(не)любовь

Глава 1

— Таня, если ты не поторопишься, мы в пробках застрянем, — муж крутится у зеркала и смотрит на себя явно скептическим взглядом.

— Я уже давно готова, Костя. А ты так необычно выглядишь, — подхожу к нему и оглаживаю смокинг под рельефным крепким телом.

— Как дебил? — мрачно спрашивает он, мельком гладя меня по спине. — Смокинги эти, черные галстуки… Почему нельзя нормальные деловые костюмы носить на эти благотворительные вечера?

— Потому что дресс-код Black Tie подразумевает смокинг. Костя, тебе же всего тридцать один год. А ты ворчишь, как старый дед, — с трудом удерживаюсь, чтобы не взъерошить светлые волосы. С тщательной укладкой он выглядит каким-то чужим и слишком идеальным.

— Я себя на сорок чувствую. Или на пятьдесят. Особенно в этом дурацком фраке.

— Смокинге, Костя. Не путай. Ты же Ленский, не позорь фамилию, — улыбаюсь я и помогаю завязать черный галстук. Идеально.

— Из хорошей семьи, но куда мне до князей, — фыркает муж, но я вижу цепкий взгляд зеленых глаз. Сердце начинает биться чуть быстрей.

— Ты лучший, Костя, — глажу его по широкой груди. Все же как смокинги меняют людей. Сразу появляется стать.

— Я знаю, — он слегка улыбается, берет мою руку и целует пальцы. Этот нехитрый жест вызывает легкую дрожь. Мы уже десять лет женаты, а я до сих пор не привыкла к тому, что он целует мне руки.

— Ты такая красивая. Просто королева, — шепчет он и прижимает к себе.

Я вижу себя в зеркале. Да, мы хорошо смотримся вместе. Он в черном смокинге, я — в красном длинном струящимся платье с открытыми руками.

— А Марк уснул, ты смотрел? — думаю, идти ли к младшему или не стоит его тревожить.

— Да, Мария Петровна с ним. Не ходи, а то проснется, заревет, и ты не никуда не поедешь. И никто не увидит, какая у меня красивая жена, — он улыбается, и я улыбаюсь в ответ. Черт, да мы просто воплощение дурацкой рекламы: молоды, богаты, красивы и многодетны. Так сладко, что тошнит. Так не бывает.

— Кстати, Разумовский вернулся. Слышала? — небрежно бросает муж.

Да, так сладко не бывает… Дима… Три года. Уже три года я старалась не думать о нем. А теперь — вот оно. Сердце падает вниз с оглушительным свистом. Все эти годы спокойствия и стабильности — треснули, словно тонкий лед.

— Ну приехал и приехал… — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Все уже быльем поросло. Будем улыбаться друг другу и делать вид, что мы друг друга рады видеть. Как и последние десять лет.

Костя смотрит на меня, прищурив глаза. Будто сканирует. Не верит.

— Пора ехать, — тяну я, стараясь разорвать зрительный контакт.

Выходим из спальни на широкую лестницу. Всюду следы ремонта. Большой дом — большой ремонт.

Выскакивают дети

— Отдай, отдай! — голос Влада звенит от отчаяния.

— Почему я должен отдавать?! Это мой комикс! А ты его засрешь, — гневно отвечает Виталий. Темные глаза, упрямый подбородок… Как же он похож на Диму.

— Мама! — серые глаза Влада смотрят с такой тоской, что я не выдерживаю.

— Отдай ему комикс, — говорю я, возможно, чуть резче, чем нужно. Нельзя показывать. Нельзя давать им понять.

Старший сын вскидывает голову и смотрит на меня темными глазами. В них читается обида и непонимание. Будто знает, что я чувствую.

— Почему? Почему всё ему?

— Он младше. Вы братья. Нужно учиться делиться, — не могу смотреть в эти темные глаза и отворачиваюсь.

«Он не виноват, Виталий не виноват», — птицей бьется в голове мысль. Но все равно не могу. Не получается любить его так, как Влада.

— Всего на год младше, — сын не сдается.

— Виталий, не испытывай мое терпение, — даже не пытаюсь скрыть раздражение в голосе. Так глупо спорить с десятилетним мальчиком. Но я чувствую себя слабой рядом с ним.

— Спасибо, мамочка! Люблю тебя, — Влад льнет ко мне всем телом. Не могу сдержать умиления и целую детский лоб.

— Мелкий подлиза, — Виталий швыряет комикс в брата и попадает. Тот мгновенно разворачивается и, кажется, сейчас опять начнется драка.

— Так, — наконец-то включается муж. — Пацаны, давайте без махача. Влад, хватит манипулировать матерью. Виталий, не ведись на провокации. И если подеретесь, оба без приставки неделю будете сидеть.

— Вы поздно вернетесь? Можно в приставку поиграть? Мамочка, пожалуйста! — светловолосый Влад обнимает меня и проникновенно смотрит в глаза.

— Хорошо, — не могу ему отказать. Ни в чём. — Только вместе. Вы же братья, вы должны поддерживать друг друга, а не драться.

Виталий фыркает, но молчит.

— Ну, всё, пошли уже, — Костя уже нервно поглядывает на часы. — Мария Петровна за вами присмотрит, слушайтесь её. Отбой в десять. И я серьезно насчет драки. Будут лишние синяки у кого-то — оба получите. Влад, тебе особое указание: не лезь к брату.

Теперь возмущенно, но молча фыркает Влад.

— Пошли, пошли, — Костя обнимает меня и ведет к двери. — А то никогда не уйдем. Мне еще эту речь дурацкую нужно повторить.

Наконец-то мы на заднем сиденье в машине. Водитель мягко трогается и включает кондиционер. Чувствую горячую руку мужа на колене.

— Что ты так Витальку шпуняешь? — говорит, чуть склонив голову. — Даже мне неприятно. Он же не виноват. А Влад из тебя веревки вьет. Думаешь, он не видит?

Резко сбрасываю его руку.

— Думаешь, я плохая мать? — гнев вспыхивает ядовитым огнем. Пусть скажет!

— Ты хорошая мать, но Витальку зря шпуняешь. А Владу зря всё позволяешь. Надеюсь, с Марком придем к золотой середине, — Костя прищуривает зеленые глаза и становится похож на сердитого кота.

— Наверное, я слишком рано стала матерью, — вздыхаю я. — Может с Марком действительно получится наверстать. Но мне действительно тяжело смотреть на Виталия.

— А как ты будешь смотреть на Разумовского? — голос мужа бьет по нервам.

Как я буду смотреть на моего первого мужчину? На мою первую любовь? На отца моего первенца?

Темная комната. Дима, злой и пьяный. Мои крики. Боль. Отчаяние.

Глава 2

Разумовский

Лениво смотрю на разряженную публику. Три года прошло, но лица одни и те же. Достойные представители уважаемых семей и их женщины. Скучно.

— Дима, привет! — Ренат Закиров ловко для своих габаритов протискивается через народ. Как-то раздался он к тридцати годам. Чувствую некоторое злорадство. Мои кубики всё ещё со мной.

— Привет, Ренат. Ты тоже взнос делаешь? Или твой отец?

— А, мы оба. Выводит меня потихоньку. На пенсию собирается, — торжество в глазах Закирова горит, как прожектор. Ну, да, стать главой Дома в тридцать лет — большая удача. И даже отца убивать не пришлось.

— Поздравляю, — искренне говорю я. Ренат один из немногих людей, кого я действительно рад сегодня видеть.

— Ты придешь на выпуск секции? — спрашивает он, отпивая шампанское из высокого бокала. — Десять лет все-таки. Все стрелки собираются.

— Скорее нет, чем да, — бросаю я. — Там же Ленские будут. Не хочу с ними лишний раз пересекаться.

— Так они и здесь будут. Вот, кстати.

Ренат смотрит через мое плечо, и мир вокруг вдруг сжимается, как будто кто-то выдернул пробку из реальности. Сердце бьется так, словно хочет вырваться из груди и бежать к ней навстречу. В животе — знакомое, щемящее чувство, как перед прыжком в бездну. И нет смысла обманывать себя: за моей спиной стоит она.

Три года… Три года, как вечность. Желание увидеть её накатывает с такой силой, что обжигает изнутри, но страх — ледяной хваткой — держит на месте. Страх, что я опять потеряю голову и опять сотворю какую-то дичь... Вспоминаю, как мы пересеклись пять лет назад на выставке авангардного искусства в Мюнхене. Мне удалось зажать её под большой разлапистой инсталляцией и вдоволь поцеловать. Сначала она пыталась кусаться, но потом охотно отвечала. Жаль, место было очень уж неподходящее…

Мотаю головой. Только от этих мыслей, чувствую, как твердеет член.

Нет, надо собраться. Мы же все взрослые приличные люди!

Медленно, как на шарнирах, поворачиваю и вижу чету Ленских. Сердце делает нервный кульбит. Сначала пытаюсь рассмотреть Медведя. Не могу сразу сконцентрироваться на Тане. Ну, что же, Костя за три года окончательно заматерел и уже никто не назовет его «парнем». Мужик. Могучий взрослый мужик, каких и любят бабы. Медведь и есть Медведь, хоть и в смокинге. Который на удивление ему идет.

Взгляд падает на Таню и пульс учащается. А вот она совсем не меняется с годами.

Я давно знал, что она ведьма. Только обрезала волосы и теперь у неё короткое белое каре. Еще лучше подчеркивает острое лицо с высокими скулами. Ей идет. И красное шелковое платье ладно струится по точеной фигуре. Трое детей и такое девичье тело. Точно ведьма. Чувствую, как подкатывает раздражение и разочарование.

Почему она так красива? Цепляла бы она меня, если б набрала двадцать килограмм и расплылась, как тесто в кадке? И что-то говорит: да, всё равно бы цепляла.

Смотрю на бокал в своей руке и вижу, как побелели костяшки. Надо полегче, а то бокал треснет. Пялюсь на неё, не таясь. Не верю во всякую телепатию, но мысленно ору во весь голос: ну же, ну же, посмотри на меня! Посмотри!

И Таня, как будто, слышит: на мгновение застывает с полуулыбкой на губах, чуть поворачивает голову и замечает меня. И тут же её губы сжимаются в прямую линию. Взгляд мгновенно становится холодным. Глаза режут, как ножи.

Как же я люблю её серые глаза! Такого чистого серого цвета, как серебро. Как сталь. Как сумрачное зимнее небо.

Легкий тычок в бок снимает наваждение.

— Дима, Дима, — Ренат укоризненно качает головой. — Успокойся уже. Десять лет прошло. У них трое детей. Ленский вон поднимается, скоро совсем уважаемым человеком будет.

— Я спокоен, Ренат, — чувствую, как мои губы кривятся в улыбке. — Ерунду говоришь. Просто давно не видел друзей юности. Засмотрелся. Ты же помнишь, как мы все в секции дружили?

— Помню, — мрачнеет Ренат. — Меня чуть из семьи не вышибли, после вашей перестрелки с Ленским. Плечо-то болит?

— Почти нет, — вру я.

— Ладно, пойдем, нужно со всеми поздороваться, — Ренат берет меня за руку и мягко уводит в толпу.

Чувствую, он хочет увести меня подальше от Ленских. Хороший друг. Я покорно иду за ним и здороваюсь со знакомыми. Три года не был в Москве. Нужно опять входить в круг. Болтовня утомляет, гомон людей и негромкая музыка сливаются в давящую на мозги какофонию. Скорее бы уже началась торжественная часть, когда все рассядутся и можно будет подремать под бубнеж благотворителей.

— Ну всё вроде, — вздыхает Ренат. — Я пойду к Ленским, все равно с ними тоже поздороваться надо.

— Я тоже пойду, — быстро говорю и ловлю настороженный взгляд.

— Дима! — в возгласе Рената явно слышится предупреждение.

— Что? — делаю вид, будто не понимаю. — Мы с Костей сейчас рядом будем. Я в стройку буду вступать. А может и партнерами. А друзьями мы всегда были. Разве может между друзьями баба встать?

— Ага, друзья навек, — кривится Закиров. — Он тебя чуть не пристрелил на том колхозном поле.

— Я заслужил, — в горле сжимается комок. Да, заслужил. Наверное. В плечо отдает фантомной болью.

Делаю глубокий вдох и добавляю:

— И не пристрелил же. Не такой уж он тогда пьяный был. И не так уж плохо стрелял.

— Давай без скандалов, — вижу мольбу в глазах Рената. — Закировы — кураторы вечера.

— Обижаешь, Ренат, — хлопаю его по плечу. — Конечно без скандалов. Зачем нам скандалы?

Он недоверчиво на меня смотрит и тяжело вздыхает. А потом, видимо, смирившись с неизбежным, ведет меня к Ленским. Я иду рядом с ним, считая каждый шаг. Ощущение, как будто я хочу содрать корочку с недавно зажившей раны. Понимаю, что не надо, что будет хуже, но не могу не сдернуть эту зудящую, мешающую коросту на душе.

​

Ленские нас заметили. Лицо у Кости становится очень напряженным, брови хмурятся, а рот кривится в нескрываемом презрении. Но мне пох. Мне с ним уже детей не крестить. Интересно, у них красивые дети? Было бы любопытно взглянуть. Может кто-то из них похож на Таню…