Не по рецепту

Глава 1. Каша и беарнский соус

Вечер. Мы наконец-то дошли до кемпинга, где, как по волшебству, появились две заветные палочки сети. Кто-то, кажется, даже прослезился от счастья.

— Ловит интернет! — восторженно восклицает одна из девчонок из нашей группы.

— Это он вас ловит! В свои сети. Ваши умы, внимание, жизни... Он захватил всё, — с загадочной интонацией произносит наш инструктор Игорь. Лет под тридцать, спортивный, уверенный, явно влюблён в свои метафоры.

Сто процентов, он повторяет эту фразу каждой группе. Но все вежливо смеются, и я тоже. Сил возражать всё равно нет.

Как только мой рюкзак с глухим стоном падает с плеч, а кроссовки слетают с натёртых ног, мир вдруг становится терпимее. Воздух пахнет хвоей и свободой.

Я сажусь прямо на землю и впервые за день слышу стрекот кузнечиков. Распускаю тяжёлые, длинные волосы, отчего становится ещё легче.

— Ася, сваришь кашу? — в четвёртый вечер подряд Игорь снова вручает мне эту миссию.

В первый день я сожгла дно котелка, и каша пахла, как вонючая свечка. На второй пересолила до слёз. Вчера забыла посолить вовсе. Искренне не понимаю, почему он опять смотрит в мою сторону.

— Смотрю, Игорь Алексеевич, жизнь вас ничему не учит… — удивлённо замечаю я.

— Мы всё ждём, когда у тебя активируются гены. Как у мутантов из «Людей Икс»: стресс, вспышка — и ты становишься поваром мирового уровня, — ухмыляется он.

Вот зачем я, глупая, в первый день проболталась, что после похода поеду подрабатывать к бабушке в ресторан французской кухни?

— Это вряд ли, — мрачно сообщаю. — Я вообще-то не собираюсь делать из еды смысл жизни.

Но его уже не интересует моё мнение. Он просто протягивает мне котелок.

Встаю, иду к ручью, набираю воду, мою рис. Делаю всё правильно. Аккуратно. Даже не отвлекаюсь на крик вороны, похожий на смех одноклассницы.

Котелок отправляется на костёр. Мешаю. Жду. Прокручиваю в голове, чем можно отмыть гарь, если опять всё пойдёт не так.

И набираю видеозвонок той самой обладательнице кулинарного гена, которым она пока с потомством не делилась.

Экран светится, и вот её сияющее лицо. Энергии у бабули всегда было столько, что можно было бы обогреть целый край.

— Бабуля, привет!

— Анаис, моя девочка! Ну как вы там, дикие путешественники?

Имя «Анаис» она всегда произносит с особенным французским придыханием, будто я не в походе в Карелии, а в альпийском шале с багетом под мышкой.

— Отлично! Ставим палатки, готовим ужин. Запах не хуже, чем на твоей кухне. Лес, травы, свежий воздух, лёгкий аромат… гари?.. Стоп.

Я подрываюсь с земли, заглядываю в котелок.

— Бабуль… Это снова моя каша. Приём, Анаис на связи. Нужен лайфхак. Как спасти подгоревшее?

Она звонко смеётся.

— Выкинуть. И начать сначала, — отвечает задорно.

— Может, не заметят? — надеюсь я, озираясь на дымящуюся кастрюлю.

— Мы уже заметили! Воняет на весь лагерь, — инструктор идёт ко мне с видом человека, чьё обоняние оскорбили лично.

— Ладно-ладно! Я всё исправлю, — отвечаю с тем же весёлым тоном, что и бабуля, вдруг решив, что задор — это ключ к успеху.

Убираю котёл с костра, закашлявшись от «аромата». Игорь подходит ближе, явно заинтересовавшись, с кем я так оживлённо болтаю. Увидев экран, оживляется.

— Здравствуйте. Вот как Ася нас тут кормит… — растеряв всё своё раздражение, говорит он в экран.

— Я вам искренне сочувствую, — бабуля криво улыбается. — Подождите минутку, мне на пробу принесли беарнский соус…

— Это мадам Флоранс, моя бабушка, — поясняю шёпотом.

Она любит, когда её так называют. А то, что на самом деле она Флора Сергеевна — это детали.

Бабушка подносит ко рту ложку, смакует. Лицо её делается предельно сосредоточенным, как у хирурга во время сложной операции.

— Меньше эстрагона, не хватает лимона. Цвет идеальный: золотистый. Текстура — кремовая. Хорошо.

— Только не говорите, к какому блюду этот соус, — морщится Игорь. — Мой желудок и так при смерти.

— Конечно, не стану говорить, что он для рыбы, приготовленной на гриле… — хмыкает бабушка. — Приглашаю вас всех к себе в ресторан. Накормлю цыплёнком в белом вине с ароматными овощами.

— Всё. Я еду, — заявляет инструктор с такой решимостью, будто сейчас же бросит нас и возьмёт билет до Новороссийска. — Включайте плиту.

Они оба заливисто смеются.

— Нет-нет! — пресекаю его фантазии. — Из-за еды вы нас не бросите, Игорь Алексеевич.

— С лёгкостью, — говорит он, подмигнув. — А чтобы этого не случилось — приготовь наконец съедобную кашу.

Он отходит.

— Анаис, — вновь слышу бабушкин голос. — Как твой блог? Я жду новых постов. Мне понравились рассказы о Карелии. Хочу прочитать продолжение.

— Не думаю, что хочу продолжать… Новая идея появилась…

— Анаис, — перебивает она, — тебе стоит хоть что-то закончить, а не начинать новое каждое утро.

— Бабуль, ну я вообще-то собиралась к тебе на следующей неделе. Думала, это будет то самое новое дело. Но если ты против… Могу остаться в Карелии и писать заметки?

— Я жду тебя. Даже не шути так. Анаис, меня зовут, — строго говорит она, но улыбается уголками глаз.

— Да, бабушка. Завтра созвонимся.

Она отключается первой, как всегда. Словно режиссёр, уверенный, что финальный аккорд сцены за ней.

Вообще-то, поход был её идеей. Сказала, что после ЕГЭ мне нужно проветриться и отвлечься. Они с мамой хором решили, что моя неумелая многозадачность — это переутомление. А я думаю иначе. Просто пока не нашла дело, от которого бы закипало внутри, как у бабушки в её ресторане.

Глава 2. Мадам Флоранс

— Сегодня ночью. Сердечный приступ. Всё произошло быстро. Она…

— Нет. Нет. — Я резко сажусь. — Мам, что за бред? Бабушка не могла умереть. Она…

Я вспоминаю, как бабушка поднимала тяжёлые кастрюли одной рукой, как она спорила с поставщиками, как ездила на велосипеде в шёлковом шарфике, будто снималась в рекламе. Как смеялась вчера по телефону, издеваясь над Игорем...

— Я знаю, — голос мамы срывается. — Мы все думали, что она будет жить вечно.

— Может, это ошибка? Может, ты неправильно поняла?

— Ася…

Прикусываю губу. Очень больно. Но помогает не зарыдать.

Я сворачиваюсь в комочек, снова ложусь в спальник.

— Когда ты сможешь вернуться? Нужно определиться с датой похорон.

Это не со мной. Это не может происходить со мной.

Я думала о новом посте про Карелию только ради неё. Только ей бы он и был интересен.

Мама начинает плакать в трубку, я тоже.

Игорь Алексеевич, не задавая ни одного вопроса, помогает мне собраться. Сам находит машину до вокзала.

На прощание говорит:

— Не думай, что я издевался над тобой, заставляя готовить кашу.

— Но именно так я и думаю, — теперь вся суета с ужином кажется такой ерундой.

— Твоя бабушка звонила мне перед походом, попросила дать тебе дело, где бы ты могла сосредоточиться и проявить себя, — сознаётся он.

Лучше бы попросил снимать репортаж нашего похода… Но что взять с инструктора, который верил, что делает как лучше?

Дорога дала мне то, чего нельзя было себе позволить в лагере: возможность плакать без остановки, не заботясь о чувствах окружающих. Плакать в окно поезда, в рукав толстовки, в граненый стакан с подстаканником.

Я успеваю приехать в день похорон.

Теперь на мне простое чёрное платье ниже колен — то самое, которое мама, по моей просьбе, привезла из Краснодара. Оно оттеняет мою светлую кожу и делает черты ещё резче: тёмные волосы, прямые и гладкие, собраны в низкий хвост, глаза, как у бабушки, тёмно-карие.

Сами похороны проходят в густой, тяжёлой тишине, в траурной печали, которую не хочется вспоминать.

Людей, пришедших проститься с бабушкой, очень много, больше, чем я могла представить. Кто-то плачет, кто-то молчит, кто-то остаётся спокойным, но в глазах уважение, боль и светлая память.

После мы едем в её ресторан. Я никогда ещё не видела таких… красивых поминок.

Ни пирожков с печенью, ни кутьи, только французская кухня.

Белоснежные скатерти, приглушённый свет, учтивый персонал в чёрных жилетах. Словно это не прощание, а медленный поклон великому мастеру в её же мире.

Еда выглядит восхитительно. Красиво, изысканно, с любовью. Как только представляю, сколько времени ушло, чтобы приготовить всё это… становится страшно. Мне одной кажется, что кулинария — это форма одержимости?

За нашим маленьким столиком только самые близкие члены семьи: я, мама, дядя Сёма с женой. И каждый из них чувствует себя здесь чужим. Мама и дядя были здесь только в статусе почетных клиентов. Я часто проводила время с бабушкой по ту сторону ресторана — на кухне, приезжая из Краснодара на выходные и каникулы.

Управляющий, официанты — весь персонал знает, что делать, и не задаёт нам вопросов.

Поэтому мама может побыть в своём горе. Она — полная противоположность мадам Флоранс. Кажется, в ней никогда не было и не будет энергии. Для неё жить обычной жизнью — уже подвиг. Если бы не бабушка, я не знаю, как бы она справилась со мной.

Мой дядя Сёма, кажется, за это время ещё больше располнел.

— Интересно, кто составлял сегодняшнее меню? Это же сколько денег ушло на такие блюда! — шёпотом недоумевает он.

— Это поминки нашей матери. Её ресторан. Её деньги. С нас не просили ни копейки, — тихо отвечает мама.

— Это уже наши деньги, если ты забыла, моя дорогая сестрица. Её уже мирские заботы не волнуют, — мрачно сообщает он. — Да и вообще я не слышал от мамы ни одного слова о завещании.

— Сеня! Дорогой! Не сейчас! — тётя моментально вспыхивает, как спичка.

Она с театральным вдохом хватается за сердце:

— Воды! Мне срочно воды!

Официант, не моргнув глазом, наливает ей из графина.

— Такой человек ушёл! — вздыхает она трагично и, запрокинув голову, долго смотрит в потолок, по-видимому, оценивая стоимость люстры.

— Расточительно! Каждый может прикинуться другом или подругой моей матери, чтобы съесть… — радует только то, что дядя говорит очень тихо.

— Это же бабушка задолго до смерти оставила распоряжение. Верно? — шепчу я маме.

— Мы должны на слово верить управляющему? — продолжает дядя. — Уверен, каждый здешний работник уже утащил себе всё, что плохо лежало. Поэтому сразу после оглашения завещания я пересчитаю каждую вилку. ЛИЧНО.

— Дядя, прошу! У нас роль небольшая, давай достойно исполним её, — мои глаза полны мольбы, я уже готова на всё, чтобы он замолчал.

— Сеня, дорогой, — его супруга издаёт заранее отрепетированный вздох. На лице, как и положено, выражение утончённой печали из театра одной актрисы. — Мне воды!

Официант, примерившийся с постоянными дежавю, без единого слова снова наливает.

В ресторан входит молодой парень. На нём простая рубашка с закатанными рукавами, мятая от дороги, в руках пара веточек розмарина. Он выглядит растерянным и немного подавленным. Долговязый, темноволосый. Щёки чуть ввалились, будто он давно не ел или не спал. Но, несмотря на это, он милый. Даже слишком.

Что-то в нём кажется смутно знакомым.
Точно! Бабушкин сосед. Тот самый Матвей. Парень, которого она называла внуком.

Глава 3. Завещание

Бабушкина нотариус, строгая женщина с идеальной осанкой и ногтями цвета бордо, приглашает нас через три дня в свой кабинет. Она говорит, что в завещании мадам Флоранс указала, кого именно хочет видеть при его оглашении.

Эти дни мы с мамой живём в бабушкиной квартире в Новороссийске. В той самой, где всё пахнет цветами, дорогим мылом и лавандовыми саше. Где ни пылинки, и даже духи на туалетном столике стоят по росту.

Если я приглашена на оглашение завещания, то, скорее всего, бабушка захотела оставить мне что-то личное. Понятное дело, всё состояние поделят между собой мама и дядя, но любая крошечная мелочь лично от неё будет для меня настоящим подарком. Я каждый день пытаюсь угадать, что это может быть: может, её розовый велосипед с плетёной корзинкой, на котором она ездила на рынок и который всегда казался мне сказочным? Или её старенькие наручные часы с круглым циферблатом, на которые я так любила смотреть, держась за её руку?

За нами заезжает дядя с супругой. Машина просторная, кондиционер работает слишком усердно, и я начинаю мёрзнуть ещё до середины фразы:

— Давай сразу решим, что мы будем делать с рестораном, — говорит он маме, как только мы отъезжаем от дома. — Предлагаю не тянуть. Продадим, пока имя ещё работает. Без хозяйки всё быстро… ну, ты понимаешь… заглохнет.

— «Захереет», — шепчет тётя, на ходу выбирая более подходящее слово. Её траурное платье сегодня с жемчужной нитью.

Мама молчит. Она не умеет принимать решения. Я чувствую, как хочется её защитить. Или хотя бы вставить за неё слово. Одна мысль, что ресторан остался без бабушки, уже болезненна. Да, лучше уж продать его незнакомцам, чем оставить дяде, который попытается экономить на всём, в том числе на качестве.

Мы входим в кабинет, здороваемся, и я сразу замечаю, что в углу сидит Матвей.

Он будто старается не занимать в пространстве ни сантиметра лишнего. Сидит на стуле прямо, почти не дышит. У него широкие плечи, тёмные волосы взъерошены, как будто он провёл в этом кресле всю ночь. Всё тот же уверенный, тяжёлый, но усталый взгляд. И на нём — та же самая светлая рубашка, что и на поминках. Впрочем, на мне — то же самое чёрное платье. Странное чувство, будто между этими двумя событиями не прошло и дня.

Я решаюсь подойти.

— Привет, — говорю почти шёпотом. — Хотела поблагодарить за тот тост на поминках… Он был… важным.

— Не стоит, — он неловко опускает взгляд. — Я говорил это для себя. Мне нужно было… сказать.

Пауза. Он поднимает глаза, и у меня начинает немного кружиться голова, я будто не в силах отвести взгляд, и надеюсь, что это сделает он. Но Матвей продолжает смотреть. Собираю всю силу воли в кулак и спрашиваю:

— Ты тоже в списке?

— Она часто угрожала, что оставит мне свою чугунную сковороду, — отвечает он с легкой усмешкой. — Думаешь, исполнила?

— Я бы не удивилась, — посмеиваюсь я.

Боясь паузы, сразу добавляю:

— Пойду к маме. Кажется, ей не хватает моего присутствия.

— Конечно, — говорит он просто и кивает.

Я сажусь по левую руку от мамы. Она держит руки на коленях и смотрит вперёд, будто боится пошевелиться.

Через несколько секунд на экране телефона всплывает сообщение от дяди. Первое в нашей с ним переписке. Когда-то я даже не знала, что он умеет печатать.

«Что ОН тут делает?»

Я машинально ставлю смайлик с пожимающими плечами руками. Хотя на самом деле больше всего хочется отправить «рука-лицо». Или гифку, где кто-то в отчаянии лезет под стол. Но тогда он точно подумает, что я его не уважаю. Так и есть, но я предпочитаю делать это молча.

В кабинет заходит ещё один мужчина, лет сорока пяти, с подтянутой осанкой и серьёзным лицом. Он слегка склоняет голову, и нотариус тепло его встречает:

— Адриан Дега, спасибо, что подошли. Теперь все в сборе. Можно начинать.

Она складывает ладони перед собой:

— Флора Сергеевна Зуева просила включить видеозапись её завещания. Затем я зачитаю письменную часть. Запись была сделана год назад.

Она разворачивает монитор компьютера и нажимает «Play».

На экране появляется бабушка. В фартуке с вышивкой «Madame Florence», с идеально собранными волосами и неизменной жемчужной брошью на груди. В руках у неё венчик, будто скипетр. Стоит на кухне своего ресторана, как в тронном зале.

— Здравствуйте. Если вы это смотрите, значит, я умерла. Признаться, к этому невозможно быть готовой, но я постараюсь.

Я сглатываю. Мама замирает. Дядя смотрит на экран с жадным ожиданием.

— Моему сыну Семёну Зуеву, — продолжает бабушка, — я завещаю серебряный соусник из моего свадебного сервиза. Сёма, тебе всегда было интересно, сколько он стоит. Теперь можешь сдать оценщику. Или продать.

У дяди отвисает челюсть. Его жена резко перестаёт вытирать несуществующие слёзы.

— Моей дочери Анне Зуевой, — продолжает бабушка, — я оставляю все наши семейные фотоальбомы. Доченька, на тебе теперь лежит важная миссия — рассказывать о нашей семье детям Анаис.

Мама хлопает ресницами, явно не поняв, шутка ли это. Но, судя по лицу нотариуса, всё серьёзно.

Мурашки бегут даже у меня. Соусник дяде, а маме фотоальбомы… А кому остальное? Или бабушка просто держит интригу?

Бабуля выдерживает паузу, а потом продолжает:

— Что касается моего основного имущества: квартиры, ресторана «Madame Florence» и моей кулинарной школы…

В комнате становится так тихо, что слышно, как у дяди поскрипывают зубы.

— Томить не буду. Школу я завещаю тому, без кого она не стала бы такой, какая есть. Адриан Дега, школа твоя, мой добрый друг. Уверена, ты сможешь позаботиться о ней и сделать её ещё лучше.

Глава 4. Шансы

Возвращаясь в квартиру, нахожу родственников за горячим обсуждением. Вернее, возмущается только дядя, но за десятерых.

— Ася! Ну куда ты помчалась? — встречает он меня. — Ты за ресторан будешь бороться, а справляться с эмоциями ещё не научилась!

Мама сразу встаёт и обнимает меня. Тихо, чтобы он не услышал, шепчет:

— Не могу его выпроводить. С самого твоего ухода без остановки.

— Ася, иди сюда! — властно говорит дядя. — Будем действовать как команда. Пока я в суде пытаюсь опровергнуть это… сомнительное завещание, ты отправляешься в школу, проходишь обучение и побеждаешь этого… афериста!

— Афериста? — поднимаю бровь.

— А как ещё назвать этого дружелюбного соседа? — почти выплёвывает он. — Пригрелся, втерся в доверие, завоевал расположение пожилой женщины…

— Бабушка была не пожилая, а молодая и прекрасная, — тихо возражаю я. — И они давно дружили. Ещё до всего этого…

— Ладно-ладно! — дядя машет рукой, будто отгоняет муху. — Только держи ухо востро. Он тебе улыбнётся, пару комплиментов скажет, глазки построит, и ты сразу сдуешься, забудешь, зачем туда пошла. А потом ресторан, квартира, всё у него. А ты? У разбитого корыта.

Неприятно слышать, хочется возразить, но его слова бьют в больное место. Мой биологический отец бросил маму… Бабушка ничего не завещала детям. Люди умеют причинять боль.

И даже если Матвей не такой… Даже если он добрый, искренний и любил бабушку… Это не отменяет факта: мы теперь соперники.

Когда дядя с важным видом наконец уходит, как будто собирается спасать семейную честь в Гааге, в квартире становится тихо. Я сижу на кухне и рассеянно вглядываюсь в чашку.

Мама садится напротив.

— Ты ведь не злишься на бабушку? — спрашиваю я. — За то, что ни тебе, ни дяде она толком ничего не оставила?

Мама вздыхает. Медленно-медленно, как будто в ней заканчиваются силы.

— Не злюсь… Нет, это неправда, я злюсь. Мне обидно, очень. Я знаю, что она многое для меня сделала, но её наследство — это как будто моё право. Да, она не хотела, чтобы мы с Сёмой просто «раздербанили» ресторан. А ты… ты для неё была чем-то другим. Светлым, важным. Возможно, последним шансом на продолжение.

— Я боюсь, мам. Не знаю, смогу ли. Он ведь уже всё знает. А я просто... я только ем. Когда мне приходилось готовить что-то сложнее жареной картошки?

Мама берёт мою руку.

— Я не буду возлагать на тебя надежду, правда. Не буду требовать невозможного. Просто попробуй. Чтобы потом не жалеть, что не попыталась. А если сделаешь всё, что могла, и проиграешь — не смей сожалеть.

Она прекрасно понимает, что у меня нет шанса на победу. Но сдаться — значит отдать ресторан просто так. А я не могу. Пусть Матвей получит его, если заслужит. Потом и кровью.

Мы возвращаемся в Краснодар. До отъезда в школу остается совсем недолго, пару недель. Иногда читаю толстую французскую кулинарную книгу, и смотрю ролики — более эффективного снотворного не найти. Пытаюсь запомнить названия соусов, сортов сыра и видов нарезки, но даже с фотографиями они всё равно звучали как заклинания. Между «конкассе», «жюльеном» и «гратеном» я всё больше убеждаюсь: шансов нет.

Я умею есть. Иногда жарить. Иногда пересаливать. Но что мне делать рядом с тем, кто уже на поминках моей бабушки говорил как настоящий шеф?

Но основное время стараюсь проводить с друзьями, гулять по знакомым улицам, смеяться. Но даже, казалось бы, забываясь, всё равно ощущаю, как под кожей пульсирует тревога.

— Ну что, мадам Шеф, — моя подруга Зоя вручает мне стаканчик мороженого. — Оцените, пожалуйста, вкус этого пломбира.

Я строго рассматриваю угощение, откусываю и деловито, насмотревшись кулинарных шоу, сообщаю с видом недовольного эксперта:

— Сладость ничем не балансируется. Получается скучный вкус.

Мы обе смеемся.

— Названивает дядя. Достал уже. Боится, что я влюблюсь в Матвея и решу проиграть.

— А ты можешь? В смысле, Матвей привлекательный парень?

— И привлекательный, и довольно умный, — недовольно сообщаю я. — Только влюбиться я в него не смогу, он мой конкурент по жизни.

— Ха! Ну, это же отличное оружие, — фыркает она. — Ты только не забывай, что оно может сработать и в другую сторону. Что, если он в тебя влюбится?

— Зоя… — закатываю глаза.

— Ася… — передразнивает она. — Просто держи врага ближе. И не вступай в открытую вражду. И если тебе надо приручить Матвея, ты должна играть, а не обижаться. Не думай о чувствах, думай о результате.

— А если он тоже будет играть? — спрашиваю я тихо.

Зоя чуть наклоняется ко мне, тепло смотрит:

— Аська, ты даже не представляешь, насколько мы опережаем их в этом возрасте. Мы не сильнее — мы просто умнее. Спокойнее. Играют они, а мы уже знаем, чем всё кончится.

Я улыбаюсь.

— А если не знаем?

— Тогда будет интересно, — подмигивает она. — И ты точно справишься. У тебя свои козыри. Просто играй с умом.

Всё становится ещё сложнее… Матвей не враг, но и не друг. Мы оба стоим на стартовой линии.

Глава 5. Bienvenue à l'école

В августе я возвращаюсь в Новороссийск к началу занятий. Школа мадам Флоранс находится на выезде из города, в селе Федотовка. Провожают меня туда всей семьёй. Переступая порог, внутри меня всё сжимается: чувствую себя обманщицей.

Меня встречает лично Адриан Дега. В льняной рубашке с коротким рукавом и серо-синих брюках он больше похож на актёра, играющего повара, чем на настоящего директора кулинарной школы. С лёгкой улыбкой просит меня попрощаться с семьёй и почти вырывает из объятий матери под нескончаемый поток наставлений дяди. Чем активнее суды отказываются оспаривать завещание, тем настойчивее он пытается воспитывать из меня бойца.

Адриан провожает меня в свой кабинет, который больше похож на обеденный зал уютного семейного ресторана, чем на учебное помещение. Стол с царапинами и следами от кружек, аромат базилика с подоконника, книжные полки с поварскими томами.

— Я хотел познакомиться с тобой, узнать, каков твой настрой, — произносит он, разливая в стаканы лимонад со льдом.

Он говорит с лёгким французским акцентом, превращая 'р' в шелестящие звуки, а ударения расставляя не там, где ожидаешь.

— Увеген, ты обо мне узнала гогаздо позже, чем я о тебе.

Он подаёт мне стакан. Я делаю жадный глоток. Это не кола, здесь столько вкусов: сладость, кислота, легкая горечь. А подача в графине с цедрой лайма и маленьких цветочков — удовольствие для глаз.

— Да, думаю, бабушка могла жаловаться, что я никак не могу определиться, чем хочу заниматься и куда поступать, — говорю и чувствую, как это превращается в моё клеймо.

— Се ля ви! Вполне естественно в твоём возрасте, — спокойно отвечает он.

— Ей было сложно это понять. Она всегда знала, чего хочет… Наверное, поэтому рядом с ней я всё время чувствовала себя недоделанной. Это как сытому понять голодного. Она была гением кулинарии.

— Знаешь правило десИти тысяч часов? — спрашивает он с интересом.

— Нет, — напрягаюсь. Надеюсь, это не основа поварского искусства, за незнание которой могут отчислить.

— Оно гласит: мы считаем гениями тех, кто отдал делу десИть тысяч часов. Твоя бабушка была не просто талантлива — она была невегоятно тгудолюбива. Она посвятила кулинагии годы. Но всё же чаще я слышу про «дагование», «пгигодный талант»... А на деле всё гораздо проще, — его «р» скользит, будто тёплый мёд.

— И как выбрать дело, которому хочется отдать столько времени? Просто искать то, что приносит удовольствие? — разговор мне всё больше нравится.

— Удовольствие — вещь непостоянная, — отвечает Адриан, делая глоток. — Настоящее удовольствие пгиносит то, в чём ты хорош. А хорош ты можешь стать только после долгой и упогной пгактики. Как думаешь, сколько в миге профессий?

— Много. Тысячи?

— А сколько из них ты действительно пгобовала? Сколько готова попгобовать, чтобы понять, твоё это или нет?

Я замолкаю. В горле першит от тревоги. Страшно.

— И что же делать?

— Отдай этот год пгофессии повара. С головой. Даже если набегёшь всего пагу тысяч часов — уже будет, от чего оттолкнуться. Вдгуг понгавится?

— Почему нам об этом не говорят в школе? — задаю риторический вопрос.

Он улыбается уголками глаз.

— Вы родились во Франции?

— О, да, в Бордо́. Пгекгасное место. Я приехал в Россию двадцать лет назад. Но акцент... он не уходит.

— Не пытайтесь от него избавиться. Он придаёт вам… шарм, — смеюсь.

Он тоже смеётся.

— О, шарм — это хорошо. Merci!

Вскоре Адриан провожает меня в общежитие — небольшое здание с комнатами на двоих. Моя соседка пока не приехала, и я выбираю кровать первой. Кладу чемодан, отодвигаю штору и выглядываю в окно.

Горы. Леса. Воздух, пахнущий травой и цветами.

Я выхожу, чтобы пройтись по территории школы, и почти сталкиваюсь в дверях общежития с Матвеем. Он в красной футболке, джинсах, через плечо перекинута большая спортивная сумка.

— Привет, — улыбаюсь, вспоминая слова Зои.

— Привет, — он произносит пресно и сразу отводит взгляд.

Он по-хозяйски заходит в общий зал. Скорее всего, здесь уже был, потому как знает, какая дверь его. И сразу скрывается в комнате.

Пожалуй, после нашего последнего разговора первый шаг должен быть за мной.

Стучусь.

— Матвей, мы можем поговорить? — произношу я с улыбкой, чтобы голос звучал дружелюбнее.

Он открывает дверь.

— Заходи.

Я вхожу в его комнату. Очень похожую на мою. Никакой индивидуальности.

— Нам лучше поговорить здесь, чтобы избежать случайных свидетелей. Не хочу раздувать наш конфликт на общее обозрение, — говорит он, всё ещё глядя не на меня, а куда-то мимо.

— Правильно… Но… конфликт? — эта информация заставляет меня тревожиться. — Я хотела извиниться за тот разговор. Просто… Мы встретились не в то время, сразу после этого завещания, я была на взводе.

Он кивает, но его взгляд серьёзен, брови нахмурены.

— Анаис, — произносит он, как бабушка, потому что узнавал обо мне через её рассказы, сразу от такого обращения веет теплом. — Ты была права! Тебе будет больно, когда ресторан достанется мне. Но остановит ли меня то, что ты расстроишься? Что ничего не достанется твоей семье? Нет! Мадам Флоранс дала мне шанс. Кем я буду, если упущу его? Такова её воля. Я думаю, ты зря приехала учиться тому, что тебе совсем неинтересно, — он говорит это быстро, чётко, как будто репетировал каждый день перед зеркалом.

— Но я тоже указана в завещании. У меня тоже есть шанс… Кем я буду, если упущу его? — чуть ли не повторяю его фразы.

— Ты же понимаешь, что я сильно тебя опережаю? — уточняет он, глядя на меня, как на ребёнка.

Глава 6. Вика и Кирилл

Общежитие пока пустое. Почему студенты ещё не наполнили комнаты, легко было бы отвлечься, болтая с ними. Только я и он. И больше никого.

Иду в свою комнату, плюхаюсь на кровать и начинаю листать Reels, стараясь отвлечься.

Дверь в комнату распахивается. Входит девушка с идеально уложенными волосами, двумя чемоданами, шваброй, пылесосом и огромным пакетом, набитым бытовой химией.

Я вскакиваю с кровати, чтобы помочь ей.

— Привет! — её улыбка напряжённая, как струна. — Я Вика.

— Ася.

— Очень рада, что мы соседки! Я прибыла за три часа до заселения, но ждала за углом, чтобы не выглядеть странной.

Она неловко смеётся.

— Но, видимо, не получилось.

Быстро осматривает комнату.

— Сколько пыли! Наверное, комнату давно убирали.

Мне досталась чистюля. Отлично! Под такого человека легко подстроиться. Главное — не сорить. Я же намерена подружиться со всеми, кроме одного.

Вика не садится на кровать. Сначала с брезгливым видом осматривает матрас, а потом достаёт из чемодана вакуумно упакованный наматрасник.

— Помочь? — спрашиваю я.

— Было бы замечательно.

Мы вместе быстро справляемся. Затем она переходит к полкам.

— Не возражаешь, если я и твои протру? Пока ты ещё не разложилась. А то эта пыль сведёт меня с ума.

Я киваю, не сдерживая улыбки.

Она быстро протирает все поверхности. Пылесосит пол, и только потом облегчённо выдыхает.

— Вот, теперь можно жить.

— Давай я тебе чай сделаю. Или кофе. В благодарность и чтобы ты восстановила силы, — предлагаю я с самой дружелюбной улыбкой.

— У нас же кухня в гостиной, да? — спрашивает она и вдруг замирает с лёгкой паникой в глазах.

— Ну… да. Небольшая.

— Это же будут постоянно оставлять за собой жирные пятна и липкие ложки… Уверена, больше восьмидесяти процентов людей не знают, что такое подстаканники, — её голос полон боли. И я вдруг понимаю: мои тараканы в голове более сносные.

— Чай?

— Только, пожалуйста, помой сначала кружку моющим средством, — просит она.

Я киваю и выхожу.

Пока жду, когда закипит чайник, в общежитие заходит парень. На вид немного старше меня, высокий, спортивный, с короткой стрижкой. Он катит чемодан и одним движением бросает взгляд по сторонам.

— Привет, — говорит он, заметив меня.

— Привет. Мы тут чай собрались пить. Хочешь?

— А холодное есть что-нибудь? — надеется он.

Я открываю пустой холодильник.

— Боюсь, что нет.

— Чай... — произносит он, словно имя любимой женщины. — Обожаю чай.

Его улыбка очаровательна.

— Я Кирилл, — протягивает руку.

Я представляюсь, мы пожимаем руки. Его ладонь тёплая.

Как раз собираюсь налить чай, когда слышу сзади чёткие шаги. Вика входит в кухню, как ревизор на проверку: с пакетом влажных салфеток и непередаваемым выражением лица.

Она замечает Кирилла и замирает.

Он, конечно, улыбается:

— Привет. Ты, должно быть, наша новая соседка?

Кирилл протягивает ей руку.

— Прости, но ты, скорее всего, ещё не мыл руки, как пришёл… — в её взгляде много сожаления, но иначе поступить не может.

— Мизофобия? — спрашивает, как будто угадал ответ в викторине.

— Здоровое знание о мире бактерий и микробов, — уточняет Вика. — Не более.

Как же, «не более»...

— Что ж, иду мыть руки. А потом чай? — он по-прежнему улыбается, и его совершенно не задевает холодность Вики. Это меня радует.

Вскоре студенты начинают появляться, занимать комнаты, присоединяться к нам в гостиной. Кто-то ставит чайник, кто-то раскладывает еду на общем столе. Жизнь затворника ведёт только Матвей. Он не выходит из своей комнаты, несмотря на оживлённое веселье за дверью.

— Ну что ты говоришь! — лукаво продолжает Вика, скрестив руки на груди. — Представь: перед тобой три ресторана. Ты ничего о них не знаешь. Но в одном из них шеф-повар помешан на чистоте. Какой ты выберешь?

Кирилл задумывается, глядя на потолок, будто там выведены варианты ответа.

— Вынужден признать… это твоё преимущество!

— Спасибо, я знаю, — победно кивает Вика.

К нам присоединяются новые лица. Каждый со своими чемоданами и акцентами — кто с юга, кто из столицы. Разные города, один курс, одна мечта: стать поваром французской кухни.

— Я пробовал разные стили, — делится один из прибывших, высокий парень с уверенной улыбкой Захар. — Итальянскую, паназиатскую… даже уличную кухню Шри-Ланки. Но в итоге всё оказалось просто: моя девушка любит французскую.

— Лучшая мотивация! — смеётся Кирилл.

— Выучусь, приеду, сделаю ей предложение.

— Только не прячь кольцо в круассане, — предостерегаю я. — Или хотя бы в не очень слоёном.

— Кольца в еде! Это кошмар! — встревает Вика. — Клянусь, в моём будущем ресторане — никаких сюрпризов внутри еды! Ни колец, ни ключей, ни посланий с любовью. Даже в шампанское!

— Жестоко, — тянет Кирилл. — Как же в твоём ресторане делать предложение?

— Ставишь коробочку с кольцом на стол! — отвечает Вика с таким выражением лица, будто уже ввела это правило во все рестораны.

Вечер проходит весело. Мы смеёмся, обсуждаем, кто встанет пораньше, кто проспит, но стараемся не засиживаться, чтобы в первый день не уснуть на занятиях.