( Не)любимая жена дракона, или Целительница Золотой Долины

Глава 1.1

— От жены моей отошла! — кричит мне подвыпивший бугай. — И топай отсюда, пока цела.

Он выскочил из соседнего дома, на ходу накидывая на себя рубаху. Успеваю заметить грудь, всю синюю от татуировок.

У мужчины распухшее лицо и крупные кулаки с разбитыми костяшками. Жуткий тип приближается, набычившись, пока я веду в карету — машину скорой помощи — девочку лет восемнадцати на пятом месяце беременности.

На ее красивом лице выделяются большие, испуганные глаза и еще синяк на правой скуле. Тонкими пальцами она так сильно вцепилась в мое плечо, что точно останутся отметины.

Всем своим видом умоляет о помощи.

Взглядом ищу подмогу.

Как назло, мой напарник Коля, парень субтильного сложения, уже устроился в машине скорой помощи на другой стороне улочки. Так нельзя, не по инструкции, но пациентка уперлась. Сказала, что даст себя осмотреть только женщине медику.

На тот момент всё было спокойно. В доме никого не было, кроме хрупкой пациентки. Поэтому Коля ушел.

Но теперь-то все поменялось, вот только напарник не спешит мне помочь. Он бросает на меня короткий взгляд, и тут же отворачивается к водителю.

Нежели не заметил, что мне требуется помощь? Не может же он так мстить за то, что вчера отказала ему в свидании? Или он просто струсил?

Говорю как можно спокойнее верзиле, от которого разит перегаром:

— Пациентка кровит. Есть угроза выкидыша. Ей нужно срочно в больницу, понимаете?

— Плевать, — мерзавец смачно плюет на истоптанную землю перед моими кроссовками. — Я жрать хочу. Она останется со мной!

Ловким манёвром он отрезает нам путь к машине. Снова с мольбой всматриваюсь в оконце скорой. Коля на меня даже не смотрит. Похоже, надеяться на двух мужчин, с которыми сегодня приехала на вызов, не приходится. И девочку бросить не могу — погибнет ведь!

Ничего. Осталось пересечь метров десять до машины. Как-нибудь справимся. Повторяя про «срочно в больницу», начинаю потихоньку обходить бугая, как вдруг в его руке что-то щёлкает. Секунда — и я замечаю в крупной ладони раскладной нож.

В ужасе замираю.

— Ах ты, тварь… — нецензурщина режет мне уши.

Весь его мат сводится к тому, что я сговорилась с каким-то Коляном, чтобы увести его Ленку. Но он не затупок. Его не провести.

В груди нарастает страх.

Что за бред! Параноик несчастный!

— Послушайте, — говорю как можно убедительнее, — я не знаю никакого Коляна. Пациентке нужна срочная помощь. В больницу ей надо, понимаете?

Девочка, что стоит рядом со мной, дышит так часто и выглядит такой бледной, что я всерьез опасаюсь за исход ее беременности. Тянуть нельзя, ей надо быстрее под капельницу!

— Вы сможете навестить ее в больнице, — говорю. — Я оставлю вам адрес нашего отделения. У вас есть ручка с бумагой?

Сама в этот момент обещаю себе, что этот мужчина ни за что не доберется до своей жены. Подключу соц службу. Предупрежу охрану. Сделаю все, чтобы помочь бедняжке.

В этот момент у меня в кармане звонит мобильный. Беру телефон, чтобы ответить. А там на дисплее… Не понимаю. Зачем Коля звонит мне вместо того, чтобы бежать на выручку? Неужели хочет поторопить?

Неужели правда не понимает ситуацию?

Ладно.

Собираюсь сказать ему кодовое слово для вызова полиции, но не успеваю даже ответить. Верзила вырывает из рук телефон и ревет:

— Ты мне пела, что Коляна не знаешь, а?

Он наступает на нас все ближе, размахивая ножом, вне себя от ярости. Побагровевший, с безумными глазами.

Последнее, что помню, — закрываю собой беременную девочку. А потом — резкая боль за ухом. Прежде, чем упасть в темноту, успеваю подумать: пусть этого гада посадят пожизненно!

Глава 1.2

Тишина. Абсолютная, вязкая тишина, которая давит со всех сторон, как толстая, тяжёлая перина. И темнота, плотная, без малейшего проблеска. Не знаю, сколько времени уже здесь нахожусь — может, минуты, а, может, годы.

Даже если пытаюсь пошевелиться или сделать вдох — словно всё это происходит где-то далеко, вне меня, не оставляя ни звука, ни следа.

Ощущения не из приятных.

Когда сквозь глухую темноту начинают пробиваться тихие голоса, цепляюсь за их звучание, как за спасательный круг. Я настолько рада чужому присутствию, что не сразу осознаю: слова произносятся не на русском, хотя язык будто мне родной.

— Это точно она? — произносит грубый мужской голос.

— Совершенно точно, мой господин. Хоть и полудохлая, это она.

— Ты уверен, что она выживет? Она нужна мне живая.

— Выживет, не сомневайтесь! Эта тварь из сильного рода, мой господин. Из рода целителей.

— Целители? Обычно они живучие.

Слова потихоньку доходят до моего сознания, и меня будто горячим кипятком ошпаривает их смысл, помноженный на брезгливые интонации. Полудохлая, живучая тварь из рода целителей...

Эти двое будто крысу обсуждают.

О ком идет речь?

Ведь не обо мне? Я не из рода целителей, а из рода врачей. Мама врач, прабабушка врач. Сама, вон, тоже почти врач.

Преодолевая слабость и ужасную сонливость, с трудом разлепляю веки. Темноту в помещении разгоняет пламя, почему-то сине-зеленое, как от медного купороса. Пламя будто повисло в воздухе, вынуждая чувствовать себя зрителем на представлении фокусника.

Света хватает, чтобы разглядеть окружающее меня пространство, пока двое мужчин, одетых в плащи, стоят, от меня отвернувшись. Мебели почти нет. В углу устроен примитивный лежак, покрытый шкурами и частично загороженный кованым сундуком. А в центре стоит грубо сколоченный стол, с которого свисают края разложенной карты. Здесь пахнет кожей, древесным дымом и железом.

Каким образом я оказалась в этом просторном шатре? Кто устроил меня на пушистых шкурах? Несмотря на прохладный, сырой воздух, мне тепло, даже жарко, аж лихорадит.

Уж не жар ли у меня?

Как я вообще здесь оказалась?

В голове проносятся последние клочки воспоминаний, туманные, рваные, будто потрепанные страницы из старой книги. Вижу себя на дежурстве в скорой.

Сложный вызов: девушка, пятимесячная беременность, слезы и дрожащие пальцы. Пьяный муж, тяжелый запах перегара, гнев, сжатый в кулаке. Вспышка боли, а дальше — тьма.

Я умерла, так? Так.

И все-таки что-то не сходится. Меня ранили, а не убили? Но как я могла...

— Теперь поклянись, что ты исчезнешь из Королевства и никогда здесь больше не появишься, — требует молодой.

Старый кивает.

Но вместо слов клятвы надрезает себе запястье на сухонькой руке и вскидывает ее над широким запястьем собеседника. Тот абсолютно не возмущается, будто так и надо. И даже не вздрагивает, когда чужая кровь капает на его кожу и с шипением испаряется в воздух.

Чувство нереальности происходящего усиливается.

От жуткого ритуала у меня бегут мурашки по коже, и это при том, что с кровью я давно на ты.

— Клятва закреплена, — бросает высокий.

Старик, чуть поклонившись, произносит тихое «благодарю, мой господин» — и в следующее мгновение исчезает, будто его никогда и не было. Молодой тоже уходит, раздвигая вход шатра.

Сморгнув, перевариваю увиденное.

Чужой, но понятный мне язык. Странная одежда, жуткий ритуал. Зависающее в воздухе пламя, а теперь еще и перемещение в пространстве.

Я всегда была реалисткой, так что тешить себя глупыми надеждами не стану.

Я все-таки умерла на своем последнем вызове.

И после смерти попала в чужой мир.

В чужое тело.

Закрываю глаза, и внезапно в горле начинает першить.

А в следующую секунду тело сотрясается от сухих, рвущих грудь толчков. Никак не могу остановиться, кашляю взахлеб. Вкус железа тонкой горькой струйкой растекается по языку, скользя по губам, и я поспешно вытираю рот. На руке остается алый след.

Диагноз ставить рано, но в любом случае хорошо он звучать не будет.

Пара минут передышки, и в горле снова першит.

Когда меня накрывает новым приступом кашля, вместе с ним приходят и чужие воспоминания, от которых вся покрываюсь испариной.

Визуал

Дорогие читатели!

Если вам нравится история, мне будет безумно приятно увидеть ваши

лайки и комментарии. Добавляйте книгу в библиотеку, чтобы она не потерялась.

И небольшая подсказка по навигации сайта:

Глава 2

Я — Верония Торн, и я же Ирина Дворцова.

Такое вот любопытное расстройство личности, с которым мне отныне предстоит жить. Яркие образы один за другим сменяют друг друга, превращая прошлое Веронии — в мое.

Вижу на прикроватном столике стопку белых, шелковых платков, которыми вытираю кровь с губ. Каждый вечер их приносят мне служанки в белых передниках. И каждое утро они забирают платки на стирку, жалостливо поправляя мне одеяло.

Потом вспоминаю старика. Он стоит в дверях — невысокий, закутанный в серое одеяние. Запах его трав и мазей проникает в мою спальню раньше него. Я совсем слаба, в какой-то прострации и тумане от лекарств.

«Целитель,» — шепчут служанки с надеждой. Помню, как его пальцы, тонкие и холодные, словно паучьи лапки, скользят по моему лбу, шее, груди. Слова, что шепотом льются с его губ, звучат необычно. Но вдруг помогут именно они, эти его слова, думаю я?

Вот только чуда не происходит. Мне становится хуже. Последняя ночь перед смертью… и вот результат. Я, Ирина, переношусь сюда, в больное тело Веронии. И дышу теперь пряным воздухом чужого мира.

Открываю глаза, вновь ощущая себя собой.

Я — Ирина Дворцова.

Не изнеженная леди, а врач. И я выживу. Верония не была обречена, если бы её лечили правильно. В голове уже мелькают образы необходимых трав, процедур, планов. Я знаю, что можно сделать, чтобы облегчить этот кашель, поддержать легкие.

Хвойные ингаляции, отвары из трав с противовоспалительным действием, смеси, укрепляющие организм. Надо поднять иммунитет, восстановить силы, поддерживать легкие и бороться за каждый день.

Вдыхаю необычный запах кожи и металла в шатре и улыбаюсь. Жизнь здесь не сахар, но свой второй шанс я не собираюсь бездарно профукать.

Главное, найти способ вернуться домой.

Может, тут рядом есть лошади?

Не пешком же меня сюда волокли!

В прошлом я ходила на ипотерапию. Так что думаю, с седла не свалюсь.

Как следует поднатужившись, сдергиваю с себя пушистую шкуру и приподнимаюсь. На лицо и плечи сыпятся длинные, вьющиеся пряди. С интересом рассматриваю новые локоны. Была блондинкой, а стала рыжей.

Глядя на свои тоненькие конечности, понимаю, что худеть до такой степени я, конечно, не стала бы, но дареному коню...

— Далеко собралась? — раздается резкий голос за моей спиной.

Вздрогнув, медленно оборачиваюсь.

Похититель зашел с черного входа так тихо, что я не заметила. Похоже, в шатре не один разрез служит в качестве двери.

На сей раз пламя отчетливо освещает лицо мужчины, вызывая во мне странное чувство.

Будто я его знаю.

Безуспешно напрягаю память — никак не могу его вспомнить.

Мой взгляд, цепляясь за каждую мелочь, скользит по фигуре этого человека, лет тридцати пяти на вид. Широкие плечи обтягивает синий плащ с меховой отделкой. Одежда дорогая, и он умеет ее носить. Высокий, крепкий, мускулистый, словно вырезанный из твердой скалы. Четко очерченные скулы, твердый подбородок и прямой нос. Не лицо, а золотое сечение!

Встреться мы в прежней жизни, у меня, наверно, екнуло бы сердечко при виде такого мужчины. Сейчас сердце тоже стучит быстрее, но, скорее, от тревоги за свое будущее.

Незнакомец говорил старику, что я нужна ему живой.

Зачем?

Из подслушанного разговора ясно, что я здесь по инициативе молодого. Старик был, скорее всего, исполнитель.

Мне страшно говорить с этим человеком, преступником.

Но пасовать нельзя.

Ни в коем случае!

— Это вы мне скажите, — отвечаю после затянувшейся паузы.

— Сказать что?

— Далеко ли я собралась. Ведь только вам известно, далеко ли мой дом.

— Хочешь домой? —своим вопросом будто на больную мозоль давит.

— Отвезите меня домой, — говорю. — Если вы вернете меня в замок, я не стану поднимать шум.

Незнакомец настороженно замирает, будто в моих словах кроется подвох. Сводит темные брови. Окидывает меня острым, пытливым взглядом, будто вот-вот — и поймает меня на лжи.

Он холодно интересуется:

— Как тебя зовут? Откуда ты?

— Вы забыли, кого похитили?

— Отвечай, — говорит еще резче.

— Думаю, вам это известно. Леди Верония Торн.

Мой похититель коротко выдыхает.

Он явно не такого ответа ожидал.

Наверно, надеялся, что я представлюсь Ириной Дворцовой и начну требовать, чтобы меня отправили в мой мир. Но к чему мне старый мир, если мою старую жизнь ампутировал пьяный мерзавец? Мне пора обживаться в новом теле, а уж оплакивать свою потерю буду потом.

— Значит, леди Верония Торн, — повторяет он задумчиво. — Целительница?

В горле опять першит. Меня накрывает новый приступ кашля, и между заходами я с трудом говорю:

— Неужели я похожа на целительницу с таким-то кашлем?!

— Ты, скорее, похожа на лгунью.

— Почему?

— Несколько часов назад ты едва дышала. А сейчас в сознании, и даже разговариваешь.

— Все дело в целителе. Наверно, его заклинания так работают.

— Возможно, в целителе, — задумчиво произносит мужчина. — А возможно, ты нагло мне врешь.

Он обводит меня оценивающим взглядом.

Пока мы говорим, стены шатра начинают светлеть.

Потихоньку к нам подкрадывается утро. А по утрам просыпаются люди, поэтому больше шансов получить помощь. Мне бы радоваться, а вместо этого становится только тревожнее.

Почему?

В памяти вспышкой проносится статья из газеты, которую прежняя Верония прочитала недавно за утренним чаем.

«Вчера вечером леди Адель Миртон была похищена из Института Благородных Дев. В ее комнате обнаружили разбитое окно и следы солдатских сапог. Леди Адель провела всю ночь наедине с похитителями. Под утро неизвестные вернули ее к порогу Института в весьма плачевном состоянии. Репутация девицы — или более не девицы? — была безвозвратно испорчена. Теперь ей придется уйти в монастырь, чтобы своим пожизненным служением смыть позор со своей семьи.»

Глава 3

Мамочки, он мой муж… Это правда? Или такой розыгрыш?

Если это правда, то подставы хуже и быть не могло.

Смотрю на этого мужчину, на его серьёзное, непроницаемое лицо. Его первая реакция смех, а теперь он и не думает смеяться. Даже не пытается смягчить взгляд.

Стараюсь собраться с мыслями, проснуться от этого кошмара, но перед глазами неожиданно встают сцены из прошлого Веронии.

Вижу приют. Холодные, сквозящие окна, серые стены и резкий запах каменной пыли. Помню, как я стояла рядом с другими девочками, выстроенными в ряд, как смотрела на этого мужчину, высокого, грозного, с надменным взглядом и суровым выражением лица.

«Генерал пришел за женой», — сказали нам в то утро.

Я не смела дышать, пока Арвин Безжалостный обходил наш ряд. Хотя в горле першило, я как могла, давила свой кашель. Боялась привлечь к себе внимание. В тот день он выбрал меня, самую больную и хилую, из десятков других девчонок. Я не могла поверить новости, объявленной вечером директрисой. Это шутка?

Директриса приюта сказала, что мне повезло. Графское происхождение подарило преимущество. Ведь Генералу была нужна титульная жена.

Точно помню, что среди девочек в приюте были и другие аристократки, здоровые и привлекательные. Почему же он выбрал меня? Подруги предположили, что его выбор продиктовала жалость. Но мне, даже в ипостаси наивной глупышке Веронии, слабо в это верилось. Слишком плохо сочетался его холодный взгляд с состраданием или даже жалостью.

Более правдоподобным казалось, что ему нужны были от меня титул и свобода. Ведь он мог получить через брак со мной титул лорда и быстренько овдоветь.

— Что молчишь? — осведомляется мужчина.

— Думаю, зачем вам сдалась больная жена.

— Ты больше не выглядишь больной. Собирайся. Мы едем в замок.

— Я никуда с вами не поеду, — говорю резко, мотая головой. — Я... вас боюсь! Учтите, при первой же возможности я подам на развод.

— Дерзишь. Хочешь последствий? — говорит с холодной ухмылкой.

В голове снова мелькает заголовок из газеты: «Скандальный развод графини Серано. Позор на все Королевство и жизнь в изгнании.»

— Да я лучше буду жить в изгнании, чем останусь в статусе вашей жены!

Мужчина вдруг оказывается рядом, одним движением приседая на корточки. Грубо берет меня пальцами за подбородок — не успеваю даже отползти — и зло рычит мне в лицо:

— Слишком говорливая. Никто не спрашивал твое мнение.

Он буравит меня неприязненным взглядом.

— Почему? — шепчу. — За что вы меня так ненавидите?

— Есть причина, — говорит он, — о которой тебе не обязательно знать… У тебя пять минут. Не успеешь собраться — так и поедешь. Босая и раздетая.

Он с недвусмысленным интересом смотрит на мою грудь. Мне становится не по себе, хотя сорочка, прикрывающая торс, очень плотная и не просвечивает, а длинная белая юбка закрывает ноги до щиколоток. Судя по ощущениям, под юбкой имеются еще и панталоны. Ноги и правда босые, зато рядом со шкурами стоят сапоги из кожи, а еще брошена юбка и черный пояс.

В общем, срочно пора одеваться.

— Отвернитесь, пожалуйста, — вежливо прошу.

Вместо ответа он поднимается. Идет к столу, подцепляет грубо сколоченную табуретку. Ставит ее ко мне поближе, и садится, как зритель перед экраном, упираясь локтями в бедра. Затем вытаскивает карманные часы и бросает многозначительный взгляд на циферблат.

Вот гад! Адреналин резко придает сил.

Обжигаю мужчину колючим взглядом и рвусь к одежде. Дрожащими руками нахожу в складках ткани свою блузку. Поднимаю её с пола — она чуть помята, но это не важно. Разворачиваю, стряхиваю складки и одним движением натягиваю её через голову. Прохладная ткань мягко облегает тело. На ощупь напоминает флис, а на вид — лен. Блузка слегка спадает, обнажая ключицы и плечи, но у меня нет времени её поправлять. Затем наступает черед юбки, которую пришлось впопыхах шнуровать.

Пояс быстро закрепляю на талии на пару крючков. Теперь сапоги — холодные, хорошо хоть мягкие. Быстро влезаю в них, затягиваю застёжки. Сапоги доходят почти до колена, плотно обхватывают икры.

Одетая кое-как, чувствую себя солдатом новобранцем, успевшим облачиться в форму, пока горела спичка. Мужчина встает со стула и жестом предлагает направиться наружу.

Перед выходом чуть-чуть мешкаю. Я ведь сейчас увижу, какой он, мой новый мир, в котором отныне мне предстоит жить. Наконец, вздохнув поглубже, ныряю в разрез. Глаза тут же ослепляет солнечный свет. Зажмуриваюсь, а потом открываю размыкаю веки и... ахаю.

Передо мной раскинулся настоящий военный лагерь, из множества шатров. Насчитываю пять мужских фигур в черных плащах, шагающих куда-то по делу. Шатры словно торчат из земли неровными клыками — полотнища темные, а между ними тянутся узкие, утрамбованные проходы.

Воздух наполнен дымом от множества костров, этот терпкий запах переплетается с ароматом каши и влажной земли. По углам укреплений видны факелы, уже почти догоревшие, но все еще лениво чадящие.

Не успеваю и шагу ступить, как с дальнего конца лагеря доносится резкий, будто пробивающий воздух крик. За ним — второй, третий. И тут же вспышка — ярко-зелёный свет вырывается из глубины лагеря. Потом еще одна.

И громкие звуки горна.

— Что происходит? — в тревоге поворачиваюсь.

Но мужа нет.

Там, где он был, стоит изумрудный дракон. Растерявшись, пячусь от него, пока не упираюсь в ткань шатра. Если ему приспичит меня спалить…

В груди все холодеет.

Что делать дальше — не представляю!

Глава 4

Смотрю, ошарашенная, на огромного, шипастого ящера. Ловлю на себе взгляд его жутких глаз, с узким зрачком. «Оставайся здесь, женщина!», — слышу в голове приказ зверя. Кажется, даже киваю, несмотря на абсурдность ситуации.

В следующую секунду он взмывает в небо. Ветер от огромных, мощных крыльев бросает на мое лицо рыжие пряди. Пока провожаю его взглядом, пытаюсь осмыслить увиденное. Мой муж оборотень? Дракон? Наверно, пару дней назад я бы в обморок упала, а теперь очередной кошмар наяву уже не слишком удивляет…

Озираюсь по сторонам. Вокруг творится настоящий хаос.

Беготня. Солдаты — или скорее воины — выскакивают из шатров полуголые, в одних штанах, с крепко зажатым в руках оружием и бросаются в самое пекло схватки. Помимо мужа, в воздухе парят и другие драконы.

Они работают слаженной командой — выпускают мощные струи пламени, как из огнемета. Противники выставляют голубовато-прозрачные щиты и стреляют в ящеров молниями с земли. Вижу, как сбивает одного дракона такая молния, и он, точно подбитый Боинг летит на землю.

Слышу крики боли — их не спутаешь ни с чем. Как ни странно, с появлением первых жертв уходит моя растерянность. Мой порыв помочь сильнее инстинкта самосохранения, и такой же естественный, как биение сердца. Людям больно — я их лечу. Вот такая цепочка всегда возникает на автомате, независимо от ситуации.

Я никогда не была в зоне военных действий, но привыкла работать в состоянии стресса. Царство боли — это моя стихия, где я умею и хочу быть полезной.

Спешу туда же, куда и воины — на крики. Не добегаю всего с полсотни метров. Внезапно меня хватают за запястье железные пальцы, болезненно выдергивая с траектории движения.

— Куда бежишь, дуреха? Нельзя туда, опасно! — ревет поймавший меня высокий мужчина.

Он пихает меня назад, как неразумного котенка. Вырываюсь, отбиваюсь от его опеки. Я ему не маленькая! Устав со мной возиться, он машет рукой, мол, не до тебя, и кидается в сторону сражения. Я тут же бросаюсь следом. Бегу, пока не натыкаюсь на первую жертву.

Передо мной лежит обнаженный до пояса молодой, мускулистый воин. Лицо его белое как полотно, а на боку расползается багровое пятно. С каждым ударом сердца кровь выходит мощными толчками.

Быстро разрываю подол своей нижней юбки и скручиваю куски ткани в импровизированные бинты. На поле боя важен каждый лоскут. Прижимаю ткань к ране, и тотчас чувствую, как кровь пропитывает материал влажным, горячим потоком.

«Держись, просто держись!» — шепчу, то ли самой себе, то ли ему. Руки слегка дрожат. Наклоняюсь ближе, чтобы сильнее прижать ткань. Пока перебинтовываю его, чувствую, как из моих пальцев в его кожу начинает струиться сила.

С удивлением прислушиваюсь к новым ощущениям. Странное чувство. Будто его тело всасывает мою энергию через прикосновения, а мое — с готовностью отдает частичку себя, откликаясь на желание помочь.

Через несколько минут взгляд мужчины становится более осмысленным. Теперь синеглазый воин удивленно таращится на мои действия. К концу перевязки он поднимается на собственные ноги, и хватает меня за плечо:

— Дева, не знаю, кто ты и откуда явилась, но Ярон Иствуд отныне обязан тебе своей жизнью.

— Да ладно вам, ничем вы не обязаны, — только и успеваю пробормотать, как он бросается в сторону бойни, на бегу обращаясь в дракона.

Я иду туда же. Дышать становится труднее — в воздухе пахнет пылью, кровью и обугленной плотью. Металлический привкус наполняет рот, но я только сжимаю губы. Руки полны грязи и крови, и даже ее запах уже не уходит от меня.

Другой воин, стоящий неподалеку, только-только уложил противника, сражаясь левой рукой, а вот у правой вид плачевный. Он едва держится – прислонился к стене шатра, лицо в испарине. Беру обрывок ткани и спешу к нему.

И... опять двадцать пять! Этот тоже уйти приказывает, мол, иначе пострадаю. Злится и рычит на меня, когда я не слушаюсь.

— Я врач… целительница, — терпеливо ему обяъсняю. — Сейчас я вам помогу, и будете, как новенький.

Мое обещание заставляет его притихнуть, и он, наконец, позволяет к себе приблизиться.

Внутри невыносимо холодно, но пальцы действуют почти машинально. Аккуратно берусь за его плечо, обхватываю крепче и с быстрым движением возвращаю сустав на место. Мужчина вскрикивает. Чувствую, как сжимает зубы. И тут же цепляется за лоскут ткани, который я привязываю, создавая хотя бы минимальную поддержку для раненой руки. Он покрепче сжимает меч левой рукой — и снова рвется в битву.

Мужество здешних военных не может не впечатлять.

Вокруг то и дело мелькают раненые. Мужчины, пытающиеся встать, истекающие кровью — каждый крик зовет меня к себе. Я подбегаю к следующему, что-то говорю, как будто слова могут убрать боль.

Воин с разорванной щекой — крови столько, что даже рта не различить. Прижимаю к ране очередной лоскут ткани, дышу медленно, сквозь зубы. Кровь пульсирует, но постепенно ее поток становится менее обильным.

Единственное, чем я способна помочь, — это перевязывать раны. Скоро и этого не смогу делать — ведь от нижней юбки почти ничего не осталось. Но постепенно понимаю нечто удивительное. Кажется, мои прикосновения каким-то образом их исцеляют.

Голова идет кругом — шатаюсь, как пьяная. Руки не слушаются. С трудом поднимаю пальцы, чтобы снова сжать их на ткани. Бок печет от пореза, которого я до сих пор не замечала, глаза щиплет. Быстро вытираю их рукавом и дальше пробираюсь через поле, выискивая очередных раненых.

Сердце бешено стучит, каждый удар будто отдается в кончиках пальцев. Мокрая, липкая ткань, дикая боль в спине от постоянных наклонов, но я снова встаю, снова ищу того, кто еще жив и нуждается в помощи.

Краешком сознания замечаю, что взрывы прекратились. И что звона металла больше не слышно. Но я все перехожу от раненого к раненому, пока меня не хватают за талию чьи-то сильные руки и не отрывают от земли. От неожиданности сдавливает горло, и лишь через несколько секунд с моих губ срывается крик:

Глава 5

Как назло, мы находимся в пятачке, закрытом шатрами. Рядом нет никого, кто мог бы помочь. Мужик меня куда-то тащит, брыкающуюся и орущую. Успевает протащить метров пять, как вдруг мой затылок обжигает что-то горячее и влажное. Почти сразу мышцы похитителя обмякают, и мы сообща заваливаемся на землю.

Выбираюсь из-под тяжелого тела. Спина и шея мокрые, подозреваю, от его крови. Встаю на четвереньки, а подняться на ноги не получается.

Конечности дрожат от напряжения, сердце колотится, как бешеное.

Все нормально, твержу себе. Пытаюсь отойти от шока, как вдруг меня подхватывают чужие руки и ловко поднимают в воздух.

Секунда — и я сталкиваюсь со взглядом Арвина, продолжающего удерживать меня перед собой. На его подбородке и лбу — глубокие царапины, все лицо и одежда в крови. Кожаные доспехи на плече пробиты, оттуда толчками вытекает кровь, но он, похоже, не обращает на это внимание. Кажется, на текущий момент я интересую его куда сильнее.

Он рычит:

— Что ты здесь делаешь? Я приказал тебе оставаться в шатре!

— Служанкам своим приказывайте, — шиплю в ответ, пытаясь содрать с себя его пальцы. — А я сама решу, что мне делать!

— Твои решения чуть не обернулись моим позором, — ревет он, кивая на громадное мужское тело. — Если бы я не подоспел вовремя, ты бы стала игрушкой повстанца. Пока не научишься думать, решаю здесь я.

— Решайте за себя, за меня не надо.

Наверно, не стоило так дерзко с ним.

От моих слов он лишь заводится сильнее, рычит, вне себя от ярости. До сегодняшней бойни я бы не посмела говорить с ним в таком тоне, но сейчас так стрессанула, когда меня поволок куда-то тот мужик, что мне вдруг стало все равно.

Пусть муж испепеляет меня глазами, пусть рычит хоть до посинения. А запугивать, превращать себя в бессловесную рабыню я не позволю. Набрав побольше воздуха, говорю:

— Если вы правда так заботитесь обо мне и моей репутации, то зачем притащили в военный лагерь больную жену? Чтобы быстрее добить?

— Ты... — начинает он, но его обрывают на полуслове подошедший к нам мужчина.

— Торн!

Обернувшись, вижу того дракона, которого подлатала самым первым в сегодняшнем бою. Ярон Иствуд — кажется, так его звали? Молодой, мускулистый красавец. Синеглазый — почти как мой дед.

Пока мужчины коротко обсуждают положение дел, — сколько убитых, сколько взятых в плен — первым делом осматриваю знакомую рану на боку.

Самодельные бинты мужчина-дракон уже снял, так что весь торс виден, как на ладони. Кровь больше не идет, рана затягивается прямо на глазах, уже покрылась подсыхающим струпом. Чувство такое, что с момента ранения прошло не меньше недели, а то и двух.

Как такое возможно?

Судя по всему, были задеты печень и воротная вена. Уверена, когда мы встретились, этот воин умирал! Неужели та моя энергия, которая перетекла в его тело, помогла ему так быстро исцелиться?

Перевожу вопросительный взгляд с торса мускулистого мужчины на его лицо, такое жизнерадостное и энергичное. Похоже, его забавляет моя реакция, потому что на красивых, чувственных губах появляется улыбка. Муж тоже замечает мой интерес к чужому торсу, но реагирует совсем не так благосклонно.

— Прошу простить мою жену, Иствуд, — рычит он недовольно. — Ее манеры в последнее время оставляют желать лучшего.

— Так это твоя жена? — выдает дракон, нахмурившись, и тихо добавляет: — Печально.

— И правда печально. Болезнь так сильно ослабила разум леди Торн, что я подумываю поселить ее в Золотой Долине.

Что?! Бросаю на мужа выразительный взгляд. На лице надменное, холодное выражение. Вот гад! Обозвал меня дурой перед своим другом, пообещал изолировать от общества и думает, что я это проглочу?!

Нежно улыбаюсь муженьку:

— Спасибо за заботу. Уверена, вдали от вас ко мне вернутся и манеры, и здравый смысл.

Тот едва не скрежещет зубами — так крепко сжимает челюсти. Вижу, мой ответ попал не в бровь, а в глаз.

— Ты не так меня понял, — встревает в нашу перепалку мой бывший пациент. — Речь шла о другом. Я считаю леди Торн самой отважной и выдающейся целительницей Королевства. И, разумеется, доложу о своих выводах Его Величеству.

— Вот как. Интересно, когда ты успел так хорошо изучить мою жену? — напрягается муж.

— Одной встречи хватило. Леди Торн спасла мне жизнь на поле боя.

— Леди Торн… что?! — бровь мужа ползет наверх.

— Что слышал, — холодно бросает Ярон. — Твоя жена спасла жизнь младшему брату Его Величества. И, судя по моим наблюдениям, спасла не меня одного.

— Это правда?

Арвин Безжалостный смотрит на меня с непроницаемым лицом, и я киваю. Не говорить же, что человек, который с таким жаром за меня вступился, соврал! Вот только, подтверждая его слова, я противоречу своим.

Утром я убеждала мужа, что не целительница.

А теперь…

Теперь он в курсе, что я та самая «живучая, полудохлая тварь из рода целителей», о которой говорил старик маг. Что отсюда следует, пока не понятно. Но по ощущениям, ничего хорошего.

Глава 6

Несколько часов спустя

Пока трясусь в экипаже, рассеянно наблюдаю за проплывающим мимо желто-красным пейзажем. Это единственные доступные мне развлечения: пялиться в оконце да думать о своем.

Плотнее кутаюсь в шерстяную шаль, которую нашла в салоне, и вспоминаю, как, скомканно распрощавшись с Яроном, муж тут же повел меня в шатер. Я послушно шла следом, потому что слишком устала, чтобы сопротивляться. Надеялась помыться, попить, отдохнуть. Но Арвин сразу вышел, даже не дав мне шанса об этом заикнуться. Хорошо хоть перед уходом кивнул на полупустой кувшин с водой да тарелку каши, стоящие на столе, и коротко бросил: «Поешь!»

Нет, я, конечно, не была неженкой после практики в анатомичке и работы в скорой. Но оставаться в чужой, подсыхающей на мне крови оказалось неприятно до мерзкого липкого озноба. Поэтому, когда выпила стакан воды, сняла с себя остатки нижней юбки и замочила тряпицу в воде. Затем протерла те участки кожи, до которых удалось дотянуться. Одежду, конечно, сменить было не на что, так что пришлось завтракать пресной кашей в дискомфорте.

Впрочем, когда генерал через несколько минут вернулся, я поняла, что замаранная кровью одежда — это наименьшее из моих зол.

Муж безапелляционно заявил, что я отправляюсь в Золотую Долину, его имение в Восточной части Королевства. И что я останусь там, по всей видимости, на всю жизнь.

Его слова прозвучали, точно приговор на пожизненную ссылку, прямо как в царские времена. Меня затопило возмущением. Я повыше вздернула подбородок и заявила:

— Спасибо, у меня другие планы!

— Если меня заинтересует твое мнение или твои планы, я дам тебе знать, — сообщил муж.

Схватил меня, упирающуюся, за руку и решительно потащил к карете, уже стоявшей у шатра. Потом, сгреб в охапку, усадил на сиденье кареты и захлопнул за мной дверцу, на которой тут же щелкнул замочек.

Сбегу, решила я тогда.

Пока муж отдавал последние распоряжения сопровождающим меня всадникам, я внимательно прислушивалась к каждому слову. Сколько стражей он ко мне приставил. Какое расписание, какой маршрут.

Но чем больше слушала, тем лучше понимала, что бежать по дороге в Золотую Долину — плохая идея.

У меня не имелось денег. Я не ориентировалась на местности. Магии не было ни защитной, ни боевой. Единственное мое преимущество — целительство — не защитило бы меня от дурных голов, которых здесь было великое множество.

А самое главное, я с трудом представляла себе, как тут все устроено. В голове всплывали обрывочные, хаотичные образы.

Смутно осознавала, что Верония когда-то жила в красивом белом замке. А вот родные лица так и не ожили в памяти.

Был бы у меня влиятельный родственник, я могла бы к нему обратиться за покровительством. Объяснить, что мне нужен развод. Что генерал относится ко мне неуважительно, и такое терпеть невозможно да и не нужно.

Но о таком вот родственнике вспомнить не получилось.

Единственное, что абсолютно точно прояснилось в голове, женщина в этом мире — бесправное существо. Если у нее есть муж, то он ею распоряжается и обеспечивает. А если мужа или отца нет, то и защитить ее некому. Обидеть может каждый.

Лучше уж доберусь до Золотой Долины. Поживу там и разведаю побольше про этот мир. Для побега важно раздобыть еду и денег. А для развода хорошо бы добраться до воспоминаний Веронии.

— Выходите, — грохочет голос мужской снаружи. — Приехали.

Карета останавливается. Едва поднимаюсь на ноги. Конечности ослабели то ли от переживаний, то ли от голода. Чужую шаль так и оставляю на плечах. Хочу скрыть окровавленную одежду, чтобы не пугать народ своим видом.

И так не представляю, что обо мне подумают. Грязная, растрепанная, помятая, вся в пыли.

Открываю дверь и практически вываливаюсь наружу на ватных ногах. Стражник, что стоит рядом, даже не думает мне помочь. Зато этот джентльмен охотно защелкивает дверцу кареты за моей спиной.

Со стороны большого трехэтажного дома ко мне неспешно подходят женщина и мужчина лет пятидесяти. Они внимательно рассматривают меня, а я рассматриваю их.

Женщина невысокого роста, с чуть сутулой осанкой и седыми волосами, собранными в аккуратный низкий пучок на затылке. Одета в длинное, тёмно-серое платье с плотной юбкой и высоким воротом, застегнутым на маленькие белые пуговицы. На платье, поверх лифа, белеет чистый, хоть и немного поношенный, кружевной воротник. На талии туго завязан фартук цвета слоновой кости.

Мужчина, шагающий рядом с ней, повыше и плотного телосложения, темные волосы с обильной проседью. Он носит чёрный камзол, простой и без украшений, поверх светлой рубашки с высоким воротом. Лицо серьёзное, с глубокими морщинами, и в прищуре глаз сквозит напряжённость, будто он всегда ожидает следующего приказа.

— Добро пожаловать, э-э… госпожа, — деревянным голосом говорит экономка, явно подбирая слова. — Выглядите… утомлённой.

Звучит это скорее как замаскированный упрек, нежели забота. Она пренебрежительно скользит взглядом по моему мятому платью, растрепанным волосам, слегка приподняв бровь. Ее спутник подхватывает тот же тон:

— Полагаю, хозяин известил вас, что главные гостевые спальни сейчас на ремонте. Позвольте проводить вас в уцелевшую гостевую комнату. Ее сочли слишком маленькой для ремонта, так что она осталась нетронутой. Там, разумеется, не слишком уютно, но других вариантов предложить мы пока не можем.

— Постойте, — окончательно теряюсь после его тирады. — Почему я, жена вашего хозяина, должна спать в маленькой гостевой комнате?

— Мы отправляемся обратно, леди Торн, — подходит начальник моего конвоя. — Желате передать что-либо генералу?

— Передайте ему, что... тишина здесь чудесная. Никаких нотаций. Полная свобода действий. Красивая природа. Почтительные слуги. Я невероятно благодарна генералу за его заботу. Так и передайте. Дословно, будьте добры.

Кивнув, воин уходит.

— Жена? — округляет глаза служанка. — Так вы его жена?! А мы думали…

Глава 7

— Да, да, пройдемте в дом, госпожа! — подхватывает экономка, протягивая мне руку. — Мы разместим вас в хозяйской спальне. Там всегда чисто, ни пылинки. Хозяин в прошлом году провел в дом воду и отопление. Ни у кого из соседей еще нет таких чудес, — с гордостью заявляет. — Генерал Торн любит самое удобное, никогда не скупится на обстановку. Он даже заказывает заморские товары для... В общем, вы скоро сами увидите, миледи. Каждый день я проветриваю помещение и...

— Спальня — это прекрасно, — говорю, отлично понимая, что мне заговаривают зубы. — Но на правах хозяйки мне потребуется не только спальня. Я бы хотела узнать, кого мы ждем в гости?

Слуги переглядываются, поджимают рты, явно не в восторге от поднятой темы. Возможно, прежняя Верония побоялась бы настаивать на ответе, но мне, Ирине Дворцовой, нужны сведения, а тут такой шикарный инфоповод!

— Не то, чтобы ждем… — осторожно начинает Марта. — Одна из гостий господина Торна, возможно, приедет на этой неделе. Но это неточно. Возможно, мы поговорим об этом позже, когда вы…

— Как зовут гостью? И кем она приходится генералу?

Женщина краснеет и сжимает свои пальцы так сильно, что кажется, вот-вот треснут костяшки. Если бы я до сих пор не поняла, что речь идет о любовнице, то сейчас точно все стало бы ясно! Она бросает беспомощный взгляд на мужчину, и тот приходит ей на выручку:

— Ну… гостья эта скорее… скажем, деловая знакомая генерала. Они обсуждают вопросы… Весьма важные и весьма… узкоспециальные.

— Так значит, генерал сюда тоже иногда наведывается? — грустнею я в то время, как мужчина кивает.

— Когда обстоятельства позволяют ему снизойти до таких визитов.

— Как часто генерал приезжает?

— Собственно, всегда по-разному. Частыми визитами он нас не балует.

Резкий порыв ветра снова бросает пряди моих волос на лицо, заставляя зябко поежиться. По коже бегут мурашки, несмотря на шерстяную шаль. Становится понятно, что пора сворачивать разговоры и идти наконец в дом греться.

— Что же, спасибо за объяснения... А теперь хотелось бы помыться с дороги и поужинать. Могу я на это рассчитывать? — поворачиваюсь к женщине.

— Конечно, — та с облегчением выдыхает, явно радуясь, что мы оставили неприятную тему.

Пока идем в дом, успеваю хорошенько рассмотреть здание. Если бы не омраченные обстоятельства моего прибытия, я бы уже по достоинству оценила красоту этого места, где каждая деталь безупречно вписана в общую картину.

Под сапогами приятно шуршит ковер из влажных осенних листьев, а кроны деревьев, золото-красные, дрожат на ветру, точно живые. Массивные дубовые двери с рельефными ручками, светлый фасад без единого изъяна, украшенный величественными колоннами, — куда ни глянь, все радует глаз.

Марта провожает меня в просторную хозяйскую спальню, к моему счастью, совмещенную с санузлом. Туда я захожу, в первую очередь, и в каком-то экстазе рассматриваю неожиданные после военного лагеря удобства.

В центре ванной комнаты стоит большая, белая ванна, керамическая, как и унитаз, скромно стоящий в углу. Краны, сделанные из меди, выглядят совершенно новыми. Полки и шкафчики развешены на одной из светлых стен, но сейчас они пустые. Поворачиваю вентиль и подставляю ладонь под струю. На кожу льется теплая вода.

Пока я осматриваюсь, Марта приносит на серебряном подносе бутылочки с шампунем и мылом. «Вот. Заморские диковинки», — с придыханием сообщает она.

Нюхаю бутылочки и удивляюсь. Здесь нет приторных или резких запахов, лишь очень нежные, тонкие ароматы. Генерал, оказывается, умеет баловать женщин!

Судя по обстановке, он вообще любитель комфорта и красоты. Ощущаю себя здесь, как в отеле. Не пять звезд, конечно, но три точно дала бы!

Помимо бутылочек служанка приносит мне одежду. Очень простую по крою и великоватую, а самое главное, чистую. Старую одежду она просит на стирку, но я отказываюсь отдавать — не хочу вопросов и лишних домыслов. Лучше сама постираю окровавленные вещи.

Заперевшись на щеколду, забираюсь в ванну и принимаюсь оттирать себя кусочком специальной губкой. Тру себя до скрипа, пока кожа не начинает гореть. Затем ополаскиваюсь ковшом. Выхожу из ванной совершенная чистая, посвежевшая и благоухающая ландышем.

На столе меня ждет обещанный ужин.

С аппетитом съедаю все подчистую, и свиную отбивную, и тушеную с овощами картошку, запивая водой, после чего возвращаюсь в ванну и стираю свою одежду хозяйственным мылом.

Дольше всего приходится повозиться с блузкой, но все-таки удается отстирать пятна без дополнительного замачивания. Отжав вещи как следует, складываю их в тазик . Осталось повесить сушиться. Вот только не знаю, куда идти.

С подносом и грязными тарелками в руках отправляюсь на поиски Марты.

Пусть она расскажет и покажет, где проходит сушка белья.

Хозяйская спальня находится на втором этаже. Гостевые комнаты, где идет ремонт, на первом, как и кухня со столовой. Собираюсь уже спуститься по лестнице на первый этаж, откуда доносится звон посуды и голоса слуг, как вдруг... сверху раздается какой-то шум. Будто книгу уронили на пол.

Звук меня настораживает.

Дом большой, а времена нынче неспокойные.

Марта упомянула, что только они с Томасом живут здесь на постоянной основе. Остальная прислуга приходящая. Сегодня в деревне праздник, поэтому кухарка отпросилась домой пораньше вместе с молодой горничной и садовником. В доме больше никого нет.

Тогда кто шумел наверху?

Вместо того, чтобы спуститься на кухню, ставлю поднос на пол, разворачиваюсь и поднимаюсь по ступенькам на третий этаж.

Глава 8

Поднимаюсь наверх и упираюсь в массивную дверь, на которой висит тяжелый замок. Третий этаж заперт. А главное, ручка покрыта пылью. Видно, что сюда давно никто не заглядывал.

Но откуда тогда шум?

Звук явно шел сверху.

Задумчиво мну подол платья, стоя перед запертой дверью, опускаю взгляд на пол и... вдруг замечаю, что площадка только частично в пыли. Справа к стене привинчена лестница, ведущая на чердак. Так вот около нее пыли нет.

Вывод прост.

На чердак кто-то ходит. Причем ходит частенько, судя по отсутствию пыли на широких лестничных перекладинах.

Пожалуй, стоит спуститься за Томасом. Ведь на чердаке мог притаиться злоумышленник. Одной соваться туда точно не стоит. Разворачиваюсь и уже собираюсь тихонько на цыпочках спускаться на первый этаж за подмогой, как вдруг за стеной раздается протяжный стон.

Замираю на месте.

Сколько стонов человеку надо услышать, чтобы научиться различать их оттенки? Я достаточно сталкивалась с проявлениями боли, чтобы понять: человек за стеной жутко страдает.

Это осознание, как триггер запускает желание помочь, бульдозером подминая под себя осторожность и инстинкт самосохранения.

Быстро поднимаюсь по лестнице, откидываю дверцу, ведущую на чердак, и прислушиваюсь к тишине.

Снова раздается стон из дальнего угла — и я решительно заползаю внутрь.

Чувствуя, как холод пробирается сквозь тонкую ткань юбки. Пыльный чердак встречает меня спертым воздухом, запахом старого дерева и прелой соломы. Осторожно продвигаюсь вперёд, и среди хлама, в полумраке, замечаю лежащую на старом матрасе фигуру.

Мужчина. Крепкий, высокий - даже в этом состоянии заметно, что силушкой он не обделён, но сейчас его глаза закрыты, а мышцы обмякли. На его лицо как раз падает полоса света от чердачного оконца. Чувство такое, будто я его знаю.

Кожа бледная, покрыта испариной, темные пряди липнут ко лбу. Губы плотно сжаты, как будто даже в бессознательном состоянии он не позволяет себе расслабиться. Кровь проступает из-под неумело наложенных бинтов на боку.

Рядом с ним в изголовье стоит поднос, на нем — кувшин, стакан с водой и пара сухарей на блюдце. Кто-то из местных о нем заботится. Секунду, другую вглядываюсь в мужчину — и до меня доходит, почему лицо показалось мне знакомым. Мужчина — более молодая версия Томаса.

Почему слуги не сказали, что на чердаке сейчас лежит их раненый сын? Если бы я это знала, то не испугалась бы до дрожи в коленках, когда услышала шум.

Опускаюсь рядом на дощатый пол. Аккуратно снимаю пропитанные кровью бинты, мягко промываю раны магией. Чувствую, как моя энергия струится от кончиков пальцев, укутывает его в тепло, проникает под кожу и залечивает поврежденные изнутри участки. От моих прикосновений его тело расслабляется, лицо слегка разглаживается.

Вдруг его глаза приоткрываются, но взгляд остаётся затуманенным, словно он смотрит сквозь меня. Продолжаю отдавать энергию, пока не убеждаюсь, что кровотечение остановилось. Потом заставляю себя отойти.

Все-таки он мужчина, а мы на чердаке одни. Не хочу растратить на него все свои силы и остаться со здоровенным незнакомцем наедине беззащитной. Он и так поправится. Осталось только подождать, пока магия и ресурсы организма сделают свое дело.

Поднимаюсь на ноги и иду на выход. Надо поговорить со слугами. Почему они держат своего сына в пыльном чердаке? Так не годится! Ему нужен свежий воздух, нормальный уход. Пусть лучше поместят его в гостевую комнату, которую изначально предлагали мне!

А пока… Спускаюсь на этаж ниже, поднимаю с пола поднос с посудой и несу его на кухню. Вот только слуг на кухне не нахожу. Зато со стороны улицы раздаются голоса и глухой топот копыт по дороге.

Шагаю на улицу, а в голове роятся догадки. Мне любопытно, кого принесло в такой час. И куда подевались слуги?

Когда выхожу на парадное крыльцо, замираю, частично скрытая от других колоннами. Белый экипаж и пара гнедых лошадей в упряжке выглядят элегантно и дорого. Перед каретой стоит смазливая брюнетка, разодетая в пышное платье цвета фламинго. Марта и Томас неуклюже топчутся с ней рядом, о чем-то упрашивают приглушенными голосами. Их движения неестественно скованы, будто им неловко.

Если им неловко, то...

Значит, приехала любовница генерала?

Именно в этот момент спор набирает обороты и незваная гостья взвизгивает:

— ...Да, не приглашал. Ну и что? Я имею право его дождаться и обсудить все с ним лично.

Меня пронзает досада. Или скорее испанский стыд? Не знаю, как обозначить неприятное чувство, грызущее меня изнутри. Мне все равно, кто у мужа был до меня. Но сейчас он женат. Позволить ему продолжать путаться с любовницей — это себя не уважать.

Теперь я его жена, а эта девица вторглась на мою территорию.

Пока мы в браке с Арвином, сюда ей хода нет.

И она об этом немедленно узнает!

Глава 9

Решительным шагом иду к девице. Она встречает меня хмурым лицом, а слуги обреченно вздыхают и отводят глаза. Мол, ну все. Жена + любовница = скандал нам обеспечен.

Они настроены на катастрофу, а я... Я даже не знаю, чего ожидать от предстоящего разговора. Все зависит от степени здравомыслия и айкью этой девицы. Для начала аккуратненько пальпирую ее настрой. Когда Марта и Томас отходят на приличное расстояние, чтобы дать нам поговорить без свидетелей, я интересуюсь:

— Как вас зовут?

— А что вам до моего имени? — красотка вскидывает подбородок. — Я приехала повидаться с генералом. Вот с ним и буду разговаривать, когда он прибудет.

— Когда он прибудет?

— Неважно. Я решила остаться здесь и дождаться его, сколько бы ждать не пришлось.

— То есть вы приехали незваной гостьей и надеетесь, что вас пустят сюда пожить?

— У меня есть основания здесь находиться. Даже больше, чем у вас, — она поджимает рот и окидывает меня надменным взглядом. — Я гораздо дольше знакома с генералом. Нас связывают крепкие узы. А вы… Вы просто титул на ножках.

— А вы тогда кто? — смеюсь. — Ночная грелка на ножках?

— Вот именно! Вся столица судачит, что жена генерала холодна, а я… — она делает паузу и многозначительно улыбается, — я его согреваю.

— Вы что-то путаете. Драконам грелки не нужны, тем более женатым. Раз вы такая теплообильная, найдите себе какого-нибудь замерзшего, одинокого мужчину и грейте его на здоровье.

— А если я не хочу другого? Если другие мне не нужны? Что тогда?

Она плотно сжимает пухлые, напомаженные губы и с вызовом смотрит на меня.

Вот пиявка наглая!

Присосалась и никак не отлипнет. Замечаю на ее шее серебряный кулон в форме полумесяца, на котором начерчены какие-то символы. К тому же, на фоне изысканного наряда сильно выделяется подвеска из звериных клыков, привязанная к поясу. Видимо, это талисманы или обереги. Значит, девушка суеверная, а этим просто грех не воспользоваться!

Я прищуриваю глаза и шиплю:

— Если не отстанешь от мужа, прокляну. Станешь такой страшной, что даже последний пьянчужка в твою сторону не посмотрит.

Девица смеется, но явно смех деланный. Моя угроза все-таки ее напугала, хотя она старается не показывать вида.

Внезапно ее лицо начинает на моих глазах меняться. Как в ускоренных кадрах кожа увядает, покрывается старческой гречкой. Белые зубы желтеют. Появляются морщины, волосы седеют, губы становятся сухими и треснувшими. Осанка искривляется, появляется небольшой горб.

Буквально минута — и передо мной хохочет старушка. Вот только смех из звонкого, девичьего тоже превращается в ломкий и скрипучий.

У меня все в груди холодеет. Жуть какая-то, будто в сцене из фильма ужасов! Что происходит?

Я ее точно магией не могла так приложить! Я же целительница, не умею проклятья насылать! Признаться, до этого момента я даже не верила особо во всякие там чары. Думала, просто взять на блеф эту нахалку.

В панике перевожу взгляд на слуг, которые неподалеку стоят, ждут окончания нашей беседы. Те ничего не замечают, потому что девица… то есть старушка стоит к ним спиной.

А старушка вдруг замолкает, улыбка сползает с ее лица. Видимо, собственные ощущения подсказывают: что-то в ней изменилось. Она вытягивает перед собой морщинистые руки, с пожелтевшими, ломкими ногтями, и ее постаревшее лицо искажается от ужаса.

— Что ты со мной сделала, гадина?! — хрипит она, задыхаясь и ощупывая свое лицо. — Верни мне мою внешность!

— Не могу, — отвечаю ей испуганным взглядом.

Что тут еще скажешь?

С радостью вернула бы внешность девице, но ведь я ничего не делала! Я прекрасно чувствовала, когда из меня утекала магия в процессе целительства. Сейчас-то ничего подобного не было! Почему тогда эта красотка стала такой старой за минуту?

Несчастная тем временем приходит к каким-то своим нелепым выводам.

— Я этого так не оставлю! — шамкает она, угрожающе размахая кулачком. — Темная магия у нас давно под запретом. Ты еще поплатишься, дрянь! Сгниешь в тюрьме для темных магов!

Пошатываясь, достает из кармана шелковый платочек и прикрывает им лицо. Развернувшись, ковыляет к карете, жалкая и несчастная.

Не знаю, что и думать.

Когда старушка забирается в салон, и карета трогается, я еще долго смотрю ей вслед. Мне бы радоваться надо — наглая соперница повержена. Но на душе только тревога с привкусом страха.

Если бы меня однажды разбила старость за минуту, меня бы удар хватил от шока. И это при том, что я никогда не делала главных ставок в жизни на свою внешность.

— Госпожа, — тихо говорит незаметно подошедшая Марта. — Как вам удалось уговорить ее уехать? Мы думали, все уговоры бесполезны.

Я только неопределенно пожимаю плечами. Самой бы в этом вопросе разобраться.

— Вы простите, — виновато начинает служанка, — мы не хотели вас вовлекать в эту щекотливую ситуацию. Но… Лорд Торн… Мы не могли силком прогнать его... старую знакомую. Ведь это его дом, и ему решать… Хотя ситуация неоднозначная.

— Марта, вы не виноваты в грехах своего хозяина, — поворачиваюсь к женщине. — Не стоит извиняться. Сегодняшняя ситуация произошла по вине моего мужа, с него и спрос. Так что давайте больше не будем на эту тему… Я вообще-то о другом хотела с вами поговорить.

— Да, госпожа? — служанка аж заулыбалась, довольная, что «щекотливая тема» осталась позади.

— Скажите, почему вы держите своего сына на чердаке? Я, конечно, подлечила его, как смогла. Но ему нужен нормальный уход. Знаете что? Давайте я помогу вам соорудить носилки! Перенесем его в ту гостевую комнату, которую вы мне предлагали изначально. Там ему будет гораздо удобнее.

По мере того, как я говорю, у Марты вытягивается лицо, а кожа бледнеет. В глазах появляется затравленное выражение загнанного в угол зверька.

Не понимаю…

Да что тут со всеми происходит?

Теперь-то что я сказала не так?!

Глава 10

— Ох… Госпожа… Вы не должны были лезть на чердак… Леди ведь никогда не лазают по пыльным чердакам… — выдавливает из себя Марта, но я отмахиваюсь от этих глупостей.

— Наоборот хорошо, что я его нашла. Очень вовремя! Судя по всему, его перевязывал не врач — слишком неумело наложена повязка. Почему вы не вызвали врача, ведь ваш сын был на грани жизни и смерти?

— Но ведь…

Марта снова замолкает и поднимает взгляд наверх, на крышу замка и зажимает рот. Обернувшись, смотрю туда же, куда и она. Успеваю заметить мужской силуэт, мелькнувший в чердачном оконце.

— Он уже встал на ноги, — удивляюсь вслух. — Вот это скорость! Никуда вашего сына тащить не придется, сам дойдет до гостевой комнаты. Хорошо, что у нас осталось мясо с овощами. Теперь ему нужно много есть, чтобы восстановиться. Одними сухариками вы не отделаетесь.

Женщина переводит взгляд на меня и смотрит, как на безумную. Мне это не нравится. Лихорадочно перебираю варианты, что тут не так. Самый очевидный — в доме нельзя жить без разрешения хозяина. Возможно, за это могут даже уволить. Тогда получается, слуги нарушили правило, приютив раненого сына без спроса, и поэтому Марта так трясется.

В этом ли дело? Или есть что-то еще, чего я не знаю?

Беру женщину за руку, ловлю встревоженный взгляд. Говорю как можно убедительнее:

— Марта, вы должны мне все рассказать. Иначе я не смогу вам помочь. А я очень хочу вам помочь, уж поверьте!

— Хорошо, госпожа. Я вам доверюсь, — с неохотой выдавливает из себя служанка и опускает глаза. — Наш сын Лютер — темный маг. Когда мы узнали о его способностях, то сразу прогнали его из дома, хотя должны были донести властям. Но он же наш сын! Просто язык не поднялся на сына доносить… И вот, теперь он воюет на стороне повстанцев. Мы узнали об этом лишь сегодня, когда он заявился через портал к нам с Томасом в спальню, и упал у наших ног весь в крови. Что нам было делать, госпожа? Не сдавать же его властям, полумертвого? — она с мольбой таращится на меня.

Ну, наконец-то дельная информация, после которой некоторые кусочки пазла встают на свое место. Ведь получается, ее сын мог подслушать мои слова по поводу проклятия соперницы и… И воплотить их в жизнь! Этакая благодарность в стиле темнго мага.

— Скажите, а темный маг способен читать чужие мысли? Или слышать на большом расстоянии?

— Услышать издалека может. Мысли читать — нет, но я слышала, что они могут считывать сильные желания.

— А могут они заставить другого человека постареть за минуту?

Женщина кивает и широко распахивает глаза.

— Они и не то могут, но… Вы не думайте! Наш Лютер он хоть и темный маг, но он не зверь! Он не стал бы вам вредить… Или нам. Напротив. Что что, а благодарным он быть умеет. Наверно, вы сейчас думаете, почему темным магом стал? Просто во время последней реформы нас вынудили продать за долги землю королевству. Лютер посчитал, что король был несправедлив, отобрав наши владения. Вот и присоединился к бунтарям. Он борется за справедливость… То есть за то, что кажется ему справедливым. Узнай генерал, что в его доме мы приютили темного мага… Ох. Предателей он связывает и бросает в канаву муравьям-людоедам. Что же нам делать?

Вот так новость.

Получается, я, сама того не сознавая, помогла врагу мужа?

За мужем целая армия, все силы королевства, а повстанцы объявлены вне закона, и все, кто им помогают, тоже оказываются по другую сторону закона. С этого ракурса я выгляжу виновной в измене. Сразу становится неуютно от таких мыслей.

А, с другой стороны, будь у меня шанс все поменять, я бы не стала. Инстинкт целительницы внутри меня слишком силен, чтобы я могла проигнорировать умирающего.

Ладно. Что было то было. Но теперь, когда Лютер сумел подняться на ноги, он больше не умирающий, а полноценный вражеский солдат, так что ему не место в нашем доме.

— Отлично, — говорю задумчиво. — Сделаем вид, что вы мне не говорили про темного мага. Вы ненадолго приютили сына. Теперь покормите его, и пусть уходит. О коротком визите Лютера совершенно необязательно докладывать генералу.

— О, госпожа, благодарю вас, — женщина складывает руки у груди. — Я навеки ваша должница, как и мой муж.

Счастливая мать бросается к парадной двери. Спешит в дом, наверно, кормить сына. А я неторопливо шагаю по дорожке. Пока под ногами шуршат прелые листья, любуюсь чудесным осенним пейзажем и раздумываю над перипетиям судьбы.

Наверно, сегодня мы с Лютером были по разные стороны баррикад на поле боя. Я даже косвенно поспособствовала его ранению, помогая королевским воинам. А теперь вот встретила мага на чердаке и спасла ему жизнь, а тот в ответ помог мне с наглой любовницей мужа. Вот только так «помог», что теперь меня грызет совесть.

Перед глазами мелькает постаревшее девичье лицо, и меня раздирает жалость. Нельзя оставлять девчонку страхолюдной! Да, она ошиблась. Да, имела наглость сюда заявиться и качать права. Но вот так ее бросить, семидесятилетней, нельзя. А то себе не прощу.

Надо все-таки поговорить с магом, пока не ушел.

Пусть вернет ей молодость.

Думаю, она уже усвоила свой урок, и больше не станет связываться с женатыми!

Глава 11

Захожу на кухню — и тут же встречаю взгляд крупного мужчины, развалившегося за столом с такой непринужденностью, будто он здесь хозяин. Его рука с зажатой ложкой легко, почти лениво, тянется к тарелке с рагу, а глаза — цепкие, темные, словно два угля под пеплом — мгновенно впиваются в меня.

В воздухе чувствуется пряный, затаенный запах силы. Темный и плотный, как грозовое облако на пороге ночи. Спокойный вид обманчив. В каждом его движении читается что-то звериное, хищное, будто он готов в любой миг свернуть шею каждому, кто посмеет встать на его пути.

Невольно радуюсь, что Лютер мне сейчас не противник, и что мы в кухне не одни. Вокруг стола порхает радушная Марта, снова и снова подкладывая сыну еду, а Томас у очага зажигает свечи в канделябре лучинкой. Сразу с порога перехожу к главному.

— Верните ей молодость и красоту, — твердо говорю.

Слуги замирают, как вкопанные и с недоумением переглядываются. А вот мой собеседник прекрасно понимает, о чем идет речь. Сплетая крупные пальцы под подбородком, он лениво интересуется:

— Зачем вы просите за нее? От ее красоты вам никакой выгоды.

— Выгода есть, — парирую, — хоть и не очевидная. Я буду спать с чистой совестью.

Он молчит, продолжая буравить меня взглядом. Пожилые слуги, застыли на своих местах. Кажется, даже стараются не дышать, чтобы не помешать нашему напряженному диалогу.

Мужчина поднимается со стула, и неторопливо подходит ко мне. Встречаю его приближение, глядя ему в глаза. Стараюсь не подавать виду, что его боюсь.

А я ведь еще как боюсь! Как ни крути, именно такой вот крупный, сильный мужчина однажды лишил меня жизни.

— Странное пожелание для обманутой жены, — наконец, говорит он.

— Думаю, не менее странное, чем желание помочь умирающему темному магу.

— Что же, — мой собеседник пожимает плечами. — Тут вы правы. Решать вам, а не мне.

Он склоняет голову так низко, что подбородок почти касается воротника рубашки, а на лицо спадают слипшиеся темные пряди. Закрывает глаза и беззвучно шевелит губами. Становится не по себе. Я пока не разобралась в магии, но инстинктивно чувствую, что темная магия уничтожает в человеке счастье и радость.

Не знаю, сколько мы стоим так все четверо в кухне, как истуканы, пока Лютер колдует. В конце концов, он «оживает» и с сожалением смотрит мне в лицо.

— Она опять молода и красива. Опять грезит о вашем муже и мечтает вас устранить.

Черт. А это неприятно. Но все равно я поступила правильно.

Кивнув, говорю:

— Спасибо, что предупредили, Лютер. Я разберусь с ней сама.

— Как скажете, — он идет к дверному проему и на пороге оборачивается. — Благодарю за помощь, леди. Раз уж вы отказались от мести маленькой паршивке, я по-прежнему перед вами в долгу.

Слова мужчины меня пугают. Он очень своеобразно и творчески подходит к выплате долга. Вдруг я проснусь однажды где-нибудь на краю света, потому что темный маг решит, что там мне будет лучше?

Поспешно заявляю:

— Вы ничего мне не должны. Мы квиты.

— А это, — усмехается он, — уже решать не вам.

И выходит за дверь.

Ну вот, приехали! Бухаюсь на стул и обдумываю ситуацию. Я надеялась, что больше наши пути не пересекутся, а оказалось, зря надеялась.

Плохо, что наглая девица по-прежнему строит планы на мужа. Хорошо, что Лютер ушел. Теперь, если вдруг Арвин заявится, не придется отчитываться перед ним, почему темный маг ужинает на его кухне.

Слуги после ухода мага сразу "оживают" . Они принимаются наперебой меня благодарить за спасение сына. Я удивленно вскидываю брови:

— Какое спасение? Не понимаю… Ваш сын пришел вас навестить, но очень быстро ушел. Это все.

— Да, госпожа, вы правы. Вы правы, — охотно повторяет Томас. — Сын очень быстро нас навестил, вы его случайно на кухне увидели, но даже поговорить не успели толком. Да и собственно, разве леди обязана разговаривать с родней своих слуг? Что вы, что вы! Просто… Примите наши заверения в своей преданности вам! Мы ради вас… Поверьте, что угодно!

— Вы ничем мне не обязаны, — повторяю, как заезженную пластинку.

— Да, да… Благодарствуем. Но если что вдруг… Вы только намекните, и мы… Все, что угодно!

Собираюсь уже выпить воды и подняться на второй этаж в спальню, как вдруг снаружи раздается стук. Причем стучат не у парадного входа, а со стороны черного.

Хочется чертыхнуться.

Уже поздно. Я устала. Надеялась вообще-то лечь и отдохнуть. А тут опять кого-то принесло. Радует одно. Это точно не муж, раз стучат со стороны черного входа, и не его настырная любовница.

— Я проверю, кто там, госпожа, — обещает Томас и быстрым шагом идет в коридор.

Меня что-то торкает, и я иду за ним следом. Мною движет любопытство. Ведь чем больше знаю о своём окружении, тем больше шансов, что выберу верную линию поведения.

Когда мужчина открывает дверь, вижу парнишку лет двенадцати. В его глазах стоят слезы. Он держит под уздцы лошадь. Завидев лицо Томаса в приоткрытую дверь, он начинает возбужденно тараторить:

— Умоляю, помогите!

Глава 12

— В чем дело? — строго говорит Томас.

— Мамка вот-вот родит, а наша Наста — ну, повитуха, — ушла в другую деревню роды принимать! Обещала к вечеру вернуться, да все нет ее и нет. Небось случилось что. Батька мой напился на празднике, сам не смог к вам прискакать. Велел броситься к вам в ноги, упросить приехать к нам в дом. Сказал, у вас, мол, госпожа Марта, опыт… ну женский, родильный имеется. У нас вся деревня отпраздновала так, что никто помочь не может… А матушка… Она же весь день на ногах, скрывала свои боли, боялась отвлечь от праздника… Все ждала Насту. Говорила, мол, чуть прихватило, но сейчас отпустит… А потом оказалось, что уж и воды у нее отошли давно и что с утра она рожает, все никак не разродится. Уж если вы не поможете, так мамка моя и не управится! Слабая она стала совсем. Вы уж помогите ради всего святого! Мамка-то нам с батькой живая нужна!

— Не понимаю, — не удержавшись, выступаю. — Вашим соседям праздник важнее, чем жизнь женщины и ребенка?

— Так ведь, ежели праздник Урожая не отпраздновать в полную силу, то на следующий год урожай не уродится. Вот моя мамка и терпела, чтобы урожай у всех хороший был. Я думал, вы знаете, госпожа Марта.

— Это не госпожа Марта, а леди Торн, дурень! Леди не обязана знать все ваши праздники, — обрывает его Томас. — Жди здесь. Сейчас вернусь с ответом.

Слуга закрывает перед парнем дверь и поворачивается ко мне с виноватым лицом:

— Простите, леди Торн! Это непростительное недоразумение! В полумраке он принял вас за мою жену.

— Да какая разница, за кого он меня принял! — восклицаю с досадой. — Вы лучше скажите, ваша жена правда умеет принимать роды?

— Нет, что вы! Откуда? Помимо собственных родов, ей пару раз довелось помочь повитухе по доброте душевной. Вот деревенские и пустили слух. На самом деле, Марта только и способна, что подносить полотенца да воду повитухе, ни падая при этом в обморок. Так что мне придется отказать. Жаль парня. Видно, сегодня он лишится и матушки и братца или, может, сестрицы.

— Вообще не факт, — упрямо сжимаю рот. — Я сейчас же пойду к Марте, а вы пока оседлайте лошадь.

— Лошадь? Но я же объяснил вам, что…

— Вы с Мартой останетесь здесь. Я поеду в деревню сама.

— Но… — он хмурится и быстро мотает головой. — Но нельзя же вам одной… Нет, нет, нет… Это опасно, госпожа! Там пьяные мужики в деревне, а вы леди. Негоже леди ехать в...

— Томас, вы мне обещали, — обрываю слугу, — что выполните любую мою просьбу. Любую. Так вот держите свое слово!

После секундного замешательства он кивает и выходит из дома, видимо, приготовить лошадь, а я направляюсь к Марте на кухню. В двух словах объясняю ситуацию. Затем прошу принести мне нитки, иголку, остро заточенный нож, чистую ткань и бутылку с напитком покрепче.

Марта в отличие от мужа даже не пытается спорить, быстро приносит все необходимое. Пока собирает дорожную сумку, бормочет:

— Ой, госпожа, впервые вижу, чтобы целители использовали ножи и нитки. Это вам для обряда надо, да? Слышала краем уха, что одна целительница как-то отделила курице голову, пока лечила кого-то от головной боли. Может, вам курицу принести?

На ее словах не знаю, то ли смеяться, то ли плакать. Неужели в этом мире еще не знают про кесарево сечение?

Если местным такие процедуры неизвестны, то... Хьюстон, у нас проблемы. Мысль о том, что меня могут признать спятившей маньячкой во время операции ни капли не воодушевляет.

Когда выхожу за дверь, в ночную прохладу, с удивлением вижу три запряженные лошади. На одной ерзает в нетерпении парнишка, на второй чинно сидит Томас, а третья, очевидно, предназначена мне.

— Я буду вас сопровождать, миледи, — заявляет слуга, и я с благодарностью киваю.

Забираюсь на лошадь, и рысцой следую за парнишкой. Томас едет за мной, замыкая нашу кавалькаду. К счастью, сегодня полнолуние, поэтому хорошо утоптанная дорога ярко освещена. Виден каждый камешек, каждая ямка. Примерно через четверть часа мы подъезжаем к деревне, где до сих пор пахнет застольем — кострами, жареными колбасками и хлебом.

Останавливаемся на окраине деревни у массивного дома с крепкими, потемневшими от времени бревнами, сложенными в толстый сруб. Изнутри тянет дымом и терпким запахом старой древесины.

Когда входим, взгляд сразу падает на плотно сбитого мужчину с бородой, развалившегося в тени у стены. Похоже, он в отключке.

Обстановка здесь простая, но не бедная. Добротный стол, стулья, пара кроватей, вышитые занавески на оконцах. На полу пестрые, домотканые коврики. Тепло и уютно, если бы не... запах крови, пропитавший помещение насквозь.

Моя пациентка, лет сорока на вид, лежит на кровати. На ее огромный живот накинуто что-то вроде простыни с алеющими пятнами крови. При нашем появлении женщина апатично поворачивает к нам голову, а Фредерик — так зовут нашего юного проводника — бросается к отцу и тормошит его за плечо, но тот лишь пьяно отмахивается. Тогда он подбегает к женщине и бережно гладит ее по лбу:

— Матушка, я привел целительницу! Она поможет, вы ведь поможете? — парень с надеждой поворачивается ко мне.

— Помогу, если ты поможешь мне.

— Да, да, конечно, госпожа! Что мне делать?

Через минуту над костерком в очаге греется медный котел с водой, и Фредерик выскальзывает за дверь. Я велела ему одеться потеплее и ждать за дверью вместе с Томасом моих дальнейших указаний. Пусть будут на подхвате.

Свет костерка падает на лицо стонущей роженицы — бледное, измученное, осунувшееся. Кожа блестит от пота, взгляд тусклый, обессиленный. Я вдруг отчетливо понимаю, что женщина и ребенок обречены, если не вмешаться.

Роженица лежит на спине, но её ноги не симметричны. Одно бедро чуть выше другого, согнуто под углом, как будто ей приходится искать положение, в котором будет хоть немного легче. Её таз слегка повернут, как бы искривлён в одну сторону.

Это положение бедер сразу наводит на мысль о ягодичном предлежании: плод давит не на центр таза, а на одну из сторон. Подхожу ближе и ощупываю живот — он словно каменный. Одновременно с осмотром вливаю через кончики пальцев свою магию. Лицо у пациентки чуть розовеет, в глазах появляется более осмысленный блеск. Вот только родовому процессу эта общая подпитка никак не помогает.

Глава 13

Надеюсь, на моем лице не отражается паника. Ситуация точь-в-точь напоминает мою смерть. Тогда я тоже пыталась помочь беременной женщине, и тоже столкнулась с пьяным мужем.

Говорю как можно более мягко:

— Я Верония. Целительница. Пришла помочь вашей жене.

— Эту госпожу Фредерик привел, — подает голос Сария со своей кровати. — Госпожа Верония и правда целительница, Ким! Мне уже лучше, честно!

— Нож тогда... Зачем тебе? — бурчит мужчина, вставая на ноги и с трудом удерживая равновесие.

— Зачем, зачем… — пожимаю плечами. — Для целительского обряда, конечно!

Лицо у мужика разглаживается, будто мои слова абсолютно все объяснили, и я мысленно благодарю Марту за идею. Теперь бы этого шаткого защитника спровадить куда-нибудь, чтобы не мешал! Немного поразмыслив, продолжаю:

— Нож у меня особый. Теперь вот еще курица для обряда нужна. Есть у вас тут курица?

— Жареная? — выпучивает глаза Ким.

— Зачем мне жареная? Живая, конечно!

На лице мужика отражается усиленная работа мысли. Наконец, он говорит:

— У Стифа могу купить. У него много кур. Он не пожалеет одну.

— Купите. Но только нужна та курица, которая совсем недавно яйцо снесла. И еще у нее не должно быть дефектов. Чтобы не хромая была и не больная. Вы уж проследите, чтобы сосед вам правильную курицу продал!

Он кивает, и, покачиваясь, уходит, позволяя мне с облегчением выдохнуть. Ну вот, одной проблемой меньше. Надеюсь его поиски будут долгими, и к его возвращению мы с Сарией успеем родить. И кстати о родах.

Я со стуком откладываю тяжелый нож на стол. Прямо сейчас он мне не понадобится, потому что кесарева не будет. Не знаю, на что способна моя магия. До сих пор она проявила себя лишь как энергетик и ускоритель регенерации. Имеет ли моя магия эффект анальгетика, понятия не имею. Ювелирно разрезать человека по-живому, без анестезии нереально. Сария будет дергаться от боли, если, конечно, во время операции ее не догонит болевой шок, а меня не прибьет ее муж.

Но есть еще одна причина, по которой я отказываюсь от кесарева. Даже, если роженица как-то переживет болевой шок с помощью моей магии, даже если мне удастся сделать правильный разрез, пока подо мной извивается ее тело, потом извлечь ребенка и зашить разрез, то останется еще процесс восстановления.

Сарии потребуется долго соблюдать постельный режим, а эта женщина, как я уже поняла, не умеет к себе бережно относиться. Очевидно же, что она бросится ухаживать за младенцем и семьей, не дотерпев до полного заживления. Слишком большой шанс, что у нее разойдутся швы, откроется кровотечение, или загноится рана.

Значит, меньшее из двух зол - вручную поворачивать плод в матке. Тут главное, как следует обработать руки, а потом не торопиться.

Я озираюсь — ищу взглядом емкость. Можно промыть поверхность рук горячей водой с солью, но лучше всего — настойкой. Конечно, настойка дезинфицирует кожу только в том случае, если она крепкая. В ней должно быть не меньше шестидесяти процентов спирта.

Открываю бутыль, данную мне Мартой и подношу горлышко к носу. Тут же морщусь. Запах трав перемешан с острым запахом алкоголя, слегка обжигающим ноздри. Крепкая, но достаточно ли? Жаль, по запаху не понять градус.

Придется немного похимичить.

Сария подсказывает, где у нее хранится посуда. Наливаю в металлическую ложку немного настойки. Она ложится на дно гладкой, прозрачной плёнкой, точно жидкое стекло. Беру лучину, что валяется с дровами у очага. Тянусь к костерку в очаге, аккуратно поджигаю край дерева.

Теперь решающий момент. Подношу огонь к ложке. Долю секунды ничего не происходит, а потом жидкость вспыхивает. Синее пламя облизывает края ложки.

Пламя ровное, не тухнет. Через несколько секунд чувствую, как тепло начинает пробираться через металл ложки. Жидкость горит дольше, чем я ожидала, это хороший знак, указывающий на высокое содержание спирта. Судя по всему, настойка достаточно крепкая, чтобы справиться с микробами. Отлично!

Выливаю немного настойки в пустую железную плошку. Протираю руки до локтей, опускаю кончики пальцев в жидкость, и как следует мою пальцы, а потом по новой — кисти. Никогда еще я так тщательно не полоскалась в антисептике!

Пока готовлюсь к процедуре, объясняю женщине, что будет происходить. Она кивает, в ее взгляд читается: «Делай, что угодно. Только помоги.»

Наконец, когда микробы на моих руках повержены, сажусь на краю кровати. Сария зажмуривается, морщится, дышит чаще — бедняжке страшно. Чем ей страшнее, чем она напряженнее, тем больнее и сложнее будет процесс.

Поэтому начинаю забалтывать ей зубы. По мере того, как расспрашиваю ее, кого они с мужем больше ждут, мальчика или девочку, ввожу руку в матку. Хотя двигаюсь осторожно, женщина ахает — ощущения явно не из приятных.

Нащупываю сначала ножку. Она крошечная, гладкая. Ребёнок дрыгает пяточкой, словно говорит: «Я как бы на такое не подписывался, и вообще ни капли не готов!”

Мысленно усмехаюсь в ответ: «Тут никто не готов, но… Прости, дружочек, другой дороги наружу нет и не будет!»

Оставляю ножку и продвигаюсь дальше — надо найти голову. Мои пальцы встречают крохотное тельце, скользкое, округлое, упругое. И наконец, голова – ее ни с чем другим не спутать.

Теперь начинается самое сложное. Я беру ножку, поворачиваю её, одновременно мягко направляя голову вниз. Меня прошибает пот. Это, как медленно, затаив дыхание, поворачивать стеклянный ключ в замочной скважине.

Сопротивление ощутимо, но потихоньку ребенок начинает поддаваться. Когда голова оказывается внизу, я осторожно убираю руку. Малыш готов появиться на свет.

С шумом выдыхаю. Вытираю руки, пальцы дрожат от напряжения, но в груди разливается облегчение.

Внезапно дверь отворяется, заставляя вздрогнуть всем телом. В помещение вваливается запыхавшийся муженек рожающей и с победоносной ухмылкой протягивает мне в одной руке кудахтавшую курицу, а в другой — яйцо:

Глава 14

Через несколько часов.

Еду домой и улыбаюсь, пока направляю лошадь по дороге тихим шагом. К седлу привязан кусок ткани, а в нем трепыхается курица. Каждый раз, когда чувствую ее трепыхания, перед глазами предстает бородатый мужик, до ужаса довольный, что смог найти «правильную» курицу для спасения жены.

Для отмазки мне пришлось с умным видом помахать над кудахтавшей птицей своим «особенным» ножом, а потом я заявила, что обряд завершен, курицу нужно срочно убрать из дома и что Сария скоро разродится.

Мое предсказание, конечно же, скоро сбылось. Оставшаяся часть родов прошла, как по маслу, — у женщины родилась здоровенькая девочка. Перед уходом я подпитала обоих своей магией, поэтому мамочка проводила меня счастливым взглядом и потоком благодарных слов, пристроив к груди малышку.

Ее муж, едва удерживаясь на ногах, заверил меня в своей бесконечной преданности, а также пообещал назвать дочь Веронией, в мою честь.

На этом этапе я даже не спорила, просто поблагодарила и направилась к лошади. Во-первых, Верония — красивое имя. А, во-вторых, доказывать в этом мире людям, что они мне за врачевание ничего не должны, — только время зря терять.

Буквально через несколько минут езды начинаю зевать. На меня вдруг накатывает такая усталость, что глаза то и дело закрываются, пока лошадь везет меня к дому. Кажется, за сегодня я прожила несколько жизней. Мамочки, как же хочется спать! Вернусь — и первым же делом рухну в кровать!

— Леди Торн, — за моей спиной на фоне глухого топота копыт раздается отчетливый голос Томаса. — Когда вы спасли моего сына, я думал, что не смогу уважать вас сильнее. Но я ошибался.

— Спасибо, Томас. Но я не сделала ничего особенного.

— Я никогда не позволял себе отзываться о хозяине, но… Мне очень жаль, что генерал отнесся к вам с таким пренебрежением. Отправил вас в Золотую Долину в разгар ремонта, в то время, как в столице самый сезон балов и развлечений. До сих пор не пойму, почему он не предупредил о вашем визите, чтобы мы могли достойно вас принять. И почему не позаботился о том, чтобы вы не попали в... столь щекотливую ситуацию.

Томас замолкает, и я понимаю, что он имеет в виду несвоевременный визит любовницы.

Ну что тут скажешь. Муж меня ненавидит, я уже поняла. Но совершенно не хочется обсуждать это с чужим мужчиной. Поэтому отделываюсь расплывчато-философскими фразами, за которыми легко прятать истинные чувства:

— Мне кажется, ремонт очень похож на мою жизнь в текущем разрезе. Трудишься-трудишься — и потихоньку из хаоса и суеты рождается нечто прекрасное и достойное восхищения.

— Как же вы правы, миледи! И как не по годам мудры!

Хочется сказать: «Ой, да бросьте! Какая там мудрость!», но это, наверно, будет совсем невежливо, так что я отвечаю молчанием. Дальнейшую часть дороги мы проводим в тишине.

Когда, наконец, доезжаем до дома, Томас идет распрягать лошадей, а я даже не помню, как дохожу до спальни и падаю в кровать.

Следующее утро встречает меня ярким солнышком, заглядывающим в щели между плотными шторами и ароматом свежей выпечки! Лежу под тонким шелком одеяла. Мне тепло и приятно. Протерев глаза, осматриваюсь.

На прикроватной тумбочке появился поднос с едой. Кувшин с водой, вареные яйца, сыр, масло, румяные булочки и чашка мятного чая. Еще на подносе расположилось блюдечко с зеленой кашицей, а рядом на блюдечке — игрушечных размеров метелочка, похожая на пучок лиственницы. Тут же вспоминаю, что зубы здесь чистят после еды специальной травой, перетертой в ступке, с помощью такой вот натуральной щеточки.

Какая прелесть! Завтрак в постель…

На фоне моей прежней студенческой жизни медика с безумным расписанием подобное неторопливое пробуждение — это просто верх уюта, точно жаркий, ленивый пляж посреди Питерского декабря.

Как кошка, неторопливо потягиваюсь и вдруг осознаю, что кто-то очень заботливый раздел меня ночью до нижнего белья. Подозреваю, то была Марта. На мне лишь тонкая сорочка, а белая блузка и синяя юбка, что были вчера мною постираны, аккуратно висят на спинке стула. Вещи выглядят сухими и даже поглаженными. Рядом — черные сапожки, вычищенные до блеска.

При виде этой картины меня кроет умилением. Даже всхлипываю от наплыва чувств. За мной давно так не ухаживали. Как будто в детство вернулась.

Приятно.

Неторопливо встаю с кровати. Умываюсь, одеваюсь, застилаю кровать и устраиваюсь вместе с подносом за стол. Намазываю нежнейшие пористые булочки маслом, чищу себе два яйца и делаю с ними бутерброды. Мм, вкуснота!

Пока ем, строю планы.

Итак, у меня есть дар целительницы, который обязательно нужно развивать. Мне предстоит изучить свою магию. Какие в ней скрываются функции, помимо зарядной и регенерирующей. А еще меня вот что интересует.

В моем представлении, в каждой деревне должна быть то ли знахарка, то ли целительница — словом, кто-нибудь, к кому можно обратиться, если заболеешь. Так вот, есть ли во вчерашней деревне такая целительница?

Если есть, то я непременно встречусь, чтобы перенять драгоценный опыт. Может, у нее есть рецепты всяких травных сборов или какие-нибудь упражения для прокачки магии. Я, конечно, знаю основы фитотерпапии, но этого мало. Раз уж у меня дар, моя задача его развивать и оттачивать, чтобы он послужил людям как следует.

В таких вот амбициозных раздумьях расправляюсь с завтраком, пока в мою дверь не раздается тихий стук. Точнее, очень тихий и очень осторожный. Сразу думаю на Марту или Томаса.

Говорю:

— Войдите!

Дверь открывается, в проеме показывается виноватое лицо Марты.

— Простите, госпожа, что беспокою, но… к вам пришли. Я пыталась ее прогнать. Но… Она никак не уходит.

Глава 15

— Кто не уходит? — мой голос непроизвольно деревенеет.

Воображение уже нарисовало настырную любовницу мужа, что пришла мне мстить за кратковременную старость.

— Знахарка, — почему-то понижает голос Марта. — Милания. Принесли же ее бесы, старую! Я обещала доложить вам о ее приходе в обмен на обещание, что она уйдет, если вы откажетесь принять.

— Знахарка? — не верю своим ушам.

— Да. Так я передам, что вы не принимаете?

Меня аж холодные мурашки по спине пробирают. Вот те на! Загадала желание — и оно тут же исполнилось! Только-только думала о том, как бы развить свои целительские навыки, как вдруг ко мне на порог заявилась знахарка! Похоже, новый мир внимательно вслушивается в мои желания. Я бы даже сказала, их предугадывает!

Интересно, как это работает? Может, у меня такая магия — привлекать к себе то, что мне необходимо?

— Ни в коем случае! — отодвигаю от себя порядком опустевший поднос. — Сначала давайте разберемся, зачем она пришла! И почему, кстати, вы хотите ее прогнать?

Марта заходит в мою комнату и аккуратненько закрывает за спиной дверь. Длинными, тонкими пальцами поправляет седые волосы, и без того зачесанные в гладкий пучок. На ее лице отображается дискомфорт. Видно, мои вопросы ей не нравятся.

И действительно.

Чего это я ковыряюсь в этой ситуации, когда нужно просто слушаться советов своей экономки?

— Говорят, — произносит она тихим, вкрадчивым голосом, — что Милания причастна к темной магии, вот почему я ей не рада. С темными магами всегда было опасно якшаться, а уж нынче тем более.

Я задумчиво обвожу пальцем каемку серебряного подноса. Да уж. Беда с этими темными магами. Вот так разочек сделаешь исключение, приютишь одного, — и уже целая толпа один за другим так и норовят проникнуть в дом. Но с другой стороны, слухи не всегда правда. Может, она никакая не темная магиня, и к тому же мне позарез нужна учительница!

Ну, не может это быть простым совпадением, что знахарка появилась на моем пороге как раз тогда, когда мне потребовались знания!

— Зачем она хочет со мной встретиться? — говорю. — Она сказала?

— Сказала, госпожа! Ей, дескать, надо передать вам свои знания, — фыркает с пренебрежением. — Так, мол, ей духи приказали. Вот же наглость какая! Притопать к уважаемой леди и заявить, что той надлежит стать какой-то знахаркой. Как будто у вас других дел больше нет, чем лечить заразных детей да покалеченных мужиков!

Я быстренько делаю выводы и начинаю одеваться. Говорю:

— Передайте уважаемой Милании, что я приму ее в гостиной… или где у нас тут принимают гостей? Организуйте там чаепитие, пока я собираюсь!

— Но, леди Торн, уместно ли это? — поджимает губы экономка и с укором качает головой. — Принимать у себя в доме простолюдинку, темную знахарку, как ровню, — это же... неслыханно!

Вот на этой ноте меня кроет возмущением. Она что, правда не замечает в себе двойных стандартов?

— Даже не знаю, что неуместнее, — едко бросаю. — Принимать в доме простолюдинку, о которой ходят неподтвержденные слухи, или спасать от смерти темного мага, с которыми мой муж как раз воюет. Вы как считаете?

Для Марты моих слов хватает, чтобы она перестала спорить.

Женщина молча кивает и с достоинством произносит:

— Как вам угодно. В таком случае, я велю кухарке приготовить угощения, а горничной накрыть стол в гостиной зале.

— Спасибо.

Через четверть часа я захожу в просторный, светлый зал с высокими окнами. Здесь я еще не успела побывать. У меня дух захватывает от утонченной роскоши.

Глаза выхватывают лепные потолки, барельеф на стенах, морские пейзажи, резные стулья вокруг большого, праздничного стола. В самом отдаленном уголке помещения у окна стоят пара уютных, кожаных кресел и диванный столик. Там, собственно, и расположилась гостья, которая резко выбивается из общей картины.

Старушка одета в мешковатое платье. Такое чувство, что ей было жалко выкидывать картофельный мешок, поэтому она его простирнула, соорудила себе платьишко и подпоясала его ремешком.

Вежливо кивнув знахарке, говорю: «Доброе утро!» и усаживаюсь в кресле напротив. Наливаю в тонкую белую чашку янтарный чай и отпиваю глоточек. На языке разливается мятная свежесть.

С минуту мы играем в молчанку… или гляделки — не знаю, как точнее определить наше необычное общение.

Блекло-голубыми, чуть выцветшими глазами она разглядывает меня поверх чашки, а я — ее. Где-то я читала, что пятьдесят пять процентов информации мы считываем о других при визуальном осмотре. Тридцать восемь процентов — через интонации голоса, и только семь процентов — через слова. Вот эта схема — в точности про наше знакомство!

Больше всего моё внимание привлекают ее руки, тонкие и жилистые. Кожа на них потрескалась и потемнела, словно за долгие годы впитала в себя и солнце, и землю.

Эти руки в точности знают, как держать корень, как ухватить травинку у самой земли, как перетереть её в порошок или заварить целебный отвар.

На запястье виднеется простая нитка с крохотным мешочком. Амулет? Наверняка!

Чай, который она пьёт из фарфоровой чашки, выглядит слегка комично на этом фоне. Будто тонкий хрупкий предмет случайно оказался в руках женщины, которая привыкла к деревянным мискам и железным котелкам.

Она медленно делает глоток, и я замечаю, как приподнимаются уголки её губ.

— Ну что, будешь у меня учиться или так просто поглазеть пришла?

Глава 16

— Конечно, я буду рада изучать целительство, — говорю, отставляя чашку с чаем на стол. — Только сначала хотелось бы чуть больше узнать учителя.

— Так меня все в округе знают. Любого спроси — он тебе расскажет о бабке Милании!

— Может, и расскажет, но вряд ли я услышу от других то, что хочу... Вы откуда? С Тихих Ключей?* (*Тихие Ключи — название деревни, в которой Ирина принимала вчера роды)

— Ну, допустим, — женщина настороженно поводит плечом. — А что?

— Вчера в этой деревне чуть не умерла женщина, потому что никак не могла разродиться. Говорят, она вчера рожала весь день, накрывая к празднику столы. Неужели вы не видели, что у нее начались роды? Почему вы ей не помогли, тем более повитухи в деревне не было?

Женщина кривит полные губы. Кажется, мой вопрос ей не нравится.

Но я глаз с нее не свожу — жду ответ. Уж извините, для меня он принципиально важен. Я сто раз подумаю, прежде чем пойду учиться к человеку, который не мог или не хотел помочь умирающей роженице.

— Вот дотошная ты девка !— наконец, бросает она. — Цвет белкариса я вчера собирала. Цветет он раз в году, а входит почти в каждый состав для сердечного заболевания. Ушла я поутру, а вернулась при свете звезд. Не знала, что у Сарии роды начались. Вот, зашла к ней сегодня с утра — а та уже с лялькой по дому носится.

Я киваю. Что же, ответ вполне достойный.

— Спасибо. Тогда… С чего начнем обучение? Вы покажете мне лечебные сборы трав? А лечить без трав вы же умеете?

— У-у, шустрая какая! — посмеивается старушка, легонько покачивая седой головой. — Все тебе вынь да положь! Не зря тебя духи выбрали! И магии в тебе полно, и жадная до знаний. Вот только больно ты упрямая. Но может оно и к лучшему. Без упрямства наше дело не освоишь.

Я улыбаюсь. О да. Чего-чего, а упрямства во мне полно. Без него я бы не дошла в меде до пятого курса. Слилась бы на первом же визите в анатомичку. Не удержавшись, тихонько фыркаю.

— Значит, говоришь, людей хочешь исцелять? — перебивает мои размышления старушка. — И готова учиться?
— Хочу и готова, — отвечаю, глядя ей в глаза. — Иначе наш разговор уже давно бы закончился.

— Ладно, усмехается она. — Верю. У меня к тебе три правила. Устроит — возьму, не устроит — останешься сама по себе.

Знахарка наклоняется ближе, опирается руками на стол. От неё пахнет лесом — старым, осенним, где листья шуршат под ногами, а ветки царапают за спиной. Блекло-голубыми глазами она пристально всматривается мне в лицо.

— Первое. Не бойся руки марать. Если тошнит от крови, то нечего тебе в наше дело идти. Хворь человека бывает уродливой. Кость в руках держать будешь, рану с гноем трогать. Сможешь ли?

— Смогу, — отвечаю и сразу вспоминаю анатомичку.

Как меня тошнило на первых занятиях. И как в пот бросало, когда я скальпель в руки брала, и сердце стучало так, что вот-вот выпрыгнет! Хорошо, что те дни уж давно позади!

— Второе. От тебя я жду послушания. Будешь спорить — так я долго терпеть не буду. Раз стерплю, два, а на третий — укажу на порог. Поняла?

— Я попробую.

Она усмехается, наверно, заметив, как непросто дались мне эти два слова.

— И последнее. Свои дела — все, до последнего — за порогом оставь. Ты не госпожа в этой работе, а слуга. Лекарь ты только тогда, когда про себя забыла. Пойдёт?

Я киваю.

— Пойдёт.

Она смотрит на меня долго. Её взгляд, словно листает меня, как старую книгу.

— Ладно. Будем учиться. Гляди, только плакать не вздумай, когда сложно станет.

Я улыбаюсь:
— Если заплачу, вы ведь научите меня, как слезы вылечить?

Она хмыкает и, кряхтя, поднимается.

— Хитрая девка. Ну, ладно. Завтра на заре приду, вот и начнём. Травы нарвём, если руки не боишься порезать.

Кивнув, я провожаю её до двери, и она уходит, шурша своими кожаными мокасинами по полу, как будто это сухие листья. Ветер, гуляющий по коридору, одобрительно вздыхает, когда дверь за ней захлопывается, будто радуется нашему соглашению.

— Наконец-то ушла, — с плохо скрываемой неприязнью произносит Марта за моей спиной. — Ишь, нахалка какая. Как таран перла к своей цели.

— Вы, Марта, — поворачиваюсь к экономке, — к кому до сих пор обращались, когда чувствовали себя неважно?

Она поджимает губы, сразу поняв мой намек. Негоже катить бочку на человека, который выручал тебя в сложных жизненных ситуациях. Женщина пожимает плечами, а потом протягивает мне письмо:

— Вот, госпожа. Это вам от генерала пришло с утренним вороном.

— Мне ? — я удивленно распахиваю глаза.

— Ну, да, конечно, вам! — в свою очередь, удивляется Марта.

Грудь пронзает тревога. Что ему от меня понадобилось? Его письмо так не кстати, ведь я уже и думать забыла о муже. Потихоньку устраивала жизнь в новом теле, радовалась своим маленьким победам, и вот на тебе! Получите, распишитесь, письмо!

Нет, формально мы конечно, муж и жена, но уж точно не в таких отношениях, чтоб друг другу писать романтичные письма. А значит, дело не в романтике.

Беру послание, свернутое в трубочку и закрытое красной печатью. Рассматриваю дорогую, шелковистую бумагу. Настраиваю себя на позитивный лад.

Кто знает? Может, Арвин понял, что нам не по пути и в этом письме предлагает развестись?

Иду в свою спальню. Нетерпеливо вскрываю письмо и пробегаю глазами по каллиграфически ровным строчкам. С первых же строчек начинаю закипать.

Глава 17

«Верония,

Сообщаю, что в ходе недавней кампании на восточной границе мы одержали победу над очередной волной повстанцев. Армия Королевства вновь доказала свою силу. Я горжусь тем, что стою во главе столь отважных людей и драконов.

Теперь, когда ситуация под контролем, я рассматриваю возможность посетить Золотую Долину. Можешь ожидать меня в течение двух недель. Уверен, к моему приезду ты как следует подготовишь дом. Возможно, я приеду не один. Проследи, чтобы все гостевые комнаты были готовы к приему. Надеюсь, мне не придется краснеть, принимая гостей в неподобающих условиях.

Не сомневаюсь, ты уже адаптировалась к своему окружению. Конечно, это не та жизнь, о которой ты мечтала, спасая брата короля. Балов и великосветских приемов в Золотой Долине нет и не предвидится, но уверен, ты, в конце концов, оценишь скромное очарование этого места.

Ты в безопасности, у тебя есть все, чтобы достойно исполнить свои обязанности. Жизнь леди Торн не предполагает ничего сложного, но всё же требует определённой дисциплины.

Арвин Торн,
Генерал Королевской Армии Драконов”

После прочитанного настроение стремительно падает к нулю. Только тирана мне не хватало! Без мужчины, возомнившего себя моим повелителем, здесь намного уютнее. Я уже практически обстроилась, договорилась о курсах по повышению квалификации и тут…

На, держи, фашист гранату!

Занимайся уборкой и ремонтом гостевых комнат и радуйся, что вокруг тебя безопасно! А чему радоваться? Муж написал, что приедет не один. Интересно, кто этот потенциальный гость… или гостья? Уж не та ли красотка, что недавно побывала старушкой?

Я раскладываю на письменном столике чистый лист пергамента, аккуратно достаю из чернильницы перо и берусь за ответ. Пишу мужу точно в таком же тоне, что и он. Пусть не думает, что сарказм доступен только мужчинам!

“Достопочтенный генерал Торн,

Благодарю за письмо, которым Вы облагодетельствовали меня среди своих бесчисленных государственных дел. Разумеется, я безмерно тронута Вашей заботой и обещанием посетить Золотую Долину.

Уверяю, я достойно исполняю свои обязанности: дом в порядке, слуги тоже. Но, пожалуйста, не спешите с визитом, если Ваши дела столь важны. Я прекрасно понимаю, сколько жизней зависит от Вашего присутствия на поле боя. Без Вашей гениальной стратегии и несравненного лидерства враг может обрести надежду, а это совершенно точно недопустимо.

С уважением,
Верония Торн”

Сворачиваю пергамент в трубочку точно таких же размеров, каким было письмо генерала. Затем принимаюсь обшаривать ящики письменного стола — ищу способ запечатки. Муж прислал мне письмо запечатанным, вот и я не собираюсь от него отставать. Во-первых, мне показалось это стильным. А во-вторых, мысль о том, что личное письмо может быть прочитано кем-то чужим ни капли не вдохновляет.

В первом же ящике нахожу шкатулку, где лежит все необходимое: кусочек сургуча, свеча, нож, огниво и даже немного трута. Огниво и трут надо будет использовать вместо спичек. Подхожу к очагу, где с помощью трута разжигаю свечу.

Вот только откуда взять печать?

Странно, что ее нет в шкатулке... Взгляд падает на золотой перстень с печаткой, блестящий на пальце левой руки. Пожалуй, оно подойдет. На печати изображены какие-то непонятные символы. Но, раз оно на моей руке, значит, эти символы как-то связаны со мной, верно? Придется воспользоваться перстнем, потому что других вариантов все равно нет.

Теперь бы запечатать письмо сургучом.

Только как?

Вспоминаю фильмы и книги: сургуч капают на ленту или бумагу, а потом ставят печать. Теория проста. Подношу кусок сургуча к свече, и он начинает медленно плавиться, источая тёплый запах воска. Алые капли стекают на свиток.

Пауза. Я жду, пока сургуч не станет густым, чтобы капля получилась равномерной. Когда восковая лужица приобретает нужную форму, беру кольцо, довольно массивное. Прижимаю печатку к сургучу и слегка надавливаю. Сургуч поддается, мягкий и упругий, как глина. Поднимаю кольцо, и передо мной остаётся чёткий оттиск. Теперь, схватив свиток, иду к Марте на кухню и прошу ее отправить ответ мужу.

Экономка с готовностью кивает:

— Да, госпожа. Конечно. Ворон отдохнет, и вечером я его отправлю, — затем после небольшой паузы добавляет: — Все ли хорошо у генерала? Здоров ли?

В ее голосе чувствуется тоска по новостям.

— Да, генерал жив-здоров, даже наведаться собирается в течение двух недель. Возможно, даже приедет не один.

У бедняжки от моих слов округляются глаза.

— Так ведь… Гостевые комнаты… — она хватается за горло. — Ремонт же не закончен!

— Вот и я думаю, — вяло поддакиваю, — вряд ли мы успеем сделать ремонт за две недели.

У экономки написан на лице ужас, а меня состояние комнат вообще не волнует, потому что... не моя это проблема. Затеяла переделку дома не я. Заинтересованности в его быстром и качественном завершении у меня нет. Ремонт — это шум, суета, чужие люди вокруг. Зачем мне весь этот кипиш?

И даже гости, что приедут, — не мои. С какой стати я должна волноваться об их комфорте? Более того, я не уверена, что муж не привезет в качестве гостьи свою драгоценную зазнобу. Так ради чего, в итоге, мне надрываться?

Марта сразу чувствует по моему голосу недостаток энтузиазма. Она всплескивает руками:

— Госпожа, если гостевые комнаты будут не закончены, то по закону гостеприимства генерал поселит гостя в хозяйскую спальню.

— А где тогда буду спать я? — возмущенно интересуюсь.

— Так ведь... Осталась у нас одна кротхотная гостевая комната, которую мы еще не трогали. Там имеется узенькая кроватка. Вам с генералом будет тесновато, но есть и плюсы. Как в той поговорке… Чем ближе к мужу ночью спишь, тем дальше муж отпустит днем.

Новость, мягко говоря, обескураживает. Спать в узенькой кроватке с широким, злющим драконом нет никакого желания. Нужно срочно подготовить себе отступные варианты для ночёвки, и побольше!

Глава 18

Все-таки в мотивации кроется великая сила! Помимо организации собственного ночлега меня подгоняет мысль о том, что с завтрашнего дня начинается мое обучение у знахарки. Поэтому запустить процесс ремонта надо сегодня, хоть кровь из носа!

После разговора с Мартой выясняю, что ремонт гостевых комнат был приостановлен, потому что на полях вовсю собирали урожай. Каждая пара рабочих рук была на вес золота. Потом деревенские готовились к вчерашнему празднику Урожая, а потом… Наступило сегодняшнее утро, и рабочие, видимо, решили слегка продлить себе праздник.

Я тут же отправляю в деревню Томаса, чтобы тот поторопил рабочих, и нанял дополнительных мастеров. Но Томас возвращается из деревни ни с чем. Работники, мол, по-прежнему заняты. «Придётся действовать решительнее,» — думаю я и требую запрячь для себя лошадь.

Для поездки в деревню заимствую у Марты простенький дорожный плащ и кошелек с серебряными монетами из денег, выделенных генералом на ремонт.

Когда я в сопровождении Томаса добираюсь до деревни, становится понятно, что тому бессовестно наврали. Женщины и правда заняты. Режут капусту на закваску, развешивают рыбу на просушку, занимаются домашней скотиной, детьми, стиркой, готовкой, а вот мужчины... работают только языками.

Они, сбившись в небольшие группы, обсуждают урожай, прошлый и следующий, а потом «случайно» перемещаются к трактиру.

Я считаю, что лучший способ их поторопить — это напомнить, что графский дом платит щедро и при этом… требует. Стремительно иду за ними следом в сторону таверны, пока Томас за спиной бубнит о том, что негоже благородной леди ходить по злачным местам, как вдруг…

Мне преграждает дорогу здоровенный мужик, одетый в добротный, деревенский костюм: штаны из темной, плотной ткани, блестящие кожаные сапоги да светлую рубаху. Несмотря на чистую, явно не дешевую одежду, от него так разит перегаром, что успеваю на миг испугаться. Но уже в следующую секунду признаю в нем вчерашнего знакомого. Курица - роды - дочь Верония — эта цепочка проносится в моей голове.

Невольно улыбаюсь, когда мужик почтительно склоняет передо мной голову: «Госпожа Верония?» В его грубом голосе сквозит уважение. Разница в отношении налицо. Если вчера он воспринимал меня, как непонятную, случайную особу, то сегодня относится, будто к королеве.

Интересуюсь, как себя чувствует Сария и малышка Верония. Новоиспеченный отец просто млеет от моих вопросов и минут десять расписывает, что благодарен мне за спасение жены и дочери, а потом на его лице появляется тревога:

— Что же это вы, госпожа, у трактира стоите? Ежели еще не ели, то к нам идите обедать! Сария сегодня картошку потушила с курицей. Просто пальчики оближешь! А ежели переночевать где надо, так у нас и переночуйте!

— Нет, не в этом дело, — мотаю головой и кошусь на трактир. — Я приехала поторопить мастеров для ремонта генеральской усадьбы. Только вот люди не горят желанием работать, хотя обещали после праздника выйти на работу.

— Кто эти лоботрясы? Назовите имена, — говорит он, хмурясь и сжимая кулаки.

К счастью, Томас уже упоминал при мне имена двух бригадиров команды мастеров. Поэтому я их тут же, без задней мысли выдаю... и сразу же чувствую себя ябедой из песочницы. Хотя, что бы там я не чувствовала, это не изменяет того факта, что мне сейчас пригодится любая помощь.

Ким деловито приказывает:

— Ждите здесь, — и ныряет в дверной проем трактира.

Проводив его взглядом, я неуверенно топчусь на месте. Хм. Чего ждать-то? Пока он найдет бригадиров? Найдет ли? А если его отвлекут, как это бывает в таких местах? Слово за словом и он напьется? Я вопросительно оборачиваюсь на Томаса. Слуга выглядит, на удивление, довольным.

— Леди Торн, нам несказанно повезло, что вы приняли роды у жены старосты этой деревни. Все обязаны слушаться старосту. Его решение здесь закон.

Я с облегчением выдыхаю. Вот уж правда, повезло так повезло!

И действительно, скоро передо мной собирается целая толпа. Кто-то медленно идет прочь, кто-то остается с мрачными физиономиями, а староста на всех недовольно рычит, обзывая бездельниками и лентяями. До меня доходит, что люди расслабились после тяжелой работы и праздника. Им просто не хватает мотивации, чтобы начать вкалывать по новому кругу.

Что же, это дело поправимое.

— Уважаемые, — начинаю я, разложив на бочке перед трактиром мешочек с серебром, — генерал Арвин Торн готов щедро заплатить за ремонт своего дома. Здесь ровно столько, чтобы сделать всю работу вовремя. Но если вы не начнёте прямо сейчас, этот мешочек отправится в соседнюю деревню, где, говорят, люди готовы приступить к работе сразу после праздников.

В толпе раздается одобрительный шёпот, а пара мужиков тут же кивают. Деньги, как известно, мотивируют лучше любых угроз и приказов. Конечно, сразу я им серебра не даю. Обещаю, что заплачу в конце дня ровно столько, сколько они заработают. Мужчин это вполне устраивает, и они отправляются запрягать лошадей.

Вернувшись обратно в усадьбу, захожу с Томасом в сарай проверить, что у нас есть из запасов. Оказывается, значительная часть дубовых досок, предназначенных на роль паркета, так и не была доставлена. Деревенская телега сломалась по пути, и груз оставили на складе соседней деревни, за несколько миль от усадьбы.

Поручаю Томасу организовать экспедицию за паркетом. Заодно вместе с первыми прибывшими мастерами проверяю в сарае все инструменты и стройматериалы, что есть в наличии. Естественно, не хватает шлифовальных камней и молотков для мрамора. Справившись с раздражением, даю Томасу денег, чтобы тот докупил в соседней деревне инструментов. А если не продадут, пусть хотя бы сдадут в аренду!

Когда слуга уезжает, мастера начинают работу. Старое покрытие пола уже было снято во всех гостевых комнатах, поэтому сейчас они устилают пол досками из сарая. Я не могу нарадоваться, глядя на их работу. Наконец-то, процесс начался!

К концу дня Томас возвращается с полным набором инструментов и дубовых досок. Теперь у нас есть все необходимое, а в самой большой гостевой комнате пол устлан новым покрытием, и это для меня целое достижение! Засыпаю, уставшая, но совершенно счастливая.

Глава 19

Солнце только кокетливо показало розовый краешек из-за горизонта, а в нашем дворе уже раздается топот копыт и ржание лошадей.

Мастера приехали ни свет ни заря, ведь у них грандиозные планы! Отшлифовать пол до шелковой гладкости, покрыть морилкой и воском устланные доски и доделать пол в остальных комнатах. Морилка подчеркнет текстуру дерева и защитит от влаги и старения, а воск сделает пол более износостойким.

Бодро приветствую приехавших мужчин в гостевых комнатах, а сама иду к выходу. За их работой, к сожалению, будет наблюдать Томас, потому что у меня на сегодня другие планы. Видимо, я дохожу до парадного входа одновременно с Миланией. Когда та стучится, открываю дверь так быстро, что она вздрагивает всем телом и хватается за грудь.

— Молния тебя разрази! Нельзя же так человека пугать! Нормальные леди в это время десятый сон смотрят, а ты вон… В засаде сидишь, как охотница на уток!

Я выхожу на улицу и улыбаюсь— меня еще не сравнивали ни с нормальными леди, ни с охотницами на уток. Утренний холод щекочет кожу, в ноздри забирается предрассветная свежесть, от которой хочется чихнуть.

Мы направляемся к хижине знахарки, по словам Марты, спрятанной в лесу неподалёку от усадьбы. Шагая по толстому слою прелой листвы, радуюсь, что на мне надеты сапоги. Никаких тропинок не вижу, зато деревья тут растут самые разные, поэтому ориентиров мне хватает. Вот две сосенки, напоминающие две фигурки, сплетенные в объятиях. А вот карликовая береза, золотыми листочками доставшая до земли.

Атмосфера кажется сказочной: влажная трава блестит, воздух наполнен ароматом сосны и сырой земли. Но идиллию слегка портит ворчание Милании:

— Давай-ка ногами быстрее шевели! Если не успеваешь шагать, как жизни будешь спасать?

Я кусаю язык, чтобы не ответить, и ускоряюсь. Твержу про себя три правила, которые определила для меня старушка. Ничем не брезговать, слушать наставницу и забыть про себя.

Мы заходим в ее хижину, небольшую, почти вросшую в землю избу, где уже приготовлены на столе пучки трав, не меньше дюжины. Есть среди растений знакомые: лаванда, зверобой, полынь, ромашка. Их запах настолько силён, что у меня слегка кружится голова.

— Это основа, — говорит Милания, схватив пучок полыни и протягивая мне. — Ты должна знать траву по виду, по запаху, по вкусу, если нужно. Без этого никуда.

Она заставляет меня нюхать, разламывать листья, трогать текстуру и даже разжевывать листья. Полынь горчит, ромашка сладковато пахнет мёдом.

— А вот это что, знаешь? — протягивает она невзрачную веточку.

— Мята? — предполагаю.

— Ошиблась! Это котовник. — Её взгляд становится ледяным. — Ошибёшься в работе — человек умрёт. Ошибаться мы не имеем права, понятно?

Да куда уж понятнее!

Убедившись, что я как следует познакомилась с целебными экспонатами, Милания просит принести ей из леса все травы, что лежат на ее столе. Я с легкостью их нахожу, и дальше мы вместе плетём травяные пучки для сушения, готовим настои и мази. Старушка не даёт ни минуты передышки.

К полудню Милания отводит меня в тёмную часть хижины. Здесь пахнет дымом и горькой настойкой.

— Теперь магия, — говорит она, ставя передо мной деревянную чашу.

В чаше вода, в которой отражается моё лицо. Бабка резко проводит рукой над ней — и отражение исчезает. Становится жутко. Вот, наверно, из-за таких фокусов ее и считают ведьмой!

— У тебя внутри есть источник силы, — говорит мне наставница. — Не бери из себя всё разом, истощишься. Учись направлять.

— Как?

— Закрой глаза. Чувствуешь тепло где-то под сердцем? Это твоя магия. Думай о воде. Наполни ее своей силой. Потихоньку, не спеша.

Концентрируюсь, закрываю глаза и пытаюсь найти в себе этот источник, а потом обхватываю чашу пальцами и напитываю воду силой через деревянную чашу. Хотя мои пальцы неподвижны, поверхность воды покрывается мелкой рябью.

Милания хмыкает:

— Хорошо. Быстрее, чем я думала.

Затем она показывает, как переливать магию в травяные настои, усиливая их свойства. Она объясняет, что моих сил хватает на десять-двадцать небольших исцелений в день, но серьёзные раны потребуют отдыха.

В какой-то момент в животе начинает бурчать от голода, но вместо того, чтобы позволить мне сходить в усадьбу поесть или дать мне… кусок хлеба что ли, эта Железная Женщина посылает меня за дверь.

— Иди-ка, — говорит, — поешь малину, что растет вокруг хижины. Да не збаудь напитать ее энергией, чтобы голод лучше утолить. Потом возращайся.

Делаю все, что она говорит. Удивительно, но после пары пригоршней малины мне кажется, что я сыта, будто отбивной пообедала. Возвращаюсь в хижину, и дальше слушаю бабкины напутствия.

К вечеру, когда я порядком устала и подумываю о возвращении, в хижину кто-то стучится. На старушкино: «Входи, входи, мил человек!» дверь открывается, и в комнату вваливается грязный старик, вонючий, с язвами на руках и шее.

В одной руке у него толстый, потертый посох, другой он хватается за косяк, чтобы не упасть. Выглядит он, как изможденный бродяжка, одетый в какие-то лохмотья. С его приходом гнилостный запах заполняет хижину, перебивая густой аромат трав. Мне однажды доводилось спасать бомжей, так вот бомжи пахли гораздо лучше.

Под тяжелым взглядом Милании я стараюсь сохранить на лице невозмутимость. Не морщусь, не зажимаю нос рукой, хотя, признаться, дышу через раз.

— Помогите, всеми святыми заклинаю! — хрипит он. — Клянусь! Если вы поможете, я пойду в храм и буду служить там целый год... От вашего имени.

— Ну? Что стоишь? — обращается ко мне старушка. — Тебя же просят помочь, а ты стоишь, как вкопанная! Либо ты его лечишь, либо он умрет. Третьего не дано.

Ее окрик мигом меня размораживает. Встрепенувшись, подхожу к старику, а параллельно в голове мелькают догадки. Сепсис? Сифилис? Трофические язвы? Хронический алкоголизм?

Стараюсь выкинуть из головы внутренний голос, который привычно подкидывает диагнозы. Фокусируюсь на новых магических знаниях.

Глава 20

Старушка снова машет рукой:

— То, сё… О чем могут духи наболтать старой Милании? Сплетни всякие... Ну? Иди уже! Дорогу сюда теперь знаешь. Как солнце утром покажется, возвращайся. Продолжим.

Выхожу на улицу, где дружно щебечут птицы и поют сверчки. Солнце почти село, лишь краешек розового диска все еще торчит за лесом. Я торопливо шагаю домой по знакомым ориентирам, словно по хлебным крошкам. Мягкий шелест листьев под ногами успокаивает, хотя буквально несколько минут назад меня накрыло адреналином на словах знахарки про духов.

Первое. Откуда Милания могла знать, что я уже "лечила многих"? Может, до нее дошли сплетни, что я на поле боя спасала раненых? Это бы все объяснило. И второе. Она весь день провела со мной и уж никак не могла знать, что происходит в усадьбе. Почему же заговорила про проблемы? Если только услышала про ремонт. Там где ремонт, там всегда проблемы.

Наверно, старушка меня разыграла забавы ради!

Возвращаюсь в усадьбу, окончательно успокоенная. Даже усталость слегка отступает, стоит только подумать, что скоро увижу, как преобразились гостевые комнаты. Но на пороге дома меня встречает Томас — расстроенный, словно ему только что сообщили, что урожай побило градом. Морщины на его лбу собрались в глубокую складку.

Из кухни доносятся голоса рабочих и Марты — похоже, она угощает голодных работяг ужином.

— Госпожа Верония… — начинает Томас, виновато опустив голову. — Лучше бы вам это увидеть.

— Что случилось? — сердце тревожно сжимается.

Томас, не говоря ни слова, жестом просит идти за ним. Он несет в руках канделябр, освещающий нам дорогу. Мы минуем коридоры, пропахшие древесной пылью, смешанной с лёгким ароматом воска. В голове уже зреют самые мрачные предположения.

Потолок обрушился?

Стена пробита? Или окно?

Вхожу в первую комнату, и взгляд тут же цепляется за пол. Сначала кажется, что всё в порядке: новые дубовые доски распределены по всему полу. Но стоит Томасу занести в комнату канделябр, как проблема становится очевидной. На правой стороне комнаты зазоры. Они тянутся между досками, словно чёрные трещины на льду.

— Это что? — мой голос звучит спокойнее, чем я ожидала, но внутри бурлит злость.

Томас мнётся, потирая затылок.

— Доски… Те, что из новой партии, из соседней деревни… Они были распилены не совсем ровно. Некоторые шире, некоторые уже. Рабочие старались подогнать, но… сами видите.

Я опускаюсь на колени, чтобы рассмотреть проблему ближе. Пальцы скользят по краю одной из досок: гладкая, хорошо обработанная, а вот соседняя — немного грубее, с едва заметным уклоном.

— У вас есть идеи, что делать? — спрашиваю.

Томас вздыхает:

— Или покупать новые доски и ждать их, или оставлять так. Решать вам. Но, миледи, доски придут не раньше, чем через неделю, а то и через две!

Горечь подступает к горлу. Эти зазоры сразу портят весь вид! Разве такой пол будет достойным комнаты для важных гостей? Конечно, можно оставить всё как есть, можно поставить сюда кровать, и, возможно, никто ничего не заметит, если не станет ползать под ней, но меня не устраивает этот расклад.

Деньги были заплачены за качественный вид, а не за вот это дырчатое безобразие. Раз уж я взялась за организацию ремонта, то не потерплю халтуру!

Но что мне делать? Ждать новые доски? Пройдет неделя, а то и две. Это непозволительно долго.

Я качаю головой.

Хватит ныть, мысленно себя одёргиваю. Надо решать проблему, а не плакаться.

— Томас, собери всех рабочих здесь через десять минут. У меня есть план.

Когда он уходит, я открываю окна, чтобы проветрить. Вечерний воздух приносит запах трав, которыми я недавно занималась. Это успокаивает, помогает улечься мыслям.

Когда все мастера собираются я объясняю свою идею.

— Доски с зазорами нельзя оставлять. Мы передвинем их ближе друг к другу. Да, это создаст проблему на краях комнаты, где появятся слишком широкие зазоры. Но там мы сделаем декоративный элемент. Возьмем тонкие дубовые рейки — они уже есть в сарае, остались с прошлых работ по дому. Мы вставим рейки в щели между досками, подогнав по цвету и обработав воском.

Рабочие переглядываются, но никто не спорит. Бригадиры кивают — мол, да, это выполнимо. Томас с мастерами приносят рейки, и я подбираю подходящие варианты, чтобы узор выглядел как можно естественнее.

Комната наполняется стуком молотков, звуком пилы, шуршанием шлифовальной бумаги. Доски, приятно пахнущие сладковатым дубовым ароматом, постепенно приобретают законченный вид. Я внимательно наблюдаю за каждым этапом, проверяю зазоры, провожу рукой по новым стыкам.

Когда всё готово, мастера берут воск и натирают вставки, чтобы они идеально слились с поверхностью. Теперь на полу не видно никаких трещин, лишь едва заметный декоративный узор, который добавляет комнате изысканной уникальности.

К ночи всё готово. Пол выглядит идеально: гладкий, блестящий, и запах дерева теперь смешивается с ароматом воска. Я выдыхаю с облегчением и, прямо скажем, с гордостью.

— Вот уж кто бы мог подумать, что женщина меня за пояс заткнёт, — неожиданно говорит один из мастеров, склоняя голову.

В ответ улыбаюсь:

— Я просто не люблю зазоров — ни в полах, ни в делах.

Мастера разъезжаются по домам, а я иду на кухню — то ли обедать, то ли ужинать. В животе снова бурчит. Марта накладывает мне полную тарелку перловки, вареной с мясом и специями. Дождавшись, пока я доем, она садится напротив меня и, буравя встревоженным взглядом, сообщает:

— Госпожа, почтовый ворон доставил вам письмо от господина Верховного Мага, Арканистра Его Величества. Это его личная птица. Похоже, что-то серьезное.

— Арка…

Я аж кашлять начинаю, поперхнувшись.

Да ешкин кот! Вы издеваетесь?

Сижу на краю света, никого не трогаю.

Что от меня могло понадобиться магической канистре Его Величества?!

Глава 21

— Арканистр, госпожа. Он же Верховный Маг Его Величества, — терпеливо повторяет Марта и достает из кармана трубочку, по всем правилам запечатанную.

Я отодвигаю от себя пустую тарелку. Сломав печать, разворачиваю сложенный в трубочку лист и читаю ровные строки. Успеваю подумать, что почерк Верховного Мага напоминает генеральский. Такой же ровный, четкий, а в заглавных буквах размашистый. Хм. Интересное сходство.

«Досточтимая госпожа Верония,

С огромным почтением обращаюсь к Вам как к супруге моего брата, генерала Арвина Торна, и новой хозяйке Золотой Долины. Ваша недавняя свадьба стала радостной вестью для нашей семьи. Сожалею, что не смог присутствовать лично в столь значимый день. Позвольте мне воспользоваться первой же возможностью и лично засвидетельствовать Вам свое уважение.

Как Верховный Маг и Арканистр, я обычно весьма ограничен в путешествиях личного характера. Однако сейчас у меня появился повод посетить Золотую Долину, и я намерен объединить приятное с полезным. Одной из причин моего визита является желание поближе познакомиться с Вами. Надеюсь, Вы не сочтете эту инициативу излишней.

Я рассчитываю прибыть к Вам в течении ближайших дней, как только дела позволят мне отлучится. Прошу не беспокоиться о дополнительных приготовлениях. Уверен, атмосфера Вашего дома подарит мне радушие и покой, которых так не хватает в столичной суете.

Остаюсь преданным слугой закона и семьи,

С уважением,
Арканистр Лорд Рейвард Торн
Верховный Маг Королевства”

Стою и обдумываю письмо. Почему Рейвард Торн просто сообщил о своем решении, будто имел полное право на свой приезд? Его: «надеюсь, вы не сочтете мою инициативу излишней» — пустая формальность.

К тому же, не понимаю, почему он сообщил о своем визите мне? Разве не логичнее было написать брату и договориться с ним о встрече? И что за повод заявиться в Золотую Долину? Какие дела у него могут быть здесь, практически на краю света?

Внезапно меня осеняет:

— Марта, а может Верховный Маг приехать в Золотую Долину… ну, просто так?

— Что вы, госпожа! Про него писали в газетах. Он единственный придворный, который занимает сразу две должности.

— Чем именно он занимается?

— Арканистр занимается защитой королевской власти, королевской семьи и репутации. А Верховный Маг организует мир магии в нашем Королевстве. Он отвечает за порядок. Это очень энергозатратное дело.

— Хорошо. Значит, для его визита должны быть веские причины. А та… хм… знакомая моего мужа, которая так отчаянно просилась к нам на постой, она случайно не могла настучать на меня господину Верховному Магу? Ну, про темную магию?

— Ох, госпожа! — Марта в волнении сцепляет пальцы. — Если был донос о темной магии, то в Магической канцелярии обязаны на него отреагировать. Они должны послать сильного мага с проверкой. Чтобы убедиться в невиновности или обезвредить темного мага.

— Обезвредить? Как именно это происходит?

— Говорят, — экономка понижает голос, — темных магов при поимке обездвиживают, потом лишают магии, потом вытаскивают всю информацию, и отправляют в Северную Тюрьму. Пожизненно.

Марта передергивает плечом и бледнеет, почти под цвет чепчика. В широко открытых глазах мелькает ужас. Она, наверно, думает о том, какой участи удалось избежать ее сыну. А я думаю о том, какой участи желает мне любовница мужа. И, честно говоря, в этот момент жалею, что вчера посочувствовала гадюке. Не стоило.

Хотя... Что толку жалеть о содеянном! Единственное, что мне остается сейчас, — это разобраться со сложившейся ситуацией.

Я снова вчитываюсь в ровные строки. Интересно, почему в письме ничего не говорится про донос любовницы? Наверно, чтобы не спугнуть меня и не спровоцировать бегство, если я темная магиня. И почему ко мне едет не рядовой маг, а Верховный? Хочет убедиться, что его брат не при чем? Или просто наносит визит новоиспеченной родственнице?

Голова просто пухнет от догадок! Отчаянно роюсь в воспоминаниях, но за свое короткое замужество генерал ни разу не упоминал о своем брате! Не имея информации, выводы строить очень сложно.

— Часто ли господин Верховный Маг навещал здесь своего брата? — осведомляюсь небрежно.

— Так они братья? — удивляется служанка. — Я думала, что однофамильцы.

В ответ неопределенно пожимаю плечами. Если экономка генерала не в курсе, что у хозяина есть брат, что-то тут нечисто. А этот Рейвард, он точно брат? Хотя… Если между братьями далекие отношения, это объясняет, почему Верховный Маг написал мне, а не мужу. И почему муж не говорил о своем брате ни жене, ни экономке.

Как мне следует поступить в этой ситуации? Написать ответ Арканистру и попросить списаться с мужем по поводу визита? Или лучше Арвину сообщить новости напрямую? Мол, в ваше отсутствие, дорогой генерал, кто-нибудь вечно норовит приехать в гости.

Наконец, решаю, что второй вариант будет самый правильный. Как ни крути, с мужем мне еще придется взаимодействовать. К тому же, это мой шанс насолить любовнице. Поворачиваюсь к экономке.

— Марта, у нас есть возможность отправить почту генералу?

— Да, госпожа. У нас есть почтовый ворон как раз на такой случай. Он может доставить письмо в любой момент.

— Тогда я буду очень признательна, если вы еще немного повремените с отдыхом. Я напишу мужу сообщение, которое нужно будет срочно отослать.

Марта кивает, подавляя зевок, и я отправляюсь в спальню. Пока поднимаюсь по ступенькам, прихожу к выводу, что ситуацию можно повернуть себе на пользу. Теперь пусть подлая гадюка не ждет от меня пощады!

Глава 22

Сажусь за стол, берусь за перо и представляю мужа, которому собираюсь писать. Его плотно сжатые губы с мрачно опущенными уголками, острый взгляд, суровое выражение лица... И слова сами ложатся на бумагу:

«Достопочтенный генерал Торн,

Спешу сообщить вам последние новости. Уверена, вы найдете их не менее занимательными, чем я!

Итак, новость дня. Ваш брат, лорд Рейвард Торн написал, что лично собирается нанести мне визит в Золотой Долине. Какое удивительное совпадение! Он написал о своем визите на следующий день после того, как Ваша предприимчивая любовница заявилась к нам домой и пригрозила, что я сгнию в тюрьме для темных магов. Судя по всему, она начала осуществлять свой план с жалобы Верховному Магу.

Что же. Мало кто способен столь беспринципно расчищать дорогу к сердцу избранника. Наверно, ее рвение даже льстить Вашему самолюбию, раз она действует с Вашего молчаливого согласия. Уверена, госпожа Любовница еще не раз удивит нас своим творческим подходом к достижению цели!

Но вернемся к главному. Верховный Маг.

Разумеется, я встречу шурина с почтением, как подобает хорошей жене. Приготовлю ужин, лучшую гостевую комнату из имеющихся, предложу удобное кресло, улыбнусь и выслушаю его вопросы. В любом случае, будьте уверены, генерал Торн, я не позволю ни Вашему брату, ни кому-либо еще превратить наш дом в цирк, а мою жизнь — в театральное представление.

С наилучшими пожеланиями,
Ваша жена, Верония.”

Отношу запечатанное письмо Марте и отправляюсь спать. Ответ от генерала не приходит ни на следующее утро, ни на после следующее. И я, признаться, скоро забываю о муже под натиском повседневной рутины. Тем более, дел набирается столько, что я не успеваю даже высыпаться.

Следующие полторы недели пролетают с какой-то космической скоростью. На восходе солнца обычно встречаю мастеров вместе с Томасом, и мы обсуждаем планы на день. В целом, ремонт идет бойко, без серьезных задержек, и мне кажется, причиной тому становится моя требовательность и дотошность. Я выспрашиваю у мастеров планы на день. Причем обмусоливаю каждую деталь этого плана до такой степени, что проблема выявляется еще до возникновения, и решается превентивно.

Закончив с полом, мастера занимаются потолком. Накрывают пол старой мешковиной, чтобы защитить его от повреждений. Потом штукатурят потолок, наносят лепнину и позолоту. После потолков, рабочие вставляют новые окна.

Затем соскребают старую известку со стен, обрабатывают их смесью золы с водой — для обезжиривания — и выравнивают серой штукатуркой. Вслед за этим готовят клей из муки — местной полбы, с помощью которого клеют на стены обои из шелка, нежно-кремового с редкими, золотистыми вкраплениями в форме капель. Эти обои были заказаны в лучшей столичной мастерской, и согрели бы сердца любого эстета!

Потом мастера принимаются расставлять по гостевым комнатам новую мебель. Конечно, кровати с балдахинами они достраивают уже внутри комнаты, как и гардеробы.

После планерки с мастерами я обычно спешу в хижину Милании. Тороплюсь, словно на праздник, хотя прекрасно знаю, что к концу дня буду измотана до предела. Знахарка не дает мне послаблений, три шкуры спускает за каждую ошибку.

Надо сказать, ее строгое наставничество дает свои плоды. Через полторы недели, я отлично разбираюсь в травах и неплохо владею своими энергетическими ресурсами. Благо практики у меня много — поток пациентов в хижину знахарки никогда не прекращается.

Как только мои пальцы касаются кожи пациента, я ощущаю дисгармонию. Больной орган или ткань будто посылает сигнал — либо как жаркую пульсацию, либо холодную, точно снег на ветру.

Стоит мне сосредоточиться, и перед внутренним взором возникают светящиеся линии, похожие на ручейки. Где они пересыхают и обрываются, там и кроется проблема. Главное в исцелении — представить конечный результат. Я визуализирую рану, как разорванную ткань, а затем вижу, как она затягивается, нити складываются, словно паук плетёт паутину. При этом чувствую, как из меня утекает теплая энергия.

Когда лечу, будто ухожу в другой мир. Погружаюсь в тишину, слышу только дыхание пациента. Моя магия проникает туда, где нужнее. Останавливает кровь, снимает жар, затягивает раны.

Хотя не всё так радужно. Однажды в хижину Милании принесли девушку с рваной раной на бедре — ее цапнул какой-то хищник. Я смогла остановить кровь, а вот мышцы были настолько разорваны, что пришлось сшивать их вручную. В тот момент я поняла, что исцелять драконов — это совсем не то, что людей. У драконов более мощная регенерация клеток, у людей такого нет.

Что же. Там где не может помочь целительница Верония, подключается медик Ирина Дворцова.

И ещё… я чувствую, как лечение тянет из меня силы. Стоит перестараться — и голова кружится, руки дрожат. Милания твердит: "Научись отдавать ровно столько, сколько требуется." Но как это понять, если каждый пациент кажется самым важным?

Итак, через полторы недели я не только на порядок лучше умею исцелять, но и рассчитываюсь с трудягами, сумевшими в предельно сжатые сроки закончить ремонт. Поздним вечером, вернувшись от знахарки, щедро расплачиваюсь с рабочими, а потом любуюсь результатами их труда.

Гостевые комнаты теперь выглядят, как воплощение слова "великолепие". Пыльный, мрачный налёт старых стен сменился мягкими золотистыми и сливочными оттенками ткани. Идеально ровные стены. Свет от окон играет на их поверхности, и кажется, будто они слегка светятся, как живые.

Запах древесины смешивается с легкой терпкостью лака, создавая ощущения уюта и новизны. Полы, укрытые белоснежными и коричневыми шкурами, словно приглашают разуться и пройти босиком, насладиться их мягкостью.

На каждом подоконнике — простые, но элегантные занавеси, которые Марта с горничной Ксаной сшили сообща. Они тонкие, теплого золотистого оттенка, чуть пропускают свет, создавая уютную полутьму.

Глава 23

Сегодня, когда ремонт закончен, я первые позволяю себе расслабиться. Вместо того, чтобы вскочить, как обычно с первыми лучами, сплю до упора. Проснувшись, нежусь в постели, раскинувшись звездочкой, и прислушиваюсь к привычным звукам.

Крики петуха, тихое мычание коровы, едва слышные щелчки и стуки — это Марта хозяйничает с Ксаной.

Сегодня у меня не будет никакой планерки.

Перед тем, как отправиться к знахарке, как всегда обговорю с экономкой планы на день. В сотый раз напомню, что сегодня к нам может нагрянуть генерал Арвин с гостями или Верховный Маг. Поэтому на столе в течение дня должен быть местный фаст фуд: свежеиспеченный хлеб, сыр, вареные яйца и морсы. А к обеду — обязательно мясное блюдо.

К супам в Золотой Долине люди не привыкли, зато здесь очень популярны различные каши с овощами и мясом. Рисовые вариации меня не удивили, потому что напомнили плов, а вот овес с овощами и мясом есть было довольно странно.

В последнее время Марта, следуя моим указаниям, готовит гораздо больше, чем обычно. Поэтому к концу дня всегда остаются излишки.

Мы могли бы доедать их на следующий день, потому что здесь имеется своя система холодильников. Но выяснилось, что в Тихих Ключах живут вдовы с детьми, недавно потерявшие кормильцев. Они надрываются на поле, по дому и с детьми. У кого-то имеется поддержка родных, у кого-то — нет. Поэтому остатки еды отправляю с Николасом в деревню, чтобы он раздавал нуждающимся.

Конечно, это капля в море. Мне хочется помочь местным семьям чем-то более существенным. Именно поэтому я с нетерпением жду своего мужа — обсудить насущные проблемы. Ведь только он способен решить некоторые из них.

Пока обучалась у знахарки, я начала осознавать, что в этом мире процветает самый настоящий феодализм, только без красивых рыцарских баллад и романтики.

Деревеньки вокруг нашего поместья исправно платят налоги владельцу земель — генералу Арвину Безжалостному. Он не только собирает дань, но и обладает почти неограниченной властью на своей территории. Местные жители обязаны подчиняться его решениям по таким вопросам, как поставки урожая, мобилизация мужчин на войну и даже иногда принимать его судейство в личных отношениях.

Взамен на их преданность и беспрекословное подчинение, генерал Торн должен защищать деревни от грабителей, чудовищ и прочих угроз, а также предоставлять свою помощь в случае голода или эпидемий.

В целом в деревне справляются неплохо, благодаря предприимчивому старосте, моему старому знакомому Киму. Никто не голодает, но и до всеобщего процветания далеко — я бы обозначила это так.

Дав себе немного передохнуть с утра, встаю с кровати, одеваюсь. Иду на кухню и… Настороженно замираю. Потому что со стороны черного входа раздается стук.

Странно. Милания уже давно не приходит за мной по утрам. Мастера вчера вечером закончили всю работу. Может, они инструмент какой-то забыли?

Так и не успев дойти до кухни, сворачиваю к черном входу. Открываю дверь и… ахаю.

Передо мной стоит согнувшись в три погибели знакомый парнишка, сын старосты Фредрик. Одной рукой он держит лошадь под уздцы, другой хватается за живот. Вид у него плачевный. Позеленевшее лицо наводит на неоднозначные выводы.

Я внимательно осматриваю мальчишку. Он измождён. Под глазами тёмные круги. Первое впечатление — ему плохо. Но обычно, если в деревне болеют, то либо отлеживаются дома, либо едут к знахарке. В самых сложных ситуациях бабку Миланию зовут на дом.

Зачем он приехал сюда, в дом генерала?

— Что случилось? — говорю.

— Там у нас беда. Мамка сегодня встать не смогла.

Фредрик тяжело дышит, руки у него дрожат, словно он пробежал весь путь до нашего дома без остановки. Его голос срывается, так что мне приходится наклониться ближе, чтобы разобрать слова.

— Это началось… сегодня ночью, — говорит он, задыхаясь. — Мамка легла здоровая, а утром не смогла встать. Так почти во всех домах. Женщины лежат, будто ноги отказали. Мужики слабые, едва на ногах держатся. В деревне тихо. Как на погосте.

Меня передергивает от его слов. Жуть какая! Что случилось-то?!

— Батя говорит, будто земля возле колодца вчера днём сырой стала, хотя дождей не было. Мы не знали, что это значит. А теперь все валятся... — добавляет он, нервно сглатывая, и добавляет почти шёпотом: — Только мужикам, что на вас работали... Им полегче, чем другим. Папка говорит, это знак, что вы знаете, как помочь. Помогите нам, госпожа! А не то мы все пропадём!

В грудь заползает холодный страх. Что-то случилось за одну ночь — настолько быстрое ухудшение состояния невозможно без серьёзной причины.

Глава 24

У меня мысли сбиваются в кучу. В деревне творится что-то серьёзное, но что именно? Эпидемия? Тогда как с ней связана мокрая земля вокруг колодца? И почему сейчас? Без дождя?

— Фредерик, у кого какие симптомы? Ты говорил, слабость и боли?

Он хватается за голову, лицо перекашивает от отчаяния:
— Мамка лежит. Ноги, говорит, будто чужие. А у бати голос странный, но он крепится. У соседей тоже самое, только еще их дети плакали, что плохо видеть стали.

Сердце бешено колотится. Лихорадочно соображаю, как помочь. В рюкзаке есть пара бинтов, нож, “дежурные» пучки трав, но это всё игрушки против возможной эпидемии.

— Простите меня за дерзость, добрая леди, — встревает в мои мысли Фредерик. — Но очень уж пить охота. Дозвольте водицы попить!

Я бросаюсь в кухню, где нахожу мирно беседующих слуг, всех четверых. Сейчас самый разгар завтрака. По обычаю Марта приготовила на утро компот, или фруктовый чай, как она его называет. Кажется, этим двоим, садовник Гарнеру и горничной Ксане, крупно повезло, что они ночевали здесь, а не в деревне. Быстро обрисовываю ситуацию слугам и несу Фредерику компот.

Пока парень пьет, вспоминаю все, что когда-то знала, о токсинах и бактериях. Судя по массовым симптомам, тут какое-то отравление или инфекция, но как определить заразу без лабораторных проб? Упомянутые Фредериком симптомы могли вызвать самые разные причины. И отравление спорыньей, и отравление ртутью, и полиомиелит… И у каждого заболевания свой протокол лечения.

Качаю головой.

Так, отставить панику.

Сейчас главное, определиться с дальнейшими шагами. А для этого надо приехать на место и осмотреть больных.

Помогаю Фредерику вскарабкаться в седло. Велю ему по приезду домой вскипятить побольше воды, и пить только кипяченое, а потом иду в кухню и посылаю Марту к Милании. Сообщить про эпидемию. Надеюсь, знахарка сразу отправится помогать людям!

Потом, пока Томас запрягает лошадей, быстро выпиваю компот — когда ещё смогу нормально перекусить? — и заедаю куском хлеба и сыра. Вместе с Томасом, садовником Гарнером и Ксаной тороплюсь в Тихие Ключи.

По дороге решаю для себя, что, первым делом, следует разделить больных по тяжести. Самых тяжелых собрать в одно место, чтобы за ними было легче ухаживать. Людей с более легкими симптомами стоит попросить ограничить контакты с тяжелыми.

Деревня встречает нас пустыми улицами, мычанием коров, очевидно не доенных и не кормленных, и лаем собак. Из некоторых домов, где открыты форточки, доносятся тихие стоны. Пара мужских фигур, пошатываясь, бредут от дома к дому.

Налетает порыв ветра, раскидывая волосы, которые я впопыхах не успела закрепить шпильками. Ежусь в седле и плотнее кутаюсь в шерстяную шаль. Погода сегодня происходящему под стать. Серое, унылое небо, и противно моросящий дождь.

Гарнер и Ксана первым делом отправляются к родным — разведать, как они. А мы с Томасом спешим к дому старосты. Спешившись и постучав, заходим внутрь.

В доме тепло, в очаге потрескивает костер, а над ним висит железный котелок с водой. Хозяйка лежит на кровати неподвижно. Даже не поворачивает голову, когда захлопывается входная дверь. Фредерик качает сопящую малышку Веронию, а больше никого в доме нет. Отец семейства, видимо, отправился по соседям — узнать, как они.

Парнишка тоже выглядит хуже, чем час назад, но больше всего меня беспокоит Сария и Верония. Сердце сжимается при виде ослабевших бедняжек.

Подхожу к Фредерику и с улыбкой протягиваю руки к Веронии. Тот с заметным облегчением отдает мне сестренку. Парнишку прошу, как только покипит вода, остудить ее, перетереть уголь, смешать с водой и выпить в три захода. Затем приготовить такой же раствор для отца. Активированный уголь им точно не помешает!

Сама тем временем ласково глажу крошку по лобику. Прикасаюсь к нему губами — не горячий. Значит, лихорадки нет. Но меня тревожит заторможенное состояние малышки. Она не спит, не кричит, не капризничает. Даже дыхание едва слышно.

Я закрываю глаза и позволяю магии течь через меня, словно теплому ручейку. Сначала ощущаю мягкое, привычное тепло, как всегда, когда я пытаюсь настроиться на жизнь другого человека. Но чем глубже я вглядываюсь в её суть, тем холоднее и резче становится поток.

Внутри ребёнка — жизнь, такая маленькая и нежная, словно золотой клубочек нитей. Некоторые нити порваны. Их концы обтрепаны и едва светятся.

Какая-то зараза проникла в её тело, разрушая нервные окончания. Она выглядит, как рой тёмных насекомых, мелькающих вдоль золотых нитей. Прилипают к свету, гасят его, как если бы тушили огонь мокрой тканью. Я вижу их под кожей, в мышцах, особенно вокруг диафрагмы, и в желудке. Они словно пожирают малышку изнутри.

Ребёнок слабее взрослого, её силы тают на глазах. Даже дыхание ей даётся с трудом, потому что нити вокруг лёгких едва светятся. Ещё немного, и всё погаснет… Меня кроет волной отчаяния и решимости. Нет уж, такого я не допущу!

Я направляю свет своей магии внутрь, разыскивая тёмных "насекомых". Один за другим заставляю их отрываться от нитей, скручиваться в маленькие чёрные точки. Точки цепляются, сопротивляются, высасывая из меня силы, но потихоньку все-таки скапливаются в одном месте, вокруг её желудка. Это хорошо. Там я смогу их разрушить.

Концентрирую магию, создаю маленький шарик света между ладонями. Он пульсирует мерцанием, которое разгорается все ярче, пока не становится ослепительным. И этим вот светом я, как учила Милания, резко ударяю по тёмному сгустку.

Чёрные пятна вспыхивают, исчезают, как рой насекомых, попавших в огонь, заставляя меня с тревогой наблюдать за происходящим. Не перестаралась ли я? Правильно ли рассчитала силы с такой крохой?

Вскоре с облегчением наблюдаю, как ее золотые нити вновь начинают пульсировать. Слабое, едва заметное сияние разливается по всему телу. Но я ещё не закончила.

Порванные нити шевелятся, но они слишком слабые. Я переплетаю их своей магией, аккуратно соединяю разорванные концы. Это похоже на шитьё тончайшего шёлка. Каждое движение должно быть точным, иначе я могу повредить больше, чем восстановлю.

Глава 25

Пожалуй, самое время заняться матерью. Передаю девочку брату, опускаюсь на стул перед Сарией и под детский плач принимаюсь проделывать ту же самую процедуру с самого начала. К моменту, когда женщина обретает способность двигаться и говорить, возвращается Ким. Глотает приготовленный угольный раствор и без сил валится на стул.

Потом вместе с теми местными мужчинами, что держатся на ногах, а также Томасом, Ксаной и Гарнером мы вновь отправляемся по домам. Во-первых, рассказать людям про активированный уголь и всевозможные меры безопасности: мытье рук и питье кипяченой воды. Во-вторых, расспросить про недавний рацион и самочувствие. А в-третьих, выявить сильнее всего пострадавших и помочь им магически.

Вылечить всех и сразу у меня бы не хватило никаких ресурсов, да и времени в обрез. Но зато я оказываю первую помощь, уничтожая магически хотя бы часть атакующей человека заразы.

Чем больше общаюсь с людьми, тем больше проясняется ситуация. Лихорадки ни у кого нет — значит, полиомиелит и инфекции можно исключить. Они ели разную еду и не могли отравиться чем-то одним. Зато все используют воду из колодцев. Приносят ее домой и хранят закупоренными в бочках или бурдюках.

Колодцы! С самого начала как чувствовала, что с ними что-то не так! Иначе почему вокруг них была мокрая земля? Наконец, когда в одном из домов натыкаюсь на местного пастуха, все окончательно встает на свои места.

— Это точно происки нечисти! Или кара какая! — восклицает он, вяло размахивая костлявыми кулаками. — Я говорил им, я предупреждал! Овцы на той неделе разбежались возле погоста. Земля загудела, а они мне все: «брешешь!» А вон оно видите, что вышло? Матей никогда не брешет!

Я киваю, рассеянно слушая его выкрики, и думаю о своем. Моя интуиция — а скорее, остатки знаний после пятилетней учёбы на медфаке — нашептывает, что это не совпадение. Грунтовые воды могли подняться из-за сейсмической активности.

Тогда поднялись бы старые пласты почвы и принесли с собой бактерии или химические соединения в деревенские колодцы. Либо сульфиды, либо марганец, либо что-то похуже — заражённую органику с кладбища.

Я бы подумала на кишечную палочку или дизентерийную, но нет у людей ни рвоты, ни расстройства кишечника. Симптомы: слабость, измененный голос, сухостьв горле, паралич мышц, ухудшение зрения, туман в голове могут быть действием токсинов, которые блокируют передачу нервных сигналов от нервов к мышцам.

Самые пострадавшие дышат с трудом и едва ворочают конечностями, своим состоянием подтверждая мои ужасные выводы. Похоже, вся деревня стала жертвой ботулизма.

В таком случае, все должны пить только кипяченую воду. Бактерии размножаются в закупоренных сосудах, поэтому все запасы из бурдюков и бочек надо вылить. К тому же, им понадобится активированный уголь, как я и предполагала.

Он свяжет токсины в кишечном тракте и выведет из организма. А дальше только наблюдение. Если люди начнут задыхаться, то без аппарата искусственного дыхания и без специальной сыворотки я ничего не смогу сделать... Разве что помочь магически.

Мужчины крепкие, и как же я надеюсь, что им хватит сил справиться с болезнью! Я должна убедить их не геройствовать и не брать на себя слишком много. Ботулизм бьёт по нервам, а если они перегрузят мышцы, то паралич наступит быстрее. Пусть отдыхают и пьют много кипяченой воды. Если есть хоть малейший шанс спасти их — я должна попробовать.

Имена тяжелых больных я записываю себе на листочек, взятый из дома старосты, чтобы впоследствии поместить их в одно место.

Вот так, переходя из дома в дом, мы в конце концов встречаемся с Миланией. Договариваемся со знахаркой, что часть тяжелых больных мы перенесем в трактир. А вот куда деть остальных пострадавших, которые в трактир не поместятся, понятия не имею. Ведь в деревне нет других больших домов. В конце концов, решаюсь на отчаянный шаг.

Часть пациентов оставлю на Миланию в трактире, а другую — решаю отвезти в свой дом, где как раз отремонтированы гостевые комнаты. В конце концов, бегать из дома в дом по всей деревне, отслеживая состояние тяжелых больных, для меня будет не реально. А если уложить их компактно, есть шанс каждому помочь вовремя.

Итак, часть пострадавшего народа мы переносим в деревенский трактир. Туда же заселяется Милания. Затем прошу дееспособных мужчин запрячь лошадей, приготовить повозки и перенести туда оставшихся пациентов. В итоге, в усадьбу отправятся женщины и дети, а также один старичок, который не поместился в трактире.

Перед отъездом в сотый раз повторяю Милании, что в первую очередь надо спасать тех, у кого проблемы с дыханием. А также заплетающимся от усталости языком талдычу про кипяченую воду, уголь в воде, и прочие меры безопасности.

— Угомонись, девка! Поняла я тебя, поняла, — вяло отмахивается знахарка. — Не знаю, откуда ты это взяла, но вижу, что оно работает. Так что иди уже. А я тут сделаю все, что смогу.

После такого жизнеутверждающего напутствия мне не остается ничего другого, кроме как поехать в усадьбу, куда я пару часов назад отправила Марту готовить отремонтированные гостевые комнаты для приема пациентов.

В пути мы несколько раз останавливаемся. Меня то и дело подзывают женщины, обеспокоенные тем, что дети рядом с ними почти не дышат. На бедных детей трачу остатки своей магии. К концу пути я настолько ослабеваю, что мне требуется помощь Томаса, чтобы слезть с седла. Пока дохожу до крыльца, меня пошатывает из стороны в сторону.

А ведь впереди еще долгое дежурства у кроватей больных. Я чуть не плачу. Мама дорогая, где мне взять силы?!

Глава 26

Теперь нам предстоит перенести тридцать одного человека из повозок в дом. Я на мгновение замираю, обдумывая, как организовать доставку больных на второй этаж, чтобы не навредить им при подъеме. Каждое движение, каждое неправильное положение тела может стать для них роковым. Им и так трудно дышать...

Я с надеждой смотрю на Томаса:

— У нас есть в усадьбе носилки?

— Нет, госпожа, — тот рассеянно мотает головой.

— Тогда идем в сарай! Посмотрим, что осталось после ремонта!

Мы отправляемся к деревянному строению. Через пару шагов меня так заносит, что Томас предлагает мне опереться о его руку. С благодарностью соглашаюсь и добираюсь до сарая, вцепившись в слугу.

Мое внимание в сарае сразу привлекают брусья, оставшиеся после установки карнизов. Провожу пальцами по дереву — оно выглядят очень прочным. Еще бы! Широкий охват в диаметре, сделано из дуба. Отлично! Значит, рамы для носилок нашлись.

Также в углу сарая замечаю холсты, которыми мы накрывали полы, чтобы не запачкать их краской. Странно. Мне казалось, что раньше их было намного больше... Холсты потрепанные, но достаточно прочные, чтобы выдержать вес человека. Доски, предназначавшиеся для пола, пригодятся в качестве перекладин. Томас уже вытаскивает молоток и горсть гвоздей из ящика.

Через несколько минут у нас на руках оказывается две пары носилок. Больше и не надо. Ведь из мужчин, способных перетаскивать больных, у нас есть лишь Томас, садовник и два знакомых мне мастера, которые управляли повозками.

Чтобы перенести тридцать одного человека на второй этаж, им придется постараться. Я бы с радостью помогла, но сама еле держусь на ногах. Пока добираюсь до второго этажа, с одной стороны опираюсь на перила, а с другой — меня поддерживает Марта.

Ее усилиями четыре помещения уже перевоплотились из шикарных гостевых комнат в лазарет. Паркета почти не видно, потому что он погребен под тряпками и матрасами. Если раньше здесь пахло лавандой — я поместила в некоторых местах суше — то сейчас запах сена и тряпья заглушает аромат цветов.

Экономка притащила из чердака серые матрасы, набитые соломой, и теперь они разложены по полу в два ряда, оставляя в центре место для прохода. По пять — в каждом ряду, плюс, конечно же, огромная двухспальная кровать с балдахином. Таким образом, в эту комнату поместится двенадцать человек.

В остальных трех помещениях матрасов гораздо меньше, зато Марта догадалась притащить сюда большую кучу соломы.

Меня настолько восхищает ее предприимчивость, что на глаза выступают слезы. Тут же себя одергиваю! Нельзя позволять себе мякнуть от эмоций, если от меня зависит столько жизней! Когда мы встречаемся взглядами с Мартой, читаю на ее лице сочувствие.

— Мне так жаль, что эти восхитительные, элегантные комнаты пришлось испортить, — тянет она. — Уверяю вас, леди Верония, это все временно! Видите, — она обводит рукой окружающее пространство, — я накрыла полы холстами, чтобы избежать царапин или мелких повреждений.

— Полы — это дело десятое! — усмехаюсь грустно. — Меня другое волнует. Как я смогу помочь больным, если магически пуста?

— Неужели бабка Милания вам не объяснила, как восполнить резерв?

— Милания говорила, что, если поесть и поспать как следует, то к утру резерв наполнится до краев. Но как мне спать? Если засну, то некоторые к утру уже не проснуться. А, с другой стороны, как им помочь, если я сейчас бесполезна?

Тут к нам приближаются мужчины с носилками, и я замолкаю. Не хочу разводить панику. Показываю, куда разложить женщин и детей. Самых тяжелых прошу поместить в комнате с двенадцатью спальными местами. Мать с двухгодичной крошкой размещаются на кровати. У меня сердце разрывается от желания помочь! В груди щемит от ощущения собственной беспомощности.

Когда носильщики уходят, за следующими больными, экономка склоняется к моему уху и тихонько шепчет, будто по секрету:

— А вы обратитесь к Лютеру! Он ведь до того, как стал темным, несколько лет изучал простую магию, так что наверняка сумеет помочь!

Это предложение меня ни капли не воодушевляет:

— Темные маги вне закона. К тому же, я просила его уехать из Золотой Долины, так что он наверняка уже далеко отсюда! Как я его позову?

— Вы просто наденьте артефакт! — она еще сильнее понижает голос и достает из-под ворота платья цепочку с кулоном в виде бесцветного кристалла. — Тогда сможете ментально с ним связаться. Вы только закройте уши, и я прошепчу нужные слова.

— Может, лучше, вы сами свяжетесь с сыном? — все еще отнекиваюсь. — Объясните ему ситуацию и спросите, как можно усилить мою магию.

— Увы, — вздыхает женщина. — Лютер у меня мальчик гордый. Вы уж простите, но он не согласится выполнить вашу просьбу, переданную через посредника.

Нас снова прерывают. Пока я даю указания мужчинам, кого куда перекладывать, меня раздирает противоречие. Я не хочу иметь дело с темным магом. Но и спасти людей без его помощи вряд ли удастся!

Когда все пациенты размещены, обхожу их от первого до последнего. Трем мальчикам и двум женщинам не дожить до утра, если им срочно не оказать помощь. Разве я имею право бездействовать в такой ситуации? В конце концов, жизнь невинных людей важнее политкорректности!

— Давайте все-таки вызовем Лютера, — заявляю Марте, отводя ее в самый дальний от пациентов угол.

Экономка, кивнув, надевает мне на шею цепочку. Странно, что даже через плотную ткань платья чувствую холод и тяжесть кристалла. Невольно ежусь. Боже, во что я ввязываюсь?! Сердце колотится в груди, пока внутри меня борются страх и решимость. С минуту я набираюсь смелости, и, наконец, напоследок оглянувшись на самых тяжелых больных, тихо бурчу:

— Ну? Говорите уже ваше заклинание!

Она ждет, пока я закрою уши, и только после этого что-то произносит. Сначала ничего не меняется. А потом чувствую легкий ветерок, будто кто-то пробежал мимо. Я опускаю взгляд на кристалл и вижу, что он едва заметно мерцает в полумраке.Тяжесть в груди усиливается, точно артефакт тащит за собой не только моё тело, но и душу. Я закрываю глаза, и мир вокруг исчезает.