Двое невзрачно одетых мужчин торопливо шли против ветра, пряча лица от снежной крошки за поднятыми воротниками и козырьками кепок. На грязной обочине оставались следы, но их точно скоро засыплет первым снегом. И когда он завтра стает, никто не сможет определить, кто, когда и куда здесь проходил. Пустынная окраина, сумерки — идеальное время и место.
Тот мужчина, что повыше, оглянулся. Позади оставался небольшой дом. Когда-то он был ухожен, но теперь по оштукатуренным стенам расползалась паутина трещин. Сегодня он сыграл роль паучьего гнезда. Зло получило свою жертву.
В серых снежных сумерках, тускло освещённых фонарём над соседским крыльцом, тёмные дыры окон выглядели особенно зловеще.
Мужчина поёжился. Кто вообще в здравом рассудке будет здесь селиться? А ведь кто-то жил в этой соседней халупе?
Но это не его проблемы. Он на сегодня своё дело сделал. Он ссутулился, поднимая плечи, чтобы спрятать нос за отворотом воротника.
Гудки звонка заставили его вздрогнуть.
Он переглянулся с сообщником.
Они всё сделали безупречно, но вызов с этого номера ничего доброго не сулил. Мужчина нажал на кнопку ответа.
— Да, босс! У нас всё по плану! Сделали в лучшем виде. Да, создали видимость борьбы. Драгоценности положили в тайник, как и договаривались. Заляпали их пальчиками копа снизу вверх и сверху вниз.
Мужчина слушал, в отчаянии потирая лоб.
— Да, я понял. Вернуть драгоценности. Дали не те. Но копа не трогать. Всё понял. Сейчас сделаем. — Он уставился на подельника и покрутил пальцем у виска. Кто-то что-то напутал, а им за всех расхлёбывать!
Второй мужчина неотрывно смотрел назад. Первый обернулся.
Чёрные окна пустующего дома полыхнули огнём, будто внутри взорвалась световая граната. Стёкла вылетели с треском и со звоном рухнули на дорожки. Пламя прорвалось наружу через образовывшиеся дыры и теперь облизывало оконные рамы. Деревянный фасад крыши запылал в одно мгновение. Огонь взвился над домом, озаряя прилегающий к участку лесок, припорошенный снегом.
Высокий мужчина сжал в руке кепку и вытер ею лицо от лба до подбородка.
— Мы трупы, — проговорил тот, что пониже.
— Мы хуже, чем трупы, Джо. Распоряжение идёт от самого Удава. Нас подставили.
— Надо валить.
— Нас поймают.
— Похрен. Надо валить. Может, удасться зарыться в ил на самом дне. Шевели булками! Сейчас здесь будут все! И даже если не будет. Никто не поверит, что мы здесь ни при чём!
И они припустили к переулку, где стоял автомобиль без номеров.
Марша
— Гнусная осень, гнусный бэк-роуд и муниципалитет Лейк-Стоун — тоже гнусный, — с чувством объявила я, когда отец все же ответил на звонок и поднял трубку. — Как ваши дела, па?
Отец честно постарался скрыть смешок, но я-то знала его, как облупленного!
— Ну, судя по всему, получше, чем у тебя. Может, тебе стоит баллотироваться в мэры?
— И самой отвечать за состояние этой убогой колеи? Нашел дуру! Нет уж, я лучше буду ворчать на того, кто уже в это вляпался!
Отцовское рассудительное предложение подняло мне настроение, и сквозь лобовое стекло старичка-форда я глядела чуть веселее. Даже несмотря на то, что показывали за ним разбитую дорогу, ровесницу египетских пирамид. Правда, сохранилась она не в пример хуже: приличное дорожное покрытие закончилось вместе с трассой, с которой я съехала еще с полмили назад.
Осенние хмурые сумерки и дворники, размазывающие по стеклу снегодождь, довершали картину.
— Мы же вчера разговаривали, что могло случиться за это время?
— Ну… — неопределенно протянула я.
Потому что, в целом, да. Казалось бы — что такое один день? Вот только у родителей гостила приехавшая из Египта бабуля, так что за этот день могло случиться все, что угодно.
Судя по смешку, который в этот раз никто даже не пытался скрыть, ход моих мыслей отец понял верно.
— У нас все хорошо, котенок! Бабушка рассказывает твоей маме о своих изысканиях Представляешь, по ее мнению, есть основания полагать, что вы вполне можете оказаться потомками самой Хатшепсут!
Я пожалела, что мы с отцом говорим по телефону, и он не увидит, как шикарно я научилась закатывать глаза:
— Пап, слушай ее больше! Бабуле семьдесят восемь лет...
— Ай-яй-яй, мисс Сандерс, как нехорошо намекать, что у вашей родной бабушки деменция! — Голос отца заполнял салон моей старенькой машины добродушным ехидством. — Как не стыдно, юная мисс!
— Никак не стыдно, — невозмутимо отозвалась я, предельно аккуратно ведя машину. — Просто кое-кто не дал мне договорить! Бабуле семьдесят восемь лет, и все эти годы она тролль. Неужели ты думаешь, что для родной дочери ба сделает исключение? Па, посчитай сам. Вот у меня две бабушки, четыре прабабушки, восемь прапрабабушек… Хатшепсут взошла на престол в 1479-ом году до нашей Эры. С тех пор прошло… Три тысячи… Три тысячи… Три тысячи четыреста… Па, ну ты не смейся, я сейчас посчитаю!
— Три тысячи четыреста восемьдесят лет, — папа улыбался.
Вот я по голосу умела слышать, что папа улыбался. Интересно, а он по голосу слышит, что я закатываю глаза?
— Ага. Это сколько в поколениях? Если брать за поколение в среднем двадцать пять лет?
— Три с половиной тысячи лет делим на двадцать пять — получаем сто сорок поколений. Знаешь, в школе тебе стоило бы меньше пререкаться с миссис Ло, а больше ее слушать.
— Пф-ф-ф. Миссис Ло называла меня позором семьи и пророчила, что я умру под мостом бездомным бродягой. А у меня ученая степень и весьма солидная для моих лет должность — пусть утрется, карга. В общем, я тебе и без этой старой ведьмы скажу, что потомком Хат может оказаться абсолютно кто угодно и где угодно, хоть у нас, хоть в Полинезии, хоть на островах Океании… О, черт!
Я ударила по тормозам: полыхнувшее в небе зарево прервало мою минуту торжества над школьным образованием и гадкой математичкой миссис Ло.
— Котенок, что?..
— У нас опять горит. — Я сосредоточенно вглядывалась, пытаясь определить на глазок направление и расстояние до пожара, и даже приопустила стекло и принюхалась: чувствуется ли запах гари?
Не чувствовался. Но даже если бы я его унюхала, что бы мне это дало — не понятно.
— Далеко? С твоей стороны?
— Да черт его знает. С такого расстояния не определить.
— Не чертыхайся! — Строго одернул отец, и тут же обеспокоенно уточнил: — Сильно горит?
Я закрыла окно и тронула машину с места.
— Да нет, пап, не очень.
На полнеба. Похожий на выстрелы треск пожара даже с закрытым стеклом можно расслышать. Но зачем знать об этом родителям?
— Так что там бабуля? — Легкомысленно спросила я, одним глазом поглядывая на отсветы пожара и осторожно ведя машину.
Отец купился, принял подачу: у меня под шинами хрустел гравий, но я даже сквозь него услышала в голосе отца смущение.
— Послушай, ну она же приводит твоей маме аргументы и доказательства этой своей теории!
Зарево, к моему огромному облегчению, явно становилось меньше, и весьма быстро — судя по всему, спасательные службы были начеку и вовсю отрабатывали наши налоги.
Я хмыкнула в трубку, вернувшись к разговору:
— Которые наверняка сфальсифицировала сама. Кстати, раз уж ты вспомнил о школе: когда я была в седьмом классе, твоя теща, чтобы скрыть от вас мои прогулы, предоставила в школу справку о моей психической нестабильности, которую собственноручно подделала.
В детстве, кстати, я ужасно обиделась на бабулю, когда узнала об этом, но до того — очень удивлялась внезапной лояльности педагогов.
— Что?!
— Вот именно!
— Но...
— Вот и думай, кому ты веришь!
Папа, не выдержав, рассмеялся:
— Обожаю мою тещу!
Я вот бабулю тоже обожаю. Но это на своем месте. А на месте папы вряд ли была бы так терпима.
А папа, словно прочитав мои мысли, сказал:
— Понимаешь, Марша, твоя бабушка уравновешивает непростой характер твоей мамы. Не переживай так, правда. Мы отлично ладим — днем миссис Уайт терзает общественные организации Эверджейла, а по вечерам они с мамой могут часами общаться на рабочие и научные темы. Если бы я научился понимать, когда твоя бабушка шутит, я бы, пожалуй, считал, что всё идеально.
— Пф-ф-ф!
— Ты совершенно права, родная. Бабушка такого никогда не допустит!
Не удержавшись, я рассмеялась:
— Пока, пап!
— Пока, милая.
Попрощались мы вовремя: я почти приехала. За разговором с отцом я успела въехать на Пайн-стрит, в этом месте она изгибалась, а сразу за поворотом и был мой дом.