Не бойся, никто не узнает

Глава 1

Не бойся, никто не узнает

Глава 1

Чёрт! Чёрт! Чёрт! Я всё-таки опаздываю!

Урок начался две минуты назад, а я только вбегаю в учебный корпус ненавистной частной школы. По пустому коридору разносится стук моих каблуков и кажется излишне громким в его тишине. Впереди виднеется нужный мне поворот, и я прибавляю в беге. Возможно, будь это какой-нибудь другой предмет, я бы так не спешила, но это английский, а у меня с ним и без того проблемы. Злобная училка только и делает, что вечно придирается ко мне. То я слова не так произношу, то неправильно строю предложения, то перевожу слишком вольно, хоть и правильно по смыслу. Бесит, короче! Уж не знаю, за что она меня так невзлюбила, но это и не важно. Главное, успеть прийти в кабинет хотя бы в первые пять минут.

Гадство! Гадство! Гадство!

Ну почему я именно сегодня проспала?!

Наконец, я добегаю до нужного поворота. Но как сворачиваю, так и лечу с криком обратно назад, когда пол уходит из-под ног. В ужасе жмурюсь, заранее представляя, как же мне сейчас будет больно. Потому и не сразу понимаю, что ничего подобного не следует. Что никуда я не падаю. Сильные руки ловят ещё в начале падения, притягивают к твёрдому телу, позволяя сохранить вертикальное положение. А открыв глаза, я тихо и облегчённо выдыхаю, глядя на высокого кудрявого парня перед собой.

— Отличная реакция, — выдыхаю, пытаясь вернуть себе не только голос, но и удержать вертикальное положение без чужой помощи. — Спасибо.

На пухлых губах моего светловолосого спасителя расплывается ответная улыбка. Её сопровождают милейшие ямочки на щеках, делая его похожим на ангела. То, что ему далеко до этого звания, выдаёт лишь холодный, циничный блеск в глубине обманчиво невинных голубых глаз. Впрочем, сейчас он скрыт налётом веселья. Оно же слышится в его голосе, когда парень спрашивает:

— И где тогда мой поцелуй?

Я на это только глаза закатываю. Года идут, а Захар Вяземский не меняется. Бабником живёт, им и умрёт, похоже. Неисправимый. Любой разговор обязательно сводит к одному.

— Передам через твоего брата, — хмыкаю, отступая от него.

Или точнее, пытаясь. Потому что Захар не позволяет. Притягивает обратно к себе вплотную. Дальше — хуже.

— Нет, через брата меня не устраивает, — заявляет, качнув головой, а затем весь мой мир застывает в моменте, когда он добавляет: — Не бойся, никто не узнает.

Что там никто не узнает мне уточнить уже не дано. Потому что Захар вдруг берёт и целует меня.

Он! Меня! Целует!

Он! Родной брат моего парня!

Парня, за которого я должна вскоре выйти замуж…

Поцелуй захватывает, как буря: дерзкий, настойчивый, сокрушительный.

Я настолько поражена случившемся, что даже не думаю так сразу сопротивляться. А его губы атакуют мой рот с такой уверенностью и наглостью, будто это самое естественное, что может быть. Будто не в первый раз. Будто имеет на это право. Будто я не девушка его брата, а его самого.

Какого чёрта?!

Этот вопрос взрывается в разуме подобно атомной бомбе, ничего адекватного в нём не оставляет. Я пытаюсь оттолкнуть Захара, но ничего не выходит. Его руки только крепче сжимают, не позволяя пошевелиться, пока он продолжает своё бесстыдство. Поочерёдно прихватывает то верхнюю, то нижнюю мою губу, прикусывает, посасывает, нагло и дерзко, доводя меня тем самым до тихой истерики. Губы горят так, будто по ним провели раскалённой пластинкой, жгучее покалывание распространяется вниз по челюсти, в висках стучит пульс.

Что, мать вашу, происходит?!

Я снова бью по широким плечам, но только хуже делаю. Захар усиливает напор. Губы покалывает от того, с каким варварством он их атакует. Меня никто никогда не целовал вот так. Жадно. Голодно. Как в последний раз. Даже его брат. В груди воздуха не остаётся. Он всё себе присваивает. Не только моё сопротивление. Но и мысли. Они теперь все с ним. В этом моменте. Всё остальное резко в пыль обращается.

Шокированно застыв, я смотрю в потемневшие голубые глаза, далеко не сразу сообразив, что всё закончилось. Поцелуй прекратился. Хотя брат моего парня и тогда не спешит меня отпускать. Улыбается, нежно ведя пальцами по моей щеке, продолжая второй рукой удерживать за талию возле себя.

— Неплохо, — произносит хрипло довольным тоном.

— Что? — выдавливаю из себя неверящим шёпотом.

На большее просто не способна сейчас. Не после того, что он тут сотворил. Не после того, как весь кислород вытянул из меня до последней капли.

— Говорю, неплохо целуешься, но нужно больше практики, — громче и спокойнее поясняет он. — Как насчёт следующей перемены?

Чего?! Какая ещё нафиг практика? Какая перемена? О чём он вообще?! Совсем спятил что ли?

Вот только, прежде чем я успеваю озвучить хоть один из зародившихся вопросов, Захар отпускает меня и, довольно насвистывая, заходит в ближайшую от нас дверь. Ту самую, за которой проходит урок английского. На который я, естественно, уже не особо спешу идти. Стою, в край растерянная посреди коридора, а в голове бьётся только один вопрос: “Что это только что было?!”

1.1

Я не знаю и не понимаю, что теперь делать. Как дальше быть… Как мне войти в класс и сесть за парту к Богдану? После того, как его брат меня только что целовал.

Какого чёрта он вообще учудил?!

Ненормальный!

Нет, Захар Вяземский всегда таким был, если так подумать. Сколько я себя помню. Тот ещё провокатор. Но чтобы такое вытворить?! Такое даже для него слишком. Но он всё же сделал это. Непонятно с какого перепуга.

Боже, что мне самой делать-то теперь?

Пальцы касаются губ, на которых до сих пор хранится отпечаток чужого прикосновения. Их даже покалывает до сих пор, как если бы поцелуй продолжался. Кошмар какой-то!

Может он просто так в очередной раз поиздеваться надо мной решил?

Вполне в его духе. В последнее время это стало любимым занятием этого Змея. Игрой под названием “Доведи Марго до психоза”. Но одно дело я, другое — его брат. Страшно представить, что будет, если об этом кто-то узнает.

“Как насчёт следующей перемены?” — тут же подкидывает память сказанное им.

То есть он ещё и повторить собирается?!

Почему-то до меня только сейчас доходит этот факт.

Да ну нафиг!

А если в самом деле решит?..

Может, Богдану сказать? Пусть поговорит со своим братом…

Как думаю, так и отметаю эту мысль. Между ними и без того натянутые отношения, чуть что в драке сходятся, совсем не хочется ещё больше подливать масла в огонь их ненависти друг к другу. Тем более, в последнее время, из-за смерти бабушки, они, вроде как, наконец, примирились, по крайней мере, хотя бы общаться начали не сквозь зубы. Рассказать всё — значит испортить этот зыбкий мир.

Но и оставлять ситуацию, как есть, не вариант.

Решено. Я просто буду держаться от Захара подальше. Сведу наше общение до минимума. Да, так будет лучше всего. С такими мыслями, я распахиваю дверь и вхожу в класс. К чёрту этого Змея!

Паулина Кирилловна сидит за учительским столом, в привычном строгом костюме чёрного цвета, с собранными в пучок крашеными светлыми волосами, и сверкает на меня злым взглядом голубых глаз.

А я что? Я вовсе не собиралась опаздывать. Это всё один Змей проклятущий! Сидит, улыбается, будто звезду с неба достал и теперь любуется ею в тайне ото всех. Ещё и подмигивает заговорщицки! Реально ошалел! Хочется подойти и сумкой его по головушке буйной приложить. Чтобы перестал вести себя так по-идиотски. Чтобы в следующий раз думал, что делает и с кем. К кому лезет. Я ему не его девочки, которых он ежедневно с лёгкостью укладывает в свою постель, и те с радостью исполняют все его желания. Я, блин, Маргарита Градская! Невеста его брата! Я. Чужая. Чужая ему. Он не должен был так поступать. Но поступил зачем-то.

Ничего не понимаю…

— Вижу, вам совершенно плевать на мои слова и ваше собственное поведение, госпожа Градская, — выговаривает учитель тем временем на чистейшем английском. — И чего я в таком случае жду от вас в учёбе?

Я перевожу на неё свой взгляд и чуть не морщусь при виде того, как она картинно закатывает свои голубые глаза.

— Прошу прощения, меня директор задержала по пути, просила помочь со школьным оформлением в честь Дня влюблённых, — вру без зазрения совести на том же английском.

Паулина Сергеевна заметно кривится, но отмазу принимает.

— Лучше бы она так о ваших оценках пеклась. Опять тройка выходит, Градская. С таким средним баллом вас не примут ни в один приличный ВУЗ.

— Я исправлю.

Женщина вновь кривится, но приглашающе машет рукой. Выдохнув про себя, я иду на своё место рядом с Богданом. Тот следит за моим приближением пристальным взглядом, и у меня на душе по-новой принимаются скрести кошки. А ещё я невольно сравниваю братьев. Если Захар выглядит как невинный ангел, то его брат наоборот — как сущий дьявол. Темноволосый, черноглазый, с тяжёлой, удушающей энергетикой. Рядом с ним пребываешь в постоянном напряжении. Не особо приятные ощущения, но я к ним привыкла. Как и к тому, что он не особо общительный, предпочитает одиночество и тишину, пребывая больше в себе и своих мыслях.

Единственное, что по-настоящему объединяет братьев — врождённое семейное упрямство, неумение уступать и стремление подмять всех под себя. А ещё волнистые волосы и пухлые-пухлые губы, от которых веет грехом и соблазном. Особенно, когда они расплываются в улыбке. Правда, если Захар раздаёт свои эмоции всем и каждому, то улыбки Богдана можно сосчитать на пальцах. Он и сейчас не особо смотрит на кого-то, глядя исключительно в свою тетрадь. Даже когда я усаживаюсь с ним рядом и тихо здороваюсь. Только кивает приветственно, и всё. Я тоже делаю вид, что занята учёбой. Лишь раз бросаю короткий взгляд на Захара, о чём-то тихо и весело перешёптывыющегося со своей рыжей соседкой. Бабник бесстыжий!

— Тишина в классе! — стучит по столу ладонью Паулина Кирилловна. — Продолжаем.

Все и впрямь замолкают, принимаются увлечённо слушать какой-то отрывок на английском, обсуждать его. Я очень стараюсь вникнуть, но в голове по-прежнему царит раздрай. Губы пылают от поцелуя с братом моего парня. Меня заметно потряхивает. Ручка в руках и та дрожит. Слишком заметно, потому что молчавший до этого Богдан и тот не выдерживает.

1.2

Не поёт — орёт! Но орёт так, что мурашки по коже бегут. Хрипловато, с надрывом, будто рвёт сердце на куски и швыряет их в воздух.

Класс замолкает. Все одновременно поворачиваются к окнам, переглядываются. Сидящие ближе к стеклу тут же наваливаются на подоконники, вытягивают шеи. Рыжая девчонка рядом с Захаром прыскает смехом:

— Псих! — но в голосе у неё больше восторга, чем насмешки.

Сам Захар присвистывает так, будто его тоже реально впечатлило, хотя сам даже не смотрит туда. А вот остальным крышу срывает знатно. Парты скрипят, стулья грохочут: половина класса вскакивает, спеша занять лучшие позиции у окон. Мы с Богданом тоже поднимаемся, идём ближе.

На улице разворачивается спектакль.

Баскетбольная команда в полном составе изображает оркестр. Парни, обычно гоняющие мяч и ломающие кольца, теперь держат в руках гитары, трубы, барабаны и даже саксофон. Кто-то барабанит ритм на перевёрнутом ведре, кто-то пыхтит в трубу, издавая комичный, но бодрый бас. Их капитан — высокий брюнет с фирменной улыбкой вечного победителя — стоит впереди, сжимая микрофон так, будто это последний шанс в его жизни. Он фальшивит так дико, что уши сворачиваются в трубочку. Каждое слово блажит с таким энтузиазмом, что птицы с деревьев давно вспорхнули и улетели куда подальше, так и маня за ними повторить всем остальным.

«Я люблю тебя до слё-о-о-оз!» — тянет, сбиваясь с нот, но отчаянно старается попасть в ритм.

Весь двор гремит от их игры, от ударов барабанных палочек и медных труб. Запах холодного февральского воздуха смешивается с дымком из местной котельной, музыка отдаётся вибрацией в стекле. Некоторые ученики и вовсе выбегают посмотреть на представление прямо на улицу: кто-то снимает на планшет, кто-то весело хлопает в такт, многие девчонки визжат от восторга. Атмосфера — будто на концерте, несмотря на то, насколько нелепо на самом деле всё это выглядит. А я представляю себе ту, кому он посвящён, и мне её аж жалко становится.

Не имею ни малейшего представления, кто она, на самом деле. Но оказаться на её месте точно ни за что в жизни не хочу. Как только всем станет известно — насмешки и идиотские издевательские подколы, как минимум до конца учебного года, ей обеспечены ото всех, кому не лень, и лень — тоже, тупо из солидарности с остальными. Это самому капитану баскетбольной команды — Алексею Измайлову, мало кто осмелится что-то ляпнуть в глаза. К тому же он, как и Захар Вяземский, из тех парней, которые сегодня помнят о тебе, а завтра у них давно другое увлечение.

— Какой кошмар, — кривлюсь, глядя на этот кошачий концерт, когда баскетболисты ко всему прочему начинают ещё и алые лепестки роз повсюду разбрасывать на пике устроенного ими концерта.

Они кружатся в воздухе, падают на плечи зрителей, портятся, затоптанные их ногами, и весь школьный двор превращается в странную смесь похорон и дешёвого романтического клипа. Собираюсь отвернуться, но почему-то не ухожу. Будто магнитом держит: то ли сама нелепость происходящего, то ли это ощущение, что сейчас случится что-то ещё. И случается.

— Ты, булочка, если завидуешь, просто попроси, мы и для тебя организуем, — шепчет над ухом знакомый голос.

Я вздрагиваю и застываю. Чёрт! Пропускаю момент, как он оказывается рядом. Как занимает место Богдана. Зато отлично чувствую, как его ладони ложатся на мою талию, притягивая к крепкому телу. Тут же спешно оборачиваюсь, тем самым разрывая нежеланное прикосновение.

— Как ты меня назвал? — прищуриваюсь недоверчиво.

— Булочка, — повторяет Захар абсолютно серьёзно, будто это имя из паспорта. — Ты сегодня ну прямо один в один: румяные щёчки, мягкая такая… И пахнешь тоже аппетитно. Ванилькой. Обожаю ванильку.

Улыбка у него самодовольная, глаза сияют.

И… какая ещё ко всем чертям Булочка?! Он совсем из ума выжил?!

— Ты там стукнулся что ли сегодня где-то по дороге в класс? — смотрю на него угрюмо, выговаривая ему сквозь зубы на пониженной интонации, чтоб никто лишний не услышал.

Никак иначе объяснить такое его ненормальное поведение не получается. Тем более, что дальше только хуже становится.

— Ни то, ни другое, — качает он головой с видом взрослого, объясняющего ребёнку в моём лице очевидные вещи. — Просто люблю булочки. Разве это преступление?

Невольно ищу взглядом Богдана. Но тот отходит к преподу и о чём-то хмуро разговаривает с ней. Зато становится понятно, почему та забивает на дисциплину в классе. Ну а то, о чём говорит мне Захар… не преступление, конечно, но и ничего разумного в сказанном им нет.

— Слушай, может тебя нашей психичке сдать? — возвращаю к нему взгляд. — Она тебя вылечит.

На моё предложение он лишь смеётся, почти беззвучно, но глаза смеются громко. И прежде чем я успеваю отойти, хватает меня за щёки. Сжимает их двумя пальцами — не больно, но так неожиданно, что я замираю.

— Ну смотри, вот где я не прав? — тянет он, разглядывая меня слишком близко. — Даже на ощупь мягкая. Точно Булочка.

— Ты ненормальный! — выдавливаю сквозь сжатые губы.

Всё бы ничего, но звучит примерно как «ты нэннррмальный», что вызывает у него ещё более широкую ухмылку и всплеск веселья.

Не выдерживаю и бью его по рукам. Захар их тут же убирает, но улыбаться не перестаёт. В голубых глазах сверкает веселье и что-то ещё, незнакомое мне. По крайней мере, раньше я этого в нём не замечала. Что-то, что заставляет внутренне напрягаться. Что-то тёмное, жгучее, опасное, отчего во мне растёт желание сбежать от него, причём как можно скорее и дальше.

1.3

Он вскидывает на меня взгляд — ленивый, насмешливый, и от этого взгляда внутри словно что-то спотыкается.

— Серьёзно? — протягивает он.

Я собираюсь огрызнуться, но он легко берёт меня за локоть и тянет прочь, не обращая внимания на протесты. Рассчитываю, что мы просто отойдём в сторонку. Но нет. Всё опять заходит гораздо дальше.

— Эй! Я сказала — поговорить, а не тащить! — шиплю, оглядываясь.

— То и будет разговор, — отвечает спокойно.

Пытаюсь поймать взгляд Богдана, но тот давно скрылся в толпе. А остальные ученики едва ли смогут что-то противопоставить этому Змею. После Богдана, его брат первый в нашей школе, кому лишний раз даже возражать опасаются. Собственно, только Богдану это и по возможностям. И что делать? А мы тем временем уже оказываемся в другом коридоре. Дальше — поворот, и вот уже тишина, стены, запах воска от натёртого пола. Вяземский останавливается, поворачивается ко мне лицом и ухмыляется.

— Знал, что захочешь повторить.

Я успеваю только вздохнуть, как он хватает меня за затылок и притягивает к себе, сам тоже склоняется ниже, приближает своё лицо так близко, что я чувствую его дыхание. Всего один стук сердца, а Захар Вяземский снова меня целует. Ещё более дерзко, чем прежде. В считанное мгновение утягивает на дно своего безумия. А происходящее им веет всё больше. Губы горят, кровь стучит в висках, пальцы сводит судорогой от того, как сильно я цепляюсь ими за мужской школьный пиджак. Кажется, тоже схожу с ума вслед за ним, раз не отталкиваю, а позволяю Захару творить свой беспредел и дальше.

— Ну вот, уже гораздо лучше, — слышится от него в какой-то момент.

Тогда же и я прихожу в себя. Толкаю его, вложив в свой порыв все силы. Только он держит достаточно крепко, будто знает, что я сама запутаюсь в собственных чувствах. Я бью его по груди, вновь отталкиваю и наконец вырываюсь, переводя дыхание.

— Ты что творишь?! — кричу, глядя на него с ненавистью и… ужасом от самой себя, потому что внутри мелькает искра желания продолжать. — Ещё раз так сделаешь — убью!

Ещё бы Захара это проняло.

— Да брось, тебе же понравилось, — подмигивает с наглой усмешкой.

Чем только больше выводит из себя.

— Ты точно свихнулся! — говорю, как есть.

И меня до того же довести намерен, по всей видимости. Именно поэтому решаю больше не слушать его. Понятно же, что бесполезно. Собираюсь уйти, но Захар шагает наперерез, вынуждая притормозить со своими порывами. Напрягаться больше прежнего.

— А ты трусиха, но я же тебе это в вину не вменяю, — сообщает с очередной ленивой усмешкой.

Заставляет задыхаться от возмущения.

— С чего это я трусиха? — смотрю на него совсем мрачно, отступая от него подальше.

— Конечно, трусиха, — повторяет он, шагая ближе. — Боишься признаться, что тебе понравилось.

На этот раз заставляю себя оставаться на месте. Разве что ладони в кулаки сжимаю, пряча за спиной. Чтобы он не видел моей слабости. Потому что я правда боюсь, но не себя, как он почему-то решил. Его. Его непонятного поведения, которое чем дальше, тем более пугающим становится.

— Ничего мне не понравилось! — парирую резко, глядя на него снизу-вверх, мрачно, исподлобья.

— Тогда, думаю, стоит повторить, — продолжает он не иначе как насмехаться надо мной.

И снова делает шаг ближе.

— Ничего я с тобой повторять не буду! — огрызаюсь нервно.

И на этот раз всё-таки снова отхожу. О чём тут же жалею. Спина упирается в холодную стену, лишая меня возможности отступления. А Захар уже через шаг оказывается опять рядом, выставляет руки по обе стороны от моей головы. Я поочерёдно опасливо кошусь на них, раздумывая, насколько глупой затеей будет закричать и позвать на помощь. Дыхание опаляет висок, заставляет моё сердце стучать намного быстрее. Особенно, когда парень склоняется ниже, а его дыхание вновь опаляет мои губы.

— Будешь, Булочка. Обязательно будешь, — его голос становится тише, но в нём опасная сталь.

— С чего бы? И хватит меня так называть!

Вновь толкаю его от себя. На этот раз впустую. Ни на метр сдвинуть не удаётся. А он улыбается — уголком губ, чуть хищно.

— Ну ты же не хочешь, чтобы о нашем рандеву кто-нибудь узнал? Например, мой брат. Или твой отец… — тянет с предвкушением.

Я замираю. Сердце колотится так, что в ушах звенит.

— Ты…

Не договариваю, губы предательски дрожат, когда он касается их в очередном, пусть и едва осязаемом поцелуе.

— Ты… — продолжает за меня, прожигая меня потемневшим взором, кажущимся сейчас почти чёрным, как у его брата. — Будешь подчиняться мне. Делать, что скажу. И тогда я никому не расскажу о произошедшем здесь.

Клянусь, я не сразу вникаю в суть его безумного заявления, настолько нелепо оно звучит. Да и позже — тоже плохо воспринимаю. В конце концов, он не может говорить мне этого всерьёз. Я девушка его брата. Мы летом пожениться должны. Так какого дьявола он творит? Рушит мой мир на множественные осколки. Я слышу только его дыхание, чувствую его запах — пряный, тягучий, слишком близкий. В груди — ярость и паника, во рту — вкус металла, на губах — отголосок его дерзости.

Глава 2

Глава 2

“Я решил, ты будешь моей”.

Эти слова бьются в моём разуме на протяжении всего оставшегося дня. Я в самом деле как с ума схожу, прокручивая их про себя вновь и вновь. И по-прежнему не понимаю, что нашло на Захара. Уж точно не чувства. Этот парень в принципе на них не способен. Точнее как раз любит всех подряд, на кого поднимется в штанах. Но даже это не может служить оправданием всему содеянному.

Он больше не подходит, но смотрит так, что у меня невольно опять губы горят. Да что там губы, всё тело полыхает, как если бы я и впрямь в центре огромного пожарища оказалась. Дышать тяжело в моменте становится. Именно поэтому, как только заканчивается последний урок, я забиваю на внеурочку и бегу к себе в комнату. И не выхожу оттуда до самого вечера. Ужин и тот пропускаю. Всё хожу и хожу по комнате, не в силах успокоиться.

Да будь он проклят!

Но проклята тут похоже только я одна. Его поведением и собственными воспоминаниями, от которых никак не получается отмахнуться. Губы до сих пор покалывает и жжёт от былых прикосновений. Наглых. Дерзких. Варварских! Ужасные ощущения. До сих пор от них в дрожь бросает и дыхание перехватывает.

Да как он посмел?!

Так и тянет пойти к нему и высказать всего и больше. Может тогда меня перестанет так сильно бомбить. И я даже шагаю к двери. Но тут же отхожу от неё. Прийти к нему — равно показать, что мне не всё равно. А я и без того проявила слабость, сбежав с внеурочки. Нет уж! Хватит с него.

Но каков наглец!

А эта его Булочка и вовсе за гранью нормальности!

Как только додумался до такого идиотского прозвища?!

Булочка, блин!..

Сам он… батон!

Змей проклятущий!

Эмоции распирают слишком сильно, чтобы их игнорировать. А таких я и вовсе никогда прежде не испытывала. Меня реально трясёт от гнева и злости на Захара. А ещё от страха. Я боюсь, что завтра всё повторится. Если я что-нибудь не придумаю. Вот только что? Кроме того, чтобы пожаловаться на него Богдану, так ничего путного в голову и не приходит. А я уже настолько себя накручиваю по итогу, что пугаюсь и вскрикиваю, когда на столе принимается вибрировать телефон.

Мать вашу!

Так и до инфаркта недалеко.

И не важно, что мне всего восемнадцать!

Всё из-за этого бесстыжего змеёныша! Чтоб ему пусто было!

Впрочем, как только я беру в руки телефон, тут же забываю о нём. Сразу, как только вижу на дисплее имя звонящего. Папа. Вот когда сердце срывается в последний забег. Вот-вот остановится. Но, нервно сглотнув, я всё-таки принимаю вызов.

— Здравствуй, папа, — произношу негромко в трубку, молясь всем богам, чтобы он звучал как можно ровнее и спокойнее.

Папа терпеть не может, когда кто-то мямлит. А я в его понимании постоянно только это и делаю.

— И? “Здравствуй, папа”, и всё? — слышится от него и теперь с отчётливым раздражением. — Мы с тобой о чём в последний раз разговаривали?

На теле все волоски дыбом встают: и видимые, и нет. В горле горький ком скапливается, скулы жжёт от воспоминаний нашей позавчерашней встречи и тяжести его руки, отпечаток которой будто заново возникает на моём лице.

— Я помню. Всего два дня прошло, — откликаюсь негромко.

— Это не значит, что ты можешь расслабиться. Где результаты, Маргарита? — произносит он уже требовательно. — Ты чем там в своей школе вообще занимаешься целыми днями? Уж точно не успехами в учёбе…

В голосе звучит сталь. Опасный оттенок. Просто потому, что я прекрасно знаю, что за этим последует, если не придумать достойный ответ. А он, как назло, именно что не придумывается.

— Я… Я делаю всё, что ты сказал, — единственное, с чем нахожусь.

— Да? В самом деле? И что же конкретно ты делаешь?

Молчу. А перед глазами почему-то лицо Захара встаёт. И всё то, что он творил со мной этим днём, пока никто не видит. Его улыбка, хитрый взгляд, весёлый смех и наглые-пренаглые поцелуи. Те, которых не должно было случиться. Никогда. Те, о которых если папа узнает, точно станут последними в моей жизни. И в жизни Захара. И это совсем не фигура речи. У моего отца-министра достаточно власти, чтобы навредить кому угодно, если он того пожелает. О чём не забывает постоянно напоминать. Сейчас — тоже.

— Может, мне стоит ещё раз тебя навестить, раз уж ты внезапно то ли оглохла, то ли дар речи потеряла? А вместе с ними, очевидно, и память.

Вздрагиваю. Пальцы, удерживающие телефон, судорогой сводит, так сильно напрягаю я их. На лице вновь вспыхивает отпечаток его ладони. Я даже щёку накрываю рукой, так ярко ощущается его былое болезненное прикосновение.

— Не нужно, я всё сделаю, — произношу послушно.

И очень стараюсь не думать о том, что именно я вскоре буду делать. Слишком мерзко и противно от одной только мысли о таком. А вместе с ним и от себя. Но то мне. Не папе.

— Только попробуй не сделать, — ничуть не проникается моим обещанием он. — Хоть уговаривай его, хоть соблазняй, хоть трави его — мне без разницы. Но если по истечению месяца не залетишь от этого молокососа, пеняй на себя. Мне нужна эта чёртова свадьба и поддержка Вяземских вместе со всем их алмазным фондом на предстоящих выборах. Ошибки недопустимы, Маргарита. У тебя нет права на второй шанс. Ты меня поняла?

2.1

Он отключается ещё до того, как я заканчиваю фразу. А я всё-таки плачу. Но беззвучно. Потому что я, блин, чёртова Маргарита Градская. А Градские не плачут. Им вообще не положено знать, что это такое. Все их деяния на благо. И я должна радоваться открывающимся перспективам. Папа станет ещё богаче, ещё сильнее, ещё влиятельнее. И я вместе с ним. Это ли не счастье? Дерьмовое правда, но счастье. Не считая того, что ради него надо переступить через собственные принципы и гордость. Но я же хорошая дочь. Послушная. Я сделаю, что должна. Обязана. Как и всегда. Что угодно, лишь бы папочке угодить. И не дай боже, не разочаровать его. За это обычно приходится очень дорого платить.

Но кто бы знал, как я устала от всего этого…

И ведь даже не уйти. Отец быстро меня вернёт, а если взбрыкну и откажусь, то Маргарита Градская вовсе перестанет существовать. Так себе перспектива. Отец не прощает предательств. Никому.

Слёз становится больше. Я утираю их тыльной стороной ладошки и снова смеюсь. Видел бы меня сейчас кто-нибудь. Непременно порадовался. Представляю, как бы быстро облетела эта новость всю школу. Маргарита Градская плачет, как обычная слабая девчонка. Страдалица. В голове с ходу с десяток эпитетов рождается, как они могли бы меня обозвать. Самое худшее, они будут правы. Я именно такая и есть. Ничтожная. Родной отец подтвердит.

Опустившись на кровать, я так и продолжаю упиваться к себе жалостью, пока в руках снова не начинает вибрировать телефон. На этот раз звонит мама. Я быстро утираю слёзы и, кашлянув несколько раз для прочистки голоса, принимаю вызов.

— Да, мама? — интересуюсь как можно бодрее, поднимаясь с постели.

— Марго! Почему отец опять на тебя ругается? Что ты снова натворила?

В её тоне слышится возмущение с ноткой обеспокоенности, но это нисколько не успокаивает. Потому что как бы мама не волновалась за меня, мы обе знаем, что в случае чего она примет сторону отца. Так всегда было. Вот и задвигаю всё своё недовольство поглубже в разум.

— Ничего я не натворила! — тяну на манер избалованной дочери. — Просто папа в силу возраста, видимо, забыл уроки анатомии, при которых за один день невозможно забеременеть.

Видимо, выходит достаточно достоверно, потому что мама ведётся. А может потому что она в принципе не такая дотошная, как отец. Без разницы. Главное, что прокатывает.

— Марго! — ахает мама. — Ты как разговариваешь?

— Правдиво? Всё, мам, мне некогда! Мне задание выполнять надо, — язвлю.

И поступаю, как отец, чуть ранее — сбрасываю вызов, не дожидаясь ответа. Следом бросаю телефон на кровать, чувствуя, как меня топит очередным витком отчаяния и злости. Буквально колотит. Зуб на зуб не попадает аж. Проходит не меньше получаса, прежде чем меня отпускает, наконец. Правда куда-то идти я всё равно не спешу. Мне отчаянно не хватает решимости. Не представляю, как это сделать. То есть представляю, но… не могу. Так это унизительно. Одно дело выйти замуж, и другое — намеренно залететь ещё до свадьбы. Как шлюха какая-то в поисках лучшей жизни. Причём даже не совсем своей.

Взгляд падает на окно. За ним кружит вьюга, завывает ветер, вдали качаются кроны пушистых елей, в небе ярко сияет почти полная луна. С высоты пятого этажа кажется невероятно близкой. Манит своим ледяным светом. Я шагаю ближе к окну, открываю створку. В лицо тут же бьют струи морозного воздуха, быстро заполняют всю комнату. Изо рта вырывается пар, когда я, глубоко втянув в себя ледяной кислород, шумно выдыхаю. Залезаю на подоконник и свешиваю ноги наружу.

Низкий градус успокаивает натянутые нервы. Утихомиривает хаос в мыслях. Возвращает им ясность. Ветер треплет мои тёмные распущенные волосы, то бросая их в лицо, то убирая за спину. Прикрыв глаза, я наслаждаюсь этой его игрой. Она бессистемна, но приносит покой. Будто маленький ребёнок, зовущий тебя поиграть с собой. Так и тянет согласиться. Пропасть под ногами звучит одой спасению ото всего. Но я сижу. Я же Маргарита Градская. Я сильная. Я всё смогу. Всё переживу. В конце концов, не так уж всё и плохо. Отец мог выбрать в мужья кого похуже, постарше, а Богдан мне даже нравится в некоторой степени. Молодой, красивый, умный. Чего ещё желать? Ну а то, что мы с ним не особо ладим в последнее время… ерунда. Что-нибудь придумаю.

И тут же морщусь брезгливо от собственных мыслей. Где-то внизу из приоткрытого окна слышится взрыв хохота. Кому-то там очень весело. Я бы тоже хотела так веселиться.

Почему-то опять вспоминается Захар. Он умеет смешить. Когда не ведёт себя, как козёл. Не играет в подонка. Когда в голубых глазах слышна тишина небес. Когда они смотрят на тебя мягко и с теплотой. Вот только с некоторых пор он больше так не смотрит. Не на меня. Теперь и вовсе, похоже, не будет. А мне не помешал бы сейчас его извечный позитив. Смешно, но раньше я его черпала именно от этого змея. Теперь же… теперь я даже не знаю, как общаться с ним дальше. Что говорить при встрече. Он всё испортил. Непонятно зачем.

Только что собранное равновесие вновь трещит по швам. Злясь на саму себя, я шумно выдыхаю и слезаю с подоконника обратно в комнату, закрываю окно. Пожалуй, нет смысла и дальше запирать себя в четырёх стенах. Да и вообще, какая мне разница, чего там хочет этот гад ползучий? Это не значит, что будет, как он сказал. И я уж точно не должна лишать себя ужина из-за него. Именно поэтому стаскиваю с себя школьную одежду, меняя её на простенькое бордовое платье с короткими рукавами. Длинные тёмные волосы укладываю в лёгкую волну и увожу передние пряди назад, скрепляя их на затылке заколкой в виде атласного бантика в тон наряду. Выходит просто и миленько. Подчеркнув свои яркие зелёные глаза небольшими чёрными стрелками, я, сунув ноги в чёрные лоферы, направляюсь на выход.

2.2

Здесь, как и на этаже девочек, все собираются по кампаниям. Отовсюду доносится громкий басистый смех, кто-то в шутку борется. Я иду мимо, стараясь не попасть никому под руку. Кто-то выкрикивает что-то приветственное, я игнорирую. Тело сковывает всё большее напряжение. К моменту, как я достигаю нужной двери, уже едва могу передвигать ногами. А ещё надо ввести код. Или лучше сперва постучать? В любом случае, я не делаю ни того, ни другого. Попросту не успеваю.

— Ты, Булочка, дверью ошиблась, — раздаётся за спиной насмешливое голосом Захара.

Вздрагиваю и резко оборачиваюсь назад. Зря. Он оказывается намного ближе, чем мне слышалось. Почти вплотную. Весь такой большой, идеальный. В спортивных коричневых штанах и белой футболке, обтянувшей его широкие плечи почти как вторая кожа, позволяя открыто впечатляться его тренированным телом. Позёр. А стоит мне повернуться к нему лицом, ещё и руки выставляет по обе стороны от моей головы. Теперь захоти я сбежать, не получится. Только вжаться спиной в дверь.

Гадство!

И ведь его точно не было в коридоре ещё мгновение назад. И вдруг материализовался из ниоткуда. Не будь я уверена, что такое невозможно, в самом деле призадумалась бы о таком его умении.

— Не ошиблась, — смотрю на него угрюмо.

— Разве? — всё в той же насмешливой манере выгибает он бровь, сверкая на меня своим голубым взором, полным неприкрытого веселья.

Жутко раздражает. И нервирует. Уж слишком он опять близко, а я очень хорошо помню, чем сегодня закончились вот такие же наши встречи. Но тогда хоть свидетелей не было, а сейчас на этаже полно других парней. Но ему плевать на это будто вовсе. На то, как провокационно выглядит сейчас наша композиция. Будто и впрямь целоваться собираемся. Жуть!

— Ошибаешься у нас ты. Дверями, девушками и всем остальным, — сообщаю как можно более ледяным тоном, вопреки всем мыслям и эмоциям. — Отойди, — толкаю его от себя.

И уж не знаю, что такого забавного я говорю, но Захар благодушно улыбается. А немного погодя и вовсе поднимает ладони в жесте капитуляции.

— Я всего лишь имел в виду, что брата там нет. Он у меня. Мы вместе мучаем домашку по физике, — комментирует собственные действия. — А не то, что ты там подумала, — замолкает на миг и добавляет издевательски-ласково: — Булочка.

Чем неимоверно бесит!

Какая я ему опять Булочка?! Придурошный! То и вкладываю в свой взгляд.

Захар же только посмеивается, как всегда. Раздражает.

— Так что, захвачу планшет брата и вместе к нему пойдём, или как? — смотрит на меня заинтересованно.

— Или как, — цежу сквозь зубы.

Пожалуй, встречусь с Богданом лучше в другой раз. Всё равно я теперь максимум на что способна, это кого-нибудь убить с особой жестокостью. Например, одну блондинистую заразу, который понимающе усмехается на мои слова.

— Ну, я так и подумал, — кивает с умным видом.

Демонстративно галантно отступает немного назад, жестом истинного шута взмахнув рукой в обратном для меня направлении. Можно подумать, я сама дорогу, как мне вернуться, забыла. Вновь одариваю его злым взглядом, после чего отворачиваюсь. Но не в сторону лифтов, в сторону лестницы. Нужно проветриться. Срочно! И не стоя в четырёх стенах.

Нет, но каков гад! Невыносимый! В последнее время особенно. И что только нашло? Может, мне его самой ударить чем потяжелее, чтобы мозги на место встали? Ну а что, вдруг поможет? А то ещё немного, и у меня самой они тоже поедут.

За спиной слышится новый смешок, так и тянет развернуться и в самом деле запустить в него чем-нибудь. Вот только в руках нет ничего. А вот я очень даже быстро становлюсь чужой добычей. И пискнуть не успеваю, как оказываюсь затащена в соседнюю комнату.

И Богдана там вовсе нет!

2.3

Тут же бросаюсь к выходу, но поздно. Дверь захлопывается, и я оказываюсь заперта с этим змеем проклятущим один на один, без возможности покинуть его территорию самостоятельно. Ведь для этого нужно знать код открытия электронного замка, а мне по понятным причинам то неизвестно. Зато на язык напрашивается сотня другая претензий.

— Да что тебе надо от меня?

Смотрю на Захара нервно, зло, чувствуя, как меня понемногу наполняет паника. Пячусь от него вглубь комнаты, раздумывая над тем, насколько безумным будет выпрыгнуть в окно, если что. Меня даже не успокаивает то, что он остаётся пребывать на месте, позволяя мне и дальше увеличивать расстояние между нами. Ну конечно, я же теперь заперта здесь, полностью в его власти, можно не спешить. Да и комната сама по себе небольшая. Особо не разгуляешься. Уже через несколько шагов я упираюсь бедром в письменный стол у окна. Сбоку стоит широкая кровать, занимающая большую часть пространства, на которую я намеренно стараюсь не смотреть лишний раз. Особенно в свете последующего ответа Захара на мой вопрос.

— Разве мы не выяснили это ещё днём?

Он облокачивается плечом на стену, складывает руки на затянутой белой футболкой груди. С виду абсолютно расслабленный, но я не обманываюсь этой позой. Не зря в глубине его голубого взора вновь вспыхивает что-то тёмное, душащее, заставляющее то и дело напрягаться и стремиться сбежать от него куда глаза глядят.

— И я тебе ещё днём сказала, что этому не бывать, — парирую угрюмо. — Где Богдан? Мне нужно с ним поговорить.

Захар лениво отталкивается от своей опоры. Неспешно сокращает расстояние между нами.

Невольно скольжу вбок по столу, с силой цепляясь пальцами за край. Будто это способно уберечь меня от неизбежного столкновения с его хозяином. Вот уж вряд ли. Так и оказывается.

Я застреваю на самом краю, когда он оказывается совсем рядом. Ловит угол стола. То ли чтоб я на него не напоролась, то ли банально преградой, чтоб не сбежала.

— Зачем тебе Богдан? — склоняется ближе ко мне, утыкается носом в мой висок. — Рассказать о нашей маленькой грязной тайне? — ведёт носом вдоль виска с шумом втягивая в себя воздух по мере того, как всё чаще и чаще долбит мой пульс. — Я ведь уже говорил тебе сегодня, как ты охренительно пахнешь, Булочка? — добавляет, резко меняя тему. — Так бы и съел…

Точно ненормальный!

— Нет у нас с тобой никакой тайны! И я — никакая тебе не Булочка!

Голос дрожит. И вместо уверенности в нём слышится отчётливый страх. Я действительно боюсь. Меня пугает сегодняшний Захар. Слишком непредсказуемый в своём поведении, несмотря на то, что не скрывает своих намерений. Они тоже, кстати, пугают. Потому что их не должно быть. Не по отношению ко мне. К кому угодно, только не ко мне. И не потому, что я девушка его брата, а потому что… это я!

Я никому не нравлюсь в этой школе, если уж на то пошло. И я сама создала для себя такую репутацию. Потому что так гораздо лучше, когда тебя ненавидят и избегают. Меньше привязанностей, которые не смогут использовать против тебя. Безопаснее. И потому все эти якобы признания выглядят абсолютно недостоверно. Невозможно! Вот и толкаю парня от себя. Но тут же замираю, когда он неожиданно подаётся вперёд. Цепляюсь за его футболку, с ужасом глядя в стремительно темнеющий взор, теперь так похожий на чёрный.

Да что происходит с ним такое?!

Впрочем, не важно! Пусть отпустит, наконец, меня, я уйду и постараюсь поскорее забыть об этой несуразной встрече.

На губах Захара расплывается очаровательная улыбка, на щеках проявляются две милейшие ямочки, глаза светлеют до природного оттенка. Он вновь похож на прекрасное небесное создание, которому хочется улыбнуться и довериться. Обманчивое ощущение. На которое я, конечно же, не ведусь. А вот всё дальнейшее несёт в себе куда больше веса и значимости. Заставляет нервничать больше прежнего.

— Если нет тайны, то, получается, можно открыто тебя тогда целовать в следующий раз? Я правильно тебя понял, Булочка моя? — уточняет он вкрадчивым тоном.

Его пальцы цепляют несколько прядей и тянут, делая меня ещё ближе к нему. Горячее дыхание обжигает губы. Их снова начинает знакомо покалывать. Безумие! В моей голове. И не только. Сердце тоже с ума сходит. Срывается в бешеный темп. Стучит так, будто отсчитывает свои последние удары. Сжимаю кулаки, цепляя ими белоснежную ткань его футболки. И неотрывно смотрю в голубой взор напротив. Он так близко, что я могу видеть в нём собственное отражение. Свои огромные испуганные зелёные глаза.

— Не надо. Отпусти, — шепчу.

Никогда не считала себя трусихой. Но раньше я никогда не попадала в такие ситуации. Обычно я легко предугадываю, что будет дальше. Понимаю, как вести себя в той или иной ситуации. И никогда не теряюсь настолько, что не знаю, что сказать. Да, раньше так и было. До Захара. Он заставляет меня ощущать себя слабой и беззащитной рядом с ним. Внутри сиреной воет чувство опасности. И никакая его улыбка, даже самая мягкая и ласковая, не способна его перекрыть. Наоборот, от неё только страшнее становится. Или всё-таки от его ответа? Он подобен приговору.

— Не отпущу. Сказал же, моей будешь.