Не по возрасту

1 Лея и Алексей

За пять месяцев до настоящего времени...

Когда Лею не пустили в ночной клуб, она осталась одна. Вся компания, включая её парня Никиту, не захотела менять планы ради неё. Восемь вечера, кафе на Немиге, день рождения Никиты — ему исполнилось восемнадцать. Он учился на первом курсе юридического, за столом — пара одногруппников, старший брат, друзья, подруги. Восемь человек. После недолгих посиделок, уже ближе к полуночи, вся компания двинулась в ночной клуб.

По дороге Лея честно сказала, что ей семнадцать и на входе в Rich Cat её не пропустят. Кто-то из друзей Никиты начал самоуверенно утверждать, что у него «всё схвачено». Но на деле — понтов оказалось больше, чем связей. Да, знакомый охранник у него был. Но тот не стал рисковать и отказываться от правил ради незнакомой девочки.

Лея с Никитой познакомились через общих знакомых и уже почти полгода считались парой. Но, как оказалось, одно дело — «отношения полгода», и совсем другое — друзья, статус, тусовка.

Конечно, ей было неприятно. Но Лея по своей природе не из обидчивых. Поэтому, поцеловавшись на прощание, Никита поймал такси, посадил её внутрь и сказал:

— Наберёшь, когда приедешь.

И вернулся к своим.

Таксист, по первому впечатлению, был мужиком лет под пятьдесят. Широкоплечий, в тёмной куртке, с бородой как у попа и тугим хвостом на затылке. Огромные ладони спокойно лежали на руле, и в них руль казался почти игрушечным.

— Куда едем? — голос был низкий, хрипловатый, грубоватый.

— На Кальварийскую, — сказала Лея и начала судорожно искать кошелёк. Сумка, карманы, снова сумка. Пусто. Кошелька не было. Она попыталась набрать Никиту — один раз, второй, третий. Без ответа.

— Девушке что-то случилось? — поинтересовался водитель, косо глянув в зеркало.

Лея тяжело вздохнула.

— Я где-то кошелёк оставила…

Он молча выдохнул и продолжил ехать. Это молчание насторожило её больше, чем любые слова.

— Остановите. Я выйду. Я не смогу заплатить. Простите.

— Считай, что это аванс. В другой раз заплатишь, — отозвался он спокойно. — Я так понимаю, ты не в первый раз в Rich Cat?

Он не оборачивался, но тон был холодный, без иронии.

— В первый, — выпалила Лея. — Мне семнадцать. Меня не пустили. Эй, вы слышите меня? У меня нет денег! Остановите!

Он продолжал ехать. Паника подступила к горлу. В голове моментально нарисовались худшие сценарии. Что если… Что если он сейчас свернёт с дороги и заставит её…

— Я несовершеннолетняя! — крикнула она, дёргая ручку двери. — Немедленно остановите!

Он резко нажал на тормоз. Машина встала.

— Ты что, с ума сошла? — развернулся к ней. — Хочешь себе шею сломать? Выходи. Не хочешь по-человечески домой доехать — гуляй пешком. Как раз в таких каблуках к утру доползёшь.

Она замерла, не отрываясь смотрела в его глаза. Он нахмурился.

— Я жду. Я сидеть за тебя не собираюсь. Вылезай.

Лея оцепенела. Только теперь, когда он обернулся, она поняла: ему не пятьдесят. Лет сорок. Просто выглядел брутально. И глаза — вовсе не добрые. Но и не пустые.

Он вышел из машины, обошёл и открыл дверь с её стороны.

— Вперёд. Мне только припадочных девчонок не хватало посреди ночи.

Он хотел сказать ещё что-то, но вдруг замер. Резко обернулся в сторону дороги. Лея, уже выбравшись, тоже насторожилась.

Тихий, еле слышный скулёж доносился с обочины. Они одновременно пошли на звук.

Через пару десятков шагов на краю дороги лежал маленький, грязный белый щенок. Он тихо скулил и подёргивал задней лапкой.

— Похоже, его сбила машина… — прошептала Лея.

Щенок взвизгнул громче. У неё защемило внутри. Слёзы подступили к глазам сами собой.

Мужчина аккуратно поднял щенка. Тот слабо дёрнулся, заскулил громче. Лея не выдержала — разрыдалась в голос.

— Садись, будешь держать, — скомандовал он. — Везём в Айболит на Каховской. Круглосуточка. Да не реви ты. Всё с ним будет нормально.

Она села. Он аккуратно передал ей щенка. Его ладони коснулись её рук — и Лея невольно вздрогнула: от него шёл жар. Будто рядом была печка.

Всю дорогу она тихо всхлипывала, шепча щенку:

— Всё будет хорошо, малыш… Тебя вылечат… Не плачь, слышишь, Пломбир? Ты же как настоящий Пломбир — белый, растаявший…

Возле ветклиники он вышел первым, открыл ей дверь и бережно забрал щенка. Тот легко умещался в его больших ладонях. Лея вытерла глаза, но знала — выглядит ужасно. Красный нос, опухшие веки, тушь потекла.

На ресепшене женщина в форме вздохнула:

— Это ваш пёс?

— Нет, — ответил он. — Мы его с девушкой нашли на обочине.

— Платный приём. Осмотр и лечение — за ваш счёт. Мне нужны данные.

Он достал бумажник и спокойно произнёс:

— Борта Алексей Дмитриевич. Я заплачу.

В кабинете ветеринарии было чисто, стерильно и неожиданно прохладно.

Мужчина в халате — сухощавый, с седыми висками и цепким взглядом — мельком осмотрел щенка:

— Обе задние лапы сломаны. Под машину попал?

— Не знаю. Мы нашли его у обочины, — ответил Алексей, осторожно укладывая щенка на металлический стол.

Ветеринар установил капельницу — аккуратно, профессионально. Тонкой иглой в лапку. Лея затаила дыхание.

Алексей наклонился к ней и негромко сказал:

— Лучше выйди. Это может быть...

Но он не успел договорить. Лея резко дёрнулась — она почувствовала его слишком близко и рефлекторно шагнула назад. Нога зацепила стойку со штативом — и та с глухим звоном полетела на пол. Алексей не успел увернуться — край штатива зацепил его по брови.

— Осторожно! — крикнул ветеринар, но было поздно.

Алексей поймал Лею, не дав ей упасть, но с его виска уже стекала кровь. Тёмная капля упала ей на щёку.

Лея застыла в ужасе.

— Ой... О боже... простите! Простите! Я не хотела! Я испугалась! Вы чего так близко-то подходите?! Господи, вы сейчас кровью истечёте! — заголосила она, хватаясь за голову. — Вы… Вы умеете швы накладывать, да? Это ведь как собаке? То же самое?

2 Лея

Ветер был прохладный, тёплая майская ночь пахла началом лета — молодой листвой, пылью, асфальтом и запахом цветущей алычи. Она слегка поёжилась, осознав, что руки дрожат не от холода.

Отец уехал на корпоратив — за город, на все выходные. Дашка осталась ночевать у подружки в соседнем подъезде. И сейчас в квартире было тихо. Совсем. И непривычно. Даже немного неуютно.

Сняв обувь в прихожей, Лея прошла внутрь, не включая свет. Сквозь щели между шторами в комнате пробивался приглушённый свет фонаря с улицы, мягко вычерчивая на полу полосы. Она плюхнулась на кровать, стянула с себя джинсы и кофту, укуталась в плед и только тогда позволила себе выдохнуть.

И тут снова всплыло в памяти. Лицо таксиста. Его взгляд в зеркало заднего вида.
— Я так понимаю, ты не в первый раз в Rich Cat? — прозвучало как обвинение.
Он не знал её. Но всё понял. Угадал. Проник внутрь. Ударил без разрешения.

Никита… Где он был? Почему не перезвонил? Почему не искал её? Не спросил, как она добралась?
Компания после кафе поехала в клуб — и её туда не пустили. Она осталась снаружи. Одна. Без денег. Без плана. И никто, даже он, не заметил. Или заметил, но не посчитал нужным узнать, всё ли с ней в порядке.

А ей же казалось… Она верила, что Никита — это «тот самый». Первый. Тот, кто увидел в ней не просто симпатичную девочку, а "свою" девушку. С характером. С мечтой. С нежностью внутри. И вдруг — так резко, так неприятно — стало ясно: ему было всё равно.

Боль накатила неожиданно. Она не была острой — нет, это была тихая, но тягучая обида. Как будто тебя не заметили. Не признали. Не выбрали.

Лея сжалась под пледом, прижав колени к груди. От этого вечера она ждала совсем другого. Ей хотелось лёгкости, смеха, может, танцев. Хотелось почувствовать себя частью чего-то важного. Хотелось быть кому-то нужной.

Через два месяца ей должно было исполниться восемнадцать. А у неё ни разу не было настоящего парня. Ни отношений, ни искренности, ни глубокого, человеческого тепла, когда рядом — свой, близкий человек.

Слезы подступили неожиданно. Она смахнула их тыльной стороной ладони. И в этот момент из глубины памяти поднялось нечто тяжёлое и знакомое.

Она родилась в обычной семье. Мама — технолог на заводе. Папа — бухгалтер. Оба работали на одном предприятии. Когда Лее было пять, а младшей сестре Дашке — три, мама вышла из декретного отпуска. И тогда всё начало меняться. Медленно сначала. Почти незаметно. А потом — всё быстрее и быстрее.

Лея, конечно, не помнила начало. В её детской памяти остались тёплые поездки в деревню к бабушкам, запах жареных пирожков и земляники. Субботнее мороженое. Папина рука в руке. Мамино «одень шарфик».

А дальше — провал. Как будто чей-то грубый монтаж вырезал целые куски из плёнки её детства. Мама всё чаще лежала на диване, становилась раздражительной.

И вот она, Лея, идёт в школу, а папа сначала отвозит Дашку в садик. Вот они живут в крошечной однокомнатной квартире. А потом — переезд: новая, просторная трёхкомнатная, у каждой — своя комната.

Папа. Он всегда был рядом. Строгий, но добрый. Умеющий приготовить суп и заплести Дашке две косички. Он не всегда справлялся, но всегда старался.

Мама… мама словно растворилась. Просто исчезла.

И вот однажды, когда Лее было пятнадцать, всё стало явным.

Она стояла в очереди в магазине, когда к ней подошла женщина.

— Девочка, одолжи пару копеек. На еду…

Женщина была смутно знакома. Глаза затуманены, лицо землистого цвета. Лея машинально протянула мелочь. А потом, уже на выходе, увидела, как та радуется с компанией таких же, как она, и в руках — бутылка водки.

Что-то сжалось внутри. Очень сильно. Резко.

Мама, — прошептала память. Это было как удар током. Она рухнула на пол у стены. Кто-то дал воды. Кто-то легко хлопал по щекам. Кто-то привёл её домой. А она сидела под пледом на диване и не могла осознать, что произошло.

Когда папа пришёл с работы, она тихо, почти шёпотом, сказала:

— Папа, я хочу с тобой поговорить...

Он замер, обернулся, увидел её глаза. Подошёл, обнял.

— Леечка... Солнышко... Что случилось?

Она всхлипнула. Несколько минут не могла выговорить ни слова.

— Я сегодня видела... маму...

Отец застыл.

— Ты уверена?

— Да, папа. Сначала нет. Но потом… я почувствовала. Это была она.

И тут слёзы хлынули потоком. Она пыталась сдержаться, но не смогла.

— Папа… Она… Она алкашка…

Он крепко обнял её, прижал к себе, приговаривая что-то тихое и успокаивающее. На шум вышла Дашка, испуганная, с растрёпанными волосами. Он только кивнул ей и сказал:

— Пойдёмте в зал. Сядем и обо всём поговорим.

На диване в зале отец начал говорить. Медленно, спокойно, с болью и любовью в голосе.

Он рассказал, как они с мамой познакомились в школе. Учились вместе, поехали в Минск поступать. Поженились на пятом курсе, когда мама забеременела. Потом родилась Лея. Потом — Дашка. Сначала всё было хорошо. Мама была весёлой, активной, любящей.

А потом — первый новогодний корпоратив. Первый флирт с начальником. Первые «отметим окончание смены» с коллегами. Женский алкоголизм — он подлый. Он развивается быстро. Почти незаметно.

Он пытался бороться. Ложил её в клинику. Говорил, умолял. Но всякий раз, вернувшись в ту же среду — она срывалась. В конце концов он поставил ультиматум: уезжаем, меняем всё, или развод.

Она выбрала остаться. Он — забрал детей.

— Я не мог позволить вам расти в этом аду, — тихо сказал он, сжимая руку дочери. — Мне жаль, Леечка. Она не разу не спросила о вас. Ни звонка. Ни письма. Ни попытки вернуться. Она совсем другая теперь. Не та, что была.

После этого вечера в их семье многое изменилось. Вместе они решили: отныне закупки продуктов будут делать только в гипермаркетах — один раз в неделю, с папой. Хлеб — покупка за отцом. Они хотели минимизировать вероятность встречи. Чтобы Дашка не столкнулась с этим. Чтобы Лея не пострадала снова.

3 Алексей

Ну вот, что за глупая девчонка? — думал Алексей, сидя в машине, не включая двигатель. Прошло уже три минуты с тех пор, как она захлопнула за собой дверцу, но он не торопился уезжать. Его всё ещё держало что-то — некое странное ощущение, будто он встретил кого-то… настоящего.

Да, глупая, резкая. Но видно — хорошая. Такая… открытая, живая, неприспособленная к грязи. Плакала над этим крохотным щенком так, будто с ним связано всё её счастье. И честная — не стала юлить, просто сказала: «Нет денег, высадите». Не как те, кто предлагает чёрт знает что за поездку. А эта — просто настоящая.
И парень её — мудак. Ни звонка, ни сообщения. Даже не поинтересовался, где она. А она — сидела, как мокрый воробей, и делала вид, что всё нормально.

Алексей хорошо понимал, зачем она его пыталась укусить словами. Он видел, как вспыхнули её глаза, когда он прямо сказал, что её «парень» ей не пара. Видел, как болезненно она это приняла. Защищалась — по-своему, по-детски. Ей всего-то… сколько? Лет семнадцать? Почти вдвое младше него.

Он выдохнул, покачал головой и наконец завёл мотор.

— Ладно. Жизнь её ещё научит, — пробормотал он себе под нос.

На перекрёстке мельком поймал в зеркале собственное отражение — тусклый силуэт в стекле.
Хвост. Борода. Плотные плечи в чёрной куртке.
Со спины — да, он это знал — казался старше.
Ну и ладно. Ему даже было удобно в этом образе.
Это был не просто стиль — скорее, броня. Способ держать дистанцию, навязать уважение с первого взгляда.
Он выбрал его не случайно. Не для того чтобы нравиться, а чтобы не приходилось лишний раз что-то доказывать.
Брутальность работала. В делах. В переговорах. В офисе.
В строительной сфере внешность была как визитная карточка — говорила без слов, что с ним лучше не спорить.

Только иногда — в такие ночи, как эта — он чувствовал себя в этом образе как в чужом теле.
Слишком взрослым. Слишком закрытым.

Ветеринарная клиника встретила его типичным, резким запахом антисептика и влажного бетона. В приёмной тускло горела лампа, и тишину нарушал только приглушённый гул вентилятора.

Из кабинета вышел ветеринар. В руках он держал аккуратную коробку, выстланную флисовым пледом.

— Всё прошло успешно. Две задние лапки — сложные переломы, но мы их собрали. Пластины не понадобились, обошлись шинами. Перевязки, покой и терпение, — сказал он, подавая коробку Алексею. — Обезболивающее подействует ещё пару часов. Потом, возможно, будет скулить. Старайтесь его не таскать на руках, особенно пока свежие швы.

Алексей осторожно заглянул внутрь. Щенок, перебинтованный, с задними лапками, словно обёрнутыми в ватные сардельки, лежал тихо, носом уткнувшись в уголок. Вид у него был жалкий, как у куклы, которую бросили в лужу, но в глазах — живая искра.

— И что мне с тобой делать, герой… — тихо пробормотал Алексей, бережно поставив коробку на пассажирское сиденье и застегнув на ней ремень безопасности. — Ну поехали.

Он никогда не думал, что заведёт собаку. В детстве у него не было ни кошки, ни хомячка, ни даже попугайчика. Отец был военным, гарнизон за гарнизоном — вечно на чемоданах.
— Не зоопарк же за собой возить, — говорил отец и отмахивался от всех просьб.

В пятом классе семья переехала в Минск. Отец дорос до подполковника и начал преподавать в академии. Мать… Мать была женщиной тихой, безропотной. Никогда не работала и всегда смотрела на мужа, как на Бога. Алексей с детства считал их брак идеальным. Пока однажды…

Когда он был в четвёртом классе, в гарнизонной квартире к ним пришла красивая женщина. Мать говорила с ней на кухне, долго и сдержанно, но после ухода гостьи она плакала весь день. Тогда Алексей не понял, что случилось. Вечером между родителями был напряжённый разговор за закрытой дверью. А спустя годы, уже взрослым, он догадался. Это была та самая… другая женщина.

Мама с каждым годом становилась всё тише. Как будто жизнь в ней медленно затихала. Алексей чувствовал это, но тогда ещё не понимал, откуда у неё такое вечное чувство вины. Только позже, уже взрослым, он осознал: мама так и не смогла простить отца. И не ушла, и не простила. Просто — прожила рядом. И это, пожалуй, было даже страшнее развода. Она с тех пор стала замкнутой. Всё чаще уходила в церковь, начала соблюдать посты, и каждый вечер зажигала лампадку у иконки. Пыталась и его приобщить, но Алексей держался в стороне. У него тогда зарождалась внутренняя броня — не высовывай чувства, не открывайся, не жди от мира справедливости.

В детстве Алексей смотрел на родителей и считал, что у них всё правильно. Но с возрастом понял, что любви в их семье не было. Была дисциплина, порядок, внешнее спокойствие — и невидимая трещина, которую чувствовал всем нутром, даже не понимая, как её назвать.

И вот, когда друзья в студенчестве начинали встречаться, влюбляться, потом жениться, Алексей уже знал, чего он не хочет. Он не хотел отношений из вежливости. Не хотел, чтобы его женщина когда-нибудь смотрела сквозь него. Чтобы терпела. Чтобы молчала и пряталась в церковь от реальности.

Он не боялся ответственности. Он боялся ложной близости, в которой два человека живут рядом, но по сути — по разные стороны стены.
А таких отношений вокруг — девять из десяти.

Конечно, были романы. Были серьёзные девушки. Долгие, по полтора-два года.
Но каждый раз всё сводилось к одному: «Лёша, ты хороший, ты надёжный… но я не чувствую, что ты любишь меня, что ты со мной.»

И они были правы. Он и правда был не с ними. Он был где-то глубже, где-то внутри. Слишком наблюдающий. Слишком сдержанный. Слишком осторожный.

В какой-то момент Алексей просто перестал пытаться.
Был бизнес. Была ответственность. Была рутина, которую он умел организовать до блеска.

А ещё — была усталость. И странная… пустота. Не громкая, а такая, что её не слышно в потоке дел. Только иногда, поздно ночью, когда город замирает, она начинала шевелиться внутри. Без формы, без слов. Просто ощущение, что чего-то в жизни не случилось.

4 Алексей

Щенок оказался упрямым. И живучим.

В первую ночь Алексей так и не сомкнул глаз. Он постелил плед рядом с кроватью, но Пломбир — так звали щенка по настоянию той девочки — тихо скулил до самого рассвета. Две задние лапы в гипсе, сдавленный писк и огромные тёмные глаза, полные страха и слепого доверия. В какой-то момент Алексей просто взял его к себе на грудь, как младенца. Пёс затих. Уснул, зарыв морду ему под подбородок.

Так и начались их ночи.

Первые недели он кормил его из шприца, отпаивал, контролировал температуру, возил на перевязки и рентгены. Узнал больше о ветеринарии, чем за всю жизнь. Выяснилось, что у Пломбира намешано чуть ли не три породы: самоед, лабрадор и что-то овчаристое. Вырастет большим. Очень большим.

— Это тебе не комнатная собачка, Алексей Дмитриевич, — ухмылялся ветеринар, снимая гипс. — Он потом тебя самого на поводке водить будет.

Через месяц гипсы сняли. Ещё через два — пушистый ураган гонял по квартире, разбрасывая коврики и роняя тапки. Белый, как свежее молоко. И до безобразия добрый. Алексей был к нему строг — дрессировал сам, последовательно, без сюсюканья. Но собака обожала его. Засыпала у порога спальни, терпеливо ждала после душа, всегда старалась коснуться его рукой и приносила в зубах поводок. Их утренние пробежки стали ежедневным ритуалом.

Квартира Алексея располагалась на последнем, седьмом этаже нового дома возле Парка Челюскинцев. Панорамные окна выходили в зелень. Внизу — деревья, дорожки, утренние прохожие. Уютный, продуманный квартал, где летом пахло свежей травой.

Внутри было строго, стильно и пустовато. Просторная кухня с островом, два барных стула. Гладкие фасады шкафов, идеально убранная техника. В холодильнике — вакуумные контейнеры с куриной грудкой, брокколи, лососем, бутылки воды, спортивное питание. Никакого «на всякий случай».

Спальня — как номер в хорошем отеле: тёмное дерево, серое бельё, дубовые панели. На полу ковёр — единственная мягкость. На тумбочке — книга и фонарик. Ни одного лишнего предмета. Даже картина над кроватью — абстракция в серо-синих тонах. Пёс имел право находиться только на ковре у кровати. Но иногда — в особенно тяжёлые ночи — он запрыгивал тихо, осторожно, и ложился рядом, положив голову на грудь Алексея. И тогда тот не гнал.

Ванная — просторная, с деревянной скамьей, зеркалами в рост, тёплыми полами и душем, под которым можно стоять час. На стеклянной полке — один парфюм, одно мыло, один шампунь.

На лоджии — кресло, плед, электрогриль, кофемашина. Иногда Алексей выходил туда с чашкой эспрессо, наблюдал, как Пломбир разглядывает облака, вытянув лапы на тёплой плитке.

Иногда, возвращаясь домой поздно ночью, Алексей ловил себя на мысли: если бы не Пломбир — его бы никто не ждал. И это чувство странно согревало.

Днём он был другим. Собранным. Точным. Жёстким.
Владелец строительной компании, которую основал в 27. Начиналось всё с небольшой бригады по монтажу металлических конструкций — «Стройметмонтаж». А ещё раньше, в 25, он с другом детства Артёмом Рудницким открыл частный проектный институт — «ГрандПроект».

У Алексея было экономическое образование, и два года после университета он отработал в государственном стройтресте. Артём — архитектор, да ещё и с отцом в министерстве, что помогло получить первые заказы. Сначала Алексей занимался экономикой и документами в «ГрандПроекте», но через два года почувствовал: хочет большего. Хотел сам строить. Сам командовать.

За восемь лет его «Стройметмонтаж» вырос до мощного подрядчика с репутацией. Теперь они не просто монтировали конструкции — они строили объекты с нуля. Под ключ. Быстро. Точно. Качественно.

Алексей был хладнокровен, внимателен, почти никогда не повышал голос. Но слушались его все. Подчинённые, заказчики, партнёры. Его уважали. Иногда — побаивались.

В начале осени «ГрандПроект» подписал крупный контракт с немецкой девелоперской компанией. Элитный жилой квартал на окраине Мюнхена.
Прорыв. Полгода сложных переговоров, экспертиз, бюрократии. И вот — подписи, фуршет, шампанское.

— Ты это сам пробил, Лёха, — признал Артём. — Мы бы без тебя не вытянули.

— Нет, Артём, — отмахнулся Алексей. — Это всё ты. Я просто экономист.

Он всё реже выходил в такси. Не было нужды. Но иногда — нужно было. Ему. Для тишины. Для дороги. Для одиночества. Слушать город сквозь стекло. Смотреть, как живут другие. Как бегут, смеются, спорят, молчат.

Но и это стало сложнее. Страна постепенно погружалась в странную атмосферу недоверия: всемирный коронавирус официально вроде бы не признан, но люди сторонятся друг друга. Везде маски. А ему, с его густой бородой, в этой маске было невозможно дышать.

С женщинами у него всё было просто.

Зрелые. Самодостаточные. С ними не надо было обсуждать цвет занавесок, распределять обязанности или обговаривать будущее. Он предпочитал тех, кто ходит в спортзал не ради фото в Instagram, а из принципа. Кто с утра пьёт зелёный смузи, знает своё железо, умеет парковаться с первого раза и не требует сопровождения на каждый ужин.

Ему нравились сильные. Ухоженные. С собранным лицом. В чётко отутюженной одежде. Они были молчаливыми, холодными, сдержанными. Секс с ними был взрослым. Как сделка. Честно, точно, без лишнего.

Знакомства случались — в спортзале, бассейне, иногда на деловых встречах.
С подчинёнными он принципиально не заводил отношений. Почти. Один раз ошибся — юристка Марьяна. Красивая, умная, очень сильный специалист. Всё случилось в командировке в Гродно, когда она начала флиртовать. Алексей не устоял. Но после — короткий разговор, без увёрток:

— Извини, Марьяна. Это было ошибкой. Не строй иллюзий.

С тех пор между ними — ровная, вежливая дистанция.

На утро он просыпался от мокрого носа Пломбира и его мягкого поскуливания. Шёл в душ. Потом — пробежка. Потом — крепкий кофе, новости, планёрка. День за днём.

Пять месяцев пролетели ровно. Тихо. Почти без событий.

5 Лея

Никита позвонил ближе к вечеру. Лея лежала на кровати, уткнувшись в телефон. Листала мемы, зевала, ковыряла пальцами угол подушки. Мир вокруг казался размазанным, как будто кто-то убрал резкость.

Когда экран вспыхнул его именем, она даже не вздрогнула. Не было ни дрожи, ни волнения, ни того короткого, сладко-горького комка в горле, который бывает при слове «любимый». Только раздражение.
«Наконец-то вспомнил. Король внимания, блин».

— Привет, — сухо.
— Привет! Как ты?
— Нормально.

Он что-то весело рассказывал — про тусовку, как они с ребятами круто оторвались, про новый фильм и какие у него планы на вечер. Голос бодрый, самодовольный, будто ничего не было.
Но все его слова будто соскальзывали с неё. Мимо. В пустоту. Мелко и глупо.

Она слушала и думала:
«Он ведь так и не спросил. Почему я звонила ему трижды из такси. Почему замолчала. Просто — неважно стало».

И в этот момент всё внутри неё словно сжалось и… схлопнулось.
Никакого «мы». Никакого тепла. Только чёткое, спокойное понимание: всё. Закончилось. И что удивительно — без крика, без истерик, без кинематографических сцен. Просто — умерло.

Она медленно выключила экран и положила телефон. Не бросила — но и не аккуратно. Просто как-то отстранённо.
«Ну и всё. Даже не всплакнула. Даже не разозлилась. Просто — отмерло», — подумала Лея. И впервые за долгое время почувствовала себя по-настоящему взрослой.

Они не ссорились. Не устраивали драм. Не выясняли отношений. Просто — перестали быть вместе.
Как будто кто-то вытер табличку с их имён на двери, и уже не важно, кто за кем пришёл.

Она не могла точно сказать, в какой момент всё свернуло не туда. В Никиту она не влюблялась — не так, чтобы с головой. Он был симпатичный, уверенный, даже чуть хвастливый. Катал её на великах, дарил цветы, водил в кино, называл «моя» перед друзьями.
Всё было по инструкции. Правильно. Красиво.
Но… неправда.

«Я хотела любви. А получила её копию. Версию light. С нулевым содержанием, но в яркой обёртке».

Разрывать отношения было неловко. Почти стыдно. Никто не виноват. Просто — стало не нужно. Как вещь, которая раньше была любимой, а теперь мешается.

Она начала отдаляться. Говорила, что занята подготовкой к поступлению. Была вежлива, даже улыбалась. Но холодно.

В день её восемнадцатилетия Никита пришёл в кафе с букетом бело-розовых роз. Красивая упаковка, ровные ленты. Она взяла цветы, поблагодарила — и представила его подругам просто как «Никиту». Без пояснений. Без интонаций. Просто — человек с именем.

Он всё понял. Сжал губы. Вечером в такси тянулся к ней — привычно, механически. А она вежливо изворачивалась.
Таксист вздыхал, поглядывая в зеркало, словно тихо поддерживал её.
На выходе Никита бросил коротко, не глядя:
— Удачи.
И ушёл.

Она дошла до дома, сняла кеды, не включая свет, прошла в комнату и села на пол у кровати. За окном — редкий лай собак, фонари, чьи-то шаги. А внутри — пусто. Даже не пусто, а… ровно.

«Он просто сказал “удачи”. Без “жаль”, без “что случилось?”, без попытки понять. Даже не обернулся».

Но слёз не было. Не было боли. Только странная легкость, будто у неё на спине давно висела коробка, и вот — сняли. И оказалось, что внутри коробки ничего не было. Только воздух.

А перед этим был последний звонок.

Школа — её стихия. Она любила учиться, но без фанатизма. Никогда не была зубрилой — просто старалась. Больше всего — любила литературу. А ещё — разговаривать с учителями после уроков. Обсуждать, спорить, спрашивать.

С Анькой они вместе представляли, как поступят в один вуз, будут снимать квартиру на послених курсах и есть доширак на полу. Но ближе к концу школы Анька стала реалистичнее — решила поступать в экономический. А Лея… Лея продолжала мечтать.

Последний звонок выдался почти летним. Школа украшена шарами, ленты, запах духов и сирени в коридорах. Ученики щёлкали фотоаппараты и притворялись взрослыми.

Лея была в белой рубашке, юбке и с лентой «Выпускник». Смешная прическа, немного туши, немного волнения. Она смеялась, танцевала, обнималась с учителями, а потом, когда началась песня про прощание, заплакала. Тихо, по-настоящему.

В этот момент она подумала:

«Я всё это буду помнить. Навсегда. Эти стены, эти окна, эти смешные мелочи. Здесь было что-то настоящее».

Выпускной был настоящей бурей. Длинное платье, каблуки, причёска. Смех, фото, танцы до упаду.
Под утро — босоножки в руке, Анька рядом, кто-то плачет, кто-то целуется, кто-то поёт.

И Лея, глядя на здание школы, тёмное, уже чужое, подумала:

«Моё детство закончилось. И я его не потеряла. Оно — внутри меня».

С поступлением не вышло. Она мечтала о факультете международных отношений — БГУ, престиж, карьера, разные страны. Она уже видела себя в брючных костюмах с бейджем, идущей через аэропорт, говорящей на немецком с коллегами из другой страны. А потом — хлоп. Таблица проходных. Цифры. Результаты ЦТ подвели. Математика — 96. Английский — 85. Немецкий — 73. Недотянула. 344 вместо нужных 381.
«Меня будто мягко выставили за дверь. Вежливо. Без объяснений».

Отец предложил оплатить.
— Лея, ну это один раз в жизни. Я найду деньги, если ты хочешь.
Но она отказалась.
— Нет. Я сама. Через год. Ещё подтянусь — и поступлю. Как хочу.

Так и появился «год на подумать». Что-то между паузой и началом. И в этот промежуток ворвался папин звонок.

— Леюш, слушай. У нашего начальника помощница уволилась. Может, попробуешь? В офисе. Годик. Посмотришь, как всё устроено. И не официантка, и не склад.
— Правда?
— Только ты серьёзно. Это Артём Александрович. С ним несмешно.
— Я постараюсь.

Вечером она готовила ужин, молчаливая. Вместо болтовни — размышления. Что надеть? Что сказать? А если спросят про опыт? Про 1С? Она знала только Word, Excel и как делать презентации. Всё остальное — туман.

6 Лея и Алексей

Так прошло несколько дней. Лея не ожидала, что работа окажется такой захватывающей. Всё казалось важным, нужным — как будто именно от неё что-то зависит. Коллектив её принял с душой. Особенно сисадмин. Сисадмин Максим — молодой, нескладный, но с открытой улыбкой — тут же стал проявлять к Лее чуть больше внимания, чем к остальным. А начальница отдела кадров оказалась настоящей находкой: яркая, быстрая, с ворохом идей, которые она каждое утро приносила вместе с оглушительным «Доброе!» и улыбкой во весь день. Лея не просто справлялась с поручениями — она вливалась в атмосферу, будто давно тут работала. Артём Александрович, что удивительно, с улыбкой всегда слушал её идеи, а иногда Лее казалось, что даже с надеждой. Она чувствовала: для него та девушка — не просто история. Он хранил в себе что-то настоящее, тёплое. Что-то, что не отпускало. Она была очень дорога ему. И дело даже не в каком-то браслете, которая та потеряла у него. Когда они обсуждали её идеи и он называл имя "Алиса" его глаза загорались каким-то теплым светом. И Лее очень хотелось помочь ему.

А в пятницу она буквально влетела в кабинет на крыльях.

— Артём Александрович, слушайте! — заговорила с порога, порывисто и вдохновлённо. — А вдруг она сменила ник? Ну серьёзно. Я, например, аватарку в Instagram меняю каждую неделю. Может, и она такая?

— Она серьёзная, — задумчиво ответил он, не отрывая взгляда от экрана.

— И что? Сколько ей лет?

— Ну... двадцать. Плюс-минус.

— Ну вот! — торжествующе воскликнула Лея и, сделав шаг ближе, обошла стол сбоку. — Смотрите. Я отсортировала всех девушек с именем «Алиса», которые хоть раз откликались на наши просьбы. Может, она здесь?

Артём выпрямился. Лея наклонилась вперёд, почти коснулась его плеча, бедром опёрлась о подлокотник. Так было удобнее показывать Артёму Александровичу аватарки девушек.

В этот момент — грохот.
Дверь распахнулась так, будто её не толкнули, а выстрелили из пушки.

Они оба вздрогнули. Лея — резко, с распахнутыми глазами. Артём — медленно, как человек, привыкший ко всему, но не к такому.

В проёме стоял таксист.
В светло-сером костюме, на фоне офисных стен — как вырванный из другого мира. Широкоплечий, молчаливый, угрюмый, сдержанный. Его взгляд — прямой, тяжёлый, недобрый.

— Помешал?

Спросил он без вопроса, без улыбки. Воздух стал плотным, почти вязким. Висела неуютная пауза.

Глаза Леи, и без того большие, стали почти круглыми. Она отпрянула от кресла, будто от шокера.

— Ой… — вырвалось у неё еле слышно, голос сорвался на писк.

Этот мужчина… он казался ей пугающе большим. Но не в росте, нет. В энергетике. В присутствии. Он заполнял собой пространство.

«Он как гроза... такая, когда тучи ложатся на плечи, и всё замирает. Не знаешь — ждать молнии или бежать».

Артём Александрович был спокоен. Он просто ему ответил, так как будто бы таксист имел право задавать этот вопрос. Артём Александрович машинально прикрыл экран телефона, и резко потер переносицу. Нервно.

— Помешал… предупреждать надо, — пробурчал он, не глядя на Лёшу.

Тот шагнул в кабинет — каждый шаг тяжёл, как гвоздь в паркет. Его взгляд метнулся на девушку — колючий, режущий, снисходительно-оскорбительный.

— Секретарь должен сидеть на своём месте. Чтобы докладывать о моём приходе. А не протирать подлокотники твоего кресла, — сказал он, скривив губы, не глядя на неё, но точно в неё.

Это было не замечание — это была оценка. Резкая. Холодная. Как нож по стеклу.

По спине Леи прошёл озноб. Сказать, что она была в шоке, — не сказать ничего. В голове не укладывалось: как человек, которого она пять месяцев назад приняла за обычного таксиста, теперь с лёгкостью заходил в кабинет её руководителя и разговаривал с ним… как с равным. Спокойно. Уверенно. Буднично. Она замерла, пытаясь понять: узнал ли он её? Казалось — нет. Ни взгляда, ни тени узнавания. А может, наоборот — узнал, но так мастерски скрыл реакцию, что стало не по себе.

Лея побледнела, отступила на шаг. Руки в панике зацепились одна за другую.

— Сделай мне кофе, — бросил таксист с нажимом, даже не повернув головы. Голос его прозвучал как приказ, не терпящий возражений. Твёрдый, сухой, без тени вежливости.

В дверях повисла пауза. Лея стояла там с выпрямленной спиной, будто её ударили словом. Артём Александрович заметил, как в её глазах на мгновение вспыхнула обида — искра гордости, спрятанная за длинными ресницами.

Он обернулся к ней и, будто стараясь сгладить неловкость, мягко, с лёгкой улыбкой сказал:

— Лея, будь добра, два эспрессо. Один мне, один Алексею.

Она кивнула — коротко, без слов. И вышла. Не хлопнув дверью, не вздохнув — ровно, будто ничего не произошло, будто её ничто не задело. Только вот справиться с кофемашиной не получалось: пальцы дрожали, когда она нажимала на знакомые кнопки.
Процедура, которую она уже почти неделю выполняла на автомате, вдруг превратилась в испытание. Что вывело её из равновесия — она не могла понять. Мужчина, который без стука вошёл в кабинет Артёма Александровича? Или… таксист? Тот самый, которого она тогда так грубо обругала. Господи. Да он же выглядел вовсе не как таксист.

Высокий. Широкоплечий. В дорогом сером костюме, сидевшем так, словно его шили под заказ. Ткань — благородная, с мягким отливом. Воротник белоснежной рубашки будто бы был накрахмален специально к этой встрече. Чёрные ботинки сверкали так, что в них можно было разглядеть своё отражение. Он выглядел не как водитель. А как человек, которому этот автопарк — принадлежит. Или как тот, кто его только что продал за миллион.

Через пару минут Лея вернулась в кабинет.
На подносе — два эспрессо. Походка — аккуратная, выверенная. Спина выпрямлена, как у балерины. Но внутри — напряжение, будто сейчас вызовут к доске по алгебре. Она чувствовала: он её узнал. Не подал виду — но она уловила это в его взгляде.

Чёрные зрачки вдруг потемнели ещё сильнее, будто втянули в себя весь свет. Радужка — глубокого, насыщенного синего цвета — теперь казалась почти угольной. Тонкие ноздри чуть раздулись. Скулы напряглись. И весь его лоб словно стал строже.

7 Лея

Как позже узнала Лея, Борта Алексей Дмитриевич — соучредитель «ГрандПроект». Вечером за ужином она решила расспросить отца чуть более подробно про него.

Днём сисадмин Максим позвал её на обед. Он шутил, рассказывал прикольные истории, в обычный день Лея смеялась бы. Но сегодня… она не могла сосредоточиться. Мысли бегали по кругу, как белка в колесе. Слова Максима долетали до неё, но не оседали в голове. Она кивала и улыбалась не в попад, пытаясь не выдать, что всё её внимание где-то между утренним кофе и васильковыми глазами, которые смотрели так пристально, будто он знал о ней слишком много. Или хотел знать.

У неё из головы не шёл таксист. То, с каким выражением лица он на неё посмотрел, выйдя из кабинета Артёма Александровича, никак не давало ей покоя. Она испачкала его однозначно дорогие брюки. Он вышел из кабинета, повернулся к ней всем корпусом. Ничего не сказал. Абсолютно ничего. Только так посмотрел, что Лее захотелось провалиться под стол. Он стоял долго и смотрел — как бы испытующе. Как будто бы во взгляде читался вопрос: «Ну, и что ты скажешь в своё оправдание?» Затем развернулся и быстро зашагал к лифтовой.

Это не был взгляд осуждения. Нет. Скорее... изучающий. Будто он ждал, когда она сама всё скажет. Или сломается. В груди защекотало тревожное: “Ты была груба. И глупа.” Но голос в голове тут же нахмурился: “А он что? Нечего было лезть тогда со своими нравоучениями.”

Вечером, приготовив ужин, Лея аккуратно начала допрос:

— Папа, а вот сегодня приходил к Артёму Александровичу мужчина. Борта Алексей Дмитриевич. Он кто?

— Это соучредитель. У них с Артёмом Александровичем по 50 процентов акций. Он приезжает раз в неделю. Обычно по пятницам. Ко мне. Смотрит финансовые документы. Отчёт недельный.

— Он такой стрёмный.

Отец рассмеялся:

— «Стрёмный»? Нет, Леечка. Это слово ему абсолютно не подходит. С чего ты решила?

— Нуууу, я не знаю. Мне показалось, что он очень сердитый. И злой. И вообще какой-то странный.

Отец улыбнулся:

— Нет, милая. Тебе просто показалось. Он далеко не такой. Серьёзный — да. Ну никак не стрёмный. Очень умный мужик, кстати. Это однозначно. Он же сразу ко мне заходит. Для отчёта.

— А почему он здесь, в офисе, не работает?

— У него ещё есть своя компания. Я когда пришёл в «ГрандПроект» сразу после завода, они только начинали. Года через два Алексей организовал свою строительную компанию. Начинал с бригады небольшой. А сейчас у него серьёзная строительная компания. Они сами возводят объекты.

Лея сидела вся в мыслях. Всё в нём не совпадало. Тогда — худи, джинсы, уставшие руки. Сейчас — деловой костюм, выверенный голос, хищный взгляд. Это был другой мужчина. Или… один и тот же? Страшно было даже подумать: а вдруг тогда он всё знал, всё понимал и просто молча вынес приговор?

Позже, лёжа в кровати, она смотрела в потолок. Комната наполнилась шорохами дома, темнотой за окном и её собственными мыслями. Алексей Борта. Таксист, который оказался не таксистом. Мужчина, от взгляда которого пересыхает во рту. Её передёрнуло — от стыда и... чего-то ещё. Неопределимого. Незнакомого. Будто что-то в ней откликнулось, но она не знала, как это назвать.

Значит, «таксист» приезжает каждую пятницу к её отцу для анализа экономической части компании. Так и ещё у него есть одна компания. Тогда встаёт вопрос: «Что он делал тогда в такси пять месяцев назад?» Не может же быть такого, чтобы владелец собственного бизнеса подрабатывал простым водителем такси? Или она ошиблась? Нет, не ошиблась. Может и одет он был по-другому. Но глаза. Она чётко запомнила его тёмно-синие глаза. Даже не синие. Скорее васильковые. Такой цвет она видела впервые.

Так что же это тогда было? Зачем ему было этим заниматься? В голове у неё было куча вопросов — и ни одного ответа.

А ещё она в конце наговорила ему гадостей. Она сказала, что он ничего в жизни не добился. Что он глупый и лезет к ней со своими советами. Блин. Стыдно-то как. А сегодня? Она совсем не хотела его облить. Честно, не хотела. И что теперь? Как себя с ним вести по пятницам, когда он приезжает в офис? Надо, скорее всего, извиниться. Но как это сделать? И при этом сохранить лицо. Ну ничего, у неё есть выходные и целая неделя придумать, как себя вести. Или как извиниться.

Выходные пролетели незаметно. Лея была загружена придумыванием заданий для «Агенты случайностей». Плюс у неё репетитор по немецкому в субботу и по английскому в воскресенье.

И когда в понедельник в офисе она опять увидела Алексея, она, мягко говоря, была не готова. Увидев его в коридоре, она будто оступилась внутренне. Ни один из придуманных вариантов поведения — ни «холодная леди», ни «вежливое извинение» — не казались уместными. В горле встал ком. Она выпрямила спину, но чувствовала, как натянулась, как струна. Он не смотрел на неё. Пока. А она не знала — надеяться ли, что он не заметит её, или... что всё-таки заметит.

8 Алексей

"Что в ней такое?". Алексей не понимал, что происходит.

Он, взрослый, уверенный в себе мужчина, создавший свой бизнес, прошедший через десятки сложных переговоров, запутанных подрядов, кадровых конфликтов и личных разочарований, — стоял в приёмной и смотрел на девочку. На ту самую. На свою девочку из такси. Ту, которая обозвала его неудачником. Ту, из-за которой в его доме теперь жил Пломбир — этот сумасшедший, преданный до глупости пёс. Она теперь сидела в приёмной "ГрандПроекта", хлопала своими неестественно длинными ресницами и краснела.

И краснела так красиво, так по-настоящему, как не краснел никто из тех, кто был рядом с ним за последние годы. В ней не было искусственности. Ни в голосе, ни в взгляде, ни в жестах. Даже в этом румянце — смущённом, искреннем, почти детском — было что-то трогательное. Живое. Алексей поймал себя на том, что засмотрелся. Он, чёрт возьми, просто стоял и любовался, как в её щеках разливается тёплый румянец.

Словно бы его затянуло. Её неловкость — заразительна. Её молчание — звучнее любой отрепетированной взрослой реплики.

Алексей знал, что она волнуется. Понимал — кофе она разлила от нервов. Он видел, как дрожали её пальцы, как она спрятала руки за спину, чтобы он не заметил. И как всё равно заметил.

В эту пятницу он снова вышел в такси. Делал он это теперь крайне редко. Почти ушло это странное увлечение — подменять реальность на пять-семь часов. Прятаться в чужих диалогах, судьбах, маршрутах. Но иногда — вот как в этот вечер — не мог иначе.

Старенькая пара, которую он вёз в аэропорт, до сих пор не выходила у него из головы. Они держались за руки. Он поправлял ей шарф. Она спрашивала, не холодно ли ему. Им было за семьдесят. Они вылетали в Москву к детям, а оттуда — в Египет. И как они смотрели друг на друга… С такой теплотой, как будто бы встретились вчера, и уже не могут друг без друга. Это была не показная любовь, а настоящая — тихая, глубокая, надёжная.

А потом была другая пара. С ребёнком, измученные перелётом, но всё равно вместе. И пара студенток напоследок — нетрезвые, раскрашенные, вульгарные. Предлагали расплатиться телом. Обе. Даже не смущаясь.

И в этот момент перед глазами вдруг возникло лицо. Чистое, растерянное, с этими громадными голубыми глазами и розовыми щеками. Алексей вздохнул и даже почувствовал укол тепла где-то глубоко под рёбрами.

Вот она — настоящая. А вокруг — фальшь. И хотя Лее, как он выяснил, восемнадцать, тянуло к ней почему-то не как к "молодому телу". Нет. Всё было сложнее. Глубже. Человечески. Почти тревожно.

В выходные он ловил себя на мыслях о ней. Внезапных. Неуместных. Неожиданных. Он даже Пломбиру задал этот вопрос — мол, что это было? А пёс, будто поняв, облизал его ладонь и улёгся рядом, положив голову на ногу.

Он вспоминал, как она тогда стояла в кабинете, когда он зашёл к Артёму. Опёрлась бедром о подлокотник кресла. Склонилась к нему близко. Что-то обсуждали, и рассматривали в телефоне. И его будто перекосило изнутри. Да, он не сразу понял, что это она — пассажирка из той майской ночи. Но как только узнал — будто сдавило грудную клетку.

Ему не нравилось, как близко она стояла к Артёму. Ему вообще это было не важно раньше — кто где стоит, кто с кем смеётся. А тут — зацепило. Даже разозлило.

Почему?

Он не мог найти ответа. Но понимал точно: ему нужно было её видеть. Просто видеть. Эти её испуганные глаза, в которых — жизнь. В которых полно движения, вопросов, надежд. Не стерильная женская предсказуемость, а настоящая эмоция. В ней было всё: ранимость, наивность, достоинство, искра, желание быть взрослой и одновременно — почти детская искренность. Она как будто существовала на других частотах.

И вот, понедельник. Он приехал. Без звонка. Без повода. Он зашёл в офис под предлогом обсудить документы, но сам знал: его сюда привела не деловая необходимость. Его сюда привела она.

Он увидел её — она подняла глаза от монитора и замерла. И в тот момент ему показалось, что он наконец вдохнул. До этого будто бы не дышал. Всё выходные — не дышал.

Она смотрела на него с шоком. Как в тот раз. Но теперь в этом шоке был оттенок уважения. Или страха? Или оба сразу?

Алексей отвёл взгляд, чтобы не спугнуть её.

Чёрт… Что это?

Что она с ним делает?

9 Лея и Алексей

Первым немую тишину разорвал Алексей:

— Артём Александрович на месте? — спросил он, как ему показалось, достаточно мягко. Но прозвучало это всё равно жёстко и слишком серьёзно. Алексей мысленно поморщился: надо поработать над тоном.

— Да... нет... ой... — Лея опять покраснела. Очаровательно. Не осознавая, как прекрасно она выглядела в этот момент, как её смущение буквально светилось изнутри, — и именно это цепляло больше всего. Алексей поймал себя на том, что просто стоит и смотрит на неё.

— Вернее, он был, — быстро заговорила Лея, — но сказал, что ему надо срочно отъехать. Он будет после двух.

Она тараторила, как школьница, читающая выученное стихотворение — быстро, не давая себе шанса сбиться.

— Что-то передать? У вас что-то срочное? Может, ему позвонить? — вопросы посыпались без остановки.

— Нет, не нужно. У меня не срочно, — ответил Алексей, улыбнувшись одними глазами и чуть заметно уголком губ. За бородой этого никто не увидел, но он и не ждал.

— Тогда чего же?.. — Лея чуть нахмурилась, приподняв брови, и посмотрела на него в упор.

— Что чего? — мягко переспросил он.

— Чего вы приехали?.. Сегодня же не пятница… — сказала она и осеклась, будто только что услышала себя со стороны. — Ой, простите… Я не это хотела сказать…

Лицо её налилось краской, как будто огонь подступил к самой коже. Алексей позволил себе более широкую, но всё ещё сдержанную улыбку.

«Ага. Значит, интересовалась. Знает, что я прихожу по пятницам. Значит, спрашивала. Или сама заметила. Всё равно — приятно.»

Он чуть прищурился и медленно произнёс:

— Нет, отчего же. Видите ли, Лея, — он выделил её имя, произнеся его чуть мягче, чуть тише, как будто пробуя на вкус. И да — дал понять, что он тоже интересовался. — Иногда у меня, как у простого таксиста, выпадает пара свободных часов, и тогда я позволяю себе немного заняться бизнесом.

Она вспыхнула с новой силой. Щёки почти пылали. Внутри всё сжалось — то ли от стыда, то ли от желания провалиться сквозь землю.

«Сейчас бы извиниться. Сейчас бы сказать что-нибудь нормальное...» — думала она, чувствуя, как язык становится деревянным. Но слова не приходили. Она ведь не рассчитывала, что увидит его раньше пятницы. Не успела подготовиться. Не была готова к этим глазам, к этому голосу, к тому, как легко он переворачивает всё внутри.

Алексей, наблюдая за её растерянностью, внезапно почувствовал, что перегнул. Он не хотел смущать её. Не хотел втаптывать в неловкость. Просто… не знал, как объяснить своё появление. Самому себе не мог объяснить, если быть честным.

Тишину, натянувшуюся между ними, оборвало резкое и уверенное появление в дверях:

— Хай, крошка! Ну что, как обычно? — ввалился Максим, системный администратор, с кофе в одной руке и пакетом чипсов в другой. Потом его взгляд упал на Алексея. — О! Алексей Дмитриевич, добрый день.

Алексей чуть склонил голову в ответ, сухо:

— Добрый день.

Он даже не сразу понял, почему тон вышел таким... холодным. Максим был обычным сисадмином, слегка навязчивым, слегка инфантильным. Но сейчас в нём вдруг всё зашевелилось — как будто кто-то сунул пальцы в розетку.

Максим между тем продолжал:

— Лея, я принёс тебе "рафчик", как любишь. И ещё эти твои снеки с сушёным манго. А, кстати, что-то ты сегодня красная, всё окей? Температуры нет?

Он протянул ей стакан, и Лея на секунду растерялась, будто не знала, что делать с руками. Алексей всё видел: как она на мгновение откинулась назад на спинку кресла, как краем глаза глянула на него — и только после этого подавшись вперёд нерешительно взяла кофе.

— Спасибо, Макс, — тихо сказала она.

Алексей молчал. Внутри что-то сжималось. Он не имел никакого права — никакого! — но то, как этот парень называл её "крошка", как располагался в приёмной так, будто чувствовал себя здесь хозяином, — вызывало в нём раздражение. Нет. Не раздражение. Что-то другое. Глупое. Неуместное.

Максим снова заговорил:

— Я тут на сервер полезу, может, свет моргнёт, не пугайся. — Он подмигнул ей и, кивнув Алексею, скрылся за дверью техкомнаты.

Молчание повисло снова. Алексей поймал себя на том, что в комнате стало душно. Или это только ему так показалось? Он вдруг осознал, насколько сильно следил за каждым её движением. За тем, как дрогнули пальцы, когда она брала стакан. Как по чуть-чуть облизала губу, чтобы не пролить кофе.

Она не смотрела на него.

Он вдруг почувствовал себя старше. Гораздо старше. И — глупо.

— Ладно, — сказал он чуть тише, чем обычно. — Я загляну позже. Если Артём будет — передайте, что я заходил.

Лея подняла глаза. И на долю секунды он увидел в них не только растерянность, но что-то ещё. Что-то похожее на вопрос.

— Да, конечно. Обязательно, — быстро ответила она.

Он кивнул. Развернулся. Сделал шаг к лифту. Потом ещё один. И, уже нажимая кнопку, подумал: "Зачем я пришёл? Ради чего всё это? Просто посмотреть?"

В голове крутились варианты. Он мог бы сказать, что был по делам неподалёку. Мог бы действительно взять документы. Позвонить Артёму заранее. Но не сделал ни одного из этих логичных шагов.

Потому что логика тут была ни при чём.

Он приехал, потому что хотел увидеть её.

Лея сидела с пустым стаканчиком из-под кофе и всё ещё не могла прийти в себя. В голове крутились обрывки фраз, выражения его лица, этот странный — внимательный и чуть ироничный — взгляд. Надо обязательно придумать, как извиниться. Он ведь дал понять, что прекрасно помнит её — и её слова. Особенно слова.

Но это потом. Вечером. Сегодня она точно подумает, как лучше всё сформулировать. А пока — работа.

Она заставила себя отложить стакан и открыть ноутбук. Её текущее задание по проекту «Агенты случайностей» начинало превращаться в квест с элементами отчаяния. Найти девушку по имени "Алиса" среди горожан — это было бы ещё полбеды. Но ведь нужно было не просто найти, а встроить её в цепочку событий, через задания, подсказки, совпадения.

10 Лея и Алексей

Лея никак не могла придумать, как извиниться красиво. Всё казалось либо слишком пафосным, либо слишком наигранным.
С одной стороны — ей было стыдно. Даже не столько за себя, сколько за те слова, что она тогда ляпнула в такси. Всё с эмоций, конечно. Но ведь сказала.
С другой — ну он же взрослый человек! Ему лет под сорок, наверное. Чего он вообще к ней прицепился? Начал читать нотации, указывать на недостатки. Как будто она ему что-то должна. Прямо «таксист-пастырь».

Хотя, конечно, Лея понимала, что он хотел как лучше. Что задела она его первая. Но всё равно — было в его тоне тогда что-то… снисходительное. Как будто он её насквозь видит. И всё понял.

— Ага, ещё скажи — просветлённый бородач, — пробормотала она себе под нос и усмехнулась. Мысленно она называла его «дед Лёха». Из-за бороды. И из-за этой прически — хвостик на затылке, аккуратный, почти как у йога. В деревне, где Лея проводила лето у бабушки, был один такой — сосед, дед Федя. Жил один, с бородой и с хвостиком. Бабушка называла его «бобыль». Он всё время давал советы, по любому поводу. Добрый, но такой... старомудрый.

Вот и Алексей Дмитриевич ей теперь напоминал того Федю. Только более ухоженный. И запах у него был дорогой. И вообще, у него всё было дорогое: и костюм, и часы.
И вот чего ему не хватало?
Зачем вообще было подрабатывать таксистом, если у него куча бизнесов?

Лею одолевали самые противоречивые чувства. Алексей был странный. Непростой. Сложный. Но в чём-то… привлекательный? Или это просто то, что он такой взрослый и уверенный?
Она вдруг поймала себя на мысли, что ей интересно — сколько ему лет. Точно ли под сорок? А может, больше? Или меньше? Он ведь держится молодо. Хотя — борода...

— Да ну, дед и есть дед, — отмахнулась она от своей же мысли, и почти сразу почувствовала укол неловкости. Всё равно ведь тянет подумать о нём.

Для себя Лея всё решила: извиниться надо. Из уважения к Артёму Александровичу. И к возрасту Алексея Дмитриевича.
Она просто подберёт момент.
Он приедет в пятницу — это точно. После встречи с её отцом наверняка заглянет к Артёму. И вот тогда. Спокойно, без сцен. Просто подойдёт и скажет.

Что?
Наверное, что ей жаль. И что она не из тех, кто судит людей по профессии. Что она тогда была расстроена и сорвалась.
Так будет правильно. Искренне. По-взрослому.
Наверное.

....

Алексей ехал медленно, даже чересчур — как будто пытался растянуть путь, чтобы разобраться в себе. Город мелькал за окном: светофоры, витрины, случайные прохожие. Всё как обычно. А внутри — нет.

Он злился. То ли на неё, то ли на себя. Вроде бы ничего не произошло, обычный рабочий визит. Он даже не зашёл к Артёму. Всё можно было сделать по почте, по телефону, по чату. Но он приехал. Зачем?

"Посмотреть", — честно ответил он себе.
Просто — посмотреть.

Он не понимал, что именно в ней его так выбивает из равновесия. Лея — она ведь совсем девчонка. Молодая. Неопытная. Но в ней было что-то живое, не прикрытое. В её смущении не было фальши. В колкостях — нет злобы. А потом она стояла перед ним — растерянная, с этим кофе в руках, с глазами, полными недосказанного. И он почувствовал: всё, он уже внутри этой истории, как бы сам себя ни убеждал в обратном.

Он не имел права злиться, конечно. Ни на неё, ни на Максима, с его «крошкой» и подмигиваниями. Но что-то внутри скрежетнуло. Глупо. Неуместно. Но очень по-настоящему.

Алексей никогда не был легкомысленным. Ни в делах, ни в жизни. Он всегда знал, чего хочет, и шёл к этому. Но теперь всё как будто размывалось. Он всё чаще ловил себя на том, что думает не о проектах, не о клиентах, а о ней. О том, как она смотрит, как торопится говорить, боясь сбиться. Как краснеет. И как, на удивление, умеет быть смелой, когда говорит то, что думает. Даже если это задевает.

Он вспоминал их разговор в такси. Он был действительно резок. Да, она повела себя глупо, но ведь она совсем юная. И ему надо было быть мягче. Тактичнее. Он ведь сам говорил — «воспринимай людей глубже». А сам сорвался. Хотел как лучше, вышло — как всегда.

И теперь — всё в нём просило вернуть момент назад. Переиграть. Сказать по-другому. Дать ей шанс не защищаться, а просто быть собой.

Он посмотрел на часы.
Среда. Только среда.
До пятницы — два дня.

"Загляну снова", — подумал он. Совсем ненадолго.
Не для разговора. Просто — убедиться, что всё нормально.

Но он знал, что обманывает себя. И всё равно свернул в "Royal Plaza". Даже если бы знал, что она не будет рада его видеть. Он просто не мог ждать до пятницы.

Поднявшись на пятый этаж, Алексей прошёл в приёмную. Пусто. Ни Леи, ни Артёма. Только тёплый свет лампы на стойке и слабый аромат кофе, впитавшийся в воздух.

То, что Артёма не было — даже к лучшему. Не придётся придумывать объяснение, зачем он здесь. А вот где Лея?

Он неспешно прошёл по коридору. За дверью одной из переговорок слышался чей-то голос — точно не она. Уже было собрался развернуться, как заметил полуоткрытую дверь архивной комнаты. Сквозь щель струился тусклый свет.

Он заглянул. Никого. Пройдя внутрь, обошёл стеллажи с папками и коробками, заглянул в дальний угол. Пусто.

— Лея? — тихо позвал он.

Ответа не было.

Именно в этот момент за спиной щёлкнул выключатель. Свет погас, и тут же — щёлк — замок.

Он выругался почти беззвучно, на вдохе. Щёлкнул фонарик на телефоне и прошёл к двери. Подёргал ручку. Закрыто. Надёжно.

— Чёрт.

Он набрал Артёма. Тот взял не сразу.

— Привет. Что-то случилось?

— Случилось. Меня… эээ… заперли.

— Что? Где?

— В "ГрандПроекте". Зашёл — тебя нет, секретаря нет. Прошёлся. Дверь в архив открыта — я подумал, может, ты там. Вошёл. Осмотрелся. И тут меня… хлоп — и закрыли.

Артём на том конце сначала молчал. А потом... взорвался. Смеялся в полный голос, без удержу, так, как смеются только на чужой нелепости.

11 Лея и Алексей

Он держал её. И не отпускал. Вторая рука переместилась с плеча ниже. Две руки на её талии, как якорь в реальности, которая вдруг дрогнула под ногами. Он чувствовал, как быстро бьётся её сердце. Сквозь тонкую ткань её гольфа. Сквозь свою рубашку. Словно у них одно биение на двоих. И это казалось неправильным. Алчным. Но он не мог отпустить.

А она не могла пошевелиться. Застыла. В этом неестественно долгом моменте, наполненном чем-то неразрешённым. Тишина, темнота, запах бумаги и её духов, прядь волос, щекочущая шею — всё это теперь было в нём. Как яд. Как откровение.

Он отстранился только тогда, когда в коридоре послышались шаги.

Она выскользнула первой. Почти убежала. Он вышел следом. Молчаливый. Словно другой человек. Словно оставил себя прежнего там, в темноте. Остановился у стены, глядя, как она поворачивает ключ в замке, дрожащими пальцами, кусая губы. Щёки пылают. Взгляд спрятан. Она не поднимает глаз.

Мимо прошёл кто-то из конструкторского. Протянул руку. Поздаровался. Алексей пожал — машинально, почти не отрывая взгляда от неё.

Что это? Почему она? Почему это хрупкое существо, собранное наспех, в гольфе и юбке, в нелепом пучке с выбившимися прядями, так пронзительно действует ему на нервы? Сердце билось, как у подростка. Он даже чувствовал, как пульс отдается в висках.

— Извините, пожалуйста, — прошептала она. Тихо. Не глядя.
— Я правда не хотела. Я брала документы из архива для конструкторского. Артём Александрович просил передать. Руки были заняты… Я зашла в конструкторский и, возвращаясь… просто не подумала, что кто-то мог зайти.
Она сглотнула.
— Простите меня. Пожалуйста.

Он слушал, не перебивая. Каждое её слово словно касалось его под кожу. Она такая настоящая, такая неумело искренняя… И ему хотелось — Господи, как хотелось — дотронуться до её щеки. Провести пальцем по горячей коже, посмотреть, как она ещё сильнее зальётся краской. Поцеловать. Но он знал — нельзя. И всё равно не удержался.

С иронией, почти лениво, но с намеренным оттенком:

— Вы уверены, что не специально?

Она вскинула на него глаза. Расширенные. Полные ужаса. И непонимания. Покраснела пуще прежнего. Как девчонка, которую поймали на шалости. Он наслаждался этим. Молча. Как изощрённый садист — её реакцией, её дыханием, этой тонкой гранью между виной и сбивчивостью.

И вдруг — спасение.

— Лея! — в коридор вбежал Максим. — Ты не видела ключи от серверной? Мне кажется, что я забыл их у тебя во время обеда.

Она облегчённо повернулась к нему, подхватила спасительную тему.

— Ключи? Не знаю. Пошли посмотрим, — и почти побежала в приемную. Не оглядываясь. Как бы спасаясь от него.

Алексей отступил. Развернулся и быстро пошёл к лифту. Внутри всё грохотало.

Минск. Сентябрь. Полшестого. День ушёл за горизонт. Улицы светились — неоном, фарами, витринами. Огни отражались в мокром асфальте — утром был дождь. Ветер шевелил листву, уже пожелтевшую, ломкую. Сентябрь в этом городе пах уже почти октябрём. Холодом и закатом. Лёгкой грустью. И каким-то неуловимым предчувствием перемен.

Алексей ехал молча. Радио играло, но он не слышал.

Он ревновал. Просто… ревновал. К этому юному, легкому, дерзкому Максиму, у которого такие же кеды, как у неё. Который может без стеснения смотреть ей в глаза. Которому не нужно бороться с собой, чтобы просто коснуться её руки.

Он вцепился в руль. Пальцы побелели.

Ему 35. Почти 36. Ей — 18.

И она вошла в его жизнь, как ураган. Как весна среди осени. Как неуместная надежда. Как шанс, в который уже не верят взрослые мужчины.

Он влюбился.
Он впервые в жизни влюбился.

Не сдержанно. Не степенно. Не из расчёта. Не потому что удобно. А потому что иначе нельзя.

Эта девочка…
Слишком юная. Слишком ранимая. Но именно она. Ни одна женщина не вызывала в нём такого сбоя. Ни одна не сбивала дыхание.

Алексей понял: он обречён. Потому что хотел не просто прикоснуться. Хотел быть рядом. Хотел смеяться, злиться, защищать. Хотел, чтобы её сердце било рядом с его.

И это — не по возрасту.
Но теперь это уже не имело значения.

....

Найдя у неё на столе свои ключи, Максим весело посмеялся своей рассеянности и предложил после окончания рабочего времени посидеть за чашечкой кофе в Galleria.

Лея отказалась. Слишком быстро. Слишком резко. Сославшись на дела, которых, по сути, не было. Она даже не подумала, что могла обидеть его этим отказом. У неё просто не было сил улыбнуться.

Она была в шоке. Нет — в ШОКЕ. От того, что только что произошло. От него. От Алексея Дмитриевича. От себя.

Он смотрел на неё так, будто видел насквозь. Словно знал каждую её реакцию. Словно наслаждался её смущением. И та ироничная, почти небрежная фраза "Вы уверены, что не специально?".

Она до сих пор звенела у неё в ушах, как пощёчина. Нет… как поцелуй, от которого перехватывает дыхание. Именно так: сбивающий, недопустимый, обжигающий.

Он когда удерживал её от падения… особенно когда переместил вторую руку на талию… Это прикосновение — оно было слишком. Слишком осознанным. Слишком настоящим. Слишком взрослым.

Сердце её забилось, как бешеное. Она даже испугалась, что он его услышит. Она замерла — не потому что испугалась физически, а потому что вдруг поняла: ей не хочется, чтобы он отпустил. Вот что пугало.

Он — огромный. Грубый. Волосатый. Бородатый. Он был совсем не тот, с кем она привыкла разговаривать. Это не весёлый Максим. Не Артём Александрович. И, конечно, не её ровесники. Он вызывал у неё неловкость, страх и влечение одновременно.

Он — как зверь из леса. Тёплый. Опасный. Манящий.

Лея не могла понять, что её больше смущает: его взгляд, его слова или то, как от его прикосновения у неё задрожали колени. Она ведь совсем не такая. Она не флиртует. Никогда. И она точно не хотела, чтобы он подумал, что это было нарочно.

Но почему тогда она до сих пор чувствовала его руки? Почему это тепло не исчезало? Почему, когда она думала о нём, у неё в груди становилось тесно и сладко?