( Не ) Новый сосед на мою голову

Глава 1. Людмила

Терпеть не могу утрЫ. Я — патологическая сова. А еще хроническая обжора и, по мнению моего бывшего мужа, профессиональная неудачница. Встаю на весы с чувством глубокого фатализма. Ритуал нарушать никак нельзя, ни один грамм не должен пройти незаметно. Надежда теплится внутри, но цифры неумолимы. Плюс двести грамм. Снова… Просто замечательно! И на мышцы не свалить. Мышцы у меня есть только лице, для жевания, и они всегда в отличной форме.

Ухожу в ванную, по дороге ища виноватых. Конечно же вчерашний эклеры. Зачем только я их испекла? Потому что стресс можно запечатать в тесто, но только в теории. На практике он запечатывается в мои бока и саркастически улыбается по утрам в зеркале.

— Мам, что горит? — доносится из комнаты сына.

— Ой, черт! — С щеткой во рту, мчусь на кухню.

Ну не горит конечно, а уже сгорело, и это был завтрак сына. А все потому, что утро и я несовместимы.

На пороге возникает Костя, мой сын-подросток, весь такой заспанный и забавный в своем халате с принтом из «Наруто».

— Опять без завтрака? — вздыхает он с интонацией, будто я его голодом морю. От отца научился.

— Прости, родной, я сейчас… — суетливо бросаю, и хватаюсь за другую сковороду.

— Забей, — машет он рукой. — Бутер съем.

— Костя, что за слово «забей»?

Он закатывает глаза и плюхается за стол. Наливаю ему чай и готовлю новую яичницу. Запах жареной колбасы щекочет ноздри, и мой желудок подает жалостливый сигнал SOS.

Нет уж, Я кремень, еще одного плюса на весах просто не выдержу. Села на диету? Сиди!

Хотя какая это диета… Это больше похоже на затяжное самоистязание с перерывом на эклеры.

Ставлю перед сыном тарелку и отхожу к окну с чашкой кофе. За окном во всю расцветает золотая осень, такая фотогеничная, что хоть открывай нельзяграм. А я думаю о Костиной яичнице, он так аппетитно жует, что я едва не захлебываюсь слюной.

Может, ну ее, эту диету? Я же не на конкурс «Мисс Вселенная» готовлюсь. Я всего лишь бухгалтер. Мое тело должно внушать доверие клиентам, а не вызывать приступ восторга.

Надо быть честной с собой. Ни о каком восторге речи быть не может и вряд ли когда-то это случится. Сбежавший муж назвал меня «неподъемными активами».

Сила воли тает на глазах, и я уже мысленно протягиваю руку к сковороде, как вдруг вижу грузовик, подъехавший к подъезду.

— Это еще что за новости? — одергиваю тюль. — Кто-то переезжает, что ли?

— А, да, — с набитым ртом говорит Костик. — Девка новая будет в моем классе учиться. И еще жить в соседней квартире.

— Не «девка», а девочка. Что за жаргон?

— Пофиг, — отмахивается он. — Мне пора.

— Давай, только чтобы меня опять в школу не вызывали. Ладно?

— Мам, ну ты же знаешь, я ангел, — он делает невинные глаза и целует меня в щеку.

— Знаю, — вздыхаю я. — Лети, ангел, и не забывай, что у ангелов тоже есть электронные дневники, а у родителей мобильные телефоны.

Пока сын одевается, подхожу к шкафу в своей комнате. Распахиваю створки и смотрю на череду вешалок с одеждой. Выкидываю несколько вариантов на кровать и разглядываю их с невыносимой грустью, ведь больше утр я ненавижу голодовку, а еще офисный дресс-код. Хотя бы потому, что подходит такая форма одежды ни для любой комплекции, но шефу нашей корпорации плевать, ему все нравится.

Провожаю Костика, с тоской смотрю на часы и возвращаюсь в комнату. Подбираю униформу: брюки, в которых я чувствую себя сосиской, и блузку, пятая пуговица которой смотрит на меня с немым укором, грозясь отлететь кому-нибудь в лоб.

Надо было вчера есть сельдерей. Или пить воду. Или просто лежать и не дышать.

Натягиваю сверху мешковатый кардиган, чтобы прикрыть слишком уж аппетитные формы. Природа щедро наградила меня одним и совсем обделила другим.

Бывший такого дара не оценил и сбежал к секретарше, которая питается солнечным светом, а я осталась с сыном, квартирой в ипотеке и с неистребимой любовью к углеводам. И знаете что? Углеводы меня еще ни разу не предавали!

Самое время плюнуть на то, что осталась одна и… ну уж нет, никаких кошек у меня не будет! И никакой принц мне не нужен, одной вполне комфортно. Главное сына на ноги поставить.

Убеждаю себя и возвращаюсь на кухню. До работы еще есть время, и мой внутренний бухгалтер требует снижения издержек. А именно не тратиться на столовую, а взять еду из дома.

Нарезаю овощи для салата, на сухой сковороде обжариваю куриную грудку, а чтобы не было так грустно, отрезаю себе маленький, совсем крошечный кусок пирога с клубникой.

Ну, для настроения. Без настроения на диете далеко не уедешь.

Почти заканчиваю, раскладывая еду по контейнерам, как мой персональный дзен прерывает звонок. На экране фото начальника, а под ней надпись: «Сморчков Эдуард Петрович». Ледяная волна мурашек прокатывается по спине. Я смахиваю сахарную пудру с пальцев и беру трубку.

— Людмила Борисовна, вы не забыли, что сегодня рабочий день?

— Конечно нет, — обиженно фыркаю и перевожу взгляд на часы. — О, черт!

Как так случилось, что я совсем забыла про время?

— У вас все в порядке? — в динамике слышится смешок. — Может, вам помощь вызвать? Скорая, пожарные?

— Я скоро буду, почти на месте, — вру и не краснею, но очень рассчитываю на снисхождение за былые заслуги.

— У вас пятнадцать минут, Людмила Борисовна! — предупреждает начальник. — Иначе можете искать себе новое место работы.

Да, конечно. Как они будут без бухгалтера? Смешно…

— Поняла, — сбрасываю звонок и несусь в прихожую.

Ботинки, пальто. Рука тянется к двери… И тут начинается самое интересное.

Дверь открывается на пару сантиметров и с глухим стуком упирается во что-то.

Что за ерунда?

Толкаю сильнее, но бесполезно. Наваливаюсь всем весом и все равно ничего не получается.

Что за…? Просовываю руку в щель. Картон. Коробки. Целая гора.

Глава 2. Евгений

Наконец-то смена подходит к концу. Все устали и уже на низком старте. Кто-то почти спит, устроив голову на подголовник старенького дивана, кто-то пьет кофе. Молодняк ржет, залипая в телефон, но шепотом, чтобы не мешать старшим отдыхать. Это самые спокойные несколько десятком минут в нашей работе.

Мобильные стоят на режиме вибрации. Мой жужжит в кармане штанов, запуская неприятную волну по бедру. Вынимаю его и устало всматриваюсь в экран. Приложение определило номер как «Переезд-экспресс». Первые две секунды пытаюсь вспомнить кто это, а потом доходит и тело приходит в тонус от хренового предчувствия.

— Слушаю, — отвечаю, отойдя к окну. Присаживаюсь на подоконник и смотрю, как в гараже моют нашу машину после ночного выезда.

— Евгений Юрьевич? — Уточняет жизнерадостный паренек.

— Так точно, — хмыкаю я.

— Вас беспокоят из службы доставки «Переезд-Экспресс». Ваши вещи будут у вас через десять минут. Если вам не трудно, оставьте отзыв о нашей работе, это можно сделать… — тараторит он, а я перевариваю услышанное.

— Стоп, — торможу парня. — Какие к чертям десять минут? — сверяюсь с наручными часами. — Я заказывал доставку на десять утра, а сейчас сколько?

— Э-э-э, секунду, — зависает парень, громко клацая кнопками клавиатуры.

— Она закончилась, — зло сообщаю ему.

— У меня в заявке стоит «8:00», — уже не так бодро рапортует он.

Скрипнув зубами, медленно веду головой, слыша хруст позвонков в шее. Сжимаю—разжимаю руку в кулак. Ничего не могут сделать по-человечески.

— Я не просто так заказывал доставку к десяти. Сейчас меня нет дома. Я на смене, и ехать домой буду еще час.

— А я тут причем? — тихо бурчит парнишка, наверное, думая, что я не слышу. — Не я вас оформлял. Я вообще только недавно пришел на работу. У меня в программе указано время, я отправил машину, —нервно и обиженно оправдывается, а я еще раз убеждаюсь в том, что со мной говорит совсем молодой и еще неопытный человек.

— Ладно, я услышал, — обреченно вздыхаю, понимая, что проблему придется решать самому. — Номер водителя дай. Или кто там у них за старшего? Сам разберусь.

— Я вышлю вам смс…

— Нет уж, друг. Диктуй. А то сейчас положишь трубку и тоже что-нибудь перепутаешь. Я свои вещи так никогда не увижу. Рысь, — зову друга и коллегу, — ручку дай какую-нибудь.

Тёмыч выуживает одну из десятка шариков ручке из подстаканника и кидает мне.

— Проблемы? — тихо спрашивает.

— Решу, — киваю ему, и сообщаю парню из службы доставки, что готов записывать.

Он диктует мне номер, я вывожу цифры на внутренней стороне предплечья, и сбрасываю звонок. Обойдутся без оценок, и надо бы запомнить, что с этими ребятами лучше не связываться.

Прежде, чем позвонить грузчикам, набираю номер дочери. Мой ребенок трубку берет практически мгновенно.

— Лиз, ты где?

Вариантов немного: либо уже в школе, либо еще у моей старшей сестры, своей тети дома, где мы живем последние пару месяцев, пока я решал вопрос с квартирой.

— Почти в школе, пап. Еду. — Да я уже и сам слышу, как шуршат по асфальту колеса ее любимого самоката. — А что?

— С вещами засада вышла, Лизок. Я поеду разруливать, а ты возвращайся домой сразу после занятий. Окей? Будем разбирать коробки.

— Окей, — легко соглашается она.

— Тетя Нина тебя накормила?

— Пап! — недовольно восклицает ребенок. — Я сама в состоянии себя покормить, и еще тебя, и тетю Нину. Хватит уже за меня волноваться, мне не три годика.

Угу, не три. Двенадцать. И именно поэтому я волнуюсь еще сильнее, но она правда самостоятельная, с этим не поспоришь.

— Ладно, — сдаюсь я. — Удачи тебе на уроках. — И спохватываюсь: —Лиз, подожди. Ты адрес помнишь?

— Па-а-ап! — это уже стон.

— Все-все, не шипи. Увидимся. — с улыбкой сбрасываю звонок, чтобы тут же сделать новый.

У меня уже язык опух от разговоров, и башка раскалывается после бессонной ночи на службе.

В этот раз дозвониться выходит только с третьего раза, и десять минут уже точно прошло. Даже интересно становится, чем заняты в эту секунду товарищи грузчики.

— Алло! — Мужик орет в трубку так громко, что у меня в голове случается взрыв. Морщусь и давлю на висок пальцами свободной руки.

— Евгений Чибис. Вы мне вещи везете. Где вы сейчас?

— Дык у подъезда стоим, курим, вас ожидаем, — сообщает громогласный тип.

— М-м-м, супер. Я не приеду.

— В смысле? — ошарашенно спрашивает мой собеседник.

— В прямом. На работе еще. Ваши диспетчеры все перепутали, но теперь это не имеет значения. Код от домофона пришлю сейчас на этот номер, чтобы вы ничего не перепутали. Этаж и номер квартиры у вас указан в заявке. Заходите в подъезд, поднимайтесь, и аккуратно. Слышите? Аккуратно, — парни ржут, слушая мой разговор. Недовольно кошусь на них, но это не работает. Засранцы из моего отряда угорают в голос. Проснулись. — Ставьте все коробки у моей двери. Компактно как-нибудь. Я приеду, разберусь.

— Да понятно все, че ты со мной, как с дебилом разговариваешь? — недоволен мужик.

Мне хочется жестко съязвить, но я сдерживаюсь, потому что косяк не его, мужик свою работу сделал.

Нас вызывают на пересменку. А после я быстро прощаюсь с мужиками и еду домой, надеясь на то, что больше никто ничего не перепутает сегодня, но надрессированная за годы службы интуиция говорит, что я размечтался слишком сильно и мои приключения с переездом еще не закончились.

Подъезжаю к дому, захожу в подъезд. Минуя занятый с утра лифт, бегом поднимаюсь по лестнице на свой этаж и понимаю, что мне хочется кого-нибудь грохнуть. Хотя бы немного. Легонечко так, чтобы полегчало. Потому что мои коробки горой свалены в коридоре, забаррикадировав проход и соседнюю квартиру.

— Вашу… бабушку … — провожу пятерней по волосам.

Дверь соседней квартиры пытается открыться. С той стороны слышен женский голос:

— Эй! Там кто-то есть?

— Твою мать, идиоты! — уже громче и злее вырывается у меня.

Глава 3. Людмила

Эдуард Петрович пыхтит как паровоз, бормочет что-то невнятное и шмыгает в свой кабинет, хлопнув дверью с такой силой, что с соседней стены чуть не падает постер с мотивирующей чашкой кофе. Зато извинился, первый раз за пять лет. Пять лет, Карл! Бывает же…

— Хорошего дня, — устало улыбается мне Чибис и идет к лифту.

Эти слова, сказанные низким баритоном, еще долго вибрируют в ушах. А я, как идиотка, стою посреди офиса, чувствуя себя Золушкой после того, как фея-крестная внезапно испарилась, оставив меня в хрустальных туфельках и с разбитой тыквой в руках. Только тыква — это моя жизнь, а туфельки жмут в подъеме.

Мне срочно нужно укрытие. Мой кабинет — моя крепость, построенная из папок с отчетами и документами. Я иду к нему, стараясь смотреть прямо перед собой, но боковым зрением ловлю десятки любопытных взглядов. Офисный планктон уже запустил свой конвейер по производству сплетен на промышленную мощность.

Забаррикадировавшись в своем кресле, пытаюсь вникнуть в акт сверки, но цифры пляшут перед глазами, складываясь не в дебет с кредитом, а в насмешливую физиономию Евгения Чибиса.

«Немного не рассчитал комплекцию».

Ага, а я, выходит, комплекция нестандартная. Как шкаф-купе, или бегемот Бабариха из мультика. Хотя нет, Бабариха хоть стройная была.

Дверь приоткрывается, и внутрь проскальзывает Илона с ресепшн, худая, как щепка, и тоже излучающая ядовитое любопытство.

— Людк, а Людк, — она передразнивает всем известный фильм и сладко щурится, будто кот, учуявший сметану. — Говорят, ты мужика завела? Кто тот шикарный мужчина?

«Завела». Слово-то какое дурацкое. Как собаку? «Людмила Крошина завела себе мужчину. Порода — пожарный. Очень преданный».

— Ой, Илоночка, — вздыхаю я, с наигранной усталостью откладывая ручку. — Говорят и кур доят, а ты веришь всяким сплетням. Работой займись.

— Так у меня обед, — не сдается она, делая вид, что не слышит. — Имею право.

— А у меня нет, — указываю я на кипу документов, которая вот-вот рухнет и похоронит меня заживо, на этот раз без помощи коробок.

— У тебя, кстати, пирожков нет? — ее взгляд предательски скользит по моим ящикам, будто у нее встроенный пирожко-детектор.

— Ты же на диете, — напоминаю я, чувствуя себя гипнотизером, который пытается внушить собаке, что она кошка.

— Да, но у меня ПМС… — Илона кладет руку на живот и изображает страдальческую гримасу. — Хочется очень. Просто до слез.

Вот ведь актриса недооцененная.

— Никакой запрещенки, — развожу руками, мысленно добавляя: «И сама бы рада, да эти двести грамм с утра на боках уже поселились на ПМЖ».

— Жаль, — Илона испускает драматический вздох и исчезает, оставив за собой шлейф разочарования и дорогого парфюма.

Я достаю свой обед. Контейнер с куриной грудкой, огурцом и листьями салата. Жую, глядя в монитор, и чувствую себя коровой на лугу, которая жует траву и мечтает о тортике.

Мне кажется я одна такая в офисе модельного агентства. Остальные тут как на подбор, тощие воблы. Питаются маной небесной и водой, а мне для поддержания духа нужен как минимум кекс, в идеале три. Но надо же соответствовать. За пять лет работы ситуация не сдвинулась ни на грамм, я все еще топчусь где-то в начале диеты.

И снова мысли уплывают к Чибису. Откуда он только взялся на мою голову, прямиком из прошлого? До сих пор помню, как он дразнил меня «Людоедочкой». А я, дура, в шестом классе тайком выводила в тетрадке «Люда + Женя = Любовь». Какая ирония. Теперь «Люда + Женя = Соседи. Опять».

Интересно, а у него жена есть? Наверняка есть. Тонкая, звонкая, в леггинсах и с ковриком для йоги. Будет приходить за солью, смотреть на меня свысока, думать: «О, так это ты и есть та самая Людоедочка? А Женя рассказывал…»

Настроение стремительно катится под откос. Даже мой верный спутник аппетит сдается и ретируется. Этого еще не хватало. Но контейнер отодвигают.

Не хочешь есть, тогда за работу. Никто за тебя ее не сделает.

Шесть часов, наконец-то спасительный конец рабочего дня. Чувствую себя так, будто меня пропустили через стиральную машину вместе с отчетами, а потом не погладили.

— Людмила Борисовна, а вы куда это собрались? — в дверях снова возникает Эдуард Петрович. Его взгляд, как всегда, липнет к моей груди, словно его тоже интересует выдержит сегодня пуговица или нет.

— Как куда? Домой, конечно, — запахиваю кардиган намертво. — Рабочий день закончился. По Трудовому кодексу. Тот толстый документ, что у вас в шкафу пылится.

— А кто будет отрабатывать опоздание? Ваш пожарный инспектор? — он скалится в улыбочке, от которой мне хочется помыть руки с мылом.

— Он не мой! — фыркаю я, хватая сумку. — И ничего я отрабатывать не собираюсь. У меня переработок на три жизни вперед.

— Тогда придется вычесть прогул из вашей зарплаты, — говорит он с фальшивым сожалением, будто предлагает мне конфетку.

— А может, посчитаем, сколько у меня неоплаченных сверхурочных за последний квартал и доначислим? — прохожу мимо него, высоко держа голову. — Всего доброго, Эдуард Петрович. Не болейте.

Он издает звук, похожий на спущенную автомобильную покрышку. Иногда мне кажется, что Сморчков не просто меня донимает, а пытается таким убогим способом обратить на себя внимание. Но потом я смотрю на свое отражение в зеркале в лифте и мысленно соглашаюсь с бывшим. Да, кому я такая сдалась? Разве что… нет, даже мысль не заканчиваю.

По дороге домой думаю о том, что приготовить на ужин. Сыну, конечно, у меня-то однозначно брокколи и сельдерей.

Поднимаюсь к своей квартире и замираю. Коридор пуст. Ни одной коробки. Баррикада, возведенная утром, бесследно исчезла. А из-за двери соседа доносится смех. Настоящий, семейный. Мужской бас, серебристый женский смех и детский голос. Они о чем-то спорят, шутят. Живут же люди и все у них хорошо.

Поджимаю губы, открываю свою дверь.

— Костик, я дома!

Тишина. Скидываю обувь, кардиган отправляется в полет на вешалку. Иду в комнату к сыну. Он, конечно, в наушниках, уставился в монитор, пальцы мелькают по клавиатуре.