(не) подруга моей дочери

Глава 1. Марта

— Марта, ну где ты там? — возмущенно повизгивает Аннет, когда я задерживаясь в дверях.

Я только-только сдала последние документы в университет на поступление, и теперь безуспешно пытаюсь запихнуть пластиковую папку в сумку. Она упорно не хочет лезть, как будто вдруг изменила свои размеры за жалкие полчаса.

— Марта, быстрее! Папик ждет! — вновь кричит подруга, стоя у роскошной черной ауди.

То, как она называет своего отца, режет мне слух.

Мы с Аннет познакомились тут, в университете, только сегодня утром. Общее дело быстро нас сблизило, да и я всегда была легкой на подъем, вот она и предложила подвезти меня, чтобы я лишний раз не толкалась в метро.

Теперь же торопит, явно куда-то спеша. Ее отец подъехал несколько минут назад и ждет нас. Сквозь затемненное стекло я успела рассмотреть только широкие мужские руки, лежащие лениво на руле.

— Иду, — наконец получается разобраться с сумкой и я выпрямляюсь.

Яркое летнее солнце бьет в глаза, и я прищуриваюсь. Дверь машины хлопает, из нее выходит отец моей новой подруги. Он — явный представитель тех, кого называют альфа-самцами. Высокий, крепко сбитый, под белой рубашкой проглядываются стальные мышцы. Мужчина точно проводит много времени в качалке, совершенствуя свой внешний вид. Волосы у него аккуратно уложены. Ненароком бросаю взгляд на руки: костяшки сбиты, но кожа чистая, ногти подстрижены коротко. Я почему-то всегда смотрю на руки, считаю, что они — главный показатель заботы о себе.

Легкий ветер доносит до меня и аромат чужих духов, терпкий, с цитрусовой ноткой. Такой хочется нюхать и нюхать, уткнувшись в чужую шею, позабыв обо всех приличиях.

Понимаю, что делаю что-то не так, когда вдруг оказываюсь, сама того не понимая, очень близко от незнакомца. Он смотрит на меня с недоумением.

— Простите, задумалась, — оправдываюсь просто.

У меня все мысли из головы выдувает.

Мужчина оглядывает меня с головы до ног оценивающим взглядом, словно сканирует, взвешивает, определяет сорт. В его глазах пляшут искорки интереса, как в бокале дорогого коньяка. И этот взгляд обжигает, проникает под кожу, заставляя кровь быстрее бежать по венам. Я чувствую себя бабочкой, пойманной в сачок хищника.

Аннет, не замечая напряжения, повисшего в воздухе, как натянутая струна, весело щебечет:

— Папусик, это Марта, мы вместе поступали! Марта, это мой папа, Эдвард Майклсон.

Он протягивает мне руку. Его рукопожатие крепкое, уверенное, словно стальной капкан. Я чувствую силу, скрытую в каждом его движении. Его улыбка как вспышка молнии, озаряющая все вокруг, но в ней чувствуется хищный оскал.

— Очень приятно, Марта, — его голос бархатный, обволакивающий, как теплый плед в зимнюю стужу. — Аннет много о тебе рассказывала.

И когда только успела? Видимо, этот вопрос у меня горит в глазах, потому что мистер Майклсон кивает на руку дочери, из которой она не выпускает сотовый.

Молчу, не в силах подобрать слова. Кажется, что в его присутствии кислород выжигается, оставляя лишь пепел смущения. Этот мужчина словно магнит, притягивает к себе, лишая воли. От него исходит первобытная, звериная сила, против которой невозможно устоять.

О таком мужчине мечтают все хорошие девочки по ночам, лежа под одеялом в своих кукольных розовых комнатах.

Взгляд Майклсона как рентген, просчитывающий каждый мой изгиб, каждую родинку, каждую тайну, спрятанную глубоко внутри. Я чувствую, как под этим пристальным взором моя уверенность тает, словно снежинка на горячей ладони. Он видит меня насквозь, читает, как открытую книгу, и мне становится страшно, как путнику, заблудившемуся в темном лесу.

Происходит что-то странное.

Воздух наэлектризовывается.

Аннет, словно невинная лань, порхает вокруг нас, не замечая опасности, которая клубится в воздухе, будто грозовая туча. Она рассказывает о наших студенческих приключениях, о бессонных ночах над учебниками, о безумных планах на будущее. Ее голос звучит как нежный колокольчик, диссонирующий с той зловещей симфонией, которую играет во мне страх.

Я и правда боюсь.

Мистер Майклсон слушает ее с улыбкой, но его глаза не отрываются от меня. В них я вижу отблеск темного пламени, обещание греха, запретный плод, манящий своей сладостью. Он – искуситель, змей-искуситель, шепчущий на ухо самые сокровенные желания. И я, словно Ева в Раю, протягиваю руку к этому яблоку, зная, что за этим последует.

Разве так бывает?

Мужчина делает шаг ко мне, и расстояние между нами сокращается до критической отметки. Чувствую его дыхание на своей коже, горячее и влажное, как дыхание пустыни. Его присутствие подавляет, ошеломляет, лишает возможности думать.

В этот момент я понимаю, что попала в ловушку, из которой нет выхода. И этот капкан захлопывается, оставив меня во власти хищника.

Время замирает, как завороженное. В этой тишине слышен лишь стук моего сердца, барабанящий в ушах паническим набатом. Забываю, как дышать, как говорить, как двигаться. Я теперь статуя, изваянная из страха и желания, застывшая под его всепоглощающим взглядом.

Аннет, видя наше молчание, умолкает, и в ее глазах проскальзывает тень недоумения. Она мне кажется лучом солнца, внезапно затмленный грозовой тучей, наивно вопрошает:

— Что-то не так?

Но ее вопрос тонет в омуте напряжения, повисшего между нами, как дамоклов меч.

Отец девушки мягко касается кончиками пальцев моей щеки, и от этого прикосновения по телу пробегает разряд тока.

— Все прекрасно, Аннет, – говорит он, и в его голосе слышится бархатное предупреждение, змеиный шепот, заставляющий ее отвести взгляд.

Для нее мир еще делится на черное и белое, на добро и зло, но я уже стою на пороге неизвестности, готовая переступить грань.

Наваждение. И притяжение. Такое сильное, что я не помню, чтобы меня кто-то так задевал в самое сердце с первого же взгляда.

Глава 2. Марта

Он довозит меня прямо до дома. Но всю дорогу не спускает с меня взгляда. Я вижу его внимательные глаза в зеркале. Пока Аннет щебечет, словно веселая птичка, я потею от одного осознания того, что за мысли могут бродить в голове у этого мужчины. Слишком уж красноречивый огонь горит в чужих глазах.

А вот в моих наверняка паника. Потому что еще никогда не позволяла себе задумываться о ком-либо в ключе плотских отношений. Посвящала все свое время учебе и танцам, ни на что другого, кроме сна, не оставалось и минутки. Мне это помогло достичь цели — я поступила в университет. Однако, отношения с противоположным полом обошли меня стороной. Я не занималась ни разу сексом, не целовалась, даже за ручки не держалась.

Чувствую, как его взгляд прожигает меня насквозь, словно лазерный луч. Аннет, как назло, не умолкает, ее голос звенит, как колокольчик, заглушая нарастающий внутри меня хаос. Мужчина паркуется у подъезда, и тишина становится почти оглушительной. В этот момент я ощущаю себя хрупкой бабочкой, попавшей в сеть к хищному пауку.

Прощаемся формально, сухо. Подруга чмокает меня в щеку, затем кивает, от чего по спине пробегает табун мурашек. Выскакиваю из машины, словно из горящего дома, и почти бегу к подъезду. Ключ дрожит в руке, никак не попадая в замочную скважину. Сердце колотится, как пойманная в клетку птица, готовое вырваться наружу.

Врываюсь в квартиру, захлопываю дверь и приваливаюсь к ней спиной, пытаясь унять дрожь.

— Что это было? – шепчу я в пустоту.

В голове роятся мысли, словно разъяренный рой пчел. Взгляд Майклсона, обжигающий, словно глоток раскаленного металла, его молчание, красноречивее любых слов...

Все это – неизведанная территория, опасная и одновременно манящая.

Подхожу к зеркалу и вижу в нем испуганную незнакомку. Глаза расширены, щеки пылают. Губы припухли и слегка дрожат. Я не узнаю себя. Кажется, в моей душе распускается бутон доселе неведомого цветка, который жаждет солнца и воды. Но я боюсь его поливать. Боюсь дать ему шанс вырасти.

Одергиваю себя.

— Хватит глупостей! – говорю я своему отражению. — Учеба, танцы – вот что важно. Он – всего лишь мимолетное наваждение, искра, которая скоро погаснет.

Но в глубине души знаю, что это – самообман. Огонь уже зажжен. И потушить его будет непросто.

Видимо, пришло время повзрослеть.

— Милая, ты вернулась? — из кухни выходит отец, вытирая руки полотенцем. До меня доносится весьма аппетитный запах мяса. Похоже, папа сегодня снова посвятил себя целиком и полностью готовке. Улыбается, когда видит меня, — отнесла документы? Как прошло?

Последние два года родитель поддерживал меня в бесконечной учебе, оплачивал репетиторов, когда моих денег не хватало, поэтому ясно, что он волнуется о результатах.

Прохожу на кухню, присаживаюсь за стол и только после этого заговариваю:

— Все отлично, пап, меня действительно зачислили. Я заполнила последнее заявление, отдала оригиналы документов, и теперь буду ждать, когда скажут об общежитии.

Отец шутливо шлепает полотенцем по столу.

— А руки помыть прежде чем болтать?!

— Ну прости-прости, слишком много впечатлений за один день, — подхожу к раковине, намыливаю ладони, а затем смываю пену горячей водой. Промакиваю тем самым полотенцем.

Отец смотрит удивленно.

Затем усмехается.

— Неужели с мальчиком уже каким познакомилась? — интересуется с намеком.

Знал бы он, что там за «мальчик», наверно, с ума бы сошел.

Хотя, может, и нет. Это раньше, когда мне лет четырнадцать было, отец бдил, чтобы парня ко мне на пушечный выстрел не подходили, а потом он заволновался, как бы одна не осталась. Даже пару сыновей своих друзей предлагал для знакомства. Эрик, Дэвид, Сэм...В конце-концов пришлось взбунтоваться.

— Па, ну какие мальчики? — пытаясь скрыть смущение, отшучиваюсь от него в той же манере, что и он.

— Университетские чернила еще не высохли, а ты уже сватов ждешь? Дай хоть дух перевести!

Отец смеется, и я вместе с ним. Пытаюсь растворить в его смехе липкий страх, что окутал меня в машине Майклсона. Но ощущение, словно колючий репейник, зацепилось за подкорку.

Вечером в комнате, под тусклым светом ночника, я открываю учебник по высшей математике. Цифры пляшут перед глазами, складываясь не в уравнения, а в образ властного мужчины. Его взгляд будто таран, пробивший брешь в моей невинности, заставивший задуматься о том, что все это время было сокрыто под толстым слоем амбиций. Губы шепчут формулы ненавистных интегралов, а в голове звучит низкий, бархатный голос, словно обещание запретного плода.

Вспоминаю, как грациозно двигалась сегодня во время репетиции в танцевальном зале утром. Каждое па, каждое плие – безупречно, отточено до автоматизма. Но даже любимая музыка не может заглушить пульсирующую тревогу. Я – танцовщица, привыкшая подчинять тело воле разума. Но сейчас эта воля дает трещину, и сквозь нее пробивается робкий росток влечения.

Захлопываю учебник, словно ловушку, пытаясь заточить опасные мысли. Смотрю в зеркало. Незнакомка смотрит в ответ, и в ее глазах больше нет прежней уверенности. Там поселилась тень желания, как отблеск костра в ночи, манящая к теплу, но и пугающая своим жаром.

— Так. Учеба. Танцы. Никаких отцов подруг, — убежденно говорю отражению.

И пытаюсь в это поверить.

Глава 3. Эдвард

Когда у тебя все есть, жизнь становится чертовски скучной. Так случилось и со мной. Достиг тех высот, что и сам не мечтал, женился, родил ребенка. И все, появилось ощущение, что больше ничего интересного уже не будет. Наверно, именно поэтому перестал смотреть в сторону жены, вот она вначале загуляла, а затем и вовсе ушла. Настроил работу бизнеса, как часы, и теперь мне даже в офисе делать нечего. Спорт? Тягаю железо пару раз в неделю, чтобы держать себя в форме. Хобби? Не сказал бы, что оно у меня есть.

Все наскучило, приелось. Но едва я вижу девушку, что стоит рядом с моей разбалованной дочерью, сразу понимаю, что вот она — искорка — которая снова разожжет во мне вкус к жизни.

Я повидал много красивых женщин, но не настолько. И красива незнакомка не благодаря слою штукатурки на лице, а своей естественностью: волосы, небрежно собранные в косу, развеваются на ветру, ключицы, выглядывающие из-под ворота рубашки, раскинулись крыльями бабочки и притягивают мой взгляд; брови в разлет над большими карими глазами; а губы...губы нежного розового цвета, их так и хочется поцеловать.

И самое интересное, что она тоже на меня реагирует. Замирает испуганным олененком, но взгляда не отводит. Сглатывает, словно замучила жажда. Возможно, так и есть. У меня в горле также пересохло, но не от страха, а от возбуждения, сковавшего все тело. Стараюсь стать так, чтобы не было заметно то, что выпирает в районе ширинки.

Аннет нас представляет друг другу, и даже имя у незнакомки оказывается необычным — Марта. Давно я не встречал с таким, сейчас детей предпочитают называть по-модному, как моя бывшая жена и назвала дочь.

Марта. Перекатываю во рту звучание, пожимая хрупкую руку.

Марта. Имя словно шелк скользит по моим губам, оставляя послевкусие терпкого вина. В ее руке – искра, способная запалить костер в моей остывшей душе. Прикосновение мимолетно, но ощущаю его каждой клеткой тела. Взгляд глаз – омут, обещающий бездну неизведанных чувств. В этом юном, едва распустившемся бутоне зреет сила, способная затмить солнце.

Мы перебрасываемся ничего не значащими фразами о погоде, о школе, в которой училась Аннет. Но между строк – электричество, неуловимое, но ощутимое.

Марта словно пытается удержать дистанцию, отгораживаясь от меня стеной вежливости, но я вижу, как предательски дрожат ее пальцы, как учащенно бьется ее сердце. Теперь я охотник, учуявший добычу, и готов к долгой, изматывающей погоне.

Дочка, увлеченная разговором с подругой, не замечает бушующей меж нами бури. А я наслаждаюсь этим моментом предвкушения, словно гурман, предвкушающий изысканное блюдо. Кажется, теперь Марта – моя Джоконда, тайна, которую я жажду разгадать. В каждом ее движении, в каждом взгляде присутствует загадка, манящая меня в свой лабиринт.

Знаю, что этот роман будет опасным, если случится, что он может разрушить мой устоявшийся мир. Но разве не в этом смысл жизни: рисковать, испытывать, гореть?

Я устал от предсказуемости, от пресности дней. Марта это глоток свежего воздуха, буря, ворвавшаяся в мой застоявшийся пруд. И я готов утонуть в этой буре, лишь бы снова почувствовать себя живым.

— Папик, в каких облаках ты там витаешь? — Аннет касается моего плеча, возвращая в реальность.

— Сколько раз я просил меня так не называть? — злость подкатывает ожидаемо. — Ты не моя содержанка, чтобы так выражаться! Прекращай, или останешься без Мальдив на Новый год.

Девушка недовольно куксится. Все-таки разбаловал я ее. Хотел дать все, чего в моем детстве не было, а в итоге получил великовозрастную девицу с хотелками детсадовца.

— Поняла? — переспрашиваю, зная, что у дочери в одно ухо информация влетает, а в другое вылетает. Она кивает. — Марш за учебники. Ты серьезно отстаешь от других будущих студентов.

На самом деле, мне просто хочется побыть одному, поразмыслить над тем, какие чувства сегодня испытал и что с ними делать.

Глава 4. Марта

Аннет названивает мне с утра до вечера. Уж не знаю, чем я ей приглянулась, но девушка упорно пытается поговорить дольше, чем пять минут. Я же весь следующий день после нашего знакомства провожу в танцевальном зале, понимая, что скоро на любимое хобби останется мало времени, вот и не могу с ней болтать.

Видимо, это поведение раздражает не только меня, потому что ближе к вечеру я слышу по ту сторону трубки жесткий голос ее отца. Я его теперь везде узнаю.

— Немедленно положи трубку, иначе лишишься сотового на месяц, — предупреждает мистер Майклсон дочь, жестко настолько, что я удивлена, что отец может со своим ребенком так разговаривать. Мой папа никогда не повышал на меня голос.

— Ну, папочка, — ноет Аннет, канюча.

— Клади, я сказал!

После этого разговор обрывается. Да уж, этот человек не только выглядит суровым, но, видимо, и является таким.

— Пап, — решаю я позвонить своему отцу, чтобы отделаться от неприятного чувства на душе.

Он моментально снимает трубку. Как и всегда.

— Да, солнышко? Что-то случилось? — спрашивает родитель.

— Нет, все хорошо, даже отлично, — улыбаюсь, — хотела спросить, как у тебя дела? Надо что-нибудь домой прикупить? Я как раз мимо центра прохожу.

Отец работает удаленно, поэтому большую часть времени проводит за ноутбуком, набирая бесконечные коды. Иногда и за чаем до кухни не может дойти, что уж о супермаркете говорить. Но мне не сложно, потому что понимаю — семье надо помогать. Мама из смен в больнице не вылезает, так что на нее тоже надежды мало, у нее, когда домой возвращается, единственное желание это упасть в постель и спать до следующего дежурства.

— Может, к чаю чего-нибудь захватишь? — предлагает папа.

Это кодовая фраза, которая уже давно значит: «В холодильнике шаром покати».

— Хорошо, па, скоро буду, не волнуйся там.

Заворачиваю с аллеи к торговому центру, спускаюсь по лестнице вниз и беру тележку. Там иду по уже давно выученному списку: овощи, фрукты, мясной отдел, обязательно заглядываю в кондитерскую и захватываю симпатичные и ароматные булочки с малиновым джемом, потом соблазняюсь химической пластиковой лапшой. Иногда люблю этой гадости поесть. На кассе расплачиваюсь картой, которую мне оформили родители и регулярно пополняют.

Три объемные сумки, и вот я уже стою на улице, пытаясь понять, как их потащу. Не рассчитала.

Тяжесть пакетов врезается в ладони, словно раскалённые угли. Каждая сумка тянет вниз, как якорь, грозя утащить в пучину усталости.

Взгляд мечется в поисках спасения – такси, прохожий с добрым лицом, да хоть тележка из супермаркета! Ничего. Вокруг лишь равнодушные каменные лица, спешащие по своим делам.

Вот она — реальность Лос-Анджелеса.

Решаюсь на отчаянный шаг: присаживаюсь на скамейку и перераспределяю ношу, стараясь хоть немного облегчить участь своих измученных рук. "Тяжело в учении, легко в бою", – вспоминаю бодрую фразу тренера по танцам.

Ну да, сейчас бы в зал, порхать как бабочка, а не волочить эти "дары супермаркета", как бурлак баржу.

Собрав остатки воли в кулак, поднимаюсь. Шаг за шагом, как улитка, ползу в сторону дома, благо, что он недалеко. Сумки раскачиваются, словно маятники, отсчитывая секунды до долгожданного финиша. В голове лишь одна мысль: "Сейчас дотащу, а потом – ванна с пеной, чай с булочкой и никакой Аннет на горизонте!".

Слышу визг шин резко затормозившей машины. Оборачиваюсь в испуге — в паре метров от меня стоит хорошо знакомая ауди. А водитель за стеклом жестом мне указывает на пассажирское сиденье.

Мистер Майклсон. И как он только не то что рядом оказался, но еще и меня узнал? Не понимаю.

Медлю, хоть отлично и понимаю, что мужчина предлагает сесть к нему в автомобиль. Но тяжелые сумки перевешивают любой страх, и я все-таки делаю требуемое.

— Не стоит стесняться, — тянет лениво, а, когда я бросаю сумки назад и пристегиваюсь, добавляет, — хорошей девушке и помочь не грех.

— Откуда вам знать, что я хорошая? — о некоторых демонах в своей душе лучше промолчу. — Да и с вами мы по сути не знакомы.

— Если уж Аннет в тебя вцепилась, то, считай, в ее розовых мечтах мы уже родственниками стали, — усмехается мужчина, не отводя взгляда от дороги. — Поэтому будь готова видеться со мной чаще, чем думаешь и хочешь.

А вот теперь мне становится по-настоящему страшно. Не из-за слов мужчины, а из-за того, как он на меня смотрит, говоря их.

Слишком сильно обжигает чужой взгляд мои и без того оголенные нервы. Я еще не отошла от вчерашней встречи, и вдруг подкидывают новую, будто терпение испытывают.

— Не дергайся ты так, не съем, — ехидная улыбка не сходит с лица мужчины. — Если только ты сама не захочешь.

Глава 5. Марта

Он так подтрунивает, будто имеет на это право. Мистер Майклсон уверенно ведет машину, даже не спрашивает адрес, видимо, помнит его с прошлого раза, и время от времени посматривает на меня, ничуть не стесняясь.

Молчание меня тяготит. Я думаю, что если бы мы обменялись парой ничего не значащих фраз, то напряжение не было бы таким явным. Оно плотным туманом повисает в салоне авто, не давая мне нормально дышать. Почему раньше никогда не чувствовала такого давления рядом с мужчиной? Наверно, потому что то были мальчишки, парни, мои ровесники. Да, они проявляли определенный интерес к моей природе, но я не обращала внимания, видимо, тогда моя женская природа банально спала. Теперь я это осознаю.

Какая-то часть меня, о которой я и не подозревала, буквально рвется к этому мужчине, хочет быть рядом. Поймать его взгляд, его дыхание, услышать хоть одно слово в мой адрес, желательно, приятное.

И вот, я, словно бабочка, угодившая в сети к пауку, беспомощно трепещу крыльями, плененная его уверенностью и необъяснимой властью. Его подтрунивания это не просто слова, а острые иглы, пронзающие броню моего самообладания. Но, странное дело, эти уколы вызывают не боль, а жгучее любопытство.

Внутри меня разгорается пожар, пламя которого питается этой неловкой тишиной. Каждое мимолетное касание взглядом обжигает, как раскалённое клеймо. Чувствую себя обнаженной, будто мужчина видит меня насквозь, читает мои мысли, разгадывает тайные желания, которые я сама еще не успела осознать. Женственность, дремавшая во мне долгие годы, пробудилась словно Везувий, готовый извергнуть лаву страсти и влечения.

Я вдруг понимаю, что прежняя я – это лишь бледная тень того, кем я могла бы быть. Мистер Майклсон тот самый катализатор, пробуждающий во мне силу, о которой даже не подозревала. Он ключ, открывающий двери в мир чувственности и запретных желаний.

— О чем так напряженно думаешь? — Майклсон и не пытается играть в недотрогу, обращаясь ко мне на «ты». — Дай угадаю: обо мне.

Щеки вспыхивают от этих слов. Мужчина все отлично понимает, осознает, какое действие оказывает на меня. И ему это явно льстит.

Каждое сокращение моего сердца отзывается эхом в пустом салоне автомобиля. И я, словно лунатик, идущий по краю пропасти, готова рискнуть всем, чтобы испытать этот новый опыт. Забыть о правилах, приличиях, страхах. Просто отдаться во власть этой огненной бури, что бушует внутри меня.

Замираю, когда чужая широкая ладонь оказывается у меня на колене. А мистеру Майклсону хоть бы хны.

Его рука на моем колене словно искра, упавшая в сухой порох сдерживаемого желания. Каждое прикосновение ощущается электрическим разрядом, проходящим по всему телу. Дыхание сбивается, в голове звенящая пустота, вытесняющая все мысли, кроме одной: больше.

Хочется, чтобы этот миг длился вечность, а вместе с тем страстно желаю, чтобы он не прекращался никогда.

— Ты горишь, дорогуша, — шепчет мистер Майклсон, и его голос звучит как приговор, как благословение.

В его глазах пляшут черти, отражая мой собственный внутренний хаос, где смешались страх и упоение. Мои губы приоткрываются в безмолвном вопросе, в безумной мольбе.

Я сейчас жалкий мотылек, добровольно летящий на пламя его притяжения.

Машина останавливается. Мы у цели. Но я не хочу никуда выходить. Хочу остаться здесь, пленницей этой интимной близости, заложницей его власти. Мне кажется, если я сделаю хоть шаг из этого авто, то мир вокруг рухнет, а я вновь стану прежней, серой и безликой.

Мужчина наклоняется, и я чувствую его горячее дыхание на своей шее.

— Помни, — шепчет он, — ты сама этого захотела.

И в этот миг я понимаю, что действительно, всем сердцем, каждой клеткой своего тела жажду этого. Все остальное – лишь иллюзия, самообман. Я выбираю огонь, выбираю безумие, выбираю его.

Его губы находят мои, и я тону, захлебываюсь в этом поцелуе, отчаянно цепляясь за него, как за спасательный круг в бушующем море страсти. Все кончено. Или только начинается?

Щелкает замок, а затем дверь с моей стороны открывается.

— До встречи, Марта, — оторвавшись от меня, говорит Майклсон, отстегивает ремень безопасности и рукой указывает на выход. — Поспеши домой, а то ведь и правда могу тебя если не съесть, то понадкусывать.

Выскакиваю из машины и чуть ли не бегу домой, не чувствуя ног. Вспоминаю о сумках, когда дверь подъезда за мной захлопывается. Но я не готова вернуться. Наверно, и отец подруги это понимает, потому что слышится урчание мотора, а затем звук отъезжающей ауди. Тяжело дышу, пытаюсь прийти в себя.

Боги, что же творю такое? Совсем помешалась, выпала из реальности.

— Милая, а чего это ты тут? — голос отца слышится с лестничного пролета. — И кто это такой тебя привез? Тачка крутая.

— Друг один, встретил у супермаркета, предложил помочь, — стыдно признавать, но не говорить же истинную причину, почему я без продуктов домой явилась, — па, все разобрали. Я чуть позже еще раз в магазин схожу, окей?

— Конечно, дорогая, никаких проблем. Будем считать, что у меня сегодня чит-милл.

Вот за что я люблю своего отца — за понимание, за то, что в душу не лезет, если я не готова говорить о чем-либо.

Глава 6. Эдвард

С тех пор, как сам был студентом, привык к тому, что представительницы прекрасного пола сами на меня вешаются, укладываются штабелями, не дают прохода. Тогда я это воспринимал как лесть. Теперь же, справив сорокалетие, немного поменял взгляд на некоторые вещи.

Зачем мне бесконечная вереница любовниц, если они все одинаковые? Одинаковые прически, одинаковые губы, одинаково накрашенные глаза, даже одеты они одинаково вызывающе.

Марта другая, я это сразу осознаю. Она смотрит иначе на мир, широко раскрытыми глазами, с любознательностью, которую не подделать. А еще она наивна, наверно, это из-за молодости. Меня, конечно же, грызет маленький червячок сомнения: «СЛИШКОМ юна!», думаю о том, что испорчу этот натоптанный цветок, а то, что девушка невинна, я отлично вижу наметанным глазом.

И ведь она не идиотка, раз поступила в университет (уверен, что благодаря своим мозгам и старанию, а не как Аннет через щедрое пожертвование), Марта все хорошо осознает. И все равно тянется ко мне. Позволила себя поцеловать. С огнем играет.

Ее поцелуй это искра, упавшая в стог сена моей пресыщенной души. Застоявшаяся кровь вдруг забурлила, как старое вино, потревоженное неумелой рукой. Я словно проснулся от десятилетнего сна, в котором все женщины казались лишь бледными копиями друг друга, манекенами из глянцевого журнала.

Марта как глоток свежего воздуха после духоты затхлой комнаты.

Но этот глоток может оказаться отравленным. «Не искушай судьбу, старый лис», – шепчет внутренний голос, пытаясь удержать меня от падения в эту пропасть юности и невинности.

Я вижу в этой девушке отражение своей молодости, тех наивных грез и несбывшихся надежд, что давно погребены под слоем цинизма и разочарования. Не хочу, чтобы этот хрупкий мир разбился о мои острые углы.

И все же, ее тяга ощутима, как магнитное поле. Марта, словно мотылек, летящий на свет моей давно потухшей звезды. Глупый мотылек.

Дома ничего не изменилось. Уборщица занимается кухней, а вот, когда прихожу к дочери в комнату, неприятно поражаюсь. Снова. Вещи так и разбросаны вперемешку с мусором, хотя просил Аннет убраться. Несколько раз. Стыдно за нее, ведь взрослая девушка, руки и ноги на месте, а она ленится до мусорки донести конфетные фантики, старые журналы, кожуру от апельсинов, а потом пройтись по пушистому ковру пылесосом.

— Аннет! — даже не стучусь, потому что знаю, чем занята дочурка — валяется на постели и ничего не делает. Заглядываю в комнату. Да, разлеглась на разворошенной кровати, болтает ногами в воздухе и дымит своим отвратительным вейпом. — Убери эту дрянь с глаз моих, — кажется, еще немного, и я все-таки впервые в жизни выпорю своего, пусть и взрослого, ребенка. — Ты когда уберешься в своей свинарне, дочь моя? Вонь стоит как в гадюшнике! — не могу сдержать гнев, и голос, кажется, дрожит. — Завтра придут твои друзья, что они скажут? Что отец не научил тебя элементарной гигиене? А если Марта заглянет?

Аннет вздыхает, как старый паровоз, выпуская клубы сладкого дыма.

— Пап, ну чего ты начинаешь? Вечно ты со своими нотациями. Завтра уберусь, отстань. И вообще, с чего ты взял, что милая Марта придет? — надув губы, возражает девушка.

"Завтра" — это волшебное слово, которым Аннет отгоняет любой труд, словно заклинанием. Но терпение мое не железное. Чувствую, как внутри клокочет вулкан, готовый извергнуть лаву праведного гнева.

— Знаешь что, милая? Хватит! — хватаю вейп из ее руки и швыряю в мусорное ведро. Она подрывается с кровати, как ужаленная змея. — Или ты сейчас же берешься за уборку, или я лишу тебя всех карманных денег на месяц. И не смотри на меня так, я твой отец, а не тряпка половая! Я все еще в силах воспитать тебя, даже в твои годы.

В глазах девушки плещется буря протеста, но я тверд как гранитная скала. Знаю, что она избалована и капризна, но где-то в глубине души еще теплится искра здравого смысла.

Сам виноват, что всё ей позволял.

Надеюсь, что эта искра разгорится и поможет ей вырваться из паутины лени и безразличия.

Аннет сверлит меня взглядом, в котором кипят злоба и обида. Кажется, еще секунда, и бросится на меня с кулаками, подобно разъяренной фурии. Но она лишь сглатывает ком в горле и скрежещет зубами. Вижу, как внутри нее идет невидимая битва, как сталкиваются лед и пламень.

— Ненавижу тебя! — шипит дочка сквозь зубы, словно змея, готовая к смертельному броску. — Ты тиран! Деспот! Ты разрушаешь мою жизнь!

Эти слова ранят меня сильнее, чем если бы она действительно ударила. Чувствую, как внутри меня что-то надламывается, словно хрупкая ветка под тяжестью снега.

Неужели я и вправду такой монстр в ее глазах? Неужели все мои усилия, все мои жертвы были напрасны?

— Я делаю это ради тебя, Аннет, — отвечаю, стараясь сохранить спокойствие в голосе, хотя внутри все клокочет. — Хочу, чтобы ты выросла достойным человеком, а не погрязла в болоте лени и вседозволенности. Пойми, жизнь – это не бесконечный праздник, это тяжелый труд, это испытание, которое нужно пройти с честью. Рано или поздно ты столкнешься с тем, что нет рядом отца, что решает все твои проблемы.

Дочь отворачивается, не желая слушать мои слова. Но я знаю, что они падают в благодатную почву, пусть и покрытую толстым слоем сорняков. Я верю, что рано или поздно они прорастут и принесут свои плоды. А пока я готов стоять на своем, как несокрушимая скала, ограждая ее от бурь и напастей этого мира.

— А насчет Марты сказал, потому что знаю, как ты обращаешься с новыми друзьями: прицепляешься, будто репейник. Уверен, если не завтра, то через пару дней она точно будет здесь, — смягчаюсь, гнев почти испаряется. Все-таки с собственным ребенком ругаться никому не понравится.

— Это ты прав, папуль, надо бы убраться, а то Марта меня на смех поднимет.