Не буди Лихо

Пролог

Прежде чем открыть дверь, Александра вытерла о ткань пеньюара вспотевшие ладони. То, что она испытывала, страхом назвать было сложно. Скорее, острое желание, чтобы все, что сейчас с неизбежностью произойдет, осталось уже позади. Вот если бы она обладала магическими способностями жихарок и могла на расстоянии повлиять на настроение мужа, который, судя по всему, опять был зол, как Лихо Одноглазое...

— Вы хотели меня видеть, сударь?

— Да-с, сударыня!

Что ж, предчувствия не обманули: граф Василий Орлов действительно пребывал в состоянии жесточайшего раздражения. Следовало признать, слишком хорошо знакомом Александре.

Она старалась не отводить глаз от его лица, словно это могло хоть в чем-то помочь. Не смотришь — будет беситься, упрекая в очередном выдуманном вранье. Глядишь в упор — заявит, что страх потеряла, нагличает... Но уж лучше быть наказанной за мнимую наглость, чем обвиненной в том, что лжет, таит что-то.

Бродивший в Василии до поры сдерживаемый гнев пугал, но Александра давно научилась скрывать свои чувства. Вот он встал и двинулся ей навстречу. Руки спрятаны за спиной. Зачем? И так ведь прекрасно известно, что в них. За десять лет брака Александра слишком хорошо усвоила привычки мужа. Даже ложась спать, он клал свой арапник у изголовья…

Александра судорожно сглотнула и подавила желание зажмуриться. Нет, она приняла решение! И сделает это несмотря ни на что! Теперь у нее есть оружие против него!

Василий Орлов знал, что жена боится его. Видят небеса, для этого было сделано достаточно за десять лет супружества. Но нет! Только холодное высокомерие и безразличие читалось в ее словно окаменевших чертах. Эта женщина с самого начала стала для него настоящим вызовом. Сначала ее мать, потом она… Быть может, поэтому он и женился, хотя Александра была совсем не в его вкусе — маленькая, тощая… Она отказалась от применения своей позорной магии, которой, как выяснилось, владела, научилась послушанию, не вмешивалась в его дела, была покорна в постели, молчала… Но даже в ее молчании, даже в покорности чудился вызов и попытка влияния!

Орлов невольно потянулся к груди, где под рубашкой скрывался амулет-оберег, приобретенный им за немалые деньги. Зато теперь он мог чувствовать себя свободно, не опасаясь того, что в один прекрасный момент жена все же решится оказать ему сопротивление. Например, чтобы защитить своего любимого братца...

— Я опять видел этого щенка, вашего Мишеньку, в борделе, среди мавок и фараонок!

— А вы сами, сударь, что делали в подобном заведении?

Александра не отвела взгляда даже когда он занес руку, и плетеный хвост арапника ожег ее напряженные плечи. Граф увидел в глазах жены боль, мгновенную вспышку опаляющей ярости, и вновь холодное безразличие сковало ее черты. Это взбесило еще сильнее:

— Я не позволю ни вам, ни этому проклятому сопляку проматывать мои деньги!

— Я сполна плачу за те гроши, что мы оба получаем от вас, сударь.

Пальцы мужа впились в ее запястье, оставляя на нем красные отметины, которые на чувствительной коже моментально превращались в синяки.

— Мне давно следовало проучить вас, как вы того заслуживаете! Платите! Да вы не годны вообще ни на что! Холодная, как ундина, тощая, отравленная черным колдовством. За одно это вас следовало бы отправить на поверхность, в ссылку! Но я поклялся хранить ваш позорный секрет в тайне. И что в ответ?! Вы даже не в состоянии подарить мне наследника!

Александра сжалась. Слова причиняли много большую боль, чем железные пальцы. Ребенок! Если бы он был у нее, может, было бы легче перенести…

— Это все, что вы хотели мне сказать, сударь? — пытаясь утаить робкую надежду в голове, спросила она, но гнев все еще душил его.

Орлов схватил жену за волосы, на ночь заплетенные в косу, и дернул к себе, намеренно причиняя новое страдание:

— Передайте своему братцу: если я еще раз узнаю, что он вздумал сорить моими деньгами и путаться с нечистью, вы, сударыня, действительно расплатитесь за каждую истраченную им копейку. И так, как мне того будет хотеться. А теперь убирайтесь!

Орлов отшвырнул жену от себя, и она, не удержав равновесие, больно ударилась бедром об угол стола.

Закусив губу, Александра отодвинулась и молча пошла к дверям. Однако, дойдя до них, словно на что-то решилась и обернулась…

Выстрел прозвучал глухо и странно, будто кто-то просто чиркнул спичкой. Александра краем глаза заметила, что за окном кабинета мелькнула тень, но в тот момент об этом и не подумала: куда важнее был ее муж, который пошатнулся и рухнул на пол.

Некоторое время Александра просто стояла и в глубоком шоке смотрела на то, как светлый бархат халата на груди Василия окрашивается алым. А потом подошла к нему и замерла возле. Наверно, что-то надо было делать, куда-то бежать, кого-то звать, но она не двигалась и только смотрела. Наконец глаза графа приоткрылись, губы шевельнулись в тщетной попытке произнести что-то. Движимая непонятным ей самой состраданием, Александра опустилась на колени, не замечая, что пачкает одежду в крови, и нагнулась к губам мужа.

Глава 1

— Ну почему они никогда не могут дождаться утра со своими пакостями? — ворчал Иван Чемесов, раздраженно кутаясь в теплое пальто.

Сентябрь в этом году выдался удивительно холодным и дождливым. Даже деревья, смирившись с неизбежным, уже печально роняли на землю и вниз, на поверхность, желтеющие листья. Ивана знобило. То ли от недосыпа, то ли от тревожного предчувствия, которое стало преследовать его еще пару дней назад, словно голодная птица-сирин. Теперь Иван с уверенностью мог сказать, что ожидание неприятностей кончилось — они уже пришли. А еще он чувствовал, что это надолго. Чутье никогда не обманывало его. Быть может, именно оно сделало его сначала одним из лучших сыщиков полицейского ведомства, а потом по представлению министра юстиции сам государь утвердил его судебным следователем при Императорском суде столицы — раскинувшегося на десяток летающих островов величественного и любимого, несмотря ни на что, города, где Иван родился и вырос. А после, повзрослев, заматерев и набравшись опыта, стал именно тем, кем стал — сыскарем по прозвищу Лихо, которого знали, уважали и боялись многие…

Правда, не в этой среде. Граф Орлов! Обычно в подобных домах откровенные убийства не совершались. Все по-семейному, тихонько, так, чтобы мусор до последней соринки дома остался, чтобы даже жихарки и кухонные хухлики по окрестностям ничего не разнесли…

Паромобиль тряхнуло, водитель злобно выругался, костеря проклятых кротов-шишиг, которые вечно строили свои ходы именно под брусчаткой, ставя аккуратно уложенные дорожными рабочими камни на ребро, опасными валами. Чемесов вздрогнул, словно просыпаясь, и огляделся — они подъезжали.

Большой дом был освещен, дверь, несмотря на холодную, совершенно осеннюю погоду, распахнута настежь, на пороге маячила внушительная фигура околоточного.

— Здравия желаю, Иван Димитриевич, — вежливо поздоровался он.

— Здравствуй, здравствуй, Федор. Доктор уже здесь?

— Юрий Николаевич с полчаса как приехали-с. Остальные тоже туточки-с.

Буркнув что-то неразборчивое и еще плотнее запахнув широкое пальто из темного драпа, Чемесов двинулся внутрь. Его все еще знобило, раздеваться не хотелось, хотя в доме уже явно начали подтапливать.

— Лихо здесь! — кто-то метнулся по коридору, и Иван усмехнулся.

Это прозвище — Лихо Одноглазое — намертво приклеилось к нему после того, как в одной из облав он потерял левый глаз. Теперь полоска черного шелка стала его своеобразной визиткой.

Посреди просторной комнаты, которая, судя по всему, служила кабинетом, на ковре лежало тело. Кто-то уже прикрыл его простыней. Чемесов наклонился и приподнял край. Все было очевидно — пуля попала в сердце. Мгновенная смерть. Впрочем, рана его интересовала меньше всего. Иван изучал лицо покойного. Лет пятидесяти-пятидесяти пяти. По-своему красив, а потому особенно неприятным было выражение лютой ненависти, которое не смогла стереть даже смерть. Потом взгляд Чемесова упал на правую руку убитого, все еще сжимавшую арапник.

— Зачем дома плетка? Ночь уж. Он в домашнем халате, — словно рассуждая сам с собой, пробормотал Иван, но его услышали.

Вперед выступил молоденький светловолосый юноша:

— Осмелюсь доложить…

— Кто вы? — Чемесов нахмурился.

— Моя фамилия Доркашов. Петр Доркашов, Иван Димитриевич. Я прохожу практику после университета…

Молодой человек явно волновался, и Иван ободряюще улыбнулся ему.

— Так вот, — Доркашов заторопился. — Граф имел обыкновение не расставаться с этим… предметом даже в спальне. Привычка, знаете ли. А еще у него на шее оберег от магии... Такой, как полицейским выдают.

— Интересно... Кто нашел тело?

— Дворецкий послал в полицейский участок одного из слуг.

— Где он?

— Кто?

— Дворецкий, конечно!

Через минуту встрепанный человек, нервно стягивавший на груди халат неопределенного цвета, появился в комнате, заговорив сразу, с порога:

— Понимаете, я бы сам никогда... Моя семья служит господам Орловым уже не первое поколение, и я бы сам никогда... Но, вы понимаете, меня разбудил смех госпожи.

— Смех?

— Да. Она так громко смеялась, что я насторожился.

Чемесов вскинул бровь: что ж это за дом, в котором смех может в первую очередь насторожить? Да-а... Вдруг захотелось передернуться. Что и говорить, место действительно было... неуютным. И Иван только теперь понял, по какой причине: дом был мертвым, пустым. Ни шепотков веселых хухликов, ни мягкого, обволакивающего тепла, которым делились с людьми задобренные и сытые жихарки, ни даже шебуршания и вздохов игошей. Словно и не человеческое жилье, а... склеп. Куда делся весь малый народец? Ага... Взгляд Чемесова напоролся на каменное панно над камином. В сером мраморе был вырезан знак секты Магоборцев. Граф Орлов за что-то ненавидел все, связанное с колдовством, включая магических существ? В этом причина того, что он носил камень-оберег, а в своем жилище вывел даже совершенно мирных, добрейших жихарок? Если так, то не удивительно, что смех хозяйки заставляет слуг тревожиться, ожидая чего-то скверного...

Глава 2

Юрий Родионов вошел в комнату, где произошло убийство, и поискал глазами Чемесова, но его не было видно.

— Где? — бросил он.

Его поняли и ткнули пальцем в сторону улицы. Родионов пошел к выходу и, остановившись на пороге, с удовольствием раскурил короткую трубку. Ивана он нашел под окнами кабинета.

— С добрым утром.

Чемесов заворчал. Он стоял на четвереньках в куче опавших листьев и в сумраке действительно походил на огромного медведя, тяжелого и неуклюжего. Или, скорее, на берендея в человечьем обличии. Внезапно сыщик поднялся, стремительной легкостью этого движения мгновенно разрушив возникший образ. У него в руке был револьвер.

— Так я почему-то и думал, — удовлетворенно произнес он, понюхав дуло. — Точно определили, молодцы — системы Григорьева-Эпштейна.

Передав найденное оружие в руки эксперта, Чемесов вдруг недоуменно нахмурился на Юрия Николаевича:

— Ты-то как здесь оказался?

Родионов на это лишь смешливо округлил глаза. Они были старыми друзьями, и раздраженное ворчание медведя, потревоженного во время зимней спячки, не могло обмануть его. Доктор слишком хорошо знал Ивана.

— Я, помимо всего прочего, лечащий врач Орловых, дружище. А что касается остального… Смерть наступила между двенадцатью и двумя часами ночи, что соответствует показаниям дворецкого. Умер он практически сразу…

— Почему она смеялась?

Юрий Николаевич пожал плечами:

— Истерика, как я понимаю — мужа убили на ее глазах. Она говорит, что видела какую-то тень за окном. Хотя…

— Она вполне могла пристрелить его сама, а потом преспокойненько выбросить пистолет в форточку.

— Могла…

— Но столь же реальна возможность, что стреляли именно через окно. М-да, дела…

— Есть еще кое-что. У бедняжки на руках синяки. Вот здесь. На запястьях. А на плечах свежий след от удара хлыстом или чем-то типа того. Она пыталась спрятать его от меня. Наводит на размышления?

Чемесов нахмурился. Перед его глазами явственно встал арапник, зажатый в руке убитого.

— Во что она была одета?

— Что-то эдакое… Из шелка абрикосового цвета. Сейчас уже, наверно, переоделась. Все было перепачкано в крови. Дворецкий застал ее сидящей прямо в луже у тела…

— И смеющейся…

— Да.

— Что ты об этом думаешь?

— Я, пожалуй, подожду со своим мнением до того момента, как ты сам побеседуешь с ней.

— Тогда пошли. Хотелось бы еще сегодня поспать, — Чемесов с тоской взглянул на сереющее предутреннее небо.

***

— Сашенька, девонька моя, барышня, — причитала сухонькая старушка, принимая из рук Александры перепачканное кровью мужа неглиже.

Нянюшка Александры, растившая ее с пеленок, была совсем маленькой и темнокожей, что сразу наводило на мысль о том, что родом она с поверхности и в крови ее понамешано много чего. Собственно, и семья самой Александры была из числа тех аристократов, что предпочитали городской жизни на летающих островах простор полей и лесов поверхности. В прежние времена представители этих семей даже иногда брали себе в качестве жен или мужей не совсем людей. Или даже совсем не людей. Только этим можно было объяснить то, что Александра, которая выглядела совершенно обычным человеком, обладала магическим даром, позволявшим ей кое-что такое, что людям с чистой родословной и не снилось. А вот нянюшка, выглядевшая типичным потомком лесных шуликунов, как раз никакими магическими способностями не обладала. Только поэтому ей и было все-таки позволено жить в доме графа Орлова.

Александра вздохнула, прикрывая глаза. «Неужели этот человек... умер? Убит...» Анисья Родионовна опять принялась кудахтать, хлопоча вокруг госпожи, и та поморщилась:

— Ах, нянюшка, не стони. И так тошно. Лучше скажи, Миша давно домой вернулся?

— Только-только.

— Кто-нибудь видел?

— Нет. Одна я.

— Так запомни: он из дома никуда не уходил! Хорошо поняла?

Старушка быстро закивала. В ее преданности Александра не сомневалась. Морщась, она натянула на саднящие плечи темное платье.

«Траур! Силы небесные, что таить? На сердце у меня печали нет! Более того, я отчаянно рада, что муж отправился к праотцам! Я давно желала ему смерти. А уж после того, как узнала…» — страх мелькнул на лице Александры.

То, что она прочитала в найденном недавно дневнике матушки, было столь ужасно, что даже думать об этом не хватало душевных сил. Должно быть, она была совсем уж на грани, если решилась высказать все это Василию. То, что последовало за этим, превзошло даже то, что она в страхе представляла себе, когда шла в его кабинет.

Александра судорожно вздохнула и, вдруг почувствовав на себе чей-то взгляд, вскинула голову. В дверях стоял огромный человек в просторном темном пальто. Руки в карманах, отчего квадратные плечи сутулятся. Черный шелк повязки скрывает один глаз. Тот самый следователь, которого называли... как же? Лихо! Лихо Одноглазое!

Глава 3

— Ну и как? — спросил Родинов, когда они с другом уже тряслись в служебном паромобиле Чемесова по оживавшим после ночной летаргии улицам центрального острова.

Оба ехали в одном направлении — Иван в следственный департамент, Юрий Николаевич — в главную столичную больницу, где его ждали пациенты.

Водитель занудно ругался себе под нос, объезжая изрытую за ночь дорогу. Кроты-шишиги были давним и совершенно необоримым бедствием. Никто не мог понять, почему им нравиться прокладывать свои ходы именно под брусчаткой мостовых. Точнее, версии были, но ни одну из них с точностью доказать не удалось. Одни говорили, что шишиг привлекает нагретый за ночь камень, которым были замощены улицы. Другие, что им нравилась вибрация, которая передавалась в землю от колес проезжающих паромобилей и даже ног людей. Сам же Чемесов склонялся к варианту номер три. Шишиги испокон века, еще с тех времен, когда о мощеных дорогах никто и не помышлял, а о том, что такое паровая машина или тем более паролет, даже не мечтал, были известны своим зловредным нравом. Эта мелкая нежить, казалось, имела главной целью своей нежизни максимально пакостить людям.

Так вот Чемесову как-то довелось ужинать в компании, где присутствовал человек, изучавший малые народцы, что повадились жить рядом с человеком. И вот он-то и сказал о том, что кроты-шишиги питаются раздражением и злостью. Не всякой, потому как все эти негативные эмоции должны быть адресованы непосредственно и конкретно напакостившей шишиге. Чемесов послушал, поговорил с водителями паромобилей, которые регулярно возили его по служебным делам, и версию эту принял целиком и полностью. В том числе и потому, что среди водил считалось скверной приметой ездить по перерытым шишигами дорогам молча. Обязательно надо было ругаться, поминая создателя каждой конкретной ямы, каждой конкретной борозды, провала или вздувшегося посреди проезжей части пупыря.

Так и шло: ночью шишиги перерывали все, что могли, утром дорожные рабочие, опять-таки костеря шишиг на чем свет стоит, наводили относительный порядок. И только такие бедолаги, как врачи, пожарные или полицейские, вынужденные работать в любое время суток, от всего этого страдали по-настоящему.

Юрий Родионов тронул то ли задумавшегося, то ли под это дело задремавшего Чемесова за рукав:

— Я спрашиваю: и как?

— Что как? — буркнул Чемесов и раздраженно оттянул вечно тесный воротник рубашки.

— Как поговорили с графиней? Сказала она что-то важное?

— Почти ничего. Ты осмотрел ее, как я просил?

— Да. Хотя она была категорически против. Смирилась только когда поняла, что ты и так все знаешь.

— Ну?

— Огромный синяк на левом бедре. На плечах кроме того следа, что я заметил, еще несколько отметин. Ну и так по мелочи… Жаль, что сукин сын уже мертв. Некому в морду заехать. А есть такое очень нечеловеколюбивое желание, — невесело хмыкнув, ответил Юрий Николаевич и откинулся на спинку сиденья, придерживая на коленях съезжающий саквояж с медицинскими принадлежностями.

Паровая машина ритмично посапывала, из трубы валил дым, неприятно пахший сгоревшим углем. Если бы не ветра, выносившие с островов все это подчистую, жить здесь, используя такое количество котлов — в паромобилях, паролетах, в домах — наверно, было бы нельзя.

— Может, она изменяла ему? — внезапно спросил Чемесов, и Родионов глянул на него удивленно.

— Ты следователь. Тебе и карты в руки. Кстати, что ты-то о ней думаешь?

— Она могла убить. Ей было за что. У нее хватило бы на это решимости и силы воли…

— И все?

— А что?

— Ты не сказал еще кое о чем существенном.

— О чем это?

— Она изумительно красива.

***

Иван, все больше мрачнея, читал доклады, переданные ему из полиции. Картинка вырисовывалась впечатляющая.

Родители Анны Павловны Орловой, урожденной Румянцевой, умерли, когда той исполнилось семнадцать. Сначала мать, потом спустя всего лишь полгода отец. Траур и сразу свадьба с графом Орловым… Он был старше ее более чем на двадцать пять лет… И богаче несравнимо. По сути, только благодаря этому замужеству брат и сестра Румянцевы не оказались разорены совершенно. Так. Завещание. Все движимое и недвижимое… Та-ак. Титул… По причине отсутствия наследника… Понятно.

Граф Орлов оставил все свои деньги, дома и земли не жене, которую ежедневно избивал, а брату, которого видел всего несколько раз за последние годы, потому что тот предпочитал островам семейное поместье на поверхности — разводил коров, пахал землю, воевал с наступающими на поля лесами и болотами, пытался дружить с тамошними жителями, балуя мавок, ундин и дриад регулярными подношениями. Ему же — человеку с не самым редким в Империи именем Николай Орлов — переходил и титул… Знала ли графиня об этом? А если бы знала, остался бы ее муж жив или нет?

И еще… Она не изменяла мужу. Ее жизнь была абсолютно прозрачна… В отличие от мыслей и тем более души.

Глава 4

Иван так глубоко окунулся в свои мысли, что вздрогнул от неожиданности, когда дверь особняка Орловых, который он, как выяснилось, едва не миновал, распахнулась, и из нее кто-то вылетел. Этот человек несся так стремительно и безоглядно, что с размаху налетел на Чемесова, ударился головой о его грудь и в то же мгновение оказался на мостовой. Из разбитого носа потекла кровь.

— Вот ведь! — вскричал этот чудак, на поверку оказавшейся младшим братом графини Орловой, выхватывая носовой платок и прикладывая его к лицу.

Чемесов со вздохом, как котенка, поднял Михаила на ноги и подтолкнул к дому.

— Куда вы меня тащите? — немедленно возмутился тот.

— Вам не помешает приложить лед. Вы же не баран, в самом деле, чтобы так бодаться, Михаил Павлович! Где-то случился пожар, или вы опаздываете на свидание?

— Я не... Силы небесные! Лихо! — останавливаясь, выкрикнул Миша и вдруг сконфузился. — Простите.

— Если меня так зовет половина жителей всех столичных островов вместе взятых, почему бы к ним не присоединиться еще одному молодому ветрогону? — миролюбиво заметил Иван. — Впрочем, можно не мудрствовать и остановиться на более традиционном варианте: Иван Димитриевич, — Чемесов протянул руку, и Михаил облегченно затряс ее в своих. — Так куда вы летели, юноша?

— Не куда, а откуда! В доме гость — приехал какой-то двоюродный брат покойного графа. Как снег на голову свалился, хоть и прибыл с поверхности, из земель франков. Правда, он сам был совершенно шокирован известием о смерти Василия Станиславовича. Вроде как он писал ему и получил в ответ приглашение приехать в гости, но мы-то об этом и понятия не имели! А главное, судя по тому, как он расположился, уезжать этот господин собирается не скоро!

— Любопытно… Ну что ж, пойдемте знакомиться.

Слуга, открывший дверь, испуганно ахнул, увидев разбитый нос и залитый кровью галстук молодого Румянцева. Но это было ничто по сравнению с реакцией хозяйки дома:

— Кто вам позволил распускать кулаки, медведь вы несчастный!

Чемесов опешил настолько, что даже не нашел, что возразить.

— Мишенька, тебе очень больно? Голубчик мой, присядь. Голова не кружится? — И снова тот же опаляющий взгляд в сторону ошарашенного Чемесова.

— Я обо всем сообщу вашему начальству! – продолжала бушевать графиня Орлова.

Иван даже руками развел:

— Силы небесные! В чем моя вина? В том, что ваш быстроногий брат решил проверить своей головой крепость моей грудной клетки?

— О чем это вы толкуете, любезный? — высокомерный голос заставил Ивана обернуться.

Ого! А вот и гость, заставивший Мишу Румянцева обратиться в бегство. Смуглое лицо, гладко зачесанные назад волосы (Иван автоматически откинул назад свои, упорно непокорные), тонкая ниточка черных усов над чувственными губами.

«Красив, как… как альфонс», — подумалось с внезапной неприязнью.

— Объяснитесь! — все так же высокомерно напирал красавчик.

— Сашенька, я сам во всем виноват, — Михаил ласково приобнял все еще взволнованную сестру. — Не заметил Ивана Димитриевича на улице и налетел с размаха, а ты же сама знаешь, как легко у меня начинает идти кровь носом.

— Это правда? — недоверчиво переспросила Александра, переводя глаза со смущенного брата на невозмутимое лицо Чемесова.

— Святая истина, госпожа графиня, — чопорно подтвердил последний.

Александра уловила в его тоне обиду и опять вспомнила о своем унижении. Этот огромный мужчина знал… А своими подозрениями она поставила его в один ряд с негодяем — ее теперь уже покойным мужем.

— Я… Я наговорила вам столько возмутительных резкостей… Простите меня, Иван Димитриевич.

Чемесов вздохнул:

— Не берите в голову. Ваше беспокойство за брата так понятно.

— Нет, я виновата перед вами, — шагнув вперед и протягивая руку, пролепетала по-прежнему смущенная Александра.

Ее ладонь утонула в его большой руке. Он склонился над тонкими пальцами, но, движимый внезапным порывом, поцеловал не их, а уже потемневший синяк на запястье. Александра вспыхнула и, высвободив руку, быстро одернула рукав.

— Вы забываетесь! — голос гостя звенел.

— Оставьте, Игорь Викентьевич, — Александра подошла к красавчику и в успокаивающем жесте положила руку, которую только что целовал Чемесов, ему на локоть.

Это почему-то задело. Иван нахмурился и ссутулил плечи, став еще более похожим на медведя.

— Прошу вас, Александра Павловна. Мне необходимо поговорить с вами. Наедине, — гость смерил Чемесова презрительным взглядом.

— Если вы настаиваете, Игорь Викентьевич. Прошу извинить нас. Миша, позаботься пока что об Иване Димитриевиче… Паровая машина давно запущена. В доме достаточно тепло.

Глава 5

Прошло почти три месяца с момента убийства графа Василия Орлова, и Иван со смешанным чувством разочарования и облегчения был вынужден признать, что следствие зашло в тупик. Фанатичный настрой Василия Станиславовича против магии малого народца сыграл с ним злую шутку. Если бы его особняк хранил домовой, если бы в нем жили жихарки, они бы все произошедшее с хозяином видели. А если бы они еще и относились к нему хорошо, то с ними можно было бы попробовать договориться. Не факт, что малыши пошли бы навстречу и так или иначе показали людской полиции то, что знали. Да и не факт, что это все можно было бы сразу принять на веру — мелкая домашняя нежить имела на все свои взгляды, и Чемесов уже давно зарубил себе на носу: то, что казалось белым ему, совершенно не обязательно воспринималось таковым представителями малого народца. Но в любом случае они дали бы ему хоть что-то! Что-то, от чего можно было бы начать плясать... А так... Так была одна лишь пустота. Еще более пустая, чем пространство между летучими островами. Там, по крайней мере, летали птицы и паролеты, плавали облака и дирижабли.

Поначалу Чемесов бывал в большом мрачноватом доме Орловых почти ежедневно, и каждый раз сталкивался с активной неприязнью со стороны Игоря Викентьевича, судя по всему, прочно обосновавшегося там.

Был труп, было орудие убийства, были мотивы — просто целая куча мотивов! — как минимум двое подозреваемых и никаких доказательств! Александра Павловна уверяла, что при жизни мужа ничего не знала о сути его завещания, но и не выказала особых чувств, когда поняла, что осталась практически без средств к существованию. На ее лице не было заметно ни разочарования, ни удивления, ни негодования. А Чемесов не мог ни подтвердить, ни опровергнуть сказанное ею. Безразличие прекрасной, но холодной мраморной статуи, прочно поселившееся на лице графини Орловой, лишало его даже косвенных доказательств.

Лед треснул лишь раз, когда Иван глубже копнул под второго подозреваемого — Михаила Румянцева. Испуг, мелькнувший в серых глазах Александры Павловны, был очевиден, но опять-таки ничего не доказывал.

Не удалось и просто прижать мальчишку. Он врал, и Иван знал это, но старая нянька-полукровка стояла насмерть, утверждая, что в вечер убийства Мишенька лежал дома с простудой, и она сама как раз принесла ему тепленького молочка с медом, а потом сидела рядом, присматривая, чтобы «мальчик» выпил все до дна, а после укрылся как следует. Вся остальная челядь, допрошенная не менее пристрастно, ничего не видела, не слышала, не знала, не могла и, главное, не хотела…

Иван бродил по дому, натыкаясь на предметы и хлопочущих слуг. Невозмутимо выслушивал очередную раздраженную тираду Игоря Орлова и, пожав плечами, уходил. С тем, чтобы вернуться на следующий день, заранее зная, что все опять будет впустую, но уверяя себя, что его периодические появления в доме для чего-то нужны.

Правда, подтвердилось эта его «нужность» лишь раз, когда он, памятуя о поручении, данном Александре Павловне новым графом Орловым, привел в дом стайку совершенно несчастных, голодных и оборванных хухликов, бродивших по улицам центрального острова с потерянным видом. И лучшей наградой для него за это стала благодарность от обрадованной Александры Павловны, которая тут же запустила малышей на кухню, а после велела расставить по всему дому блюдечки с молоком.

Это было приятно, но настал момент, когда ежедневные появления Чемесова стали казаться неприличными даже ему, и он почти силой заставил себя отказаться от них. И, конечно же, ровно после этого давно ожидаемые им новые неприятности и произошли: как обычно, поздним вечером, и, естественно, Иван только-только заснул, вернувшись со службы домой — на небольшой островок ближе к периферии, где он, собственно, и проживал.

Почему? Ответ был прост: это было жилище его уже покойных родителей, а сам Иван не желал расставаться с местом, которое для него прочно увязалось с многими важными воспоминаниями, которое по-прежнему хранил домовой, помнивший Ивана ребенком, а в шкафах и в простенках шебуршались малютки-жихарки, с тщанием, достойным искренней ответной любви, создававшие силой своей странной магии теплую атмосферу уюта. Это был Дом! Именно так, с большой буквы. А Чемесов всегда ценил то, что имел, при этом никогда не замахиваясь на чужое. Потому что такое вот «замахивание», замешанное на обидах, зависти, амбициях и прочих человеческих пороках, всегда несло в себе зло. И заканчивалось плохо.

Полицейский, который разбудил Чемесова, прибыл на служебном паромобиле, и мрачный от недосыпа Иван и не подумал машину отпускать. Еще чего — скакать по островам в такое время на своих двоих! Не так давно транспортные компании, занимавшиеся воздушными перевозками людей и грузов с острова на остров и дальше на поверхность, начали предоставлять новую услугу: готовый за это платить человек мог путешествовать, не вылезая из салона своего личного паромобиля! Машину загоняли на грузовую палубу рейсового дирижабля, который и переправлял ее на нужный пассажиру остров. За служебные перевозки, естественно, платило ведомство, и Чемесов решил, что оно не обеднеет. Тем более что дорогой был шанс еще прихватить хотя бы полчаса сна...

Вот только заснуть так и не удалось. Чемесов был подсознательно готов к тому, что убийство графа Орлова не станет точкой в этой истории, но то, в какую сторону повернул сюжет, оказалось для него полной неожиданностью. Миша Румянцев! Избит и теперь в больнице!

Глава 6

Ее жаркая ладошка ловко скользнула под жилет и уютно устроилась на широкой груди Ивана. И тут же от этого места словно морозцем потянуло –прикосновение было столь ледяным, что Чемесова даже в жар кинуло. Но все это длилось долю секунды — он даже и сказать ничего не успел. А потом Эмма болезненно ахнула и отшатнулась в сторону, укачивая пострадавшую руку.

Иван усмехнулся кривовато:

— Я на службе, мадам.

— Совсем забыла об этих ваших... амулетах, — слово это Эмма Латур произнесла так, словно выругалась.

Реакция ее была понятна. Люди, наделенные колдовской силой, и тем более магические существа, по роду деятельности или в силу других причин часто сталкивавшиеся с представителями закона, знали, что уже довольно давно, после череды неприятных эксцессов, связанных с попытками магического вмешательства в следственные действия и в решение суда по одному очень громкому делу, все полицейские, следователи и судьи получили особым образом заговоренные камни. Они-то и оберегали слуг государевых от любого магического воздействия.

Кстати, такой вот камешек был на шее и у графа Орлова. Об этом еще стоило поразмыслить, но чуть позже, когда появится больше фактов. Пока же требовалось разобраться с другим.

Чемесов был уверен, что Эмма и в мыслях не держала причинить ему вред. Скорее всего, с ее стороны это была лишь очередная попытка соблазнения. Собственно, магия, которую эта маленькая женщина получила из-за смешения в ней людской крови и крови кого-то из лесных жителей с поверхности, возможно, сирен, была целиком направлена именно на это: обольщение; заклятья возбуждения, которые пробирали даже тех клиентов, которые уже не помнили, когда у них член вставал; снятие комплексов и психологических преград, которые могли помешать насладиться контактом с работницами заведения мадам Латур тем, кто был от природы стеснителен или боязлив. Ничего противозаконного. Все для удовольствия. Но амулет в таких тонкостях не разбирался, и в результате Эмма стала жертвой своей забывчивости.

— Простите, — Чемесов развел руками.

Отступив от него еще дальше, мадам Латур нервно потерла пострадавшую ладонь пальцами другой и спросила с горечью:

— Что мы, сирые, можем сделать, чтобы задобрить большое и сердитое Лихо?

Через два часа Иван уже знал все.

Молодого Румянцева у мадам Латур помнили. Он не столь уж часто посещал заведение и не мог похвастаться тугим кошельком, но был молод, недурен собой, добр и весел. Многие девушки, смеясь, говорили, что готовы обслуживать его и за так. Но в этот вечер Миша в доме не появлялся. Зато почти все видели, как двое мужчин, одетых в темную неприметную одежду, кого-то избивали в подворотне напротив. Более того, одна из мар по доброте душевной даже попыталась вмешаться, но опоздала — молодцы уже закончили свое черное дело. Ей пришлось скрыть себя, используя присущую ее народу магию, чтобы не попасться им на глаза. Зато бесплотным духом она смогла подобраться ближе и расслышать часть их разговора. Бандиты — а это оказались самые обычные чистокровные люди — посмеивались и рассуждали о том, что почаще бы с такой легкостью удавалось зарабатывать деньги… Маре даже удалось описать их обоих.

До утра Чемесов нанес еще несколько визитов, причем существа и люди, с которыми он вел беседы, были один страннее другого… Зато теперь сеть была раскинута, а все нити в руках одноглазого паука.

Только к утру, вымотанный и ворчливый, он вернулся на центральный остров, где прямым маршрутом отправился в больницу. Михаил пришел в себя, но после сделанных уколов и сеанса магической терапии, проведенного семейством жихарок под присмотром опытного физиотерапевта-человека, спал. Родионов, который уже поджидал друга, уверил его, что Миша серьезно не пострадал:

— Через пару недель снова будет скакать, как горный козел…

— И бодаться, — пробормотал Иван облегченно. — Ты поедешь со мной к его сестре?

— Неужели боишься? — Юрий Николаевич смешливо вытаращил глаза. — Право, Александра Павловна не кусается.

— Не говори глупостей! Просто графиня наверняка захочет услышать все о состоянии брата от врача, а раз уж ты здесь…

— Ну конечно, конечно.

***

— Опять вы! — негодующе выпалил Игорь Орлов. — От вас нет покоя даже ранним утром, когда порядочные люди еще и с постелей-то подняться не успели!

— Вы что, намекаете на нашу непорядочность? — изумлению Родионова не было предела.

Чемесов же, привыкший к подобным «приветствиям», лишь устало поморщился:

— Игорь Викентьевич, не могли бы вы передать Александре Павловне, что мне необходимо переговорить с ней.

— Это возмутительно!

— Господин Орлов! — негромкий голос Ивана был подчеркнуто терпелив. — Я не спал всю ночь. И привело меня сюда дело, а не желание доставить неудобство лично вам. Миша Румянцев в больнице и…

— Михаил? Что с ним случилось?

Глава 7

Чемесов валился с ног от усталости, но, лишь проводив графиню Орлову и вызвавшегося ехать с ней Игоря Викентьевича в палату ко все еще спавшему Мише, позволил и себе отправиться на боковую.

Он лег в кровать, но еще долго крутился, сминая подушку и то натягивая на себя, то сбрасывая в сторону одеяло. Левый висок ныл и дергал как гнилой зуб, и это гарантировало несколько «веселых» дней. Головные боли начали мучить Ивана после ранения, которое и лишило его глаза. Пришлось вставать и пить болеутоляющее, заботливо поставляемое ему Юрием Родионовым, но даже в забытьи Чемесову снилось, что голова у него болит…

Встал он совершенно разбитым, с противным металлическим привкусом во рту, а главное, чувствуя, что проклятая мигрень никуда не ушла, а лишь затаилась до поры. Уже вечерело. В жалкой надежде избавиться от мигрени Иван пошел до станции рейсовых дирижаблей пешком, но свежий воздух и прогулка целебного воздействия не возымели. Так что на центральном острове он попытку повторять не стал и сел в наемный паромобиль, поджидавший пассажиров на парковке у станции воздушных сообщений, приказав бородатому водителю отвезти себя в больницу.

Александра Павловна еще была там. Миша не спал, а вот его сестра, напротив, кажется задремала прямо в кресле. Чемесов кашлянул, и она вздрогнула, вскинув голову:

— Иван Димитриевич!

— Александра Павловна! Совершенно не обязательно сидеть в больнице круглые сутки. Вы выглядите измученной.

— Вот-вот! Целый день говорю ей об этом! Я же не на смертном одре! — Михаил энергично помахал загипсованной рукой. — Эта лечебная магия... гм... Я про милах жихарок с их заговорами. Так вот они просто фееричны. У меня даже голова теперь не болит!

— Пойдемте, Александра Павловна, я отвезу вас домой. А потом, молодой человек, нам с вами нужно будет серьезно поговорить.

— Нельзя ли мне…

— Нет, госпожа графиня. Я сожалею, но не могу этого позволить. Идемте, вы еле держитесь на ногах.

Чемесов помог Александре одеться и, поддерживая под локоть, повел к выходу. Паромобиль, на котором он приехал, все еще пыхтел рядом со входом, застилая окрестности дымом из своей короткой толстой трубы. Иван помог Александре занять место на пассажирском диване внутри крытого кузова, уселся рядом сам и… замолчал, как убитый. И молчал так всю дорогу! Он прекрасно отдавал себе отчет, что подобное поведение как минимум неприлично, но ничего поделать с собой не мог. Тем более что головная боль по-прежнему грызла его висок острыми частыми зубками.

— Очень больно? — Александра словно бы прочитала его мысли.

— Больно? — Иван даже растерялся.

— Я, ведь, не ошибаясь у вас мигрень?

Иван смутился:

— Ничего, пройдет.

— Позвольте мне…

Иван ахнул, потому что горячая ладонь графини легла ему на висок. И тут же, эхом, вскрикнула и она, отдергивая ладонь.

— Вы… — Иван пораженно покачал головой. — У вас магический дар?

— Небольшой. Миша только что почти проговорился вам, да и я сама не вижу смысла таить, — Александра вновь потерла руку, в которую пришелся заряд защитного камня. — Что это было?

— Служебный амулет. Необходимость. Вы... — Чемесов нахмурился, вдруг осознав, от кого мог прикрывать себя ныне покойный граф Василий Орлов, заказав себе точной такой же камень-оберег. — Вы должны быть знакомы с его воздействием: у вашего покойного супруга был такой же.

Александра побледнела и отвела глаза:

— Я никогда... Я никогда не пыталась прикасаться к мужу силой своей магии. Мне... Мне не хотелось его... лечить. А вам я могла бы снять боль, но раз служба диктует такие правила... Простите, я просто не знала.

— А вы простите меня. Если бы я понял, что вы собираетесь сделать, я бы... Простите, я сейчас.

Чемесов торопливо ослабил галстук, а после, расстегнув верхние пуговицы на рубашке, снял с шеи оберег.

— Вы так доверяете мне? — Александра проследила за тем, как он отложил камень на сиденье рядом, и подняла на Ивана глаза.

— Да, — просто ответил тот.

Возникла неловкая пауза. Потом Александра вздохнула и вновь приложила ладонь к виску Ивана. От ее маленькой руки шло такое тепло…

— Так легче?

— Да… Но как?.. Как получилось, что дворянка да еще и супруга... бывшая супруга члена секты Магоборцев и... сама магичка?..

Александра отвела глаза, прячась за действиями:

— Постойте, кажется, еще здесь.

Тепло сместилось левее. Чемесов на мгновение ощутил внутри головы какое-то напряжение, сопротивление, будто кто-то невидимый тянул проклятую мигрень прочь, а она упиралась… Но этот кто-то оказался сильнее и все же победил. Почувствовав невероятно острое облегчение, столь полное, как отпущение грехов, Иван заморгал, потрясенно вглядываясь в ставшее пепельно-бледным лицо графини Орловой:

Глава 8

Михаил еще не спал, когда Чемесов заглянул в его палату, и обрадовался посетителю:

— Иван Димитриевич! Я ждал вас.

— Догадываюсь, по какой причине. Расскажите, что с вами-то приключилось. Вы что-нибудь помните?

— Да и помнить-то нечего, Иван Димитриевич! В том-то и дело. Шел я, ну…

— К мадам Латур. Дальше.

Михаил вспыхнул жаркой краской.

— Эти двое встретили меня у фонаря. Один схватил, повернул к свету. Другой говорит: «Он самый!» И, собственно, все… — Миша развел руками. — Дальше им не до разговоров было.

Иван изумленно вскинул бровь. Он уже знал, что Румянцева избили по заказу, за деньги. Но обычно в этих случаях за избиением следовали конкретные угрозы, предупреждение не делать что-то или, наоборот, — приказ совершить какой-то поступок… Иначе зачем бить? Внезапно Чемесов нахмурился. Если ничего не сказали Мише, то… Кому еще могло повредить, причинить боль, испугать то, что с ним сделали? Ответ очевиден — его близким… Графине Александре Павловне Орловой!

Решительно простившись с молодым Румянцевым, Иван поспешил домой. Только бы ничего не упустить! Что-то не складывалось, не вытанцовывалось… Он заварил себе крепкого до горечи чаю, налил его в любимую кружку и уселся за стол. Та-ак.

«Если мальчика побили не из-за каких-то „шалостей“, о которых он не пожелал рассказывать, и во что мне почему-то не верится, то наверняка это как-то связано с убийством графа Орлова».

Иван, что называется, нутром чуял, что два этих события — части одного часового механизма цепи. Только, похоже, кто-то разобрал его, разъединил шестеренки, потом еще и нарочно перепутал их, а теперь подбрасывает, играя. И самое скверное, что стрелочки, способные точно указать на истину, он оставил себе…

«Допустим, Миша, который уж точно не лежал в постели с простудой в ночь убийства, а где-то… гм... прогуливался, возвращаясь домой, увидел у дома постороннего… Убийцу… Тогда его бы не били, а просто прикончили. Причем сразу, а не три месяца спустя. Это очевидно. Убийцу могла видеть Александра. Сашенька…»

Чемесов мотнул головой, внезапно и как-то некстати вспомнив красивое черноусое лицо Игоря Орлова.

«Стоп! Не о том! Итак… Александра могла видеть убийцу, и теперь ее хотят предупредить так жестоко и… глупо. Глупо, леший его побери! Если бы она увидела кого-то, она не стала бы это скрывать! Ее молчание в таком случае может означать лишь одно — убийца Миша Румянцев. Но тогда почему побили именно его? И кто? Кто-то всезнающий с весьма своеобразным чувством справедливости чужими руками (и ногами) отшлепал нашкодившего мальчика: „Ай-ай-ай! Нехорошо убивать взрослых дяденек! Даже если этот с-сукин сын бьет твою любимую сестру...“ Так? Бред! Значит, что же? Интуиция подводит меня, и оба эти события никак не взаимосвязаны?»

Единственная надежда была на то, что тех двоих, избивших Михаила, удастся изловить и «расколоть» на допросе. Да… Рассчитывать приходилось только на это. Чемесов устало помассировал виски и раздраженно сбросил повязку, закрывавшую слепой глаз — дома было не от кого прятаться, — а после поднялся и пошел на кухню. На плите его ждала кастрюлька с борщом. Стараниями домового она была еще теплой. А вот за саму еду надо было благодарить соседку — вдову средних лет, ежедневно приходившую убираться. Иван платил ей за это. А вот подкармливала она его «за так». Чемесов подозревал, что Анна Борисовна имеет на холостого соседа вполне определенные виды, боялся этого, но отказаться от вкусных и весьма своевременных подношений эгоистично не находил мужества. Он пошел на компромисс и с некоторых пор стал отдариваться, покупая заботливой соседке что-нибудь к каждому празднику. И лишь значительно позже понял, что этим только усугубил ситуацию. Анна Борисовна совершенно справедливо воспринимала эти дары, как ответные знаки внимания, а не как плату, и теперь со дня на день ждала предложения руки и сердца…

Чемесов налил себе борща, аккуратными тонкими ломтиками нарезал черный хлеб и понес все это в библиотеку. В его небольшом жилище была комната, соединявшая в себе функции столовой и гостиной, но он практически не пользовался ею, проводя все то краткое время, что бывал дома и при этом не спал, именно в библиотеке.

Иван любил ее: темные стеллажи из мореного дуба, громоздкий, но добротный письменный стол, за которым работал еще его отец, Димитрий Иванович Чемесов. Он тоже был следователем, но, в отличие от сына, предпочитал беготне за бандитами кабинетную работу, искренне полагая, что самые сложные, а значит, самые интересные с точки зрения сыщика преступления раскрываются в первую очередь не на улице, не по уликам и следам, а внутри черепной коробки, за столом, в тиши кабинета, среди любимых книг по логике и психологии… И регулярно доказывал свою теорию, успешно раскрывая самые запутанные злодеяния.

Иван, тогда едва закончивший юридический факультет столичного Университета, вечно спорил с ним и именно поэтому пошел служить не в следственные органы, а в полицию. Но с годами он все чаще ловил себя на том, что во многом становится живым доказательством отцовских постулатов, хотя даже теперь, уже уйдя из полиции, сохранил привычку участвовать в расследовании с самого начала, с азов, предпочитая своими руками пощупать все, а уж потом сесть и свести воедино наблюдения, многочисленные доклады полицейских и отчеты экспертов. Особенно когда дела оказывались такими сложными, как сейчас… Убийство графа Орлова, в котором были заинтересованы многие, а совершить могли буквально все, и, казалось бы, немотивированное и ненужное никому избиение Миши Румянцева. Их с наскока было не разрешить…

Глава 9

Орлов помялся, потом резко развернулся и вышел. Александра же на подгибающихся ногах шагнула к постели и рухнула на нее, уткнувшись лицом в подушку. Противная дрожь продолжала сотрясать ее. Лишь через некоторое время она нашла в себе силы подняться, сбросить халат и забраться под одеяло. Свернувшись калачиком, Александра уставилась широко раскрытыми глазами в темноту спальни. Неожиданное предложение Орлова совершенно выбило ее из колеи. Мысли, совершив неожиданный поворот, вдруг обратились к прошлому...

Ей было семнадцать. Мише едва исполнилось десять. Мама месяц как умерла. Отец тоже сильно хворал, и врачи не обнадеживали их… Именно тогда в поместье в очередной раз завернул давний знакомый Павла Юрьевича, граф Василий Орлов. Он бывал у них достаточно часто, потому что угодья, которые он купил на поверхности исключительно для охоты, соседствовали с поместьем Румянцевых. Граф Орлов не любил поверхность, спускался на нее только для того, чтобы развлечь себя стрельбой по живым мишеням, и поэтому не затруднял себя строительством постоянного, более или менее основательного жилья на своих землях, а предпочитал останавливаться у старинного знакомого.

Павел Юрьевич, напротив, и не мечтавший об островах и вынужденный из-за скудости доходов постоянно проживать с семьей в своем поместье, всегда радовался приезду гостя, который развлекал его последними сплетнями и светскими новостями сверху. Они беседовали о политике, о книгах, которые Орлов уже прочитал, а Румянцев еще и в глаза не видел. Александра, всегда обладавшая живым сметливым умом и неуемным любопытством, изыскивала все возможные причины, чтобы присутствовать при этих разговорах. Тем более что ее юному самомнению льстило, что богатый и более чем привлекательный взрослый мужчина явно интересуется ею, время от времени уставляя на нее задумчивый и какой-то жадный взгляд…

Мать Александры, пока была жива, наоборот старалась избегать встреч с Василием Станиславовичем, всякий раз во время его приезда сказываясь больной. Домовой Орлова тоже откровенно не любил — так и норовил напакостить хоть в мелочах. Да и жихарки словно бы растворялись в пространстве, едва граф переступал порог. Александра это прекрасно чувствовала — дом словно бы мертвел. Позднее она не раз думала, что и малый народец, и, главное, ее матушка Ирина Никитична, все они отлично разбирались в людях и инстинктивно сторонились Орлова, словно он был умертвием или каким-нибудь вурдалаком. И это тянуло за собой другую, не менее горькую мысль: если бы Ирина Никитична прожила дольше, она бы никогда не позволила отцу продать ее единственную нежно любимую дочь человеку, который вызывал у нее самой необъяснимую для окружающих, но от этого не менее острую неприязнь.

Павел же Юрьевич, как, впрочем, многие мужчины, несравнимо больше любил сына. Впрочем, Миша был некоронованным королем для всех в семье Румянцевых. Появившийся через десять лет после Саши, когда ее родителям было уже к сорока, нежданный, словно подарок небес, он рос нежным, впечатлительным мальчиком, отзывчивым и всегда щедрым на ответную ласку по отношению к тем, кто был добр к нему. И поэтому, когда граф Василий Орлов — надо признать, совершенно неожиданно — попросил у него руку Саши, Павел Юрьевич прежде всего подумал о том, что жених более чем обеспеченный человек, и маленький Миша будет расти в достатке…

Тогда Александра отказалась. Впрочем, совсем не потому, что, как и мать, испытывала неприязнь к жениху. Просто она совсем его не знала… Да и вообще, прочтя немало сентиментальных романов, которыми во все времена увлекались молоденькие романтичные девушки, представляла себе предложение руки и сердца от своего будущего супруга несколько иначе — неторопливое ухаживание, нежные признания, поцелуи и объятия при луне… А тут?

Василий был обижен. Даже оскорблен. Но проявил неожиданную настойчивость и позволил Павлу Юрьевичу убедить себя, что этот отказ его дочери следует расценивать как каприз юной, неоперившейся девушки, чьи настроения могут меняться, будто погода в марте. Румянцев обещал ему повлиять на непокорную дочь, если граф в свою очередь постарается быть по отношению к Саше несколько… гм... более женихом.

— Цветочки, парочка стихов, посвященных ее глазкам или там еще чему-нибудь… Оглянуться не успеете, как дело будет слажено.

Василий Станиславович раздраженно поморщился, и Румянцев не рискнул настаивать.

Александра не могла знать об этом разговоре отца и графа Орлова, но явственно почувствовала на себе его последствия. Отец то угрожал, то упрашивал, пока наконец не пустил в ход последний, главный козырь:

— Сашенька, я болен и возможно недолго пробуду с вами. Граф, если ты выйдешь за него замуж, станет для вас с Мишей надежной опорой как в финансовом, так и в моральном плане. Ты же знаешь, твой брат слишком тяжело перенес кончину вашей матушки… После моей смерти вы останетесь совсем одни.

Александра еще колебалась, но вскоре здоровье Павла Юрьевича резко ухудшилось, он как-то внезапно слег и буквально за несколько дней из крепкого, вполне здорового с виду мужчины превратился в дряхлого старика: будто кто порчу навел или сглазил. Но вызывать из соседней деревни старца, который мог бы поворожить, Павел Румянцев отказался... Александра так и не поняла почему, но именно тогда, у ложа умирающего отца, она и поклялась принять предложение графа Василия Станиславовича Орлова…

В последующие годы иногда думалось: что чувствует отец там, в небесах над летающими островами, видя, во что после этого превратилась жизнь самой Александры, а главное, жизнь Миши, ради которого Павел Юрьевич и подталкивал дочь к этому шагу.

Глава 10

— Мы же договорились, что будем друзьями, — мягко ободрил ее Родионов, и Александра решилась.

— Понимаете, мой муж… Мой покойный муж… Я не смогла подарить ему наследника. А мне недавно сказали… Простите, Юрий Николаевич, это очень личный вопрос… Правда ли, что это может быть не только по моей вине?

Под конец она говорила так тихо, что Родионов едва разбирал ее слова, однако в ответе не усомнился:

— Совершенно справедливо, Александра Павловна, хотя мужчины и не любят признавать это. Говорю вам это уже не как друг, а как врач с многолетним опытом. Множество случаев, когда женщина, считавшаяся совершенно бесплодной в первом браке, награждала своего второго супруга многочисленным здоровеньким потомством. А бывает и так: жили вместе много лет, были бездетны, развелись из-за этого — и на тебе! У обоих во втором браке появляются малыши. Видно, в чем-то не подходили друг другу просто на физиологическом уровне. Дело это еще мало изученное.

— Спасибо, — улыбаясь робко и благодарно, проговорила графиня. — А у вас есть детки?

— Есть. Двое. А еще один в проекте, — Родионов, смеясь, поводил перед собой руками, обрисовывая размеры живота своей супруги.

— Я бы хотела познакомиться с вашей семьей.

— Так приходите к нам в гости!

— Как-нибудь обязательно…

— Нет. Так не годится. Давайте вот что решим. Сегодня у нас уже пятнадцатое декабря… Вот и отлично! Приходите к нам на Коловорот! Будем помогать солнышку повернуть на весну. Ну, придете?

— Я, право, не знаю. Траур…

— Глупости. Что ж, раз траур, человеку и поесть с друзьями нельзя?

***

Чемесов в это утро тоже поднялся чуть свет. Вздыхая, он поплелся к умывальнику. Холодная вода не то чтобы разбудила его, но, по крайней мере, после умывания Иван сумел разлепить свой единственный глаз, а значит, получил хоть какую-то уверенность, что не перережет себе горло, бреясь вслепую. Завтракал он обычно на службе, так что уже через пятнадцать минут неторопливо шел по тихой улице в сторону станции рейсовых дирижаблей. Фонари уже были погашены. В скверах, у подъездов, на тротуарах возились сонные дворники, счищая широкими деревянными лопатами выпавший за ночь снег. Некоторые, особо проворные, успели справиться с этим и теперь посыпали скользкие места мелким желтым песком, от чего утоптанный белый тротуар становился полосатым. Замах — полоска, замах — полоска.

Чемесов поежился и плотнее запахнул на шее шарф. Его самого ждала ненавистная бумажная работа, которую он за последнее время, теша свою лень, изрядно запустил, а потому торопиться на службу совершенно не хотелось. Скорее, наоборот… Впрочем, там, по крайней мере, будет тепло.

В дирижабле было многолюдно — народ с удаленных островов спешил на работу в дома знати или в центральные столичные учреждения. Так же, как сам Чемесов в здание суда, где и располагался его кабинет. Здесь пока что было тихо и пусто. Чистый пол не затоптан. Пройдет еще каких-нибудь пара часов, и коридоры наполнятся народом, из кабинета в кабинет станут сновать чиновники, сыщики, эксперты, свидетели и подследственные. Некоторых привезут в кандалах с тюремного острова, другие явятся сами из теплой домашней постели…

Иван увидел под дверью своего кабинета свет и удивленно задрал свою мефистофельскую бровь. Оказалось, что за его столом спит молоденький практикант. Тот, который встретился Чемесову в ночь убийства графа Орлова. Как парень назвал себя тогда? Докарев? Доркин? Доркашов! Петр Доркашов. Чемесов растерянно постоял возле спящего, а потом тихонько потряс его за плечо. Парень вскочил, дико озираясь:

— Ох! Иван Димитриевич! Простите меня, что я здесь… Сам не заметил, как заснул. Завозился и…

— С чем хоть возился-то? — добродушно посмеиваясь, поинтересовался Иван.

— Да вот… Мне поручили… Как-никак первое крупное дело. Самостоятельное. Убили одного студента. Расследую…

— Что за студент? — скорее из вежливости, чем действительно интересуясь, спросил Иван.

— Да в том-то и сложность. Только-только парень из-за границы в Империю вернулся. Не был здесь почти пять лет — там учился. И на следующий же день… Причем не на улице, не в кабаке, а у себя же дома. Дверь не взломана, все тихо-мирно… Родители спали в соседней комнате… И на нежить какую не подумаешь. Если бы еще на поверхности дело было — хоть как-то. Так ведь нет: просто один из небогатых окраинных островов...

— Не самоубийство? Сейчас просто какая-то мода пошла на эту глупость.

— Исключено. Эксперты то же самое говорят.

— Ну что ж, молодой человек, дерзайте! Если что — милости прошу, посидим подумаем вместе. А теперь идите-ка домой спать. Уж поверьте старому вояке, тупая от недосыпа голова — не лучший помощник в розыскном деле.

Доркашов, смущаясь, выскочил прочь, а Чемесов еще долго, сам не замечая того, хранил на лице теплую задумчивую улыбку. Быть может, это были воспоминания о собственной юности?

Вздохнув, он принялся за писанину. Отчеты, картотека, самые разнообразные справки и запросы… К сожалению, от этой бумажной круговерти деваться было некуда. Иван честно писал час или два, но вскоре перо его стало нырять в чернила все реже и реже, а потом он вдруг обнаружил, что сидит, уставившись прямо перед собой, а на очередной бумаге написано лишь заглавие.

Глава 11

Глаза Александры заискрились. Она подошла к Чемесову и, опустившись на колени, подняла к нему лицо. Чуткие пальцы Ивана легко коснулись ее лба, скользнули к затылку, но, запутавшись в гуще уложенных в свободную прическу волос, замерли.

— Ага! — тихонько сказал кто-то.

Однако руки Чемесова уже ожили и быстро, словно их хозяин не верил сам себе и спешил утвердиться в догадке, едва касаясь, пробежали по лицу, отследили линию подбородка, нежной лаской обвели маленькие уши, а под конец с робостью коснулись губ… Александра затаилась, боясь дышать. Но вдруг рот Чемесова дрогнул, беззвучно произнеся ее имя, и он, стянув яркую ткань, впился недоверчивым зеленым глазом в обращенное к нему лицо.

— Ущипните его! — рассмеявшись, посоветовал маленький живчик из числа гостей, но остальные молчали и, более того, внезапно почувствовали смущение, будто случайно вторглись в нечто интимное.

— Прошу к столу! — позвала энергичная женщина в свободном наряде, который лишь подчеркивал ее беременность.

Александра поняла, что это хозяйка дома, супруга Юрия Родионова — Агата Генриховна. И, усмотрев в ее словах выход из неловкой ситуации, поднялась. Все, толпившиеся ранее вокруг Ивана, тоже дружно шагнули к дверям столовой.

— Ого! — Родионов восторженно округлил глаза. — Ну и голодный нынче гость пошел! Так ведь и хозяев затоптать можно. Иван! Ива-ан! Поухаживай за Александрой Павловной! Хозяйка звала за стол.

Голос Юрия Николаевича вывел Чемесова из оцепенения. Он поднялся со стула и подал руку Александре.

— Я, право, не ожидал… — Иван нервно откашлялся.

— Юрий Николаевич пригласил меня… Своим приходом я поставила вас в неловкое положение?

— Нет-нет. Я… Я рад…

В столовую они вошли последними. Родионов уже поджидал их и тут же завладел рукой Александры:

— Ну вот! Теперь, похоже, все в сборе, а значит, я могу представить вам мою особую гостью. Александра Павловна Орлова, прошу любить и жаловать.

Александра была благодарна, что Родионов деликатно опустил ее титул. Поэтому теперь на нее глядели просто как на молодую привлекательную женщину, новую знакомую добрых хозяев. Лишь во взгляде одного из представленных ей мужчин, она прочла холодное удивление.

— Старший следователь по особо важным делам Иевлев Олег Федорович, — произнес он и коротко поклонился.

Услышав это подчеркнуто официальное представление, Александра поняла причину его отрешенности и холодности — этот человек знал, кто она, знал, что ее имя связано с убийством, которое расследует Иван Чемесов, и его явно шокировало присутствие здесь, у его друзей, подозреваемой в столь ужасном преступлении. Однако к середине ужина взгляд Иевлева, казалось, смягчился и лишь иногда испытующе задерживался на графине, а затем мгновенно выстреливал в севшего на другом конце стола Ивана. Несмотря на этот «надзор», ужин для Александры прошел удивительно приятно и весело.

До сих пор она никогда близко не общалась с людьми этого круга. И теперь, сравнивая, понимала, почему раньше ей не нравилось ходить в гости — традиционный этикет, неизменно витавший над дворянскими раутами, мешал наслаждаться общением. Наверняка с близкими друзьями отношения строились совершенно иначе и в ее кругу, но у Василия таковых не было, а Александра просто сторонилась людей. Любая близость предполагала взаимную откровенность, а она ее не могла допустить. Невозможно было представить, что кто-то узнает о ее магических способностях, которые, по мнению Василия, позорили ее род... И уж тем более о том, что муж имеет обыкновение чуть не ежедневно поднимать на нее руку… Теперь же Александра просто наслаждалась.

Ей нравился теплый добродушный юмор Юрия Николаевича, азартные споры, которые постоянно затевал тот самый живчик, который предложил ущипнуть Чемесова, — Никита Быстрицкий, хирург, работавший в той же больнице, что и Родионов. Казалось, он имел в запасе забавную историю на каждый поворот разговора. Большинство этих баек касались медицинских тем, и юмор был в них рискован, но Александра поняла, что ее это совершенно не смущает.

Другие гости оказались не менее интересны. Разговор не умолкал ни на минуту, незаметно перетекая от тем профессиональных к общефилософским, говорили об искусстве, науке, паролетостроении, истории. Потом кто-то, скорее всего Быстрицкий, спровоцировал диспут о современной поэзии. Внезапно после одной из стихотворных цитат беседа сама собой перешла в спор о роли аристократии в жизни страны. Многие суждения были довольно резкими, и смущенная Александра вновь поймала на себе пристальный испытующий взгляд Иевлева. Хозяйка дома, видимо, уловив незримое напряжение, повисшее в воздухе, поднялась и, приветливо кивнув, произнесла:

— Не хотите помочь мне уложить мальчиков, Александра Павловна? По-моему, вы с ними подружились…

— Нет-нет, Агата Генриховна, вам не удастся увести графиню Орлову от ответа, — посмеиваясь, воскликнул Иевлев. — А ты, Иван, отмалчивался весь вечер, помолчи и теперь.

Губы его улыбались, но глаза остались холодными. Александра увидела в них вызов и приняла его, не умея иначе:

— Вы считаете, мне есть за что отвечать, Олег Федорович? Или я вправе говорить от лица всего своего сословия, от которого я, заметьте, не собираюсь отрекаться?

Глава 12

Иван торопливо оделся, прыгая через ступеньки, сбежал вниз и, выскочив из подъезда, увидел в отдалении у перекрестка невысокую фигурку Александры. Улица была пустынна, лишь по другой ее стороне шел высокий мужчина, тепло закутанный в светлый шарф. Автоматически отметив этот факт, Чемесов заторопился вслед за графиней, которая уже перешла улицу. Он догнал ее у следующего перекрестка и молча пошел рядом. Александра тоже ничего не произнесла, но через несколько шагов, попав на скользкое место, приняла предложенную Иваном руку, а потом так и шла дальше, опираясь на его крепкое предплечье. Они заговорили лишь у подъезда дома Орловых.

— Спасибо, — неловко поблагодарила Александра.

— Простите, Александра Павловна. Олег всегда отличался резкостью и категоричностью, но он хороший человек.

— Он в чем-то прав. Вам не следует извиняться… И потом вечер был так великолепен! Эта размолвка в конце — малая плата за то удовольствие, что я получила. Жаль, что больше не придется… — Александра закусила губу и отвернулась. — Мы завтра улетаем. В поместье Николая Орлова, на поверхность. Вы помните, я говорила…

— Да.

— Ну… Спокойной ночи?

Иван кивнул:

— Спокойной ночи, Александра Павловна.

Она позвонила в дверь особняка и, когда та распахнулась, улыбнувшись на прощание, шагнула внутрь. Чемесов постоял еще немного, задумчиво глядя себе под ноги, а потом медленно пошел дальше, стараясь на поскользнуться на неровностях, которые уже начали образовываться на мостовой усилиями неутомимых кротов-шишиг. Так же не спеша он перешел улицу, свернул в темную арку подворотни и вдруг, мгновенно развернувшись, прижался к стене, а потом осторожно выглянул из-за угла и тут же понял, что не ошибся — тот самый укутанный в светлый шарф мужчина торопливо шел по тротуару. Иван ждал и уже через минуту с изумлением увидел, как незнакомец остановился у парадного подъезда особняка Орловых. Когда же из распахнувшейся двери на него упала полоса яркого света, он узнал в этом ночном соглядатае Игоря Викентьевича Орлова…

Иван пробормотал что-то себе под нос, поднял воротник и, прячась от порывов ветра, который теперь дул в лицо, неся с собой колючую снежную крупку и запах угля, сгоравшего в многочисленных отопительных паровых котлах, пошел назад к Родионовым. Его ждали. Агата Генриховна, отворившая дверь, приняла у Чемесова пальто и кивнула в сторону кабинета Родионова:

— Идите, Иван Димитриевич! Они там.

Из-за двери раздавалось гудение голосов. Разговор прервался, как только Иван переступил порог комнаты.

— Что-то ты быстро, — язвительно произнес Олег Иевлев. — Неужели она даже не предложила тебе зайти выпить чаю?

— Не ерничай, Олег, — устало проговорил Чемесов, опускаясь на стул. — И какая муха тебя укусила? Что ты бросаешься, как цепной пес?

— По одной очень простой причине. Мне неприятно видеть, как какая-то графинечка превращает моего лучшего друга в полного болвана!

— Да, наверно, я действительно похож на болвана… — Иван потер ладонями лицо, едва не сбросив повязку со слепого глаза, потом поправил ее и тоскливо поглядел на друзей. — Но, к великому моему сожалению, Александра Павловна не приложила к этому никаких усилий. Все это целиком и полностью моя собственная инициатива. Да и зачем я ей? Так что твои подозрения просто глупы, Олег.

— Как бы не так! Госпожа Орлова вертит тобой, дружище, а от этого расследование убийства практически не движется. И кто, любопытно мне знать, от этого выигрывает?

— Она не убивала…

— У тебя есть доказательства?

— Нет. Но нет их и в подтверждение того, что убийца — именно графиня Орлова.

— И не будет, пока ты…

— За ней следили сейчас.

— Что?!

— Я хоть и болван, но не потерял элементарных навыков, чтобы не вычислить соглядатая.

— И ты даже знаешь, кто это был?

— Да. Это родственник ее мужа, Игорь Орлов. Сейчас он живет с ней в одном доме.

— Любопытно…

— Я подумал… — нерешительно вступил в разговор Родионов. — Прости, Иван, но, может быть, это просто ревность?

— Еще одна безвинная жертва прекрасной Александры Павловны?

— Олег! — взревел Чемесов.

В то же мгновение дверь кабинета Юрия Николаевича распахнулась, и в нее, переваливаясь уточкой, вошла его кругленькая жена.

— Гости расходятся, — невозмутимо информировала она и как бы невзначай остановилась как раз между Чемесовым и Иевлевым. — Вы, Олег Федорович, своими нападками на эту милейшую женщину распугали всех.

— Эта милейшая женщина, Агата Генриховна, вполне возможно убила своего мужа, а теперь пользуется Иваном, чтобы избежать наказания.

— Во-первых, Иван Димитриевич не тумбочка, чтобы его можно было просто передвинуть из угла в угол. Во-вторых, я что-то не заметила, чтобы Александра Павловна как-то заманивала его или пыталась манипулировать им. Сюда она пришла по приглашению Юры, даже не подозревая, что здесь будет и Иван. Вы были в гостиной и видели ее удивление и даже смущение, когда она его заметила.

Глава 13

Чемесов сидел в своем небольшом кабинетике на втором этаже следственного управления и, наверно, в десятый раз перечитывал письмо, полученное им только сегодня утром.

«Иван Димитриевич! Я пишу вам уже из поместья Николая Станиславовича. Здесь великолепно! Добрались тоже очень хорошо. Миша большую часть спуска вниз смотрел в иллюминатор дирижабля, а уж паровоз на поверхности и вовсе сразил его своей мощью и размерами. Оказалось, он совсем запамятовал, как все это выглядит. Граф прислал за нами на станцию не паромобиль, как мы привыкли на островах, а сани, запряженные тройкой лошадей. С колокольцами… Чудо как хорошо! Солнце. Снег белый, пушистый, совсем не такой, как наверху, в городе. Я уже и забыла, что он бывает таким… Но что это я? К делу! Теперь я могу сообщить вам наш подробный адрес, как вы и просили».

Чемесов быстро пробежал глазами следующие несколько строк, которые уже заучил наизусть, и перечел постскриптум:

«Николай Станиславович просит передать вам привет. Я не знала, что вы знакомы».

Иван, улыбаясь, почесал бровь.

«Значит, все-таки тот самый Колька! Чуднó!»

Чемесов учился двумя курсами старше Орлова, но на студенческих вечеринках они часто встречались. Юноши скорее приятельствовали, чем дружили — природная застенчивость и замкнутость Николая препятствовали сближению, и теперь Иван, вспоминая это, думал, что, вполне возможно, на формирование этих свойств характера Николая немалое влияние оказал старший брат, считавший арапник одним из основных средств общения с людьми…

А вот у Ивана никогда не было недостатка в друзьях. Он был добр, надежен, щедр душой, всегда готов прийти на помощь. К тому же все годы учебы он оставался несомненным лидером и по части чисто студенческих доблестей — мог перепить кого угодно и обладал воистину берендеевой силищей.

Родители Ивана были только рады шумной ватаге приятелей сына, целыми днями наводнявшей дом Чемесовых. Они искренне наслаждались их яростными спорами, молодым энтузиазмом и энергией. Но Коля Орлов занимал особое место в этой толпе. Во-первых, потому, что Иван, интуитивно чувствуя в нем какой-то излом, затаенное страдание, спрятанное так глубоко, что на поверхности видны были только едва различимые тени, тянулся к нему с почти рефлекторным желанием по-настоящему сильного защитить более слабого. А во-вторых, Николая Орлова, несомненно, выделял Димитрий Иванович Чемесов, отец Ивана. Он разглядел в юноше родственную душу — человека близкого по темпераменту, складу ума, устремлениям.

— Из парня никогда не выйдет полицейского или практикующего в суде юриста, зато карьера ученого ему обеспечена. Нужно только правильно огранить этот бриллиант, — бывало говаривал старший Чемесов, и когда у него выдавалась свободная минутка, с удовольствием беседовал с молодым Орловым, который в свою очередь относился к нему с очевидным уважением…

Это воспоминание повергло Ивана в печаль. Перед его внутренним взором встали улыбающиеся лица родителей. Они прожили вместе более тридцати лет и по-прежнему были трепетно привязаны друг к другу. Про них смело можно было сказать — жили вместе долго и счастливо и умерли в один день. Правда их ужасная смерть не вписывалась в эту идиллическую картину.

И отец, и матушка оба были увлечены скачками. Не теми, что по ипподрому, а на расстояние и скорость по непростым дорогам поверхности. Отец вообще презирал паровые двигатели, считая их тупиковой ветвью развития техники и, как следствие, цивилизации, и предпочитал им лошадей и легкие, бездымные и не шумные экипажи, которые к тому же обладали куда большей проходимостью и могли проехать там, где любая машина давно села бы, забуксовав. Кроме того, отец был сторонником возвращения «к истокам», как он любил говорить. Да, когда-то люди научились строить воздушные шары. Изначальная цель была одна: укрываться на летающих островах от иных жителей планеты — зачастую опасных и поголовно наделенных магией. Но, быть может, настала пора перестать бояться их, вернуться и попытаться строить свою жизнь не во вражде, а во взаимовыгодном сотрудничестве?..

Вопрос был во многом риторическим. Ведь даже сам Димитрий Чемесов не считал себя готовым бросить обожаемую работу и устоявшуюся жизнь для того, чтобы «слиться с природой». И все же именно этот путь казался ему правильным. Итогом этих внутренних разногласий, вполне возможно, и стала любовь к проклятым скачкам...

Итог был страшен: в какой-то момент отец не справился с испугавшимися чего-то лошадьми. Они понесли, и экипаж на страшной скорости врезался в словно нарочно вывернувшийся навстречу здоровенный валун. Мать, которая всегда выполняла при отце роль штурмана, умерла сразу, отец прожил еще несколько мучительных часов…

С тех пор Иван не любил скорость и вообще, если это позволяла служба, предпочитал ходить пешком. Причем желательно по ровным, безопасным и полностью обжитым островам, а не по непредсказуемой поверхности, которая пугала его всем: просторами, погодой, жителями... Причем как жителями лесов, так и жителями зажатых в их массивах городков, деревень и дворянских поместий. Люди, все-таки научившиеся жить рядом с навьями, берендеями, волкодлаками, гамаюнами и водяными, Чемесову казались еще опаснее этих существ. И, главное, непонятнее... А когда Иван чего-то не понимал, то чувствовал себя до крайности некомфортно... Вот как сейчас, когда расследование убийства графа Орлова забуксовало на месте подобно тяжелому паромобилю в песке...

Глава 14

Бешенство мелькнуло в глазах посетителя, но он опять удивительно быстро сумел взять себя в руки:

— Ну что ж… В конце концов, мне нечего скрывать. Вполне логично, что я беспокоился за свою будущую жену, которую посетила блажь пойти в гости в малознакомый дом… Может, моя опека приняла несколько, гм, навязчивый характер, но таков уж я по натуре.

— Жену?..

— Да. Александра Павловна дала свое согласие… Как я вам уже говорил, господин Чемесов, вы тешите себя несбыточными надеждами.

Чувствуя себя наивным кретином, несчастным дураком, которого ударили под дых, а он никак не может понять, как это вообще произошло, Иван тем не менее сумел сохранить на лице холодное непроницаемое выражение. А потом, понимая, что поступает мерзко, но не имея сил удержать клокотавшие чувства, произнес:

— Я рад за Александру Павловну. По крайней мере, ей не придется узнать, что такое бедность, и жить, пользуясь милостью нынешнего графа Орлова.

— Что вы имеете в виду? — немедленно вскипел Игорь Викентьевич.

— Как, вы не знали? — почти пропел Иван, которого несла волна обиды, гнева, боли. — Покойный Василий Станиславович все свои деньги завещал своему брату Николаю.

— Что?!

Иван с чувством удовлетворения наблюдал, как вытянулось лицо новоявленного жениха. Но следующие слова Орлова заставили его устыдиться.

— Негодяй! Сукин сын! — рычал Игорь Викентьевич. — Мало ему было, что он пил из нее кровь при жизни, мерзавец и после смерти нашел способ заставить ее страдать! Ничего! Теперь с этим будет покончено! А ваши намеки, господин Чемесов, — побелевшие от ярости глаза Орлова уперлись Ивану в лицо, — просто омерзительны!

Игорь Викентьевич вышел, хлопнув дверью, а Иван молча уткнул горящее лицо в ладони. Единственное, о чем он просил небеса: чтобы тот стыд, который жег его изнутри, не проявился предательской краской на лице. Это было бы уж слишком! Сейчас ему хотелось только напиться, нарезаться до поросячьего визга, до беспамятства…

Впрочем, подошел бы и топор. Чем не способ избавиться от дурацких мыслей в глупой голове?

***

— Николай Станиславович! — оживленная Александра вошла в кабинет Орлова, держа в руках только что доставленную радиограмму.

Граф поднял голову и доброжелательно взглянул на нее. Чудные серые глаза Александры лучились, в уголках губ, даже в том, как она двигалась, жила радость.

— Иван Димитриевич приезжает.

— Что-то случилось? Вы ведь здесь всего-то полторы недельки отгостили…

— Насколько я поняла, пойманы те двое, что напали на Мишу.

— Прекрасная новость! Когда прибывает его паровоз? Я пошлю Никифора на станцию.

— Я хотела бы поехать тоже! Мне нужно кое-что купить!

— Конечно, Александра Павловна, езжайте.

Александра развернулась, на ходу приласкала сунувшуюся к ней старушку-борзую по кличке Мушка, которая заслуженно доживала свой век в доме, и выпорхнула в коридор. Николай проводил ее вопросительным взглядом, а потом, вздохнув, вернулся к прерванным трудам. В последнее время писалось очень хорошо, и он рассчитывал закончить книгу к весне.

«Чудно, что приезжает Чемесов… Сколько это лет мы не виделись? Узнает ли он меня?»

Улыбнувшись несколько печально, Николай потер обширную лысину и, поправив очки, решительно принялся править то, что написал за предыдущий день.

***

Из-за родителей Иван не выносил конные экипажи, из-за службы, требовавшей от него постоянных перемещений с острова на остров, тихо ненавидел неповоротливые дирижабли, но по непонятной для него самого причине истово обожал поезда. Пользоваться ими приходилось редко. Только в том случае, если нужное место располагалось далеко от воздушного порта и само было таким незначительным, что не имело даже швартовой мачты для дирижаблей.

Николай Орлов жил именно в такой глуши, и это Чемесова искренне обрадовало. В пути ему нравилось буквально все. Перестук колес. Мелькание неясных теней за окном. За тонкой стенкой купе мерный храп задремавшего соседа — купца, ездившего на острова в столицу по своим торговым делам и теперь спешившего к семье. Даже совершенно особый дух железной дороги — запах паровозного дыма, казенного постельного белья, просто энергия большой хорошо отлаженной машины, с ревом и свистом пожирающей пространство, действовали на него успокаивающе. Нравились ему и долгие остановки на станциях, когда требовалось пропустить скорый, загрузить топливо и залить воду для паровоза или разминуться со встречным составом. Иван выходил из вагона и с приятным бездумным любопытством уличного зеваки прогуливался по переполненному перрону, глядя по сторонам.

Поверхность. Все здесь казалось странным, не таким. Хорошо что еще была зима, а так бы ко всему прочему прибавились запахи и звуки слишком близко подступавшего к железной дороге леса... Теперь же все устилали толстые снега, под покровом которых в пещерах и норах успокоились в сонном забытьи очень многие нечеловеческие жители поверхности. И это тоже не могло не радовать.

Глава 15

Еще через день его ждал сюрприз другого рода — в результате доноса были задержаны двое мужчин, подходивших под описание, данное в ориентировке Чемесова. Через три часа Иван уже не сомневался — напавшие на Мишу Румянцева в его руках…

Череда Новогодних праздников вызвала лишь раздражение, хотя обычно Иван с удовольствием ждал этого веселого безумства. Теперь же все показалось просто досадной задержкой в расследовании, которое неудержимо влекло его в сторону поверхности и поместья графа Николая Орлова… Конечно, он мог послать к Мише Румянцеву кого-нибудь из своих подчиненных — процедура опознания по сделанным фотографическим снимкам не требовала его личного присутствия. Но… Найти убедительные доводы в пользу решительной необходимости его личной поездки к пострадавшему оказалось поразительно легко.

Состав тряхнуло, и Чемесов пребольно стукнулся головой о близкую стенку — вагонная полка мало подходила под его внушительные габариты. Тихо ругнувшись, он улегся удобнее и прикрыл глаза. Грех не воспользоваться возможностью выспаться — целая ночь впереди, и уж точно никто не придет и не поднимет чуть свет! Поезд укачивал его, колеса мягко выстукивали однообразно-дремотную песню, но, даже несмотря на это, Иван еще долго крутился с боку на бок. Разбудил его проводник, деликатно постучав в дверь:

— Подъезжаем. Через полчаса ваша станция.

Чемесов оделся, привел себя в порядок и присел у окна, нетерпеливо поглядывая на проплывающий мимо пейзаж. Состав медленно подтягивался к вокзалу, на платформе царила обычная суета. Внезапно сердце у Ивана в груди подпрыгнуло и забилось так громко, что, казалось, удары его эхом отражаются от стен тесного купе, гудят в ушах. Ему показалось или?..

Он накинул пальто, подхватил свой легкий саквояж и к тому моменту, когда поезд, дернувшись в последний раз, со скрипом замер у платформы, уже стоял в тамбуре, нетерпеливо притопывая ногой.

Это была действительно Александра Павловна.

Рядом топтался огромный неуклюжий малый, заросший рыжей клочковатой бородой едва не до самых глаз. Графиня улыбалась. Что-то в душе Ивана сжалось, мучительно рванувшись к ней, но он жестко оборвал сам себя, загоняя чувства как можно глубже, укрывая холодными тяжелыми пластами… Один, другой… Служебный долг, гордость, резкие, злые слова Олега Иевлева, воспоминание о последнем разговоре с Игорем Викентьевичем…

— Здравствуйте, сударыня.

Удивление, мелькнувшее в ее серых глазах, кольнуло его острой иголочкой.

— Здравствуйте, Иван Димитриевич, — Александра робко протянула ему руку, и он учтиво, но подчеркнуто формально поцеловал ее. — Никифор, позаботься о багаже, пожалуйста, — еще более растерянно пролепетала она, нервно оглядываясь через плечо.

— Пожалуйте, барин, — бородач почти силой отобрал у Чемесова саквояж и, неопределенно махнув рукой, двинулся сквозь толпу к выходу с перрона.

— Пойдемте, Иван Димитриевич, — Александра тоже неловко повторила жест Никифора, указав рукой куда-то прочь с платформы.

Коротко кивнув, Чемесов пошел следом за ней. Пришлось приложить определенные усилия, чтобы не показать своего страха перед санями и впряженными в них лошадьми, но он справился. Никифор усадил господ, заботливо укрыл им ноги теплым пологом, а потом устроился на облучке сам. Через пристанционное поселение двигались не спеша, но когда последние строения остались позади, бородатый малый ослабил вожжи, присвистнул, и тройка легко понесла сани по укатанному тракту все быстрее и быстрее.

Солнце сияло, снег слепил глаза, переливаясь мелкими алмазными искрами, морозный ветер кусал за щеки и нос. Лошади бежали ровно, изредка задорно встряхивая изящными головами, словно им самим нравился этот полет над бескрайней равниной... Чемесов зажмурился, сглатывая. И тут до сих пор молчавшая Александра вдруг дрожащим от возбуждения голосом крикнула:

— Быстрее! Пожалуйста, быстрее, Никифор, голубчик!

Чемесов в ужасе раскрыл глаза и увидел, как бородач полуобернулся, сверкнув на пассажирку веселым, диким глазом, и хлестнул лошадей…

— Наддай, милай! — отчаянная удаль прозвенела в его высоком голосе.

Чемесов изо всех сил вцепился в край возка и с неуправляемо нарастающей паникой глядел на мелькавший под полозьями укатанный до блеска снег.

«Быстро. Это слишком быстро…» — однообразно бубнил кто-то у него в голове. Но тут рядом прозвучал смех Александры, в котором смешались и страх, и восторг. Иван невольно взглянул на нее и залюбовался… Он никогда не видел ее такой счастливой. Безудержная улыбка сияла на лице, глаза искрились, щеки, опаленные студеным ветром, горели ярким румянцем. Скорость пьянила ее.

Графиня любила риск.

Эта мысль зацепила Ивана, напомнив ему о недавнем убийстве… Внезапно сани занесло на повороте, и радостно взвизгнувшая Александра практически упала на руки Ивану. Ее лицо оказалось так близко, что горячее дыхание, вырывавшееся изо рта с облачками пара, коснулось его губ.

«Я не должен целовать ее…» — с отчаянием подумал Чемесов, уже склоняясь к обращенному к нему лицу.

Но тут замершая было Александра вдруг выдохнула и отстранилась. Повисло неловкое молчание. Словно почувствовав изменившееся настроение, Никифор, незаметно придержав тройку, поехал медленнее.

Глава 16

— Чемесов!

Ему навстречу, протягивая руку, шел… Да. Это был Колька Орлов. Только куда подевалась его густая темно-русая шевелюра? Хозяин перехватил взгляд и рассмеялся, погладив свой почти голый череп, словно подсолнух лепестками обрамленный за ушами и у шеи редкими светлыми волосами.

— Опали, как листья по осени с той только разницей, что новые уже не вырастут. А куда ты дел свой глаз? Как сказано в северных мифах, отдал за мудрость?

Чемесов, улыбаясь, пожал протянутую руку:

— Отдать — отдал. А вот взамен получил лишь мигрень и прозвище Лихо. По-моему, пункт «мудрость» в договоре указать просто забыли.

— Я страшно рад тебя видеть, Иван! Причем не скрою — есть и корыстный интерес.

— Это какой же? — насторожился Чемесов.

— Ну-ну! Уже сделал стойку! Погоди! Наташа проводит тебя в твою комнату. Устроишься, отдохнешь, пообедаем, а там я и примусь за тебя. Или ты за нас.

— Иван Димитриевич сегодня вечером уезжает, — сказала Александра, не поднимая глаз.

— Ка-ак? И думать не смей! — Николай Станиславович даже замахал руками. — Раз уж я залучил знаменитого сыщика с островов в свою глухомань, то так просто не отпущу. Велю Никифору ни под каким видом не везти тебя, а пешком тут до станции не дойдешь!

Однако, увидев, что гость начинает хмуриться, Орлов сменил тон:

— Что, действительно так ограничен временем? Жаль… Ну ладно. В любом случае отложим решение до обеда. Быть может, нам с Александрой Павловной все же удастся убедить тебя немного погостить у нас.

***

— Иван, мне правда очень нужна твоя помощь, — провожая Чемесова в гостиную, жалобно говорил Николай чуть позже. — Моя книга почти написана, но ты же знаешь — я не практик, просто книжный червь, законник. Твои советы, рассказы, примеры могли бы мне так пригодиться! Я просто предвкушал, как буду терзать тебя расспросами вечерами за бутылочкой доброго коньяку…

— Ты соблазнишь и святого, — посмеиваясь, отвечал Иван.

Ему так хотелось остаться! Миша сразу опознал в двоих пойманных бандитах тех самых, что били его. Впрочем, Иван и не ждал ничего иного. Теперь результаты опознания можно было отправить в следственное управление с полицейским курьером или вообще радиограммой… В дверях гостиной появилась Александра, и Чемесов нахмурился, отводя глаза.

— Александра Павловна! Помогайте! — взмолился Николай Орлов. — Мне кажется, я уже почти уговорил его остаться погостить. Чутье подсказывает мне, что на самом деле он вполне может себе это позволить, но стесняется. Давайте действовать вместе! У вас есть какой-нибудь убийственный по своей убедительности довод в пользу того, чтобы Иван не уезжал сегодня?

— Нет, — улыбаясь, качнула головой Алекандра. — Но… Я бы очень хотела, чтобы Иван Димитриевич все же остался.

Она подняла на Чемесова свои теплые серые глаза, и тот понял, что пропал. Один этот взгляд мгновенно поверг в руины все те бастионы, которые он успешно оборонял битый час от планомерных атак Николая Орлова.

«Ты просто болван! Олег, как всегда, был прав!» — обреченно подумал Иван и развел руками.

— Никогда не умел отказывать дамам.

— Так ты остаешься? — обрадовался Орлов.

— Да. И, признаться, очень этому рад. Правда, не больше, чем на пару дней, Николай. Служба есть служба.

Обед прошел совершенно по-семейному. Иван и Николай по очереди вспоминали свои студенческие годы. Миша со смехом комментировал их рассказы, тут же находя подобные случаи в теперешнем студенческом бытии. А Александра с удовольствием взяла на себя роль восторженной аудитории. После Николай, как орел добычу, утащил Чемесова к себе в кабинет.

— Ты глубоко копаешь, — уважительно констатировал Иван через пару часов.

— Спасибо. Но сам видишь, нет иллюстраций, фактов из практики…

— Чемесов, ты еще не устал от меня? — спрашивал Орлов, когда за окнами давно легла ночная темень, а хорошенькая румяная служанка по имени Наташа уже дважды заглядывала к ним, спрашивая накрывать ли ужин.

Чемесова удалось вырвать из когтей хозяина дома лишь после вмешательства Александры.

— Николай Станиславович! Оставьте и нам хоть кусочек! — укоризненно проговорила она, неслышно входя в дверь.

— Что? — не понял Орлов.

— Вы уже обглодали Ивана Димитриевича почти что до костей! Отпустите беднягу! Ужин стынет, мы с Мишей скучаем…

— О господи, Чемесов! Мой эгоизм достиг степени полного неприличия. Который нынче час? Ну и ну! Как ты выдержал это безобразие?

— Мне было интересно. То, что ты делаешь, очень нужная вещь. Правда. Я не преувеличиваю.

— Спасибо. Поверь, твоя оценка важна для меня.

После ужина, когда Михаил, все еще чувствовавший себя не вполне здоровым, отправился спать, Александра подсела к гостю:

— Иван Димитриевич, эти люди… Это ведь были люди, а не нежить? — Чемесов кивнул. — Они что-нибудь пояснили? Чем им помешал Миша?

Глава 17

Орлов задумался, и оба довольно долго просидели в тишине.

— Мне эта версия не нравится, — наконец произнес Николай. — Она тупиковая. Давай все-таки еще покрутим вариант погони за богатым наследством.

Иван сделал приглашающий жест.

— Ита-ак. Допустим некто, убивая Василия, вполне оправданно ожидал, что все его деньги перейдут к Александре Павловне.

— Подозреваемый номер один — Михаил Румянцев. Подозреваемая номер два — она сама. И в том, и в другом случае избиение Михаила — посторонний эпизод. Случайный мазок на полотне.

— Опять не нравится. Ничего случайного в этой жизни не бывает. Наверняка есть кто-то еще, о чьем существовании мы и не подозреваем.

— Мишу избили на заказ, за деньги, — неохотно сообщил Чемесов.

— Вот! — Орлов поднял вверх перепачканный чернилами палец. — Это уже теплее. Кому еще может перепасть от ожидавшихся богатств Александры?

— Никому.

— Постой, постой. Кто наследует Александре Павловне?

— Ее брат. Они одни на свете. Я проверял. Это же аксиома — найти того, кому преступление может принести выгоду.

— А что если Александра вновь выйдет замуж?

— То наследником станет муж. Или кто угодно, в чью пользу она захочет составить завещание, — Чемесов помрачнел и залпом допил свой коньяк.

— Ты что-то не договариваешь, Иван.

— Дело в том, что Александра Павловна уже нашла себе нового супруга.

— С чего ты взял?

— Он сам сообщил мне об этом. В более чем доступной форме.

— И кто же это? — растерянно поинтересовался Николай.

— Твой двоюродный брат, Игорь Викентьевич Орлов.

— Игорь? Более чем странно…

— Ничего странного. Он в столице уже больше трех месяцев, ежедневно видится с ней, явно влюблен и, как видно, сумел завоевать расположение госпожи Орловой. Ей даже не придется менять фамилию!

Горечь, прозвучавшая в словах Ивана, заставила Николая удивленно взглянуть на старинного приятеля. Но ученый отшельник был действительно далек от жизни и не понял истинных причин, вызвавших такую реакцию.

— Я плохо знаю этого человека, хоть мы и родственники… Встретил бы на улице — не узнал. Он в курсе, что Саша теперь бедна, как церковная крыса?

— Да. Я выслушал гневную отповедь на эту тему. И потом, Николай, подумай сам, разве кто-нибудь станет убивать человека лишь в расчете, что тебе, может быть, потом удастся жениться на его вдове?

— М-да… Хлипковатое построение… Значит, Александра Павловна выходит замуж… Кстати! Это еще одно доказательство ее невиновности.

— Это как же?

— Если бы графиня была заинтересована в деньгах, она бы обратила свои чары на меня, а не на Игоря… — Николай засмеялся, явно довольный своей шуткой, а Чемесов вдруг призадумался.

— Кстати… Ты уж прости за прямоту, но кто будет наследовать тебе?

— Что? — Николай Станиславович отвлекся, успокаивающе гладя по голове вскочившую и зарычавшую старушку-борзую. — Видно что-то приснилось, Мушка, да? Прости, Иван, я не расслышал твой вопрос.

— Ты сам-то написал завещание?

— Странно, что ты об этом спрашиваешь… Только вчера отправил своему юристу. Здоровье у меня неважное… Я одинокий человек, Иван. Жениться — не женился, да и не жалею. Вот только о детишках иногда думаю… Ну да что уж!

— Так ты, что же, все завещал какому-нибудь приюту для бездомных собак? — Чемесов вытаращил единственный глаз, наблюдая за тем, как друг наглаживает борзую.

— Нет, — Николай принужденно рассмеялся. — Я, конечно, чудак, но не до такой же степени. Понимаешь, я подумал… В общем, мне показалось правильным восстановить справедливость.

— Что ты имеешь в виду?

— После моей смерти все эти деньги вернутся Александре Павловне. Так будет правильно.

Изумленный Чемесов не нашел, что ответить приятелю.

***

Круглощекая служанка Наташа, неслышно ступая, отошла от двери кабинета хозяина. Сегодня ей удалось подслушать очень важные вещи. Проклятая собака чуть было все не испортила, да и хухлики крутились рядом и пищали требовательно, но их удалось занять, пожертвовав на это яркую ленту, а с собакой все и так само собой разрешилось: барин решил, что ей просто что-то привиделось по старости.

Тихонько спустившись вниз, Наташа припустила чуть не бегом — Гриша уже наверняка ждал ее. Как же она была влюблена! Вся аж дрожала как осиновый листочек от одного его взгляда… Этот заезжий коробейник завладел ее бедным сердечком сразу, играючи и так крепко, что Наташа уже не вдумывалась в смысл его более чем странных просьб. Все в ней было направлено лишь на одно — угодить ему, заслужить одобрение.