(не) нужная истинная для Альфы

Глава 1

Бывают моменты, что полностью меняют нашу жизнь, разделяя ее на «до» и «после». У меня такой момент тоже был. Но тогда, в тот злополучный день, я еще не знала, что стою на краю пропасти, замаскированной под праздничный банкет. Я парила в облаках собственной безмятежности, глупая, слепая бабочка, не ведающая о приближающейся буре.

В тот день все вокруг суетились, готовясь к приезду Альфы одной из самых крупных и опасных стай — стаи «Северный Клык». Эта стая, чья мощь была легендой, а имя ее Альфы — Артемий Волков — произносилось с благоговейным страхом даже моим отцом, крепким и уважаемым Альфой в наших краях. Я слышала шепотки среди обитателей нашего поместья: «Говорят, он может сломить волю взглядом», «Слышал, после его визитов в соседние стаи Альфы неделями не могли прийти в себя». Для них Артемий Волков был воплощением силы и ужаса, неким мифическим существом из страшных сказок.

Только вот меня все это мало заботило. Я растянулась на огромном диване в зимнем саду, ловя последние лучи солнца, пробивавшиеся сквозь стеклянный купол. В наушниках бушевал драйвовый ритм, заглушающий суету. В руке – новейший айфон, в котором мелькали сторис с прошлой вечеринки: мы, беззаботная стайка «золотой молодежи» нашего клана, смеемся, танцуем, поднимаем бокалы с чем-то розовым и игристым. Я – в центре, конечно. Ульяна. Уля для своих. Дочь Альфы. Неприкасаемая. Живой символ статуса и могущества отца.

Я никогда не вникала особо в его дела, в эти сложные сплетения власти, договоров и скрытых угроз. Зачем? Моя жизнь была идеально выстроенной конструкцией удовольствий и свободы. Учеба? Престижный вуз, куда меня приняли без вопросов. Деньги? Безлимитная карта отца. Защита? Само собой. Мой отец, Игорь Серебрянов, души во мне не чаял. После смерти мамы я стала для него всем – и дочерью, и напоминанием о любви, и, кажется, смыслом его порой жестокого существования в мире альф и стай. Он баловал меня безмерно, исполняя любой каприз еще до того, как он полностью формировался у меня в голове. Хотела новую машину? Подарок к несуществующему празднику. Мечтала о поездке в Милан? Самолет ждал на частном аэродроме через три часа. Любое мое «хочу» было законом для десятков людей, окружавших нашу семью.

Я перевернулась на спину, наблюдая, как солнечные зайчики играют на листьях тропических растений. Мои мысли витали где-то между планами на вечер (куда пойти? с кем?) и легким раздражением от того, что весь дом сходит с ума из-за какого-то приезжего Альфы.

«Северный Клык»…

Да, имя грозное, ходили слухи о их беспощадности, о железной хватке их лидера. Но какое это имело отношение ко мне? Я была Улей Серебряновой. Моя реальность ограничивалась клубами, шопингом, бесконечными вечеринками и восхищенными (или завистливыми) взглядами окружающих. Мир опасностей, интриг и борьбы за власть казался чем-то далеким, почти вымышленным, как сюжет плохого боевика. Мой щит был нерушим — любовь и авторитет отца.

—Ульяна Игоревна! — резкий голос горничной, Анны Петровны, прорвал музыкальный поток. Я сняла один наушник, недовольно приподняв бровь.

— Что?

— Ваш отец просит вас спуститься. Гости прибывают! И… просит выглядеть… презентабельно.

Я закатила глаза. «Презентабельно» в его понимании — это скучный деловой костюм или вечернее платье, как на дипломатический прием. Не сегодня. Я была в идеально сидящих черных джинсах, огромном свитере оверсайз нежно-розового цвета (мой фирменный «бунтарский шик», как называли это подруги) и массивных кроссовках. Нарочито небрежный высокий хвост и минимум макияжа. Мой протест против всей этой помпезности.

— Скажи, что я уже спускаюсь, Анна Петровна, — лениво потянулась я, не двигаясь с места. Пусть подождут. Альфа Альфой, но Уля Серебрянова не прыгает по свистку.

Через десять минут, под аккомпанемент нервного покашливания Анны Петровны, стоявшей в дверях, я неспешно поднялась и направилась к главной лестнице. Гул голосов из холла становился громче, чувствовалось плотное, тяжелое энергетическое поле — смесь страха, уважения и подобострастия. Я спускалась, привычно скользя ладонью по прохладной полированной поверхности дубового перила, наблюдая сверху за картиной внизу.

Отец стоял в центре, выпрямившись во весь свой внушительный рост, но его привычная альфа-уверенность сегодня казалась… приглушенной. Напряженной. Рядом с ним, чуть поодаль, замерла группа его бета-советников и охранников — все как натянутые струны. А напротив них…

Он стоял спиной ко мне, и этого было достаточно. Высокий, мощный, в идеально сшитом темно-сером костюме, который не скрывал, а подчеркивал атлетическую ширину плеч и спины. Казалось, пространство вокруг него сжималось и искривлялось, подчиняясь его незримой силе. Он не двигался, не суетился, как остальные. Просто стоял. Неподвижная скала в бушующем море человеческого трепета. Это был Артемий Волков. Альфа «Северного Клыка». Само воплощение той легендарной мощи и опасности, о которой я столько слышала, но никогда не воспринимала всерьез.

Я сошла с последней ступеньки, мои кроссовки бесшумно коснулись мраморного пола. В этот момент он повернулся.

Время остановилось. Звуки — гул голосов, скрип двери, чей-то сдавленный кашель — исчезли, поглощенные внезапной оглушительной тишиной в моей голове. Весь мир сузился до одной точки — до его глаз.

Холодные. Пронзительные. Цвета зимнего неба перед бураном — стальной серый с едва уловимыми вкраплениями льдисто-синего. Они смотрели прямо на меня, не мигая, будто просвечивая насквозь, видя не нарядную дочь местного Альфы, а что-то гораздо более глубокое и… уязвимое.

И тогда это ударило. Не эмоция. Не мысль. Физиология. Чистая, необъяснимая, первобытная.

Волна огня прокатилась по моим венам, сменившись леденящим ознобом. Воздух вырвался из легких коротким, едва слышным всхлипом. Мурашки пробежали по коже, заставив волосы на затылке встать дыбом. Каждая клетка моего тела взревела, завизжала, забилась в истерике признания. Внутри что-то сдвинулось, щелкнуло, встало на свое роковое место. Древний механизм, дремавший в глубине, вдруг заработал с пугающей, неумолимой четкостью.

Глава 2

Мир не просто остановился. Он разбился. Рассыпался на миллиард острых осколков, каждый из которых впивался в сознание, отражая лишь его — моего истинного. Слова звучали внутри чудовищным, неоспоримым фактом, от которого захватывало дух и одновременно выворачивало душу наизнанку.

Истинный.

Не абстрактное понятие из книжек и романтичных баек, которые иногда шептались девчонки. Не что-то далекое и почти мифическое. Он. Прямо здесь. Прямо передо мной. Тот, кто по законам нашего мира, по самой сути нашей природы, должен был быть… всем. Моей второй половиной. Моей судьбой. Моим предназначением.

Но вместо ликования, вместо сладкого головокружения, обещанного всеми историями о встрече с истинным, меня накрыла волна первобытного, животного ужаса. Холод его стальных глаз был не просто отсутствием тепла. Это была бездна. Бездна, в которую я уже падала, чувствуя, как леденящий ветер вырывает из груди последние остатки той беззаботной Ули, что еще минуту назад лениво валялась на диване.

Внутри все кричало, рвалось на части. Мои ноги стали ватными. Я едва удержалась, схватившись за холодное дубовое перило так сильно, что суставы побелели. Звуки вернулись, но они казались приглушенными, словно доносящимися из-за толстого слоя воды. Все мое внимание было приковано к нему.

Мой истинный не отводил взгляда. Его лицо, с резкими, словно высеченными из гранита скулами и твердым подбородком, оставалось абсолютно бесстрастным. Ни тени удивления, ни искры узнавания, ни малейшего намека на ту бурю, что бушевала внутри меня. Лишь холодная, всепроникающая оценка. Он смотрел на меня, как коллекционер смотрит на неожиданно обнаруженный экземпляр — с отстраненным интересом.

— Ульяна?

Голос отца пробился сквозь гул в ушах как сквозь толщу воды. Он звучал странно — напряженно, почти… испуганно? Я никогда не слышала в его голосе испуга. Он был моей скалой, моей нерушимой крепостью. Я медленно, с огромным усилием, отвела взгляд от истинного и посмотрела на отца.

— Артемий Дмитриевич, — отец сделал шаг вперед, пытаясь перехватить внимание Альфы «Северного Клыка». — Позвольте представить мою дочь, Серебрянова Ульяну Игоревну. Уля, это Альфа стаи «Северный Клык», Артемий Волков.

Слова отца были формальностью, ритуалом, который нужно было соблюсти. Но они прозвучали как гонг, возвращающий меня в реальность, пусть и искаженную до неузнаваемости. Я должна была что-то сказать. Сделать что-то. Хотя бы кивнуть. Но горло сжалось спазмом. Воздух никак не хотел превращаться в звук. Я почувствовала, как жаркая волна стыда затопила лицо, резко контрастируя с внутренним ледяным ужасом. Я, Ульяна Серебрянова, привыкшая блистать и быть центром внимания, стояла как пришибленная, не в силах выдавить из себя ни слова, под испепеляющим взглядом этого… истинного.

— Ульяна, — наконец, выдохнула я. Голос прозвучал хрипло, чужим, потерявшим все свои привычные нотки самоуверенности и легкомыслия. Я заставила себя выпрямиться, оторвать руку от перил, пытаясь хоть как-то собрать остатки своего разбитого «я». — Рада… познакомиться.

Как же это звучало фальшиво! «Рада»? Я была далека от радости. Я была в панике. Каждое его слово, каждый жест ожидался мной как удар. Что он скажет? Признает ли? Заявит ли свои права здесь и сейчас перед всем кланом? А что будет потом?

Артемий Волков слегка склонил голову, едва заметный жест вежливости, который не требовал ответа и лишь подчеркивал дистанцию. Его губы, тонкие и жесткие, тронула едва уловимая искривленная черта. Не улыбка. Скорее… насмешка. Или разочарование?

— Ульяна Игоревна, — произнес он. Голос. Боже, его голос. Низкий, бархатистый, с металлическими обертонами. Он проник сквозь кожу, вибрируя где-то в основании позвоночника, пробуждая странное, противное моему сознанию, эхо ответа в крови. Этот голос мог приказывать, и мир бы повиновался. Мог шептать, и самые темные мысли оживали бы. В нем не было ни капли тепла, только абсолютный, леденящий контроль. — Ваш отец говорил о вас с… теплотой.

— Артемий Дмитриевич, — вновь заговорил мой отец, переключая внимание Альфы на себя. — Полагаю, нам есть что обсудить в более… подходящей обстановке. Может пройдем в мой кабинет?

— Конечно.

Я стояла, окаменев, провожая их взглядом, пока они не скрылись в глубине коридора. Сердце бешено колотилось, пытаясь вырваться из груди. Ладони вспотели. В ушах звенело.

Однако стоило вспомнить, где я, как я тут же выпрямилась. Нет. Никакой слабости. Никаких признаков того, что что-то не так. Я — дочь Альфы. Я должна держать лицо. Даже если внутри все рухнуло.

***

Отбор для Луны, или Похищенная с Земли: U5C0RZkg

Глава 3

Воздух в туалетной комнате, куда я втолкнулась, словно в последнее убежище, был прохладным, пропитанным ароматом дорогих духов и цветов. Я захлопнула дверь, прислонилась спиной к холодному дереву и зажмурилась. В ушах все еще стоял гул праздника – смех, музыка, звон бокалов – но здесь, за толстой дверью, он казался приглушенным, нереальным. Как будто я очутилась на дне океана, а над головой бушевал шторм моего прежнего мира. Мира, который только что разлетелся вдребезги.

Истинный.

Слово отдавалось эхом в пустоте, образовавшейся внутри. Не сладким эхом судьбы, а ледяным звоном кандалов. Артемий Волков. Альфа «Северного Клыка». Тот, чье имя произносили шепотом, с благоговейным страхом. Мой… предназначение. Моя погибель.

Я подошла к огромному зеркалу в золоченой раме. Отражение было чужим. Бледное лицо, огромные глаза, в которых застыл немой ужас и нечто дикое, первобытное. Губы дрожали. Я видела Ульяну Серебрянову – дочь Альфы, принцессу клана, беззаботную и дерзкую. Но в этих глазах, в этой дрожи, жила другая. Загнанная зверушка. Жертва. Та, кем я никогда не хотела быть.

Я глубоко вдохнула, задержала воздух, потом медленно выдохнула. Еще раз. И еще. Дыхательные упражнения, которым меня учили в детстве, чтобы контролировать первые проявления наследственной силы. Теперь они помогали собрать в кучу разбежавшиеся осколки души. Я подошла к раковине, плеснула ледяной воды на лицо. Капли стекали по щекам, как слезы, которых я не позволила себе пролить. Я вытерлась жестким полотенцем, с силой растирая кожу, пока она не загорелась розовым. Боль. Ясность.

Затем я достала из крошечной сумочки пудру, консилер, помаду. Механические движения. Маскарад. Я скрыла бледность, легла тенями на синяки под глазами, подчеркнула губы ярким, почти вызывающим оттенком. Я расправила плечи, подняла подбородок.

Я вышла из туалетной комнаты. Шум праздника обрушился на меня с новой силой. Свет, музыка, запахи еды и духов, смех. Казалось, все вращалось быстрее, громче, ярче. Я сделала шаг в зал, заставив себя улыбнуться знакомой девчонке из соседней стаи, махнувшей мне рукой. Улыбка не добралась до глаз, но она была на месте. Идеально выверенный уголок губ, демонстрирующий легкую скуку и превосходство.

— Ульяна! Куда пропала? — Ксюша, моя подруга детства, схватила меня за руку, ее глаза блестели от возбуждения и шампанского. — Ты видела его? Альфу «Северного Клыка»? Боже, он просто… адреналин в жилах! От него мурашки!

— Видела, — фыркнула я, делая вид, что поправляю манжет свитера. Взяла бокал с проходящим мимо официантом. Шампанское обожгло горло, но дало нужную ложную смелость. — Сила — да. Но харизма? Ноль. Как ледяная глыба. Не мой тип, знаешь ли. Предпочитаю тех, кто умеет улыбаться. — Я закатила глаза с преувеличенным безразличием.

Ксюша захихикала.

— Уля, только ты можешь так про Альфу уровня Волкова! Он же легенда! Говорят, его одного боится даже Совет Старейшин!

— Легенды часто оказываются мыльными пузырями, — парировала я, делая глоток. Внутри все сжималось. Каждое небрежное слово давалось усилием воли. Я ловила себя на том, что сканирую зал, ища его. Или отца. Их не было видно. Где они? О чем говорят? Обо мне? О прошлом?

Я заставила себя смеяться громче Ксюши, отпускать колкости в адрес знакомых девушек в слишком вычурных платьях, танцевать под зажигательный ритм с первым подвернувшимся под руку сыном бета-советника. Движения были резкими, почти агрессивными. Я излучала энергию, как маленькая сверхновая звезда, стараясь ослепить всех вокруг, чтобы никто не разглядел темную материю внутри. Каждая улыбка отдавалась болью в скулах, каждый смех — саднящей раной в горле.

Время тянулось. Каждая минута казалась часом. Шампанское не притупляло остроту восприятия, лишь обостряя его. Я ловила обрывки разговоров, где упоминалось имя Волкова, видел, как беты отца перешептываются, бросая на меня странные взгляды. Паранойя? Или они что-то знали? Чувствовали?

И вот, когда напряжение внутри достигло точки, за которой мог последовать только срыв, они появились. Из глубины зала, из темного проема двери в кабинет отца. Отец шел первым. Его лицо было каменной маской Альфы, но я, знавшая каждую его морщинку, видела — он был смертельно уставшим.

А за ним — Артемий Волков.

Он шел неторопливо, словно хозяин, осматривающий свои владения. Его взгляд, холодный и всевидящий, скользнул по залу, заставляя смолкать группы людей на своем пути. И остановился на мне. На мгновение. Всего на мгновение. Но этого хватило, чтобы моя тщательно выстроенная маска чуть не треснула. Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица, а ноги снова стали ватными. Я впилась ногтями в ладонь, боль вернула фокус. Улыбка. Держи улыбку, Уля.

Они приблизились к центру зала. Музыка стихла, сменившись на что-то более плавное, томное. Отец что-то сказал Волкову, жестом приглашая его к столу. Но Артемий Дмитриевич слегка покачал головой. Его глаза снова нашли меня в толпе. Он что-то сказал отцу. Тот напрягся, его взгляд метнулся ко мне, полный тревоги, почти паники. Он быстро что-то ответил, пытаясь, видимо, отговорить.

Но Волков уже двигался. Прямо ко мне. Все расступалось перед ним беззвучно, образуя коридор. Шум зала стих, уступив место напряженному шепоту. Все взгляды были прикованы к нам. Мое сердце колотилось так, что, казалось, его стук слышен всем вокруг. Я замерла, бокал в руке внезапно стал невыносимо тяжелым.

Он остановился передо мной. Близко. Слишком близко. Я снова почувствовала его запах — мороз, металл, дорогой табак и что-то неуловимо дикое, первобытное. Невероятно желанный запах истинного.

— Ульяна Игоревна, — его низкий голос, бархатный и стальной одновременно, прокатился по моей коже, вызывая мурашки неконтролируемого отклика. Он склонил голову, формально вежливо. — Музыка зовет. Не удостоите ли меня танцем?

Это был не вопрос. Не просьба. Это был мягкий, неоспоримый приказ, завуалированный светской любезностью. Отказ был немыслим. Оскорбителен. Опасен. Я увидела, как отец нахмурился, но промолчал. Его руки сжались в кулаки у бедер. Он был бессилен здесь и сейчас.

Глава 4

Рука истинного на моей талии казалась раскаленным железом, его пальцы, сжимающие мою руку — кандалами. Мы продолжали кружиться под томные звуки оркестра, но для меня музыка превратилась в бессмысленный гул, заглушаемый бешеным стуком сердца в висках. Весь зал, все эти лица, застывшие в любопытстве и благоговейном страхе перед Альфой «Северного Клыка», растворились в тумане. Существовал только он. Его стальные глаза, в которых не было ни капли признания, ни капли тепла, только холодное любопытство и… удовлетворение? Только от чего?

— Вы… — мой голос сорвался, я сглотнула ком в горле, заставив звуки выйти ровнее, хотя внутри все дрожало. — Вы очень самоуверенны, Артемий Дмитриевич. Предполагать, что дом Альфы Серебрянова может так легко сменить хозяина. Даже для вас это слишком.

Он слегка наклонил голову, его губы тронула все та же ледяная, кривая черта, что была скорее насмешкой, чем улыбкой. Он крутанул меня резче, сильнее притянув к себе. Наши тела почти соприкоснулись. Волна огня — чистой, животной, неконтролируемой реакции на истинного — прокатилась по мне, сменившись мгновенным леденящим ужасом и отвращением к самой себе. Как могло мое тело так предавать меня? Как могло жаждать этого прикосновения, этого запаха — мороза, стали, силы — когда мой разум кричал совершенно о другом?

— Самоуверенность? — Он произнес слово мягко, но в нем звенела сталь. — Нет, Ульяна Игоревна. Это знание. Знание того, как устроен наш мир. Знание того, что сила — единственный истинный закон. А ваши стены, — его взгляд скользнул по роскошным интерьерам зала, — ваши охранники, ваш статус… все это пыль перед лицом истинной силы. И перед лицом истины. Не так ли?

Он снова ударил в цель. Слово «истина» прозвучало как плеть. Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки, а в груди что-то болезненно сжалось. Он играл со мной. Как кошка с мышью. Зная, что я в ловушке — ловушке собственного тела, ловушке его силы, ловушке этого проклятого бала.

Последний аккорд вальса прозвучал как выстрел, положивший конец моей публичной казни. Музыка смолкла, но в ушах еще стоял ее навязчивый, томный гул, смешанный с бешеным стуком собственного сердца. Армия глаз, прикованных к нам, ждала развязки. Артемий Волков не спешил отпускать. Его рука на моей талии, казалось, вросла в плоть. Он слегка склонился, его губы почти коснулись моего виска. Весь зал замер, ловя этот интимный, угрожающий жест.

— Вы танцуете превосходно, Ульяна Игоревна. Как истинная дочь Альфы. И как истинная… — его бархатно-стальной шепот, предназначенный только для меня, прорезал воздух, как лезвие. Он сознательно не договорил, наслаждаясь тем, как я внутренне содрогаюсь. — До скорой встречи.

Он отпустил меня с такой же ледяной формальностью, с какой пригласил. Легкий, едва заметный поклон в сторону отца — и он развернулся, его мощная фигура медленно, небрежно поплыла к выходу, рассекая толпу, которая беззвучно расступалась перед своей новой, неоспоримой реальностью. Гул возобновился, но уже другой — приглушенный, полный шепота и недоумения. Весь фокус сместился на меня.

Я пошла. Не к выходу —это было бы слишком очевидно, слишком похоже на бегство. Я направилась к буфету с видом человека, которому внезапно понадобился еще один бокал шампанского. Шаги были ровными, осанка — прямой. Маска Ули Серебряновой, дочери Альфы, слегка надменной и вечно недовольной светской львицы, была надета снова. Я взяла бокал, поднесла к губам, сделала глоток. Игристый напиток обжег горло, но не смыл ни вкуса его слов, ни ощущения его рук на мне.

— Уль, ну как? — Ксюша прилипла ко мне, ее глаза сияли нездоровым азартом. — Танцевала с самим Волковым! Это же невероятно! Он говорил что-нибудь? Как он тебе? И ты что, дрожишь?

— Дрожу от восторга, — я процедила сквозь зубы, заставляя уголки губ дрогнуть в подобии улыбки. — И от холода. Кондиционер, знаешь ли, дует. А он… — Я сделала вид, что задумалась, разглядывая бокал. — Обычный. Скучный. Только и умеет, что смотреть ледяным взглядом и отпускать двусмысленные комплименты. Надоел через три секунды. — Ложь текла с губ легко. Старая привычка — прятать боль за колкостями.

— Обычный?! — Ксюша ахнула. — Да на него любой девчонке хватит взгляда, чтобы… ну, ты поняла! Он же чистая мощь! Чистый… альфа!

Чистая опасность. Чистое проклятие. Я допила бокал до дна, ощущая, как алкогольный туман слегка приглушает острые углы реальности, но не убирает их. Мне нужно было уйти. Сейчас. Иначе маска треснет окончательно.

— Мне надо отойти, Ксюш, — бросила я, не глядя на нее. — Голова раскалывается что-то. Да и скучновато что-то здесь.

Глава 5

Туалетная комната. Мое новое убежище. Я снова оказалась за этой тяжелой дверью, прислонившись лбом к прохладному, гладкому дереву. Зеркало было врагом, но я заставила себя поднять взгляд. Отражение все еще лгало. Губы — яркие, щеки — с легким румянцем от пудры, глаза — чуть шире обычного, но в них уже не было панического блеска. Лишь глубокая, холодная пустота, за которой бушевал ураган. Я снова собрала себя по кусочкам, втиснула в оболочку Ули Серебряновой, дочери Альфы, для которой встреча с легендой — всего лишь досадная помеха веселью.

Он знает. Он все знает. Мысль стучала, как молоток по наковальне. Этот танец, эти слова — не начало охоты. Это была демонстрация силы. Показ клыков хищника, уверенного в своей добыче. Я сжала кулаки, ощущая, как ногти впиваются в ладони. Боль. Ясность. Нет. Я не добыча. Не стану ею. Никогда.

Но как? Как бороться с тем, чье прикосновение заставляет кровь петь предательскую песню? Чей взгляд выворачивает душу наизнанку?

Мне нужно было выбраться отсюда. Из этого зала, из этого дома, из этого кошмара. Но куда? Мир вне стен поместья Серебряновых внезапно показался не защитой, а бескрайней ареной, где меня легко выследят. Особенно он. Я глубоко вдохнула запах дорогих духов и цветочных композиций, пытаясь заглушить тот, единственный — мороз, сталь, дикая сила. Бесполезно. Он въелся в кожу, в память.

Нельзя было сидеть здесь вечно. Я снова нанесла слой помады, подчеркнув губы яркой чертой вызова, которой не чувствовала внутри. Расправила плечи. Я должна была вернуться. Показать всем, особенно ему, если он еще здесь, что его попытка запугать провалилась. Что Ульяна Серебрянова не дрогнула.

Я вышла тихо, стараясь слиться с тенью колоннады, ведущей из зимнего сада в восточное крыло дома, подальше от шумного центра. Музыка и гул голосов доносились приглушенно, как из другого измерения. Здесь было тихо, почти пустынно. Только мягкий свет бра освещал дорогие гобелены и портреты суровых предков на стенах. Мне нужно было место, где можно перевести дух, где никто не будет тыкать пальцем и шептаться. Где-то вроде маленькой курительной комнаты отца, которую он редко использовал по назначению, предпочитая кабинет. Она была рядом, за поворотом коридора.

Я уже почти дошла до знакомой дубовой двери с витражной вставкой, когда услышала голоса. Приглушенные, напряженные. Доносились из полуоткрытой двери в небольшой кабинет для переговоров, что располагался аккурат напротив курительной. Я замерла, прижавшись к холодной стене. Инстинктивно. Голоса были знакомыми до боли.

Сердце снова застучало тревожно, но уже по другой причине. Это были голос отца и… Дениса Игоревича, его правой руки, верного бета. Самого спокойного, рассудительного и непробиваемого человека из всего окружения отца. Того, кто всегда знал выход из самой сложной ситуации.

Но сейчас в голосе Дениса не было ни спокойствия, ни уверенности. Только сдавленная тревога, граничащая с паникой.

— …не ожидал, Игорь Валерьевич. Совсем не ожидал, что он приедет лично. По всем нашим данным, он должен был отправить Лобова или Савельева на переговоры. Это все не просто так. Это чистой воды демонстрация силы.

Отец ответил что-то неразборчивое, низкое, хриплое. Я услышала глухой стук — возможно, он ударил кулаком.

— Демонстрация? — Голос отца прозвучал резко, с горькой усмешкой, которая резанула меня по сердцу. — Ты хоть понимаешь, что это значит?

— Он не может знать наверняка! — возразил Денис, и в его голосе прозвучало отчаянное желание верить в это.

— Но если знает, то… Нам нужно быть готовым ко всему. Поэтому, Денис, — голос отца стал резким, командным, но в этой резкости сквозила непоправимая обреченность. — если со мной что-то случится, ты должен позаботиться о моей дочери. Любой ценой. Понял? Любой!

— Не думаю, что с вами… — начал было Денис, но отец перебил его с силой, от которой я снова вздрогнула.

— Денис, дай слово, что сделаешь, как я тебе сказал!

Тишина. Густая, звенящая. Я представила Дениса, бледного, сжавшего кулаки, смотрящего в глаза своему Альфе. Моего отца. Моего защитника, который вдруг говорил о… о том, что его может не стать. Мир рушился окончательно. Щеки стали мокрыми – я даже не заметила, как потекли слезы. Папа…

— Я даю вам слово, Альфа, что чтобы не случилось, я позабочусь о вашей дочери.

Я прикусила губу до крови, пытаясь заглушить рыдание, подступавшее к горлу. Боль была слабым отвлечением. Надо было слушать дальше! Я наклонилась ближе к щели, затаив дыхание. Отец что-то зашептал, слова сливались в неразборчивое бормотание. Денис отвечал односложно. Ни черта больше невозможно было разобрать!

И в этот момент — шаги.

Четкие, мерные, тяжелые шаги. Не торопливые, не бесцельные. Они приближались по коридору.

Шаги становились громче. Ближе. Еще несколько секунд — и поворот коридора откроет меня взору.

Я не могла позволить, чтобы меня застукали здесь за подслушиванием разговора Альфы!

Заглушив все — и любопытство, и гнев, и отчаяние — сработал мгновенно. Я оттолкнулась от стены, как ошпаренная. Не думая, не оглядываясь, только вперед! Прочь отсюда! Подальше от этой двери, от этого страшного разговора, от приближающихся шагов!

***

Дорогие мои, данная история выходит в расмках литмоба "Присвоенная Альфой". И сегодня я хочу познакомить вас с еще одной книгой из этого литмоба! Представляю вашему вниманию горячую историю от Милы Синичкиной и Милы Гейбатовой "Моя! И это не обсуждается"

Книгу можно найти тут: https://litnet.com/shrt/57Jm

Аннотация:

Глава 6

Воздух за пределами особняка был прохладным и влажным, пахнущим ночной свежестью и дорогими сигарами гостей, вышедших подышать. Каждый вздох обжигал легкие, но был желанным глотком свободы после удушающей атмосферы внутри. Я стояла, прислонившись спиной к холодному камню фасада, стараясь привести в порядок разбежавшиеся мысли и поймать предательски сбитое дыхание.

Разговор отца и Дениса жужжал в ушах навязчивым, зловещим эхом.

«Если со мной что-то случится… Любой ценой» — эти слова вонзились в сердце ледяными занозами. Мой отец, неколебимая скала, опора моего мира, — и он говорил о возможной гибели. Из-за него. Из-за моего истинного. Волна беспомощной ярости подкатила к горлу, горькой и едкой.

Я зажмурилась, пытаясь выдавить из себя образ этих стальных глаз, этого голоса, этого ощущения полного порабощения во время танца. Но он был везде. В памяти, в крови, в каждом нервном окончании, которое все еще помнило его прикосновение. Я была его пленницей, даже когда он физически отсутствовал. Его тень накрыла собой все: мой дом, моего отца, мое будущее.

Я прошла через террасу, где несколько курильщиков лениво перебрасывались фразами. Их взгляды скользнули по мне с любопытством, но я не стала обращать на них внимание, вернувшись на праздник. Там музыка сменилась на что-то более ритмичное и современное.

— Ульяна? Какая приятная встреча!

Голос, знакомый до тошноты, прозвучал прямо справа, у барной стойки. Сладковатый, с нарочитой томной хрипотцой, которую он всегда считал пикантной. Весь мой внутренний трепет моментально сменился на острое, ядовитое раздражение.

Я медленно повернула голову. Даниил. Мой бывший. Тот, с кем я провела месяц в приятной, ни к чему не обязывающей иллюзии чувств, пока не поняла, что за маской романтичного поэта скрывается патологический нарциссизм и жадность до статуса и связей. Мы расстались несколько месяцев назад, и я с тех пор успешно вычеркнула его из своей жизни.

Он выглядел так, будто сошел с глянцевого разворота журнала о мужской моде: идеально сидящий смокинг, уложенные волосы, в руке — бокал с темным вином. И его знаменитая улыбка — обворожительная, подобранная до миллиметра, но не достигающая глаз. В его карих глазах читалось лишь самодовольное любопытство и азарт охотника, наткнувшегося на давно упущенную добычу.

— Даниил, — произнесла я плоским, безразличным тоном, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы он исчез.

Но он лишь шире улыбнулся, сделав шаг навстречу, нарушая мое личное пространство.

— Господи, как же я рад тебя видеть! Я знал, что ты здесь, но не надеялся, что повезет так сразу. Ты выглядишь… сногсшибательно, как всегда. — Его взгляд медленно, оценивающе скользнул по мне с ног до головы, и мне захотелось вылить на него содержимое ближайшего бокала. И не одного, желательно.

— Иди куда шел, Даниил.

Он фыркнул, еще приблизившись ко мне. Его рука легла мне на локоть, легким, якобы невинным касанием, которое было на удивление цепким.

— Все такая же колючая, Улечка. А я уж думал, раз твой новый «покровитель» почтил нас своим присутствием, ты станешь мягче. Или он не справляется? — Он оскорбительно медленно оглядел меня с ног до головы, и его взгляд стал влажным, наглым.

Внутри все закипело. Но я лишь подняла бровь с преувеличенной скукой.

— Твои намеки так же примитивны, как и твой вкус в парфюме, Даниил. Если хочешь произвести впечатление, попробуй сменить парфюм. От этого воняет дешевым борделем. А теперь проваливай. Ты мне неинтересен.

Я сделала движение, чтобы обойти его, но он резко шагнул вперед, перегородив мне путь. Наклонился ближе, и запах алкоголя от него стал удушающим.

— Ага, понятно. Уже возомнила себя королевой, раз на тебя Волков посмотрел? — он прошипел, и вся его напускная бравада куда-то испарилась, сменившись злобной, уязвленной грубостью. — Не обольщайся, Уля. Такие, как он, поиграются и бросят. А ты ведь знаешь, кто всегда к тебе по-настоящему относился. Кто ценил.

— Ценил? — я рассмеялась ему прямо в лицо. — Ты ценил мой статус и статус моего отца. Так что отойди, Даниил. Последний раз говорю вежливо.

— А может, просто признаешь, что скучала?

Мир сузился до его наглого лица, до его цепких рук. Я собиралась оттолкнуть его что есть мочи и влепить пощечину, но…

Внезапно воздух вокруг изменился.

Даниил сам почувствовал это первым. Его пальцы разжались, отпустив меня. Ухмылка сползла с его лица, сменившись на мгновенное, животное недоумение, а затем — на чистый, неприкрытый страх. Он замер, глядя куда-то позади меня, и его лицо побледнело так, что даже загар не смог скрыть этой мертвенной бледности.

Мне не нужно было оборачиваться. Мне не нужно было видеть. Каждая клетка моего тела, предательски взревев от ужаса и… признания, уже кричала ответ. Его запах — холодный, металлический, невыносимо знакомый и ненавистный — окутал меня, проник в легкие, в мозг, пометив как свою собственность.

Я медленно повернула голову.

***

Сокровище для звездных шпионов, или Похищенная с Земли: PuOByI-W

Глава 7

Он стоял в нескольких шагах в тени высокой колонны. Артемий Волков. Казалось, он не делал ни единого движения, чтобы привлечь внимание. Он просто был. И его присутствия было достаточно, чтобы перекроить реальность вокруг.

Его руки были спрятаны в карманах брюк, поза — расслабленная, почти небрежная. Но его глаза… Его глаза горели холодным пламенем абсолютной, безраздельной власти. Они были прикованы к нам. Нет, не к нам. К Даниилу. К руке, которая только что держала меня. Взгляд был настолько тяжелым, настолько пронизывающим, что, казалось, мог физически сломать кости.

Даниил зашелся в тихом, подавленном кашле, похожем на предсмертный хрип затравленного зверька. Он отпрянул от меня так резко, будто я была раскаленным железом. Его уверенность, его наглость испарились без следа, оставив лишь дрожащий комок страха.

— Я… я просто… Мы… — он забормотал, не в силах вымолвить ни одной связной фразы, его глаза бегали от меня к Волкову и обратно, умоляя о пощаде, которой неоткуда было взяться.

Артемий не сказал ни слова. Он медленно, с убийственной неспешностью, вынул руку из кармана и сделал едва заметный взмах пальцами — короткий, отточенный жест, полный презрительного величия. Он не смотрел на меня. Его всепоглощающее внимание было все еще на Данииле.

Этого было достаточно. Даниил, словно марионетка с перерезанными ниточками, кивнул в паническом поклоне и, пятясь, бросился прочь, растворяясь в толпе, не оглядываясь.

Тишина, наступившая после его бегства, была оглушительной. Казалось, даже музыка играла теперь только для нас двоих. Я стояла, не в силах пошевелиться, чувствуя, как его взгляд наконец-то скользнул ко мне. Он жег кожу, прожигал насквозь, вытаскивая наружу все мои страхи, всю ненависть, все то темное, животное влечение, что я пыталась подавить.

Он не двинулся с места. Он просто смотрел. И в этой тишине, под этим взглядом, все слова, вся моя ложная бравада рассыпались в прах. Он явился не затем, чтобы защитить. Он явился, чтобы продемонстрировать, кто здесь настоящий хозяин. Кому принадлежит право трогать то, что принадлежит ему.

И самое ужасное было то, что мое тело, предав меня в очередной раз, отозвалось на это молчаливое заявление тихим, постыдным трепетом.

Он сделал шаг вперед. Потом еще один. Медленно, не спеша, давая мне прочувствовать каждый сантиметр сокращающегося между нами расстояния. Теперь он был совсем близко. Его тень накрыла меня целиком, и воздух стал густым, тяжелым, наполненным его доминирующей аурой и запахом — холодной ночи, дорогого виски и необузданной дикой силы.

— Кажется, — его голос был тихим, почти ласковым, но от этого он звучал лишь опаснее, — здесь завелась назойливая муха. Надо же, как вовремя я оказался рядом.

Я заставила себя поднять подбородок, впившись в него взглядом, полным всей ненависти, на которую была способна.

— Я прекрасно справлялась сама, — выдохнула я, и мой голос, к моему ужасу, прозвучал сдавленно и хрипло. — Мне не нужна ваша защита, Артемий Дмитриевич.

Его губы тронула та самая кривая, насмешливая черта, что сводила меня с ума.

— Защита? — он мягко произнес это слово, растягивая гласные. — О, нет, моя дорогая. Это не защита. Это поддержание порядка. Я просто не потерпел нарушения границ того, что… находится в сфере моих интересов. Пусть даже временно.

Не «моя истинная». Не «моя судьба. Я всего лишь «В сфере его интересов». Просто вещь, представляющая временный интерес. От этой формулировки кровь стыла в жилах и одновременно закипала от бессильной ярости.

— Ваши интересы меня не касаются, — прошипела я, чувствуя, как дрожь предательски пробирается в голос. — И я не собираюсь становиться частью вашей коллекции.

Он наклонился чуть ближе, и его следующая фраза прозвучала так тихо, что лишь благодаря своему врожденному острому слуху, я уловила ее.

— А разве вы уже не стали? С того самого момента, как вы вошли в зал и встретились со мной взглядом. Мы оба знаем, что это не просто интерес. Это закон. Закон природы. Закон силы. И вы уже принадлежите мне. Вся. Без остатка. И сейчас, согласно законам стаи, я объявляю на тебя, Ульяна Игоревна Серебрянова, права, как на истинную пару. С этого момента, ты принадлежишь мне.

***

Дорогие мои, приглашаю вас в еще одну увлекательную историю нашего литмоба "Присвоенная Альфой" от Натальи Булановой "Оборотень по объявлению. Зверь без сердца".

Ссылка на книгу: https://litnet.com/shrt/Hv9L

Аннотация:

Алиса умеет готовить из чего угодно. Ее талант родом из голодного детства, а мечта о собственном ресторане кажется несбыточной.

Александр - грозный альфа западной стаи оборотней. Он избегает любых привязанностей, зная - те, кого он любит, погибают.
Но когда приложение для подбора истинных пар неожиданно объявляет их парой, Саша в ярости. Ведь он точно знает, что его "половинка" разорвала связь и теперь с другим. Второго шанса не бывает.

Глава 8

Тишина, наступившая после его слов, была оглушительной. Казалось, само время замерло, затаив дыхание, а воздух в роскошном зале стал густым и вязким, как сироп. Он давил на грудь, вытягивая из легких последние остатки кислорода.

«Ты принадлежишь мне» — эти слова висели между нами тяжелым, отравленным клинком, вонзившимся в самое сердце моей прежней жизни.

Я стояла, парализованная, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки, а внутри все сжимается в тугой, болезненный комок. Это был не просто ужас. Это было окончательное, бесповоротное крушение всего. Моего мира. Моей воли. Меня самой. Он не просил. Он не предлагал. Он констатировал факт, словно читал приговор, от которого не было апелляции.

И самое чудовищное — мое тело, моя проклятая, предательская сущность, отозвалась на этот приговор. По жилам пробежала та самая знакомая волна огня, противная и сладкая одновременно, заставляющая трепетать каждую клеточку в признании своего хозяина. Я ненавидела его. Ненавидела себя за эту слабость.

Я видела, как побледнели гости, стоявшие ближе всего. Как замерли официанты с подносами. Музыка умолкла — дирижер оркестра, опытный бета нашей стаи, опустил руки, почувствовав смену атмосферы. Весь зал застыл, завороженный разворачивающейся драмой, исход которой был предрешен, но оттого не менее пугающий.

И тогда случилось то, что вернуло меня из оцепенения.

Мой отец. Он сдвинулся с места, с которого наблюдал за всей сценой, его лицо было пепельно-серым, но глаза горели холодным огнем родительской ярости и отчаяния. Он не побежал. Он не закричал. Он просто шагнул вперед — мощно, неуклонно, — и встал между мной и Артемием. Его спина, широкая и прямая, закрыла меня от того леденящего взгляда, стала живым щитом.

— Артемий Дмитриевич, — голос отца прозвучал низко, хрипло, но с невероятной, железной твердостью. В нем не было и тени подобострастия, лишь сжатая, как пружина, готовность к бою. — Вы только что сделали очень серьезное заявление. Заявление, которое очень многое меняет. Вы объявили права на мою дочь. Мою кровь. Моего ребенка.

Он сделал маленькую паузу, а после продолжил:

— Прежде чем это заявление повлечет за собой необратимые последствия, я требую обсудить все как Альфа с Альфой. Без свидетелей. Без чужих глаз и ушей. — Отец медленно повернул голову, его взгляд скользнул по замершим гостям, и в нем читался безмолвный приказ. Затем он снова уставился на Волкова. — Наши проблемы не должны становиться публичным зрелищем. Вы ведь тоже этого не хотите? Или ваша сила нуждается в зрителях?

Сердце мое бешено колотилось, уходя в пятки. Я видела, как напряглись плечи Артемия, как его стальные глаза сузились, оценивая отца. Казалось, он вот-вот взорвется, сметет это препятствие одним движением. Аура его власти сгустилась, стала почти осязаемой, давящей. Гости поодаль зашептались, а пара омег поближе к нам непроизвольно пригнулась, как перед бурей.

Но мой отец не дрогнул. Он стоял, вобрав в себя всю боль, весь страх, всю ярость, и его воля, его альфа-статус, подпитанный отцовской любовью, на мгновение сравнялся с исполинской силой Волкова. Он не отступал. Он защищал меня — свою единственную дочь.

Артемий медленно, почти лениво склонил голову. На его губах играла все та же кривая, насмешливая тень.

— Вы правы, Игорь Валерьевич, — произнес он, и его бархатный голос прозвучал на удивление спокойно, почти миролюбиво. Но в этой миролюбивости таилась тысяча отточенных лезвий. — Тогда в ваш кабинет?

Отец кивнул, резко, односложно.

— Мой кабинет. Пройдемте.

Он сделал шаг, указывая направление, но все еще оставаясь между мной и моим истинным. Артемий двинулся следом, его взгляд на мгновение зацепился за меня поверх отцовского плеча — быстрый, обжигающий, полный обещания и предвкушения. Взгляд хозяина, который лишь ненадолго отвлекся, но ни на секунду не забыл о своей собственности.

И тут случилось нечто, чего я никак не ожидала.

Проходя мимо, Артемий вдруг остановился и обернулся ко мне.

— А вы, моя дорогая, — его голос внезапно стал мягким, почти ласковым, и от этого стало еще страшнее, — останетесь здесь. Как хозяйка этого праздника. Уверен, гости еще не успели по-настоящему насладиться вашим гостеприимством. Не стоит омрачать вечер из-за… небольших разногласий старших.

Глава 9

Он ушел последним.

Мой истинный.

Артемий Волков.

После его ухода с отцом для разговора, они так и не появились на празднике. И лишь когда гости разъехалось они появились. Чем закончился их разговор, было просто невозможно понять.

Уход Артемия был таким же театральным действом, как и все его появление. Он не удалился тихо. Нет. Он дал всем понять, что остается хозяином положения даже на пороге. Обменялся с моим отцом парой ничего не значащих, леденящих душу формальностей у парадного выхода — два Альфы, измеривших друг друга взглядами, в которых читалась лишь временная, хрупкая и опасная пауза.

Не перемирие.

Затишье перед бурей.

А потом его взгляд нашел меня. Я стояла в тени колоннады, стараясь быть невидимой, стараясь просто дышать, но его внимание, словно радар, безошибочно выхватило меня из полумрака. Он не подошел. Не сказал больше ни слова. Лишь слегка склонил голову, и на его губах на мгновение застыла та самая кривая, насмешливая черта, что сводила меня с ума. Взгляд, полный обещания. Предвкушения. Власти.

И тихо, что я лишь благодаря острому слуху могла уловить, произнес:

— До скорой встречи, моя дорогая истинная.

Фраза повисла в воздухе, отравляя его, наполняя каждый мой вздох ядом. Это не было прощанием. Это было напоминание. Констатация факта. Он уходил, но его тень оставалась здесь, накрывая собой особняк, моего отца, меня. Он уже чувствовал себя хозяином. И эти слова были клеймом.

Я не ответила. Не двинулась с места. Просто сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, и смотрела ему вслед, пока его мощная, неспешная походка не унесла его в ночь, к черному, как его душа, автомобилю с затемненными стеклами. Машина тронулась бесшумно, словно призрак, и исчезла за поворотом аллеи.

Сейчас же я стояла в центре опустевшего зала, среди горсти притихшей прислуги, начинавшей бесшумно собирать осколки праздника. Воздух был густым и спертым, пропитанным ароматами дорогой еды, духов и шампанского, которые теперь отдавали горечью. Блеск чужих глаз, притворные улыбки, шепотки за спиной — все это осталось в прошлом.

Мне нужно было найти отца. Серьезный разговор, которого я одновременно жаждала и боялась, больше нельзя было откладывать.

Я видела, как он направился к своему кабинету после ухода Артемия и именно туда поспешила.

Дорога казалась бесконечной. Длинные коридоры, увешанные портретами суровых предков, чьи глаза, казалось, следили за мной с немым укором. Я шла, и с каждым шагом тревога нарастала, сжимая горло все туже. Что я услышу? Какую правду мне откроют? И готова ли я ее принять?

Я вспомнила отца во время бала — его напряженную спину, его глаза, полные отчаяния и ярости, когда он встал между мной и моим истинным. Я вспомнила его шепот Денису: «Если со мной что-то случится…». От этой мысли стало физически больно, и я чуть не остановилась, чтобы перевести дух. Нет. Я должна знать. Я имею право.

Дверь в его кабинет была прикрыта. Из-за нее лился узкий луч теплого света, падающий на темный паркет пола. Я замерла на пороге, прислушиваясь. Ни звука. Ни голосов. Лишь тяжелая, гнетущая тишина.

Собрав всю свою волю в кулак, я постучала. Легко, почти неслышно.

— Войди, — голос отца прозвучал оттуда глухо, устало. Он узнал мой стук. Он ждал.

Я толкнула массивную дверь. Она бесшумно подалась внутрь.

***

Дорогие мои, хочу познакомить вас с еще одной горячей историей нашего литмоба от Людмилы Королевой "Трофей Альфы. Присвоенная зверем".

Ссылка на книгу: https://litnet.com/shrt/5Ah9

Аннотация:

- Этой ночью ты станешь моей, девочка, - скалится Альфа серых волков. – Будешь отрабатывать долг своего жениха.
- Мы отдадим вам деньги. Дайте нам еще немного времени! – мой голос дрожит от страха.
- Время вышло. Тащите девчонку в мою машину, - отдает приказ Альфа своим волкам, а я срываюсь с места и несусь в другую сторону, надеясь убежать.
- Отлично! Шустрых я люблю. Ты в койке такая же? Тебе не сбежать от меня, девочка, - ухмыляется он.

Мой жених занял огромную сумму денег у оборотней. А когда пришло время отдавать долг, он отправил меня на встречу, а сам не явился. И теперь наглый, опасный и дикий зверь, который не знает слова «нет», решил сделать меня своей любовницей. И пока я не отработаю долг, он меня не отпустит.

Глава 10

Дверь бесшумно закрылась за мной, отсекая последние признаки праздника — приглушенный звон бокалов, доносившийся из зала, шаги прислуги. Я оказалась в другом мире. Мире, где пахло старым деревом, дорогим коньяком и тяжелым, невысказанным горем.

Кабинет отца всегда был для меня местом силы. Здесь, в кресле за массивным дубовым столом, он был не просто отцом — он был Альфой. Непоколебимым, мудрым, тем, чьи решения не обсуждались, а исполнялись. Я выросла в тени этого стола, рисуя в альбомах на толстом ковре, пока он решал судьбы целых стай. И всегда, всегда чувствовала себя здесь в безопасности. Под защитой.

Сейчас эта защита дала трещину. Глубокая, страшная, предвещающая полное разрушение.

Отец стоял у большого панорамного окна, спиной ко мне, глядя в черноту ночи. Его плечи, обычно такие прямые и уверенные, сейчас были ссутулены, будто на них давила невидимая, неподъемная тяжесть. В его позе читалась такая усталость и отчаяние, что у меня сжалось сердце. Я никогда не видела его таким. Таким… сломленным.

— Папа? — мой голос прозвучал тише шепота, неуверенно, словно я боялась спугнуть тишину, а вместе с ней — и последние остатки надежды.

Он обернулся медленно, нехотя. Его лицо в мягком свете настольной лампы казалось осунувшимся, старшим. Глаза, обычно такие живые и пронзительные, были потухшими, с темными кругами усталости под ними. Он смотрел на меня, и в его взгляде я прочитала все, чего так боялась. Боль. Беспомощность. Признание поражения.

— Улечка, — он произнес мое детское прозвище, и от этого стало еще больнее. Его голос был хриплым, лишенным привычной альфовской твердости. — Садись.

Отец сам прошел к своему креслу и тяжело опустился в него, жестом указав мне на кресло напротив. Я послушно села, сжимая в холодных пальцах ручки кресла, чувствуя, как подкатывает ком к горлу. Мы сидели молча, и это молчание было громче любого крика. Оно было наполнено невысказанной правдой, которая висела между нами тяжелым, ядовитым туманом.

— Он сказал… он объявил права, — выдохнула я, садясь на предложенное место. — Это правда? По закону стай… я теперь его?

— Артемий Волков — твой истинный. Это факт, который ни я, ни ты, ни кто бы то ни было не в силах оспорить. Это закон природы, закон нашей крови, — отец начал медленно, взвешивая каждое слово. — И по древним законам стай, законам, которые старше нас с тобой и которые сильнее любых личных желаний, он имеет на тебя все права. Полные и безраздельные.

— Но ты же Альфа! — вырвалось у меня, и в голосе зазвенела отчаянная надежда. — Ты мой отец! Ты можешь его остановить! Наша стая, наши воины… Мы ведь не слабые!

Боль в его глазах усилилась. Он потянулся к графину с коньяком, налил себе, отпил один большой глоток, будто пытаясь сжечь ком в горле.

— Наша стая сильна, Уля. Однако его клан, «Северный Клык»… они сильнее. Намного сильнее. Как бы прискорбно и горько это ни было признавать, но это правда. Их стая — сплоченная машина для убийств, вышколенная, беспощадная. У Волкова ресурсы, о которых я могу только мечтать. Его боятся даже Старейшины. Если дело дойдет до открытого конфликта… — он тяжело вздохнул, проводя рукой по лицу. — Если я пойду против него, если я объявлю, что не признаю его прав… это будет прямым объявлением войны. Войны кланов. И это будет не быстрая стычка, Уля. Это будет бойня. Долгая, жестокая, тотальная. Погибнут наши оборотни. Наши семьи. Наши дети. Земля пропитается кровью, и пепелища будут дымиться там, где сейчас наши дома. И в конце концов, — его голос сорвался, стал хриплым, — мы проиграем. Волков победит. И тогда… тогда ты все равно попадешь к нему. Но только уже не как невеста или истинная, а как военный трофей. Как дань побежденного клана победителю. И твоя судьба в этом случае будет в сто раз ужаснее.

Ледяная волна страха прокатилась по мне. Я видела это. Ясно, как наяву. Пожары, крики, смерть тех, кого я знала с детства. И затем — клетка. Позор. Полное и окончательное рабство у того, кого я ненавижу всей душой.

В комнате повисло молчание. Его слова, холодные и безжалостные, как февральский ветер, выжигали последние островки надежды. Отец не лгал. Не преувеличивал. Он просто констатировал ужасную, невыносимую правду. Мой мир, моя крепость, рушилась на глазах, и мой собственный отец, моя главная защита, был бессилен ее остановить.

— Значит… значит, выхода нет? — прошептала я, и голос мой был полным отчаяния. — Я просто должна покориться? Уйти с ним? Принять это?

Он медленно выдохнул, откинувшись на спинку кресла. Он выглядел стариком. Постаревшим за один вечер.

— У тебя есть выбор. Три пути. И тебе решать, по какому из них пойти. Я не могу выбрать за тебя. Я могу только рассказать, что ждет тебя в конце каждой дороги.

Я замерла, затаив дыхание, цепляясь за возможность выбора, как тонущий за соломинку.

***

А наш литмоб продолжает радовать вас новыми историями! Сегодня хочу познакомить вас с книгой Юлии Кажановой "Подаренный Ангел"

Ссылка на книгу: https://litnet.com/shrt/Fydf

Аннотация:

- Не бойся меня, я сберегу тебя.
- Для кого?
- Естественно, для себя. Ведь ты мой подарок. – сладко шепчет, лаская тело.
- Что мне нужно сделать, чтобы вы отпустили меня? – спрашиваю, и меня сжимают сильнее.
- А кто сказал, что я отпущу?
- Но рано или поздно вы наиграетесь!
- А кто сказал, что я играю? Я не враг тебе, Ангелок. Пойми и прими это. И тогда нам будет о чём поговорить.
- Меня подарили, я случайная игрушка.
- А вот и нет, Алана. Я приехал в эту страну специально за тобой! - рычит, прикусывая шею.

Глава 11

— Какой… первый? — выдавила я.

— Первый, — выдохнул отец, — самый прямой и самый горький. Отказаться. Отказаться от своей судьбы, от своей истинности. Вступить в открытое противостояние. Я буду вынужден поддержать тебя. Начнется война. Мы будем сражаться. Мы будем сражаться до последнего воина, до последней капли крови. И мы проиграем. Как я уже сказал. Ты станешь трофеем Артемия. И его месть за твое сопротивление, за пролитую кровь его стаи, не будет иметь границ. То, что он сделает с тобой, будет хуже смерти. Ты станешь его вещью, его рабыней, живым напоминанием о его победе. Никакого уважения, никакого статуса. Только унижение и боль. До конца твоих дней.

Картина, которую он нарисовал, была настолько чудовищной, что у меня перехватило дыхание. Я сглотнула комок в горле и кивнула, давая ему продолжать.

— Второй путь, — продолжил отец, и в его голосе появились нотки холодного, расчетливого прагматизма, — попытаться принять неизбежное. Но не как жертва. Как игрок. Ты — его истинная. Это дает тебе уникальный шанс, недоступный другим. Постарайся… включить обаяние. Прояви ум. Покажи ему не испуганную дикарку, а сильную, достойную женщину. Химию истинности невозможно обмануть. Твое присутствие уже действует на него, даже если он этого не показывает. Постарайся завоевать его доверие. Его уважение. Может быть, даже… его сердце, если оно у него вообще есть. Войди в его клан не пленницей, а королевой. Стань его настоящей парой, той, чье слово будет что-то значить. С твоим умом и твоей силой духа… ты могла бы попытаться укротить этого зверя. Или, по крайней мере, заставить с собой считаться. Это даст тебе безопасность, статус. А со временем, кто знает, возможно, и рычаги влияния. Это сложный и опасный путь, полный риска. Один неверный шаг — и ты скатишься в немилость. Но это путь выживания и, возможно, даже могущества.

Я слушала, и внутри все сжималось от протеста. Играть в любовь с тем, кто разрушил мой мир? Притворяться, льстить, стремиться к сердцу монстра? Мысль была омерзительной. Но отец говорил здраво. Это был шанс. Хрупкий, скользкий, но шанс.

— А третий? — спросила я, уже почти не надеясь. — Ты сказал, есть три варианта.

Отец опустил взгляд. Он долго молчал, разглядывая свои сильные, исчерченные шрамами руки.

— Третий… — он произнес тихо, — самый маловероятный. Почти фантастический.

Он поднял на меня взгляд, и в нем была тень чего-то древнего и пугающего.

— Сделать так, чтобы твой истинный сам от тебя отказался.

Я уставилась на него, не понимая.

— Как? Разве это возможно?

— Есть… лазейки. Древние, полузабытые ритуалы. Обеты отречения. Но для этого нужно одно — нужно, чтобы он сам, добровольно, отрекся от своих прав на тебя.

В камине затрещал уголек. Я не могла отвести от отца взгляда. Это звучало как сказка.

— Почему он может это сделать? — прошептала я.

— Причины могут быть разные, — отец тяжело вздохнул. — Если ты докажешь себя настолько недостойной, что твое присутствие будет оскорблением для него и его стаи. Если ты совершишь нечто, что перевесит в его глазах саму ценность истинности. Или… — он замолчал.

— Или?

— Или если он найдет другую. Другую, которая покажется ему более ценной добычей или более сильной парой. Но это, Уля, почти нереально. Ты — его истинная. Другой такой для него не существует в природе. Это крюк, на который он подцеплен так же сильно, как и ты. Заставить его добровольно сорваться с этого крюка… Миссия из разряда невозможных. И попытка может сломать тебя саму. Ты будешь вынуждена играть в грязные игры, провоцировать его, бросать ему вызов, рискуя быть уничтоженной в момент. Это путь для самых отчаянных, самых безрассудных. Я не хочу этого для тебя. К тому же, если ты сильно его разозлишь, то он может отыграться не только на тебе, но и на всей нашей стаи.

Отец умолк. Тишина в кабинете повисла густая и тяжелая, будто наполненная свинцом. Три дороги. Три пропасти. Война и рабство. Притворство и опасная игра у трона тирана. Или почти безнадежная борьба за невозможное — за свое освобождение.

Я откинулась на спинку кресла, чувствуя, как мир рушится окончательно. Не было хорошего выхода. Не было пути назад, к той Уле, что беззаботно валялась на диване всего несколько часов назад.

Отец смотрел на меня, и в его глазах читалась вся боль мира. Боль отца, который не может защитить своего ребенка.

— Я не могу принять это решение за тебя, дочка, — его голос прозвучал надтреснуто. — Я отдал бы свою жизнь, чтобы избавить тебя от этого выбора. Но я не могу. Все, что я могу сделать — это поддержать любой твой выбор. И если ты выберешь войну… — его челюсти сжались, — мы будем воевать. До конца.

Слезы, наконец, вырвались наружу. Они текли по моим щекам беззвучно, горячие и горькие. Я не рыдала. Просто плакала, глядя на своего сильного отца, сломленного законами того мира, частью которого мы были.

Глава 12

Я дошла до своей комнаты, механически повернула ручку, зашла внутрь и прислонилась спиной к прохладной поверхности двери. Здесь, в моем убежище, пахло мной — дорогими духами, любимым лосьоном для тела, книгами. Здесь на полках пылились мои трофеи с танцевальных соревнований, на столе лежал недочитанный роман, на кровати в беспорядке валялось парадное платье, которое я так и не надела сегодня. Здесь все кричало о Уле Серебряновой — избалованной, беспечной, легкомысленной. О той, кем я была еще утром.

Слова отца висели в воздухе. Каждое «если», каждое «но» вонзалось в сознание острыми занозами. Я оттолкнулась от двери, сбросила с ног неудобные, но такие красивые туфли и подошла к огромному окну, выходящему в ночной сад. В темноте угадывались очертания деревьев, выстроенных в идеальном порядке, подконтрольном и предсказуемом. Таким был и мой мир. До сегодняшнего дня.

Если я пойду на конфликт… начнется война.

Я закрыла глаза, и перед ними тут же возникли образы, нарисованные отцом. Не абстрактные «воины» и «стычки». Конкретные лица. Ксюша, которая сегодня восхищалась мощью Волкова, — с перекошенным от ужаса лицом, прикрывающая своего младшего брата. Денис Игоревич, давший слово отцу, — с окровавленным клинком в руке и пустым взглядом. Наши беты, омеги, старики и дети… Все, кого я знала с пеленок. Все, чьи смехи, ссоры, жизни были частью моего мира. Пепелища на месте их домов. И все — из-за меня. Потому что я не захотела принять свою «судьбу».

Я всегда считала себя эгоисткой. Потребовала — получила. Захотела — взяла. Отец баловал, потакал, окружал роскошью и заботой. Я привыкла ставить свои желания выше других. Но сейчас, глядя в темноту сада, я с холодной, кристальной ясностью понимала: мой эгоизм имеет границы. Имя им — чужие жизни.

Я не могла. Просто не могла позволить, чтобы из-за моего неповиновения, моей гордыни, моего страха гибли те, кто мне дорог. Чтобы мой отец, моя крепость и опора, лег костьми в безнадежной войне, которую я же и развязала. Нет. Это был не выбор. Это был тупик. Путь в никуда, усыпанный трупами тех, кого я люблю.

Заставить его отказаться от меня?

Я почти фыркнула в тишине комнаты, и звук получился горьким и одиноким. Заставить Артемия Волкова, Альфу «Северного Клыка», человека со стальными нервами и ледяным сердцем, добровольно отказаться от того, что он уже считает своей собственностью? От его истинной, которая должна родить ему «невероятно сильных наследников»? Это была не миссия невозможного. Это была сказка для наивных дурочек, верящих в хеппи-энды.

Любая моя попытка «сделать себя недостойной» — оскорбления, неповиновение, демонстративное пренебрежение — будет воспринята им как вызов. Как щенок, тявкающий на тигра. Он не откажется. Он сломает. Придумает тысячу способов сломить мой дух, унизить, поставить на место. И если я перегну палку, если моя игра его по-настоящему разозлит… Отец был прав. Его месть обрушится не только на меня. Он нанесет удар по моей стае. По моему отцу. Чтобы показать мне, что значит гневить истинного. Этот путь вел к той же пропасти, что и первый, просто немного извилистее.

Остается лишь один путь. Тот, что предложил отец. Принять. Подчиниться. Но не как жертва, а как игрок. Попытаться обернуть эту чудовищную ситуацию в свою пользу. Использовать единственное оружие, которое у меня есть — тот самый проклятый статус истинной.

Я отвернулась от окна и поймала свое отражение в огромном зеркале в резной раме. Бледное лицо, слишком большие глаза, в которых застыл недетский ужас. Но где-то в глубине, за страхом и отчаянием, тлела искра. Искра ярости. Искра воли к жизни.

«Завоевать его сердце…» — это звучало как насмешка. Как сценарий пошлого романса. Сердце? У того, кто смотрел на мир ледяным взглядом хищника? Кто говорил о «сфере своих интересов»?

Истинность — это не про любовь. Сказки о внезапно вспыхнувшей страсти и вечной преданности — для наивных омег и романтичных девушек из мелких кланов. Истинность — это про физиологию. Про животное, неконтролируемое влечение, которое сводит с ума. Про идеальную генетическую совместимость, благодаря которой рождаются невероятно сильные наследники. Вот что нужно такому Альфе, как Волков. Не любовь. Не преданность. Не сердце. Ему нужна идеальная мать для его будущих детей. Продолжательница его могущественного рода. Сосуд для его силы.

И именно это я и должна ему предложить. Только так я смогу выжить. Смогу защитить тех, кто мне дорог.

Мысль была горькой, унизительной. Меня тошнило от осознания того, что мое тело становятся разменной монетой, оружием в этой опасной игре. Но другого оружия у меня не было.

Я подошла к зеркалу ближе, вглядываясь в свое отражение, стараясь разглядеть в нем не испуганную девчонку, а ту, кем мне предстояло стать. Хозяйку своей судьбы. Актрису, играющую смертельно опасную роль.

Мне предстояло завоевать не сердце Артемия Волкова. Мне предстояло завоевать его уважение. Его доверие. Показать ему, что я — не испуганная овечка, дрожащая в ожидании своей участи, и не взбалмошная дочь Альфы, привыкшая к капризам. Я должна стать ему ровней. Сильной, умной, холодной. Стальной принцессой для ледяного короля.

Я глубоко вдохнула, расправила плечи. Отражение в зеркале будто бы изменилось. Глаза по-прежнему были полны страха, но в них появилась решимость. Холодная, отчаянная, безрадостная решимость.

Выбора нет. Война — не вариант. Бегство — самоубийство. Провокация — смертельно опасна.

Остается только один путь. Принять правила его игры. Подняться на его уровень. Играть лучше него.

Жаль, конечно, что истинность не предполагает автоматически любовь, как в сказках. Жаль, что мое счастье оказалось разменной монетой в жестокой борьбе за власть и силу. Но я не собиралась сдаваться. Если уж мне суждено стать его истинной, то он узнает, что Ульяна Серебрянова — не просто подарок судьбы. Она — его достойная партия. Его самая сложная добыча. И, возможно, его главная ошибка.

Глава 13

Тишина в моей спальне была звенящей, абсолютной, будто сам дом затаился в ожидании. Прошло два дня. Два дня с того момента, как мой мир перевернулся с ног на голову. Два дня, в течение которых я пыталась примерить на себя роль той самой «стальной принцессы», которую сама же себе назначила. Это было невероятно сложно. Каждое утро я просыпалась с тяжелым камнем на душе, и первое, что я ощущала, — это всепоглощающий ужас и гнетущее чувство обреченности. Но я заставляла себя вставать, подходить к зеркалу и смотреть в глаза той Ульяне, которой мне предстояло стать. Холодной. Решительной. Бесстрастной.

Я избегала отца. Встречи с ним были слишком болезненными. Его взгляд, полный немой боли и вины, разбивал мои хрупкие защитные барьеры в мгновение ока. Мы изредка пересекались за завтраком, обменивались ничего не значащими фразами о погоде, о делах стаи, и я видела, как он хочет что-то сказать, заговорить, но слова застревают у него в горле. Я была благодарна за это молчание. Я не была готова к новым разговорам. Мне нужно было время, чтобы собрать себя по кусочкам и принять единственно возможное решение.

На четвертый день, ближе к полудню, когда я сидела в зимнем саду с книгой, которую не могла читать, в комнату вошла Анна Петровна. На ее лице играла смесь любопытства и подобострастия.

— Ульяна Игоревна, вам… письмо. Вернее, посылка.

Я медленно опустила книгу, ощутив, как сердце сделало в груди тревожный скачок. «Письмо». В нашем мире, в нашей среде, в век мгновенных сообщений бумажные письма были редкостью. Они несли в себе особый, почти ритуальный смысл. Особенно сейчас.

— От кого? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и безразлично.

— От… господина Волкова, — прошептала она, протягивая мне небольшой, изысканного вида черный конверт из плотной, бархатистой на ощупь бумаги. К нему был прикреплен один-единственный цветок.

Я взяла конверт. Пальцы чуть дрогнули, коснувшись бумаги. Цветок был необычным. Глубокая, почти черная роза, обрамленная мелкими, острыми, как иней, серебристыми бутонами плюща. Сочетание было потрясающим и пугающим. Мрачная красота и холодная, неумолимая хватка. Это был он. Весь. В одном букете.

— Спасибо, Анна Петровна. Вы свободны.

Она не сразу ушла, завороженно глядя на тот странный и прекрасный цветок, но, встретив мой взгляд, поспешно ретировалась.

Я осталась одна. Шум города доносился снаружи приглушенно, словно из другого измерения. Я медленно, почти не дыша, сняла цветок с конверта и поднесла его к лицу. Аромат был густым, дурманящим, с горьковатыми, холодными нотами. Никакой сладости. Только сила и власть.

Конверт был запечатан сургучной печатью с изображением вздыбленного волка — гербом стаи «Северный Клык». Я сломала печать тонким ножом для бумаги. Внутри лежал один лист такой же черной бумаги, а на нем — несколько строк, выведенных серебристыми чернилами с безупречным каллиграфическим почерком.

«Ульяна Игоревна.
Надеюсь, эти несколько дней позволили вам осмыслить новое положение вещей. Размышления — удел сильных. Сомневаюсь, что вас можно причислить к слабым.
Приглашаю вас разделить со мной ужин сегодня вечером. Восемь часов. Мой автомобиль будет ждать у ворот ровно в семь тридцать.
Не заставляйте себя ждать.
Артемий Волков.»

Ни вопроса. Ни возможности отказа. Лишь констатация факта и мягкий, но не допускающий возражений приказ.

Он даже не спросил, хочу ли я этого. Он был уверен. Уверен в своей власти, в своих правах, в моей покорности. И самое ужасное, что он был прав. У меня не было выбора. Бегство или отказ вели к войне. А я не могла позволить себе такой роскоши.

Я опустила письмо на колени и снова посмотрела на цветок. Черная роза. Символ траура, смерти, но также и возрождения, преодоления. И серебристый плющ — душащий, цепкий, не отпускающий. Он предлагал мне стать его черной королевой. В обмен на свободу, на себя, на все, что я знала и любила.

План, намеченный мной и отцом, был единственным шансом. Принять. Подчиниться. Играть его игру. Искать его слабые места, завоевывать доверие, становиться не жертвой, но союзницей. Пусть даже самой ненавидящей.

Я поднялась с кресла, сжимая в руке письмо. Решение было принято. Страх никуда не делся, он сковывал живот холодным комом, но теперь его затмевала холодная, ясная решимость. Я позвонила в колокольчик для горничной.

— Анна Петровна, — сказала я, когда она появилась на пороге. — Отмените все мои планы на вечер. И приготовьте мне ванну.

Выбор платья стал моим первым тактическим ходом. Я отвергла все откровенно соблазнительные и яркие наряды. Это был бы слишком очевидный и дешевый ход. Он бы сразу раскусил эту попытку манипуляции. Я также отвергла все траурное и мрачное — не в моих интересах было показывать ему свое отчаяние.

В конце концов, я выбрала платье цвета темного нефрита. Простое, но безупречно скроенное, подчеркивающее каждую линию моего тела, но не выставляющее его напоказ. Ткань была плотной, матовой, и лишь при движении она отсвечивала глубоким зеленым бархатом, напоминающим о скрытой силе, о тайне. Высокий воротник обрамлял шею, длинные рукава скрывали руки — это была броня. Броня элегантности и недоступности. Я не собиралась быть легкой добычей. Я собиралась быть загадкой, которую ему предстояло разгадать.

Я не стала делать сложную прическу, отпустив волны светлых волос свободно спадать на плечи. Макияж — лишь легкие акценты, подчеркивающие глаза и скулы. Никакой яркой помады. Только легкий блеск. Я должна была выглядеть безупречно, но естественно. Так, словно эта встреча не требовала от меня особых усилий. Как будто я всего лишь выходила в свет, а не готовилась к свиданию с мужчиной, который уничтожил мой мир.

Ровно в половине восьмого я была готова. Я стояла посреди своей спальни, глядя на свое отражение в полную рост. Сердце бешено колотилось, предательски выдавая мой внутренний ужас. Но внешне я была спокойна. Холодна. Та самая стальная принцесса. Я сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в коленях.

Глава 14

Я медленно спустилась вниз. В холле никого не было. Быстро покинула дом и подошла к машине.

Дверь открылась беззвучно. Из-за машины вышел мужчина: высокий, подтянутый, в идеально сидящей темной форме. Его лицо было бесстрастным, взгляд направлен куда-то мимо меня.

— Госпожа Серебрянова, — он склонил голову, открывая заднюю дверь. — К вашим услугам.

Его голос был ровным, вежливым и абсолютно безличным. Еще один винтик в безупречном механизме мира Артемия Волкова.

Я кивнула и скользнула в салон. Дверь закрылась с тихим щелчком, изолируя меня от мира. Воздух внутри пах кожей, дорогим деревом и едва уловимыми нотами того же аромата, что и в письме — холодный, мужской, опасный.

Машина тронулась так плавно, что я почти не почувствовала движения. Я сидела, сцепив холодные пальцы на коленях, и смотрела на мелькающие за тонированными стеклами огни города. Они плыли мимо, как чужие звезды в чужой галактике. Мой старый мир остался позади. Я добровольно, с высоко поднятой головой, переступала порог нового. Мира, где правил он.

Автомобиль скользнула в подземный паркинг. Водитель открыл мне дверь, и я вышла, выпрямив спину и подняв подбородок. Холодный воздух, пахнущий бетоном и деньгами, обжег легкие. Меня встретил немолодой мужчина в безупречном фраке, с лицом, высеченным из вежливости и надменности.

— Ульяна Игоревна, — склонил он голову ровно настолько, насколько это позволяло сделать достоинство лучшего метрдотеля города. — Прошу вас, за мной. Господин Волков уже ожидает.

Мы прошли к лифту, отделанному полированной медью и темным деревом. Он молча нажал на кнопку единственного этажа — пентхауса. Лифт понесся вверх бесшумно и так стремительно, что на мгновение заложило уши.

Лифт остановился. Двери разъехались беззвучно.

И я замерла.

Передо мной простиралась огромная, полностью стеклянная крыша ресторана, известного на весь город своей невозможной броней и эксклюзивностью. Места, куда нельзя было попасть просто за деньги. Нужно было иметь имя, вес, власть. А по вечерам пятницы он и вовсе был закрыт для любого постороннего, обслуживая лишь избранных.

Сегодня он был закрыт для нас с Волковым.

Весь зал утопал в полумраке. Огромные панорамные окна от пола до потолка открывали вид на ночной город, раскинувшийся внизу сияющим ковром из миллионов огней. Он жил жизнью, далекой и неосознанной, пока мы парили над ним, как боги на Олимпе.

Но главным было не это. Весь пол гигантского зала был усеян живыми свечами в высоких стеклянных подсвечниках. Их было сотни. Возможно, тысячи. Они горели ровным, трепетным пламенем, отражаясь в темных окнах и полированном паркете, создавая иллюзию, будто мы стоим на звездном небе. В центре этого моря огня стоял один-единственный столик, накрытый для двоих. Серебро и хрусталь поблескивали в мягком свете, отбрасывая длинные, танцующие тени.

Воздух был пропитан тончайшим ароматом ночных цветов и едва уловимыми нотами дорогого парфюма. И полная, оглушительная тишина. Ни музыки. Ни голосов. Ни даже звона посуды. Только тихий, едва слышный треск горящих свечей.

Волков стоял у окна, спиной ко мне, наблюдая за городом. Его высокая, мощная фигура в идеально сшитом темном костюме казалась монолитом, недвижимым утесом в этом море трепетного пламени. Он не обернулся, когда я вышла. Он дал мне время. Дав мне прочувствовать весь масштаб этого безумия, осознать свое место в нем.

Метрдотель бесшумно растворился в темноте, оставив нас одних. Я сделала шаг вперед, потом другой. Мои каблуки глухо стучали по паркету, нарушая звенящую тишину. Звук казался кощунственно громким.

Только тогда он медленно повернулся.

Его стальные глаза нашли меня в полумраке. Они не отражали огней тысяч свечей. Они были все теми же — холодными, пронзительными, всевидящими. Он окинул меня медленным, оценивающим взглядом — с головы до ног и обратно. И в его взгляде не было восхищения. Была констатация. Констатация факта, что я соответствую его ожиданиям. Что я правильно поняла правила и надела нужное платье.

— Ульяна Игоревна, — его голос, низкий и бархатный, прокатился по залу, вобрав в себя всю тишину и сделав ее своей частью. — Вы вовремя. Я ценю пунктуальность.

Он не сделал ни шага мне навстречу. Он ждал, когда я пройду весь этот путь сквозь свечи к нему сама.

Я заставила ноги двигаться, плыла меж островков огня, чувствуя, как холод от его взгляда замораживает кровь в жилах. Остановилась в двух шагах от него.

***

Дорогие мои, пока ждете продолжения, предлагаю вам заглнуть в еще одну горячую историю нашего литмоба от Рианнон Шейл "Проданная Зверю. Бракованная истинная".

Ссылка на книгу: https://litnet.com/shrt/Dvrz

Аннотация:

– Понимаешь почему ты здесь? – нависает надо мной тёмной скалой.
– Нет, – дрожу и пячусь к стене.
– Твой муж продал тебя мне за долги.
– Что вы такое говорите? Он никогда бы так не поступил! Прошу, отпустите меня! – слёзы катятся по щекам.
– Отпущу, но только когда родишь мне наследника.

____________________________________________
Мой муж отверг меня, словно бракованную вещь, и продал своему злейшему врагу, чтобы расплатиться с долгами. Теперь я – собственность мужчины, чье имя проклинают в каждом клане. Когда он узнает, что я бесплодна, его гнев будет ужасен. Муж-предатель заплатит сполна за свою низость. А чем поплачусь я? Бежать – мой единственный шанс на спасение. Но я представить не могла, на что готов зверь, чье сердце я пленила вопреки его воле.

Глава 15

— Артемий Дмитриевич, — мой голос прозвучал ровнее, чем я ожидала. В нем не дрогнул ни один звук. Внутренняя актриса брала верх. — Вы устроили… впечатляющий прием. Полагаю, многие мечтали бы оказаться на моем месте.

В его глазах мелькнула искорка того самого холодного любопытства, что я уже успела узнать.

— «Многие» — не значит «достойны», — парировал он. — А то, что представляет ценность, редко достается легко и не требует особой обстановки. Прошу.

Он жестом указал на один из стульев. Я села. Он последовал моему примеру, заняв место напротив. Его движения были плавными, полными сокрытой силы, как у большого хищника.

Почти сразу же из темноты материализовался официант. Не метрдотель, а другой, молодой и абсолютно безмолвный. Он поставил перед нами две широкие бокала и налил из темной, пыльной бутылки немного красного вина. Цвет у него был густой, почти черный в этом свете.

Волков взял свой бокал, но не стал поднимать его для тоста. Он просто смотрел на меня через тонкий хрусталь.

— За новую… главу, — произнес он наконец.

Я взяла свой бокал. Пальцы чуть дрожали, и я вцепилась в ножку сильнее. Легкий звон при соприкосновении наших бокалов прозвучал зловеще, похоронным звоном по моей старой жизни.

Я сделала маленький глоток. Вино было потрясающим. Сложным, терпким, с послевкусием темных ягод и… власти. Оно стоило целое состояние. Я знала.

— Вы не спрашиваете, почему я выбрал именно это место? — нарушил он тишину.

— Полагаю, вам не нравится, когда вам мешают, — ответила я, отставляя бокал. — А публика в таких местах всегда рассматривает, шепчется, делает выводы. Вы исключили любую возможность чужих глаз. Чтобы ни случилось за этим столом, это останется только между нами.

Он слегка склонил голову, и на его губах появилось то самое подобие улыбки, что не согревало, а леденило душу.

— Прямолинейно. И… верно. Я ценю умение видеть суть. Но это лишь часть правды. Другая часть… — он обвел рукой все пространство вокруг, — это демонстрация. Я могу все это делать для вас. Пока вы играете по моим правилам.

От его слов стало душно. Горячий воздух от свечей, казалось, стал густым и тяжелым.

— А если я перестану играть по вашим правилам? — спросила я, глядя ему прямо в глаза. Взгляд было тяжело держать. Казалось, он видит каждую мою мысль, каждую тайную дрожь.

— Тогда я изменю правила, — парировал он тут же, без малейшей паузы. — И вам это не понравится. Как, впрочем, и вашим близким. Но вы ведь этого не допустите? Я прав?

Угроза витала в воздухе, густая и неоспоримая, как запах дорогого вина. Он не стал бы устраивать сцен. Он просто… изменил бы декорации. Переселил бы меня из этого райского, но все же сада в каменный мешок. И сделал бы это без тени сожаления.

— Да, — выдохнула я, опуская взгляд на безупречную скатерть.

Официант принес закуски — какие-то миниатюрные, изысканные блюда, больше похожие на произведения искусства. Я ела автоматически, почти не чувствуя вкуса. Каждый кусочек становился комом в горле. Он же ел не спеша, с видом гурмана, но я видела — он не получал от еды никакого удовольствия. Для него это был просто ритуал. Часть спектакля.

— Расскажите о себе, Ульяна Игоревна, — нарушил он молчание, отодвигая пустую тарелку. Его взгляд был тяжелым и изучающим.

Вопрос был ловушкой. Прямой и откровенной. Он провоцировал меня на откровенность, чтобы изучить, чтобы понять, с чем имеет дело.

— А что тут рассказывать, Артемий Дмитриевич? — я отставила бокал, следя, чтобы рука не дрожала. — Вы и так все, кажется, знаете. Вы же изучили меня, как отчет перед поглощением компании. Я права?

Глава 16

— Да, я собрал информацию, — кивнул Артемий. — Все, что я знаю — это сухие факты. Дочь Альфы. Возраст. Образование. Хобби. Только меня интересует не это.

— А что же вас интересует?

— А что же вас интересует? — спросила я, и в голосе прозвучала не наигранная, а самая что ни на есть настоящая усталость. Играть в кошки-мышки, когда кот уже прижал тебя лапой, было изматывающе.

Он откинулся на спинку стула, его пальцы медленно обводили край хрустального бокала. Пламя сотен свечей отражалось в его стальных глазах, но не согревало их. Казалось, он вбирал в себя весь этот свет, весь этот жар, чтобы превратить в ледяную, неумолимую энергию.

— Думаю, что логичнее будет перейти на ты. Что же касается твоего вопроса, меня интересуешь ты, а не голые факты о тебе. Интересно, с кем же меня свела истинность.

— Думаю, что логичнее будет перейти на ты. Что же касается твоего вопроса, меня интересуешь ты, а не голые факты о тебе. Интересно, с кем же меня свела истинность.

Его слова повисли в воздухе, густые и тяжелые, как дым от тысяч окружавших нас свечей. Он не сводил с меня своего ледяного взгляда, выжидающе, словно хищник, замерший в ожидании малейшей дрожи жертвы. Внутри все сжалось в комок от страха и ярости. Он говорил о близости, о переходе на «ты», как будто между нами и вправду было что-то личное, а не чудовищная ошибка природы, которую он намерен был использовать.

Я сделала небольшой глоток вина, чтобы выиграть секунду и собраться с мыслями. Напиток, еще минуту назад казавшийся изысканным, теперь отдавал горечью.

— Со мной все просто, — сказала я, нарочито медленно ставя бокал на стол. Хрусталь звонко чиркнул о скатерть, нарушая давящую тишину. — Я не люблю, когда мной командуют. Не люблю, когда на меня оказывают давление. И терпеть не могу, когда мою жизнь, мои чувства и мое будущее рассматривают как стратегический актив. Как отчет перед поглощением компании, если уж на то пошло. Думаю, это довольно исчерпывающе.

На его губах вновь появилось то самое подобие улыбки, кривое и холодное. Он получал удовольствие от моего сопротивления.

— Прямолинейность. Мне нравится. Она экономит время. Но ты ошибаешься в одном. — Он слегка наклонился через стол, и свечи отбросили зловещие тени на его резкие черты. — Я не рассматриваю тебя как актив. Активы можно купить, продать, обменять. Ты… незаменима. Единственна в своем роде. И поэтому интересна. Меня интересует твой дух, который ты сейчас пытаешься продемонстрировать. Насколько он крепок? Насколько хватит твоей решимости? Сломаешься ли ты через неделю, месяц, год? Или в тебе есть та самая сталь, которую я в тебе подозреваю?

От его слов по коже побежали мурашки. Это была не лесть. Это был честный, безжалостный интерес исследователя, который тычет иголкой в живое существо, чтобы посмотреть, как оно среагирует.

— А тебя не интересует, что я о тебе думаю? — парировала я, отзеркаливая его взгляд.

Он рассмеялся. Звук был низким, бархатным и абсолютно лишенным веселья. От этого смеха кровь стыла в жилах.

— Я прекрасно знаю, что ты обо мне думаешь, Ульяна. Все это я читаю в тебе, как в открытой книге.

— Безусловно, интересует, — ответил он, и в его глазах заплясали опасные искорки. — Но твое мнение обо мне на данном этапе предсказуемо и основано на страхе, гордыне и инстинктивном отторжении. Изучать его сейчас — все равно что читать медицинскую карту с единственным диагнозом: «испуг». Скучно. Меня больше занимает то, что будет дальше. Как изменится твое восприятие, когда пыль осядет, а инстинкты перестанут кричать так громко.

— Ты уверен, что они перестанут? — я позволила себе едва уловимую улыбку, в которой не было ни капли тепла. — Может, они просто научатся кричать тише, чтобы не раздражать твой идеальный слух.

Его бровь почти неуловимо поползла вверх. Одобрение? Раздражение? Сложно было сказать.

— Возможно. Но даже тихий крик все равно остается криком. Я предпочитаю тишину. Или… гармонию. — Он отпил вина, его взгляд никогда не отрывался от меня. Казалось, он пьет не вино, а мое сопротивление, смакуя каждый его оттенок. — Говоришь, не любишь, когда тобой командуют. Это поправимо. Со временем ты поймешь, что есть разница между приказами и… руководством. Между давлением и защитой. Я не собираюсь ломать тебя об колено, Ульяна. Сломанные вещи теряют свою ценность.

— Тогда чего же ты хочешь?

***

Дорогие мои, продолжаю вас радовать новыми историями нашего литмоба про Альф. В этот раз хоу познакомить вас с историей от Амалии Кляйн "Желанная для эгоиста".

Ссылка на книгу: https://litnet.com/shrt/0Dly

Аннотация:

- Ты моя! И тебе не сбежать!
Подобное заявление от незнакомца вызвало искреннее недоумение. Качнув головой, хмыкнула:
- Невероятное самомнение, граничащее с безумством.
- Я сказал, как есть, - послышалось в ответ.
Окинув пристальным взглядом темноволосого нахала, устало промолвила:
- У меня для вас плохие новости. Во-первых, я почти замужем, а вторых…
- Я все вопросы решу, - незнакомец властно меня перебил, и даже этого не заметил.
- Не надо лезть в мою жизнь!

Глава 17

— А сама как думаешь, чего же я хочу?

Тишина, последовавшая за вопросом Артемия, была оглушительной. Казалось, даже тысячи свеч затаили свое трепетное пламя, чтобы не нарушить этот момент. Воздух стал густым, сладковатым от аромата воска и ночных цветов, и невыносимо тяжелым от невысказанного напряжения.

Я откинулась на спинку стула, стараясь принять вид задумавшейся собеседницы, а не загнанной в угол дичи. Мои пальцы снова нашли ножку хрустального бокала, и его прохлада немного успокоила дрожь, пробивавшуюся изнутри.

Хочет ли он услышать правду? Или это очередная ловушка? Проверка на искренность?

— Ты хочешь власти, — наконец выдохнула я, встречая его стальной взгляд. Голос звучал ровно, почти бесстрастно, и я сама удивилась своей выдержке. — Но не той грубой, силовой, которую используют для подавления слабых. Ты хочешь… тотального контроля. Над ситуациями, над людьми, над их волей. Ты хочешь, чтобы все было предсказуемо, выверено, подчинено твоей логике. Истинность… — я сделала крошечную паузу, чувствуя, как на языке горит это слово, — для тебя это не дар судьбы или счастливый случай. Это еще один фактор, который нужно учесть, ввести в свои уравнения и подчинить. Ты хочешь меня не потому, что не можешь иначе. Ты хочешь меня, потому что я должна принадлежать тебе по праву, и ты не привык, чтобы твои права оспаривались. Ты хочешь доказать — себе, мне, всему миру — что даже такая сила, как истинность, не властна над тобой. Ты подчинишь и ее.

Артемий слушал, не двигаясь, не отводя взгляда. Его лицо оставалось маской бесстрастия, но в глубине глаз, казалось, шевельнулась тень… интереса? Одобрения? Или просто холодного любопытства к тому, насколько точно жертва смогла описать охотника.

— Продолжай, — мягко произнес он, и это прозвучало куда страшнее любого приказа.

— Ты хочешь не сломать меня, — я продолжила, чувствуя, как внутри закипает ярость от собственных слов, от этой унизительной необходимости анализировать своего тюремщика. — Ты хочешь, чтобы я сама приняла твои правила. Чтобы я добровольно надела эти невидимые цепи, убедив себя, что они сделаны из золота и что это единственно возможный путь. Ты хочешь моего ума, моей воли, моего духа — всего того, что делает меня мной, — направленными на укрепление твоей же власти. Ты хочешь идеальную пару не по любви, а по расчету. Сильную, умную, чтобы было не стыдно показать стае. И достаточно сломленную внутри, чтобы никогда не повернуть эту силу против тебя.

Я замолчала, перехваченное дыхание заставило меня сделать глоток вина.

— И что же? — спросил он после паузы, которая показалась вечностью. — Твое определение моего «хотения» тебя пугает? Отталкивает?

Я горько усмехнулась, и звук получился дребезжащим, ненастоящим.

— Меня отталкивает не твое «хотение», Артемий. Меня отталкивает тот факт, что я — человек, со своими мыслями, чувствами, страхами и мечтами — для тебя просто очередная задача. Со списком переменных и желаемым результатом. Меня пугает не сила твоего желания, а полное отсутствие в нем… человечности.

Он медленно поднялся из-за стола. Его тень, огромная и безжалостная, накрыла меня и половину зала, поглощая свет сотен свечей. Он обошел стол и остановился рядом со мной. Я не стала отводить взгляд, подняв голову, чтобы видеть его лицо. Высоко над собой. Как всегда.

Он наклонился. Его пальцы, холодные и твердые, коснулись моего подбородка, едва заметно приподнимая его. Прикосновение обожгло, как удар током, и по телу прокатилась знакомая предательская волна ответа. Ненависть к себе за эту слабость смешалась с ненавистью к нему.

— Ошибаешься, — произнес он тихо, и его дыхание, пахнущее дорогим вином и властью, коснулось моих губ. — Человечность — это слабость. Слабость, которую я давно искоренил в себе. И в том, что принадлежит мне, я тоже не потерплю слабости. Ты права лишь в одном — ты для меня задача. Самая сложная и интересная на данный момент. И я наслаждаюсь процессом ее решения. А твои чувства, мечты и страхи… — его губы тронуло ледяное подобие улыбки, — это просто переменные. Одни нужно будет устранить. Другие — взять под контроль. Третьи… преобразовать и использовать.

Он отпустил мой подбородок, и его пальцы скользнули по моей щеке к виску, едва касаясь кожи. Это было похоже на ласку хищника, который пробует на зуб шкуру будущей жертвы.

— Ты жалуешься на отсутствие человечности? Но именно это отсутствие позволяет видеть суть вещей. А суть нашего с тобой положения проста: ты — моя истинная. Это аксиома, не требующая доказательств. Все остальное — твои попытки бунтовать, твой страх, твоя ненависть — просто шум. Помехи, которые я постепенно устраню.

Он выпрямился, вновь отдаляясь, и его взгляд скользнул по моему лицу, будто фиксируя эффект от своих слов.

— А теперь ответь на мой вопрос самому себе. Чего хочешь ты? Цепляться за призраки своего прошлого, за иллюзию выбора, которого у тебя нет? Или начать смотреть в лицо реальности? Реальности, в которой есть я. И есть ты. Моя. Вся. Без остатка.

***

Дорогие мои, хочу познакомить вас с увлекательной историей нашего литмоба от Елены Белильщиковой "Вернуть истинную. Наследник для волка".

Ссылка на книгу: https://litnet.com/shrt/5KJB

Аннотация:

– Мне ни к чему такая, как ты. Женюсь я на девушке своего круга, – холодно цедит Марк.
– Ты же сказал, что я твоя истинная! – всхлипываю я.
– Убирайся. Ты мне больше не нужна, – отрезает он, но мы оба еще не знаем, что я ношу под сердцем его ребенка.
***
Оборотни – хозяева жизни, а людям остается лишь подчиняться. Я прочувствовала это сполна, когда оказалась истинной Марка. Он наигрался со мной и выбросил из своей жизни… Проходит время, и мы встречаемся снова. Я боюсь этого, как огня! Ведь скрываю от Марка, что воспитываю сына от него.

Глава 18

Двадцать минут. Ровно столько времени оставалось до начала церемонии. Я стояла перед огромным, в полстены, зеркалом в своей гардеробной и смотрела на свое отражение, как на чужую, идеально одетую куклу.

Платье для помолвки было безупречным. Не белое — Артемий счел этот цвет излишне невинным и пафосным. Тот оттенок, что он выбрал, назывался «лунный камень» — холодный, серебристо-серый, почти металлический, с едва уловимым перламутровым переливом. Оно было сшито по моим меркам, облегало каждый изгиб, каждый мускул, подчеркивая и стройность стана, и показную безупречность. В сложную, но элегантную прическу были вплетены тонкие нити того же цвета, что и платье. Я сверкала и переливалась, как иней под зимней луной. Холодная. Бесстрастная. Идеальная.

Мой макияж был образцом искусства визажиста — подводка, идеально подчеркивающая разрез глаз, дымчатые тени, делающие взгляд еще глубже и загадочнее, и на губах — помада того самого оттенка, что выбрал Артемий: «застывшая малина». Лицо фарфоровой куклы, маски, за которой можно было скрыть все.

Я делала глубокий вдох, чувствуя, как тугой корсет платья сдавливает ребра, напоминая, что даже дышать я должна по его правилам. Ровно. Спокойно. Без лишних эмоций.

Две недели. Всего четырнадцать дней прошло с того первого, рокового ужина. Четырнадцать дней, в течение которых я старательно, с фанатизмом ювелира, вытачивала из себя новый образ. Образ будущей Ульяны Волковой. Его истинной.

Я играла свою роль безупречно. Каждое утро начиналось с того, что я отключала в себе все живое. Все, что могло дрогнуть, возмутиться, заплакать. Я стала воплощением покорности и ума. Я внимательно слушала его, ловила каждое слово, каждый намек. Я изучала его вкусы, его привычки, его бизнес — не из интереса, а как поле будущей битвы, карту минных полей, которые нужно знать наизусть.

Я стала той, кем он хотел меня видеть. Умной, но не спорщицей. Остроумной, но не колкой. Преданной, но без раболепия. Я ловила его взгляд через стол на очередном скучном деловом ужине и позволяла губам тронуться той самой, отрепетированной до автоматизма, мягкой улыбкой, в которой читалось обожание и глубокая, «естественная» связь истинных. Я касалась его руки, когда он говорил что-то, и чувствовала, как его мускулы слегка напрягаются под моими пальцами, ощущая предательский разряд нашей проклятой связи.

И все верили. Все смотрели на нас и видели сказку. Самого могущественного и завидного Альфу города и его прекрасную, достойную истинную. Мне завидовали. Шептались за моей спиной, что мне невероятно повезло, что Артемий Волков, оказывается, может быть таким внимательным и щедрым. Он осыпал меня подарками: украшениями, которые были скорее символами собственности, чем знаками внимания, дорогими нарядами, которые подбирал его личный стилист.

Они не видели, как по ночам я вжимаюсь лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания, которые рвутся наружу. Они не видели, как мои пальцы впиваются в ладони до крови, когда он на людях касается моей руки с видом собственника, а мое тело предательски отзывается на его прикосновение ледяным огнем. Они не видели пустоты в моих глазах, когда я оставалась одна.

Но самое страшное было то, что игра начала приносить свои плоды. Артемий, холодный и проницательный Артемий, начал смягчаться. Незначительно. Почти незаметно. Но я, изучившая каждую его черточку, видела. Его взгляд, скользя по мне, иногда задерживался на секунду дольше, и в нем появлялось не только удовлетворение от обладания, но и… одобрение. Порой он мог сказать что-то вроде: «Ты сегодня особенно проницательна, Ульяна». Или: «Мне нравится, как ты это подметила». Это были крохи. Но он начал их бросать. Как дрессировщик — послушному и умному зверю.

— Войдите, — отозвалась я голосом, в котором не дрогнула ни одна нота.

Дверь открылась, и на пороге возник мой отец. Он был в строгом парадном мундире Альфы нашей стаи, все медали, все регалии. Но ничто не могло скрыть серости его лица и боли в глазах. Он смотрел на меня и его взгляд был полон такого невыразимого горя, что у меня внутри все перевернулось.

Папа один из немногих, кого мне не удалось обмануть своей игрой.

Он знал правду и это… его убивало.

Глава 19

— Улечка… — голос отца сорвался. Он сделал шаг ко мне, и я увидела, как дрогнули его пальцы.

Я мгновенно подняла руку, жестом останавливая его. Не здесь. Не сейчас. Стены, возможно, имеют уши. Камеры. Датчики. В доме, который уже наполнялся гостями, везде могли быть его люди.

— Папа, — сказала я четко и громко, с легкой, светской улыбкой, предназначенной для возможных шпионов. — Ты выглядишь великолепно. Как настоящий Альфа. Готов к церемонии?

Он замер, поняв все без слов. Его челюсти сжались. Он сглотнул комок в горле и кивнул, делая над собой нечеловеческое усилие.

— Да, дочка. Готов. Ты… ты просто ослепительна. Платье очень тебе идет.

— Спасибо, папа, — улыбнулась я еще шире, и это было похоже на оскал. — Я старалась соответствовать моменту.

Отец подошел ближе, и теперь, встав рядом, он мог говорить тише, почти шепотом, притворяясь, что поправляет прядь моих волос.

— Если он перейдет черту, то не молчи. Всегда есть выход. Всегда. Скажи слово — и я что-нибудь придумаю. Мы найдем способ.

— Все будет хорошо.

— Ульяна… Я… прости меня. Прости, что не смог… что не сумел защитить тебя.

В его голосе звучала такая беспомощность, такая отеческая боль, что мое сердце, казалось, треснуло пополам. Но я не позволила ни одной трещине проявиться на моем лице. Я положила свою руку поверх его руки. Мои пальцы в бриллиантовых перчатках были холодны, как лед.

— Тебе не за что просить прощения, — сказала я тихо, но очень четко. — Ты сделал все, что мог. Ты — лучший отец на свете. Ты защищал меня на протяжение всей моей жизни, но я выросла и теперь пришла пора мне самой о себе позаботиться.

Я сделала шаг к выходу, но отец легонько взял меня за локоть.

Я увидела, как по его щеке скатывается единственная скупная мужская слеза. Он быстро смахнул ее и выпрямился, снова надевая маску сильного лидера.

Мы вышли из комнаты и двинулись по длинному коридору к главной лестнице, откуда должен был начаться наше торжественное шествие. Гул голосов снизу нарастал, превращаясь в мощный, праздничный гул. Музыка — живой оркестр, играющий нечто возвышенное и торжественное.

И вот мы на вершине лестницы. Сотни лиц внизу поворачиваются к нам. Восхищенные вздохи, вспышки камер. Я вижу Ксюшу — она плачет от счастья, размазывая тушь. Вижу других подруг — их лица сияют завистью и восторгом. Вижу старейшин, влиятельных Альф из других кланов — их взгляды полны уважения и расчета. Они видят союз, силу, будущее.

А я вижу клетку. И своих тюремщиков в бриллиантах и шелке.

И тогда мой взгляд находит его. Артемий. Он стоит у подножия лестницы, спиной к камину, в котором пылают огромные, специально отобранные поленья. Он в строгом смокинге, который сидит на нем так, словно он родился в нем. Его руки скрещены на груди. Он не улыбается. Он просто смотрит. Его стальные глаза встречаются с моими через все расстояние, через всю толпу. И в них я читаю то же самое, что и всегда: холодное удовлетворение, уверенность в собственном выборе и безраздельную власть.

Он смотрит на свою вещь. На свой трофей. На свою идеальную, выдрессированную истинную.

Музыка меняется, переходя в торжественный марш. Это наш выход. Отец напрягает руку, на которую я опираюсь. Его ладонь горячая и влажная.

— Готова? — шепчет он.

— Я была готова две недели назад, — отвечаю я без единой дрожи в голосе.

И мы начинаем спускаться. Шаг за шагом. Медленно, величаво. Платье шуршит, бриллианты сверкают под светом люстр. Каждый взгляд прикован к нам. Ко мне. Я не смотрю в стороны. Я смотрю только на него. На своего судью и палача. На свою судьбу.

***

Дорогие мои, представляю вашему вниманию горячую историю нашего литмоба от Тори Озолс "Отмеченная альфой".

Ссылка на книгу: https://litnet.com/shrt/Idcq

Аннотация:

Что будет, если безумному альфе навязать пару?
А если этой парой стану я? Худшего и представить нельзя, но на кону жизнь моего брата.
Его кличут Бешенный. Он самый опасный боец на арене, который не знает жалости. Его боятся даже свои.
Теперь я принадлежу ему. И каждый его взгляд напоминает: я связана с хищником, которого невозможно приручить… или всё-таки возможно?

Глава 20

Воздух в огромном бальном зале был густым, сладким и дурманящим. Смешивались запахи дорогих духов, изысканной еды, воска от горящих канделябров и аромат сотен живых цветов, расставленных повсюду с безвкусной, бьющей в глаза роскошью. Все это давило на виски, кружило голову, но я научилась дышать ровно и поверхностно, как меня учили в детстве, чтобы не поддаваться панике. Глубокий вдох мог привести к обмороку, а сегодня я не имела права на слабость.

Я стояла рядом с Артемием на невысоком помосте. Его рука, большая и тяжелая, лежала на моей талии с демонстративным, собственническим спокойствием. Прикосновение жгло кожу даже через плотную ткань моего платья — того самого, цвета «лунного камня». Каждую секунду мое тело, предательское и слабое, напоминало о связи, которую я ненавидела всеми фибрами души.

Церемония помолвки подошла к концу.

Артемий повернулся ко мне, все так же держа руку на моей талии. Его пальцы слегка сжались, притягивая меня чуть ближе. Я не сопротивлялась.

— Ты сегодня выше всяких похвал, Ульяна, — сказал он тихо, так, чтобы слышала только я. В его глазах не было тепла, но было удовлетворение. Как у коллекционера, получившего в руки долгожданный, безупречный экспонат.

— Спасибо, Артемий, — мой голос прозвучал ровно, без единой эмоции. — Ты позаботился о том, чтобы все было идеально.

— Идеальность — единственный допустимый стандарт, — отозвался он. — И ты ему соответствуешь. Пойдем, примем поздравления. Пора показать тебя гостям поближе.

Он повел меня с помоста, и мы начали медленное шествие по залу. Рука его была неподвижна на моей спине, направляя, контролируя каждый шаг. Мы останавливались у групп гостей. Я кивала, улыбалась, принимала комплименты. «Ослепительная пара», «Сама судьба», «Такой союз — благословение для всех нас». Я чувствовала на себе взгляды — восторженные, завистливые, расчетливые. Все они видели лишь блеск и лоск. Никто не видел стальных тисков, сжимавших меня изнутри.

Мы подошли к большому оконному проему, выходившему в ночной сад. Отсюда был виден иллюминатор, зажженный вдоль дорожек, и темное небо над головой. На несколько секунд мы оказались в относительном уединении, в кармане тишины среди гула голосов.

Артемий отпустил мою талию и взял два бокала с шампанским с подноса проходящего официанта. Протянул один мне.

— Выпьем? За нас? — в его глазах промелькнула та самая насмешливая искорка, которую я научилась узнавать.

Я взяла бокал. Хрусталь был холодным и гладким.

— За нас, — повторила я безразлично.

Мы чокнулись. Легкий, мелодичный звон прозвучал как приговор. Я сделала маленький глоток. Игристая жидкость обожгла горло.

Он наблюдал за мной, отставив свой бокал.

— Ты держишься прекрасно, — заметил он. — Ни тени волнения. Ни тени сомнения. Со стороны кажется, что ты всю жизнь ждала этого момента.

— А разве не ждала? — я позволила себе легкую, почти дерзкую улыбку. Играть с огнем было опасно, но полное подчинение было унизительнее. — Разве каждая девушка в нашем мире не мечтает найти своего истинного?

Артемий хмыкнул, низко, про себя.

Он помолчал, изучая мое лицо. Его взгляд скользнул по прическе, по губам, по неподвижной улыбке.

— Именно поэтому я и говорю, что горжусь тобой, Ульяна.

Слова прозвучали настолько неожиданно, что у меня на мгновение перехватило дыхание. Я впилась ногтями в ладонь, скрытую складками платья. Боль вернула ясность.

— Гордишься? — я сделала вид, что поправляю прядь волос. — И чем именно? Моими актерскими способностями?

— Твоей силой. Твоей выдержкой. Ты оказалась куда крепче, чем я предполагал в первые дни. Ты не сломалась. Не стала плакать, устраивать истерики, умолять о пощаде. Ты приняла вызов. Ты учишься. Ты адаптируешься. И делаешь это с таким достоинством, которое редко встретишь даже среди опытных Альф. И это… впечатляет.

Я слушала, и каждая его фраза была похожа на удар хлыста, обернутого в бархат. Он гордился мной не как личностью, не как женщиной. Он гордился собой — своим умением выбрать, приручить, сломить и перекроить. Он гордился качеством своего приобретения.

— Ты хочешь сказать, я оправдываю твои инвестиции? — спросила я, и в голосе моем прозвучала едва уловимая, но отчетливая ядовитая нотка.

Он ее не пропустил. Его губы тронула та самая кривая улыбка.

— Инвестиции… Да, хорошее слово. Но нет. Ты превосходишь все мои ожидания. Я видел много сильных людей. Но та сила духа, что есть в тебе… она редка. И я признаю это. Я горд, что моей истинной оказалась именно ты. Со всеми твоими шипами, с твоим умом, с твоей ненавистью, которую ты так искусно прячешь. Это делает тебя… ценной.

От этих слов стало по-настоящему страшно. Артемий видел меня. Видел насквозь. Он не обманывался моей игрой, он восхищался ею. Он воспринимал мою ненависть не как угрозу, а как достоинство. Как признак качества.

***

Пока ждете продолжение, предлагаю заглянуть в еще одну увлекательную новинку нашего литмоба от Светланы Ворон "Пленница Лютого Альфы".

Ссылка на книгу:https://litnet.com/ru/book/plennica-lyutogo-alfy-b549598

Аннотация:

- В мой клуб пускают девиц только двух типов, - скалится по-акульи, - официанток и проституток. Тебя я вижу впервые.
- Я здесь случайно оказалась!
- А шмот откуда наш? – рычит Лютый. – Украла?!

Он – владелец подпольного клуба, известный киллер. Я спряталась в его заведении, когда мою девственность продали на чёрном рынке. Не догадываясь, что здесь тусят только оборотни и снятые ими «девицы».
Нужно было вести себя неприметно, но когда на ринг вышел Лютый, я совершила ошибку. Попала под прицел его ледяных глаз…
Теперь мне не выбраться. Он присвоил меня, оплатил мои долги и требует полного подчинения. А иначе…

Глава 21

Воздух в лимузине был густым и неподвижным, пахнущим кожей, холодным металлом и дорогим мужским парфюмом — его запахом. Он заполнял собой все пространство, проникал в легкие, впитывался в кожу. Я сидела, прижавшись к холодному стеклу, и смотрела на мелькающие огни ночного города, которые расплывались в слепящие полосы.

Праздник помолвки остался позади. Остались притворные улыбки, завистливые взгляды, ледяные рукопожатия и фанфары, возвестившие о том, что я официально стала собственностью Артемия Волкова. Моя рука лежала в его руке, и я чувствовала, как от этого прикосновения по всему телу бегут мурашки.

Артемий не пытался заговорить. Он сидел расслабленно, откинувшись на спинку сиденья, его профиль в полумраке салона казался высеченным из гранита. Он излучал спокойную, неоспоримую уверенность хищника, доставляющего добычу в свое логово. И я была этой добычей.

Мы подъехали к огромному, строгому зданию в стиле модерн. Свет из огромных панорамных окон лился на идеально подстриженный газон, выхватывая из тьмы силуэты скульптур и фонтанов. Все дышало невероятными деньгами, холодной, отточенной мощью и абсолютной неприступностью.

Лимузин остановился. Водитель, все такой же безмолвный и невидимый, открыл дверь. Артемий вышел первым, затем обернулся и протянул мне руку. Жест был формальным, светским, но в его глазах читался приказ. Я медленно положила свою ладонь на его. Его пальцы сомкнулись вокруг моих — твердые, прохладные, неумолимые.

Он повел меня к входу. Высокие двустворчатые двери из черного дерева сами распахнулись перед нами, открывая взору грандиозный холл с мраморным полом, уходящим ввысь потолком.

— Оставь нас, — тихо произнес Артемий, обращаясь к появившемуся из ниоткуда дворецкому в безупречной ливрее. Тот молча склонился и исчез так же бесшумно, как и появился.

Двери закрылись. И мы остались одни. В полной, оглушительной тишине его владений.

Он отпустил мою руку и медленно прошелся по холлу, его шаги гулко отдавались под сводами. Он снял смокинг, перекинул его через спинку кресла из черной кожи. Под ним была лишь тонкая шелковая рубашка, облегающая мощный торс. Каждое его движение было наполнено скрытой силой.

— Ну вот мы и дома, Ульяна, — его голос прозвучал громче в этой тишине, низкий и властный.

Я стояла на месте, сжимая руки в кулаки, чувствуя, как предательская дрожь пробирается по спине. Я молчала.

Он приблизился ко мне. Медленно, не спеша, давая мне прочувствовать каждый сантиметр сокращающегося расстояния. Его взгляд скользнул по моему платью, по прическе, по лицу, задержавшись на губах.

— Помолвка состоялась. Ты прекрасно справилась. Твоя игра была безупречна, — сказал он, и в его голосе я уловила те самые нотки одобрения, которых, как мне казалось, я добивалась. Но сейчас они звучали как издевательство.

Он остановился так близко, что я снова почувствовала его запах. Чистый, концентрированный запах силы, власти и мужской природы. От него закружилась голова.

— Рада, что тебе все понравилось.

— Надеюсь, что так будет и дальше, — кивнул Артемий.

Его губы коснулись моих. Сначала легко, почти несмело, пробуя. Это был не грубый, захватнический поцелуй, каким я его представляла. Он был медленным, властным, невероятно чувственным. В нем была вся сила его натуры, все умение подчинять. И мое тело, проклятое, предательское тело, отозвалось на этот поцелуй. Волна жара прокатилась от губ до самых пят, смывая остатки воли, разума, страха. Во рту пересохло, колени подкосились. Я издала тихий, беспомощный звук, не то стон, не то попытку протеста.

Он почувствовал мою слабость, мою капитуляцию. Его объятия стали жестче, поцелуй — глубже, настойчивее, требовательнее. Его язык вторгся в мой рот, и я не сопротивлялась. Не могла. Древний инстинкт, та самая истинность, против которой был бессилен любой разум, парализовала меня, заставляя отвечать. Мои руки сами поднялись и вцепились в складки его рубашки, не чтобы оттолкнуть, а чтобы удержаться, чтобы не упасть.

Он оторвался от моих губ, его дыхание было учащенным, а в стальных глазах плясали огоньки первобытной победы. Он не сказал ни слова. Просто наклонился, подхватил меня на руки так легко, будто я была пушинкой, и понес по мраморному холлу к широкой лестнице, ведущей на второй этаж.

Я не сопротивлялась. Прижалась лицом к его шее, вдыхая дурманящий запах, чувствуя биение его пульса под кожей. Оно было ровным и сильным. В отличие от моего, которое бешено колотилось, вырываясь из груди. Во мне боролись ужас и желание, ненависть и неистовое, животное любопытство.

***

Дорогие мои, а у меня стартовала новинка "(Не) желанная невеста для злодея". Заглядывайте! Буду рада видеть там каждого из вас)

Ссылка на книгу:

https://litnet.com/shrt/C-Dk

Аннотация:

Я стала автором бестселлера, но мой литературный триумф обернулся кошмаром: я попала в свой роман в роли несчастной невесты злодея,чью гибель я сама же и прописала. Но у меня есть секретное оружие — знание сюжета книги. Я изменю свою судьбу, чего бы мне это ни стоило! А начну с расторжения помолвки с главным злодеем. Он не хочет меня отпускать? Что ж, я заставлю его передумать!

Глава 22

Артемий внес меня в спальню. Огромную, полутемную комнату, освещенную лишь светом, исходящим от единственного торшера в дальнем углу, отбрасывающего длинные, пляшущие тени на стены, обитые темным деревом. Комната была такой же, как и он: огромной, строгой, лишенной лишних деталей, но каждая из которых кричала о непомерной власти и деньгах.

Артемий опустил меня на ноги так же легко, как поднял. Мои колени едва не подкосились, но я успела схватиться за высокую спинку кресла, стоявшего рядом.

Я стояла, не в силах пошевелиться, все еще ощущая на губах жгучий отпечаток его поцелуя. Мое чертово тело было предателем. Каждая клетка трепетала, требуя приближения, требуя повторить то пьянящее прикосновение. Эта проклятая истинность была сильнее меня, сильнее моей воли, она подчиняла, заставляя играть по ее правилам.

Альфа не спеша подошел ко мне, его тень накрыла меня целиком. Он не говорил ни слова. Его пальцы коснулись моей спины, нащупывая невидимую молнию платья. Шелк с легким шипением пополз вниз, обнажая кожу. Я зажмурилась, чувствуя, как по спине пробегает ледяная дрожь, смешанная с предательским теплом. Воздух коснулся обнаженных плеч, и я почувствовала себя невероятно уязвимой, голой еще до того, как с меня сняли одежду.

Платье упало к моим ногам бесшумным облаком. Я стояла перед ним в одном только белье, подобранном для этого вечера его стилистом. Бриллианты в ушах и на шее холодно жгли кожу. Он отступил на шаг, чтобы окинуть меня взглядом. Не похотливым, не восхищенным. Оценивающим. Его стальные глаза медленно скользили по изгибам моих бедер, тонкой талии, дрожащим рукам, прикрывавшим грудь. В этом взгляде не было страсти — лишь холодное, безжалостное изучение.

— Прекрасно, — произнес он наконец, и это слово прозвучало как высшая мера одобрения от строгого критика. — Абсолютно прекрасно.

В его голосе не было ни капли тепла. Лишь констатация факта, от которой стало еще холоднее. Он снова приблизился. Его пальцы коснулись пряди моих волос, затем медленно провели по линии ключицы. Прикосновение было легким, почти невесомым, но оно заставило меня задрожать. Каждая клетка моего тела взвыла в ответ на это прикосновение истинного, этот древний зов, против которого не было защиты.

Я не выдержала его взгляда и опустила глаза. Он мягко, но неумолимо приподнял мой подбородок.

— Смотри на меня, Ульяна, — его голос был тихим, но в нем звенела сталь. — Я хочу видеть твои глаза. Всегда.

И я посмотрела. Вгляделась в эти бездонные серые глубины, в которых не было ни капли жалости. Только уверенность. Только владение. Его губы снова нашли мои, но на этот раз поцелуй был иным. Медлительным, глубоким, развращающим. В нем не было спешки, лишь методичное, неотвратимое завоевание. Его руки скользнули по моей спине, разомкнули застежку бюстгальтера. Тот тут же упал на пол. Мужские ладони, твердые и горячие, обхватили мою грудь, большие пальцы провели по уже затвердевшим от нежелательного возбуждения соскам. Я задрожала, издав тихий, сдавленный звук, не в силах его сдержать.

Артемий вел меня к кровати. Мои ноги подкашивались, я почти не чувствовала под собой пола. Он уложил меня на прохладную шелковую простыню, и его тяжелое тело придавило меня, лишая последних остатков свободы. Его губы не отрывались от моих, его язык продолжал свой властный, исследующий танец. Он осыпал поцелуями мое лицо, шею, грудь.

Я лежала с закрытыми глазами, пытаясь отстраниться, уйти в себя, спрятаться в темноте за веками. Но он не позволил.

— Смотри на меня, — повторил он, и в его голосе прозвучала непреклонность.

Я открыла глаза. Он смотрел на меня сверху, и в его взгляде читалось странное сочетание триумфа и чего-то еще, более темного, почти одержимого. Он сбросил с себя остатки одежды, и в тусклом свете я увидела его тело — мощное, покрытое тонкой сетью шрамов, идеальное воплощение физической силы и доминантности. И в тот момент, когда он окончательно вошел в меня, и меня накрыло волной такого всепоглощающего удовольствия, что в глазах потемнело.

Я вскрикнула, впившись ногтями ему в плечи. Он не спешил, двигаясь с той же неумолимой, выверенной ритмичностью. Его дыхание было ровным, лишь чуть сбившимся. Он не сводил с меня глаз, наблюдая, за мной словно одержимый.

— Ты видишь? — прошептал он, его губы коснулись моего уха. — Ты видишь, какая ты у меня? Как ты отвечаешь мне? Ты можешь ненавидеть меня всем своим существом, Ульяна, но твое тело… твое тело знает правду. Оно всегда будет знать, что ты принадлежишь мне. Только мне одному.

***

Дорогие мои, хочу познакомить вас с последней, но не менее интересной, историей нашего литмоба от Анастасии Ригерман "Контракт с монстром".

Ссылка на книгу:

https://litnet.com/shrt/QQ0T

Аннотация:

— Теперь ты моя, и это не обсуждается.
От того, с какой уверенностью он это произнес, в груди вспыхнуло настоящее пламя. Дыхание сбилось, ярость сделала голос колючим, острым.
— Я скорее сдохну, чем соглашусь стать рабыней монстра!
Реакции оборотня долго ждать не пришлось. Его зрачки потемнели, и в них промелькнуло что-то хищное. Мужчина шагнул ближе, закрывая меня от света, подобно надвигающейся скале.
— Твоя подпись на контракте говорит обратное.
— Это какая-то ошибка…
— Лучше заткнись, лживая человечка! — зарычал Альфа, жадно ко мне принюхиваясь. — Я такого не терплю. Ты в моем мире, и даже дышать будешь по моим правилам!
________________

Война с оборотнями давно закончилась, и не в нашу пользу. Люди спрятались в закрытом городе, куда нет входа клыкастым чудовищам. Свобода стала для нас всем! Появились и те, кто в поисках лучшей жизни добровольно уходил к врагам в услужение. Вот только я не была из их числа…

Глава 23

Последняя ночь в моей комнате.

Тишина в моей комнате была звенящей, густой и тяжелой, как свинец. Она давила на уши, на виски, на саму душу. Я стояла посреди привычного хаоса, но этот хаос был уже неживым. Полупустые коробки, зияющие дверцы шкафа, голые вешалки — все кричало об окончании. О конце той жизни, что я знала.

Завтра. Всего одно слово, а ощущалось оно как приговор. Завтра я должна буду переехать в новый дом. Оставить эти стены, этот дом, этот островок хоть какой-то, но свободы, и поселиться в его доме. В доме Артемия Волкова. Моего истинного. Моего тюремщика.

Тоска подступала к горлу горьким комом, таким плотным, что едва можно было дышать. Она была дикой, неукротимой, рвалась наружу рыданиями, но я сжимала зубы до хруста, не позволяя себе и этой слабости.

Здесь, в этой комнате, пахло мной. Дорогими духами, которые я сама выбрала, любимым лосьоном с запахом персика, пылью со старых книг и едва уловимым ароматом свободы. Свободы приходить и уходить, когда захочется. Свободы слушать громкую музыку, валяться на кровати с книгой до самого утра, мечтать о чем-то своем, глупом и прекрасном. Свободы быть просто Улей, а не Ульяной Волковой, не истинной, не стратегическим активом.

А там, в его идеальном, стерильном доме-крепости, не будет и этого. Там будет пахнуть им. Морозом, сталью, деньгами и властью. Там каждый вздох будет контролироваться, каждый шаг — отслеживаться. Там моя комната будет не моим убежищем, а еще одной клеткой.

Я медленно обошла комнату, касаясь пальцами знакомых поверхностей. Потертость на дверце шкафа, оставленная еще в детстве, когда я, играя в прятки, слишком резко ее захлопнула. Зеркало, в котором отражалась тысяча моих улыбок, гримас, слез. Теперь в нем отражалась лишь бледная, изможденная девушка с пустыми глазами.

Я складывала в коробку последние мелочи. Завалявшуюся в ящике стола заколку, старую плюшевую собаку — подарок отца на пятый день рождения. Каждый предмет был воспоминанием. Каждое воспоминание — иглой входило в сердце. Это был не просто переезд. Это было прощание.

Когда коробка была заполнена, я заклеила ее скотчем. Звук отрывающейся ленты прозвучал оглушительно громко в тишине комнаты. Казалось, это запечатали не картонную коробку, а гроб с моей прежней жизнью.

Вечер опустился за окном, густой и беспросветный. Я не включала свет. Мне было легче в темноте. Она скрывала опустошение на моем лице, мою дрожь. Я села на кровать и обняла колени. Холод проникал сквозь тонкую ткань платья, но он был ничто по сравнению с холодом внутри.

Мысленно я прощалась. Со стенами, что хранили мои секреты. С окном, в которое я так любила смотреть на дождь. Завтра я буду спать в другом месте. На чужой кровати, под чужим одеялом, в объятиях чужого человека, чье прикосновение заставляет закипать кровь и замирать от ужаса сердце.

Вспомнилась наша с ним совместная ночь после помолвки, которую мы провели в его доме. Именно после нее мой жених и решил, что мне стоит переехать к нему уже с концами и нечего ждать свадьбы, а я согласилась. Разве у меня был выбор? Никто бы не стал слушать мои возражения.

Я прилегла, уткнувшись лицом в подушку. От нее все еще пахло моим шампунем. Я вдыхала этот знакомый запах. Глаза закрывались сами собой от смертельной усталости, не физической, а душевной. Измотанный разум цеплялся за последние образы дома, отца, счастья…

И тут раздался стук.

Тихий, но настойчивый. Не в дверь.

В окно.

Что за черт?

Стук повторился, но теперь он был более настойчивым.

Я несмело подошло к окну и замерла, с удивлением смотря на нежданного гостя, который не став дожидаться моего приглашения, нагло влез в мою комнату через то самое окно, в которое стучал.

— Какого черта ты здесь делаешь?

Глава 24

Сознание возвращалось ко мне медленно. Первым пришло ощущение боли — тупой, разлитой по всему телу, пульсирующей в висках и ноющей в каждой мышце. Я лежала на чем-то твердом и холодном, и этот холод просачивался сквозь тонкую ткань моего платья, заставляя меня дрожать. В горле стоял ком.

Я попыталась пошевелиться, и тело ответило пронзительной болью в плече и спине. Сдавленный стон вырвался из губ без моего разрешения. Я зажмурилась, пытаясь собрать разрозненные осколки памяти в единую картину.

Последнее, что я помнила четко… моя комната. Сборы, щемящее чувство тоски. Стук в окно. Наглый, настойчивый. И он… Даниил. Мой бывший, влезший ко мне с диким, нездоровым блеском в глазах.

Я помню, как пыталась сразу выгнать его, но он не слушал меня и стоял столбом, смотря на меня как-то… странно. Никогда не видела у него такого взгляд. Да и не молчал мой бывший никогда, а тут ни слова мне не говорил. Я хотела уже позвать охрану, но … дальше в памяти провал. Я совершенно не помню, чем все закончилось. Очнулась я уже здесь.

Медленно, преодолевая боль и головокружение, приподнялась на локтях и осмотрелась. Темнота была не абсолютной. Слабый серый свет пробивался из-под двери, выхватывая из мрака очертания подвала. Здесь пахло сыростью, землей и затхлостью.

Ужас, холодный и липкий, пополз по коже. Как я здесь оказалась? Что сделал со мной Даниил? И где сейчас отец? Он бы никогда не позволил…

Мысли путались, голова раскалывалась. Я сжала ее руками, пытаясь выдавить хоть каплю ясности. Ничего. Только обрывки, только боль и этот всепоглощающий страх.

Внезапно снаружи послышались шаги. Торопливые, нервные. Они приближались к двери подвала. Сердце заколотилось в паническом ритме, заставляя кровь стучать в висках. Я отползла в самый темный угол, за груду старых ящиков, прижимаясь к холодным камням стены, стараясь стать как можно меньше.

Скрипнул ржавый засов. Дверь со стоном отворилась, и в проеме, залитая светом из коридора, возникла высокая мужская фигура. Я щурилась, пытаясь разглядеть черты, и сердце на мгновение замерло. Денис. Бета моего отца. Его правая рука. Тот, кого я знала с детства, кого считала почти членом семьи.

Но его лицо… Оно было бледным, осунувшимся, а в глазах, обычно таких спокойных и уверенных, читалась паника. Настоящая, неконтролируемая паника.

— Денис! — вырвалось у меня, и я сама не узнала свой голос — хриплый, полный облегчения и недоумения. — Денис, что происходит? Где я? Почему я здесь? Это Даниил, он…

Я бросилась к нему, хватая его за рукав, засыпая вопросами, которые душили меня все это время. Он схватил меня за руку, его пальцы были ледяными.

— Ульяна, ты в своем же доме, в старых подвалах восточного крыла, — быстро, почти тараторя, сказал он. — Слушай меня внимательно, у нас мало времени.

Но я не слушала. Поток вопросов лился сам собой.

— Как я здесь оказалась? Что сделал Даниил? Где отец? Почему…

Денис вдруг резко остановил мой поток слов, вглядевшись в мое лицо. Его глаза сузились.

— Ульяна… Ты что, ничего не помнишь?

Его вопрос повис в воздухе, холодный и тяжелый. Я замерла, смотря на него, и по моему лицу, наверное, было все написано.

Денис чертыхнулся с такой яростью, что я вздрогнула.

— Проклятье… Слушай, Ульяна, и запомни раз и навсегда. Тебе нужно бежать. Сейчас. Прямо сейчас. Это единственный шанс спастись. Идем!

Он потянул меня за собой в темный коридор, но я упиралась, цепляясь за косяк двери.

— Спастись? От кого? Что случилось? Скажи мне!

— Некогда объяснять! Каждая секунда на счету! — его голос сорвался на крик, но тут же он осекся, с силой сжав мою руку. — Идем, я покажу путь. Потом поймешь все.

Что-то в его панике, в его отчаянных глазах заставило меня подчиниться. Я кивнула, и мы рванули вперед. Он вел меня по лабиринту незнакомых, пыльных коридоров, которые, как я знала, тянулись под всем нашим старым особняком. Мы бежали, спотыкаясь о разбросанный хлам, наши шаги гулко отдавались под низкими сводчатыми потолками. Я бежала за ним, но вопросы продолжали терзать мой мозг.

— Денис, прошу тебя! — задыхаясь, выкрикнула я, пока мы неслись по очередному темному проходу. — Я должна знать! Где мой отец?

Он не отвечал, лишь ускорил шаг. Мы свернули за угол, и он отодвинул тяжелый, невидный в темноте старинный гобелен, за которым скрывалась узкая железная дверь. Он толкнул ее, и мы выскочили наружу.

Свежий, холодный воздух ударил в лицо. Мы были на опушке леса, прямо за границей поместья. Рассвет только-только начинал разливаться по небу, окрашивая его в грязно-розовые тона. Денис, тяжело дыша, обернулся ко мне. Он взял меня за плечи, его пальцы впились в мою кожу с такой силой, что было больно.

— Ульяна, слушай и не перебивай, — его голос был низким, надтреснутым, полным неподдельной боли. — Артемий. Он обвинил тебя и твоего отца в предательстве. В сговоре с его врагами. — Денис сглотнул, его глаза блеснули. — Твой отец был вызван на поединок альф. Он не мог отказаться.

Ледяная волна прокатилась по моему телу. Я смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

— Во время поединка… Артемий победил, — Денис выдохнул это слово, и оно прозвучало как похоронный звон. — Твой отец мертв, Ульяна. Нашу стаю теперь возглавляет Артемий. Он новый Альфа. Чтобы выжить, тебе нужно бежать. Сейчас же.

Я стояла, не двигаясь, не дыша. Его слова пролетали мимо меня, не долетая до сознания. Они не складывались в картину. Они были абсурдны. Отец… мертв? Поединок? Измена? Это был бред. Кошмар. Неправда.

— Нет… — это был даже не шепот, а просто выдох, полный такого невыразимого ужаса и отрицания, что мир вокруг померк. — Нет, не может быть… Ты лжешь…

Но я видела его глаза. Видела боль, отчаяние и страшную, неумолимую правду в них. Это не был сон. Это была реальность. Моя новая, чудовищная реальность. Артемий убил моего отца. Забрал стаю. И теперь охотился на меня.