( Не) ошибка по совместимости - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Нюта Яр (самиздат)

36 Алиса

Златка уже почти не плачет в садике. Повезло с воспитательницей — тёплая, внимательная, с мягкими глазами. Всегда берёт её на ручки, ласково обнимает, шепчет что-то на ушко. Златка самая маленькая в ясельной группе — всего два года и три месяца. Ещё совсем кроха. И Алиса каждый раз, видя, как воспитательница прижимает её малышку к себе, испытывает искреннюю благодарность.

Она старается и отблагодарить по-своему: то принесёт пакет яблок из папиного сада — ароматных, медовых, с розовыми щёчками. То баночку янтарного мёда с его пасеки, то — варенье, которое мама с любовью закатывает осенью, аккуратно подписывая дату на крышечке. И воспитательница не осталась равнодушной. В первых числах сентября, когда из Германии прилетел их генеральный директор Алексей Дмитриевич, именно она — Маргарита Сергеевна — передала Алисе просьбу зайти к нему на следующий день. Просто «зайти поговорить». Но Алиса понимала — это было что-то большее.

У Алексея Дмитриевича, разумеется, весь день кто-то заходил и выходил. Она ждала почти до самого вечера — на часах было уже 16:45, когда из приёмной позвонила секретарь и попросила зайти к генеральному. Перенести встречу никак нельзя: именно от этого разговора зависело её возможное назначение на должность начальника отдела — шаг, к которому она шла до беременности.

Алиса позвонила в сад. Голосом, полным извинения, объяснила воспитательнице, что может задержаться. Та лишь тепло ответила:
— Ничего страшного, Алиса Михайловна. Посижу с ней, заодно планы на следующий месяц допишу. Не переживайте.

Это немного успокоило. Но, когда Алиса вошла в кабинет к генеральному, сердце всё равно стучало в горле. Она, конечно, помнила его до декретного — высокий, с бородой, всегда строгий. Но тогда он казался ей далёким, почти недосягаемым. Сейчас же перед ней сидел мужчина лет на десять моложе того образа, что остался в памяти: без бороды, с живыми глазами и неожиданно тёплой улыбкой.

— А, Алиса Михайловна Синицкая. Проходите, присаживайтесь. Нам с вами предстоит серьёзный разговор.

Она опустилась в кресло. Волнение немного отступило.

— Чай? Кофе?

— Нет, спасибо.

Он не тянул.

— Вы знаете, что я один из соучредителей проектного института «ГрандПроект». Мы проектируем объекты по всей Европе: Германия, Польша, Литва. В Мюнхене уже семь месяцев работает наш филиал. Сейчас мы объединяем команды "ГрандПроект" и "Стройметмонтаж", делаем это мягко, аккуратно. И мне нужен начальник отдела. Очень толковый. Маргарита Сергеевна уверена, что вы — именно тот человек. Да, у вас мало опыта. Но это компенсируется умом и отношением к работе.

Алиса слушала, будто сквозь шум дождя. Мысли метались — не о должности. О Златке. О том, справится ли она, если выберет работу. Не окажется ли всё это слишком высокой ценой.

Алексей Дмитриевич выдержал паузу.

— Я знаю, вы одна воспитываете дочь. Поверьте, я это понимаю. Сам отец. Дети — вот зачем мы работаем. Но вы тоже понимаете: бывают срочные задачи, когда нужно включиться полностью. И тогда мне не нужны отговорки. Иногда — командировки. Иногда — надолго. Но я не требую «сидеть в офисе до ночи». Мне важен результат. Вы организуете свою работу и работу отдела — и свободны. Я предложу вам зарплату европейского уровня, с которой можно позволить себе помощницу. Но… я понимаю — это не заменит вас для ребёнка.

И снова пауза. Протяжная, почти щемящая.

— Подумайте. Три дня. В понедельник — ваш ответ. А пока… бегите за своей девочкой.

Алиса встала.

— Спасибо… Это предложение, о котором я даже не мечтала. Но… да, вы правы. Моя дочь — центр моей вселенной. Мне нужно подумать.

Она вышла из офиса и почти бегом направилась в детский сад. Уже темнело, и в окнах тёпло светилось. В группе Златка сидела одна — играла с куклой, уткнувшись лбом в её тканевое плечо. Воспитательница за столом тихо писала.

Увидев маму, малышка расплакалась. Редкость для неё — обычно она мужественно ждала. Но сегодня… сегодня время тянулось особенно долго. И её маленькое сердечко устало.

Алиса бросилась к ней, прижала к груди. И сама расплакалась. Вдруг всё стало до ужаса ясно: такие вечера могут стать не исключением, а нормой.

На улице уже стемнело. Алиса крепко держала Златку за руку — тёплую, пухлую, как у младенца. Малышка ещё всхлипывала, но уже не плакала — только уткнулась в бок и прижималась всем телом, будто хотела стать частью мамы.

— Златочка… прости меня, пожалуйста… — шептала Алиса. — Мамочка так старается… просто чуть-чуть ещё… и всё будет хорошо. Правда.

Они медленно пошли в сторону дома, но по дороге свернули в супермаркет. Надо было купить что-нибудь на завтрак — ведь утром приезжает Катя с Мироном. Алиса взяла яйца, булочки, детский творожок, курицу и фрукты. И, пройдя мимо отдела игрушек, всё же остановилась.

— Ма… — голосок Златки был тихим. — Можно?

— Маленькую, хорошо? Только одну. — Алиса опустилась на корточки и улыбнулась. — Какую хочешь?

Златка выбрала куколку в светло-жёлтом платьишке. Маленькую, почти ладошечную. Алиса взяла её не раздумывая. Это была не просто игрушка. Это была попытка попросить прощения за сегодняшний вечер — за ту задержку, за ту тоску, которую малышка так мужественно сдерживала, пока не увидела маму.

— Спасибо, Ма. Ку-ка будет спать… со мной, — сказала Златка уже дома, когда они переодевались в пижамку.

Всё шло, как всегда, по ритуалу. Тёплая ванна — с уточками, пеной и мокрыми следами на полу. Чистая ночная рубашка. Песенка вполголоса — «спі, мая зорачка, спі…» — которую Алиса пела ей с самого рождения. И потом — короткая сказка. Сегодня — про маму-бабочку, которая улетала далеко, но всегда возвращалась к своему маленькому гусенёнку.

— Ма… а ку-ка… тоже бабачка? — сонно прошептала Златка.
— Наверное. Просто ещё не выросли крылышки, — шепнула Алиса, укрывая её одеялом.

Когда дочка уснула, Алиса долго стояла над кроваткой. Потом вышла на кухню, поставила чайник и села к столу. В комнате было полутемно, только лампа над плитой отбрасывала мягкий свет.

37 Алиса

Субботнее утро началось с радости — Алиса со Златкой ехали на автовокзал встречать Катю и Мирона. Для Златки это было событие. Она обожала ездить в троллейбусе — сидеть у мамы на коленях, прижимать нос к прохладному стеклу, разглядывать улицу, комментируя всё, что видела.

— Ма! А дядя… с шапкой — это дед?
— Ма! А он — злой?
— Ма! А автобус... он летит?

Алиса улыбалась, поглаживая дочку по спине. Удивительно, как у ребёнка всего два года с хвостиком — а в ней уже целый мир: фантазии, страхи, догадки и наблюдения. Каждая поездка — как приключение.

На вокзале Катя вышла из автобуса, держа за руку Мирона. Тонкая, ещё стройнее, чем до родов, почти прозрачная — как будто выжата до последней капли. Только глаза всё те же — умные, внимательные. Но в них теперь жила усталость. Два года почти без передышки, без поддержки — это не просто родительство, это выживание.

Они обнялись крепко, долго, по-настоящему.

— Ты совсем не изменилась, — сказала Катя.
— А ты… стала тоньше, — с улыбкой ответила Алиса, сдерживая ком в горле.

Мирон и Златка не нуждались в формальностях. Они будто сразу вспомнили друг друга. Мирон — подвижный, неугомонный мальчишка с тёмными вихрами — носился по перрону, махал руками, что-то выкрикивал. Златка догоняла его, повторяя обрывки своих слов:

— Ми-о, иди туда! Бибика! Ку-ка! Ба-бах!
— Ма, Ми-о бобо делает! — пожаловалась она, когда он её толкнул в пылу бега.

Алиса наклонилась к ней, поцеловала в щёку и прошептала:

— Он просто играет, солнышко. Не со зла.

Дома первым делом накормили детей. Супчик с лапшой, тёплый хлеб с маслом, компот из яблок. Мирон ел молча, сосредоточенно. Златка — вполголоса комментировала каждый кусочек. Потом оба побежали играть, и женщины наконец устроились на кухне. Заварили мяту, открыли банку маминого варенья из черной смородины. За дверью — топот, смех, визги.

— Ты вообще молодец, что решилась приехать, — сказала Алиса, подливая Кате чай.
— Я не только из-за Мирона, — тихо ответила та, глядя в кружку. — Хотя он — главная причина. Он у меня такой… живой. Схватывает всё. Показывает, сортирует, собирает. Лего, пазлы, карточки. Умница. Но… не говорит. Совсем. Ни одного чёткого слова. Иногда — "мама", иногда — "бо", но без смысла. Как звук, не как обращение.

— Ну, два года всего. У мальчиков позже бывает.
— Алиса, я знаю. И я понимаю. Но у него даже попытки нет. Он не повторяет за мной. Не "хочет" говорить. Понимает, делает — но не произносит. Как будто язык не нужен. Или будто он в другом мире. А я в этом. И мы не можем встретиться.

Катя глотнула чай.
— Мне спокойнее будет, если его посмотрят специалисты. Я записалась в центр, здесь недалеко, в понедельник.

Алиса протянула руку, сжала её ладонь.

— Ты всё правильно делаешь. И вообще — ты… очень сильная.

Катя чуть улыбнулась.
— Я ещё и восстановиться в универе решила. Перевестись на заочку. Хочу закончить. Уже три года в академе. Столько раз думала бросить, забыть… А теперь — не хочу больше откладывать. Не только ради диплома. А чтобы Мирон видел: мама может. Мама не сдаётся.

Алиса почувствовала лёгкое покалывание в груди — от восхищения и… чего-то похожего на зависть. Той, честной, в которой прячется вдохновение.

— Катя, я горжусь тобой.
— А ты? Что с работой? Ты говорила, перед тобой выбор…

Алиса рассказала всё. Про предложение. Про условия. Про то, как сердце сжимается, когда она думает о Златке, сидящей одна в группе до самого вечера. Как трудно представить, что это станет нормой.

Катя молчала, слушала. А потом сказала просто:

— Послушай. Если у тебя будет командировка — звони. Я приеду, заберу её к нам. Она у нас не чужая. И тётя Наташа, и Мирон, и Мурка, и коза Зойка, и куры — все будут только рады. Единственное, когда у меня сессия — тёте Наташе тяжеловато будет сразу с двумя. Может, тогда твои мама с папой подменят? На недельку-другую.

— Думаю, да. Они согласятся. Златку очень любят. Просто постоянно — тяжело. А пару недель — справятся.
— Ну вот. А если просто поздно с работы вернёшься — поговори с воспитательницей. Она ведь уже выручала? Может, сможет Златку забирать, сидеть с ней пару часов. За деньги, конечно. Или к тебе домой приходить, если рядом живёт.

Алиса кивала. Всё, что казалось тупиком — вдруг расчищалось. Мир обретал очертания. Решения появлялись. Пусть не идеальные, но реальные. Живые.

— Катя… ты даже не представляешь, как мне это нужно было.

— Да ты что! Мы же всё это уже проходили — и колики, и зубы, и истерики, и "не буду пюре", и "на ручки ночью сто раз"...
— "Платье!" — вдруг отчётливо донёсся вопль Златки из комнаты. — "Ма! Платье!!"

Алиса рассмеялась.
— Даже зимой требует платье. Принцесса она у меня.
— А у меня бродяга. Мирон носится, как ураган. Грязный, в синяках. Лезет на всё. Но молчит. Всё решает молча. Обходит, дотягивается, манипулирует. Но — тишина. Хитрюга.

Они обе рассмеялись. Смех был тихим, но настоящим — как спасение.

Потом стало тихо. Не от неловкости. От понимания.

Алиса посмотрела на подругу и прошептала:

— Спасибо, что рядом.

Катя не ответила — просто сжала её пальцы. Крепко.
— Всегда. Как тогда во время беременности. Когда мы сражались, чтобы сохранить и дать жизни нашим детям. Только теперь — у нас другие битвы.

Алиса кивнула. Да, другие. Теперь у неё как и тогда, были поддержка и план.

В воскресенье погода была сказочная — тёплая, с лёгким ветерком. Они поехали в парк Горького. Катались на лебедях, Златка кричала от восторга, Мирон тянулся к рулю. Потом машинки, батуты, качели. Кормили уток батоном, который захватили из дома. Белки скакали по деревьям, одна даже почти спустилась к детям. Мыльные пузыри летели по дорожке, искрились в воздухе. Потом — сладкая вата, а в кафе — горячие блинчики с шоколадом и детский какао с пенкой.

38 Алиса

Утро понедельника началось особенно суетливо. В квартире звенело, кипело, шуршало — всё сразу. Где-то в ванной шумела вода, на кухне закипал чайник, в комнате мультик вполголоса тянул какую-то песенку.

Златка, в пижамке с зайцами, стояла у входной двери и крепко сжимала в ладошках плюшевого мишку. Губы надулись, взгляд — мокрый и решительный.

— Не хошу садик! Я с Ми-ном! — пробормотала она, всхлипывая и утыкаясь лицом в мишку.

Мирон тем временем молча сидел на ковре и выстраивал в рядок машинки. Сосредоточенно, с какой-то взрослой задумчивостью. Ни звука, ни реакции — будто весь его мир был внутри этого короткого маршрута между колёсами и ковром.

Алиса, одной рукой завязывая волосы в узел, другой ловила на столе ключи.

— Злат, послушай, — мягко, почти шёпотом сказала она, присев рядом. — Сегодня тётя Катя с Мироном пойдут к врачу. А потом — после сна, прям сразу — тётя Катя тебя заберёт. Вы ещё успеете вместе и на качели, и книжку посмотреть. Договорились?

Златка долго смотрела на маму, потом уткнулась лбом в её плечо.

— Обещай…

— Обещаю, — Алиса поцеловала макушку. — Мамина честное.

Златка всхлипнула ещё раз — и кивнула. Как умеют только двухлетние: немного надменно, немного жалобно, но с безусловным доверием.

В садике Златка сначала упрямо вцепилась в маму, но воспитательница быстро отвлекла её игрушкой и ласковым словом. Алиса с облегчением выдохнула и коротко обсудила с ней возможность подработки: иногда — пару часов вечером. Та согласилась сразу, даже с энтузиазмом, пообещала иметь её в виду на случай, если ей срочно нужно будет задержаться на работе. Всё прошло спокойно, без лишних слов, как между взрослыми, которые понимают друг друга с полужеста.

Воодушевлённая, Алиса вышла на улицу. Сентябрьское утро было бодрое, свежее. В лицо пахнуло прохладой. Подхватив свою кожаную сумку, она буквально взлетела по ступенькам офиса, ощущая, как в груди разгорается то самое чувство: сегодня что-то изменится.

К десяти утра день уже успел разогнаться. Алиса зашла в приёмную, мельком кивнула секретарю.

— Алексей Дмитриевич ещё не пришёл?

— Пока нет. Дать знать, как появится?

— Да, пожалуйста.

Спустя двадцать минут секретарь перезвонила:

— Алиса Михайловна, зайдите, пожалуйста. Он вас ждёт.

Алиса глубоко вдохнула, выдохнула — и постучала в дверь.

— Добрый день, Алиса Михайловна. Присаживайтесь, — сказал Алексей Дмитриевич, открывая перед ней папку. — Давайте сразу к делу. Какое решение вы приняли?

— Я согласна, — чётко и с лёгкой улыбкой ответила она. — Я хочу попробовать себя в роли начальника отдела. Судьба, кажется, сама толкает меня вперёд. Родители, подруга — все согласились помочь с ребёнком, если будут командировки. И вообще… Я давно ждала этого шага.

Он слушал с интересом, едва заметно кивая.

— Вот и отлично. Насчёт Петра даже не беспокойтесь. Это решение принято объективно. Он хороший сотрудник, но не лидер. А вы — тот самый человек, кто способен двигаться вперёд. Сейчас, благодаря сотрудничеству с «ГрандПроект», мы можем выйти на европейский рынок. Начинайте с немецкого направления. Вникайте, изучайте. Маргарита Сергеевна поможет вам с деталями.

— Поняла. Спасибо за доверие, — сказала Алиса, вставая.

Она заметила, что он смотрит на неё уже не как на «просто сотрудницу», а с уважением. Раньше он всегда был немного сухой, отстранённый, почти надменный. А теперь — будто потеплел. Стал человечнее.

К одиннадцати Алисе уже принесли на подпись приказ и новый контракт. Маргарита Сергеевна пригласила её в кабинет, заварила чай и с профессиональной теплотой погрузила в обсуждение немецких стандартов стройки и деловую специфику международных проектов.

— Придётся попотеть, — сказала она, не без улыбки. — Но ты справишься. Ты всегда быстро всё схватываешь.

Спускаясь в обед на лифте, Алиса почувствовала чей-то настойчивый взгляд. Обернулась — юристка Марьяна, женщина лет тридцати с идеальной укладкой и неизменно холодным взглядом, буквально сверлила её глазами. Алиса сделала вид, что не заметила.

— Простите, а можно с вами познакомиться? — вдруг спросил сзади мужчина в дорогом костюме. — Вы случайно не актриса?

— Почти, — мягко отшутилась Алиса. — Только на сцене — стройки и сметы.

Он рассмеялся, но она уже вышла из лифта, не оставляя поводов продолжать.

Оставшийся день пролетел на одном дыхании. Таблицы, звонки, письма, встречи. Словно кто-то снял тормоза — и она понеслась. Словно всю жизнь ждала именно этого темпа.

К пяти вечера она уже летела домой. Сердце стучало как от кофе, так и от радости: всё получается. Всё, как должно быть.

Катя, как и обещала, забрала Златку. Написала: «Гуляем. Всё хорошо. Мирон и Златка играют, довольны». У Алисы отлегло.

Когда она вошла в квартиру, первое, что почувствовала — не запах еды или звуки мультфильма, а что-то неуловимо тревожное. Интуиция кольнула. Прислушалась: слишком тихо. Даже дети будто затаились.

Катя сидела в кухне, в полумраке, обхватив плечи руками, как будто защищаясь от холода — или от чего-то страшного. Алиса бросила взгляд на чашку — чай остыл. Пирог нетронут. У Катиной щеки — след от подушки: видимо, пыталась прилечь. Или плакала.

Алиса поняла: что-то случилось.

Катя смотрела в одну точку и шептала, будто оправдываясь:

— Он… он не говорит. Ни слова. Возможно, это аутизм. Или какая-то форма задержки развития. В центре... они даже не пытались мягко. Просто: «скорее всего РАС». И всё.

Она вдруг прикрыла рот ладонью, голос дрогнул:

— Алис, а если... это правда? А если он никогда не заговорит?

Алиса мгновенно пересела ближе и обняла подругу. Катя не сдержалась — слёзы покатились по щекам, горячие, тяжёлые.

— Мне страшно, — прошептала она, — Я не знаю, что делать. Я думала, он просто позже начнёт. А теперь — этот диагноз… И мне сказали: «чем раньше начнёте — тем больше шансов», а я сижу и думаю всего два года, жду, что само пройдёт…

39 Алиса

Следующее утро выдалось ещё тяжелее предыдущего. Сентябрь, начало осени — тёплый, но уже влажный воздух, серое небо, будто отражающее настроение в доме. Златка с самого пробуждения была в слезах. Она упорно не хотела идти в садик, цеплялась за Мирона, будто предчувствуя скорое расставание. Алиса изо всех сил старалась её уговорить — обещала любимые куклы, пирожное, даже поход в детский центр в выходные. Но Златка оставалась непреклонна.

Мирон, заметив её слёзы, неожиданно подошёл, не проронив ни слова, просто обнял. Обнял крепко, по-мужски, как взрослый. И Златка, к удивлению взрослых, медленно затихла у него на плече. Алиса с Катей молча переглянулись. Этого жеста было достаточно, чтобы день всё же начался.

Катя пообещала забрать Златку пораньше, если получится уладить всё в университете.

Алиса взяла дочку на руки — ту самую, упрямую, уставшую, с насморком от слёз — и понесла в сад. Там всё повторилось: воспитательница, видя, как трудно девочке даётся утро, с пониманием кивнула, взяла её осторожно из рук Алисы и заверила, что займёт её рисованием, чтобы отвлечь. Алиса с облегчением кивнула — короткий, без слов, но тёплый и поддерживающий обмен.

Уже через двадцать минут она погрузилась в работу и не заметила, как наступил обед.

Лифт, в который она вошла на шестом этаже, остановился, и двери открылись на пятом, впуская того самого мужчину в дорогом костюме. Улыбка у него была, будто он выиграл в лотерею.

— Это снова вы?! — оживлённо произнёс он. — Давайте уже знакомиться. Обед, кажется, у нас всегда совпадает. Предлагаю провести его вместе. В "Галерее" делают вполне сносный кофе.

Алиса, слегка улыбнувшись, ответила:

— Я сегодня уже перекусила чебуреками. Простите, но обещала себе не обедать дважды. Может, завтра?

— Договорились. Завтра не убегайте и ни каких чебуреков, — с лёгким смехом добавил он. — Кстати, Вадим.

— Алиса. До встречи, Вадим. Если бы не ворох дел, я бы даже подумала над кофе.

Она одарила его фирменной улыбкой и поспешила в "Галерею" — не за кофе, а за игрушкой для Мирона. Она выбрала говорящую обезьянку, которая повторяет слова. Игрушка была не просто милой — она мотивировала ребёнка воспроизводить звуки, слушать, подражать. Это и было её целью.

Катя к тому моменту уже успела многое: записала Мирона сразу в три центра, на обследование — всё на конец сентября. В университете сказали, что на заочном есть места. Она тут же написала заявление, приложила все справки: о рождении ребёнка, из поликлиники, копии документов. Обещали рассмотреть в течение двух–трёх недель. Поэтому она и назначила обследования на этот же период — чтобы совместить всё в одну поездку.

А ещё она успела забрать Златку из садика — и теперь дети с аппетитом уплетали борщ, а сама Катя собиралась на вечернюю маршрутку.

Остаток дня у Алисы снова пролетел незаметно. В работе с Маргаритой Сергеевной всплывали новые вопросы — немецкий рынок, особенности законодательства, договоров. Маргарита пообещала: завтра с утра они свяжутся с начальником отдела из "ГрандПроект", и всё станет яснее.

Вечер, конечно, не обошёлся без слёз. Злата с удовольствием ехала в троллейбусе до вокзала, болтала теперь не с мамой, а с Мироном. Он смотрел в окно широко раскрытыми глазами. Город был весь в огнях — витрины, фары, подсветка зданий. Всё это казалось волшебным.

Когда Катя с Мироном сели в маршрутку, Алиса помогала им устроиться, подавала сумку. Они махали друг другу в окно. Но именно в этот момент Златка вдруг поняла: он уезжает. И разразилась настоящая истерика. Она вырывалась из рук Алисы, кричала, плакала. Кто-то косо смотрел, кто-то улыбался с пониманием. Пожилая женщина рядом буркнула что-то вроде: "Вот и результат — невоспитанная девчонка, мать без руля и ветрил".

По дороге домой, в троллейбусе, Златка не переставая всхлипывала. Алиса гладила её по спине, прижимала крепче. Ей тоже было грустно. Она и представить не могла, насколько сильно её дочь привязалась к Мирону.

От остановки она несла Златку на руках. Та уже утихла, только изредка шмыгала носом и тяжело вздыхала. Дома Алиса устроила обычный вечерний ритуал — пена, уточки, тёплое полотенце, пижамка. Калыханка, сказка, поцелуй в макушку.

Когда Злата уснула, Алиса ещё немного поработала. Она настолько увлеклась, что, взглянув на часы, с удивлением обнаружила — половина двенадцатого. Проведя свои банные процедуры, она легла в кровать. С мыслями о работе, о Катиной смелости, о Мироне и той ситуации, что закрутилась за считаные дни.

И, как всегда, подумала, что она из тех редких людей, кто искренне любит свою работу. Ей действительно повезло, что когда-то судьба — пусть и через неприятное, почти травматичное событие на втором курсе — привела её в "Стройметмонтаж". Тогда казалось, всё непонятно. Сейчас она знала точно: иногда именно через боль приходят самые светлые перемены.

С этой мыслью она и уснула.

Утро началось, как обычно, с тёплого детского «ма-ма», шепчущего из-под одеяла. Златка прижалась лбом к щеке и, не открывая глаз, протянула:

— Каша…

— Сейчас будет, — улыбнулась Алиса, гладя её по голове.

Пока варилась овсянка, они вместе пошли в ванную. Умывание, чистка зубов — сначала играючи, потом по-настоящему, под маминым присмотром. Златка хихикала, брызгала водой, строила рожицы в зеркало.

Потом был завтрак: любимая каша, чуть с медом, в яркой тарелке с зайчиком. Алиса за столом проверяла в телефоне план на день и краем глаза следила, чтобы ложка попадала в рот, а не на пол.

Платье Златка выбрала сама — розовое с лисичками. Алиса, как всегда, надела приталенное миди с мягким принтом. Волосы — в пучок, серёжки, капля парфюма. Её утро, как и гардероб, было выстроено точно и быстро — привычка работать с 8:30 не допускала суеты.

Перед самым выходом — два хвостика, рюкзачок и любимый мышонок в ручке.

Алиса взяла планшет, папку с документами, Златку за ручку и ещё раз осмотрев квартиру взглядом, вышла. До садика семь минут. По пути Златка что-то напевала себе под нос, шла уверенно, будто в мини-командировку.

40 Алиса

С Вадимом оказалось легко работать. Он производил впечатление настоящего профессионала: уверенного, собранного, с чётким пониманием процессов. Молодой — на вид не больше тридцати двух. Холост — обмолвился об этом как бы невзначай, но при этом глянул на Алису с таким выражением, что всё стало ясно без слов: он был бы не прочь перевести их рабочее взаимодействие в более личную плоскость.

Совместные обеды быстро стали привычкой. После рабочих встреч они почти ежедневно шли перекусить — в «Галерею» чаще всего в «Васильки». Юристка поглядывала всё настойчивей, будто на языке вертелась язвительность, но каждый раз сдерживалась.

С Петром складывалось гораздо сложнее. Он болезненно воспринял новость, что теперь в командировки в Германию будет ездить Алиса. По сути, она заняла его позицию: неформально, но все ключевые выезды, встречи и согласования перешли к ней. В отделе стали чаще замолкать при её появлении, а косые взгляды преследовали буквально с порога. Алиса не могла понять, что именно вызывает такую реакцию.

Спустя несколько дней она всё-таки решилась поговорить с Маргаритой Сергеевной:

— Мне кажется, Пётр обиделся. Может, думает, что я как-то вытеснила его. Стал избегать меня. Да и в отделе… чувствуется странная атмосфера.

Маргарита Сергеевна, просматривая распечатки, не отрываясь от бумаг, ответила спокойно:

— Алиса, ты умная девочка. И взрослая. А значит, должна понимать: проще свалить ответственность за свои неудачи на кого-то, чем трезво признать собственные слабости.

Алиса кивнула, вздохнула. Потом, помолчав, добавила:

— И юристка... будто смотрит с укором. Как будто я всех обманула и заняла чужое место.

Маргарита Сергеевна усмехнулась, наконец подняв взгляд:

— Ты просто была в декрете и пропустила пару сезонов местного сериала. У Петра с юристкой — роман. Неофициальный, конечно: он женат. Но всем всё давно ясно. Ещё три года назад, после одного корпоратива, всё стало на свои места. Тогда Алексею Дмитриевичу пришлось вернуть её из другого офиса — она явилась как буря. С того вечера они стали неразлучны. Она, кстати, свободная, красивая, тридцатилетняя, ухоженная. Как специалист — очень сильная. Несмотря на то что всячески навязывалась Алексею Дмитриевичу, он не уволил её, хотя и перевёл подальше. Потому что как юрист — действительно стоящая.

Говорят, когда они с Петром в командировке, соседи по гостинице прекрасно в курсе, чем они там занимаются. С тех пор всё по кругу. А тут появилась ты, и всё пошло не по сценарию. Представь: командировка в Мюнхен — это тебе не на пару дней. Уйма свободного времени, чтобы провести его вместе. А теперь поедешь ты.

Проблема не в тебе, а в них. Хотя, честно говоря, я не понимаю. Она и правда красивая, ухоженная, умная. Почему не найти свободного мужчину? Нет — вцепилась в Петра, как будто это последний шанс. Если бы влюбилась — поняла бы. Сердцу не прикажешь. Но тут другое. Получила от ворот поворот от генерального — и кинулась на Петра.

А тот? Молодая, красивая, доступная. Почему бы не развлечься, потешить эго? И при этом позиционирует себя как семьянина. Жена у него — начальник отдела в банке, умница. Дети — сын в юношеской сборной, дочь поёт и учится на отлично. Идеальная витрина. И тут же — доступная юристка под боком. Классика. Только она не понимает, что тратит свои лучшие годы в пустоту.

Она вздохнула и, вдруг сменив интонацию, заговорила с личной ноткой:

— Вот и моя Милка такая же. Говорю ей: "Тебе тридцать, где мой зять, где внуки? Всё карьеру строишь, а молодость-то уходит." Но ей хоть кол на голове теши. Не знаю, что делать. Хоть бы встречаться начала. И ты посмотри — не уродина ведь, симпатичная. — Она достала телефон, показала Алисе фото красивой молодой женщины. — Не скажешь, что ей тридцать. Только взгляд... тяжёлый. Как у меня когда-то.

Алиса сказала мягко:

— Мне кажется, ей просто нужно влюбиться. Так, по-настоящему. Она у вас красивая. Наверное, просто не встретила того самого.

— Да где там. У неё только работа и дом. А мужчины — смотрят! В лифте, в магазине, сосед наш — тот вообще облизывается. А она — лёд. Ах, что тут говорить…

После короткой паузы, уже деловым тоном:

— Кстати, Алиса. Сегодня на совещании с Алексеем Дмитриевичем обсуждали вашу командировку в Мюнхен. Через пять дней. Предварительно всё подтверждено. Он поедет подписывать контракт по новому объекту. С собой берёт тебя и юристку. Со стороны "ГрандПроекта" будет Вадим Николаевич, а в Мюнхене вас встретит их руководитель — Артём Александрович Рудницкий.

При этих словах сердце Алисы забилось чаще. То ли от предстоящей первой командировки, то ли от её важности, то ли... от предстоящего расставания со Златкой. Или, может быть, всё дело в имени Артём — с ним у неё всегда было связано что-то особенное.

— А надолго? — тихо спросила она.

— На три дня. Первый день — вылет и отдых. Второй — подписание контракта и встречи с немецкими коллегами. Переводчик будет, не волнуйся. Если всё не успеете — третий день рабочий. Вылет — вечером.

— Я бы хотела накануне вылета уйти с обеда. Отвезу Златку к подруге, в деревню. Семьдесят километров от Минска, под Воложином.

— Конечно. Подготовь всё необходимое — и себе, и по работе.

41 Алиса

Уже в самолёте Алиса вспоминала, как накануне привезла Златку к Кате.

Целых четыре дня. Они не увидятся четыре дня. Это было почти невыносимо. Сначала тревожило расставание с дочкой — как она, без мамы, ночью, среди новых запахов, новых звуков? Но потом волнение стало иным. Как будто под этой грустью пряталось другое чувство — ожидание, тревожное предвкушение, будто на пороге чего-то неизвестного. Она не могла разобрать, что сильнее: страх или интерес.

Когда они с Златкой ехали в маршрутке до деревни, девочка всё не умолкала.

— Смоти, мам! Колловка! Ой, воло-о-обей! Мам, а это кто?

Глаза её светились, а пальцы неустанно указывали то в одно, то в другое окно. Пахло пылью от дороги, натёртой клеёнкой сидений и чем-то сладким — возможно, кто-то ел конфеты. Алисе стало неудобно за болтливость дочки, но только одна пожилая женщина, сидевшая у окна, едва заметно морщилась при каждом эмоциональном восклицании Златки. Остальные, похоже, были либо в своих мыслях, либо просто улыбались.

Спереди сидела молодая пара — девушка с растрепанными волосами положила голову на плечо парня, и они держались за руки. Без колец, но с такой очевидной влюблённостью, что казались одним существом. Рядом — девушка, увлечённо читающая книгу в телефоне, не отрываясь даже на вспышки громких детских радостей. Через проход — парень в наушниках, с интересом косился на неё, но она, похоже, не замечала. Ещё дальше ехал деловой мужчина с кожаным портфелем, всё было похоже на обед обычного буднего дня. Только у Алисы на душе всё трепетало — то ли от разлуки, то ли от воздуха, пропитанного сентябрьским полем и грядущими переменами.

Катя и Мирон встретили их на остановке. Мирон был с самокатом — он тут же попытался прокатить Златку, ставя её перед собой, но у него ничего не получалось. Катя смеялась, везя их обоих, держась за руль. По дороге они проходили мимо вспахонных полей, воздух был густым от запахов осени, где-то мычала корова кукурекал петух.

Дети разыгрались — их словно подменили. Они бегали по двору, звали Мурку, потом побежали к Зойке — белой козе с умными глазами. Мирон показал, сколько яиц снесли куры, одно случайно разбил. Златка сначала расплакалась, но Мирон так трогательно стал её утешать, что уже через минуту они снова хохотали.

К шести вечера пришла тётя Наташа — и вся маленькая деревенская вселенная собралась за столом. Ужинали жареной картошкой, потом пили чай с городскими пончиками, которые Алиса привезла в белом бумажном пакете.

Небо к тому времени стало акварельно-сиреневым, вечерним. Алиса глянула на часы — пора.

Она подозвала Златку и, опускаясь на корточки, тихо сказала:
— Солнышко, тебе нравится здесь, у тёти Кати и Мирона?

— Навится, — бойко кивнула дочка, глядя ей в глаза.

— А можно мама уедет ненадолго, на работу? А ты ещё немного поиграешь с Мироном, с Муркой, с Зойкой… А я тебя через несколько дней обязательно заберу, хорошо?

Златка задумалась. Такой серьёзный взгляд, не по возрасту. Потом тихо сказала:
— Хорошо. Я поиграю. Ты только пиедь.

Она чмокнула Алису в щёку и побежала, увлечённо зовя Мирона. Ни слёз, ни сцены. Только внутри у Алисы что-то обрывалось — и от гордости, и от боли.

Катя проводила Алису до остановки. Они шли молча. Потом она крепко обняла подругу и прошептала:

— Всё будет хорошо. Я справлюсь. Не переживай. Она у нас крепкая. Игры, животные, свежий воздух — она не заметит, как пролетит время. А ты просто работай.

Когда вечером Алиса уже была дома, Катя прислала видео. На нём — Златка, лежащая на подушке рядом с Мироном, «читает» ему книжку. Говорит что-то неразборчивое, но очень уверенно. Мирон, с таким же серьёзным видом, глядит на картинки.

Алиса прижала телефон к груди и выдохнула.

А утром — новое видео. Завтрак. Все в сметане, блины, звонкие детские голоса. Златка — счастливая, уверенная, говорит, спорит, доказывает. Всё было хорошо.

Но где-то в глубине тревога не утихала. Теперь она уже не о дочери. Что-то другое, неясное, поднималось в груди, как волна.

Мюнхен встретил их ясным, сухим вечером начала осени. Было около шестнадцати градусов. Солнце уже опустилось к горизонту, и его косые лучи ложились на здания мягким золотом. Деревья вдоль трассы, ведущей из аэропорта в центр, уже начинали сбрасывать листву. Жёлто-бурые клёны, аккуратно подстриженные кусты, ряды одинаково вычищенных велосипедных дорожек — всё казалось Алисе нарисованным, как на открытке. Машины двигались неспешно, строго по полосам. Ни сигналов, ни резких ускорений. Чисто. Привычно европейски.

Алиса смотрела в окно автомобиля с таким выражением, как будто боялась что-то пропустить.

— Ну как тебе? — спросил Вадим, оторвавшись от телефона.

— Всё как в кино, — призналась она, улыбнувшись. — Как будто кто-то пригладил весь город ладонью и сказал: «Будь примером».
Она замолчала, потом добавила:
— Ничего лишнего. Ничего надорванного, захламлённого. Даже листья, которые падают, — будто по расписанию.

Вадим усмехнулся:
— Это только снаружи. Подожди, когда столкнёмся с немецкой бюрократией — романтика уйдёт.

Но романтика пока не уходила. У Алисы было чувство, что всё вокруг чужое, но как-то странно родное, будто она когда-то уже была здесь, во сне, в кино, в другой жизни. И ещё — что всё это не просто так. Что именно здесь, именно сейчас, должно что-то произойти. Как будто воздух стал плотнее. Как перед грозой. Или перед встречей.

Отель оказался старинным, с фасадом из тёплого кирпича и аккуратными ставнями. Внутри — стекло, металл и молчаливый персонал в безупречных костюмах. Они все разместились на одном этаже, номера рядом. Алисе достался номер с видом на внутренний дворик — мощёный камень, фонтан с бронзовыми журавлями, и несколько столиков с бледно-серыми скатертями.

В номере было прохладно и тихо. Светлые стены, широкая кровать с хрустящими белыми простынями, лампа с бежевым абажуром, длинное зеркало у гардероба. Алиса приняла душ, растёрлась ароматным лосьоном из мини-флакончика, достала из саквояжа платье и туфли, разложила косметику на полочке. Всё было почти как в ритуале — чтобы отвлечься, собраться, и… выглядеть.

42 Алиса

Официант провёл их к столику у окна. За столом уже сидели Алексей Дмитриевич, Марьяна — и ещё кто-то, повёрнутый к ним спиной. Вадим шёл впереди, Алиса — чуть позади. В тот момент, когда она заметила знакомый силуэт, белоснежную рубашку, поворот головы, линию челюсти — внутри всё замерло.

Он обернулся. Поднял глаза.

Их взгляды встретились.

Мир остановился.

Артём.

Имя, которое она хранила в себе все эти три года. Имя, которое не решалась произносить вслух с той ночи. Он был здесь — самый настоящий, немного загорелый, черты лица стали чуть резче, строже, стрижка чуть короче. Но это был он. Безошибочно. И внутри всё провалилось. Сжалось. Казалось, сердце остановилось и не знает, как снова биться.

Алексей Дмитриевич поднялся:

— Артём Александрович, хочу представить вам Алису Михайловну Синицкую — наш новый начальник планового отдела. Она будет вести немецкое направление. У них с Вадимом Николаевичем получается отличный тандем. Оперативно подготовились к завтрашней встрече, все расчёты уже готовы.

Он повернулся к Алисе:

— А это Артём Александрович Рудницкий. Руководит «ГрандПроект». Завтра мы подписываем контракт со «Штальбау Хоффман» исключительно благодаря ему.

Имя. Отчество. Фамилия. Чужие. Официальные. Она не знала их. В её памяти он остался просто Артёмом. Тем самым. Её первым. Единственным. Без регалий и титулов.

— Рад знакомству, — спокойно произнёс он. Но в глазах его было совсем не спокойно. Это были такие знакомые глаза. Они каждый день смотрят на неё через Златку. И она очень отчётливо понимала, что выражают эти глаза. Она прочитала это в тот миг, когда он их поднял. Они вспыхнули. Он её узнал.

— Взаимно, — отозвалась она, почти шёпотом. Их руки встретились — прикосновение задержалось на долю секунды дольше, чем позволено деловому этикету. Она ощутила тепло в его пальцах. И что-то ещё — напряжение? неуверенность? тоску?

Они сели. Артём — напротив. Между ними — Марьяна и Алексей Дмитриевич. Рядом с Алисой — Вадим. Подали вино, принесли хлеб. Завязались вежливые беседы, звучали лёгкие реплики.

Алиса не слышала ни слова.

Он здесь. Он живёт в Мюнхене? Или прилетел? Почему никто не сказал? Хотя… что они должны были ей говорить? Да, она слышала, как упоминали руководителя проекта. Но... Она не могла даже представить, что Артём Александрович Рудницкий — это он. Как такое возможно?

Марьяна, в голубом платье, склонилась ближе к Артёму, оживлённо расспрашивала его о проекте. Он отвечал коротко, вежливо. Она смеялась, касалась бокала тонкими пальцами, наклонялась ближе, чем следовало бы. Каждый её взгляд в сторону Артёма — будто маленький укол.

Алиса наблюдала за этим, сохраняя вежливую улыбку. Но внутри — слабая, тупая боль. Не ярость, не ревность. Просто — будто кто-то случайно надавил на застарелый синяк.

Она украдкой посмотрела на его правую руку. Пусто. Ни кольца, ни следа. Он давно развёлся? Или просто не носит? Тогда, три года назад, она не обратила на это внимания. Это не имело значения. Тогда.

Через мгновение она уловила его взгляд, скользнувший по её фигуре.

И как? Всё ок? Или нет? После родов она везде округлилась. Талия давно уже не как у Катюши — неосиная. Как он её увидел? Он отвёл глаза. И она не успела прочитать в них оценку.

Дыхание сбилось. В животе будто перевернулся тёплый камень. Вспыхнули картинки трёхлетней давности — она, выгнутая на столешнице в ванной, его руки скользят под тканью, её первый оргазм — резкий, новый, захватывающий. И вдруг — невинный, будничный вопрос:

— Как вы себя чувствуете после дороги? — спокойно спросил Артём. Лицо — непроницаемое. Но в его взгляде — что-то иное. Будто он хотел спросить совсем другое.

Казалось, он тоже вспомнил тот момент.

Хотя… что за глупость. Для него это, возможно, ничего не значило. А для неё — было всем.

— Всё в порядке. Спасибо, — ответила она и тут же ощутила, как щёки заливает жар. Будто её поймали на чём-то личном. Запретном.

— Надеюсь, Мюнхен вам понравится, — сказал он.

Голос ровный, сдержанный. Но ей показалось — между строк он говорил куда больше. Говорил именно ей.

Она удержала его взгляд:

— Я никогда не была в Европе. Сравнивать не с чем. Но думаю, даже если бы я объездила весь мир… Мюнхен всё равно был бы прекрасен.

Он слегка кивнул. Она поняла: он услышал больше, чем сказано. Это была игра. И правила её были понятны им обоим. Сейчас — за этим столом, в окружении коллег и партнёров — они были вынуждены говорить чужими словами.

Ужин подходил к концу. Алексей обсуждал с Марьяной детали встречи. Вадим рассказывал Артёму про реконструкцию объекта. Тот бросал в её сторону быстрые, почти неуловимые взгляды. Алиса почти не двигалась. В тарелке — нетронутый салат.

— Всем приятного вечера. Я пойду… Всё-таки дорога, перелёт. Хочется просто лечь, — сказала она и поднялась.

— Я тебя провожу, — тут же предложил Вадим, прервав разговор, тоже вставая.

— Не стоит, я…

— Да ну что ты. Вечер чудесный. Пройдёмся пару минут.

Она встретилась глазами с Артёмом.

Он молчал. Но губы его чуть сжались. Взгляд стал жёстче. Он напрягся — она почувствовала это всем телом.

Она улыбнулась. Легко. Почти светло.

— Хорошо. Спасибо, Вадим.

Они ушли.

За спиной остались свет, вино, бокалы. Марьяна, наклонённая к Артёму. И он — оставшийся в тишине.

Артём смотрел им вслед.

Марьяна отпила немного вина, изучающе взглянув на него — будто невзначай.

Он не ответил.

И в его молчании было слишком многое, чтобы выразить словами.
Но он уже знал — это было не последнее их слово.

43 Артём

Утро началось спокойно.

Артём проснулся рано, как всегда — без будильника, без суеты. В Мюнхене он жил уже третий год, но до сих пор не мог с уверенностью сказать, стал ли этот город для него своим. Всё здесь было выстроено, размеренно, вежливо. В этом была своя надёжность. И некоторая усталость.

Проект, над которым он работал последние три месяца, наконец подходил к финалу. Завтра — «СтройМетМонтаж» подпишет с «Штальбау Хоффман» контракт. Все цифры, сроки, гарантии, компромиссы — выверены до миллиметра. Через месяц ему предстояло слетать в Минск и официально войти в состав учредителей. Алексей предложил сразу — тридцать процентов, без условий. Он понимал: этот первый немецкий контракт — пусть всего лишь строительство магазина в пригороде Мюнхена — стал возможен только благодаря Артёму. Всё развитие компании на этом рынке держалось на нём.

Артём был спокоен. Почти.

Он знал: вечером ужин. Неофициальный, лёгкий. Встреча с командой, разговоры. Алексей обещал привести юриста и нового начальника планового отдела. Из офиса в Минске прилетал его начальник проектного — Вадим. Артём уважал его — как и большинство коллег. Они были свои. Свои по языку, по духу, по менталитету.

День прошёл как по нотам: офис, выезд на объект, возвращение домой. Душ. Белая рубашка. Простые тёмные брюки. Перед выходом — стакан воды и короткая пауза на балконе. Вид на вечерний Мюнхен был привычным, как дежавю. Всё казалось ровным, предсказуемым.

Он пришёл в ресторан чуть раньше.

Алексей уже сидел. Рядом — юрист Марьяна. Он помнил её по прошлому визиту: профессиональная, сдержанная, уверенная в себе. Артём кивнул ей вежливо, по-деловому.

— Где остальные?

— Сейчас будут, — улыбнулся Алексей. — Твой Вадим хвалит нового начальника отдела. Говорит, Алиса — толковая. Соображает быстро.

Имя прозвучало неожиданно. Отразилось внутри, как удар.
Он не успел ничего сказать. Сначала услышал голос.
Потом — увидел её.

Вадим шагал уверенно, говорил что-то. А рядом с ним — она.
Алиса.
Имя вспыхнуло внутри раньше, чем сработало сознание.
Ошибки быть не могло. Это было тело, которое он помнил кожей. Лицо, которое снилось. Движения, знакомые до боли. Он знал её походку, поворот головы, изгиб запястья.

Она изменилась. И стала только красивее. Глубже. Мягче. Женственнее.
Чуть округлилась — и это подчёркивало её. Волосы — те же, только длиннее. Глаза — прежние. С тем самым светом. Тем, на который летишь, как безумный путник на звезду.

Алексей представил:

— Артём Александрович, это Алиса Михайловна Синицкая. Начальник планового отдела. Завтра работает с Вадимом по расчётам. Всё немецкое направление — на ней.

— Рад знакомству, — сказал он. И не узнал свой голос.

Он коснулся её руки.
На секунду.
И этого было достаточно.

Искра. Ток. Молния, пробежавшая по коже. Она была та же. Или — нет. Это он остался прежним. Его реакция на неё не изменилась.

Он почти не слышал, о чём говорил Алексей дальше. Только ощущал — она здесь. Сейчас. В этом городе. В нескольких метрах.

Он смотрел на неё украдкой. Видел: и она — тоже. В её взгляде было что-то, что возвращало в ту ночь. Её пальцы дрожали. Бокал она держала двумя руками, будто иначе — не справится. Он заметил её правую руку. Пустую. Ни кольца, ни следа.

Он не знал, что теперь у неё в жизни. Кто. Но помнил: она не могла забыть. Потому что он не мог. Потому что помнил, как она откликалась на него. Он был первым. Он видел, как она растворялась в этом моменте. Это невозможно забыть.

Рядом Марьяна что-то говорила, смеялась, наклонялась ближе. Он не реагировал. Весь он — в точке напротив.

Алиса.

Он вспомнил ту ночь. Ванную. Как она сидела на столешнице, промывая ссадину. Как её платье задралось выше бедра. Как он целовал её. Как она обвивала руками его шею. Как дрожала в его ладонях. Как он впервые довёл её до оргазма. Как она шептала ему в темноте. Запах её кожи, тепло дыхания, волосы на его лице — всё было с ним.

И он видел — она тоже помнит. Это невозможно было скрыть. В её взгляде — узнавание, растерянность, боль. Огонь.

Он заметил, как Вадим на неё смотрит. Внимательно. Лишне. И внутри что-то вспыхнуло.

Когда она встала:

— Всем приятного вечера. Пойду. Перелёт, дорога… Хочется лечь.

Вадим тут же:

— Я тебя провожу.

Артём напрягся.
Почему?
Так быстро? Так лично?

Он ничего не сказал. Просто посмотрел. И увидел: Алиса смотрит в ответ. Долго. В её взгляде — вопрос.

А голосом она спокойно сказала:

— Хорошо. Спасибо, Вадим.

И они ушли.

Он не пошевелился. Не сказал ни слова. Только следил за ними глазами.