурочки, увидели и закричали:

— Илюшка, хватай Марьяшку да айда в ручеёк играть!

И картинка рассеялась. Ну, по крайней мере, я теперь знаю, как зовут Марьяниних подружек и кем было занято её сердечко.

Во время сна я пыталась задать Марьяне вопрос, куда она сама делась, но не получилось. Сон был, как просмотр телевизионной программы: ты видишь и слышишь, но ни в чём не участвуешь.

Ну, хотя бы так. Но мне, наверное, было бы спокойнее узнать, что её душа вселилась в моё тело, и она там сейчас вместо меня вынашивает мою доченьку.

Моя доченька. Будет Марьяна ли любить мою девочку так же, как и я её уже любила все эти непростые месяцы моей беременности. Бедняга! Если она в моём теле, то представляю каково ей там одной. Кто ей поможет, когда её выпишут из роддома? А я к ней вот также во сне приду, покажу свою жизнь, или эта помощь только для меня? Столько было вопросов, и ни одного ответа. В итоге я у себя во сне решила пока не думать на эту тему. Что там сказала эта тетка, надо пройти свой путь, и тогда я вернусь домой. Или не вернусь?

«Нет, сейчас я точно думать об этом не буду», — решила я рассматривая, как Марьяна споро и аккуратно штопает вязанные носки.

Вязанные носки! А я ведь вязать умею, осенило меня. Интересно, а Марьяна умеет? Марьяна достала длинные тонкие палки, отдаленно напоминающие спицы и принялась вязать. Отлично, умеет, не запалюсь.

Вязала Марьяна быстро. Я так не умела, все мои вязальные потуги закончились в школе. Я училась в последнем классе, когда умерла моя бабушка. Она-то и научила меня этому умению, и нитки мне тоже она покупала, мать меня не сильно баловала. А в институте уже было не до вязания. Не было ни времени, ни денег. Мать к тому времени вышла замуж за своего Славика, а тот сразу прибрал к рукам наш скромный семейный бюджет, сказав, что не намерен содержать взрослую девицу. Хорошо хоть бабушка переписала свою квартиру на меня, и мне было куда вернуться после учебы.

Мать пока я училась мою квартиру сдавала, а деньги забирала себе. Но я вернулась, и тут мне пришлось впервые вступить с ней в пререкания и отстоять своё права на квадратные метры. Теперь эти квадратные метры стали собственностью моего мужа. Я, окрылённая любовью, продала бабушкину квартиру, и мы вложились в строительство. Сейчас оно уже подошло к концу. Дом сдан. В квартире заканчивается ремонт, все вещи перевезены, мебель расставлена по местам. Но жить мне там не светит. Мой муж приведет туда свою любовницу. И, главное, доказать, что в квартиру вложены мои добрачные средства практически невозможно, так как я наличкой получила деньги за бабушкину квартиру, и отдала деньги мужу. А он оформил всё на себя, типа так удобнее, ну и мы ведь семья.

Можно было бы, конечно, поднять все документы, но для этого нужен грамотный юрист. Только в нашем городке все грамотные юристы являются друзьями моего мужа. Он тоже юрист, и наверняка позаботился, чтобы оставить меня ни с чем.

«Господи, защити мою дочку, и помоги Марьяне», — слова нехитрой молитвы сами пришли на ум, я набожной никогда не была, да и верующей, честно говоря, тоже. В моей семье не принято было верить в Бога, но право Марьяны на веру я уважала. Да, и мне спокойнее стало после молитвы.

Почему-то теперь во мне укрепилась уверенность, что именно Марьянина душа обретается сейчас в моём теле. Пусть с Божьей помощью у неё и у моей дочки всё будет хорошо.

Глава 16. Марьяна.

Краснова закатила глаза, по-хозяйски засунула свою руку в баул и выудила из него прямоугольную вещицу.

— Вот эту трубку возьми, — проговорила она.

— Но это же не трубка! — пролепетала я, во все глаза разглядывая диковинку.

Вещица сверкала и пела:

«Поговори со мною, мама! О чём- нибудь поговори…» *

Душевная такая песня, у меня аж слёзы на глаза навернулись. Вещица вдруг замолчала, песня оборвалась. А мне так стало жалко себя горемычную, что я села на кровать и разревелась.

Вещица снова ожила и запела свою песню, а я разрыдалась ещё пуще.

— Ты чего? — Милка села рядом и легонько толкнула меня локтем в бок. — Вон, видишь, мамка о тебе беспокоится, названивает. Трубка, видишь, разрывается.

— Моя мамка померла давно, я малая была, я даже не помню, как она выглядит, — прошептала я, хлюпая носом, думать о том, почему эта трубка разрывается, и что с ней нужно делать, совсем не хотелось, на душе скребли кошки.

— Ох, ты бедная сиротка, — Демьянова села рядом с другой стороны и приобняла меня, — но ты не убивайся так. Видишь, здесь у тебя мама есть. Так что, считай, тебе повезло.

— Она не моя, — ответила я, утирая глаза. Плакать почему-то перехотелось. — И она-то точно догадается, что я не её дочь.

— А вот это мы сейчас проверим, — ответила Ольга, взяла из рук Милы поющую вещицу и провела по ней пальцем.

— Марина, Марина, — послышался хриплый женский голос, — ты почему трубку не берёшь, Марина?

Я с удивлением смотрела на лицо женщины, мелькающее на поверхности странной вещицы. Было это лицо не очень приятным, хотя и вполне симпатичным, на марину женщина была совсем не похожа. Глазки у неё были бегающими, широко расставленными, прозрачными, как у рыбы. Носик остренький, курносый и полные яркие губы. Я таких губ никогда не видела.

— Ты чего молчишь, Марина? — визгливо спросила женщина. — Ты вообще где находишься?

— Я в роддоме, — пробормотала я.

— В роддоме она! — возмутилась моя так называемая мама. — Чего ты там забыла? Пока в роддоме своем отдыхаешь, Владик твой в травму попал с переломом! Пиши расписку и беги за мужем ухаживать!

— Я не могу, — прошептала я. А что я могла ещё ответить этой женщине? Что я не знаю, кто такой Владик? Хотя, что там тётя Катя про кобелей говорила? Наверное, Владик и есть тот кобель, из-за которого Марина, то есть теперь уже я, тут оказалась. Значит, он что-то себе сломал. Ну, что ж, так ему и надо! Мои новые подружки, видимо, считали так же, судя по выражениям их лиц. Они сейчас столпились вокруг и внимательно слушали наш разговор.

— Не может она! — закатила глаза моя мамаша. — Я могу, а она не может! А ты знаешь, что вокруг него какая-то беременная тёлка трётся? А? Проворонила мужика?

— Какая тёлка? — спросила я. — Тёлка же не может быть брюхатой!

— Ещё как может! — воскликнула женщина. — Эта тёлка ещё какая брюхатая, тоже рожать, видно, скоро. И над ним так и порхает: «Владюша, я тебе супчик сварила! Владюша, съешь апельсинчик!» Своими глазами видела, когда навестить его ходила. Похоже Владик твой на два фронта работал!

— Как это? — я не была уверена, что правильно поняла её последние слова, поэтому решила уточнить. По всему выходило, что кобель Владик, он же – муж Марины, завел себе полюбовницу, которая тоже теперь была брюхатой.

— А так это! Сколько раз я тебе говорила, что мужики глазами любят? Советовала тебе бельишко сексуальное прикупить, губки подкрасить, глазки подвести! А ты? Владик мой не такой! Мы на ремонт копим! — прошипела мамаша. — А он такой же кобель, как и все они! — тут она резко замолчала, посмотрела прямо на меня и спросила. — Надеюсь, новую квартиру ты додумалась на себя оформить?

Квартира. Я уже слышала это слово от тёти Кати. Она ещё говорила, что мы её отсудим, и алименты платить кобель будет. И чтобы я на этот счёт не переживала. Я и не переживала пока. Как можно переживать о том, чего не знаешь?

Женщина, которая моя мамка, поняла моё молчание по-своему.

— Ну, ты и дура, — завопила она, — ну ты и дура! Так я и знала, что зря мать на тебя свою квартиру переоформила. Как чувствовала, что ты её просрёшь! Облапошил тебя муженёк? Да?

Я молчала. Что я могла ей ответить? Мне нужно было сначала посоветоваться с молодайками. Вон Дементьева как внимательно её слушает, она-то в отличие от меня всё понимает. И по выражению Олиного лица я понимаю, что дела у Марины, то есть у меня, не очень хороши.

— Жить-то ты где собираешься со своим ребёнком? — выкрикнула снова мамаша. — Сразу говорю, к нам со Славиком нельзя! Даже не на долго! Славик не переносит детского плача! А я уже нанянчилась. Тебя вон, дурёху, вырастила. Теперь спокойно пожить хочу. Так что на меня особо не рассчитывай!

— Ну, всё, — произнесла вдруг Мила, поворачивая вещицу так, чтобы моя маманя её видела, — если Вы, женщина, закончили, то мы на этом с Вами прощаемся. И Вы пока больше не звоните Марине, ей нервничать нельзя.

— А ты ещё кто такая? — взвизгнула маманя, но Мила нажала на вещицу, и экран потух.

— Вот это ты, подруга попала, — проговорила молодайка, у которой обнаружилась Библия.

Глава 17. Марьяна.

Ну, не знаю, мне после еды обычно спать хотелось, а не думать. Может, у них тут, конечно, все по-другому. Интересно, чем они здесь питаются?

Я посмотрела на тарелки, которые поставили перед нами молодки. Хлеб да каша – пища наша. Перекрестясь привычным жестом и поблагодарив Бога за пищу, я приступила к еде.

Молодки перед едой не крестились, видно у них так не принято. Но об этом я подумаю потом.

Каша пшённая, сварена каким-то непривычным для меня способом, сладенькая, но ничего особенного. На хлебе кусочек масла и ещё какой-то солоноватый продукт – сыр. Ничего так, вкусно, только мало. А вот молочный напиток с чудным названием «какао» я готова была пить целыми днями. Но добавки нам не полагалось.

Во время еды Мила со смехом рассказывала про то, как я зеркало ощупывала, а говорила, что вечером расскажет, не утерпела, болтушка. А я всё ждала, когда уже мне объяснят, как мне быть дальше. С каждой минутой в моей душе нарастала тревога, и чтобы её заглушить, я начала тихонечко молиться.

— Ладно, смех смехом, — прервала Милу Ольга, — а давайте подытожим, что мы имеем.

Молодухи тут же успокоились и с серьезными лицами посмотрели на неё.

— А имеем мы вот какие вводные данные. Марина — теперь не совсем Марина. Мало того, она про себя ничего не знает, так ещё и с родней её, откровенно говоря, совсем не повезло. И поддержать её, кроме нас, некому. Муж Марину бросил, квартиру её отжал. Ну или почти отжал. Мамаша тоже та ещё щучка. Ну, и вернёмся к тому, с чего начали: Марина — теперь не совсем Марина. И ей нужно как-то в нашем мире прижиться.

— И что ты предлагаешь? — спросила одна из молодок. — К себе её взять вместе с ребёнком? Я сразу говорю, я не могу. Сами со свёкрами живем в двушке. Вещами помочь могу, немного, добрым советом, но не более того.

— Надо бы ещё понять, насколько всё у неё плохо? — подала голос другая молодка. — А то может, у неё миллионы на карточке, а мы тут план по спасению придумываем.

Я с удивлением переводила взгляд с одной молодки на другую. Вроде бы я ни к кому из них на житьё-бытьё не напрашивалась. Руки-ноги целы, голова на месте, неужто я здесь пропаду одна, проживу уж как-нибудь. Мне бы для начала просто разобраться, как у них тут всё устроено. Но тут подала голос Мила.

— Давайте, начнём с малого, — предложила она, и все повернули к ней головы. — Давайте расскажем Марине о нашем времени и научим её читать.

Да, грамоте мне научиться всегда хотелось. Можно было бы тогда Библию прочитать и Евангелие. У меня аж в носу защекотало от приятности, что я сама смогу складывать буковки в слова.

— Хорошая идея! — поддержала Милу Демьянова. — С этого и начнём.

И молодки наперебой начали мне рассказывать про какие-то машины, самолёты, поезда, компутеры и мобильники, словно боялись, что я про их чудеса от кото-то другого узнаю. Я, ровным счётом, ничего не понимала из их рассказа.

— Погодите, — остановила я их, — я с вами только запуталась, что там, где ездит, что летает? Вот у нас все понятно: ездить можно на лошади, хошь на телеге, хошь верхом. Только девке верхом-то не очень сподручно, сарафан задирается, но зато с ветерком прокатиться можно. И никто, окромя птиц, по небу не летает.

— То есть как, ты ничего не поняла? — спросила одна из молодаек. — Это же всё так просто. Машина ездит, самолет летает, по мобильнику звонить можно. Чего тут не понятного?

— Да, я, если честно, тоже из вашего рассказа ничего не поняла, — проговорила Деменьтьева, она выходила куда-то из светелки и только-только вернулась, — чего вы на неё накинулись? Надо информацию систематизировать и выдавать порциями, а не валить все в одну кучу.

— Ну и учи её сама, раз такая умная, — огрызнулась та, что меня к себе жить взять отказалась, и улеглась на свою койку.

— И научу, — ответила Ольга и села рядом со мной за стол. — После обеда мне для тебя книги принесут с картинками, — сказала она мне, — а пока вот что давай посмотрим.

И она включила поставила на стол плоскую черную вещицу, на что-то нажала, заиграла весёлая музыка и появилась картинка с совой в чудном колпаке.

— Сейчас, дети, мы с вами будем учить буквы! — весело проговорила сова.

Вот это да, птицы у них тут говорят, как люди, и грамотой владеют. Я глядела на мудрую сову во все глаза и ловила каждое её слово. Но Ольга снова на что-то нажала, и сова застыла.

— Это планшет, — показала молодайка на вещицу. — Очень сложный прибор, на котором можно смотреть разные фильмы, мультфильмы, читать, работать и даже рисовать. Сейчас поясню подробнее.

И Ольга начала пояснять. Божечки, вот умеют же некоторые люди так складно говорить. Всё разложила. Прямо как Батюшка наш. Даже не забыла упомянуть, что сова на в этой вещице не настоящая, а нарисованная этим, как его, художником-мультипликатором. У меня от души отлегло, когда Ольга уточнила, что ни звери, ни птицы у них грамотой не владеют, и даже говорить не умеют. А то я прямо себя совсем уж дурочкой ощутила, когда сову ту услышала.

Глава 18. Марьяна.

— Про планшет всё тебе ясно? — спросила меня Мила, она тоже куда-то уходила, а теперь пристроилась рядом с нами и иногда вставляла дельные замечания.

— А по нему тоже можно звонить? — уточнила я. Уж больно этот их планшет похож на ту вещицу, по которой со мной мамаша разговаривала. Как её там они называли? Мобильник, вроде.

— Можно, — в один голос ответили молодайки и улыбнулись. — Но не по всем, а только по тем, которые к связи специальной подключены.

— У нас все устройства для связи с другими людьми связаны между собой невидимыми проводами, — начала Мила, потом вдруг замолчала, посмотрела на меня и добавила, — не спрашивай, каким образом это происходит. Просто поверь. Через специальные устройства можно поговорить и даже увидеться с любым человеком на Земле, если знаешь его номер.

— Что такое номер? — спросила я.

— Ну, это такая комбинация из цифр, — ответила Мила. — Например, 8126873.

Не все цифры мне были понятны. А слово «комбинация» я и вовсе слышала первый раз. Я хотела уже было спросить про него, но тут послышался насмешливый голос одной из молодок, той, что про какие-то миллионы на карточке говорила.

— Долго ж вы с ней провозитесь, — проговорила эта молодка, — она ж, наверняка, не только читать, но и считать не умеет. Будет вам первый раз в первый класс.

— Считать я умею, — обиделась я, — и даже складывать немного могу. Иначе как на ярмарке-то торговать? Обманут же сразу.

— О, да ты прямо продавец со стажем работы, — засмеялась молодка, — ну, значит, не пропадешь. У нас продавцы везде требуются. В магазинах текучка, так что на работу всяко пристроишься.

— Пристроюсь, конечно, — согласилась я, — я никакой работы не боюсь. Тётка меня всему обучила. Я и за животными ходить умею, и всё по дому делать могу, и шью, и вяжу, и…

— И крестиком вышиваю, — противненько захихикала молодка.

— Почему крестиком? — обиделась я. — Я и гладью вышивать умею, и орнаменты разные. Тетка мои рушниками кажинный праздник избу украшает.

— Ну, точно не пропадешь, — вклинилась в разговор та, что мне про самолёты рассказывала, — хендмейд сейчас в почёте.

— Ладно девочки, поболтали и будет, — вмешалась Ольга, — нам до обеда буквы нужно освоить обязательно. Так что все слушаем мудрую сову.

Она дотронулась до планшета, и сова продолжила свой рассказ.

К обеду бедная моя головушка закипела, но худо-бедно простенькие слова, такие как «мама», «папа», «ау», я прочла сама. И восторгу моему не было предела. Буковок, конечно, многовато, но я вроде все их запомнила. С Божей помощью, стану читать также хорошо, как и девочки.

Девочки, ну не смешно. Эти молодайки называли себя девочками. Как могут быть девочками бабы на сносях? Но обижать их не хотелось, поэтому я тоже стала называть их девочками. Тем более, они старались, вовсю пичкали меня новыми знаниями, объясняли непонятные слова, правила поведения и особенности их жизни.

Из всего этого я поняла одно: тёткины любимые советы-выражения «Меньше говоришь, умнее выглядишь» и «Не зная броду, не суйся в воду» здесь мне помогут также, как помогали дома.

Итак, я попала в 2023 год. Царя у них тут нет и в помине, они его свергли в прошлом веке. Безбожники. Сначала и от Божечки отреклись, но потом многие к вере вернулись, но не все. Живут, как хотят. Одежу тоже носят все разную. Хочешь, юбку в пол носи, хочешь – портки срамные. Никто тебе слова не скажет. Бабы головы не покрывают, косы не отращивают, могут и на лысо постричься, но многие все-таки волосья свои берегут. Ходят простоволосые али хвосты крутят да дульки.

Что мне понравилось больше всего, так это то, что люди таперича живут в квартирах с удобствами. Вода тепленькая сама в дом течёт, и бельё на реку никто не таскает. Для стирки есть специальные стиральные машинки, а посуду моют — посудомоечные. Даже для уборки есть какой-то специальный робот-пылесос, он у них и мусор выметает, и полы моет. Прямо чудеса!

Хотя деревни у них тоже есть, но и там дома в основном с удобствами. Такое бабам облегчение. Даже для дойки коров есть специальный аппарат!

— Обед, обед! — послышалось из коридора. То длинное помещение с диванчиками девчонки назвали коридором. А ещё тут были процедурки, ординаторская, кабинет заведующей и операционная. Ещё было много палат для брюхатых баб, то есть по-новому, для беременных женщин.

Девчонки немного объяснили мне, для чего нужны все эти помещения. Да, именно помещения. Слова «горница» и «светелка» уже никто не использовал.

Ещё в роддоме была кухня, где повара готовили нам еду по специальным рецептам.

Роддом же сам — это такая лечебница для брюхатых баб. Здесь им всячески помогают выносить дитя и родить нормально, и потом это дитя ростить. Потому как сами бабы рожать разучились. Этого мне конечно девчонки не говорили, я сама так решила. Иначе как можно объяснить, что столько брюхатых молодок живет в одном месте и до родов, и после, а домой уже только с дитём уже немного подросшим попадают?

Но вернёмся к обеду.

Обед состоял из трех блюд, прямо как у князя! Суп с мясом! Гречка с мясом! Хлебце и компот! Очень вкусно. Но почти все девчонки ели без особого аппетиту, носы кривили, от компота вообще отказались. Заметив мой удивленный взгляд, одна из них сказала: