Не пара

Глава 1. Ева

– Крыло! Мое крыло! – в ужасе сокрушаюсь я, разглядывая поцарапанный элемент своей новенькой машины. – Только из салона забрала! Недели еще не прошло!

Из черного глянцевого Кадиллака, который стал виновником ДТП, выбирается водитель, лысый мужчина лет сорока, и с укором произносит:

– Ай-ай, девушка. Аккуратнее ездить надо.

– Аккуратнее? – вспыхиваю я, поворачиваясь к нему. – Вообще-то это вы виноваты!

– Нет, – выдает невозмутимо. – Вы.

– А знак приоритета вам ни о чем не говорит? – сложив руки на груди, надвигаюсь на мужика. – У меня вообще-то главная была.

– Да, но вы сплошную пересекли при перестроении. Видите? – он тычет пальцем в дорожное полотно. – Вот тут.

– Так это же не двойная сплошная! – злюсь я. – Чего вы мне голову морочите!

– Антон, долго еще? – пассажирская дверь Кадиллака распахивается и оттуда показывается высокий брюнет. Красивый. Холеный. Роскошный, как чистокровный арабский жеребец. – Опаздываем.

– Извините, босс, – виновато роняет лысый. – Оказия случилась.

И позывает при этом на меня. Будто оказия – это я, а не его роковая невнимательность.

Брюнет мажет по мне равнодушным взглядом и, засунув руки в карманы элегантного пальто, спрашивает:

– Ну что, девушка, ущерб возмещать будем?

– Ущерб?! – я начинаю задыхаться от возмущения. – Это вы мне должны возмещать! Это ваш водитель в меня въехал!

– Так, понятно, – он со вздохом косится на дорогущие наручные часы. – Ладно, Антон, поехали. Обойдемся без возмещения. Повреждение вроде несерьезное.

И тут, резко потеряв ко мне интерес, мужчины устремляются обратно к машине.

– Стойте! – взвизгиваю я. – Куда это вы собрались? Сокрытие с места ДТП грозит лишением прав на срок до полутора лет или лишением свободы на пятнадцать суток!

Брюнет притормаживает и снова оборачивается ко мне. На этот раз в его холодном синем взгляде тлеет легкая заинтересованность:

– Впечатляет, что вы знаете законы. Но, садясь за руль, неплохо было бы изучить еще и правила дорожного движения, – его низкий голос буквально пропитан высокомерным пренебрежением. – В сложившейся аварийной ситуации виноваты именно вы. И на вашем месте я бы был несказанно счастлив тому, что у пострадавшей стороны нет времени на препирательства и она согласна отпустить вас с миром.

– Вы меня за дурочку держите, да? – я подозрительно щурю глаза. – Думаете, скажете, что я виновата, и я тут же вам поверю? Не на ту напали, уважаемый. Я свои права знаю. Так же, как и правила ПДД. Поэтому сейчас мы вызовем гаишников и во всем разберемся!

– Девушка, сейчас час пик, – мужчина снова бросает взгляд на часы. – Сотрудники ДПС будут ехать очень долго. А я на важную встречу опаздываю.

– Ничего не знаю, – упрямо мотаю головой. – Я на эту машину два года как проклятая пахала. Только на днях из салона забрала. А ваш водитель ее бессовестно поцарапал. Так что либо вы возмещаете мне ущерб прямо здесь и сейчас, либо мы спокойно дожидаемся гаишников.

Мужчина испускает очередной утомленный вздох и проводит пятерней по густым темным волосам. Видно, что ему хочется послать меня в далекое пешее, но воспитание и манеры вроде как не позволяют.

– Хорошо, – наконец изрекает он. – Сколько?

– Что сколько? – не сразу доходит до меня.

– Какое вы хотите возмещение? Назовите сумму.

От такого поворота я слегка теряюсь. Только что он убеждал меня, что это я виновата в аварии, а теперь уже деньги предлагает. Выходит, не зря я стояла на своем, верно? Правда-то на моей стороне!

– Эм… Ну… Я не знаю, – чуть помедлив, отзываюсь я. – Мне надо посоветоваться с автомастером…

Откуда мне знать, сколько будет стоить восстановление моего крыла?

– Ну так советуйтесь уже! – в интонациях мужчины отчетливо проступает раздражение. – Время – деньги.

Встрепенувшись, я начинаю звонить мастеру Василию, который обычно обслуживает мои автомобили. Пока в трубке раздаются протяжные гудки, я невольно подслушиваю приглушенный разговор брюнета с водителем:

– Босс, так она ж реально не права…

– Блондинка, что с нее взять?

– Напокупают права, а потом ходят ерепенятся…

– Угу.

– Я бы на вашем месте из принципа ей денег не давал.

– Да ладно, не обеднею. От таких дур на дороге никто не застрахован.

Ого! А вот это уже откровенная наглость! Терпеть не могу все эти нелепые стереотипы про блондинок! Как вообще цвет волос может быть связан умственной деятельностью?!

– Кхе-кхе! – выразительно прокашливаюсь я, делая несколько шагов вперед. – Я вас вообще-то слышу!

– Я думал, вы своему автомастеру звоните, – ничуть не смутившись, иронизирует брюнет. – А вы, оказывается, нас подслушиваете.

– Знаете что?! – праведный гнев вспыхивает во мне с новой силой. – К черту возмещение! Будем ждать ДПС. Все по правилам оформим.

Брюнет с лысым многозначительно переглядываются.

– Девушка, вы издеваетесь? Ваше общество, конечно, чрезвычайно приятно, но я на деловую встречу опаздываю, – нахал разговаривает со мной как с умственно отсталой. – Не могу я с вами патруль ждать, понимаете? Не могу.

– Это ваши проблемы, – пожимаю плечами.

– Ну хотите, европротокол составим? Нарисуем так, будто это я в вас въехал. Будто моя машина была на вашем месте, а ваша на моем.

– Еще чего! – фыркаю. – Фальсификация наказуема.

– Да что ж вы какая упрямая? – брюнет явно злится. – Давайте я вам денег дам? Сто тысяч, двести. Сколько хотите?

Закатив глаза, качаю головой. Ох уж эти понты безбедной жизни. Знаю я таких толстосумов. Думают, что в этом мире все продается и покупается.

Вот только на самом деле это не так. Ни черта не так.

– Не нужны мне ваши деньги! – отмахиваюсь я, выискивая в Интернете номер ДПС. – Мне нужна справедливость.

Возможно, я излишне категорична, но теперь для меня это дело принципа.

– Ну просто непрошибаемая стерва! – яростно бросает брюнет, а затем, громко хлопнув дверью, скрывается за тонированным стеклом Кадиллака.

***
Все герои и события в книге вымышлены. Любые совпадения случайны.

Глава 2. Ева

– Ну что, гражданка Маркова, в столкновении виноваты вы, – заполняя какие-то бумажки, резюмирует гаишник.

– Я?!

– Вот именно.

– Но знак приоритета… – блею я, стремительно теряя уверенность.

– Да, изначально вы двигались по главной дороге. Однако при перестроении с одной полосы на другую пересекли сплошную линию разметки и лишились преимущества, – монотонно поясняет он. – Водители, нарушающие ПДД, теряют преимущество, даже если таковое изначально имелось.

Я судорожно хватаю ртом воздух и часто-часто хлопаю глазами. От стыда и шока мне хочется провалиться свозь землю. Ну надо же, а! Как паршиво вышло… С пеной у рта доказывала брюнету и его водителю свою правоту, а в итоге позорно села в лужу. Лучше бы согласилась на европротокол и не тратила их время…

Ну почему? Почему всегда так? Правильные, по моему мнению, доводы регулярно выходят мне боком. Уже и мама, и друзья неоднократно говорили: «Ева, надо быть более мягкой, более гибкой, научиться уступать». Но нет, я в этом смысле прямо как баран: упрусь рогом – и ни с места. А в итоге каждый раз получаю щелчок по лбу. Метафорический, конечно, но от этого не менее болезненный.

Шумно вздохнув, поворачиваюсь к брюнету и ожидаемо напарываюсь на снисходительную надменную ухмылку. В его взгляде черным по белому читается: «Я же говорил». Ну да, говорил. А я не послушала. И в итоге истекаю ядом общественного позора. Надо мной даже гаишники украдкой посмеиваются, потому что лысый водитель в красках поведал им историю моей нелепой принципиальности.

– Ладно, ваша взяла, – приближаюсь к брюнету, – я была не права. Примите мои извинения.

Возможно, где-то я чересчур упертая, но свои ошибки признавать умею. И просить прощения, если действительно виновата, тоже. Более того, я считаю, что способность достойно принимать поражение – чрезвычайно полезный навык. Если бы он был как следует прокачан у большинства политических лидеров, в мире было бы гораздо меньше межнациональных конфликтов и затяжных войн.

– Из-за вас я опоздал на очень важную встречу, – иронично хмыкает он. – Одним лишь извинением вы не отделаетесь.

Несмотря на то, что я изрядно потрепала ему нервы и испортила планы, мужчина настроен довольно дружелюбно. На его губах играет усмешка, а взгляд синих глаз лишен неприязни.

Поэтому я тоже решаю улыбнуться и позволяю себе шутливый тон:

– И как же мне загладить свою вину? Деньги? Собственноручный ремонт вашего бампера? Минет?

На последнем слове лицо брюнета резко вытягивается: брови комично ползут вверх, а глаза становятся шире. Прикол получился пошловатым, но реакция моего собеседника бесценна.

– Да шучу я, шучу! – говорю со смехом.

– Эм… Конечно, – мужчина смущенно трет щетину, – я так и подумал…

– Все равно я бы не смогла починить ваш бампер своими руками, – бросаю игриво.

Он снова зависает. Я знаю, что прямо сейчас в его голове крутятся до жути неприличные мысли, и отчего-то нахожу это невероятно смешным. Наверное, потому что с виду этот брюнет – настоящий аристократ. Весь такой элегантный, чопорный, дорого одетый… И тут размышления об оральном сексе. Ну скажите, забавно же?

– Максим Андреевич, все документы передал вашему водителю, – к нам подходит сотрудник ДПС. – Не смею больше вас задерживать.

Меня слегка удивляет учтивость, с которой гаишник обращается к моему новому знакомому. В конце концов, менты – не самый вежливый народ на свете. Однако я мысленно списываю это на без преувеличения величественный вид выше упомянутого Максима Андреевича. Таким роскошным мужикам, как он, как-то подспудно не хочется хамить.

– Благодарю, лейтенант, – кивает он.

А затем снова переводит проницательный взгляд на меня:

– А вы, гражданка Маркова, впредь будьте осторожнее на дорогах.

– Разумеется, – отзываюсь я и, положив руку на сердце, добавляю. – Клянусь перечитать правила дорожного движения на досуге.

Несколько секунд Максим Андреевич молчит, задумчиво разглядывая мое лицо. И при этом меня не покидает ощущение, будто он хочет сказать что-то еще, но по какой-то неведомой причине сдерживается…

– Максим Андреевич, ну что, едем? – к нему подлетает его слегка запыхавшийся водитель. – Если поторопимся, еще на ужин к Афанасенко успеем.

– Да, поехали. Надо успеть.

С этими словами он трогается с места и, сев в машину, скрывается из вида.

А я забираю у гаишника справку о ДТП, протокол об административном правонарушении и, слегка приуныв, сажусь за руль. Все-таки обидно: и закон нарушила, и на деньги подлетела, и новую тачку поцарапала. Не зря в астрологическом прогнозе было сказано, что сегодня – не мой день.

Выезжаю на проспект и, включив музыку, скручиваю регулятор громкости на максимум. В минуты внутреннего раздрая я всегда спасаюсь пением. Слуха у меня нет, голоса – тоже, однако душевности мне не занимать. Завываю так, что аж стекла в машине подрагивают: «Мне многого не надо, коснуться б только взглядом до кончиков ресниц твоих на несколько секунд…»

Внезапная вибрация мобильника прерывает мой воодушевленный вой, и, нехотя убавив музыку, я принимаю вызов:

– Ева у аппарата.

– Зачем ты все время говоришь: «Ева у аппарата», если это твой аппарат? – насмешливо интересуется Ранель Измайлов, мой давний добрый приятель. – Кто еще у него может быть?

– По-моему, это звучит круто.

– А, по-моему, шизануто.

– Иди в жопу, – огрызаюсь лениво. – Ты позвонил, чтобы меня критиковать?

– Нет, вообще-то я позвонил по делу, – его тон становится серьезным. – Через две недели, в субботу, холдинг организует гала-ужин в честь восьмого марта. Ну и в честь присоединения еще одной крупной компании к нашему бизнесу. Будут приглашены крупные шишки из мира политики и бизнеса. Сможешь толкнуть проникновенную речь? О единстве, о равенстве, о том, что вместе – мы сила? Ну и про феминизм что-нибудь воткни. Восьмое марта как-никак.

– Какое четко сформулированное техзадание, – ерничаю я. – А почему я?

Глава 3. Ева

Шок сменяется гневом, и я яростно стискиваю в ладони ключи от машины. Какого черта Саша опять приперся? Я ведь четко дала понять, что после случившегося не желаю его видеть!

Сжимаю зубы, натягиваю покерфейс и, стараясь глядеть строго перед собой, направляюсь к подъездной двери. У меня нет ни малейшего желания вступать в диалог с этим винторогим козлом, и я стараюсь как можно красноречивее отразить это на своем лице.

– Ева, постой! – бывший кидается мне навстречу, преграждая путь.

Со считыванием невербальных сигналов у него всегда было паршиво.

– Чего тебе? – огрызаюсь я, нехотя упираясь в него взглядом.

Стоит, весь такой из себя, белый и пушистый. С виноватой физиономией и безвкусным веником роз в руках. Но у меня в памяти свежи воспоминания о том, как самозабвенно он трахал свою модель прямо на полу фотостудии, когда я невовремя туда вошла.

Саша – фотограф. И всегда говорил, что в процессе съемки воспринимает обнаженное женское тело исключительно как объект работы. Дескать, у него на моделей даже не встает.

Но, как выяснилось позже, он лукавил. Потому что в тот момент, когда я очутилась на пороге фотостудии, его член был в полной боевой готовности и с энтузиазмом молодого солдата таранил извивающуюся под ним брюнетку.

Фу, блин. Противно. Аж подташнивает от такого лицемерия.

– Давай поговорим, – Саша делает шаг вперед, сокращая расстояние между нами, но я отшатываюсь от него как от прокаженного. – Один разговор, Ева. О большем не прошу.

– Ты тупой? – рычу я. – Или глухой? Как еще объяснить, что я не хочу с тобой общаться?

– Я знаю. Я виноват. Прости меня, пожалуйста! – он тычет мне в лицо вычурным букетом.

Но я лишь брезгливо морщусь.

Раньше, когда я была совсем еще юной, все эти пафосные знаки внимания вызывали во мне щенячий восторг. Я тащилась от цветочных корзин, в которые помещалась сто и одна роза. Восторженно верещала от гигантских плюшевых медведей. Да и чего греха таить, пару-тройку раз даже принимала от ухажеров дорогие подарки в виде ювелирных изделий.

Я переехала в Москву из небольшого села под Самарой, и на какое-то время мир роскоши и богатых мужчин вскружил мою провинциальную голову. Однако вскоре до меня дошло, что простого «спасибо» и поцелуйчика в щеку в качестве благодарности за бриллиантовое кольцо явно недостаточно. За считанные месяцы мне пришлось избавиться от розовых очков и радикально поменять взгляды на жизнь. Спустя полгода проживания в столице я уже четко знала, что мужчины никогда ничего не делают просто так. Разумеется, в каждом правиле есть исключения, но они настолько редки, что не способны повлиять на итоговый вывод.

Настроив внутренний диалог, я быстро поняла, что сибаритствовать за чужой счет и делать карьеру через постель – не мой путь. Поэтому дорогие подарки так же, как и обеспеченные ухажеры, довольно быстро исчезли с горизонта. Я много и упорно работала, старалась быть честной в первую очередь перед собой и с большой настороженностью относилась к богатым покровителям, которые время от времени появлялись в моей жизни.

А что касается Саши, то с ним мы познакомились на выставке, посвященной современному искусству. Я пришла туда, чтобы собрать материал для статьи, а он был одним из тех, кто представлял на суд общественности свои работы.

Наш роман закрутился довольно быстро. Он был легким, воздушным и полным романтики. Мне казалось, что мы с Сашей идеальная пара, но жизнь, увы, доказала обратное. Таких вот идеальных пар у Саши были десятки, если не сотни. И только я, как свалившаяся с луны дура, наивно верила в эксклюзивность наших отношений.

– Уходи, – цежу раздраженно. – Прощения тебе не видать как своих ушей!

Я пытаюсь обойти бывшего по дуге, но он проворно смещается в сторону, снова перекрывая траекторию моего пути.

– Милая, – его пальцы сжимаются на моем плече, – умоляю, не отталкивай меня! Дай еще один шанс! Обещаю, я больше не облажаюсь!

Внутри закипает лютая злоба. Какого черта он снова делает из меня идиотку?! Возможно, я не самый проработанный с точки зрения психологии человек, но больные игры в жертву – точно не моя история.

Изменил? Пошел нахрен!

Я себя тоже не на помойке нашла.

– Отпусти, – я с ненавистью кошусь на его ладонь, стискивающую мой пуховик.

– Ева…

– Если не отпустишь, я закричу так, что ты оглохнешь.

– Да подожди ты! Я же просто поговорить хочу…

Я делаю глубокий вдох и что есть мочи верещу:

– По-мо-ги-те! Насилуют!

Сашины глаза изумленно расширяются:

– Ты че орешь-то?! Я же…

– Помогите! – снова воплю я.

Он пугливо озирается по сторонам и, отпустив мою куртку, затравленно отступает назад.

– Ева! – на балконе второго этажа появляется плечистая фигура дяди Вани, моего соседа. – Что случилось?

– Да пристал тут один, – тычу пальцем в порядком перетрухавшего Сашу. – Проходу не дает.

– А ну-ка отошел от нее, щенок! – командирским голосом рявкает дядя Ваня. – Еще раз увижу тебя рядом с Евой, голову оторву!

Мой сосед – бывший военный. Поэтому его угроза звучит ну очень убедительно.

– Да я это… – неуверенно блеет бывший. – Поговорить хотел…

– Считаю до трех! – басит дядя Ваня. – Если ты не сдриснешь, я спускаюсь вниз. Один, два…

Саша благоразумно решает не испытывать судьбу и спешно пятится к своей машине. Потом заваливается в нее и суетливо дает по газам.

Ну вот. Так-то лучше.

Удовлетворенно хмыкнув, захожу в подъезд и, проигнорировав лифт, принимаюсь пешком подниматься по ступенькам. Достигнув второго этажа, встречаюсь с насмешливым взором дяди Вани, который приоткрыл дверь и выглядывает на лестничную площадку.

– Ну и что это за клоун? – интересуется он.

– Да так, – отмахиваюсь. – Один персонаж из прошлого.

– Ты если что обращайся, – сосед поглаживает пышные усы. – Я всем этим персонажам кузькину мать покажу!

– Спасибо, дядь Вань. Вы чудо.

Глава 4. Максим

Шумный перезвон бокалов привычно ласкает слух. Люди едят, пьют, общаются, не на шутку озаботившись тем, чтобы произвести на окружающих благоприятное впечатление. Ведь полезные деловые связи – основа успешного будущего. А мероприятия, подобные этому, – отличный повод их завести.

По-хорошему мне бы тоже стоило сосредоточиться на этой своеобразной светской прелюдии, но все мое внимание поглощено кусочком шпината, который застрял меж зубов моего собеседника. Седовласый мужик, сидящий справа, вот уже десять минут активно вещает о грядущем политическом кризисе, но я едва улавливаю суть его слов. А виной тому – чертова трава, прочно обосновавшаяся у него на резце.

И почему я не могу думать ни о чем другом, кроме этого?

Наверное, дело в том, что я жуткий педант. И с возрастом это качество моей личности только крепчает. Терпеть не могу, когда что-то не на своем месте. И треклятый кусок шпината точно находится не там, где должен быть.

– Извините, – не выдерживаю я. – У вас что-то меж зубов застряло. Вот тут, слева.

Не сильно заморачиваясь, мужик подковыривает зелень пальцем и как ни в чем не бывало продолжает свой монолог. А я вновь повторяю попытку уловить смысл его тягомотного спича:

– Но основная проблема в том, что развитие экономики неизбежно ведет к ряду негативных последствий. К так называемым фиаско рынка, понимаете? Рынок не может устранять загрязнение окружающей среды, не может регулировать использование общественных ресурсов, не гарантирует права на социальную справедливость.

– Да, и в этом смысле вполне резонно вмешательство государства, – вставляю я.

– Но как найти оптимальные границы государственного контроля? Как сделать так, чтобы этот контроль был экономически эффективен?

Я понимаю, что наш диалог плавно скатывается в глубоко философскую плоскость. Говорить о влиянии госполитики на рынок можно поистине бесконечно. И если бы длительность моего ночного сна не составляла четыре часа, то я бы с удовольствием подискутировал на эту тему. Но сейчас меня откровенно рубит. Поэтому мне срочно нужен собеседник поживее.

– Прошу прощения, – вновь вклиниваюсь в пространные рассуждения мужика. – Вынужден вас оставить.

Отодвигаю стул и направляюсь к бару, намереваясь залить в себя двойную порцию виски. Обычно я не пью на официальных мероприятиях, но нынешняя атмосфера вроде как располагает.

– Максим Андреевич, вот ты где! – на полпути меня перехватывает Сергей Николаевич Брюлов, замминистра иностранных дел и просто хороший дядька. – Здравствуй! Рад тебя видеть!

– Добрый вечер, Сергей Николаевич! – жму ему руку. – Взаимно.

– А у меня для тебя сюрприз, – он многозначительно играет кустистыми бровями, выдерживая прямо-таки мхатовскую паузу. – Есения из Парижа вернулась. Буквально на прошлой неделе.

Сердце с гулким эхом падает в пятки.

Вот черт. Только не это.

Как я уже сказал, Сергей Николаевич – отличный мужик. Умен, воспитан, не слишком испорчен властью. Однако есть у него маленький, но существенный недостаток – его дочь Есения, которая влюблена в меня как кошка. И которую мне вот уже который год активно пытаются сосватать.

Поймите правильно, я вовсе не ненавистник брака. Да и конкретно против Есении ничего не имею. Она славная девушка. Просто я… Как бы лучше выразиться? Не создан для любви. Точнее с определенного момента времени потерян для нее. А краткосрочная интрижка – это явно не то, чего Есения от меня хочет.

Года два назад она и все ее семейство, с которым я нахожусь в довольно тесной дружеской связи, упорно склоняли меня к отношениям, а я как мог уворачивался от их жирных намеков. Потом Есении вроде как надоело, и она умотала в Париж учиться живописи. Тогда я наконец свободно вздохнул и до сегодняшнего дня практически не вспоминал об ее существовании.

– Да вы что? – стараюсь не выдавать напряжения мимикой. – Прекрасная новость.

– А то! – довольно кивает Брюлов. – И более того, она сегодня тоже здесь!

Я не успеваю вымолвить и слова, как он оборачивается и делает взмах рукой. А еще через секунду в поле моего зрения попадает и сама Есения. Улыбающаяся, нарядная и, несомненно, похорошевшая. Не настолько, конечно, чтобы я резко передумал и захотел на ней жениться, но… Все же новая прическа и небольшая прибавка в весе, ей, определенно, к лицу.

– Еся, девочка моя, – ласково мурлычет Брюлов, – помнишь ли ты нашего старого друга Максима Андреевича?

– Ну разумеется, папа, – усмехается она. – Такие друзья не забываются. Как поживаете, Максим Андреевич? Все так же увлечены работой?

– Виноват, – киваю. – Работа, как и прежде, заменяет мне личную жизнь.

– Печально это слышать, – девушка слегка кривится. – Карьера – это, конечно, прекрасно, но помимо нее в мире так много интересного.

– Согласен. Возможно, когда-нибудь я наверстаю упущенное, – неопределенно отзываюсь я. – Ну а как поживает ваша живопись? Наверняка Париж дал новый заряд вдохновения.

– Да, так и есть. Но, если честно, я очень соскучилась по родине.

– Понимаю. Сам долго не могу находится вдали от России.

– А как же ваши постоянные командировки? – посмеивается Есения.

– Каждый раз страдаю и вою на луну, – улыбаюсь в ответ.

Какое-то время мы поддерживаем светскую беседу, а затем нас всех приглашают обратно за столы. Дескать, настало время для какой-то речи, которую мы непременно должны послушать.

Опускаюсь на свой стул и устремляю взгляд на сцену, морально настраиваясь на очередную формальную скукоту. Однако через секунду мой лениво дремлющий интерес разгорается с сокрушительной силой.

Перед залом появляется девушка. Изящная, стройная, светловолосая. Сначала ее облик царапает нервы смутным узнаванием, а затем… Затем меня резко прошибает осознание, что я уже ее видел. Несколько недель назад. Во время того злосчастного ДТП, из-за которого я опоздал на важную встречу по поводу крупного экопросветительского проекта.

Глава 5. Максим

– Поэтому ключевыми факторами успеха являются единство, преданность делу и, конечно же, равенство. На сегодняшний день женщины интегрированы в экономическую жизнь холдинга так же, как и мужчины, – хорошо поставленным голосом вещает Ева. – И еще один приятный факт: в новом году количество рабочих мест для людей с ограниченными возможностями увеличилось аж на восемнадцать процентов, что позволило холдингу войти в топ пять компаний, которые наиболее активно поддерживают и реализуют профессиональный потенциал людей с инвалидностью.

Оглядываюсь назад и жестом подзываю помощника. Когда он приближается, кивком головы указываю на стоящую у микрофона Маркову и негромко интересуюсь:

– Она работает в холдинге?

– Насколько я знаю, нет. Но вроде бы находится в дружеских отношениях с руководством.

– Понятно. Что еще тебе про нее известно?

– Ничего, босс, – полушепотом отвечает Федор. – Но, если хотите, могу раздобыть информацию.

– Раздобудь. И по возможности оперативно.

– Будет сделано.

Федор удаляется, а я вновь фокусирую внимание на выступающей Еве. На ней эффектное красное платье в пол, которое выгодно подчеркивает тонкую талию и аппетитную грудь. Пшеничные локоны мягкими волнами спадают на плечи, а взгляд больших голубых глаз магнетически завораживает.

Несомненно, она красива. Такой чувственной женской красотой, которая невольно пробуждает в мужчинах самые низменные желания…

Когда я впервые увидел Маркову, то, руководствуясь стереотипностью мышления, решил, что она просто молоденькая глуповатая блондинка. Потом, немного пообщавшись с ней, пришел к выводу, что она, может, и не семи пядей во лбу, но, по крайней мере, не лишена элементарной житейской мудрости. А теперь, когда я слушаю ее остроумную речь с налетом социальной сатиры, мне начинает казаться, что я вообще серьезно недооценил ее интеллектуальные способности.

Интересно, Ева сама писала текст?

– Порой меня мучает вопрос: почему слабый пол до сих пор считается таковым? – ее вопрос летит в зал как вызов. – На дворе двадцать первый век. Мы, женщины, не только рожаем детей и самостоятельно меняем колеса на автомобилях, но еще и тушим пожары, летаем в космос и руководим бизнесом!

Раздаются аплодисменты. Сидящим в зале дамам, определенно, нравится то, что она говорит.

– С праздником вас, дорогие представительницы прекрасного, но отнюдь не слабого пола! – с задором произносит Ева. – Будьте счастливы, любимы и помните, что в этом мире нет ничего невозможного!

Маркова завершает свой спич и срывает нешуточные овации. Обаятельно улыбается, игриво хлопая ресницами, возводит глаза к потолку, а затем вдруг посылает воздушный поцелуй куда-то в толпу.

Кокетка.

Непривычно видеть такую многогранность проявления в совсем еще юной женщине. Сколько ей? Двадцать два? Двадцать три? На вид не больше.

Ева спускается со сцены и теряется за кулисами, а все продолжаю задумчиво сверлить взглядом место, на котором она только что стояла. Мозг находится в замешательстве, а в груди пузырится странное чувство, смутно напоминающее восторг.

Неужели это из-за Марковой?

По натуре я человек довольно сухой и рациональный, но сейчас готов признать, что девчонка зацепила какую-то потаенную струну моей души, вызвала неподдельный интерес. Как именно? Затрудняюсь ответить. То ли дело в ее ангельской внешности, то ли в проникновенной, эмоционально заряженной речи, то ли в сексуальном платье, которое так живо раззадорило мое воображение… А может, во всем одновременно.

– Максим Андреевич, – слуха касается голос Федора. – Я собрал первичную информацию о Марковой.

– Что, прям так быстро? – удивляюсь я.

Федя, конечно, молодец, но подобной прыти за ним раньше не наблюдалось.

– Общие сведения есть в открытом доступе, – поясняет помощник. – Маркова, как выяснилось, довольно публичная личность.

– Да? – заинтригованно вздергиваю бровь. – Что ж, пойдем расскажешь.

Я выбираюсь из-за стола, и мы с Федором отлучаемся в дальний угол зала. Подальше от посторонних ушей.

– Маркова Ева Витальевна, – начинает он. – Двадцать пять лет. Не замужем. Детей нет. Родом из села Шалёво, которое находится в Самарской области. Окончила журфак МГУ. Профессиональная журналистка. Работала как в печати, так и на телевидении. Увлекается борьбой за права женщин, экологией и вопросами социальной несправедливости.

– Широкий спектр интересов, – хмыкаю я.

– А еще у нее есть свой видео-блог в Интернете.

– Блог? – мне становится все любопытнее.

– Да. Там Маркова размышляет на важные для нее темы и берет интервью у выдающихся людей.

– Ну надо же, – изумленно почесываю висок. – И что, этот ее блог популярен в Сети?

– Вполне, – кивает Федя. – Несколько миллионов подписчиков.

– Немало, – присвистываю. – Выходит, она вроде как лидер мнений?

– Да, можно и так сказать.

– И какая у нее аудитория? Мужчины, женщины, подростки?

– Смешанная. Но в основном, конечно, молодые женщины. Так как большой упор сделан на тему феминизма.

Ухмыляюсь. Феминистки – народ странный. Никогда их особо не понимал. Ну да ладно, феминизм – не фашизм. Пускай балуются, раз хотят.

– Ясно. Это все?

– В целом, да.

– Хорошо. Спасибо, Федь. Можешь отдыхать.

Помощник уходит, оставляя меня одного. С минуту анализирую услышанное и вдруг ловлю себя на том, что снова улыбаюсь своим мыслям.

Журналистка, феминистка, активистка – ну просто полный букет. Так почему бы не узнать ее поближе?

Глава 6. Ева

– Ты же знаешь, я человек, который считает, что энергия есть все, – негромко вещается моя подруга Диора. – Атом на девяносто девять и девять десятых процента состоит из энергии и меньше, чем на один процент, из материи. Ты понимаешь, что это значит, Ев? Весь материальный мир, по сути, не больше, чем оболочка для колоссальных энергетических потоков.

Я внимательно слушаю ее, изредка кивая. Диора из тех людей, которые фанатично преданы своему делу. Она владеет компанией, занимающейся возобновляемыми источниками энергии, и совсем недавно открыла вторую по величине ветровую электростанцию в России. Сильная и чертовски талантливая женщина, которой я не перестаю восхищаться.

– Извините, что прерываю, – над нашими головами раздается голос Тимура Алаева, и мы с Диорой вздрагиваем от неожиданности. – Ева, можно тебя на минуту?

– Меня? – я изумленно приподнимаю брови. – Только не говори, что я где-то накосячила в речи. Я отправляла ее на согласование Ранелю перед тем, как…

– С речью все нормально, не переживай, – перебивает он. – Я хочу поговорить о другом.

Мы с Диорой переглядываемся. А затем я со вздохом отодвигаю стул и, ощущая легкое волнение, направляюсь вслед за Тимуром.

Дело в том, что Алаев – большая шишка. Хозяин холдинга, миллиардер и просто выдающаяся во всех смыслах личность. Я довольно близко дружу с его женой Лерой, но его самого, если честно, немного побаиваюсь. Даже несмотря на то, что уже много раз общалась с ним в неформальной обстановке.

– Итак?.. – начинаю я, когда Тимур вооружается бокалом и присаживается на высокий барный стул.

– С тобой хочет познакомиться один влиятельный человек, – сделав глоток, огорошивает он.

– Звучит, как какой-то сутенерский заход, – округлив глаза, шучу я. А затем вдруг понимаю, что сморозила глупость, и спешно добавляю. – Прости. Это нервное.

Алаев никак не комментирует мой неудачный прикол и невозмутимо продолжает:

– Это замминистра природных ресурсов и экологии РФ. Рокоссовский Максим Андреевич. Ему понравилась твоя речь, и он хочет пообщаться лично.

– Ого… – только и могу выдавить я.

Конечно, я знаю, кто такой Рокоссовский. Буквально полгода назад читала статью о его немалых достижениях. Надо признать, что внимание столь высокопоставленного человека – большая честь.

– Он сегодня здесь, да? – любопытствую я, озираясь по сторонам.

– Да. За восьмым столиком, – Алаев снова отпивает из бокала. – Сейчас я тебя представлю.

Мой взгляд устремляется к тому самому восьмому столику, который, к счастью, находится неподалеку, и с утроенным вниманием впивается лица сидящих за ним людей. Мне неизвестно, как выглядит Рокоссовский, но в моем воображении он – седовласый дядечка с пышными усами и массивными очками в роговой оправе. Этакий интеллектуал родом из прошлого века.

Рассматриваю мужчин и женщин, когда внезапно мой взгляд напарывается на нечто знакомое. Темные волосы, синие глаза, выдающийся волевой подбородок, лениво-надменная грация движений… Матерь божья, я уже встречала этого мужчину прежде! Это же тот самый Максим Андреевич, чей Кадиллак я поцарапала в нелепом ДТП!

Так, секундочку… Максим Андреевич?..

Господи, нет! Только нет это!

Нервы натягиваются до предела, а воздух в легких резко заканчивается. Я впиваюсь ногтями в барную стойку и жмурюсь, пытаясь избавиться от багровых пятен, полыхающих перед глазами.

Я не хочу верить в свою случайную догадку, но с каждой новой секундой она становится все более и более очевидной.

– Что с тобой, Ев? – хмурится Алаев. – Ты чего-то покраснела…

– А как выглядит Рокоссовский? – хриплю я. – Коричневый костюм, густая шевелюра, на вид лет тридцать пять-тридцать восемь – это он, да?

Алаев оборачивается, перехватывая направление моего взгляда, а затем выносит неутешительный вердикт:

– Да, он.

– Вот черт! – выругиваюсь я, ощущая, как в груди разливается привычное чувство стыда.

Ну что могу сказать? Ева, как всегда, в своем репертуаре. Жизнь без конфузов для меня не жизнь. Если бы тогда, две недели назад, я знала, кто перед мной стоит, то гораздо тщательнее бы фильтровала порывы своего длинного языка.

Ох, я же после аварии столько всего наговорила…

– Да что случилось-то? – не унимается Тимур. – На тебе лица нет.

– Есть проблема, – траурным голосом сообщаю я. – Мы с Рокоссовским уже знакомы.

– В смысле?

– В прямом. Пару недель назад я въехала в его тачку. А потом рьяно доказывала, что в ДТП виноват его водитель.

– Но в итоге виноватой оказалась ты? – усмехнувшись, догадывается Тимур.

– Вот именно, – киваю. – Но, честное слово, я тогда понятия не имела, что передо мной сам Рокоссовский.

– Что ж, бывает, – философски роняет Тимур. – Неприятно, конечно, но в жизни случаются ситуации и похуже.

– Да-да, ты прав, – соглашаюсь я, пытаясь взять себя в руки.

А потом вдруг вспоминаю еще одну деталь того дня, и с грохотом роняю голову на барную стойку, больно ушибив лоб.

– Я ему минет предлагала, – сдавленно кряхчу я, чуть не плача от осознания собственной невезучести.

Ну надо же было такое ляпнуть!

– Че-го?! – по голосу слышу, что Тимур поперхнулся. – Какой еще минет?!

– В шутку, разумеется, – отзываюсь я. – Мол, как мне загладить свою вину перед вами? Деньги, ремонт бампера, минет?

Алаев ржет в голос, а я все глубже проваливаюсь в бездну позора. Язык мой – враг мой. Таким недотепам, как я, вообще противопоказано шутить!

– Тебе-то смешно, – ворчу я, наблюдая за искренним весельем Тимура. – А мне теперь что делать?

– Голову выше – и вперед, – успокоившись, советует он. – Уверен, все далеко не так страшно, как ты себе представляешь.

– А как бы повел себя на его месте? – я взволнованно заламываю пальцы.

– Да нормально. Я люблю людей с юмором, – Тимур вновь становится серьезным. – Не придавай произошедшему слишком большого значения.

Глава 7. Ева

– Максим Андреевич, – Алаев приближается к Рокоссовскому, привлекая его внимание, – хочу представить вам восходящую звезду журналистики Еву Витальевну Маркову.

– Благодарю, Тимур Анварович, – Рокоссовский спешно поднимается со стула, – вы, как всегда, очень любезны. – А затем переводит взгляд на меня и с едва различимой иронией произносит. – Рад новой встрече, гражданка Маркова.

– Взаимно, Максим Андреевич, – киваю, стараясь держаться с достоинством. – Не думала, что наши пути еще когда-нибудь пересекутся.

– Надеюсь, в этот раз вы не будете портить мое имущество? – на его красивых губах играет усмешка.

– А вы, надеюсь, не будете называться меня непрошибаемой стервой? – парирую я.

В воздухе повисает пауза, которая через пару секунд нарушается неловким покашливанием Алаева:

– Эм… Прошу меня извинить. Должен пообщаться с другими гостями.

– Конечно, Тимур Анварович, не смеем вас задерживать, – отзывается Рокоссовский.

Алаев кидает на меня короткий предостерегающий взгляд и ретируется. А я лишь деловито повожу плечами. Ну а что? Рокоссовский первый начал эту игру.

– Так значит журналистика? – синие глаза Максима Андреевича вновь фокусируются на мне. – Признаться честно, удивлен.

– Отчего же?

– Вы не производите впечатление женщины, которую волнуют проблемы глобального потепления, – выдает он.

– Опять обзываетесь? – обиженно сдвигаю брови к переносице.

– Напротив, – усмехается. – Пытаюсь сделать вам комплимент.

– Так делайте его как-то внятней, – строго произношу я, складывая руки на груди. – Потому что пока ваши слова звучат как оскорбление.

– Я просто хотел сказать, что ваша внешность с трудом вяжется с вашим почетным послужным списком. Вы слишком красивая, чтобы быть умной.

– А вы, похоже, шовинист? – говорю с укором.

– О нет, ничуть. Я, как и вы, за равенство и честность, – он обворожительно улыбается, обнажая крупные белые зубы.

– Тогда откуда эти стереотипы про то, что красивая женщина не может быть умной? – не отстаю я.

– К сожалению, из жизни, – Рокоссовский издает скорбный вздох. – Мне доводилось встречать очень много реальных подтверждений этого стереотипа. Но вы, к счастью, его живое опровержение.

– Поверьте, таких опровержений в одной только Москве тысячи, – авторитетно заявляю я.

– Когда это говорите вы, я охотно верю.

Его интонации и заинтересованный взгляд подкупают, поэтому я не могу не улыбнуться в ответ:

– А вы производите впечатление очень хитрого человека, Максим Андреевич.

– Смотря, что считать хитростью, – он лукаво щурится, почесывая бровь.

– Вот даже этот ваш ответ прозвучал хитро, – хмыкаю я.

– Я политик, Ева, – он слегка разводит руками. – Без капли хитрости в моей профессии никуда.

– Вы с детства мечтали о карьере политика? – во мне просыпается естественное любопытство.

– Нет, – посмеивается он. – В детстве я мечтал быть великим музыкантом.

– И что пошло не так?

– В какой-то момент стало ясно, что я не настолько талантлив, чтобы прокормиться одной лишь игрой на фортепиано.

– Печально.

– Да нет, – он мотает головой. – Я ни о чем не жалею. Думаю, как и вы.

– Ну я-то с детства знала, что буду журналисткой, – признаюсь я.

– Правда? – он недоверчиво изгибает бровь.

– Чистейшая. Уже в пятилетнем возрасте я брала интервью у своих игрушек.

Я не лукавлю. В детском альбоме до сих пор сохранились фотографии, на которых мои плюшевые львята и бегемотики рассажены в ряд на диване, а я стою подле них и протягиваю к их ртам расческу. Ну, якобы микрофон. Мама рассказывала, что я все время расспрашивала их о том, что они думают о ситуации на Востоке. Видимо, я услышала эту фразу по телевизору и неосознанно повторяла ее.

– Как здорово, – одобрительно тянет Рокоссовский. – Выходит, вы в профессии по призванию.

– Наверное, да, – поразмыслив, соглашаюсь я. – Но это вовсе не значит, что все аспекты профессии меня утраивают.

– О чем вы?

– В институтские годы я работала в газете, в сфере криминалистики. И это был жуткий опыт, – откровенничаю я. – Надо было делать материал о всяких ужасных событиях и при этом сохранять хладнокровие. А у меня это просто не получалось. Помню, был такой случай: утро, ежедневная летучка, и в кабинет влетает довольный начальник со словами: «Ура, свежий материал! Авария! Пять трупов! Едем!» Я понимаю, что к этому, возможно, надо относиться как-то иначе, более философски, но у меня каждый раз сердце кровью обливалось…

– И долго вы там работали? – сочувственно интересуется Рокоссовский.

– Больше года. А уволилась после того, как мне велели поехать к семье, у которой произошел какой-то несчастный случай с ребенком, – я покусываю губы, все еще испытывая легкий мандраж от этих воспоминаний. – В общем, девочка умерла, а мне надо было в тот же день ехать к ее родителям и выяснять подробности смерти. Я отказалась. Просто не смогла, понимаете? Там в семье горе, и тут я со своими расспросами… Короче, написала заявление об увольнении и ушла. Решила не убивать в себе человека.

Максим Андреевич не спешит с ответом. Молча рассматривает мое лицо. В его взгляде, помимо заинтересованности, проступает что-то новое, трудно считываемое, но очень болезненное… Осмысление? Сострадание? Отчаяние?

Такое ощущение, будто он не просто понимает драму, о которой я говорю, но и проживает ее на глубинном уровне. Каждой клеточкой существа, каждой фиброй души…

– Максим Андреевич, вот вы где, – в наше пространство вторгается улыбающаяся девушка и разрушает магию момента. – А я хотела вас на танец пригласить. Не откажете?

Симпатичная, ухоженная, в дизайнерском платье и с хорошей осанкой – девушка производит впечатление этакой современной знати. Интересно, кем она приходится Рокоссовскому? Судя по тому, как уверенно она подхватила его под руку, они, как минимум, очень хорошие знакомые…

Глава 8. Ева

Поднимаюсь на этаж выше. Там расположен балкон, с которого открывается потрясающий вид на вечернюю столицу. Сразу вспоминаются слова старой популярной песни: Москва действительно никогда не спит. Пульсирует в бешеном ритме, бьет в глаза ярким светом, мерцает разноцветными огнями.

Я живу в столице уже почти восемь лет, но до сих пор не привыкла к ее масштабам, разноголосью и энергетике. Порой бывает, иду мимо гигантского светодиодного экрана, на котором показывается какая-то реклама, и замираю в приступе восторга. Как и любая другая провинциалка, я очень остро реагирую на столь эффектные проявления урбанизации. Вот казалось бы: просто очень большой неоновый стенд. А у меня при взгляде на него дух захватывает.

Интересно, это когда-нибудь пройдет? Или я всегда буду ходить по Москве с расширенными от восхищения глазами?

Посмеиваюсь сама над собой и, опустив голову, прокатываюсь взглядом по роскошному платью, в котором мне выпала честь блеснуть. По правде говоря, этот наряд – часть рекламной интеграции с одним российским брендом одежды. С них – платье, с меня – пост в социальной сети с отметкой их аккаунта.

Раньше я бы ни за что не поверила, что такое возможно, но теперь, когда я хозяйка крупного блога с активной женской аудиторией, представители популярных брендов сами приходят ко мне и предлагают посотрудничать. Скажите, звучит как сказка? Я о подобном, если честно, и мечтать не могла. Особенно в контексте того, в какой нищете и ограниченности прошло мое детство.

Я родом из небольшого села под Самарой. Простого русского села, коих в нашей стране тысячи. Отец много пил, да и вообще рано ушел из семьи. Правда недалеко – в соседний дом. К нашей соседке тете Маше, которая за год до этого похоронила своего третьего по счету сожителя.

Мама за отношения с мужем-алкоголиком не держалась и с легкой душой отпустила его навстречу новой любви. Однако в финансовом плане ей было туго: приходилось работать на двух работах, чтобы прокормить, одеть и выучить меня и сестру.

От отца толку не было. Деньгами он не помогал и медленно спивался прямо у нас на глазах. Я до сих пор помню жгучее чувство стыда, пронзающее меня каждый раз, когда папа в состоянии дичайшего алкогольного опьянения валялся где-нибудь на улице. Ведь таким его видела не только я, но и мои одноклассники.

Первое время я пыталась его поднять, дотащить до дома, как-то вразумить… А потом, когда эта ситуация стала повторяться из раза в раз, поняла, что бесполезно. Невозможно спасти человека против его воли. И тогда я избрала другую тактику: когда видела отца, облюбовавшего очередную лужу, просто делала покерфейс и проходила мимо. Так, будто я его не знаю.

Мне было четырнадцать лет. Я прекрасно осознавала ненормальность происходящего. И это осознание стало первым свинцовым осколком, ранившим мое впечатлительное детское сердце.

Шумно выдохнув, выпускаю в воздух облачко пара и чувствую, что озябла. Пальто, накинутое на плечи, спасало от мартовского холода, лишь первые несколько минут.

Пора возвращаться обратно в зал, натягивать вежливую улыбку и быть милой.

Толкаю массивную стеклянную дверь и выхожу в коридор. Длинный подол платья так и норовит зацепиться за какой-нибудь угол, но я предусмотрительно придерживаю его руками. Не хотелось бы испортить такой шикарный наряд в первый же вечер.

Осторожно спускаюсь вниз по лестнице, когда периферическое зрение улавливает какое-то движение слева. Слегка поворачиваю голову и вижу Рокоссовского. Очевидно, он уже потанцевал со своей Есенией и в одиночестве поднимается наверх.

Мы оба находимся в движении, поэтому неловкой переброски формальными фразами можно избежать. Слегка вздергиваю уголки губ, намереваясь как ни в чем не бывало пройти мимо, когда внезапно все идет наперекосяк.

Носок моей туфли цепляется за треклятый подол платья, и я не успеваю вовремя выставить вперед ногу для шага. В результате вес тела стремительно уносится вперед, но опоры не находит.

Я лечу вниз и, чтобы хоть как-то смягчить падение, хватаюсь за первое, что попадается под руку, – за штаны Рокоссовского. Моя ладонь соскальзывает по ткани его пиджака, а затем цепляется за ремень брюк и за то, что находится чуть ниже него…

Чудом затормозив, я буквально висну на мужской ширинке.

А еще через мгновенье с ужасом осознаю, что натворила, и в панике одергиваю руку, как от кипятка.

– Господи, простите… – лепечу я, пытаясь подняться с колен. – Я схватила вас за… За…

А-а-а! Я схватила его за член! Это тотальное фиаско!

– Кхм… Да, – Рокоссовский поправляет область паха, – я понял.

Оклемавшись от шока, он подает мне руку и помогает принять вертикальное положение. Держится в целом неплохо, но по лицу видно, что тоже смущен.

Ну еще бы! Чокнутая девица чуть не оторвала ему мужское достоинство!

– Еще раз извините! – прошу с придыханием. – Я случайно, честное слово. Просто туфля за подол зацепилась и…

– Ничего страшного, Ева, – перебивает он. – Даже если бы вы сделали это специально.

На его губах появляется провокационная дьявольская ухмылка, а я чувствую, как мое и без того горящее от стыда лицо приобретает цвет красной фасоли.

– Знаете, Максим Андреевич, по-моему, нам больше не стоит общаться, – вздыхаю сконфуженно.

– Почему же? – Рокоссовский полностью взял себя в руки и держится с привычным княжеским достоинством.

– Потому что рядом с вами я снова и снова падаю лицом в грязь.

– Такое происходит только рядом со мной? – уточняет недоверчиво.

– Ну...

– Давайте сделаем вид, что ничего не было, – предлагает он. – Ни той нелепой аварий, ни вашего нечаянного покушения на особо чувствительные части моего тела.

– Вам было больно, да? – сочувственно кошусь на его пах.

– Терпимо, – усмехается. – Но скажу так: я привык к более нежному обращению.

Его шутливый тон и непринужденность, с которой он относится к этой патовой ситуации, помогают мне воспрянуть духом. Все-таки везет мне на адекватных людей! Хотя о моей неуклюжести уже можно слагать легенды…

Глава 9. Ева

– А как насчет того, чтобы позвать на интервью Алену Васильковскую? – неожиданно предлагает Илона, моя подруга и по совместительству редактор блога.

– Это ту, что в космос летает?

– Ну да.

– Мне кажется, ее будет очень трудно добиться, – задумчиво покусываю карандаш. – Она такая занятая.

– Но попытка не пытка, верно? – настаивает Илона. – И вообще, кто может лучше продемонстрировать достижения феминизма, чем женщина-космонавт?

– Ты права, – ее воодушевление передается и мне. – Давай попробуем.

Мы с Илоной прекрасно понимаем, что у моего блога не только развлекательная, но и просветительская миссия. Согласно опросам, феминизм поддерживают лишь треть россиян, хотя за стремление к полному равенству прав женщин и мужчин выступают шестьдесят два процента опрошенных.

О чем это говорит? О том, что люди в большинстве своем просто не понимают смысла такого движения как феминизм. Они ошибочно полагают, что он про враждебность к мужчинам, небритые подмышки и отказ от семейных ценностей.

Но на самом деле истинная суть феминизма в борьбе против дискриминации по половому признаку. Феминистки не хотят ущемлять мужчин, они лишь хотят остановить притеснение женщин. Если копнуть глубже, то становится ясно, что феминизм – это о защите, о надежде на сохранение свобод, возможностей и ценностей, о праве самостоятельно выбирать свой жизненный путь и распоряжаться своим телом.

Он о возможности быть собой.

Многие женщины с пренебрежением относятся к феминизму, но при этом с удовольствием пользуются правами, которых феминистки добились за последние полтора века: учатся, работают, носят брюки, владеют имуществом, голосуют. Это только кажется, что так было всегда, но на самом деле еще сто пятьдесят лет назад многие общедоступные сегодня возможности были верхом дерзости и неприличия.

Понятно, что у любого движения есть радикальные грани и крайности, но в своем блоге я говорю о феминизме здорового человека. Об его адекватном проявлении и пользе, которую он несет для современного общества.

– Тогда я попробую связаться с представителем Васильковской, – сообщает Илона, распахивая ноутбук.

– Хорошо, – киваю я. – И сразу обозначь темы, которые мы будем поднимать. Думаю, ее это заинтересует.

Илона погружается в работу, а я вновь возвращаюсь к своему эссе, над которым бьюсь уже третий день. Вообще-то я хорошо дружу с русским языком, но порой бывает такое, что слова отказываются складываться в правильные предложения. Правильными я считаю те, что не просто несут смысл, но и вызывают эмоции. А этого добиться труднее всего.

Лежащий на столе телефон оживает. На экране высвечивается незнакомый номер.

– Ева у аппарата, – шелестя бумагами, прижимаю мобильник плечом к уху.

– Ева Витальевна, здравствуйте! – произносит мелодичный женский голос. – Меня зовут Виктория, и я являюсь секретарем Рокоссовского Максима Андреевича.

При звуках знакомого имени нутро натягивается тугой тетивой, а дыхание непроизвольно задерживается.

– Добрый день, чем обязана? – спрашиваю я, сгорая от любопытства.

– Максим Андреевич хочет пригласить вас к себе в офис. На деловую встречу. Как вы на это смотрите?

Нижняя челюсть медленно отъезжает вниз. Сказать, что я обалдела, – ничего не сказать. Рокоссовский приглашает меня? На деловую встречу? Это какой-то прикол, которого я не понимаю?

– Простите, – хриплю я, прокашлявшись, – мне не совсем ясно, зачем моя скромная персона вдруг понадобилась Максиму Андреевичу?

– У него к вам есть предложение, которое он хочет озвучить лично.

Ну и дела. Все чудесатее и чудесатее.

– Эм… Ну хорошо, – судорожно соображая, отзываюсь я. – Когда мне нужно подъехать?

– Как насчет вторника? Вам будет удобно?

– К сожалению, нет. Во вторник меня не будет в Москве.

– Тогда могу предложить пятницу. Или… Так, минуточку, – слышу, как Виктория щелкает компьютерной мышкой. – Сегодня в четырнадцать часов. У Максима Андреевича как раз отменилась одна встреча.

Беру несколько секунд на раздумья, мысленно взвешивая все «за» и «против», а затем на одном дыхании выпаливаю:

– Я приеду сегодня. К двум.

Лучше разделаться с эти побыстрее, верно? А то к пятнице я сойду с ума, гадая о том, чего господин Рокоссовский от меня хочет.

– Отлично. Значит, я вас записываю, – довольно произносит Виктория. – И большая просьба не опаздывать. Максим Андреевич – крайне занятой человек.

Пф… А то я без нее этого не знаю!

– Я буду вовремя.

– Спасибо вам. Адрес офиса скину сообщением.

Откладываю телефон и какое-то время сижу в полном недоумении. Случившееся до сих пор не укладывается в голове. Рокоссовский – именитый политик. Я – журналист-блогер провинциального розлива. Какие у нас могут быть общие темы?

– Ты чего такая удивленная? – подает голос Илона. – Кто звонил?

– Секретарша Рокоссовского, – несколько заторможенного отвечаю я.

– Кого?! – Илона отрывает взгляд от ноутбука.

– Замминистра природных ресурсов и экологии РФ. Помнишь, я тебе про него рассказывала?

– Это тот чувак, в тачку которого ты въехала?

– Ага.

– И которого потом схватила за яйца?

– Да, – киваю. – Случайно.

Илона разражается гомерическим хохотом, а я обеспокоенно покусываю губы. Учитывая наше прошлое, желание Рокоссовского вновь меня видеть и впрямь кажется странным. Вдруг он решил, что я какая-то легкодоступная девица? Одна из тех эскортниц, которыми кишит Москва? Он же сам говорил, что я слишком красивая для того, чтобы быть умной… Вдруг это был намек?

– Что он тебя хочет? – вторя моим мыслям, интересуется Илона.

– Деловую встречу назначил, – отвечаю растерянно.

– Ого! – она аж подпрыгивает на стуле от удивления. – Как думаешь, зачем?

– Без понятия…

– Что, вообще никаких предположений? – допытывается.

– Не-а, – мотаю головой. – Никаких.

– Может, он хочет дать тебе эксклюзивное интервью? Или поручит написать какую-нибудь статью? – гадает Илона. – Или это просто такой подкат?

Глава 10. Ева

Когда я, слегка подрагивая от волнения, направляюсь в кабинет к Рокоссовскому, то мысленно воображаю, что увижу за дверью. Золотую мебель? Лепнину на потолке? Хрустальную люстру размером с кровать?

Однако на деле все оказывается куда скромнее. В центре просторного светлого помещения стоит массивный стол из красного дерева. К нему пристроена брифинг-приставка для посетителей. Два кресла. Один небольшой шкаф. Изображение российского герба на стене. Никакой вычурности. Я бы даже сказала, минималистично.

– Добрый день, Ева, – Рокоссовский поднимается на ноги, приветствуя меня кивком. – Рад вас видеть.

Он по обыкновению хорош. Одет с иголочки. Прическа безупречна. Темная щетина, покрывающая нижнюю часть его лица, ловко балансирует на грани между элегантностью и небрежностью.

– Здравствуйте, Максим Андреевич. Взаимно.

Стараясь не робеть, прохожу вглубь кабинета и притормаживаю у стола. Чувствую себя немного скованно, потому что взгляд Рокоссовского, сосредоточенный на моем лице, кажется чуть более пристальным, чем обычно.

– Прошу, присаживайтесь, – он указывает на стул для посетителей.

И я медленно опускаю ягодицы на шелковую обивку.

– У вас в голове, наверное, уйма вопросов, – непринужденно роняет мужчина, садясь напротив. – Что мне нужно? Зачем я вас пригласил? Не так ли?

– Ну… В общем-то да, – решаю не юлить.

– Что ж, тогда не буду вас мучить. Перейду сразу к сути, – Максим Андреевич опирается локтями в столешницу и сцепляет пальцы с идеальным мужским маникюром в замок. – Я ознакомился с результатами вашей деятельности и хочу предложить вам работу.

Несколько секунд мы беззвучно пялимся друг на друга. Рокоссовский – с вызовом, я – с недоумением.

– Работу? – переспрашиваю наконец не в силах скрыть изумление в голосе.

– Именно. Хочу, чтобы вы какое-то время потрудились в моей команде.

– Эм… И на какой должности? – я все еще не могу понять, шутит он или говорит серьезно.

– На должности спичрайтера, разумеется.

Мои глаза становятся еще шире, так и норовя вывалиться из орбит, а Рокоссовский тем временем продолжает:

– Наше министерство готовит крупный международный проект. Так называемую экологическую инициативу. Ее суть уже изложена в соответствующем документе, но я бы хотел, чтобы в моя речь была чуть более живой. Все-таки сухой язык закона не совсем подходит для публичных выступлений, понимаете?

– Публичных выступлений? – я вопросительно изгибаю бровь.

– Да. Планируется ряд поездок. Как по территории России, так и за рубеж. Работать нужно будет быстро и эффективно. Оплата достойная.

– И в чем же суть этой экологической инициативы? – мне становится по-настоящему интересно.

– Если кратко, то речь пойдет о климатической адаптации и биоциклической экономике, – отвечает он. – Это такая экономика, которая подразумевает…

– Я знаю, – перебиваю с улыбкой. – Биоциклическая экономика подразумевает эффективное обращение с органическими отходами и предотвращение продовольственных потерь.

– Да, Ева, – Рокоссовский одобрительно кивает. – Именно так.

– И с чего вы взяли, что я подойду на эту должность?

– Я же говорю, я ознакомился с результатами вашей деятельность, – уголки его губ дергаются вверх. – Вы подходите. Вне всяких сомнений.

Я солгу, если скажу, что его слова не льстят моей профессиональной самооценке. Уже больше восьми лет я неустанно работаю над тем, чтобы заслужить право называться серьезным журналистом, и подобный поворот событий, определенно, доказывает, что я двигаюсь в нужном направлении.

– Я так понимаю, нужно будет много разъезжать?

– Да. График командировок довольно плотный.

– И как долго?

– Точно пока неизвестно, но ориентировочно несколько месяцев.

– Я смогу ознакомиться с полным текстом инициативы?

– А как же иначе, Ева? – усмехается. – Вам нужно будет не просто ознакомиться, но и основательно вникнуть в суть.

Отвожу взгляд к окну и беру паузу на раздумья.

Предложение, безусловно, заманчивое. Нет, даже не просто заманчивое, а прямо-таки соблазнительное. Участие в столь крупном проекте несет в себе огромное количество плюшек. Во-первых, качественно новый опыт. Во-вторых, позитивное влияние на профессиональный имидж. В-третьих, возможность познакомиться с крупнейшими экологическими деятелями мира. В-четвертых, уйма нового материала для блога. В-пятых, приятная прибавка к доходу.

На первый взгляд, все просто волшебно. Но есть ли какие-то подводные камни?

– Я согласна, – спустя, наверное, минуту молчания возвращаю внимание к Рокоссовскому. – Но у меня есть несколько условий.

Максим Андреевич если и удивлен, то виду не подает. Коротко кивает и с достоинством произносит:

– Я вас слушаю, Ева.

– Спать я с вами не буду, – чеканю я, глядя ему в глаза. – Ни при каких обстоятельствах.

На секунду лицо Рокоссовского озаряет широкая, почти ребяческая улыбка:

– Этого и не требуется.

– Хорошо, – деловито одергиваю пиджак. – И второе условие: это ваша помощь в одном журналистском расследовании, которое мы с ребятами ведем уже второй год.

– Подробнее, – Максим Андреевич вновь становится серьезным.

– В Ульяновской области есть деревня под названием Ивахино. По соседству с ней уже много лет находится несанкционированная свалка, на которую выбрасывает отходы крупная компания «ТехноПромХим». Анализы подтверждают, что эти отходы токсичны. Они отравляют почву, и в связи с этим у жителей постоянно болеет скот. Да и урожай страдает. Однако местные власти упорно закрывают на это глаза.

– А как насчет того, чтобы подать в суд?

– Судебное разбирательство не дало никаких результатов. Компанию обязали выплатить небольшой штраф, и на этом дело заглохло.

– Ясно, – вздыхает Рокоссовский, потирая переносицу, а затем выдерживает небольшую паузу и добавляет. – Позвольте осведомиться, Ева, а вам это все зачем?

Глава 11. Максим

– Доброе утро! Не опоздала? – Ева распахивает дверь и заглядывает в переговорную.

– Нет, проходите, – отзываюсь я. – Мы как раз начинаем.

Она шагает в помещение, и первое, что бросается мне в глаза, – это ее провокационно короткая юбка, обнажающая длинные стройные ноги. С изящными щиколотками и по-девичьи острыми коленками.

Я уже давно не пацан, фонтанирующий тестостероном при виде красивого женского тела, но сейчас отчего-то зависаю. Буквально на секунду, но все же.

Маркова занимает свободный стул и, сдув со лба тонкую светлую прядь, устремляет на меня полный воодушевления взгляд.

Черт. Все-таки она слишком хорошенькая. Для работы было бы лучше, если бы она не вызывала во мне этих противоречивых эмоций…

– Ева, познакомьтесь с моей командой, – пытаюсь настроиться на трудовой лад. – Это Жанна Филипповна Бойчук, мой пресс-секретарь.

– Очень приятно, – коротко вставляет Маркова.

Но верная себе Жанна не расщедривается на ответную любезность, ограничившись лишь едва заметным наклоном головы. Она вообще крайне несентиментальная особа, но за это я ее и ценю. У Бойчук все всегда четко, рационально и по делу.

– А это Федор Алексеевич Хмурый, – продолжаю я. – Мой ассистент.

– Рад встрече, Ева Витальевна, – в отличие от Жанны, Федя глядит на Еву с нескрываемым восторгом.

Еще один мужчина, который высоко оценил выдающиеся внешние данные Марковой.

– Взаимно, – Ева посылает ему теплую улыбку. – Я так понимаю, в ближайшие несколько месяцев мы с вами заодно?

– Совершенно верно, – перетягиваю внимание на себя. – Мы одна команда, и у нас есть большая цель. Поэтому предлагаю перейти к работе.

В течение получаса обсуждаем насущные дела: план действий, график грядущих поездок и связанные с этим нюансы. Ева почти не участвует в разговоре, больше слушает и что-то быстро записывает в свой маленький зеленый блокнот.

– Прошу прощения, – вдруг подает голос она. – Я правильно понимаю, что основной целью инициативы является привлечение внимания мирового сообщества к наиболее перспективным экологическим проектам?

– Не совсем, – отвечаю я. – Основная цель не в том, чтобы привлечь внимание, а в том, чтобы склонить другие страны к внедрению этих самых проектов. Мы не просто информируем, мы ищем партнеров, с которыми планируем выстроить долгосрочное экологическое сотрудничество.

– Поняла. А что насчет регионов?

– Задача аналогичная. Плюс хорошо было бы повысить вовлеченность молодежи в локальную экологическую деятельность.

– То есть мне писать тексты с упором на молодежную аудиторию?

– На русском – да. На английском – можно чуть более официально.

– Принято.

Ева замолкает, вновь погружаясь в свой блокнот, а я возвращаюсь к прерванной мысли. Совещание проходит достаточно продуктивно, и в самом конце Маркова утоняет:

– То есть мы выезжаем в ОАЭ уже на следующей неделе?

– Да.

– К какому дню нужно подготовить речь?

– Хотелось бы увидеть наброски уже завтра.

– Хорошо. Тогда я могу идти? – Ева поднимается со стула, опять демонстрируя свои до безумия сексуальные ноги. – Хотелось бы поскорее оказаться у компьютера и приступить к работе. У меня в голове есть пара-тройка бомбезных идей.

– Да, думаю, мы закончили. Жду вас завтра к девяти утра.

– Окей. Тогда я побежала.

Она слегка наклоняется, засовывая свой блокнот в сумочку, и мое внимание против воли прилипает к краю ее юбки, который, кажется, вот-вот обнажит часть упругой ягодицы…

Ловлю на себе насмешливый взгляд Жанны и коротко трясу головой, сбрасывая морок.

Господи… Да что со мной творится? Этих коротких юбчонок в Москве тысячи! Почему меня так зациклило на одной?..

– Всем пока, – кокетливо бросает Ева, покидая переговорную.

Когда дверь за ней закрывается, в воздухе повисает тишина, которая через несколько секунд нарушается саркастичным фырканьем Жанны:

– Готовьтесь к потоку бомбезных идей, босс.

– Брось. Не цепляйся к словам, – отмахиваюсь я, опускаясь в кресло. – Ей всего двадцать пять.

– Не боитесь, что ваша речь сплошь будет состоять из сленговых словечек?

– Нет. Ева профессионал своего дела.

– Насколько я поняла, у нее нет серьезного опыта в написании политических текстов, – Бойчук полна скепсиса.

– Зато есть другой, более значимый опыт, – парирую я. – Она умеют писать тексты, которые трогают за душу. А в нашем деле это очень важно.

– Любовные романы тоже трогают за душу. Но это вовсе не значит, что их нужно зачитывать на конференции, посвященной борьбе с загрязнением мирового океана, не так ли?

– Жанн, – вскидываю глаза на подчиненную, – зачем эта злая ирония? Если тебя не устраивает кандидатура Евы, скажи об этом прямо. Ни к чему в особо изощренной форме поливать ее грязью.

Бойчук слегка тушуется. Дергает подбородком и уже спокойней говорит:

– Я просто не уверена, что она справится, босс.

– Предлагаю дождаться первых результатов ее работы, а уже потом делать выводы, – произношу строго, тоном показывая, что прерия на эту тему закончены. – Еще вопросы?

– Вопросов больше нет, – чеканит Бойчук.

– Вот и отлично. Значит, расходимся по кабинетам и принимаемся за дело.

Жанна вскакивает на ноги и чуть более резко, чем обычно, собирает со стола папки. Стучит ими по столу, сбивая в одну стопку, а затем высоко поднимает голову и с непроницаемым видом удаляется.

Она невзлюбила Маркову с первого взгляда, но, думаю, в этом нет Евиной вины. Причиной всему банальное женское соперничество, которое существует на земле с момента зарождения человечества.

В чем-то я даже понимаю Бойчук: Ева и впрямь кажется недалекой легкомысленной блондинкой. Но, как известно, первое впечатление обманчиво: за кукольным личиком скрывается недюжинный ум и большое сердце.

Возможно, я излишне романизирую Маркову ввиду того, что она симпатична мне внешне, но все же склонен считать, что она достойно справится с возложенной на нее задачей. Иначе бы я просто не предложил ей эту работу.

Глава 12. Ева

– А как насчет такого: «Страну меняет народ»? – я театрально взмахиваю исписанными листами. – Звучит?

Рокоссовский поджимает губы. По лицу вижу, что ему опять не нравится.

Вот черт! А угодить этому перфекционисту гораздо сложнее, чем я предполагала! Мы сидим в кабинете уже битый час, так и сяк крутим один-единственный абзац и никак можем прийти к консенсусу. Рокоссовский бракует практически каждое мое предложение. Дескать, тут эмоционального накала не хватает, здесь смысл размыт, а эта фраза вообще к делу не относится.

– Нет, – задумчиво потирая подбородок, отзывается он. – Слово «народ» режет мне слух.

– Почему? – недоумеваю я. – Хорошее же слово! Понятное!

– Слишком простое. И как будто проводящее границу между разными социальными классами.

Максим Андреевич сидит в роскошном кожаном кресле, вальяжно закинув ногу на ногу, а я скачу перед ним, словно придворный шут перед королем. Выбиваясь из сил, накидываю всевозможные варианты, которые он со скепсисом отметает.

М-да. И на что я только подписалась?

– Ну а как тогда сказать? Страну меняет Мария Иванова, Петр Сидоров и все их многочисленное семейство? – устало вздыхаю я. – Так, что ли?

– Ева, я понимаю, что кажусь вам самодуром и педантом, но, пожалуйста, давайте без сарказма, – спокойно отвечает Рокоссовский. – Мария Иванова, Петр Сидоров и их семьи – это кто?

– Народ!

– Еще.

– М-м… Граждане, – развожу руками. – Россияне.

– Еще.

– Не знаю… Люди?

Максим Андреевич замолкает, явно обдумывая услышанное, а скрещиваю пальцы, мысленно молясь, чтобы это слово пришлось ему по вкусу.

– Страну меняют люди, – он произносит фразу медленно, словно пробуя ее на вкус. – А вот так, по-моему, уже лучше.

– Ну слава богу! – с облегчением выдыхаю я. – Теперь можем двигаться дальше?

– Сделаем небольшой перерыв? – неожиданно предлагает Рокоссовский. – Я проголодался.

Мой желудок уже несколько часов тоскливо завывает от пустоты, но я как-то стеснялась заявить об этом вслух. Поэтому идею Максима Андреевича воспринимаю с энтузиазмом:

– Давайте! Тут неподалеку как раз есть хорошее грузинское кафе!

И только после того, как эти слова вылетают из моего рта, до меня внезапно доходит, что Рокоссовский, вполне возможно, вовсе не имел в виду совместный ужин. Он просто изъявил желание перекусить, а я вроде как навязываю ему свою компанию.

– Хотя вы, наверное, не любите грузинскую кухню, – стушевавшись, спешно добавляю я. – Вы ведь не грузин…

В ответ на это заявление его брови насмешливо ползут вверх:

– А вы, стало быть, грузинка?

Резонно. Похоже, я опять ляпнула что-то не то.

– Ну… Все, кто любит хинкали, немного грузины, – пытаюсь отшутиться.

– Что ж, в таком случае во мне тоже течет горячая грузинская кровь, – усмехается он, поднимаясь на ноги. – Пойдемте, покажете свое кафе.

Выходим на улицу, и ласковый вечерний ветер тотчас освежает наши лица. На тротуарах по-прежнему лежит снег, но в воздухе уже явственно ощущается скорое приближение весны. На календаре март, однако в России это, скорее, промежуточный месяц: все еще метет, да и холодно бывает прямо-таки по-февральски.

Но сегодняшний день, кажется, всерьез почувствовал себя весенним: до обеда светило ослепительное солнце, и даже сейчас, когда оно медленно уплывает за горизонт, в окружающей атмосфере сквозит тепло, надвигающееся семимильными шагами. Еще чуть-чуть – и мы скинем надоевшие темные куртки и облачимся во что-нибудь яркое.

Рокоссовский делает глубокий жадный вдох и, повернув голову, косится на меня. Он существенно выше, поэтому рядом с ним я ощущаю себя очень маленькой. Прямо как дюймовочка.

– Ну что, поехали?

Неподалеку от входа его поджидает уже знакомый мне водитель Антон.

– Тут вообще-то недалеко, – напоминаю я. – Может, пешком дойдем?

– Хорошо, – соглашается Рокоссовский, поплотнее запахивая черное пальто.

Мы неспешно устремляемся вдоль по тротуару. Какое-то время между нами висит неловкая тишина, которую я не осмеливаюсь нарушить первой, но спустя пару минут Максим Андреевич произносит:

– Я давно не прогуливался вот так. Пешком, не торопясь.

– Занятость не позволяет? – догадываюсь я.

– Наверное. Иногда в потоке дел забываешь, что значит просто жить.

Вскидываю голову и ловлю взглядом часть его лица. Сейчас он выглядит серьезным и глубоко задумчивым. Как будто размышляет над чем-то неземным, фундаментальным…

– А как же семья? Друзья? – интересуюсь я. – Неужели никто из близких не склоняет вас к совместному досугу?

Например, моя сестра Лиза каждый раз, приезжая в Москву, заставляет ходить меня по музеям. Хотя я там уже неоднократно была. Но для Лизы визит в столицу – это всегда культурное обогащение. Поэтому без театров и музеев никак.

– Я довольно закрытый человек, Ева, – говорит Рокоссовский. – Друзей у меня мало, а из семьи только родители. К ним я наведываюсь пару раз в месяц, чинно пью чай и откланиваюсь. Если вдуматься, это такая же социальная повинность, коих у меня десятки.

Звучит как-то не очень радужно. Но радует одно: похоже, он действительно не женат.

– Ну а как насчет подруги или девушки? – даю волю любопытству. – Или романтические отношения тоже не для вас?

Он кидает на меня быстрый ироничный взгляд. Улыбается уголками губ. А затем вновь направляет внимание вдаль и негромко отвечает:

– Отношения требуют душевной отдачи. А у меня нет на это ни времени, ни мотивации, ни сил.

Его заявление ставит меня в тупик. Со временем все понятно – он человек влиятельный, занятой, каждая минута на счету. Ну а как быть с отсутствием мотивации и сил? Максим Андреевич – здоровой мужчина в цвете лет. Неужели ему не хочется любви, семейного уюта, продолжения рода, в конце концов?

И что насчет секса? Ни за что не поверю, что он сублимирует. Не хочу показаться озабоченной, но от Рокоссовского буквально волнами исходит магнетическая сексуальная энергия. Темная, завораживающая, осязаемая… Пробивающаяся под кожу через поры.

Глава 13. Ева

Отворачиваюсь в сторону и занавешиваюсь волосами, делая вид, что не заметила Сашу. В душе теплится надежда, что он не совсем тупой и правильно поймет мои невербальные сигналы. Ну очевидно же, что я не хочу с ним общаться!

Однако бывший прет напролом. Пробирается через весь зал и останавливается у нашего с Рокоссовским столика, требовательно повторяя мое имя:

– Ева, привет!

Стискиваю челюсти и нехотя перевожу на него взгляд:

– Привет.

Не будь я в компании Максима Андреевича, то пульнула бы в Сашу каким-нибудь резким словцом. Но сейчас приходится держать хорошую мину при плохой игре.

– Я тебе раз сто звонил. Когда ты уже вытащишь меня из черного списка? – шутливым тоном интересуется бывший.

– Никогда, – качаю головой.

– Да брось, Ев! Что за детский сад?

Бегло кошусь на Рокоссовского. Тот с невозмутимым видом листает меню, не выказывая ни малейшего интереса к нашему с Сашей диалогу. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы он стал невольным свидетелем моих разборок с бывшим.

– Саш, я занята, – цежу сквозь зубы. – Давай потом поговорим.

– Трубку ты не берешь, дверь не открываешь. Когда потом-то? – не отстает он.

Со вздохом закатываю глаза. Нет, ну он реально тупой!

– Просто отстань! – я с яростью сжимаю меню, едва сдерживаясь, чтобы не треснуть им бывшего по голове.

– Ев, я…

– Молодой человек, – голос Рокоссовского звучит как гром среди ясного неба. – Вам же велели отстать. Вы русского языка не понимаете?

Саша оглядывается на Максима Андреевича. Вздыхает. Чешет затылок. И с горечью в голосе произносит:

– Я все понимаю. Но смириться не могу.

О боже… Эта дешевая драма так в его стиле! Бьюсь об заклад, через пару-тройку предложений он начнет изливать Рокоссовскому душу и лечить о том, что его член совершенно случайно оказался в вагине той модели!

Как же мне отвязаться от этого идиота?

– Мы ведь почти год вместе были, – продолжает сетовать Саша. – А потом один мой проступок – и все полетело к чертям… Но я не верю, что чувства могут умереть так быстро. Ты ведь все еще любишь меня, – его взгляд прилипает к моему лицу. – Ну признайся, Ев.

Пару мгновений смотрю ему в глаза и с ужасом понимаю, что он реально верит во весь этот бред. Реально думает, что мною движет исключительно обида. Мысль о том, что я действительно больше не хочу его видеть, просто не способна пробиться через толстую стену его раздутого самомнения.

И тогда я решаю пойти ва-банк.

– Вообще-то я и впрямь должна тебе кое в чем признаться, – выдерживаю драматическую паузу для пущего эффекта. – Вот уже несколько недель у меня другой мужчина.

Сашино лицо надо видеть. Там и шок, и ужас, и неверие, и досада.

– Что?.. – он тупо хлопает глазами.

– Мы с Максимом не хотели афишировать отношения, но раз уж по-другому никак…

С этими словами я протягиваю руку по столу и, найдя ладонь Рокоссовского, интимным жестом переплетаю наши пальцы. Надо отдать Максиму Андреевичу должное, подыгрывает он прекрасно: легонько сжимает мою руку и направляет глубокий пронизывающий взгляд прямо в душу. Будто мы с ним и впрямь горячо влюбленные друг в друга люди…

Саша снова косится на Рокоссовского, но на этот раз смотрит совсем иначе: с обидой и осуждением. Так, словно Максим Андреевич клялся ему в вечной дружбе, а потом варварски предал чувства.

– Так вот оно что, – хрипит сдавленно. – Значит, дело было не во мне? А в том, что ты нашла себе другого хахаля?

Его версия – тотальное искажение реальности. Но мне проще с ней согласиться, потому что, как выяснилось, Саша не способен жить с ощущением собственной вины. Не способен нести ответственность за содеянное и мириться с последствиями. Ему легче винить во всем других: несчастный случай, меня и даже Рокоссовского, которого он видит впервые в жизни. В его картине мира он непременно должен оставаться хорошим. А иначе принимать себя и свои поступки станет в разы сложнее.

– Ну… Можно сказать и так, – немного помедлив, отвечаю я. – Надеюсь, теперь ты понимаешь, что между нами все кончено.

– Сучка! – ядовито выплевывает Саша.

– За языком следи! – Рокоссовский порывается подняться на ноги, но я проворно удерживаю его за рукав пиджака.

Не хватало еще, чтобы он марал руки об моего ущербного бывшего.

Но Саше достаточно и этого грозного рыка. Большим храбрецом он никогда не был.

Быстро отшатнувшись назад, бывший метает в меня полный презрения взгляд, а еще через пару мгновений теряется в толпе посетителей.

Выдохнув, перевожу внимание на Рокоссовского и вдруг осознаю, что мы по-прежнему держимся за руки.

– Простите, – торопливо одергиваю ладонь. – И спасибо, что подыграли.

– Бывший у вас, прямо скажем, не совсем адекватный, – усмехается он, вновь возвращаясь к пролистываю меню.

– Да уж, – хмыкаю я.

– Зачем вы признали свою вину? – неожиданно спрашивает Максим Андреевич. – Ведь тем самым вы освободили его от ответственности.

– Знаю. Но мне показалось, что так ему будет проще меня отпустить.

– Гуманно. Но, как по мне, он этого не заслуживает.

– Наверное, – пожимаю плечами. – Но, если честно, в тот момент я думала не столько о нем, сколько о себе. Уж очень надоели эти его навязчивые приставания.

На губах Рокоссовского цветет понимающая улыбка.

– А если не секрет, что он сделал? Чем провинился перед вами?

– Думаю, вы и сами догадываетесь, – бросаю иронично. – Переспал с другой.

– Понятно. Ничего нового.

– В смысле?

– Мужские пороки стары как мир, – Максим Андреевич отрывается от меню и жестом подзывает официанта.

– Вы так говорите, будто у вас этих пороков нет, – я заинтригованно подаюсь вперед.

– Отнюдь. Я же тоже мужчина.

– То есть тоже изменяли, находясь в отношениях?

– Нет. Никогда, – его ответ звучит твердо.

– А что тогда?

– Все мы грешны, Ева, – загадочно улыбается он. – В той или иной степени.

Задать еще один вопрос я не успеваю: к нам подходит официант и бодро интересуется, что мы будем есть. Рокоссовский заказывает блюдо под названием Мадам Бовари, а я плюю на диету и останавливаю свой выбор на харчо и любимом хачапури.

Глава 14. Ева

– Таким образом, вопросы экологии имеют первостепенное значение. Они касаются не только экономики, промышленности и устойчивого развития, но и здоровья всех живущих на планете людей, – с выражением зачитываю получившийся текст и перевожу взгляд на Рокоссовского. – Ну как? Нравится?

– Неплохо, – отзывается он. – Надо будет показать итоговый вариант Жанне.

– Чтобы она все перечеркала? – кисло шучу я.

– У нее есть деловое чутье. Ее советы не раз спасали мою репутацию.

– Правда? – недоверчиво изгибаю бровь. – А создается впечатление, будто она только критикует всех вокруг.

Надменная пресс-секретарь Жанна Бойчук не понравилась мне с первого взгляда. Впрочем, как и я ей. В тот день, когда у нас было совместное совещание, она смотрела на меня с нескрываемым высокомерным пренебрежением. Будто она царица мира, а я пустое место.

На самом деле я уже не в первый раз встречаюсь с предвзятым отношением, поэтому эмоционально не растрачиваюсь по этому поводу. Пускай задавака Жанна думает, что хочет. В конце концов, на работу меня пригласил Максим Андреевич, и именно его мнение о моих профессиональных навыках имеет вес. А что касается Бойчук, то я просто не буду обращать внимание на ее кривляния. Открытая конфронтация мне ни к чему, а вот игнор еще никто не отменял.

– Я понимаю, какое мнение у вас может сложиться, – усмехается Рокоссовский. – Жанна действительно непростой человек. Но как специалист она бесценна.

– Наверное, – пожимаю плечами. – Вам виднее.

Бросаю взгляд за окно и убеждаюсь, что сумерки окончательно сгустились. Теперь только искусственный свет уличных фонарей пронзает непроглядную ночную тьму.

Мы с Максимом Андреевичем засиделись допоздна. Работа поглотила нас целиком, и счет времени был начисто утерян. А стрелка часов меж тем уже тянется к десяти…

Но, если честно, я вовсе не против такого стечения обстоятельств. Мне нравится находиться в обществе этого властного, рассудительного и чертовски сексуального мужчины. Мы дискутируем, шутим, устраиваем мозговые штурмы и тягаемся в красноречии. В профессиональных целях, разумеется.

А еще я обожаю, как он пахнет. Хвоей, цитрусом и непоколебимой мужской уверенностью.

Никогда не думала, что запахи могут возбуждать, но каждый раз, когда Рокоссовский оказывается рядом, именно это со мной и происходит. Стоит мне учуять аромат его парфюма, как внутри закручивается огненная спираль. Древние инстинкты обостряются, рассыпая по телу огненные мурашки, а мысли в голове тотчас делаются несвязными и медленными…

Обаяние Рокоссовского напоминает сладкий тягучий сироп, в котором я раз за разом увязаю.

Стыдно признаться, но после инцидента в грузинском кафе, когда я взяла его за руку, во мне что-то переменилось. Это недолгое, но в то же время интимное касание стало импульсом, запустившим в моем организме цепь неконтролируемых реакций.

Если раньше Максим Андреевич казался мне просто красивым и недосягаемым мужчиной, то теперь я почувствовала некую связь. Будто между нами натянулась тонкая невидимая нить, по которой стали передаваться невыносимо яркие запретные эмоции…

Страсть. Влечение. Животная тяга.

Каждый его взгляд ощущается острее. Каждая фраза, брошенная полушутливым тоном, оседает на коже удушливым смущением. Каждый величественный наклон головы отзывается в теле предательским приступом трепета.

Я смотрю на него и понимаю, что он идеален.

Даже в мелочах.

Даже в недоступных глазу энергетических вибрациях.

Разумеется, я осознаю, что это все неправильно. Что он мой босс и мы собрались ради большой великой цели. А эти ванильные сантименты… Нет, они точно не вписываются в формат наших отношений.

Однако, невзирая на разумные доводы, при виде Рокоссовского мое глупое сердце стучит чаще. Дрожит, колотится, бьется о грудную клетку, словно бешеный маятник.

– Речь для выступления в Чите сегодня добивать будем? Или уже завтра? – интересуюсь я, стараясь не слишком залипать мускулистых предплечьях Максима Андреевича.

К вечеру он снял пиджак, ослабил галстук и закатал рукава рубашки. Вроде бы ничего такого, но его образ сразу стал более неформальным и дерзким. И эта перемена еще больше раззадорила мою и без того расшалившуюся фантазию.

– Распечатайте, пожалуйста, получившийся текст, – просит он, покачиваясь в кресле. – Быстро пробегусь по нему, а финалить будем завтра.

Запускаю принтер и, пока жду печать, наливаю себе полный стакан воды из графина. Утробно урча, аппарат выпускает из своего недра несколько листов, и, подхватив их, я устремляюсь к столу Рокоссовского. Кладу текст перед ним, а сама встаю сзади, чтобы тоже перечитать получившуюся речь.

Пытаюсь сфокусироваться на строках, но внимание, как назло, так и норовит соскользнуть туда, куда не нужно. Вместо текста зачем-то разглядываю темные густые волосы Максима Андреевича, от которых исходит едва уловимый аромат мяты.

Боже! Как же этот мужчина вкусно пахнет!

Внезапно у Рокоссовского пиликает телефон и, отложив бумаги, он тянет к нему руку. Снимает блокировку экрана и принимается читать входящее сообщение.

Совершенно очевидно, что по правилам этикета мне нужно отойти в сторону и не терзать взглядом чужую переписку. Но вместо этого я какого-то черта вытягиваю шею и слегка наклоняюсь вправо, дабы ухватить смысл отраженной на экране смски.

Потому что ее отправителем является никто иной, как Есения Брюлова. Та самая девушка, которая утащила Рокоссовского танцевать на гала-ужине холдинга.

Любопытство овладевает мной настолько, что я не замечаю, как слишком сильно подаюсь вперед и наклоняю стакан, доверху наполненный водой. Жидкость перекатывается через стеклянный край и тонкой струйкой проливается Максиму Андреевичу на темя, нарушая безупречность его прически.

– Ой! Извините, пожалуйста! – взвизгиваю я, осознав, что только что облила босса. – Я нечаянно!

Рокоссовский не издает ни звука. Пугающе медленно проводит ладонью по голове, а затем разворачивается в кресле на сто восемьдесят градусов и вонзается в меня прямым испытующим взглядом.

Глава 15. Ева

Кожу обдает приятным жаром, а по венам один за другим бегут электрические импульсы. Окрыленное сердце взмывает к горлу, а голова затягивается дымчатым розовым туманом…

Поверить не могу, я целую его… Целую Максима Рокоссовского!

Полностью отдаюсь во власть охватившего меня влечения, однако момент сладостного забытья пугающе быстро обрывается. Потому что буквально через несколько секунд пылкого телесного контакта Максим Андреевич отстраняется от меня.

Отворачивается в сторону и, отступив назад, глухо произносит:

– Не надо, Ева… Это все усложнит.

Его слова подобны ледяной воде, выплеснутой прямо в лицо: отрезвляют мгновенно.

Судорожно хватая ртом воздух и часто-часто моргая, я пячусь к двери. Чувство стыда прошибает аж до костей, а щеки болезненно горят от проступающего на них румянца.

Я на бешеной скорости несусь с небес на землю, грозя вот-вот превратиться в расплющенную позором лепешку, но при этом отчаянно пытаюсь сделать вид, что ничего экстраординарного не произошло.

Подумаешь, мужчина продинамил. С кем не бывает?

Натыкаюсь на стоящий позади диван и сдавленно охаю. Мне срочно надо взять себя в руки и перестать суетиться, но дрожащие, как осиновый лист, нервы мешают нащупать внутреннюю точку опоры.

– Ева, простите, – голос Рокоссовского доносится до меня будто через толщу воды. – Я сам виноват. Подавал неверные сигналы.

– Нет-нет, все в порядке, – порывисто заправляю волосы за уши. – Вы тут ни при чем. Я… Я сама что-то перепутала и… В общем, так случается. Не берите в голову, ладно? – вскидываю на него короткий молящий взгляд. – Просто забудьте.

Он смотрит на меня с серьезностью и какой-то необъяснимой печалью. Будто ему тоже тяжело. Будто он, как и я, барахтается на топком эмоциональном дне…

– Хорошо, – кивает наконец. – Как скажете.

– Все-таки не надо было работать допоздна, – почесывая нос, издаю истеричный смешок. – В полнолунье я становлюсь слишком буйной.

– Поверьте, ваше буйство было прекрасно, но…

– Ой, лучше ничего не говорите, – зажмурившись, мотаю головой. – А то я точно умру от унижения.

Я изо всех сил стараюсь держаться непринужденно, но при этом чувствую, что еще пара-тройка минут – и моя маска мнимого спокойствия пойдет трещинами. Наружу полезут обида, досада и злость.

– Вы не против, если я пойду? – наскребаю остатки смелости и вновь поднимаю взгляд к лицу Рокоссовского. – Уже довольно поздно и…

– Конечно, Ева, идите, – он избавляет меня от необходимости объясняться. – Если хотите, водитель довезет вас до дома.

– Не нужно, я за рулем, – спешу отказаться.

Подрываюсь к лежащей на диване сумке и принимаюсь торопливо складывать в нее свои вещи: папки с документами, распечатки, стикеры, фломастеры, телефон.

Только бы не разреветься. Только ко бы не разреветься прямо у него на глазах.

– Я надеюсь, сегодняшний инцидент не повлияет на наше дальнейшее сотрудничество? – осторожно уточняет Рокоссовский, наблюдая за моими сборами.

– Ну, разумеется, нет, – силюсь улыбнуться. – Все договоренности в силе.

– Я рад, – выдыхает с едва уловимым облегчением. – Тогда до встречи завтра утром?

– Да, – вешаю сумку на плечо. – До встречи.

Вылетаю в коридор и пулей несусь вниз по лестнице. Можно было бы поехать на лифте, но в движении не так ощущается горечь, которая едкой кислотой раздирает нутро.

Господи! Ну что я наделала?! Зачем полезла к нему с поцелуями?

Это было так неуместно. Так нелепо и глупо… Ну о чем я только думала?

Дура. Дура. Дура. Мнила себя профессионалом своего дела, а в итоге прокололась на такой ерунде. Домогалась собственного босса! А от него ведь даже намеков не исходило…

Только сейчас до меня доходит, что даже в начале поцелуя Рокоссовский не проявлял ни малейшей инициативы. Он не наклонился ко мне, не обнял меня за талию, не протолкнул свой язык меж моих губ – в общем, не сделал ничего из того, что обычно делают заинтересованные в близости мужчины. Я сама подалась вперед, сама схватила его за рубашку, сама присосалась к нему поцелуем. Я все сделала сама!

А он лишь тактично дал заднюю…

Повезло еще, что Рокоссовский хорошо воспитан. Пытался взять вину на себя и как-то сгладить неловкость... Хотя, если честно, от этого ни черта не легче! Все равно чувствую себя попавшей впросак идиоткой. Взяла и одним дурацким порывом уронила себя в глазах мужчины.

Так обидно, что аж рыдать хочется!

Выбегаю на улицу и тут же прячусь в припаркованной неподалеку машине. Глаза жжет от наворачивающихся слез, а в горле першит тугой ком. Запускаю двигатель, обхватываю руками руль и, уронив на него лоб, горько шмыгаю.

Ева, Ева… Ну почему ты такая бедовая?

Пока машина греется, я позорно и по-девчачьи размазываю по лицу соленую влагу. Обычно я не из плаксивых, но сейчас слезы выходят из меня легко и даже как будто с напором. Словно давно копились в глубине души.

Я реву от гнева, от бессилия, от внезапно навалившейся тоски. А еще от страха, который медленно назревает где-то на подкорке. Я боюсь, так как понимаю, что отказ Рокоссовского ранил меня куда сильнее, чем я могла предположить.

Может, конечно, дело в том, что прежде мужчины никогда не шарахались от моих поцелуев… Но все же, думаю, причина не только в уязвленном женском самолюбии. Она еще и в том, что я, сама того не замечая, пропиталась симпатией к Максиму Андреевичу. Увлеклась им куда сильнее, чем позволяют наши рабочие отношения.

Наивно предположив, что мои чувства могут быть взаимными, я нырнула в омут с головой и в итоге ударилась об лед. Обожглась. Оступилась. Выставила себя дурой.

После случившегося пути назад нет. Время, увы, не отмотаешь. Теперь мне не остается ничего иного, кроме как собрать волю в кулак и сделать вид, что все в порядке. Я ни за что не должна показать Рокоссовскому своих уязвленных чувств.

Отныне между нами только работа. И ничего больше.

Глава 16. Ева

– Поэтому я бы хотела сделать акцент на том, что в первую очередь нужно внедрять новейшие разработки в бизнес крупных корпораций.

– Об этом Максим Андреевич говорит вначале, – недовольно вставляет Жанна. – Зачем повторять одно и то же?

Она перебивает меня уже в третий раз. И это жутко раздражает. Но на нас смотрит несколько пар глаз, и я вынуждена сохранять хладнокровие.

– Вначале он говорит об этом вскользь, как об одном из направлений, – перевожу взгляд на нее. – А в конце, как мне кажется, стоит упомянуть о господдержке, которая оказывается на всех этапах такого внедрения.

– Тогда уж лучше говорить о господдержке в первом абзаце, – усмехается Бойчук. – Как-никак это фактор мотивации.

– Первый восемь абзацев уже согласованы, – цежу сквозь зубы. – Мы не планировали их менять.

– Насколько я знаю, менять и улучшать текст – это ваша работа, – она высокомерно вздергивает подбородок.

Мне хочется вцепиться в ее редкое каре и поочередно выдергать каждый волосок, но вместо этого я лишь сдержанно улыбаюсь и со всем доступным мне спокойствием произношу:

– Но в таком случае посыплется структура речи.

– Так постройте новую. В чем проблема? – ухмыляется едко. – Или не справляетесь?

Я понимаю, что истинная причина ее злого сарказма вовсе не в тексте. Жанне просто нравится до меня докапываться. Нравится демонстрировать свое превосходство и выставлять меня дурой в глазах окружающих. Я поняла это еще в первую нашу встречу, а теперь снова убеждаюсь.

– Ну раз от вас исходит так много предложений, может, поможете их реализовать? – я упираюсь в нее прямым испытующим взглядом.

– Вы думаете, у меня нет своей работы? – оскорбленно округляет глаза.

– А что, есть? – я копирую ее мимику. – Просто вы столько интереса проявляете к моей, что я решила, будто вам больше нечем заняться.

По переговорной расползаются сдавленные смешки, а губы Бойчук превращаются в тонкую бледную нить. Я прекрасно осознаю, что нарываюсь на открытый конфликт, но мне, если честно, плевать. Устала терпеть уничижительные выпады в свою сторону.

– А вот хамить не нужно, – Жанна сужает глаза. – Я вообще-то для общего дела стараюсь.

– Так и я тоже. Поэтому позвольте мне, пожалуйста, закончить мысль. А уже потом можете высказать свои пожелания и задать вопросы.

В глазах Бойчук пляшут бешеные искры, но от очередного ехидного комментария она воздерживается. И я воспринимаю это как свою маленькую, но все же довольно значимую победу.

Опускаю взгляд к бумагам, прокашливаюсь и продолжаю прерванное ее колкостями выступление.

До отъезда в Арабские Эмираты остается чуть больше двух дней, поэтому команда, причастная к реализации международной экологической инициативы, работает в усиленном режиме. Каждый день мы засиживаемся допоздна. Совершенствуем и дорабатываем проект. Рокоссовский тоже принимает активное участие в обсуждениях, но в последнее время его часто нет на месте. Вероятно, решает какие-то более насущные вопросы.

– На этом у меня все, – заканчиваю я. – Буду рада выслушать вашу обратную связь.

Как ни странно, ни у кого, кроме Бойчук, замечаний нет. Я отбиваю несколько ее реплик, обещаю довести до ума обозначенные аспекты, и на этом наша летучка завершается.

Гремя стульями, коллеги расходятся по своим кабинетам, а ко мне приближается Федор Хмурый, помощник Рокоссовского.

– Правильно, что осадила Жанну, – негромко роняет он. – Иногда она зарывается.

Мы с Федей неплохо ладим. И, кстати, его фамилия совсем не соответствует характеру. Никакой он не хмурый. Вполне улыбчивый и открытый молодой человек.

– Спасибо. Язык давно чесался это сделать, – улыбаюсь я. – Она со всеми такая? Или конкретно меня невзлюбила?

– По большей части со всеми, – отзывается он. – Но к тебе, конечно, особенно неравнодушна.

– Так я и думала, – хмыкаю.

– Не хочешь кофе выпить? – неожиданно предлагает Хмурый. – Там за углом прекрасный кофейный автомат.

– Не откажусь. Учитывая то, что сегодня я спала лишь пять часов.

– Работала? – сочувственно роняет он, открывая передо мной дверь.

– Вроде того.

На самом деле работа здесь ни при чем. Мне не спалось из-за Рокоссовского. Точнее из-за воспоминаний о нашем поцелуе, который закончился так нелепо...

Я сотню раз пыталась убедить себя в том, что эта ситуация не стоит моих нервов, но она по-прежнему меня триггерит. По-прежнему цепляет за живое.

После случившегося мы с Максимом Андреевичем виделись только мельком. Короткие кивки головой в знак приветствия, мимолетные взгляды, брошенные друг на друга на совещании, и пара ничего не значащих формальных фраз – вот и все наше общение.

Расстроена ли я этим? Пожалуй, что нет.

Отныне мне хочется держать дистанцию. Ведь на расстоянии гораздо проще притворяться, что все хорошо.

– Эспрессо? Американо? – интересуется Федя, становясь у кофейного автомата.

– Давай Американо.

Он нажимает соответствующую кнопку, а я достаю из сумки карточку и тянусь к терминалу, чтобы оплатить напиток, но Хмурый меня опережает:

– Я угощаю.

– Спасибо, – усмехаюсь я, пряча карточку обратно. – Ты настоящий джентельмен.

– Да брось, – отмахивается. – Я просто хочу с тобой подружиться.

Вынуждена признать, что с каждой новой минутой Федя нравится мне все больше и больше.

– Давно работаешь на Рокоссовского? – спрашиваю я, принимая из его рук горячий картонный стаканчик.

– Дай подумать, – он возводит глаза к потолку. – Уже лет шесть, не меньше.

– Ого. Солидный срок.

– Да, действительно.

Делаю осторожный глоток и задаю еще один волнующий меня вопрос:

– И как он тебе? Ну, как начальник и вообще.

– Рокоссовский – хороший мужик, – без заминки отвечает Федя. – Справедливый, адекватный, по зарплате не щемит.

– Ну а из минусов?

– Слишком придирчивый. Иногда даже душноватый. Настоящий педант, – Хмурый размешивает кофе пластиковой палочкой. – Но этот разговор между нами, окей?

Глава 17. Максим

Выхожу из лифта и медленно бреду по просторному тихому коридору. В отличие от большинства людей, я ухожу из дома с большой охотой, а возвращаюсь – без энтузиазма. В пустую квартиру с вечно холодной постелью не хочется спешить.

Впрочем, нынче на календаре среда, а значит, сегодня я не буду один. По крайней мере, какое-то время.

Заворачиваю за угол, и тут же упираюсь взглядом в прислонившуюся к стене Каролину. Конечно, это пафосное имя – не более, чем рабочий псевдоним, но, если честно, у меня нет ни малейшего желания узнавать, как ее зовут на самом деле.

– Опаздываешь, – роняет она, отлипая от стены.

– Работы много, – отзываюсь негромко.

Но не для того, чтобы оправдаться, а для того, чтобы хоть что-то сказать.

Просовываю ключ в замочную скважину и несколько раз проворачиваю против часовой. Затем распахиваю дверь и, шагнув в квартиру, включаю свет. Каролина, не произнося ни слова, заходит следом за мной.

Скидываю пальто, пиджак и, закатав рукава рубашки, отправляюсь в ванную мыть руки. Моя гостья тем временем обосновывается в спальне и принимается за свои привычные сборы.

– В агентстве сказали, чтобы сегодня я пришла с париком, – доносится до меня ее голос. – Что за новости, Макс? На блондинок потянуло?

Стряхиваю воду и тщательно вытираю ладони полотенцем. Затем приближаюсь к спальне и приваливаюсь плечом косяку:

– Ты забыла наше правило? Никаких лишних вопросов.

– Да-да, помню, – кивает Каро, стягивая с себя объемный свитер. – Но неужели тебе не хочется немного поболтать? Я хороший собеседник. Да и слушать умею…

– Если бы я жаждал излить душу, то нанял бы психолога, а не проститутку, – отрезаю уверенно, а затем добавляю. – Позови, как будешь готова. Я пока выпью.

– Хорошо.

Направляюсь к бару, извлекаю оттуда хрустальный штоф с виски и, откупорив крышку, наполняю напитком рокс. Затем бросаю в стакан пару кубиков льда, сажусь на диван и делаю несколько неторопливых глотков, смакуя на языке терпкий вкус пряной груши.

По телу разливается приятное тепло, и внутреннее напряжение, перемешанное с усталостью от тяжелого рабочего дня, понемногу рассеивается. Мозг затуманивается алкогольными парами, а перетянутые нервы приходят в состояние относительного покоя.

– Макс, я тебя жду, – кричит Каролина из соседней комнаты.

Не спеша, осушаю бокал и поднимаюсь на ноги. На ходу расстегивая рубашку, бреду в спальню. Настроение ровное. Нет ни всплесков, ни спадов. Грядущее действо – не больше, чем необходимость. Попытка удовлетворить естественные потребности организма и отчистить голову, чтобы потом всю неделю, не отвлекаясь, думать исключительно о работе.

Призывно изогнувшись, Каро полулежит на покрывале. На ней откровенная кружевная комбинация черного цвета. Я сразу обозначил, что в белье допустимы только базовые цвета: черный, белый и бежевый. Терпеть не могу яркие комплекты. По-моему, они отвлекают внимание от самого важного.

– Ну как я тебе? – она кокетливо взбивает белокурые пряди.

Парик смотрится неплохо, но не очень естественно. Придется включать фантазию.

– Нормально, – отвечаю я, дергая ремень брюк. – Раздевайся.

– Что, сегодня без прелюдии? – закусив нижнюю губу, Каро по-кошачьи ползет по кровати. – Ну давай, Макс, хоть немного, – она помогает мне спустить боксеры и натянуть презерватив. – Ты же знаешь, я обожаю твой член.

На самом деле грязные разговоры не прописаны в контракте, но моя партнерша порой импровизирует. В целом, я не против. Особенно, если это и впрямь уместно.

Подавшись вперед, Каро обхватывает губами головку и начинает сосать, а я медленно опускаю веки. Раньше мне нравилось наблюдать за процессом, но сейчас я предпочитаю положиться на воображение. Тем более, что в последнее время образы в голове стали чересчур яркими…

Пару-тройку минут Каролина самозабвенно демонстрирует свои прокаченные профессиональные навыки, а потом я резко переворачиваю ее на живот и одним рывком сдергиваю тонкие полупрозрачные трусы. Шлепаю ладонью по округлым упругим ягодицам, оставляя на них красный пылающий след, а затем с размаху вгоняю член в ее тугое тепло.

Каро издает надсадный стон, а я методично наращиваю темп. Сегодня мне не хочется менять позы и доводить ее до оргазма. Моя цель – поскорее кончить. Чтобы отпустило и разжало невидимую пружину. Чтобы навязчивые мысли, которые вот уже несколько недель живут в моем сознании, наконец исчезли…

– Еще! Еще! – стонет Каро, извиваясь подо мной.

Проталкиваю руку между ней и покрывалом и сжимаю ее грудь. Мне нравится, что она натуральная, без грамма силикона, но сегодня этого явно недостаточно. Тело по каким-то непонятным причинам просит большего: больше страсти, больше ярости, больше эмоций… Больше того, чего Каролина физически не способна мне дать.

Блядь. Ну что со мной творится?

– Я кончаю, Макс! Кончаю… – тяжело дыша, она скребет ногтями по матрасу.

А я, сука, нет.

Зажмурившись, стискиваю в кулак ее пшеничные волосы, и даю волю воображению. Перед мысленным взором тотчас возникают широко распахнутые голубые глаза, пухлые чувственные губы и длинные изящные ноги с сексуально торчащими коленками…

Кто бы мог подумать, что я гребаный фетишист.

Бурно изливаюсь в гондон и, выпустив Каролину из объятий, переворачиваюсь на спину.

– Ты сегодня в ударе, – хрипит она, утирая влажный лоб. – Повторим?

– Нет, – отрицательно качаю головой. – Тебе пора.

Она понимает меня с полуслова. Живо поднимается с постели и ненадолго скрывается в ванной. Через пару минут выходит оттуда уже без парика и принимается одеваться.

– На следующей неделе меня не будет, – говорю я, свешивая ноги с кровати.

– Да, я в курсе. В агентстве предупредили. Очередная командировка?

– Угу.

– Буду ждать, когда ты вернешься. И даже немного скучать…

В ответ на ее реплику я лишь коротко качаю головой. Дескать, не надо, это лишнее. И Каро, к счастью, не продолжает мысль. Она не должна забывать, что нас связывают исключительно рыночные отношения. Никаких сантиментов и привязанностей. Это табу.

Глава 18. Ева

Как только мы сходим с трапа самолета, в лицо тотчас ударяет жар разогретого на солнце асфальта. По ощущениям, на улице не меньше тридцати градусов, и ультрафиолет активно опаляет кожу, отвыкшую от тепла за долгие месяцы затяжной российской зимы.

– Добро пожаловать в Объединенные Арабские Эмираты, – на ломаном русском приветствует нас мужчина в белой галабее.

– Здравствуйте! – с улыбкой отзываюсь я.

Всегда приятно, когда иностранцы разговаривают с тобой на твоем родном языке.

– Меня зовут Фуад, – он протягивает руку Максиму Андреевичу. – А вы, должно быть, мистер Рокоссовский?

– Да, верно, – он отвечает на рукопожатие. – Рад знакомству.

– Это взаимно, мой друг, – любезно отзывается Фуад. – Позвольте моим помощникам взять ваши чемоданы, – он делает жест, и к нашей поклаже тотчас подскакивает несколько резвых арабов в униформе. – А вас прошу следовать за мной. Машины уже ожидают.

Мне с трудом удается сдержать изумление. Вот это уровень! Вот это сервис! Прежде я уже бывала в Эмиратах, но как турист, а не как представитель политической делегации, поэтому разница в приеме, что называется, налицо.

Кидаю беглый взгляд на Федора, но он явно не разделяет моих восторженных эмоций. Должно быть, уже привык к такого рода встречам. Как-никак он работает на Рокоссовского седьмой год.

Кстати говоря, во время полета Хмурый тоже вел себя впечатляюще спокойно: листал новостную ленту, читал журналы, что-то изучал в ежедневнике. Жанна всю дорогу спала, а Максим Андреевич сосредоточенно работал за ноутбуком. Одна я сидела как иголках не в силах успокоить взбудораженные нервы.

Возможно, причина моего перевозбуждения была в том, что я никогда раньше не летала частными бортами. Ну или в том, все это время в паре метров от меня сидел мужчина, который ранил мои чувства и которого я отчаянно старалась выкинуть из головы.

Однако закон подлости таков, что чем больше ты пытаешься о ком-то не думать, тем яростнее мысли об этом человеке атакуют твой мозг. Поэтому пять с половиной часов полета я только и делала, что тщетно боролась с собой и со своими неуместными чувствами. Сосредоточенно смотрела в иллюминатор, закрывала и открывала книжку, которую прихватила с собой, и раз десять просила стюардессу принести мне воды.

Паспортный контроль проходим быстро и без очереди. Благо, у арабов все автоматизировано. Выходим из здания аэропорта и тут же видим два роскошных Мерседеса, богато сияющих на полуденном солнце.

– Ваши автомобили, друзья, – услужливо сообщает Фуад. – Они доставят вас прямиком в отель.

Переглядываемся. Нас пятеро: Рокоссовский, Жанна, Федя, я и молчаливый охранник Дима. А машин всего две. Поэтому неминуемо встает вопрос о том, как мы будем рассаживаться. Лично я предпочла бы ехать вместе с Хмурым. Ну или, на крайний случай, с немногословным Димой. Потому что общество Жанны и Максима Андреевича совсем не кажется мне привлекательным. Одна то и дело цепляет меня словесно, а второй выводит из душевного равновесия своим видом.

– Дмитрий и Ева поедут со мной, – командует Рокоссовский. – Жанна и Федя во второй машине.

Ну вот. Чертов закон подлости продолжает истязать меня своим влиянием.

Бесшумно вздохнув, плетусь к автомобилю, водитель которого уже распахнул перед нами дверь. По очереди забираемся внутрь. Рокоссовский садится на широкое кожаное сидение, а мы с Димой приземляемся напротив. В салоне довольно просторно, но я все равно не могу избавиться от ощущения, будто мне некуда деть глаза. Взгляд хаотично скачет по хромированным деталям, светящимся кнопочкам и прочим элементам внутреннего убранства, но в итоге, как ни крути, прилипает к боссу, который увлечен содержимым своего телефона.

Даже несмотря на длительный перелет и изнуряющую уличную жару, Рокоссовский выглядит потрясающе. Его темные волосы идеально уложены, лицо кажется свежим и матовым, а стильные солнцезащитные, которые он нацепил на нос, придают ему сходство с горячим голливудским актером.

– Долго ехать до отеля? – спрашиваю я, нарушая повисшую тишину.

– Минут сорок, – отзывается Максим Андреевич, не отвлекаясь от мобильника.

Любопытно, с кем он так вдохновенно переписывается? Прямо палец от экрана оторвать не может. Все строчит и строчит… Словно любовные поэмы катает.

В голову тотчас приходят мысли о Есении, девушке, которая, вне всяких сомнений, проявляет к нему романтический интерес. Что, если прямо сейчас он общается с ней? Что, если Федя ошибся и на самом деле Рокоссовскому нравятся женщины?

Просто не такие, как я, а такие, как она.

Нахмурившись, отвожу взгляд к окну и нервно постукиваю ногтем по подлокотнику. Терпеть не могу эти токсичные приступы неуверенности в себе. Вот вроде я уже всем все доказала: и профессионально состоялась, и общественное одобрение сыскала, и внешне себя приняла, и детские травмы проработала. Но стоит случиться какой-нибудь ерунде вроде безответной влюбленности, как комплексы, похороненные на дне души, вновь начинают цвести буйным цветом. Во мне будто опять просыпается нерешительная четырнадцатилетняя девчонка. Дочь алкоголика и уроженка маленького села, недостойная жить и работать в большой столице.

Наверняка у людей, выросших в достатке и ощущении собственной значимости, нет подобных загонов, но лично я каждый божий день борюсь с синдромом самозванца. Внушаю себе и другим, что я достойна лучшего. Что я талантливая, идейная, полезная. Что во мне много качеств, заслуживающих люби.

Однако равнодушие Рокоссовского железным ломом проходится по моим бережно выстроенным аффирмациям, вытаскивая на свет страхи и беспомощность.

Ненавижу себя за то, что поцеловала его.

А его ненавижу за то, что не ответил.

– Жанна пишет, что начало приема перенесли на час раньше, – снова подает голос Максим Андреевич. – Времени на отдых будет по минимуму, придется сразу приступить к сборам.

– Хорошо, – роняю я, скользя взглядом по многоэтажкам, пролетающим за окном. – Платье у меня с собой, осталось только накраситься.