Не кошерно

ПРОЛОГ

Его губы — на моей шее.

Его руки — везде.

За окном — горы Грузии, снег, чужая страна.

Мы знакомы двадцать шесть часов.

Вчера он был чужим женихом. Сегодня — срывает с меня платье в номере тбилисского отеля, и я не помню, как меня зовут.

Мой телефон разрывается где-то в сумке. Сто сорок семь пропущенных. Мама, клиенты, угрозы, проклятия. Голосовые сообщения, которые я никогда не прослушаю.

Моя карьера — в руинах.

Моя репутация — в пепле.

Моя старая жизнь — мертва.

А я — кусаю его плечо, чтобы не закричать от удовольствия.

Меня зовут Рита Гольдман.

Мне тридцать восемь.

И это история о том, как я украла жениха с чужой свадьбы.

Не кошерно?

Абсолютно.

Жалею?

Ни секунды.

ГЛАВА 1. ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ ЧАСОВ НАЗАД

Свадьба века.

Нет, серьёзно — так её называют все московские журналы. «Свадьба года». «Событие сезона». «Союз двух империй».

Шестьсот гостей. Полмиллиона долларов бюджета. Двенадцать живых лебедей, которых привезли из Голландии, потому что русские лебеди — недостаточно белые. Хупа, расшитая золотом. Оркестр из Вены. Торт в семь ярусов, который невозможно разрезать без инженерного образования.

И я.

Рита Гольдман. Организатор. Двести семнадцатая свадьба в моей карьере.

Рутина.

Если не считать того, что мать невесты — психопатка, отец жениха — тиран, а сами молодожёны смотрят друг на друга, как смотрят на соседа в лифте: вежливо и с лёгким желанием, чтобы он поскорее вышел.

Но мне платят не за их счастье. Мне платят за картинку.

Картинка будет идеальной.

За два часа до церемонии я проверяю последние детали.

Хупа — на месте. Свет — выставлен. Цветы — свежие. Лебеди — не кусаются (пока).

Иду по коридору банкетного зала, сверяюсь с планшетом. Двадцать три пункта. Осталось семь.

И тут — он выходит из-за угла.

Не выходит — вылетает. Как снаряд. Как стихийное бедствие.

Врезается в меня.

Я роняю всё — папки, планшет, телефон, способность дышать.

Бумаги разлетаются по мраморному полу. Телефон отскакивает к стене. Экран трескается. Отлично. Просто отлично.

— Чёрт, — говорю, опускаясь на колени, собирая документы.

— Простите.

Голос — низкий, хрипловатый. Как гравий.

Поднимаю глаза.

И забываю, что собирала.

Давид Маркович.

Жених.

Я видела его фото в досье — сто раз, наверное. Стандартный снимок: костюм, галстук, причёска. Думала — очередной мажор с папиными деньгами и мамиными комплексами.

Фотография врала.

Он — не мажор. Он — что-то другое. Что-то, от чего хочется сделать шаг назад и одновременно — вперёд.

Метр девяносто — минимум. Плечи — как дверной проём, без преувеличения. Челюсть — резкая, острая, можно порезаться взглядом. Глаза — тёмные, почти чёрные, с чем-то звериным на дне.

На нём — смокинг. Но пиджак снят, рубашка расстёгнута на три пуговицы, рукава закатаны. В руке — стакан с чем-то янтарным.

Виски. В десять утра. За два часа до собственной свадьбы.

— Вы — организатор? — спрашивает он.

— Д-да.

Голос меня предаёт. Даёт петуха, как у подростка.

— Рита, — добавляю, прочищая горло. — Рита Гольдман.

— Давид.

Не «приятно познакомиться». Не «наслышан о вашей работе». Просто — Давид. Как констатация факта. Как удар.

Он наклоняется, подбирает мой планшет. Протягивает мне. Наши пальцы соприкасаются.

Искра.

Не метафора — буквально искра. Статическое электричество. Но ощущение — как удар током.

— У меня к вам предложение, — говорит он.

— Какое?

— Сбежать.

ГЛАВА 2. ПЯТЬ СЕКУНД

Я смеюсь.

Нервно, неуместно — но смеюсь.

— Простите?

— Сбежать, — повторяет он. Спокойно, как будто предлагает чашку кофе. — Со мной. Сейчас.

— Вы... вы сумасшедший.

— Возможно.

— У вас свадьба через два часа!

— Не моя.

— Что значит — не ваша?! Это ваша свадьба! Ваше имя в приглашениях! Ваши родственники в зале!

— Это свадьба моего отца, — говорит он, и в голосе — сталь. — Его невеста. Его гости. Его деньги. Его решение. Меня забыли спросить.

Молчу.

Смотрю на него.

На его глаза — уставшие, злые, отчаянные.

На его руки — крупные, сильные, с белыми костяшками от напряжения.

На его стакан — почти пустой.

— Вы пьяны, — говорю.

— Нет. Я пытался. Не получилось. Организм отказывается отключаться.

— Может, вам просто нужно... поговорить с кем-то? С отцом? С невестой?

— Говорил. Два года. Бесполезно.

— Тогда...

— У меня самолёт, — перебивает он. — Частный. Стоит на Внуково. Вылет через два часа. Я улечу — куда угодно, куда скажете. Вопрос один.

— Какой?

— Вы — со мной или нет?

Сердце останавливается. Буквально — пропускает удар.

— Это безумие.

— Да.

— Я вас не знаю!

— Я вас тоже. Но у вас глаза человека, который хочет сбежать не меньше моего.

Молчу.

Потому что он — прав.

Откуда он знает? Как видит? Мы знакомы две минуты. Он не знает ничего обо мне — о пустой квартире, о маминых звонках, о двухстах семнадцати чужих свадьбах. О том, что я каждую ночь смотрю в потолок и думаю: и это — всё?

Но он — видит.

— Пять секунд, — говорит Давид. — Да или нет.

Четыре.

Три.

Два.

— Грузия.

— Что?

— Летим в Грузию. Там тепло. И там — хачапури.

Он улыбается.

Первый раз за всё время.

Улыбка — как трещина в стене. Как луч света в тёмной комнате.

— Идёмте.

Я должна сказать «нет».

Я должна сказать: «Вы с ума сошли, у меня работа, у меня контракт, у меня репутация».

Я должна развернуться и уйти. Довести свадьбу до конца. Получить свои деньги. Вернуться в пустую квартиру к Гуччи. Позвонить маме. Сказать: «Да, мама, я съела завтрак».

Я должна.

Но я иду за ним.

Каблуки цокают по мрамору. Сердце колотится где-то в горле. Голова — пустая, звенящая.

Что я делаю?

Что я, чёрт возьми, делаю?

Давид толкает дверь чёрного хода. Свет бьёт в глаза — яркий, декабрьский.

Холод. Снег. Парковка.

Чёрный «Гелендваген» ждёт у выхода. Как будто знал.

— Садитесь.

— Давид...

— Сейчас или никогда.

Я сажусь.

Дверь захлопывается.

Он — за рулём.

Машина срывается с места.

В зеркале заднего вида — люди. Охрана. Кто-то машет руками. Кто-то кричит.

Мой телефон — в сумке, которую я чудом схватила — начинает вибрировать. Без остановки.

Мама: «Рита, ты где? Почему не берёшь трубку?»

Фаина Вайсман (мать невесты): «ГОЛЬДМАН, ГДЕ ВЫ?! СВАДЬБА ЧЕРЕЗ ДВА ЧАСА!!!»

Неизвестный номер: «Это Маркович-старший. Перезвоните немедленно».

Ещё один неизвестный: «Гольдман, вы труп».

Руки трясутся.

— Выключи, — говорит Давид, не отрывая глаз от дороги.

— Там мама...

— Мама подождёт. Свобода — нет.

Выключаю.

Экран гаснет.

Тишина.

Только рёв мотора и стук моего сердца.

Смотрю на него.

На его профиль — резкий, как вырезанный ножом.

На его руки на руле — уверенные, спокойные.

На его плечи — широкие, напряжённые.

— Мы действительно это делаем, — говорю.

— Действительно.

— Ты понимаешь, что будет?

— Хаос. Скандал. Проклятия. Возможно — суды.

— И тебя это не пугает?

Он поворачивает голову. Смотрит на меня — секунду, две.

— Меня пугает провести жизнь с женщиной, которую я не выбирал. Всё остальное — детали.

Отворачивается.

Ведёт дальше.

Москва мелькает за окном — серая, декабрьская, чужая.

Я откидываюсь на спинку кресла.

Закрываю глаза.

Что я наделала?

И почему мне так хорошо?

Если ты читаешь это и узнаёшь себя — в пустой квартире, в вопросах мамы, в двадцати седьмом чужом празднике — знай: эта книга для тебя.

И нет, я не скажу, что всё будет хорошо.

Скажу другое: иногда надо просто сесть в чёртову машину.