(не)любимый враг

Глава 1 Александра

Сзади ко мне слишком близко прижимается кто-то. Я делаю шаг вперёд, он не отстаёт.

Определить пол несложно: высокий рост и слишком явственный запах мужских духов. Аромат приятный, даже слишком. Но сама наглость этого вторжения заставляет меня закипать.

В какой-то момент чаша терпения переполняется. Я резко оборачиваюсь, готовая выдать возмущённый монолог, но слова застревают в горле.

Холодные насмешливые глаза смотрят прямо в мои, прожигают до самого нутра. Взгляд хищный, лениво-оценивающий..

— Ну что, Саша, готова к тому, что я теперь всегда буду рядом? — шёпот Буйнова касается кожи чуть ниже уха, и мне хочется отшатнуться.

Каштановые волосы чуть взъерошены, словно он только что лениво провёл ладонью по голове вместо того, чтобы расчесаться. Скулы острые, подбородок упрямый, губы изогнуты в привычной ухмылке, от которой у половины девчонок трясутся коленки, а у меня — зубы скрипят от злости. На скулах лёгкий загар, подчёркивающий ледяную серость глаз.

Он выше меня на полголовы, широкоплечий, спортивный, и прекрасно знает, как использовать своё телосложение, чтобы подавлять. На нём простая белая футболка и кожаная куртка, но сидят они так, будто это дорогущий костюм. И всё это, вкупе с наглой уверенностью, сквозящей в каждом его движении, делает его слишком заметным, слишком дерзким, слишком… опасным.

Я ловлю себя на том, что задержала взгляд дольше, чем следовало. Он это, конечно, замечает. Его ухмылка становится шире.

Горячие ладони уверенно ложатся на талию, слишком крепко, слишком по-хозяйски, как будто я уже принадлежу ему. От прикосновения по коже пробегает рой мурашек, не имеющий ничего общего с приятным волнением.

— Отпусти, — шиплю я сквозь зубы, и наступаю ему на кроссовок.

— Не бузи, мелкая, — наслаждается моим бешенством.

Чуть склоняет голову, изучает меня под другим углом, и произносит:

— Привыкай, Касимова. Я теперь рядом надолго.

Боже, какой же он наглый! Каждое его движение, каждый взгляд — сплошная демонстрация того, что он может позволить себе всё. Мало того, что его семья, Буйновы, с моей вечно на ножах, так ему ещё и удовольствие доставляет играть на моих нервах. Даже мой первый день в качестве студентки он умудрился превратить в фарс.

Вот как, скажите, я могу сдержать данное папе слово? Молчать в тряпочку и позволять этому самодовольному типу хватать меня, как ему вздумается? Ага, конечно. Может, ещё блузочку из-под юбки вытащить, чтобы удобнее ему было?

— Иди куда шёл, Буйный, — выплёвываю слова, чувствуя, как щеки вспыхивают от злости. — У тебя здесь нет власти. Так что отвали. Если будешь дальше распускать руки — получишь ответку.

Его пальцы лишь чуть сильнее сжимают мою талию. На губах появляется ядовитая ухмылка.

— Уже боюсь, мелкая. Ты меня укусишь? Как комарик? Или, может, ударишь своим… хм… корявым ударом?

— Откушу тебе ухо, Ван Гог недоделанный! — не выдерживаю, прищуриваясь. — Лучше иди склей кого-нибудь попроще, пока они не поняли, какой ты на самом деле отвратительный. Второго такого шанса у тебя не будет. Разве что ходить потом будешь, завязав хозяйство узлом.

Он хохочет тихо, отчего его смех вибрирует в груди. Наклоняется ближе, дыхание горячее, обжигает кожу возле виска.

— Не завидуй, Сашуль, — тянет он нарочито нежным голосом, и от этого становится только гаже. — Я понимаю, девочкам тоже хочется. А на тебя… ну, кроме меня, никто и не смотрит. Вот ты и нервная. Но если вдруг очень попросишь… я помогу. И научу не падать в обморок от слова «член».

— Пошёл ты! Только через мой труп! — рычу так, что на нас оглядываются. В груди поднимается ярость, и я дёргаюсь, пытаясь вырваться. Его руки словно стальные обручи, держат крепко.

Вокруг толпа давит так, что воздуха почти не остаётся. Максимум, чего удаётся добиться, — это отвоевать пару сантиметров. Но даже эти крошечные сантиметры кажутся победой. Я дышу в спину какому-то незнакомому парню.

Поворачиваю голову, надеясь на просвет, и вижу, как из глубины толпы медленно пробирается какой-то громила. Высоченный, широкоплечий, он рассекает поток студентов, как айсберг холодную воду. С ужасом понимаю, что движется прямо к нам.

Секунды, и толпа толкает Риту в сторону, её крик теряется в шуме голосов, а я остаюсь наедине с ним. Буйнов оказывается вжат в меня так плотно, что дыхание перехватывает.

И ладно бы грудью, это ещё можно было бы пережить. Но бедра тоже прижаты, и там… там точно не фонарик. Это гораздо хуже. От осознания щёки вспыхивают, как в огне.

Извращенец! Он что, и правда возбуждается от наших перепалок? От моих криков, от злости в голосе?

— Отодвинься! — морщу нос, стараясь, чтобы он не заметил, как сердце бьётся слишком быстро. — Мне противно.

А его глаза только темнеют, и ухмылка становится ещё шире.

Я немного лукавлю, когда выплёвываю ему «мне противно». На самом деле, мой предательский организм играет против меня, выставляя на показ всё то, что я хотела бы скрыть даже от самой себя. Дрожащие коленки, сердце, колотящееся где-то в горле, как пойманная птица, дыхание, сбивающееся в хаотические судорожные вздохи. И это я ещё умолчала про тех самых птеродактилей в животе, да-да, именно птеродактилей, потому что бабочки были бы слишком романтичными для встречи с Буйновым.

— А попка у тебя ничего такая, Касимова, — его голос низкий, с ленивой усмешкой, и от этого всё внутри взрывается смесью злости и ещё чего-то, что я категорически отказываюсь называть.

— Не ничего, а идеальная, — поправляю его, даже не моргнув.

— Как я мог забыть, что у тебя самомнение до небес, — он качает головой, будто поражён, но во взгляде видна издёвка.

— Твоё всё равно не переплюну, — я улыбаюсь слишком широко, чтобы скрыть дрожь в губах.

— Моё, в отличие от твоего, подкреплено фактами, — он наклоняется ближе, и я чувствую запах его парфюма. Не дешёвый, тяжёлый, с нотками горечи.

— Ты сейчас о чём? — мои брови взмывают вверх. — О том, что девки трусики скидывают, как только ты рядом оказываешься? Так это потому что они дуры, которых кроме шмоток и путёвок на Бали ничего не интересует. Попробуй не размахивать купюрами, и увидишь, что без денег отца ты пустое место.

Визуализация

Александра Касимова, 18 лет

Первокурсница института государственного управления, активная и дерзкая девочка, такой палец в рот не клади. По крайней мере, такой она выглядит на публике. Сможет ли Вик разглядеть в ней что-то большее?

Виктор Буйнов, 21 год

Третьекурсник, звезда университета, заводила тусовок. Мажор, который любит быструю езду и крутые вечеринки. Терпеть не может Сашу просто за то, что она дочь Касимова, декана его факультета. У их семей давние счёты.

Глава 2 Александра

Исчезает, растворяясь в толпе, а я хватаю ртом воздух, наконец-то способная дышать полной грудью. В горле першит, сердце колотится так, что, кажется, его слышат все вокруг. Какая-то полная фигня произошла только что. Я как будто в параллельной реальности, где нет логики и здравого смысла.

Никогда раньше Вик меня не касался. Никогда. Всё, что у нас было — это словесные перепалки, подколы и угрозы. Я привыкла к его наглым взглядам и остротам, но дальше он не заходил. Мы и пересекались-то редко: пару раз в год, и то на городских мероприятиях под зорким присмотром родителей. Там он был таким же ехидным, но держал дистанцию.

А сейчас… Что. Это. Было?!

Меня бросает то в жар, то в холод. Тошнотворная смесь злости, стыда и чего-то совсем другого, от чего внутри всё переворачивается. Я до сих пор ощущаю фантомное тепло его ладоней, как будто они оставили следы на коже. Мороз по спине от воспоминания о его шёпоте.

Оглядываюсь по сторонам и замечаю девчонку, которая откровенно таращится на меня. Как будто фильм смотрела и не хочет пропустить финальные титры. Она приподнимает руку и показывает большой палец вверх, словно в знак одобрения или поддержки. Я её не знаю, но она явно знает Буйнова. Его здесь знает каждый второй.

И вот теперь вопрос: заметили ли всё это остальные? Не дай бог, рядом оказался кто-то из его фанаток или просто любители разбирать чужую жизнь на косточки. Стоит им связать моё имя с его — и всё, можно ставить крест на спокойной учёбе. Я ёжусь, уже представляя, как на меня будут коситься, перешёптываться за спиной и придумывать всякую мерзость.

Куда, чёрт возьми, делась Рита? Я вытягиваюсь на цыпочки, вглядываясь поверх голов. Люди суетятся, кто-то смеётся, кто-то спорит, толпа гудит, и в этом шуме я наконец ловлю знакомый взгляд. Она всего в пяти метрах, растерянно озирается, но, увидев меня, расплывается в улыбке.

Я машу ей рукой. Начинаю медленно пробираться сквозь толпу, которая неохотно расступается, толкает, давит. Каждый шаг даётся с усилием, но мне плевать, главное добраться до неё. Сейчас мне нужна подруга как никогда.

— Рита, — шиплю ей, — ни за что не отходи от меня.

— Я не специально же. Что он тебе говорил?

— Ничего по делу. Так, обычные наши перепалки.

Ну-ну, Саша, конспираторша из тебя просто атас. Щёки и уши горят так, что, наверное, светятся как маяки. Готова поспорить, это даже на противоположной стороне толпы видно.

— Ага, я тебя как облупленную знаю. Ты издеваешься?

— Просто не хочу вспоминать. Требовал, чтобы пришла сюда через три часа.

— Зачем? — она берёт меня под руку, будто защищает.

— Откуда я знаю, этого он не сказал. Да и плевать. Ещё я к нему не бегала. Не дождётся. Пусть своих карманных собачек по свисту вызывает. Лично я планирую отметить наш первый учебный день в качестве студенток. Ты как?

— Само собой за. Может, всей группой соберёмся?

— Посмотрим. Сейчас разойдёмся по аудиториям, увидим хотя бы, кто у нас в группе.

Мы прислушиваемся к происходящему, но как обычно — стандартные речи про начало учебного года. Никто их никогда толком не слушает. Было бы странно, если бы студенты реально вдохновились перспективой просиживать штаны над конспектами, лабами и коллоквиумами. Найдите мне хоть одного такого фанатика, и я сдам его на опыты учёным.

Если бы не тот факт, что мой папа — декан, я бы сюда даже не пришла. Нашла бы способ провести день с куда большей пользой, чем топтание в толпе.

Ещё спустя полчаса нас наконец-то зовут пройти в большие потоковые аудитории. Мы с Ритой крепко держимся за руки, словно нас может растащить бурное течение из студентов. В итоге оказываемся в аудитории и сразу занимаем места на первом ряду. Раз уж пока это не скучная лекция, можно и засветиться перед преподами.

Я оборачиваюсь, оцениваю публику: придётся провести бок о бок четыре года, стоит заранее составить впечатление. И оно, мягко говоря, неоднозначное. Есть классические ботаны с сияющими глазами и тетрадями наготове, есть нормальные ребята, переговаривающиеся и явно не думающие о науке, есть парочка таких, кто уже успел достать телефоны и листает ленту. Разношёрстная компания, как и ожидалось.

И тут дверь открывается. В аудиторию входит папа. Шум моментально стихает.

— Здравствуйте! — его голос звучит спокойно, уверенно, и даже в моей груди отзывается лёгкой вибрацией. — Меня зовут Касимов Борис Тимофеевич. Я декан факультета государственного управления и права. По всем вопросам, касающимся учёбы, можете обращаться ко мне.

Он обводит взглядом аудиторию, и я машинально выпрямляюсь, хотя дома мы виделись всего пару часов назад. Вдруг ловлю на себе любопытные взгляды соседей по ряду: да-да, ребята, я его дочь, расслабьтесь.

— Сегодня мы с вами не будем долго слушать мои речи. Буду краток. Хочу, чтобы наша с вами учёба была полезной, продуктивной, и чтобы усилия прилагали все стороны.

По аудитории прокатывается гул.

— Прошу ещё минуту внимания, — повышает голос папа. — У нас здесь находятся несколько групп. Каждая из вас должна выбрать старосту и профорга. Общее собрание профоргов будет проходить сегодня в двенадцать часов дня в аудитории А213. Если у вас есть какие-то вопросы, задавайте.

— За какое количество прогулов отчисляют? — спрашивает какой-то парень сзади.

— Если общее количество прогулов превысит сорок процентов от количества занятий. Но я не советую доводить до такого.

— Будет ли проводиться посвящение в первокурсники?

— Да, это ежегодное мероприятие, которое проводит профком. Ещё есть вопросы? — Тишина в ответ. — Тогда я с вами прощаюсь на сегодня.

Папа уходит, а в аудитории тут же поднимается гул, как будто кто-то нажал «play» после паузы.

— Кто хочет быть старостой?

— Я! — тут же откликается одна из девушек, тихая, скромная, но с решительным блеском в глазах.

Я даже не думаю поднимать руку. Староста — это бесконечное терпение и дипломатика. Ни того, ни другого у меня нет.