Не пара

Глава 1. Аксинья

— Вечеринка вчера была что надо. Жаль, вас с Яром не было.

Виола помешивает ложкой цитрусовый чай и жалостливо смотрит на меня. Остальные девчонки за столом начинают в один голос активно поддакивать.

Разгалделись, как чайки.

Делаю глубокий вдох и натягиваю самую широкую улыбку из возможных.

— Яр последнее время очень занят. Сама редко стала его видеть.

Ярослав — мой парень. Жених. Мы поженимся после окончания института. Яр красивый, богатый и без ума от меня, ну а я от него. Все хорошо у нас, как надо.

Нам приносят заказанные салаты, когда телефоны на столах одновременно начинают пиликать о входящих сообщениях. Звуки разные, а скорость реакции у нас одинаковая.

Рассылка почти во всех группах: студенческой, там, где состоят только сливки института, в фитнес- клубе, в ночных клубах… Везде, короче.

— Охренеть!

— Вот это пиз...

— Боже, это что, Яр?

— Глазам не верю!

Взгляд замирает на фотографии. Уже и не помню, в какую группу вступила первой. Зажимаю рот рукой и нахожусь в таком шоке, и слова произнести не могу.

Мой жених и брюнетка. Они в его комнате. В нашей с ним спальне! Я узнала по обоям и постельному белью.

А потом по тому же принципу в группы присылают еще и видео, где, как можно догадаться, Яр вытворяют акробатические упражнения с той брюнеткой. На весь экран мелькает знакомая, голая задница моего любимого. На правой ягодице родимое пятно в виде ромашки.

За столом тишина.

Минуту назад я думала, что между мной и Яром все замечательно, а теперь его пятая точка мелькает на экранах всех наших знакомых, друзей... Она видна всему высшему обществу города.

Может, даже президенту.

Позор!

— Ксеня? Это какая-то ошибка?

Шепот слышится от одной к другой, слов разобрать не могу.

— Фотошоп? — предполагает Влада.

Она немного глуповата, но из всех сидящих здесь, самая добрая в нашем змеином гнездышке.

— Или нейросеть? Я слышала, она такое может выдать, что и не отличишь от настоящего.

Стреляю взглядом на всех по очереди и поднимаюсь с места, громко отодвинув стул. Он падает, а меня трясет.

По дороге к дамской комнате пробую набрать своего нерадивого жениха. Гудки идут, а абонент не отвечает.

Внутри много нерастраченной ярости. Я готова сорваться с места и прилететь к Яру на черных крыльях через полгорода и поджечь квартиру, которое обустраивала с такой любовью.

Особенно обои бы подпалила. Они – настойчивое пожелание его матери. Жуткая женщина и жуткие обои.

Пять минут, десять, пятнадцать...

Стоит представить, какой скандал сейчас разыгрывается во всех группах, горло плотно сжимается.

Брак между Белозерскими и Воронцовыми — дело решенное. Еще очень выгодное. Праздника не было, клятв тоже, а вот измена... Измена была. Подлый черт Белозерский.

Выбегаю из своего укрытия, хватаю пальто и пулей вылетаю на улицу.

Осенний воздух бьет в нос. Прикрываю веки и стараюсь выровнять дыхание, положив руку на грудную клетку.

— Я все могу объяснить, Ксеня.

Распахиваю глаза.

Это сон? Скорее кошмар.

Ярослав Белозерский собственной персоной.

Он в одних боксерах, высоких кроссовках, которые я терпеть не могу, и куртке, только прикрывающей зад.

Да что уж, Яр, все население нашего города прекрасно видело его на своих экранах.

— Для начала объясни, как ты оказался здесь? В таком виде? — голос ровный, почти командный. Можно гордиться собой.

— Это же твой любимый ресторан.

Хмыкаю. Ярослав прав.

— После йоги по воскресеньям ты всегда с девочками приходишь сюда.

Прищуриваюсь.

Он выглядит таким уязвленным сейчас, грустным... Замерзшим.

— Это ничего не значит, Ксеня. Она... Так. Вот ты... это...

— Не так? — заканчиваю глупую, оправдательную речь.

— Да-да. Я виноват, но…— длинный усталый вдох. В его глазах печаль и скорбь. Уау! — это был всего лишь секс!

Вспыхиваю мгновенно.

Его слова это спичка, а я — чистейший бензин нового поколения.

— Всего лишь секс? — повторяю. Так, чисто ради проверки.

Медленными шагами наступаю.

Меня рвет на части от желания укатать Ярослава Белозерова под своими эмоциями, будто я тяжелый асфальтоукладчик.

Я зла!

— Да... — словно отмахивается, — это ничего не меняет между нами. Ты — моя невеста!

Раскрывает руки и ждет, по всей видимости, что кинусь в объятия... А я снова окидываю его образ взглядом.

Спешил, объясниться хотел.

Подлец.

— Молодые люди, заинтригован финалом, но вы перегородили мне проезд… – нас перебивает незнакомец.

Одновременно поворачиваем головы. Мы стоим посередине дороги, ведущей на закрытую территорию ресторана и ближайших домов.

От мужчины исходят огромные волны недовольства. Даже брови нахмурил, а губы поджал. На вид ему лет тридцать. Такой старый!

— Не могли бы вы? — незнакомец кивает на очищенный от листьев тротуар. Выглядит чересчур раздраженным. Все же ему не тридцать, а целых тридцать пять! Пипец!

— Просим прощения!

Яр кладет руки на мои плечи и толкает в сторону. Не только подлец, но и наглец!

Всего лишь секс?

— То есть если я с кем-нибудь одноразово пересплю, это тоже ничего не будет значить, так?

Мне при мысли о чужом, голом теле становится не по себе. Но показывать свои чувства не собираюсь.

— Нет, ты это другое дело. Тебе нельзя, — еще и усмехается, говоря эти слова.

Открываю рот от гнева. Тому тесно внутри, он рвется наружу, обжигая горло.

— Вот и можно, Ярослав!

— Нет! И ты знаешь...

Он скрещивает руки на груди и расставляет ноги шире. В глазах столько уверенности, что меня выкручивает, как при температуре сорок градусов. Его измена ничего не поменяет в нашем будущем. Свадьбе быть, и он чертовски прав.

— Еще чуть сдвиньтесь, пожалуйста, — умоляет незнакомый мужчина.

Глава 2. Аксинья

Его губы плотно сжаты, напряжены. Он точно не ожидал такого поворота, но в то же время и не отталкивает меня.

Проходит целая вечность, прежде чем я решаюсь отстраниться первая и посмотреть на него. Мой взгляд расфокусирован, а в его глазах застыли льдинки.

— Прошу прощения, — извиняется мой незнакомец.

Он чувствует неловкость за то, что я его поцеловала. Может, он несвободен? Или вообще женат? У него трое детей, собака и дача в пригороде?

Вот же ж! Что я за человек?

— Да ничего. У вас, кстати, ресничка выпала,— улыбаюсь. Мне вдруг становится смешно.

Тянусь, чтобы снять ее, но мужчина опережает меня и сразу двумя ладонями начинает тереть щеки. Спешит.

Звук клаксонов, разговоры пешеходов, демонстративное покашливание моего... Жениха. Бывшего, но все же.

Возвращаюсь в реальность, где меня жестоко унизили, и черты лица сразу приобретают суровый оттенок.

— Очень умно, Ксеня. — Яр хлопает в ладоши. Его куртка разошлась, и все вновь видят его голый торс и боксеры с рисунками Пизанских башень на них.

И откуда только взял такие?

Поворачиваюсь на девяносто градусов и медленно наступаю. Кровь вновь бурлит, закипает.

— Все кончено, Ярослав! Свадьба отменяется!

Он усмехается и продолжает упрямо таращиться на меня. Это выбешивает сильнее, потому что все его раскаяние уместилось в минуту, а то и меньше.

— Давай ты остынешь, — касается моих плеч, голос ласковый. Таким разговаривают с психбольными, — а вечером мы дома все обсудим.

Кусаю щеки то с одной стороны, то с другой. Взгляд мечется от опавшей листвы до ресторана, где я вижу девчонок. Их носы отпечатались на стекле, и я больше чем уверена, все, что происходило здесь, уже записано на телефон.

Прекрасно! Еще и с этим разбираться.

— Конечно, — стараюсь улыбнуться. А про себя добавляю, фиг ты меня там теперь увидишь со своими Пизанскими башнями!

Яр обнимает меня, я кладу руки на его плечи. По сравнению с незнакомым мужчиной, Белозерский ниже и меньше. Будто тоньше и слабее.

— Я правда очень сожалею, что так вышло...

Бла-бла-бла!

— Катя ничего для меня не значит.

Стало быть, Катя.

Скулы устали улыбаться, и я чувствую как начинаю мерзнуть. От порывов ветра или от его вранья, уже не пойму. Все так запуталось.

Закутываюсь сильнее, сумку прижимаю плотнее. С таким же усердием закусываю губу.

— Не дуйся, и... Помнишь, ты хотела золотой браслет с бриллиантами? Думаю, самое время тебе его подарить. Я скину тебе деньги на него, ок?

Это немыслимо. В голове не укладывается. Он хочет купить мое прощение? Мое, мать его прощение?

Ярослав не ждет моего согласия. Бывший жених отходит и садится в свою машину: черный, как сажа, Гелик.

Банальщина, знаю.

Машет мне в окно и врывается в поток машин. Только листья в воздух поднял, которые дворник усердно собирал в кучу. Теперь в носу пыль, а у меня на нее аллергия.

Ярослав был моей первой любовью, первым мужчиной. Нас познакомили в восемнадцать лет, я сразу же влюбилась. Красивый, обаятельный, с чувством юмора и хорошими перспективами.

Я же видела наше будущее с Ярославом, и оно мне нравилось.

— Не расстраивайтесь... Как вас зовут? — незнакомец с плотно сжатыми губами стоит у своей машины и смотрит с какой-то снисходительной усмешкой.

Теперь он не выглядит раздраженным и злым. Сразу возраст сбросил. Но по-прежнему слишком стар в моем понимании.

— Меня?

— Вас-вас...

— ... Аксинья.

Никогда не представлялась полным именем. Не нравится оно мне. А тут вдруг решила. Сразу солидней выгляжу. Лет на двадцать пять. Аксинья это вам не Ксеня.

— Плюньте на него, бестолкового, Аксинья. И не тратьте свои юные годы на таких мужчин.

Он подмигивает. Это совсем не вяжется с его образом. Кивает. И усаживается в свой... Что это? «Ларгус»? «Лада Ларгус»? Именно это и указано на капоте серебристыми буквами. Потом незнакомец уезжает в ту же сторону, что и Белозерский.

Что ж, мужчина-сжатые губки, именно так я и поступлю. И никто меня в этом не остановит.

__________________

Всех привествую в новинке)

Нас ждет легкая зимняя история, с юмором, романтикой и конечно же, ХЭ!

Не забывайте добавлять в библиотеку и ставить звездочку

Первую неделю проды каждый день, дальше по графику 3 главы в неделю.

Глава 3. Аксинья

Еще какое-то время остаюсь стоять спиной к девчонкам. Своими взглядами они исцарапали мне спину. Настоящее иглоукалывание в исполнении дилетантов.

Ох и сплетни скоро разлетятся.

Не обращая внимания на своих подруг, иду к машине в полной прострации, что сейчас делать.

Обычно после йоги и ланча с подругами, я ехала домой. Ну, туда, где Яр мне изменил.

В спортивной сумке греется кредитная карточка моего жениха.

Поразмыслив и забив на внешний вид, еду в торговый центр. У меня, к несчастью, закончилась вся косметика. И совсем нечего надеть. Мои кольца потемнели, а сережки с бриллиантами безвозвратно утеряны. Сумок нет, туфель тем более.

Мне срочно понадобилась кофемашина. Самая дорогая и навороченная. Еще гриль, вафельница, соковыжималка и тостер. Батарейки, лампочки, умные весы, стеклянные контейнеры для еды.

— У нас сегодня акция на парогенераторы, — консультант в магазине техники говорит с опаской. Я бы тоже с подозрением смерила взглядом такого нелогичного покупателя, как я.

— Я возьму.

Что такое парогенератор?

Не знаю, чем именно занимается мой женишок, раз еще не заметил такое количество оповещений о покупках. Хотя... В это время он обычно занимается в зале. Потом у него бассейн, сауна, массаж...

— Страховку будем оформлять?

Каждая минута на счету.

— На это? — киваю на чудо техники, что я прикупила.

— Ну да.

Парень вроде и рад, я сделала ему дневной план, но и в его глазах стоит ужас. Он считает меня ненормальной.

И в чем-то он прав. Обиженная женщина не может считаться нормальной, пока месть не приласкает ее задетое эго.

— Это долго?

Консультант ведет плечами. Зовет другого сотрудника и шепчет ему что-то на ухо. Они не смеются, лишь переглядываются.

— Минут тридцать.

— Не. Мне еще в зоомагазин нужно успеть.

Парни помогают дотащить все купленное до машины. Пакеты с одеждой вываливаются, и свободного места почти не осталось.

А мне все мало. Я хочу больше бесполезных покупок! Чтобы его карта на какой-нибудь мелочи, типа шерстяных носков с верблюдом, все же пропищала. Или банк стал названивать и терроризировать Белозерова.

Оттаивать начинаю. Нет, прощать не собираюсь и вместе нам уж точно не быть. Но с каждой купленной вещью я чувствую крошечную месть, и она так греет. Ни одна шубка не сравнится с этим ощущением струящегося тепла.

Шуба! Я могу прикупить себе что-то новое. На следующую неделю обещают снегопады. 1 декабря, начало зимы, а я без новой шубы.

Непорядок...

Успеваю приложить карту и оплатить белый полушубок из песца, как телефон загорается и на экране высвечивается имя Яра. Еще его зад, который я запринтскринила и поставила на звонок от него, чтобы помнить — Ярослав Белозеров — лгун.

Сбрасываю. Все повторяется. Звонит и звонит, звонит и звонит.

Такой настойчивый!

Смотрю на часы и мысленно прикидываю, что смогу завершить еще кое-что задуманное. Это рискованно, даже опасно, учитывая, в каком сейчас настроении находится бывший жених.

Срываюсь с места и через пятнадцать минут оказываюсь у дома номер три по Липовой улице. Это адрес нашей квартиры. И мне нравилось здесь жить.

Все близко: и институт, и салон красоты, и фитнес-клуб, и магазины, и мой любимый ресторан. Мой уютный мирок. Так же парк, где, как я думала, буду гулять с детьми и собакой по кличке Хозяин. Золотистый ретривер, которого увидела в рекламе.

Выхожу из машины, оглядываюсь.

Я буду скучать по этому месту.

Здороваюсь с консьержем, спрашиваю, не проходил ли Ярослав, и пулей забегаю в квартиру.

Часики тикают. Белозеров точно мчится сюда.

Чувствую себя ведьмой. Маргаритой, когда она громила квартиру, а потом головой взобралась на метлу и улетела. Голой быть не планирую, а вот подпортить кое-что очень даже.

Обои в спальне... Сдираю со стены, как могу. Порчу маникюр. Постельное белье вместе с одеялом и подушкой режу. Матрас вскрываю острым ножом. Японский, по какой-то секретной системе заточки. Им же прохожусь по деревянной столешнице журнального столика.

«Предатель»,— царапаю так глубоко, как позволяют силы. Это на всякий случай, если он захочет отшлифовать столик.

Всю его одежду скидываю в ванну и выливаю порошок на кучу тряпок. Потом средство для мытья посуды, а под конец оливковое масло.

— Ха-ха! — зло смеюсь, — а ты думал, я забью на твою измену, Яр? — обращаюсь к его футболкам, джинсам, худи и одному пиджаку.

Надо было его «Air Jordan» за сто тысяч долларов закинуть. Они мне все равно никогда не нравились.

В чемодан быстро забрасываю свои вещи. Все в кучу, буду разбираться потом, когда доеду до родительского дома. Они же мою комнату не превратили в библиотеку или спортивный центр? Мама последнее время помешалась на домашних тренажерах.

Сбегаю по лестнице, впихиваю все в машину. Она готова лопнуть. И стартую. На выезде из двора едва успеваю затормозить перед капотом черного «Гелика». На меня смотрит Ярослав Белозерский. И он чертовски зол.

=============>>>>> ВИЗУАЛ

Глава 4. Аксинья

Наши машины стоят настолько близко, что могу разглядеть каждый лопнувший капилляр на белках глаз Белозерова.

Никогда прежде не видела его таким взбешенным.

И что же делать?

Ярослав разминает шею — думаю, она хрустит, — открывает дверь, яростно ей хлопает и идет ко мне. В такт его шагам с задних сидений позвякивает новый фарфоровый сервиз столовой посуды.

— Открывай, Ксеня! Разговор есть! — его просьба звучит как угроза. Я додумываю страшное.

Может, не стоило срываться? Нужно было бы переждать, пока эмоции поутихнут. Но дело в том, что я никогда не была такой. Если захотела что-то сделать, я это делаю незамедлительно. Дальше меня подхватывает азарт, и я несусь с горки сломя голову.

— Нам не о чем говорить, Яр.

Двери заблокированы, а Белозеров дергает за ручку и дергает. По его губам читаю смачные ругательства.

Это он еще не в курсе, что я оставила его без одежды, спального места и навела такой кавардак в той квартире, никакой клининг не захочет приходить.

— Катись ты к черту, Ярослав.

— Ты понимаешь, что я разозлюсь? Я сделаю так, что ты прибежишь ко мне и будешь вымаливать прощение. Ты, а не я!

Вот еще. Нашел дуру.

Показываю ему язык и резко сдаю назад. И почему я сразу об этом не подумала? Зачем вообще решила ехать привычной дорогой?

Останавливаюсь, когда Белозеров идет на меня. Он такой упертый и... глупый. Типа если не открыла ему дверь раньше, открою сейчас?

Разворачиваюсь. Ярослав пытается перегородить мне дорогу, и чуть-чуть, но все же паникую. Не хотелось бы видеть его тушку на своем капоте. Только вчера мыла машину и полировала.

— Воронцова, а ну стой! — слышу вслед.

Выезжаю со двора с другой стороны. На нервах сейчас и часто поглядываю в боковые зеркала. Вдруг за мной погнался? Но нет. Горизонт чист, и я тихо праздную первую победу.

Наше расставание странное. Учитывая, что я вообще о нем не думала, а думала о свадьбе, детях и семейных вечерах по выходным.

Через еще десять минут я останавливаюсь у родительского дома, но паркуюсь чуть дальше от подъезда. Так, на всякий случай.

Беру спортивную сумку, вытаскиваю чемодан, из которого торчит какая-то блузка, по виду это «Карл Лагерфельд», и тихо подхожу к подъезду.

Родительская квартира на самом последнем этаже. У нас есть мансарда и выход на крышу, которая оборудована как терраса.

У двери меня встречает наша экономка Илма. Всю жизнь ее боялась. Она синоним строгости, порядка, тишины и немецкой дотошности. По происхождению Илма немка, и все становится на свои места.

— Junge Frau, — обращается.

— Да-да, — пропускаю мимо ушей.

Ее обращения на немецком всегда раздражали. Где красивое русское «Добрый день» или «Здравствуйте, госпожа Аксинья»? Тьфу, «Junge Frau». Сразу хочется измерить расстояние между пуговицами на блейзере. Вдруг оно отличается на миллиметр?

— Мама дома?

Везу чемодан по коридору, затем поднимаю по лестнице. И что я туда успела накидать? Не «Джорданы» же Яра закинула. Стоят состояние и весят тонну.

Илма идет по пятам. Обреченно вздыхает. Да, я тоже не в восторге, что мои планы нарушены и придется теперь снова жить под одной крышей с родителями.

— Я бы не отказалась от капучино на миндальном молоке с имбирным печеньем, — говорю на последней ступени лестницы и падаю на пол от усталости.

— Мне очень жаль, junge Frau, но Frau Элеонора сейчас на диете, и в доме нет ни одного печенья. Как и конфет, и любой другой сладости.

Дело дрянь.

Открываю дверь и вижу, как мама занимается на велотренажере. В ее ушах наушники, и она не сразу меня замечает.

Моя комната или то, что от нее осталось, наполнена всем спортивным инвентарем, какой только можно себе представить.

О моей здесь жизни говорит лишь кактус на окне.

Спортивная сумка падает из рук.

— Ксеня? Это ты? Как?

Мама вынимает наушники и бежит обниматься. Глаза ярко накрашены, губы вновь подкачаны, прическа новая. А мы не виделись какие-то две недели.

— Ужасно выглядишь, к слову. И где Ярослав?

— Яра больше нет, — говорю, осекаюсь. Звучит ужасно, и я спешу исправиться. Мама побледнела и схватилась за сердце. Не с той стороны. — В смысле, со мной его больше нет. Мы не вместе. Свадьбы не будет.

— Ach, du lieber Himmel! Na so was! (нем.: Бог ты мой! Ну и ну!)

— Ильма права, как так получилось?

— Он мне изменил, мама. И это видели все. Но не ты, да?

Открываю свой телефон и показываю фотографии. На видео не решаюсь.

Мама внимательно рассматривает фото.

— Ты уверена, что это Ярослав? Может, просто похож? Или нейросеть? Это такое чудо, я сейчас тебе покажу, какую себе аватарку сделала...

— Уверена, — перебиваю.

Мне хочется помыться и лечь спать, пусть и на часах всего четыре часа. И где моя кровать?

— Есть другой ракурс?

Ар-р-р!

— Тебе придется разъясняться с отцом. Ты же прекрасно знаешь, что твоя свадьба с Ярославом — вопрос решенный. Ее нельзя отменить. Это, ну, как пижама, которую нельзя сдать обратно в магазин.

Отлично, меня и мою свадьбу сравнили с пижамой.

— Твое платье ждет своего часа, разосланы приглашения, заказан ресторан. Ваш медовый месяц, Ксеня! Мальдивы, пять звезд, целых две недели!

Мальдивы — это прекрасно. Обожаю острова, но себя обожаю больше.

— Нет! — говорю в лицо. — Хоть что со мной делайте. Я. Отменяю. Свадьбу!

— Ошибаешься, Ксеня, — папа стоит в дверях с грозным взглядом, красным лицом и поджатыми губами, — сегодня ты ночуешь у нас. Чисто как предсвадебный каприз, а потом берешь свои вещи и возвращаешься к мужу. И отвозишь по магазинам все купленное!

Нажаловался! Скотина!

И как я могла его любить?

Топаю ногой. Упрямо смотрю в глаза отцу. Да, папа, мое решение так же тяжело сдвинуть, как и твое.

— В таком случае, Ксеня, ты дальше будешь жить самостоятельно, не надеясь ни на чью-либо помощь с нашей стороны.

Глава 5. Аксинья

— Еда в номер!

Бегу открывать.

В номер люкс завозят тележку с моим ужином: паста с морепродуктами, брускетты с красной и черной икрой и бутылка шампанского в ведерке со льдом, конечно же. Обожаю!

Такое событие, как разрыв отношений, нужно отметить. Как там в интернете говорили? Когда закрывается одна дверь, другая открывается? Вот и отметим дверные хлопки вкусным ужином и «Вдовой Клико».

На телевизоре играет американская мелодрама. В комнате полумрак. Включен один торшер. А сама я после душа кутаюсь в белый отельный халат с эмблемой известного отеля. Мне почти не одиноко.

Папа только грозится оставить меня самостоятельной, без средств к существованию, а на самом деле никогда не бросит в беде. Так было всю мою жизнь, так будет всегда.

Но его угрозу я запомню. Сам же меня этому и научил. Не прощать ошибки и быть сильной. Мы, Воронцовы, такие.

Поворачиваю бутылку шампанского этикеткой на меня, расставляю блюда красиво. Убираю только салфетки с эмблемой и фотографирую. Потом накладываю фильтры, корректирую цвет и выставляю в «Инсту»*.

«Сегодня я перевернула важную страницу. Впереди самое интересное. Погнали!».

Первой лайк ставит мама. Следом на телефон падает сообщение: «в икре содержится соль. Утром сделай противоотечную маску».

Ох, мама!

«И не дури. Возвращайся к мужу. Он одумался».

Ну уж нет, мама.

Откусываю брускетту и морщусь. И правда много соли.

Следующие лайки от подписчиков. Их у меня больше ста тысяч и всем любопытно, как я справляюсь с качелями в моей жизни: от измены до шампанского.

Нет, это никакой не прогрев аудитории. Нет, со мной все хорошо, даже прекрасно. Чувство, что сбросила пару лишних килограммов, которые набрала за лето и никак от них не избавлюсь.

Мои девчонки отмалчиваются.

Прохожусь по профилям. Они в клубе. Подвисаю над их сториз, рассматриваю наряды каждой. Девчонки сидят за нашим столиком и каждая пьет свой любимый коктейль. Эдакий «Секс в большом городе», но без Керри.

Керри — это я, разумеется.

Вот ведь сучки. Меня... Не позвали. Даже больше, я не знала, что они собираются.

У меня так-то горе: жених изменил, из дома почти выгнали... И шампанское резко пить расхотелось, и паста здесь какая-то невкусная.

Когда на экране загорается знакомый голый зад, отвечаю на звонок. Это получается рефлекторно. Сколько раз отвечала? Новая привычка вырабатывается двадцать один день. Вот с завтрашнего дня и начну.

— Подурила? — вот нахал!

Слышу клубную музыку и девчачий смех. Близко-близко. Телефон в руке сжимаю крепче.

— Завтра возвращаешься домой. Тебя ждет уборка. Не думала же ты, что после твоих выступлений, я закажу клининг? Куда интереснее будет наблюдать за тобой.

Сбрасываю. Абонента кидаю в блок. Недопитый бокал шампанского выпиваю до дна одним глотком и тут же морщусь от пузырьков, щекочущих в носу.

Так проходят две недели.

Каждый день я езжу на учебу из отеля, вечером возвращаюсь. Мама звонила пару раз, спрашивала про преподавателя йоги и довольна ли я занятиями. Ни слова про отца или его приказ вернуться к мужу.

Как у меня дела тоже не спрашивала.

Папа не звонил.

Шампанское с каждым вечером становится вкуснее, жизнь скучнее.

Еще чуть-чуть и я свихнусь. Мне нужен план.

Сегодня пятница. Сплетни поутихли, шок сошел, а моя обида и уязвленность ни капли. Ровно тринадцать дней с того момента, как я узнала об измене Ярослава Белозерова.

Ненавижу странное число. Хотя столько всего с ним связано. Мой день рождения тринадцатого мая, номер машины «013», в тринадцать лет у меня начались месячные, тринадцать минут я могу простоять в чатуранге — мой личный рекорд, — ровно тринадцать родинок на моем теле.

Вот такая магия. Или математика.

Снег валит вовсю и заметает темно-желтую листву. Еще вчера была осень, а сегодня настоящая зима пришла, как и обещали синоптики. Иногда им можно верить.

Меня согревают новая шубка и безалкогольный глинтвейн, который я заказала в своем любимом ресторане. Одна-одинешенька. Если так дело пойдет, и Новый год я буду встречать одна. С фарфоровым сервизом, кофемашиной и парогенератором, который до сих пор вожу в машине.

Не нести же мне все купленное барахло в номер отеля. Так последние деньги отдам беллбою.

Отпиваю из большой глиняной кружки и на снежинки любуюсь. Одна, вторая, третья...Голова кругом.

— Ваша карта заблокирована.

Выпучиваю глаза и врезаюсь взглядом в бейджик на груди официантки.

— Это, должно быть, какая-то ошибка. Я час назад заправляла машину и расплачивалась этой картой, — киваю на черный пластик.

Тамара — так зовут девушку — отрицательно покачивает головой. Выглядит Тамара недовольной.

— Как будете оплачивать? Другой картой или наличными?

Черт возьми... Да никак! У меня нет денег! Больше нет! Я, получается, нищая?

Потрясение, стресс, остановка сердца. Я — бедная... Папа выполнил свое обещание.

Улыбаюсь натянуто. Это мой любимый ресторан. Здесь вкусный теплый салат с тунцом и бесподобные муссовые пирожные с манго.

— Я зову директора.

Звучит угрожающе.

Вспоминаю фильмы, в которых героиня сталкивалась с подобными обстоятельствами.

Меня ждет тюрьма? Штраф? Общественные работы? Пожалуй, умереть было бы отличным решением.

— Добрый вечер, у Вас возникли проблемы с оплатой?

Поворачиваю голову на голос. Очень знакомый. И очень не вовремя. От частого дыхания пуговицы на блейзере сейчас оторвутся, а пришивать я не умею. Этим всегда занималась Илма.

— Аксинья?

— Привет! То есть, — прочищаю горло, — добрый вечер.

Мой незнакомец на «Ларгусе»... Это он директор моего любимого ресторана? Шутка, что ль?

Я его поцеловала, а он дал мудрый совет оставить своего жениха, что я, конечно же, и сделала.

Потом наши пути разошлись. На время. Успела позабыть тот инцидент на глазах у Белозерова.

Глава 6. Аксинья

— Пройдемте за мной.

И я мысленно перемещаюсь в бункер, где темно, глухо, одиноко и очень опасно.

Что этот мужчина собрался делать? Он вроде вежлив, почти галантен — пропустил меня вперед первую. Но доверия по-прежнему нет.

Самые известные маньяки ничем не отличались от обычных людей. У них были семьи, работа, друзья. И этот кажется таким. Все в нем на первый взгляд так. И это подозрительно!

— Это кухня, — говорю будто бы с наездом.

Конечно, я ожидала увидеть подвал, а вижу вычищенное и кристально чистое пространство. Белое. Глаза режет.

— Вы правы. Это кухня. За вашей спиной дверь в подсобное помещение...

Ага! Я знала!

По ногам стекается жар, и я в состоянии накинуться на незнакомца, а потом мигом убежать.

— Тамара выдаст Вам спецодежду. Мойте руки, надевайте чепчик и выходите ко мне. Я объясню Вам Вашу задачу.

Чепчик? Он сейчас серьезно?

Теперь вспыхивают щеки и горят, как паяльная лампа, без возможности отсоединиться от электросети.

Не пойму, что меня больше всего задело: его холодный, приказной тон или просьба надеть нечто несуразное на голову? Я даже шапку зимой не ношу. Единственный головной убор — широкополая соломенная шляпа для пляжей Мальдив.

Захожу в так называемую подсобку. Оглядываюсь. Шкафчики, скамейки. Еще какая-то странная дверь, за которую заглядываю и вижу скромную душевую кабину, раковину и унитаз. Пахнет хлоркой.

Окна, чтобы сбежать, нет.

Короткий стук в дверь заставляет обернуться.

— Тебе, — Тамара протягивает что-то объемное и белое.

С подозрением кошусь. Неужто саван?

— Да бери уже, — в ее глазах осуждение.

Я никогда не обращала внимания на официанток и не могу с уверенностью сказать, видела ли я когда-нибудь здесь Тамару. Чувство подсказывает, что она меня знает и именно поэтому себя так ведет. Как будто заслужила.

А я всего лишь бедная.

— Вячеслав Борисович ждет тебя уже. Ты стоишь здесь минут пять, а время идет.

Значит, Вячеслав. Слава. Бонусом идет его «Ларгус», и десять баллов, что поставила ему за стильный образ, превращаются в семерку.

Не айс, Славик.

Разворачиваю то, что передала мне Тамара. Ахаю. Возникло желание кинуть эти тряпки прямо в гладковыбритое лицо Вячеслава, черт бы его побрал, Борисовича.

Штаны и футболка такого размера, что смогу три раза обернуться в них. Ну точно саван.

— Ничего, Ксеня, ты справишься.

Снимаю с себя свою одежду, аккуратно складываю и напяливаю принесенное. Брезгливо принюхиваюсь. От шага до того, чтобы все-таки швырнуть все это в незнакомца, останавливает запах стирального порошка. Форму стирали, и мне принесли пусть и огромное, но чистое.

Вдох. Выдох. Вселенная любит меня. Я — дитя природы. Я — проводник света и тепла...

— Что ты делаешь? — снова Тамара. У них здесь и не расслабишься.

К черту аффирмации. Расправив плечи, выхожу.

После измены жениха я не впала в истерику, и этот позор переживу. Всего лишь нужно... Кстати да, что от меня хотят?

Кухня довольно большая, чистая, но это я сразу увидела. Здесь оживленно и очень жарко. Душно, я бы сказала. Повара переговариваются громко, постоянное шкворчание и гул вытяжек пугают, и я то и дело дергаюсь.

Тамара ведет меня мимо плит. Адски горячо. И как здесь можно простоять целый день? Кожа обгорает на расстоянии полуметра от огня. Невыносимые условия.

— Нам в цех заготовок.

Прямо-таки бесплатная экскурсия.

В узеньком коридоре, где по бокам умещаются металлические стеллажи, замечаю господина «Ларгуса». В его руке телефон — модель не знаю, но что-то древнее, как и он сам. На безымянном пальце нет кольца.

— Вам идет, — стрельнув в меня секундным взглядом, разворачивается спиной и открывает одну из дверей.

Бункер? Подвал?

— Спасибо, конечно, но...

— Вот Ваше рабочее место на ближайшие часы.

Итак, Вячеслав перебил меня — это во-первых. Что значит «на ближайшие часы», когда я рассчитывала задержаться здесь на полчаса — это во-вторых. Выбор его часов оставляет желать лучшего — это в-третьих.

Рейтинг Вячеслава Борисовича стремительно падает прямо на глазах.

— Читаю по Вашим глазам недоумение, — быстро ухмыляется и возвращается к своей серьезности. От тридцати снова в тридцать пять.

— Вы даже на меня не посмотрели.

— Ошибаетесь, Аксинья. То, что мне надо, я способен разглядеть за доли секунды.

Если бы мы не стояли в странном помещении с белой плиткой, на мне было бы надето что-то элегантно-эротичное, а Вячеслав был бы просто побогаче, с уверенностью сказала бы, что это флирт с его стороны.

Увы.

Мой вопрос «И что же, например?», заданный томным голосом, звучит только в моей голове, а дальнейшее развитие событий разыгрывается в параллельной реальности.

— Ваш заказ был на сумму три тысячи пятьдесят рублей. Смена одного моего работника холодного цеха составляет пять тысяч рублей. Я дал Вам две трети того объема картофеля, который сотрудник чистит за смену. Удачи.

— Стоп!

Смотрю в лицо «Ларгуса». Его брови по-мужски густые, изогнутые. Глаза не выражают абсолютно ничего. Я не вижу ни раздражения, ни радости, ни самодовольства, что у него есть шанс проучить мажорку. Вячеслав Борисович — бетонная серая стена, через которую не пробиться.

— У Вас какие-то вопросы?

— Да... — от нехватки воздуха заикаюсь. Или это от возмущения? Не пойму.

— Слушаю, — беглый взгляд на часы. У них даже ремешок затерся.

— Что мне делать?

Я правда не понимаю всю его речь про мой заказ, холодный цех и картошку.

Ни усмешки, ни улыбки, ни разъяренного вдоха. Ни-че-го.

— Чистить картошку.

Глава 7. Вячеслав Борисович

Закрываю дверь и оставляю девицу один на один с картошкой. Как-то не по себе мне, под ложечкой скребет, и я ускоряю шаг, чтобы быстрей дойти до кабинета и открыть вкладку с камерами.

Нужно было бы ее отпустить, но моя принципиальная натура не смогла замять. Целых три тысячи рублей! Для кого-то это поход в магазин или оплата мобильной связи за месяц. В конце концов, это четверть чьей-то пенсии!

— Вячеслав Борисович, Вы уверены? — Тамара кивает на коридор, где за одной из дверей сидит девица в темнице.

— Вы во мне сомневаетесь?

Официантка качает головой. По глазам вижу, что чувствует вину за свой вопрос. Она исчезает из поля моего зрения за секунду.

Подхожу к кухне, окидываю всех взглядом. По пути проверяю то, что смущает. А когда нахожу кинутый грязный контейнер, которому место в раковине, зову к себе одного из поваров. Делаю выговор.

И, наконец, оказываюсь в своем кабинете.

Открываю ноутбук, ищу нужную мне вкладку, затем определенную камеру и, вуаля, девица продолжает стоять у стены и пялиться на мешки с картошкой. Нам привезли двадцать пять килограмм свежего отборного картофеля.

Время идет. Девица не двигается. В форме Светланы Игнатьевны она смотрится смешно, но и в то же время мило.

Аксинья приходила в мой ресторан каждое воскресенье в двенадцать дня и по будням около четырех. Ее заказы часто повторялись. Всегда красиво одета, ухожена, но высокомерна.

Мы сталкивались с ней в этих стенах сотни раз, но реально «столкнулись» в тот день, когда она меня и поцеловала.

Ненормальная девица! Малолетка! С ногами от ушей, тонкой шеей, вздернутым носом и соблазнительными губами.

Вспоминаю, как в один день в дверях с ней друг другу дорогу не поделили. Она перла как советский танк, я хотел отступить и дать ей пройти. Не угадал с траекторией. В итоге след ее помады был на моем плаще. Сволочь, ни одна химчистка не отстирала.

А девица:

— Господи, вы меня хотели убить? Целая тонна в меня врезалась! Что за мужики...

И упорхнула. Села в свою красную «Киа Соул» и рванула, грубо подрезав другую иномарку.

Я лишь прошептал осенним листьям:

— Извините.

И сейчас эта выскочка, мажорка и просто невоспитанная девица сидит (неужели?) на пластиковом стуле и вертит в руке одну картошку.

Она растеряна, а у меня что-то типа праздника на душе. А праздники я терпеть не могу. Много суеты, проблем и шума. Одному в тишине лучше и спокойнее.

Плохой знак. Чертовский плохой.

— Ну? Берешь ножик и чистишь! — разговариваю с Аксиньей через экран.

Аксинья... Судьба точно смеется надо мной!

Девица вдруг слушается и берет с металлического стола ножик. Теперь смотрит на него. Растерянности в миллионы раз больше. Неужели никогда не держала в руках ни ножа, ни картошки?

Точно, избалованная принцесса. Я успел забыть. Форма Светланы Игнатьевны смутила и криво сидящий чепчик на голове.

Может, на фиг ее? Отправить домой? Еще картошку мою всю попортит, а такую мне больше не привезут. Это эксклюзив в мире крахмальных овощей. С боем закупил у белорусов.

— Вячеслав Борисович, Вас в зал зовут, — Тамара заглядывает в кабинет.

Киваю и поднимаюсь со стула.

В зале решаю возникшие проблемы, отвечаю на вопросы. Работаю, в общем. Мыслями в кабинете перед камерами.

А когда возвращаюсь и вижу, что Аксинья за полчаса почистила только одну картошку, мое терпение лопается.

Делаю вдох и задерживаю дыхание. Считаю до десяти и только потом выдыхаю. Декабрь всегда нервный, а он только начался.

— Как дела? — захожу и сразу спрашиваю.

Все верно: одна криво почищенная картошка и куча кожуры вокруг. Сердце пронзает болью. Нельзя так с едой.

— Вот! — с гордостью показывает обрубок. Боль усиливается. — Мне кажется, это успех!

Она радуется. Она! Радуется!

— Ты испортила первый картофель, — говорю спокойно, а самого все бесит.

Уровень моего кортизола начинает увеличиваться. Чувствую, как покалывают подушечки пальцев, как желание придушить малолетку затмевает глаза напрочь.

— Вот именно! Это мой первый картофель! Я взяла нож, — показывает его в правой руке, — взяла картошку, — показывает мне ярко-желтый обрубок, — и чик-чик! Ничего сложного.

Закипаю. Если в меня сейчас бросить картошку, она сварится за минут пять.

— Вы должны мной гордится! — вскидывает подбородок, и чепчик падает.

— Давай сюда, — протягиваю ладонь за ножиком, а она картофельный обрубок кладет.

Ар-р-р!

Каждый раз, каждый, сука, раз, как только девица оказывалась рядом, случался какой-то коллапс в моей жизни.

То плащ испортит, то дорогу со своим женихом-идиотом перегородит, когда я страшно опаздывал, а потом проклятый ее поцелуем въехал в зад новенькому «Бентли».

Теперь картошку мне портит.

Не девчонка — беда!

— Нож дай, пожалуйста.

— А заче-ем?

— Покажу, как надо чистить.

— А, ну ладно, — отдает мне мой же ножик, — я подумала, вдруг зарезать хотите. А что? Место такое здесь мрачное. Да и вы немного на маньяка похожи. Вячеслав Борисович.

Медленно-медленно поднимаю взгляд с ножа на девчонку. Стоит, лыбится. В глазах пляшут черти у огня.

— Смотри, как надо, — спокойным, ровным тоном отвечаю. Многолетняя практика: когда все раздражает, оставаться внешне несокрушимой стеной.

Беру картошку и надрезаю кожуру. Чищу аккуратно. Показываю, какая тонкая должна остаться кожура, и каким ровным и гладким должен после всего стать картофель.

— Вот это успех! — показываю свою идеальную работу.

— Ну у вас и самомнение!

Опешил от ее слов.

Смотрю во все глаза, поздно сообразив, что неприкрыто пялюсь на девчонку. Изучаю ее. Раньше было как-то неправильно, а теперь она напротив меня, мы спорим, девица на несколько часов в моем подчинении. Она — Аксинья, мажорка и взбалмошная королева. Ох, ремня бы ей.

— Покажите еще. Не все запомнила.

Глава 8. Аксинья

— Спасибо большое, мы Вам позвоним, — слышу эту фразу третий раз за день.

Выхожу из офиса компании, которая занимается продажей канцелярских товаров. Мелочь. То карандаши, то ручки, но даже в такую странную конторку меня не берут. А ведь нужно было всего лишь отвечать на звонки и вести журнал входящей и исходящей почты. Кто им только пишет — вопрос.

Из меня вышла бы отличная офис-менеджер. Я красива, умна, трудолюбива, но обиженно громко топаю на каблуках к машине и думаю, что сегодня пропустила учебу из-за собеседований. А на носу сессия.

Проезжаю несколько кварталов и паркуюсь у дома Влады. Последние два дня я живу у нее, пока родители подруги уехали в командировку. Напросилась.

— Ну что? — встречает у порога.

Для нее моя жизнь сейчас сплошной сериал. Я сама бы с удовольствием ждала новой серии, если бы не была участником. Для меня это уже не сериал, а реалити-шоу.

— Обещали позвонить.

— М-м-м. Про тебя, кстати, сегодня все спрашивали в институте.

Голова по ощущениям — сушеный изюм. Не соображаю.

— А Ярослав всем рассказывает, что еще день или два, и ты сдашься. Вернешься к нему как миленькая.

— Вы бы еще ставки сделали... Подожди!

Влада отшатывается от меня и отводит глаза. Немыслимо! Поверить не могу!

— Весь институт делает ставки на то, вернусь я к Белозерову или нет?

— Типа того. Кто-то на твоей стороне, а кто-то считает, что ты просто не выдержишь такой жизни, какую ведешь сейчас, и типа сдуешься.

Влада краснеет. Из всех девчонок она самая простая и прямая. Хранить секреты не про нее, но и выдаст тебя не от большого ума или черной зависти, скорее от наивности.

Поэтому нужно скорее решать проблему с работой. Ну и жильем.

— Такой жизни?...

Опускаю взгляд на свои руки. Под ногтями до сих пор грязь от картошки. Ничем не вычищается, успела поплакать, засев в углу ванной комнаты.

— Ну у тебя явно проблемы, Ксеня.

Разозленная, ставлю на кухню пакеты с едой. Там даже есть рыба и авокадо наутро. На немой вопрос Влады о том, откуда деньги, громко отвечаю:

— Набор столовой посуды из фарфора продала!

В запасе еще полно всякой ерунды, которую можно загнать по хорошей цене. Оказывается, люди на этом бизнес делают. Покупают, затем продают, и так по кругу.

Под запретом на продажу только моя новая шуба.

Открываю ноут, где десятки вкладок с открытыми вакансиями. Секретарь, офис-менеджер, помощник, снова секретарь с расширенным спектром обязанностей.

Когда откликнулась, через пять минут меня попросили прислать свою фотографию в полный рост, размеры и предпочтения в сексе.

Ни разу еще я так не хлопала крышкой ноутбука, как в тот момент. Испугалась.

— А если у тебя не получится? — Влада заходит в выделенную мне комнату.

Попытка понять, интересуется она из любопытства или правда переживает, заканчивается ничем.

— У меня-то?

Издаю короткий нервный смешок.

Утром я получила сообщение от мамы: «На Новый год мы едем в Париж. Ну, если вернешься к Яру. И скинь номер своего мастера по маникюру. Своим я разочаровалась». Как бы... В этом вся моя мама. Ее собственный комфорт и выстроенный мирок важнее всего на свете. Хоть война, хоть цунами, главное, чтобы ей было хорошо.

Я так не могу.

— У меня получится. Знаешь ведь, что под Новый год исполняются все мечты? — сажусь на кровати и разглядываю Владу новым взглядом.

Она симпатичная. Чуть полноватая, но это ее не портит. Осмелюсь сказать, что это ее изюминка. Но Влада на вечной диете, которая никогда и ни к чему не приводит, а случайно скинутые сто грамм воспринимаются ею как самый великий подарок небес.

— Я бы загадала вместиться в сороковой размер платья, — прикрывает глаза и улыбается. — А ты?

А я...

Вновь открываю сайт и понижаю планку, скрепя сердце. В списке теперь официанты, продавцы-консультанты и бариста.

— Найти работу. Ну и так, по мелочи. Типа любви до гроба и все такое...

Углубляюсь в изучении новых вакансий. Видеть на экране зарплату, равную моему месячному абонементу в фитнес-клуб, больно. А ведь еще нужно что-то с едой решить, с жильем. Страховка на машину, бензин, косметика...

Эта взрослая жизнь какая-то жестокая, лишенная минимальной человечности.

«Ресторану «Oh la la» требуются официанты с опытом работы».

Так-так-так...

«Оплата: оклад плюс чаевые. График по договоренности».

Кнопка «ответить на вакансию» ярко горит перед глазами. У меня уже есть составленное резюме. Придуманное, конечно, но я и правда многое что могу. Вот и картошку научилась чистить. Быстро и качественно. Значит, легкообучаема.

— О, это же наш любимый ресторан!

Влада смотрит из-за спины и хрустит сельдереем.

— Ты хочешь устроиться туда официанткой? Это уже слишком. Я бы помирилась с Белозеровым.

— Ничего я не планирую. Вылезла реклама, я случайно ткнула. Вот и открылось. Официанткой... Еще чего.

Закусываю щеку изнутри и в глаза Владе не смотрю. Она хоть и глупая, но здесь даже пробка поймет, как я ухожу от темы и как стесняюсь.

— Кстати, родители завтра утром приезжают ночным рейсом. Так что сегодня последняя ночь, когда я смогу тебя приютить.

Вот ведь...

Уважаемое новогоднее чудо, если ты меня слышишь и ты существуешь, самое время пнуть меня туда, где я тебя смогу встретить.

Утром я встаю раньше Влады. Снова плохо сплю. Собираю вещи и выхожу из дома. По пути на учебу покупаю кофе в самой простой кофейне. Разница в двести рублей, а бодрит почти так же.

После учебы кружу по знакомым улицам и останавливаюсь около «Oh la la».

Знакомый «Ларгус» на месте. Картошку, наверное, чистит.

Отряхиваюсь, поправляю прическу и подкрашиваю губы. Это всего лишь временная мера. И потом, в объявлении было что-то сказано про карьерный рост. Может, через две-три смены, когда все поймут, какой я ценный и важный сотрудник, меня повысят до, скажем, главной смены или вообще директора ресторана.

Глава 9. Аксинья

Как только открывается дверь, в глаза сразу бросается сидящий за столом Вячеслав Борисович. На нос спущены очки в толстой черной оправе.

Он еще и слепой... Без галстука. Светло-голубая рубашка расстегнута только на одну пуговицу, когда положено на две.

Застываю в проеме под строгим взглядом. Мужчина прочесывает меня им сверху вниз без какой-либо эмоции на вновь гладковыбритом лице.

— Вы по какому вопросу, Аксинья? — Утыкается в бумаги.

Раздражающе громко шелестит ими и вновь глаза на меня, только очки успел снять.

— Больше картошки нет. Привезут завтра.

Ха-ха.

— Я на собеседование. К Вам!

Оглядываюсь на Тамару. А ей и уходить не хочется. Уши греет, улыбку прячет, ни шагу из кабинета не сделала, стоит и смотрит то на меня, то на своего босса.

— На собеседование? — переспрашивает. — Вы? К нам? То есть ко мне?

Резко меняется в выражении лица. А я, зуб даю, увидела, как он улыбнулся. Теперь вот опять мистер строгость. Складывает бумаги ровной стопочкой, несколько раз стучит ею по столу, чтобы, не дай бог, какой-нибудь не выбился из ровной колоды документов.

Душный какой-то.

— Присаживайтесь. У нас открыта вакансия официанта и повара цеха заготовок. Как раз ваша специальность, — смотрит в упор. Взгляд странный.

— Я бы, конечно, хотела должность директора, но согласна и на официанта. Как говорится, чтобы понять специфику работы, нужно начать с низов. Папа так говорит.

Надеюсь, отец узнает, кем мне придется работать, и ему станет стыдно.

— Папа дело говорит.

— Не всегда.

Перекрещиваемся взглядами.

— Значит, официантка, — растягивает слова, не отводя от меня свои светло-зеленые глаза. — Прошу, — кладет передо мной один из листов, который достал не глядя. Фокусник, блин.

«Требования к работнику...».

Читаю с умным видом. Для полноты образа тоже не хватает очков. Но я молодая, и со зрением все в порядке.

Да, официантка — не предел моих мечтаний. Но когда собираешь мелочь из подстаканника в машине для утренней чашки капучино, начинаешь задумываться.

Не такую жизнь я себе загадывала. Ох, не такую...

— Опыт работы? — Вячеслав, мой незнакомец, с которым меня прям свела судьба, смотрит будто сквозь меня. Скольких таких, как я, он сегодня расспрашивал?

Если я никого не видела, это не значит, что их не было. Может, поэтому он снял галстук и расстегнул пуговицу? Когда вокруг много красоты, становится жарко. А официантки должны блистать красотой.

— Нет. Но я знаю все меню Вашего ресторана наизусть, — широко улыбаюсь.

Мистер «Ларгус» громко хмыкает. Я распрямляю плечи и спину. Принимаю удар.

Мы с ним вместе чистили картошку, он показывал мастер-класс. Это будет считаться привилегией или там «связями» для того, чтобы устроиться на работу?

— Сколько горячих блюд предлагает наш ресторан? — склоняет голову вбок.

— Шесть. Мое любимое — запеченная дорадо под сливочным соусом. — Пальчики оближешь. И я так давно ее ела, что рот наполняется слюной, а рецепторы ждут, когда же им поступит кусочек нежного белого мяса.

— Фирменный салат? — прищуривается. Неужели я вызвала интерес у господина «унылое лицо»?

— Теплый, с тунцом. Обожаю его, — желудок урчит.

Вот блин. Я не ела со вчерашнего вечера. И то это была лапша быстрого приготовления. Говорю же, мне срочно нужны деньги!

— Самый дорогой...

— Тогда я была сказочно богатой.

А сейчас нищая, без крыши над головой. Еще и через три недели Новый год. Мой любимый праздник. Самый ожидаемый, самый чудесный!

— Вячеслав Борисович, — начинаю официально. Кажется, ему нравится, — а если я Вас еще раз поцелую, примите на работу? О-очень надо.

Да, я в отчаянии.

«Ларгус» хмурится, чуть отшатывается. А я не заразная и по-прежнему вкусно пахну, хоть и не своими любимыми духами, а всего лишь кремом для рук.

Слава выглядит обескураженным, но все же симпатичным. Расстегнутая пуговка, опять же.

— Выходите завтра в первую смену. И... Целовать меня не надо. Больше.

Уф, не больно-то и хотелось, скряга.

Вскакиваю на ноги и огибаю стол, чтобы обнять Борисыча. Порыв такой. Усаживаюсь правым бедром на подлокотник и тянусь. Становится тесно-тесно.

Лосьон после бритья вкусно пахнет. Чем-то хвойным и новогодним. Даже подзависла, пока «Ларгус» не начал покашливать, тонко намекая, что объятий на сегодня достаточно. При этом его ладони так и остались лежать где-то в районе моей поясницы. Большие, с длинными аккуратными пальцами, которые ловко очищали картошку от кожуры маленьким ножом. Это было даже немного сексуально. Век не забуду.

Короче, странный он, Слава этот.

Выйдя на улицу, делаю глубокий вдох, прикрыв глаза. Знала ли Аксинья Воронцова еще месяц назад, что будет несказанно рада работе официантки в своем любимом ресторане? Определенно нет. Да она бы посмеялась в лицо и отправила лечить голову.

Что ж, рада представить вам другую Аксинью.

Аксинья 2.0

В универ еду как на крыльях. Кричащий значок «срочно заправить машину» меня не волнует. Это кажется мелочью. Омыватель в стеклоочистителе закончился, и дворники размазывают грязь по лобовому стеклу. Тоже не беда.

Паркуюсь у главного входа, и тут же рядом со мной ловко заезжает в «карман» ни кто иной, как Белозеров.

А день начинался так прекрасно.

— Ну, привет, — здоровается, в то время как активно жует жвачку со вкусом арбуза и дыни. Ненавижу этот вкус.

— Привет.

Хлоп. Ставлю на сигналку и, поправив сумку на плече, иду к дверям.

— Ходят слухи, что ты работу ищешь?

Закатываю глаза. Раздражение сочится из каждой открытой поры, окрашивая меня в красный цвет. От злости, разумеется, а не потому, что вопрос застал меня врасплох.

— Уже нашла, Белозеров. Твои источники запаздывают минимум на полдня, — приукрашиваю.

Яр не отстает, хотя иду я быстро. Его кеды скрипят и еще сильнее вызывают во мне режущее раздражение.

Глава 10. Вячеслав Борисович

Будильник звонит ровно в шесть тридцать утра. Мне даже не надо открывать глаза, потому что я и так не спал.

Зачем я принял ее на работу? Ведь никогда не отличался быстрыми и необдуманными решениями. Скорее, всегда тянул с ответом, раскладывал по полочкам и по таблице с минусами и плюсами. Как, например, с приездом в Россию.

Здесь ничего нет для меня, мой дом совсем в другом месте. Моя мама француженка, а отец русский. После трехлетних скитаний из одной страны в другую родители обосновались в Париже и уже больше никуда не выезжали.

И когда мой близкий друг Жюль попросил меня переехать сюда на год и присмотреть за его рестораном, я думал неделю перед тем, как ответить железное «нет».

А потом случилось то, что заставило передумать. Вот уже одиннадцать месяцев и две недели я здесь, в практически чужой для меня стране.

Возвращаясь к Аксинье... Заколдовала, ведьма. Хороший сон — это основа всего, а девица меня его лишила.

По утрам у меня пятнадцатиминутная зарядка, прохладный душ, который заканчиваю контрастным, и только потом завтрак. Три яйца, ветчина из индейки, тост из цельнозерновой муки и кофе.

С наступлением холодов машину грею дольше. В это время обычно открываю рабочую почту, но сегодня обхожу «Ларгус» со всех сторон.

И что ей не понравилось в этой машине?

Путь до ресторана уже выучен мной наизусть. Тринадцать минут и семнадцать секунд. Иногда светофор перед последним поворотом может прибавить еще пятьдесят секунд, но я все равно укладываюсь в заложенные пятнадцать минут.

В девять ноль-ноль я открываю двери «Oh la la», а работать мы начинаем с двенадцати дня.

После меня приходит шеф, за ним его повара, потом официанты. Кроме Аксиньи. Этой девицы нет и в двенадцать дня, и в час, и в два.

Это к лучшему. Определенно.

Ну пришла вчера, ну взял ее на работу, сегодня-то другой день. Магнитное поле изменилось, принятые решения тоже. Я не хочу ее видеть здесь, и она, по-видимому, не горит желанием надеть униформу.

Мажорка.

Аксинья заявляется ровно в пять вечера. В шубке, на каблуках, с прической. От девицы пахнет чем-то вкусно-цветочным, что вызывает аппетит, но я не голоден в привычном понимании этого слова.

Взгляд останавливается на мне, а брови ползут вверх. Она как бы даже возмущается, что я так пристально изучаю злостную нарушительницу.

— Вы должны были прийти в первую смену, — смиряю недовольным взглядом.

Я ее ждал, как бы.

— Ой, — прикрывает ладошкой рот. Она как кукла с длинными ресницами и вздернутым маленьким носиком. — Я уволена?

Да! Да, Аксинья, ты уволена!

— Нет.

Девчонка расплывается в улыбке, и я читаю это в ее глазах. Серо-зеленых. Или серо-голубых. Они меняют цвет после каждой смены настроения.

Калейдоскоп какой-то. У меня в детстве такой был, и я ненавидел эту игрушку.

Провожаю ее до раздевалок, вручаю бейджик, куда вставил напечатанное имя, и жду, когда мадемуазель переоденется.

Минута, две... Десять. Не девчонка, испытание для моих нервов.

Спрашивается, что тебе еще под конец года не хватает, Слава? Жизнь текла своим чередом, я свыкся с одиночеством, и мне наконец-то стало хорошо. Я почти почувствовал себя счастливым, а тут эта!

— Вячеслав Борисович, у меня проблема! — кричит и сразу же открывает дверь.

На кухне тут же тишина. Ни звука даже от плит. Все — все! — на нее пялятся. Потому что стоит в белой рубашке, которая не застегивается на ее... Типа груди. Она в кружевном бюстгальтере. В глазах двоится. Пуговицы натянулись, и да, верхние не застегиваются.

У кого-то падает нож.

— Это даже обидно, не находите? — наезжает и на меня идет.

И куда мне смотреть? Взгляд соскальзывает вниз, как бы я ни старался прибить его к глазам девицы.

— Что именно, Аксинья? Читать мысли не входит в мои рядовые человеческие способности.

— Размер формы. То на пятьдесят размеров больше даете, то на столько же меньше. Так, для справки: размер моей одежды «M», бедра девяносто два, талия шестьдесят один, грудь девяносто пять. Объем чашки «C», обувь — тридцать семь, перчатки — семь, капроновые колготки можно двойку. Натяну.

Щеки девицы вспыхнули. Глаза зеленющие, как майская зелень. Аксинья зла и чертовски соблазнительна.

И что значит «объем чашки»?

Отхожу на безопасное расстояние, но аромат с ее волос продолжает долетать. А мы на кухне, здесь столько запахов, что ими наесться можно до отвала.

— У вас здесь есть что-то типа профсоюза, куда я вправе подать жалобу?

— Нет.

— Надо будет организовать.

— Полагаю, вы хотите его возглавить? — я спрашиваю в шутку, но на лице Аксиньи нет и капли шутливости. Она серьезна в своих намерениях.

Получается, опоздала она, недовольна она, что-то требует она, а виноват один я.

— Подумаю над вашим предложением. И принесите мне, наконец, нормальную блузку.

Хлопок двери. Еще минуту стоит тишина, а потом вновь звуки кухни.

И я дышу.

Ее грудь выглядит натуральной.

Дополнительной формы нет. Но есть моя запасная рубашка. И что я делаю? Да, несу ее Аксинье.

При мысли, что она наденет мою рубашку, пусть и чистую, прокрученную тысячи раз в барабане стиральной машины, отжатую еще тысячи раз и высушенную, то есть лишенную даже обломка моей ДНК, у меня учащается пульс.

Отдаю Аксинье в высунутую в дверь руку и слышу снова хлопок на весь ресторан.

— Надеюсь, она не от забытого гостя? — выходит через еще десять минут. Итого: она переодевается полчаса вместо положенных и прописанных в регламенте десяти минут. — Или какого-нибудь уволенного сотрудника?

— Это «Charvet» (Прим. автора: легендарная парижская марка рубашек высшего класса).

Нетонко намекаю. Ну какой уволенный сотрудник? У меня голос садится от возмущения.

— Это что-то крутое, да? Я не сильна в мужских брендах.

— Ну... — Я смущенно улыбаюсь.

Глава 11. Аксинья

Хочется уйти отсюда уже спустя пять минут работы. Намного приятнее было сидеть за столиком и есть, чем улыбаться и принимать заказы. Они все говорят быстрее, чем я записываю! Смотрят на меня, как на робота, а не человека или даже красивую девушку.

В итоге это так меня задевает, что я путаю заказы. Мужику приношу свинину, а он мусульманин, девчонке вегану отменный стейк. Кто ж виноват, что за соседним столиком сидит почти такая же мадам, и именно она ждала свое мясо с кровью.

— Зовите администратора. Или директора, — визжит девушка.

Веган, конечно. Они те еще скандалисты. Думаю, ее злость от вечного голода, а унять его может только сочный кусочек говядины, а не килограммы руколы.

— Вы только не кричите. У меня уши заложило, — морщусь.

— Она еще и издевается! Директора сюда! Живо!

Вот блин. Теперь скряга меня точно уволит.

Плетусь к знакомой двери. Интересно, Борисыч разозлиться? Если да, то как он злится?

Стучусь, тут же открываю. «Ларгус» снова в очках и смотрит что-то на планшете. На рубашке расстегнуты две пуговицы, и я улыбаюсь. Осмелел.

— Аксинья, Вы уже успели по мне соскучиться? — говорит. Тут же откашливается, снимает очки и зажимает пальцами переносицу.

— Нет, что Вы? Там просто... Вас зовут.

— Кто?

— А я почем знаю. Девчонка какая-то. Кричит, ругается. Ей бы мяса поесть. На ее месте я бы еще уровень ферритина проверила.

Вячеслав медленно переводит на меня свой взгляд, и он кажется мне несколько угрожающим. Отступаю, но продолжаю улыбаться.

— Я не виновата, Вячеслав Борисович.

Когда он поднимается в полный рост, рубашка довольно сильно облегает упругие мышцы. В зал, что ль, ходит? Брюки подчеркивают ягодицы, когда «Ларгус» проходит вперед. И там тоже все в порядке.

Понимаю, что разглядываю своего босса и тут же стряхиваю с себя все, что успела увидеть. Еще привлечет меня за харассмент, стоит ему резко обернуться и поймать меня с поличным.

— Какой столик? — Вячеслав не психует, говорит ровно. Наверное, он-то ест мясо.

— С блондинкой.

— Тут их две, Аксинья, — прорываются нотки раздражения.

— Одна. У другой платиновый блонд. Эту деталь я бы упомянула, Вячеслав Борисович.

Ну что за мужчины?!

Остаюсь стоять в коридоре. Иногда захожу на кухню, может, угостят чем. Жутко проголодалась. Снова ела только утром маффин из ресторана быстрого питания. Он был сухим и совсем несладким. В отличие от кофе, куда насыпали сахара больше, чем самого кофе.

— Держи, — один из поваров протягивает мне миску с салатом. Моим любимым.

Не знаю, как этот парень в смешном чепчике узнал, но я улыбаюсь такой улыбкой, какой никогда не улыбалась.

— Спасибо! — Да я расцеловать его готова. Вкуснотища!

— Виталий. Я тут это... Повар. Типа.

А вот с подкатами у него туго.

Пережевываю быстро и качаю головой, давая ему еще одну попытку. Поваров расстраивать нельзя. Это правило номер один.

— Виталий. Местный повар, — протягивает руку.

— Аксинья. Официантка, но скоро буду директором, — пожимаю.

— Кхм, — покашливание сзади настойчивое. Сглатываю громко.

«Ларгус» терроризирует взглядом то меня, то Виталия, при этом молчит. Но его скулы напрягаются до острого состояния, словно челюсть себе вправить хочет.

Он все слышал?

— Ужин у нас для персонала по расписанию, Аксинья. Как только его приготовят, вас позовут, — сверлит глазами, мне даже жарковато становится, а расстегнуть рубашку не выйдет. Грудь вывалится.

Вот ведь узурпатор.

— Спасибо, Виталий. Вы душка, — зачем-то слегка приседаю, как перед великим герцогом.

А Вячеславу достается мой угрюмый взгляд. Если он так всегда обращается с девушками, не удивлюсь, что он одинок.

— Еще раз увижу подобное, лишу премии, — слышу за спиной. Да «Ларгус» настоящий фашист!

В зал возвращаюсь воинственно. Движения отточенные, немного нервные. Если на моем пути попадется кто-то, кто поведет себя как та блондинка, спущу заказ им на голову.

Кстати, та веганша ушла. Ее столик пуст и готов приютить новых гостей. Сейчас в ресторане очень уютно: приглушенный свет, гирлянды. За окном падает снег.

Обычно в это время мы с девчонками ходим на групповые занятия в фитнес-клуб, а потом садимся в баре и заказываем свежевыжатые соки.

Стало грустно. Хоть и чувствую себя преданной, я все же скучаю по ним. По компании, веселью, разговорам и сплетням.

Остаток смены проходит скучно. Меня не пускают к гостям, и я обслужила максимум три столика. Если это не отразится на зарплате, то я не против.

На ужин Виталий мне приготовил дорадо под сливочным соусом, но я ела очень быстро, чтобы Ларгус Борисович не засек. Чего доброго отнимет. С него станется.

— Ты завтра в какую смену? — спрашиваю своего нового друга.

Виталий чуть полноват, и мне хочется потрепать его за щечки.

— А ты?

— Наверное, в первую. Но это неточно.

— Тогда я тоже в первую. Приготовлю тунца. Хочешь?

— Виталий, если ты так продолжишь, могу в тебя влюбиться!

Шутка, но повар покраснел. И не боится ведь кары Борисыча. Тот обещал премии его лишить, и это под Новый год. Ну точно фашист.

Переодеваюсь в свою одежду, а форму вешаю в шкафчик. Чуть дольше рассматриваю рубашку. На ярлыке «Charvet».

Выходит, Вячеслав не обманул. Буду в машине, обязательно погуглю про этот бренд. Качество отменное и пахнет... Мужским парфюмом. Но вряд ли «Ларгус» дал мне чью-то нестиранную вещь. Он все же душный чистоплюй. Половые тряпки, наверное, стирает после каждой уборки, а в барабан никогда не закинет нижнее белье вместе с носками. Я такое только у французов встречала.

— Не думал, что вы будете выходить из ресторана самой последней.

Легок на помине.

— Технически самым последним выходите Вы, Вячеслав Борисович.

А я так... Мне просто идти некуда, кроме моей машины.

— Потому что я должен закрыть дверь и поставить сигнализацию.

Глава 12. Аксинья

Слава стучится мне в окно, а я делаю вид, что не слышу. Глупо. Уперлась взглядом куда-то на ручку коробки передач. Мир вокруг меня перестает существовать.

Снова стук. Более громкий. Фашистский!

— Аксинья? Не опустите ли стекло? — вежливо приказывает в своей манере, но довольно громко.

Напряженно выдыхаю и все же жму на кнопку стеклоподъемника. Стекло с характерным звуком опускается. Перед моими глазами пах «Ларгуса». Спустя миллион лет Слава наклоняется, и наши взгляды встречаются.

Почему эти чертовы брюки на нем так идеально сидят? Словно он купил их не в «Сударе» по акции 3=2, а сшил на заказ.

— Вы что-то хотели мне сказать, Вячеслав Борисович? — широко улыбаюсь.

Наши лица ну уж слишком близко.

— Пожалуй, — но молчит.

Взгляд скользит по мне и резко уходит в сторону. Туда, где уже расстелена моя кровать.

Да, я сплю в машине! Да, у меня нет денег на гостиницу, и я не могу больше позволить себе есть в дорогих ресторанах типа «Oh la la». Хорошо, что я познакомилась с Виталием.

— Вы спите здесь? — в его голосе едва-едва проскальзывает удивление. Его тон в основном ровный. Всегда, при любых обстоятельствах. Он как снежная равнина: без ухабов, горок и такой же холодный.

— Возможно.

— И... Удобно? — прищуривается, сканируя ортопедическую подушку — я лучше откажусь от еды, чем от нее, — одеяло. Рядом большая корзинка с косметикой, из которой торчит куча разных салфеток.

— Не жалуюсь. Но зарплаты очень жду. Может, и с премией. Новый год так-то.

— Премия? — мой босс давится воздухом. — Вы опоздали на пять часов на смену, спустя пять минут вашей работы мне пришлось разговаривать с посетителями и решать конфликт...

— Так это же ваша работа, сами и говорили!

Снова раздраженный вдох. Вокруг нас температура повышается, и тает снег. Его глаза меняют цвет, а губы сжимаются плотней.

— Спокойной ночи, Аксинья!

— И Вам, Вячеслав Борисович.

Палец зависает над кнопкой. Я готова уже нажать, чтобы поднять стекло.

— Зато завтра точно не опоздаете. Будет сложно, когда спите под дверью ресторана.

Вот ведь язвительный какой. Или тоже вегетарианец? Поэтому так быстро разобрался с той скандалисткой. Нашлись общие темы.

— Удивляюсь, что вы не спите здесь. Смысл ехать на какие-то шесть часов, чтобы вернуться сюда же ни свет ни заря?

— Вам кто-нибудь говорил, что с Вами тяжело, Аксинья? Вы... — вдох, смешок. Опускает глаза и резко их поднимает. На меня уставился и сверлит теперь ими, будто расстрелять хочет.

— Осторожнее, Вячеслав Борисович, а то я решу, что Вы в меня влюбились.

— Ч-что? — не говорит, а громко восклицает. Брови летят вверх.

Скрещиваю руки на груди. Слова уже обратно не воротишь. Сказала, не подумав. Ну какое влюбился?

Потом «Ларгус» ладонями ударяет по моей двери, как бы отталкиваясь, и идет к своей машине.

Следом слышу тихое:

— Мажорка, блядь.

Ч-что?!

Задыхаюсь. И уверенно слышу акцент.

Хочется выйти и высказать ему еще что-нибудь яркое такое, что встрепетнет его нервы. Пройтись по ним пушистой щеточкой для смахивания пыли. Они наверняка ею заросли. Почему, как вы думаете, он такой спокойный?

И спрашивается, зачем подходил?

Завожу двигатель, жду, когда машина прогреется, только тогда включаю обдув. Сразу становится теплее, и я могу уже снять шубку.

«Ларгус» позади остается на месте. Я не вижу лица водителя, но знаю, куда он смотрит. Еще и сталкер, блин!

Спустя десять минут готова выйти и спросить, что же ему нужно. И если продолжит так стоять, то лучше пусть откроет мне ресторан, и я заночую там.

Но Слава меня опережает и снова выходит из звезды отечественного автопрома. Цвет у нее еще такой странный, как просроченный шоколад.

Слава не стучит по машине, а я опускаю окно без всяких промедлений. Теперь вновь греть салон.

— Дайте угадаю, у Вас сломалась машина, поэтому Вы стоите здесь и не можете уехать?

— Нет, — коротко говорит.

— Тогда в чем дело? Говорите, а то у меня салон стынет, а бензин нынче дорогой. Да и зарплату мне еще не выдали, приходится экономить. Вы в курсе, что я заправляюсь «92»? Вам должно быть стыдно.

Лепечу. Но это от волнения. Слишком долго на меня смотрит босс, а о чем думает, не могу понять. И молчит, молчит... Незаметно растираю запястья.

— Сегодня Вы можете переночевать у меня, Аксинья.

Тон официальный. Или нейтральный.

И это меня задевает больше всего. Лучше бы уехал.

— Ну уж нет, — посмеиваюсь.

И так жалко себя становится. Меня «Ларгус» зовет к себе!

Еще месяц назад я спала на матрасе, изготовленном по индивидуальному запросу, на шелковом белье цвета «шампань». Вечером у меня была ванна с пеной, а шампунь не из отеля, а настоящий. Made in fucking Italy!

А сейчас я вправду раздумываю принять предложение этого скряги. Он наверняка спит на бязи, а подушка перьевая, аллергенная.

— Почему?

Слава хмурится. Это должно возраста придавать, а получается наоборот. На мальчишку похож. Обиженного только.

— Я не маньяк!

Руки разводит в стороны и с выжиданием смотрит.

— Чем докажете?

Ну правда. Меня с детства учили с незнакомцами никуда не ходить. А тут вот не просто незнакомец, а довольно симпатичный. Пусть и на «Ларгусе».

Слава склоняет голову вбок. Он смотрит на меня как на ненормальную. Но я она и есть, раз на самом деле хочу поехать к нему. Пусть и на перьевой подушке поспать, но хотя бы вытянув ноги. А тот, кто спал со скрюченными ногами, должен понимать, какого это.

— Вы приставать не будете? — задаю главный вопрос. Прямой.

Борисыч сводит брови вместе, будто я спросила что-то абсурдное. Может, он и прав, но все равно снова обидно. Я его, выходит, совсем не привлекаю?

— Вы моя сотрудница, Аксинья. И... Мы слишком разные. Как минимум я старше Вас на целых десять лет.

Глава 13. Аксинья

— Значит, это Ваш дом? — придирчиво рассматриваю прихожую, попивая остывший кофе, — довольно мило. И чисто.

За спиной слышу протяжный выдох-мычание, не нуждающийся в комментариях.

— Думали, у меня грязно и не мило?

— Я думала, что в Вашем доме даже лифта нет. А у Вас есть.

Разуваюсь, шубу вешаю на крючок, но надо бы попросить плечики. Судя по идеально сидящему пальто, «Ларгус» знает, что они из себя представляют.

Прохожу в зал. Скучно. Телевизор, диван, журнальный столик. На окнах нет штор, но есть жалюзи. Ни одного цветочка. Даже засохшего кактуса.

— Вы живете один? — разворачиваюсь на пятках, но не заметила, как фашист ко мне подкрался. Он в черных носках, и я совсем не слышала шагов, — о чем это я? Конечно, один!

Обхожу мужчину и иду дальше.

Кухня.

Снова скучно. Серый матовый фасад, барная стойка и два стула. Интересно, что в спальне, но это было бы совсем уж наглостью с моей стороны.

Вообще, четкое ощущение, что это съемная квартира. Слава возвращается сюда после работы поздно вечером, а рано утром уходит. У него нет девушки, жены и подавно. Такой одинокий, и мне безумно захотелось его обнять.

— Что Вы делаете, Аксинья?

Носом утыкаюсь в ямку между ключицами и вдыхаю остатки мужского аромата. Пахнет дорого.

— Я пригласил Вас переночевать не за этим!

Останавливаю вдох. Мне не послышалось? Ужасный кофе искорежил мой слух.

— Как Вас понимать, Вячеслав Борисович?

— Это как Вас понимать, Аксинья? Прижимаетесь ко мне тесно...

Продолжаю стоять, положив руки на его плечи. Приходится чуть запрокинуть голову, потому что иначе взглядом упираюсь в острый кадык, а не в темно-серые фашистские глаза. А смотрит еще не то злобно, не то страстно.

— Я постелю Вам в спальне, — ровно говорит, — постельное белье сменю, можете не волноваться.

— Ну уж нет. Я не буду спать там, где спали Вы. Откуда я знаю, что еще вы там делали? И с кем.

Еще выше вскидываю голову. Желваки на лице Славы приходят в движение, и это единственное, что говорит о степени его бешенства.

Пусть не бросает в меня свои грязные намеки, а я не буду бросать свои. Не за этим он, видите ли, звал! Как только смог подумать об этом?!

— Как Вам будет удобно, Аксинья. Подушку и одеяло принесу. Ванная прямо по коридору, левая дверь. Косметика у Вас с собой, полотенце выделю. Подъем в восемь.

— А завтрак? Я люблю тосты с яйцом «Бенедикт» и слабосоленой форелью.

Слава застывает. Эмоции глохнут на его лице, но вот в голове наверняка перестановка и ремонт в одном флаконе.

— Спокойной ночи, — и уходит.

Хамоватый он все-таки. Мог бы улыбнуться в конце.

Слышу, как хлопает дверь, затем какое-то ругательство. Не на русском. Я веду плечами, разбираться не планирую, и, прихватив косметику, иду в ванную.

Здесь душевая кабина. Самая обычная, тесная, но все же чистая. Никаких тебе разводов, плесени и известкового налета.

А вот куда сложить все мое добро, не знаю. Ни полок, ни шкафчиков. Стиральная машинка только, куда сверху можно пристроить лишь пару тюбиков.

Ну точно, ни одна девушка не выжила бы в таких суровых условиях.

На крючке полотенце. Оно одно и темно-синего цвета. Зубная щетка тоже одна и тоже, блин, синяя. Обычное кусковое мыло и на полотенцесушителе мило висит одинокая тряпочка.

Ну что ж... Пора преобразить это место. От скуки повеситься можно. Я еще удивлялась, почему он такой хмурной? Конечно, в таком-то доме жить — любой станет скрягой и фашистом.

Под зеркалом расставляю крема в небольших тюбиках. В подстаканник кладу зубную щетку кислотно-розового цвета, упаковку зубной нити и ирригатор. На стиральную машину средства побольше. Крем для тела, лосьон, три вида скраба. Никогда не знаешь, каким захочешь воспользоваться сегодня.

Маски для волос, спреи, сухой шампунь и термозащита помещается уже еле-еле. А вот шампунь и бальзам кладу в душевую на полочку. Чуть сдвигаю шампунь Славы и, не удержавшись, открываю крышечку. Вдыхаю. Вку-усно. Вновь дорого, и марки такой я не знаю.

Стук в дверь.

— Аксинья, к Вам можно?

— А зачем? — отвечаю, пока разворачиваю все баночки этикеткой на меня. Любуюсь. Ну что за красота. Еще бы ароматизированные палочки сюда, и можно считать, что ванная готова.

— Хм, я полотенце принес. И футболку.

— Все темно-синее?

Молчание и дверь открывается. «Ларгус» еще и наглый!

Протягивает мне объемный синий сверток. Его спасает только то, что полотенце мягкое. Люблю, когда ворсинки приятно обволакивают кожу, а не шкрябают, как сухие ветки.

Полотенце тоже дорогое, выходит.

Не знаю, успел Слава разглядеть изменения в своей ванной, но спустя час, когда я вышла и легла на отведенный мне диван, слышала иностранные ругательства. Что-то на французском.

Засыпать было приятно. Это не шелк, конечно же, но что-то очень мягкое. А вот диван...

На цыпочках иду в спальню. Дверь не скрипит, когда я ее открываю, как показывают в кино.

Полкомнаты занимает кровать. Огромная, застеленная темно-синим постельным бельем. Теперь я знаю Славин любимый цвет.

— Вячеслав Борисович? — шепчу.

Соня меня не слышит. Устал?

— Вячеслав? Борисович?

— Что? Аксинья? — голос бодрый. Так почему сразу не ответил? Заставляет девушку ждать и нервничать.

Стою тут в одной его футболке. Босая. Без косметики. Почти голая.

— Вы были правы. Диван ужасен. Я готова принять Ваше предложение.

Мнусь с одной ноги на другую. Полы у «Ларгуса» холодные. Ну хоть не темно-синие, а приятного оттенка «Дуб».

— Какое?

— Ну как какое? Вы на диване, я на Вашей кровати.

Слава долго не отвечает. Не мог же он так быстро заснуть?

— Вячеслав Борисович?

— Я никуда не пойду. Аксинья.

— Почему?

— Я почти сплю! Время второй час ночи!

Раздраженно вздыхаю. Диван не просто неудобный, он адски неудобный. В машине намного комфортнее.

Глава 14. Вячеслав Борисович

Открываю глаза без будильника. В комнате темно и пахнет цветочным кремом для тела.

Моя рука лежит на женском гладком бедре, вторая под моей головой. Оттопыренная попка упирается прямо в... Меня, короче. Конкретно упирается. Приходится заставлять себя дышать размеренно и спокойно.

Не удивительно, что я проснулся раньше положенного. Но если эта девица очнется и все поймет, то точно обвинит меня в харассменте. А я ведь просто мужчина.

— М-м-м, —потягивается и переворачивается. Теперь она утыкается мне в грудь и продолжает спать. Удивительное умиротворение и крепкий сон.

— Аксинья? — зову и сам не знаю, хочу ли я, чтобы она проснулась, или пожить бы мне еще немного.

Малолетка дышит и даже не думает просыпаться. А у меня работа. У нас, блин, работа!

Ее волосы пахнут шампунем, кожа — цветами, а сама она — как назойливое мелкое насекомое. И где в этом мире справедливость?

— Аксинья, пора вставать! — пробую снова, но результат тот же.

Аккуратно снимаю ее руку с моей груди, ногу с моей ноги. Тяжелая какая. И не скажешь, что девчонка.

Под длинное ворчание поднимаюсь с кровати и тихо выскальзываю. Не дышу, делаю вдох, когда закрываю за собой дверь. И тут пахнет ею.

Что заставило меня пригласить к себе, не пойму. Эта девица настоящая беда на мою голову, но видно мне мало. Уходящий год решил кинуть на меня нерастраченные проблемы разом в последний месяц. И у этих проблем очень симпатичное лицо. И все остальное.

В ванной понаставлены ее баночки. Их тьма, и зачем так заморачиваться, когда утром нужно все собрать обратно в ее неподъемную корзину. Я бы на ее месте купил чемодан для этого барахла.

Принимаю душ и оборачиваюсь в свое полотенце.

Когда выхожу из ванной, в доме по-прежнему тишина. Спит, девица.

И почему я такой джентльмен? Нет бы разбудить и выгнать, а я завтрак готовлю.

Аксинья не вегетарианка, любит тосты с рыбой и запить капучино на кокосовом молоке. Мысленно произнес все ее голосом и даже обернулся удостовериться, что на кухне я все еще один.

Спустя полчаса все готово, а она продолжает спать.

Стыдно говорить, что я набираюсь смелости, чтобы зайти к себе в спальню и попробовать растолкать Спящую красавицу, но это так.

Уверенным шагом дохожу до двери и, зажмурившись на секунду, распахиваю дверь.

Одеяло на полу. Аксинья лежит на животе, футболка задралась, и я вижу ее округлые ягодицы. Теми, которыми она прижималась к моему паху. Нагло и бесцеремонно вторглась в мое личное пространство во всех смыслах!

— С добрым утром! — говорю громко. Покашливаю. Неловкость максимальная.

— М-м-м.

Может, у нее кошмар? Или что-то болит?

— Аксинья, Вы меня слышите? — иду к кровати. И не потрясешь ее за плечо или еще за что-то. Я не знаю, что ожидать от этой девицы. Явно не то, что логично.

Она шевелит стопами, затем приподнимает голову и садится кое-как. Уже что-то.

Ее волосы растрепаны, но это охрененно сексуально. Зная, как она пахнет, мне следует отвернуться, а лучше выбежать из комнаты.

— Я подам на Вас в суд! — говорит сонно.

Прищурившись, врезается в меня взглядом. Глаза синие-синие. Опасные.

Губы пухленькие. Чертовские.

— Уточните, за что? — пробую сохранить голос твердым.

— Нельзя так рано будить человека. Противозаконная штука, знаете?

— Нет такого закона. Но есть рабочий распорядок, согласно которому Вы должны явиться на смену за полчаса до начала. Иначе мне придется Вас оштрафовать.

Все это звучит и выглядит абсурдно. Я продолжаю стоять в полотенце на бедрах. Под ним ничего. Аксинья тоже не вполне одета, а утром я трогал ее бедро, а ее голова лежала на моей груди.

Это вообще не может происходить со мной! Сюр, глюк, сон наркомана.

— В этом будете штрафовать, Вячеслав Борисович? — она кивает на мое полотенце. И улыбается, стерва. Я ее босс! Никакой субординации.

— Хм. Ваш завтрак на кухне. Поторопитесь, пожалуйста.

Полотенце готово развязаться и упасть. А мне еще вещи свои из шкафа взять. Девица медлит.

И как только она выходит из спальни, не забыв хлопнуть дверью, полотенце падает. Я окончательно схожу с ума, когда смотрю по верхним углам в надежде найти скрытую камеру. Вдруг очередное дурацкое шоу?

Быстро натягиваю боксеры, носки, рубашку, как малолетка врывается в мой покой фурией.

— Где мой телефон? — кричит.

Она успела накраситься, надушиться, но на ней пока моя футболка, которая пропиталась запахами Аксиньи настолько, что сколько бы ни стирай, не вымоешь. И стоит вещь просто выкинуть. Правда, это моя любимая футболка.

Я купил ее в тот год, когда Франция стала чемпионом мира по футболу. Интересно, девица уже родилась?

Боже, о чем я думаю?!

— Классные боксеры, Вячеслав Борисович, — говорит и убегает, не найдя свой телефон.

Время почти десять утра. Мой глаз подергивается. Пах в вечном напряжении, и я уверенно беру награду за то, что еще как-то контролирую этот процесс. Что еще?...

— Ты готова? — спрашиваю Аксинью.

Она быстро уплела все, что я ей приготовил. Спасибо от нее не дождешься, но это полбеды.

— Да, можем ехать, — подмалевывает губищи, глазками стреляет.

— Вы вещи свои собрали?

— Какие? — хлоп-хлоп. Невинный взгляд.

— Шампунь, бальзам, три скраба, какие-то пшикалки, извините, не помню назначение каждой, крем для тела...

— Я поняла. Уф, какой Вы душный.

Мнется. То смотрит в глаза, то нет.

— Я могу оставить все у Вас, а вечером заберу? — голос такой, что мое заржавевшее сердце смазывается и бьется чаще, громче. Будто бы непривычно.

— Хорошо.

— И у Вас такая мягкая кровать, — ее улыбка тоже делает что-то с моим сердцем. И не только с ним. Чертова девица.

Перед тем, как закрыть квартиру, проверяю, все ли выключено и убрано. Приятно возвращаться домой и видеть порядок.

— Посуда, — кричу из кухни.

Глава 15. Аксинья

— Вы так улыбаетесь, Аксинья, что я не знаю, что и думать, — говорит «Ларгус», стоило мне сесть в его машину. Пристегнуться не успела.

— Моя улыбка вызывает у вас страх, Вячеслав Борисович? — защелкиваю ремень и заправляю пряди за уши. Фена у этого фашиста дома нет, теперь я похожа на пугало огородное.

— Улыбка — нет.

— Значит, она Вам нравится?

Слава откашливается. Ведет себя так, будто мое присутствие его раздражает. Я здесь неуместна, но почему-то он пригласил меня к себе, разрешил спать на мягкой кровати и даже сделал завтрак.

Странный мужчина.

— Ваша улыбка красивая, Аксинья, — обтекаемо отвечает. Наши взгляды быстро встречаются, а потом он с такой же скоростью отводит глаза. Как смущается, но это точно не про моего босса.

— Только улыбка?

На этот вопрос узурпатор не отвечает. Довозит до ресторана и даже не открывает ни одной двери. Торопится. Все движения у него отрывистые, будто на взводе, и если что-то выйдет из-под контроля, то Вячеслав Борисович взорвется.

Переодеваюсь в знакомую рубашку, совсем забыв спросить босса, смог ли он договориться с хозяином этого места.

В ресторане мы одни. Конечно, какой дурак припрется за два часа до начала рабочего дня?

Проверяю учебные чаты, договариваюсь с девчонками по поводу лекций. Меня должны прикрыть, а завтра уже отпрошусь и поеду на первый зачет.

Столько дел, столько дел...

— Раз уж я здесь, могу посидеть у Вас в кабинете?

«Ларгус» уселся в кресле и активно печатает по клавиатуре. Он снова в очках.

— Ну а что, я спала в вашей постели, а это поближе будет к вашему телу, чем в кресле напротив вашего.

Да я знаю цвет его боксеров! Темно-синие. У него все такого цвета.

Сажусь, так и не дождавшись разрешения.

— Надеюсь, Вам не нужно говорить, что об этом никто не должен знать, Аксинья? — взгляд из-под очков отличается от того, как он может иногда на меня смотреть.

Вспоминается сильная спина, которую он демонстрировал мне в полумраке, когда я решалась остаться в спальне или вернуться на диван.

Еще руки, грудная клетка и стопы. Я всегда обращаю внимание на мужские стопы. Они должны быть по-мужски красивыми. Не то, что я перевидала тысячи, чтобы это понять, но мне хватило одного раза на пляже.

У Славы с ними все в порядке.

— Конечно, об этом никто не узнает. Мне слухи не нужны.

— Звучит так, словно Вы меня стесняетесь, — Слава перестает печатать. Снимает и отбрасывает очки. Он уставился на меня и скрестил руки. Рубашка на его предплечьях натянулась.

Поднимаюсь с кресла. Оно неудобное. Этот человек явно не умеет выбирать мебель. Кроме кровати. Ее выбирал кто-то другой, и после этой мысли резко перепрыгиваю взглядом с его компьютера на босса.

Кто она?

— Забыли-забили. Я меня к Вам деловое предложение.

Сажусь на край стола, отодвинув какие-то документы. «Ларгус» вновь делает это — тяжело и раздраженно вздыхает. Опять сделала что-то не так, по его мнению.

— Весь во внимании.

— Я скрашиваю ваше одиночество в обмен на крышу над головой, — говорю на одном дыхании.

Вячеслав Борисович остолбенел. Клянусь, он еще и побледнел. Единственное движение в его теле — бьющаяся жилка.

— Скрасить одиночество? — переспрашивает.

Мило усмехаюсь. Вот он о чем подумал.

— Я Вас умоляю, Вячеслав Борисович. Именно потому, что Вы ко мне не приставали и вели себя как истинный джентльмен, я и делаю это предложение именно вам. К тому же Вы и правда одинок.

— Одинок?

— Пустая квартира, Ваш любимый цвет темно-синий, отсутствие личной жизни. Мне продолжать?

— А Вы, стало быть, поможете мне скрасить это одиночество?

Он вроде бы не глухой. Но кто ж знает, что происходил с мужчиной в тридцать пять лет.

— Да. Но до тех пор, пока не получу первую зарплату. Я сниму себе квартиру и съеду.

— Снимете квартиру... — он смеется надо мной?

Я знаю, как это делать. Ищешь риэлтора, даешь ему задачу, и — вуаля через день ты расхаживаешь в хорошей квартире недалеко от работы. Мне просто нужны деньги. Только и всего.

— Заманчивое. Предложение. А можно уточнить?

— Пожалуйста.

— В чем именно будет заключаться Ваша роль, Аксинья?

Слава расслабленно откидывается на спинку, но надевает очки. Тем самым вводит меня в заблуждение.

— А это уже секрет, — спрыгиваю со стола и поправляю юбку. Слишком узкая. — Так что, по рукам?

Вячеслав Борисович

Я либо прибью эту сумасшедшую девицу, либо... Но закон запрещает это делать в любой стране.

Напряжено все тело: челюсть, легкие, живот, пах...

Украдкой смотрю на ее ноги, бедра, задницу, под которой важные договоры на поставку, и не нахожу слов.

Скрасить мое одиночество? Вел себя как джентльмен? А ну, правильно, она же спала, когда я трогал ее.

Аксинья ждет моего ответа. Протянула тонкую ладошку, от которой пахнет тем кремом, — а им пропиталась вся моя квартира, — и невинно улыбается.

— С одним условием. Это остается только между нами, и... Мы всегда и во всем соблюдаем субординацию. Я твой босс, ты моя официантка.

А то и правда в харассменте обвинит. Доказывай потом, что она хотела вылечить меня от одиночества, но не так, как все подумали.

— Вы тогда не ходите голым по квартире. У Вас тело не похожа на тридцатипятилетнее.

Отлично. Просто очуметь. Мне кажется, она думает, я чертовски стар, и под рукой у меня всегда аппарат искусственного дыхания, а утром я пью таблетки от давления.

Логично было бы попросить ее не делать тоже самое. А то, знаете ли, оголенные ягодицы на моей кровати убьют во мне джентльмена очень скоро.

— Договорились.

Через пару недель девица получит что хотела, и улетит.

— И да, почему Вы решили, что мой любимый цвет синий?

— Разве нет?

— Вообще-то, нет.

— А какой любимый?

Веду плечами, потому что вдруг стал на двадцать лет моложе. Мой любимый цвет синий, но мне, как подростку, нужно все и вся отрицать.

Глава 16. Аксинья

— Виталий, — соблазнительно двигаю бедром, наклоняюсь так, чтобы он без труда мог заглянуть в вырез моей рубашки и хлопаю ресницами, — у меня к тебе просьба.

Бедный парень покраснел, как рак. Виталий несколько раз проводит по волосам и посмеивается.

— Для тебя все что угодно.

— Приготовишь ужин?

Стою у стола с заготовками: нарезанный красный сладкий перец, огурцы колечками, маслины, сладкие черри. Все готово для греческого салата. Стаскиваю один огурчик, не прерывая зрительного контакта.

— И чтобы ты хотела? — его тональность становится ниже. Виталий чувствует себя мачо. А кто я такая, чтобы говорить обратное? Особенно, когда на кону вкусный ужин.

— Мне бы рыбу и фирменный салат. Можно еще печеные овощи в ароматных специях. И все для двух персон. Справишься?

Виталий краснеет еще гуще. Он же не подумал, что это для него и меня?

Стаскиваю второй огурец и понимаю, что успела проголодаться. Утреннего тоста от фашиста оказалось недостаточно.

— А ты мне что? — наглеет парень. — Я, как бы, буду рисковать. Нам не положено использовать продукты ресторана в личных целях.

Вот ведь зануда. Как будто нельзя списать на просрочку.

— Поцелуй, допустим.

— Не обманешь?

— Я? Да никогда! — подмигиваю, — в семь вечера заберу.

Не знаю, что там с расписанием у Вячеслава Борисовича, но он должен быть со мной дома в восемь.

Второй день в роли официантки проходит более гладко, чем первый. Никаких вегетарианцев за моими столиками не наблюдалось. Мне даже позволили сделать целых два перерыва на обед…

Только вот:

— А где мое дорадо? — уставилась на простую белую тарелку с крошечным сколом. Ровно посередине вареная гречка и одна котлета. Рядом компот.

— Не положено, — Тамара заканчивает обедать и выглядит довольной. Сытой. Странно, как можно быть довольной этим?

После всего увиденного я уверена в том, что у Борисыча в роду были фашисты. Это заложилось в его генах, ДНК и прочее.

— Как это, «не положено»?

— Сотрудники ресторана питаются по другому меню. Гречка, макароны, рис. Неделю назад был плов, а месяц назад паровые котлетки из индейки.

— Сейчас заплачу, — троллю возбужденную Тамару, — но в этом списке нет дорадо под сливочным соусом, теплого салата с тунцом, и...

— Ты здесь работаешь, Аксинья, а не зашла посидеть с подружками после йоги, — смиряет меня раздраженным взглядом и, хмыкнув, уходит.

Ее обед заканчивается, мой начинается. Вот только аппетита нет. Я не люблю котлеты. Сдвигаю ее в сторону и пытаюсь убедить себя в пользе вареной гречки. На вкус она отвратительна. И не скажешь, что готовили повара, которые одновременно делают филе утиной грудки с брусничным соусом.

Сколько еще сюрпризов меня ждет? Может, и зарплата моя будет равна месячному абонементу в фитнес-клуб по эконом-тарифу? Смешно.

В шесть вечера я дьявольски голодна. Мой живот прилип к спине, а дышу через раз, чтобы он не заурчал. И во всем, конечно же, виню «Ларгуса». Если бы он не отсутствовал половину своего рабочего дня непонятно где, то я бы высказала все, о чем думаю. Какое счастье, что могу сделать это дома. У нас.

— Ужин готов? — спрашиваю Виталия.

Он будто бы приоделся. Из-под поварской формы выглядывает рубашка и выпирает животик, который тот старается втянуть.

— Как и обещал. Рыба и фирменный салат. Все на две персоны, — вновь этот голос, и он совсем не вяжется с его образом. Виталий — отдельно, голос мачо — отдельно.

Тяну руку к контейнерам. Виталий подвигает их к себе, вынуждая встать ближе к нему. Его губы расплываются в ухмылке, и он вытягивает их «уточкой». В этот момент прищуриваюсь.

— Поцелуй, Аксинья!

Прикусываю уголок губ и думаю, как бы выкрутиться. Всегда так, что-то наобещаю, натворю, а потом задумываюсь о последствиях.

Не думала, что Виталий будет наглеть. Для меня он скромный поваренок в вечной френдзоне.

— Поцелуй? — повторяю, — тогда закрой глаза.

Виталий подчиняется. Дурачок. Вытягивает губы сильнее. Он что никогда не целовался? Никогда-никогда? Или пересмотрел подростковых фильмов?

Вся кухня притихла.

Его щеки алеют с каждым моим выдохом. И я тянусь к ней, чтобы оставить скромный Воронцовский «чмок». Думаю, для первого раза сойдет.

Вытягиваю губки. В нос ударяет запах жареного лука и поддельного мужского одеколона «Sauvage» от «Диор». Почти касаюсь красной, но гладко выбритой щеки Виталия.

— Аксинья! Вы что себе позволяете?... На рабочем месте? — громкий голос останавливает не только меня, но и вращение Земли. Я напугана, она напугана. Все внимание сосредоточено теперь на грозном господине «Ларгусе».

Явился!

Брюки с идеальной посадкой, рубашка как на заказ, еще и красивого лазурного оттенка. Она расстегнута на одну пуговицу, и руки чешутся подойти, расстегнуть еще одну. Пиджак небрежно болтается зажатым в ладони. Взгляд быстро улавливает белый лейбл, но не могу прочитать названия. Перед глазами расплывается.

— Раз Вы не знаете, чем себя занять, то Ваша смена на сегодня закончена. Вы свободны, и... Можете идти домой, — чуть заикаясь на последней фразе, отдает приказ.

— Я как раз собиралась...

— Идите переодевайтесь, — рявкает. Я подпрыгиваю от резкости и громкости.

Хватаю контейнеры с едой, пока фашист отвернулся. Виталик, конечно, перегнул со своей настойчивостью, но я не из тех, кто готов слить человека, поставляющего нормальную еду. Это как рассказать всему городу о суперклассном мастере маникюра, а потом не смочь к нему же и записаться. Плавали, знаем.

Снимаю с себя форму, в который раз забывая спросить, как же поживает хозяин ресторана без рубашки. Надеваю свою одежду и выхожу сразу на улицу.

«Ларгус» припаркован у входа.

Как непредусмотрительно.

Слава спускается спустя целых двадцать минут. Игнорируя меня, проходит к водительской двери и громкой ей хлопает. Зажигает двигатель и срывается с места.

Глава 17. Аксинья

— Аксинья, ты куда пропала?

Мы дважды чмокаемся с Виолой в разукрашенные новыми румянами щеки. Ну, ее румяна новые, а мои из прошлогодней палетки Tom Ford. Не успела я зайти в «Косметику», когда потрошила кредитку Ярослава.

— Я в делах, — уклончиво отвечаю.

Мои «дела» вчера были обижены, обещали вычесть ужин, который с удовольствием уплетали, из моей зарплаты. Он спал на диване, предоставив мне место на просторной кровати.

Было одиноко и холодно.

— Говорят, ты устроилась в ресторан. Официанткой.

Сглатываю противную горечь. Щеки устали от улыбки, их сводит. Перевожу взгляд с одной подруги на другую. Или уже не подруг?

— Устроилась. Но директором. Да-да.

Белозеров! Ну погоди, скотина!

— Так сразу? Без опыта работы? И бывает же...

Виола не сводит с меня глаз. Они так и пышут любопытством, которое душит меня похлеще рыболовной лески. Остается только улыбаться, когда челюсть немеет. Но женщинам приходилось терпеть и не такое.

— Новогоднее чудо! — отпиваю свой кофе навынос и подмигиваю. Во рту противный вкус прогорклых зерен. Прошлогодних, по всей видимости.

Сессия в самом разгаре. Прибавить к этому работу, разборки с Ярославом и отчего-то обозленного босса-фашиста, то я удивляюсь, как еще живу.

На лекции первый раз в жизни конспектирую почти слово в слово. Сижу на первой парте, когда мои подруги вместе с компанией Белозерова заняли последнюю. Ярослав делает вид, что мы не знакомы. Игнор по всем фронтам.

Неделю назад мне как раз попалась статья о «красных флагах». Один из признаков абьюзера — это чередования признаний в любви и игнорирования. Мужчина к себе привязывает своей нежностью и заботой, а потом резко отталкивает. И так по кругу, вызывая зависимость.

Оборачиваюсь на Яра, вспомнив про статью. Его рука лежит на плече Виолы, они о чем-то шепчутся, и им совсем нет дела до профессора макроэкономики. Понимаю, преподаватель говорит тихо, муторно и совсем неинтересно, но вот так миловаться на глазах у всех, да еще и после измены?

Фу.

Наши взгляды встречаются на полпути, и Белозеров хмурится. Я же отворачиваюсь. Некогда мне!

Помнится, он вообще на свидание звал. Слился по ходу.

После окончания лекции скидываю вещи в сумку. Думаю о том, что скоро Новый год.

Мама звонила и рассказывала о планах. Делала вид, что всё в порядке, и мы с родителями Ярослава заявимся к ним после боя курантов. Дальше планы на выходные и прочее. Слушала это сидя, ковыряя мыском туфель кафель.

Если честно, то я никогда еще не праздновала Новый год вдали от дома. От родителей, если точнее. Неважно, под пальмами, в средневековом замке, переделанном в ресторан, в джунглях или среди заснеженных вершин Альп, родители были рядом.

— Белозеров всем рассказывает, что ты выделываешься. А на самом деле свадьба будет, — Влада догоняет меня, пока быстрым шагом иду к своей машине.

Рабочая смена через полчаса, и я не хочу снова видеть фашиста рассерженным. Мне не понравилось.

Останавливаюсь резко, Влада по инерции продолжает идти вперед, пока не тормозит, обнаружив, что рядом с ней никого.

— Пошел он на! У меня вообще другой уже есть! — выпаливаю на эмоциях.

Такая злость взяла! На Ярослава, на всех мужчин в целом. Даже на «Ларгус». Но именно о нем почему-то подумала, когда соврала Владе.

Прикусываю щеки изнутри. Вот бы посмотреть в лицо Борисычу, когда узнает, что он как бы мой новый парень.

Парень... Смешно даже.

— Другой? — останавливаемся одновременно.

— Да. И он намного лучше какого-то там Ярослава Белозерова.

Он не ходит в стремных кедах, и трусы у него однотонные, без всяких там Пизанских башен.

По закону подлости компания во главе с бывшим проходит мимо. Яр цепляет меня плечом и не извиняется. Вот тебе и высокие отношения, свадьба, любовь до гроба и так далее, и так далее.

Оборачивается Белозеров сразу же, как отошел, и возвращает голову на прежнее место очень нескоро. Когда на горизонте показывается столб, и я бы очень хотела, чтобы Ярослав врезался в него. Может, после удара что-то поменяется в его голове.

— Он богатый? — первый вопрос от Влады, когда Яр со свитой скрывается за поворотом. В столб Белозеров не врезался, к сожалению.

— Конечно.

Ускоряюсь.

Этот богатый фашист открутит мне голову и скормит Виталию, если я опоздаю. А тот приготовит ее с фирменным салатом и аккуратно сложит в контейнер, а сумму вычтет из моей зарплаты.

— А какая у него машина?

Закатываю глаза. Врать несложно, но уж очень утомительно.

— Леворульная. Не самая новая, но во времена кризиса на это уже мало кто обращает внимание. Главное, стильная.

Почти.

— Класс. А где познакомились?

Надеваю шубку, выхожу на крыльцо. Вокруг елки, украшения, иллюминация. В одном нашем ресторане скучно и пресно, как в первый день после новогодних каникул. Хочется, чтобы уже пришла весна, а еще как бы середина зимы.

С этим надо что-то делать.

Если б я была настоящим директором, непременно бы сменила весь интерьер.

— Где-где, — стучу каблуком, — а вот в нашем ресторане и познакомились. Его зовут Слава, и он душка.

Тьфу-тьфу-тьфу!

— Интересно как.

Так и вижу сотни сообщений в групповом чате, где обсуждают меня и фашиста.

— Прости, любимый ждет!

Сажусь в машину и выезжаю с территории института по вычищенной дороге.

Пробка. До ресторана добираюсь, опоздав на час. Но я спешила, как могла. В раздевалку вбегаю, не поздоровавшись ни с кем. Джинсы, топ, пиджак закидаю в шкафчик. На глаза попадается все та же хозяйская рубашка. Она до сих пор пахнет дорогим мужским парфюмом, несмотря на постоянное трение о мою кожу, напитанную женскими кремами и духами. Поразительное качество.

Я все сильнее хочу познакомиться с владельцем ресторана. Может, и правда меня ждет любовь?

— Аксинья? Добрый вечер, — сталкиваюсь в дверях с Вячеславом Борисовичем. Мы не виделись с утра. Он успел поменять рубашку, а я успела сделать из него моего парня.

Глава 18. Вячеслав Борисович

В восемь утра мы должны быть на рабочем месте. Дел много, задач еще больше. Но время уже восемь, Аксиньи нет. Красится. Или прическу наводит, или что так долго можно делать?

Девица спускается еще через двадцать минут. Есть стойкое ощущение, что она думает, мы едем развлекаться, а не работать. В ее руках знакомая дорожная сумка, а на спине болтается женский рюкзачок с каким-то пушистым кроликом на застежке молнии.

— Нам долго ехать? — спрашивает, поправляя десять слоев помады.

— Два часа.

— Уф... Ненавижу долгую дорогу. Укачивает.

Отворачиваюсь и закатываю глаза. Рычать хочу громко, чтобы в Париже было слышно.

— Так, может, тогда останешься? Квартира в твоем распоряж...

— Не-а. Вы, хитрый лис, точно будете премию выдавать тем, кто поехал. А мне деньги нужны. Знаешь ведь!

Хлопок. Девица закрыла за собой дверь моей машины, отсекая мои возражения на корню. Наблюдаю за ней через окно. Она открыла козырек, следом зеркальце. Рассматривает себя и проверяет макияж, который прибавляет ей лет эдак пять. Но попробуй скажи.

Стекло опускается, Аксинья с наездом интересуется:

— И что ты стоишь? Опаздываем ведь.

Мне ничего не остается, как закатить в миллионный раз глаза и усмехнуться.

Привыкаю к ее манере общаться, да и вообще к ней.

По пути мы заезжаем, кто бы мог подумать, в любимое кафе Аксиньи за чашечкой горячего капучино.

Телефон обрывается. Я уже как несколько минут назад должен быть на месте и руководить. Заказчики приедут к одиннадцати и рассчитывают увидеть накрытые столы с закусками, а у меня... Аксинья. Звучит почти как болезнь. Сойдет за оправдание?

— Пенка! — мгновенно тянусь к губам. Я теперь тоже пью капучино.

Девица хихикает.

Неловко. Не люблю, когда что-то выбивается из нормы. Катышки на шерстяных вещах, пятно, которое не отстирывается, пенка на губах... Во всем должен быть порядок.

Аксинья — хаос.

— Да вот здесь! — девчонка тянется ко мне через весь салон. Прямо грудью.

Настоятельно вдалбливаю в голову, что нужно смотреть прямо на дорогу. Гололедица, еще со вчерашнего вечера намело.

Взгляд скользит по аккуратным пальчикам с нежно-розовым маникюром.

Она касается моих губ. Проводит по ним и не представляет, какую бурю вызывает. Готов разозлиться, а так сразу и не выходит.

Девица еще новый ароматизатор под зеркалом повесила. Апельсин и корица. Сказала, настроение повышает и вообще «слушай, как надо» — цитата.

Все из-за него. Из-за зимнего аромата, который «бодрит, дарит улыбки, при этом успокаивает нервную систему и дарит наслаждение». Это уже было написано на упаковке. И какой хрен это все придумал?

— Не помню, чтобы ты раньше пил капучино.

Делаю глоток остывшего кофе и прочищаю горло.

— Дурной пример заразителен.

Не знаю, есть на губах еще пенка или нет, но в целях безопасности, промакиваю губы.

— Согласись, вкусно? — подначивает.

Сидит, улыбается. На ее голове милая, но дурацкая шапка в виде детского чепчика с ушками. Коротенькая шубка и широкие велюровые спортивные штаны. Сейчас это модно? Кажется, я и впрямь стар.

— Вкусно.

— В наше меню надо добавить зимние варианты капучино. Например, с кленовым сиропом. Или с апельсиновым. Сейчас в моде еще «имбирный пряник».

— Извращение.

Короткого взгляда хватает, чтобы увидеть нахмуренную Аксинью и поджатые губы. Что с этой девицей не так, раз мне хочется забрать свои слова назад? Я — хозяин ресторана. Номинально, конечно, но у меня полный карт-бланш, а она кто?

— Извращение — это иметь рубашки всех оттенков синего и голубого, — тонко намекает на меня и мой гардероб, — а капучино с сиропом «имбирный пряник» вкусно, по-новогоднему и пользуется популярностью.

Помнится, в этой стране можно ругнуться на женщину и не попасть под суд по всем статьям от харассмента до ущемления прав.

— Аксинья, — вдох-выдох.

— А куда мы вообще едем? — смотрит по сторонам на заснеженные деревья.

Как только пересекли черту города, дорога опустела. Если бы я любил русскую зиму и Новый год, тоже с радостью смотрел бы по сторонам.

— Загородный отель. Что-то вроде дома отдыха с категорией «пять звезд».

Если бы Аксинья умела свистеть, она бы присвистнула. Ее тема, да: отдых, наслаждение жизнью, разные девчачьи радости.

Типа капучинки по утрам, за которым мы каждый, блин, день заезжаем.

— А я купальник не взяла. Там же точно будет бассейн. И Спа!

— Мне казалось, мы едем работать.

Аксинья не отвечает и отворачивается к окну. Я включаю радио, по которому хит-парад «Песни года» звучит. Кто это все выбирает и, главное, слушает?

Но девица в теме. Она тихо подпевает и стучит ножкой.

Мне страшно захотелось развернуться за ее купальником. По-любому он спрятан где-то в вещах, которые теперь разбросаны по моему дому.

Одиночество? Не, не слышал. Спокойствие? Теперь оно только снится. Скучно? Уж точно нет.

Когда готов рассмеяться своим же мыслям, Аксинья оживает и делает музыку еще громче.

— Во, эта песня классная! Слушай!

Что за ересь? А она под нее танцует. Ее губы соблазнительно шевелятся, когда Ксеня проговаривает слова. Взглядом стреляет, пышными ресницами взмахивает.

— Тебе не нравится?

— Нет, — коротко отвечаю.

Через пятнадцать минут мы должны уже приехать. Поездка вышла короче, чем я думал, два часа пролетели за минуту.

— Наверное, ты слушал песни... Кто там был в моде в середине прошлого века?

Она смеется.

Щипаю ее за бедро, сам в шоке от своей наглости. Если получу пощечину, то это будет заслуженно. Правда, от Аксиньи следует ожидать чего-то... Неожиданного. Удар в нос, например.

Но девица больно щипаем меня за плечо, я цыкаю.

— Думаю, ты еще и черно-белые фильмы смотрел и был помешан на немом кино.

— Вообще-то, я слушал французский рэп.

Глава 19. Аксинья

Переодеваюсь настолько быстро, насколько это вообще возможно. Форма здесь другая, и привычную рубашку заменяю обычным черным платьем.

Скучно. Чувствую себя женщиной, которая разочаровалась в мужчинах и решила до конца жизни разводить британских котов. Длина православная, молния наглухо застегнута на спине. Туфли у моей бабушки более модные, чем то, что мне выдали. Опускаю тот факт, что вообще пришлось надеть не свою обувь.

Местная грымза запретила любые украшения, а чуть позже проверила цвет лака на ногтях. У меня светлый, а другой девчонке не повезло. У нее оказался кроваво-красный, и она смывала его жутким вонючим ацетоном под зорким надзором грымзы.

— Ваша задача — сделать пребывание наших гостей комфортным, — громко говорит, и рупор не нужен.

Она напоминает мне Илму. Чувствуется немецкая чопорность и жесткость.

— Вы — невидимки, но важные и чуткие помощники.

Широко зеваю. В ответ грымза очень демонстративно покашливает.

— Предугадать пожелание гостя — очень важный, незаменимый навык, которым Вы, — снова покашливание, но на этот раз не мне. Я больше не зевала, — обязаны обладать, раз Ваши руководители отправили сегодня к нам именно Вас.

Илма-2 обводит всех девчонок, выстроенных в ряд, взглядом, перекатываясь с пятки на носок. Ее улыбка полна немецкого «очарования», и я вновь зеваю. Мне хватило его, пока жила с родителями.

— Сначала нашим гостям будут предложены закуски, аперитив. Подносы будут на кухне ресторана этажом выше.

Не задумываясь, смотрю в потолок. Я добиралась сюда на лифте, не ожидала, что окажусь в бункере. Здесь и правда нет ни одного окна.

— Дальше для наших гостей предусмотрены развлечения. Вы же будете подготавливать столы для праздничного ужина.

Поднимаю руку и чувствую на себе взгляды всех. Даже тех, кто случайно забрел в это помещение. Я так поняла, это что-то между кладовой и прачечной.

— У Вас вопрос, мисс?...

По выражению ее лица понимаю, что я обязана ответить «нет». Но не дождется.

— А нас кормить будут? В брошюре я прочитала, что в отеле есть Спа-центр. Для сотрудников предусмотрен туда пропуск? Мне желательно бесплатно.

Отступать не намерена. Вскидываю брови, намекая, что вопрос задан, а ответа все еще нет. Я, конечно, терпеливая, но не настолько.

— Ваши имя и фамилия, мисс?

— Аксинья Воронцова. Во-рон-цо-ва, — диктую, будто грымза записывает.

— И Вы приехали?...

— Со Славой, — легко выдаю, но тут же поправляю, — Вячеслав Борисович, ресторан «Oh la la».

— Я поговорю с Вашим руководителем. Вячеслав обычно более требователен к сотрудникам для такого рода мероприятий.

«Да пожалуйста», — шепчу.

На ногах выступают мозоли практически сразу, как я переступаю порог кладовки. Синтетическая ткань платья натирает кожу, и в нем невыносимо жарко. Я бы расстегнула молнию, но вид будет еще более нелепым, чем полностью замурованное шикарное тело Аксиньи Воронцовой.

Беру поднос, полный бокалов с шампанским, и иду по короткому коридору в зал.

А ведь Слава предлагал остаться дома...

Людей набилось много. Зал большой, с отдельным выходом на террасу, но зимой никто не хочет выходить на холод. Остается кучковаться вокруг высоких круглых столиков.

Пахнет смесью дорогих духов, кожаных салонов машин и деревом. Осматриваюсь. Недавно был сделан ремонт. Мебель, по всей видимости, новая.

— Аксинья Воронцова, гости ждут, — грымза подкрадывается со спины, и зло шепчет мне на ухо.

Ее ладонь касается моей поясницы и чуть подталкивает.

Не надо так, дамочка, я же первый раз держу поднос с полными бокалами. Упаду, поранюсь, расстроюсь. А никто не хочет видеть расстроенную Аксинью.

— Вы мне так и не ответили про обед, — напоминаю. Грымза по-прежнему трется около меня, что мне категорически не нравится.

Илма-2 хмыкает и гордо вздергивает подбородок. Ладонями проводит по юбке, словно на ней скопилась шерсть британских кошек, которые она-то и разводит, и удаляется.

В животе начинает урчать.

Протискиваюсь вдоль столиков. Улыбаюсь. Краем уха улавливаю знакомые темы. Папа, когда я еще жила с родителями, постоянно заводил разговоры про фьючерсы, облигации, инвестиции и прочее со своими гостями.

Он и меня пытался этому обучить, но лет в восемнадцать поняла одно: лучшее вложение это меха, драгоценности и «Шанель».

— Шампанского? — спрашиваю прилично одетых мужчин. Один из них кажется мне знакомым.

На моей груди серебристый бейджик с именем. Надеюсь, именно он и привлекает внимание этих гостей. Иначе у них какие-то проблемы со вкусом. Кто в своем уме посмотрит на девушку в этом? Разве только слепой. Или косой.

— Благодарю, Аксинья, — читает мое имя и подмигивает, — мы с Вами нигде не могли встретиться? Скажем, в Куршевеле? Я отдыхал там в те выходные.

— Исключено. Предпочитаю исключительно Шамони-Монблан.

Награждаю стоящих мужчин улыбкой. Они шокированы, а мне нужно взять следующий поднос с шампанским. Кто ж знал, что эти богатеи его так любят?

Разворачиваюсь на толстых трехсантиметровых каблуках и, выпрямив спину, удаляюсь. Мою прыткость и неуемное желание угодить гостям останавливает очень знакомый силуэт. С ним рядом стоит еще один. Голоса, повадки, смех...

Сердце падает в пятки, прокатившись, как колобок, по всем органам.

Что за черт?

Трусливая Аксинья кричит бежать, более рациональная часть меня — успокоиться.

Это всего лишь папа и мама. Они одеты в вечерние наряды и явно оказались здесь не потому, что проезжали мимо. В маминых руках выходной клатч ручной работы. Она берет его в исключительных и важных случаях. На папе его любимый темно-изумрудный костюм, который оттеняет серебристые пряди волос.

И я.

В чьем-то платье, в чьих-то туфлях.

И если сейчас мои родители дружно обернутся, то увидят меня во всем этом великолепии. Еще и с пустым подносом, с которого капают капли шампанского. Кто-то явно не умеет брать бокал.

Глава 20. Аксинья

Между мной и Славой битва взглядов. Перестала узнавать в нем того, кто делал мне сэндвичи утром и показывал, как чистится картошка.

— То есть ты мне не поможешь? — интересуюсь из вежливости, потому что вижу, как его брови ползут вверх в немом вопросе: «Ты возвращаешься к своим обязанностям? Немедленно?».

Где тот парень, который читал французский рэп? Все просто — его поглотил злой фашист под именем Вячеслав Борисович Цербер.

— Помочь с чем? — имеет совесть еще спрашивать.

Вот бы сейчас содрать с себя ужасное платье, откинуть туфли и уйти с гордо поднятой головой. Жаль, на улице зима, и одной отсюда я не доберусь до города. У меня же нет денег.

— Я могу остаться здесь, на кухне.

Слава морщится, как от зубной боли.

— А что? Я быстро учусь. Умею чистить картошку и вообще... Ты плохо меня знаешь.

— Как раз таки наоборот, Аксинья, — «Ларгус» отворачивается и бурчит себе под нос, но тишина стоит на кухне такая, что я слышу каждое движение его волос на голове, когда он делает длинный вдох и выдох.

— Значит, Вы оставляете меня одну в этой беде? — делаю акцент на «вы». Снова необъяснимая вражда между нами, что на «ты» никак нельзя обращаться.

— Это не беда. Это ваши родители. А Вы на работе, которая, кстати, неплохо оплачивается.

«Сколько?» — вспыхивает в голове. Тут же картинки яркими вспышками перед глазами крутятся: тушь, помада, полный бак бензина, настоящий капучино, маникюр, педикюр, своя квартира-а-а...

Но я лишь отхожу от этого предателя на шаг назад. Это надо же, я сплю в его кровати, а он не желает спрятать меня здесь. Негуманный поступок.

— На работе, — говорю обиженно, но жестко и уверенно, вскинув подбородок. Гордая и непреклонная! — в ужасном неудобном платье.

— Ну... Вы приехали не для того, чтобы...

— Этими туфлями можно заколачивать гвозди. В чьи-то мозги!

Слава опускает взгляд по моим ногам к туфлям и хмурится. Что, не нравится стиль? А цвет? Мне он напоминает растаявший снег с площадки для выгула собак.

— Я уже натерла ноги. А одну девочку заставили смывать красный лак. Настоящее кощунство, учитывая, какой вред это наносит ногтям. Бесчеловечные условия, которые я готова вытерпеть, но...

Замолкаю. В этот момент ему должно стать стыдно, и я уже жду желанный для меня вопрос: «Как я могу сгладить ситуацию?» Мой заготовленный ответ: «Достаточно будет дать мне другую работу. Я согласна следить за поварами, дегустировать еду перед подачей и помогать с сервировкой посуды».

Но Слава непреклонен. Его взгляд острее ножа для разделки рыбы.

— Но у меня тоже своя работа, Аксинья.

— Значит, ты отказываешь мне? — неосознанно возвращаюсь к «ты».

Фашист скрещивает руки на груди. Его предплечья напрягаются, видно каждую мышцу и жилку, которая работает, когда он стругает свой лук и что он еще там на кухне делает?

— Мне возвращаться в зал?

— Будь добра, — язвительно бросает.

Перевожу это, как «чеши уже отсюда»! В животе рождается огненный ком, который разрастается и становится все больше и больше. Он охватил всю меня, я даже смотрю сквозь языки пламени.

— Я пошла, Вячеслав Борисович. И оставляю Вас здесь одного. Можно сказать, бросаю!

Разворачиваюсь на мысочках под противный скрип туфель. Сжечь того, кто сделал их. Идти быстро не получается. Во мне поселилась обида, желание доказать, что я справлюсь и в противовес хочется закрыться в номере и поплакать.

Нет бы обнять и успокоить, а он даже после моих угроз поцеловать его остался непоколебим. Будто каждый день ему так угрожают.

Или угрожают? И Вячеслав Борисович выполняет все условия, чтобы потом предстать перед моим взором в неправильно застегнутой рубашке.

Накручиваю себя еще больше, двигаюсь по спирали своей тонкой психики и ускоряюсь, несмотря на простреливающую боль в пятке.

— Аксинья! — кричит в спину. Да как громко.

Не останавливаюсь, а шаги все ближе. На нем же нет этих пыточных колодок. Слава в удобных кроссовках, за которые я готова уступить ему место на кровати на одну ночь.

— Подожди!

Из коридора мы попадаем к лестничному пролету, ведущему на второй этаж отеля. Место пустынное, но мы уже на территории гостей, и в любой момент нас могут увидеть.

— Что? — крутой разворот, и Слава оказывается слишком близко мне, — Вы хотите принести мне свои извинения?

Вдох. Никакого лука, жареной рыбы или тушеных овощей. Что-то дорогое, табачное и сладко-мужское, как мускус.

Ответ звучит на французском. По тону понимаю, что это какой-то жаргон или непереводимый сленг. Странные извинения, конечно.

— Можешь пока помочь мне на кухне, а я поговорю, чтобы тебе во время вечернего мероприятия дали для обслуживания другие столики.

Слава разводит руки в стороны. Губы поджаты, скулы напряжены. Взглядом можно высекать искры. Он взбешен, но почему решил пойти на уступки, остается загадкой. Наверное, ему стало меня жаль. Если бы я кого-то увидела в таком же платье, тоже пожалела бы.

— Другие столики... А есть вариант посидеть в сторонке?

— Аксинья! — он то ли истерично смеется, то ли плачет.

— Я могу вообще руководить процессом издалека. Из-за ширмы, например. Я хороший начальник.

Когда Слава опускает голову и покачивает ей, я замечаю спускающуюся со второго этажа пару. И надо было ей оказаться мамой и папой?

Ну подстава!

Они секретничают и вроде бы не замечают ничего вокруг.

Гадкая мысль проскальзывает в моей голове. Ведь я могла же находиться здесь не как официантка. Пить шампанское, закусывать икрой. У меня был бы не суперэконом размером со шкаф, а настоящий полулюкс, с балконом и видом на замерзший пруд.

И я поворачиваюсь к Славе с, уверена, щенячьим и несколько обиженным выражением лица.

Тогда мы бы не познакомились?...

— Я попрошу приехать Тамару и заменить тебя, — зло цедит, глядя в глаза. Зрачки размером с луну, а сам фашист в шаге от того, чтобы загрызть меня острыми волчьими зубами.

Глава 21. Вячеслав Борисович

— Киш с грибами и шпинатом под сырной корочкой, — кричу на кухне. Здесь жарко, как в финской сауне. Постоянный грохот посуды и мат. Повара те еще матерщинники, и у них специфический юмор.

— Готовность пятнадцать минут!

Весь день мы занимались закусками и заготовками к ужину. Горячее делается непосредственно перед подачей, иначе это будет извращение на тарелке, которое есть — себя не уважать. Так меня учили в кулинарной школе «Le Cordon Bleu».

На кухне шеф не я. Скорее, слежу за всеми и предоставляю профессиональные дополнительные руки своих поваров. Также бесплатно ем.

Я начал рассуждать, как Аксинья!

Но я в белой, отглаженной и чистой форме. Еще один важный пункт того фашистского заведения, где учился: рабочая поверхность, инвентарь, приборы и сам повар должен быть чист, как снег на горе Монблан.

Наблюдаю, как на тарелки один за одним выкладывают киш, а официанты подхватывают подносы и несут их в зал, где проходит торжество.

Следую за ними. Платья выделили девчонкам и впрямь ужасные. У Аксиньи хотя бы есть, что облегать. Задница там, грудь. Она и в мешке из-под картошки будет классно смотреться, а вот других мне жаль.

Зал наполнен людьми. Играет живая музыка. Все трезвые, и это удивительно.

— Эй! — останавливаю первого официанта, который идет за второй порцией на раздачу, — Аксинью видел?

— Кого?

— Девушка со мной была. Светлые волосы, большие глаза. Громкая и проблемная, — говорю и начинаю уже психовать. Как это, он не знает, кто такая Аксинья? Ее все знают, стоит ей заявиться и что-нибудь брякнуть. Особенность у нее такая.

— Красивая? — кивает, будто я его друг. Рисковый попался парень.

— Допустим, — у меня получается сомкнуть губы и сказать.

— Не видел. Но вот там, — показывает на дальний столик, где что-то громко и эмоционально обсуждают. Спорят. Одна из тарелок разбивается, — что-то интересное намечается. Может, красивая там?

С недовольством выдыхаю и отправляю парня обратно на кухню. Обходя столики, иду к тому, на который мне указал официант.

В голове нет ни плана, ни ответов на вопросы, если вдруг их будут задавать. Крадусь чисто потому, что Аксинья не показывалась мне на глаза несколько часов, а это не к добру.

Ее светлую макушку узнаю сразу. Должна ходить по залу и разносить горячее, а она сидит, ест киш.

На ней уже другое платье, в ушах сережки. Туфли тоже, подразумеваю, другие. Мысленно закатываю глаза и возвожу голову к небу. Если я спрошу, откуда все, услышу историю в стиле Аксиньи Воронцовой — мажорке с охренительным везением и удачей.

— Слава! — девица меня замечает, когда я уже думал ретироваться к себе в царство ложек и поварешек.

Улыбается, зараза.

— Подошел узнать, всем ли довольны.

— Больно официанты медленные. Сколько их у вас? Нужно больше, — ее отец ворчит, но продолжает уминать горячий киш.

— Ну, одной точно не хватает, — скашиваю взгляд на беглянку. Она смеет улыбаться и ведет плечом. Сережки задорно позвякивают, блестят и слепят.

— Не пришла?

— Хуже. Сбежала, — самого тянет улыбаться. Без понятия почему. Наверное, у меня стадия принятия. Да, я принял, что сошел с ума.

— Уволить таких сотрудников!

— Полностью согласен.

А ее отец смышленый мужик. Интересно, если бы он знал, что речь о его дочери, продолжал бы настаивать на увольнении или начал бы отмазывать? Судя по тому, какой я успел узнать Аксинью, она вышла избалованной девицей. Стало быть, отмазывал бы.

— Зачем сразу увольнять? — встревает Аксинья.

Она кладет руку на мое плечо и чуть облокачивается. Я сначала замечаю, как она прикусывает белыми зубками нижнюю губу, чтобы не улыбаться так широко. Только потом встречаюсь с ней взглядом.

Аксинья меня поцеловала. Мы поцеловались. Не было и следа помады, что обычно покрывает ее губы двадцать четыре на семь, и я чувствовал их вкус. Настоящий, медовый. Неужели она просто стирала следы с моих губ, а я не сопротивлялся?

— У этой девушки точно есть причина, — она ладонями отряхивает верх моей формы.

С каждым ее взмахом нагрузка на сердце утраивается.

Свет в зале горит неярко, создавая интимную атмосферу, но я подмечаю, как румянец на щеках моей девицы становится ярче.

— Не знаю. Если б я был директором ресторана, я бы точно всех поувольнял за опоздания или неподчинения. А еще бы у официанток были бы короткие юбочки и топики. Можно с фартучком. А ты, Аксинья? Ты же директор, как бы ты поступила?

От вышесказанного хочется дать подзатыльник тому, кто сидит справа от меня. Не глядя на этого клоуна, с уверенностью говорю: он мажор, папина гордость с нулевым IQ и массой амбиций.

Аксинья рядом напрягается и медленно-медленно поворачивается к парню.

Считываю, что ей также хочется дать ему подзатыльник.

— Ярослав, в твоем случае тебе светит только... Чистить картошку, а не руководить людьми. И уж тем более их увольнять.

— Ты сама-то хоть раз чистила картошку?

А он бессмертный.

Аксинья бесцеремонно отодвигает меня в сторону. Ее плечи высоко поднимаются, будто она наполняется гневом по самую светлую макушку. И он вот-вот выстрелит, как стрела лука.

Удачи, Ярослав.

— Чистила. Я не прохлаждаюсь, как некоторые, а работаю. У меня целый ресторан в подчинении, — уверенно говорит, я как болванчик поддакиваю.

Стоп. О каком ресторане говорит эта девица?

Ярослав с Аксиньей слишком близко друг к другу. Девчонка зла, и если она что-то и сделает, то вгрызется ему в шею. А вот мажор... С ним пока все сложно.

Это ее бывший. Парень, который ей изменил. Но... Она его любила, да?

Отчего-то стало больно дышать. Легкие проткнули вилками и ножами, взятые с этого стола. Тем, чем ел этот merdeux (от франц.: говнюк).

Громко откашливаюсь и встаю между этими двумя. Теперь наши взгляды с мажором сталкиваются, и я получаю громкую усмешку. Он кривится и откидывается на стул.