Постель была шикарна, безупречные шёлковые простыни, конечно же смялись, но были по-прежнему ослепительно белы, кое-где в их складках виднелись потемневшие розовые лепестки. Она сняла его горячую руку со своего плеча, и встала. Обойдя огромное ложе, подняла с кремового ворсистого ковра его рубашку, такую же кипенно-белую, как постель и накинула на себя. Мужская сорочка доходила ей до самых колен, а рукава пришлось закатать, наверное, вдвое. Он молча наблюдал, откинувшись на подушки, потом взял с прикроватной тумбы зажигалку и сигарету,
- А, ты всё такая же, стройная и красивая, даже красивей, чем раньше…
- А, ты всё такой же балбес, опять впечатляешь антуражем и деньгами…
Она устроилась на низком широком подоконнике огромного панорамного окна и разглядывала внизу улицу, а он – её…
- Ничего не изменилось, всё та же Клара и Роза в одном флаконе! Люси, что со мной не так? Почему ты всегда выбирала не меня? Почему, каким-то нищим недоумкам, серым посредственностям, которые тебя даже оценить по достоинству не могли, ты давалась, так легко?
- Ну, уж не говори, что я легко давалась всем дуракам подряд, три романа за всё время, а на скорую руку у меня не бывает, и ты хочешь сказать, что я по рукам ходила?
- Кто из этих троих реально был тебя достоин?
- Я не знаю, почему так происходит, почему каждый раз ошибаюсь, не знаю! Но, ты-то вспомни себя: беззаботный мажор, избалованный мальчик, привыкший получать любую игрушку, на которую положил глаз! А, я не игрушка!
- Если я и был таким, то не с тобой. Я ждал, первый курс, второй, на третьем я был уверен, что ты сдашься, наконец-то, а ты сбежала, и понеслось…
- Не сильно ты ожиданием томился, все девки к твоим ногам валились штабелями, помнишь объяву у лифта: фотка чёрного кота на воротах с твоим лицом и подпись, не пускайте Антонова в общежитие, от него все девчонки беременны?
- Помню, но, ведь, ничего же не было! Пили, ржали, даже спали вместе, не на полу же мне валяться! Но приходил-то я к тебе! Я хоть раз на тебя посягал?
- А, у Лёшки на даче, чуть дом не разнёс…
- Так это уж третий курс был, и я тогда надрался со страшной силой! Два с лишним года рядом с неприступной скалой, любой бы сорвался! Но тебя то ведь, не тронул… Ты, только это и запомнила?..
- Я помню всё: как на первом курсе на картошку ездили, как нас комендант застал с вином в общаге, и тебе пришлось по пожарной лестнице сбегать…
- А, помнишь, как мы ходили на реку в мае, кувшинки, шашлыки?
- Помню, а ещё помню, как ты пытался учить меня французскому…
- Ага! И твоё чудесное произношение «французского с Нижегородским!»
- И твои подарки, и стихи на французском…
- Ты, хотя бы понимала, о чём они?
- Догадывалась…
- Мне надо было тогда тебя замуж тащить, хватать в охапку и не спрашивать! Тогда, всё бы сложилось иначе…
- Я бы не пошла, и ты это знал… Вот, что точно надо было сделать, так это переспать с тобой, тогда ещё, и ты бы успокоился…
- Ты надумала это сделать, спустя одиннадцать лет, после нашего знакомства, чтобы успокоить меня… или наказать? – он затушил в пепельнице окурок дорогой сигареты и поднялся. Без малого два метра ростом, идеальная фигура, каменный пресс, свои двадцать девять он встретил на пике формы. Не стыдясь наготы, подошёл к окну и навис над нею, опершись мускулистыми руками в полоску стены у карниза. Она оторопело прижалась к стеклу,
- Марк, тебе не стыдно? Во всей красе, как на витрине!
- Разве, что голуби увидят, это ж верхний этаж, - хмыкнул мужчина, даже не шелохнувшись.
- Вижу, что не нижний, а дом напротив тебя не смущает?
- Кто меня может смутить, кроме тебя? Так ещё ни одна баба, прости, женщина, со мной не поступала! Да и, что они там с биноклями, что ли сидят? – задумался он на секунду, но тут же, нашёлся, - А, пускай смотрят, я, кажется, не урод? Или ты по-другому считаешь?
Она молчала. Поразительно, его самоуверенность невозможно поколебать ничем! Он, безусловно, был не то, что не урод, он был идеален, хоть на подиум отправляй. Да и во времена их студенчества, Маркуша был один в своём роде: высок, симпатичен, ухожен, интеллигентен, выхолен родителями запредельно, но, вместе с тем, всегда присутствовала в нём, какая-то порочность. Девчонки липли к нему, как мухи на мёд, да, что говорить, преподши всех возрастов, таяли, как ванильное мороженное при виде Антонова. Учёба давалась ему легко, он даже не напрягался. Надо отдать должное, он был действительно умён, быстро соображал и легко импровизировал, остальное дополняла харизма. Одним словом, везунчик…
А сейчас стал офигенным мужиком. К природному оптимизму и уверенности в себе, добавились спокойствие и серьёзность, и, кажется, пришла глубина, которой раньше не доставало. Видимо, карма настигла его не зря, он измерил пропасть до дна и, вынырнув теперь на поверхность, что само по себе – чудо, приобрёл всё то, чего другим способом получить, как видно, не мог…
- Ты такой же самоуверенный тип, как и раньше…
- А, что изменилось? Ты думаешь, оттуда все выходят опущенные и забитые?
- Откуда мне знать? Но по тебе не скажешь, что ты оттуда. Скорее, можно подумать, что респектабельный бизнесмен приехал из-за границы. Даже ни одной татуировки нет…
- Смотри, - он, демонстративно подняв руки, прокрутился вокруг себя, - ни одного клейма!
- Как ты жил там? Сколько? Лет шесть?
- Восемь, от звонка до звонка… Нормально жил, везде жить можно, главное, хотеть жить. Два диплома, три языка, книги, чего время терять… Ты не ответила: сегодня, что это было?
- Я решила поставить точку, ты получил своё и, наконец, свободен. Ты воплотил в жизнь свою идею фикс!
- А, что, если ты ошибаешься? Целых восемь лет я был не свободен, я торопил время, мне необходимо было вырваться, но от тебя мне не вырваться никогда, да и не хочу… И тебе от меня не вырваться, больше я не ошибусь!..
- Слушай, герой, может, ты хотя бы трусы наденешь? – ей было тревожно и неуютно, она настойчиво сбивала его с темы разговора.
- А, в чём проблема? Тебя, что-то смущает? Меня – ничего! – он явно гордился собой и хотел её зацепить, потом, сменил тактику, - ну, хорошо, хорошо, пуританка, и трусы надену, и часы, и очки ещё, для солидности…
Он её рассмешил,
- Антонов, ты потрясающе смотришься в трусах и очках! Главное, солидно!
- Я в чём угодно смотрюсь потрясающе, и без ничего тоже, но тебе нужно, что-то ещё! Сим-Сим, откройся! Я сделаю всё, что ты скажешь, только, довольно этой игры, мы уже не дети! – он сидел напротив неё на кровати и внимательно и серьёзно глядел ей в глаза.
- Ты, наконец-то, повзрослел! - она невольно отвела взгляд.
- Зато, тебе по-прежнему, восемнадцать! Хотя через полгода стукнет тридцатник. Принца ждёшь на белом коне? А, до тебя не доходит, что я рядом с тобой! Что, корону мне надеть, что ли?
- Война, цунами, шквал циклонов!
Непотопляем Марк Антонов!
- Хм, ты помнишь?! Я был популярен…
- Безумно! Ты был звездой не то, что курса, всей академии!
- Какое классное время! – в его зелёных глазах блеснуло мальчишеское озорство, то самое, что не оставляло равнодушным ни одно девичье сердце…
- Да-а, - задумчиво произнесла она, - как давно это было…
- Люсь, а почему ты бросила академию? Ничто не предвещало, а ты вдруг, взяла и молча исчезла?
- Дурной порыв… Я восстановилась через год.
- Мне он стоил восьми лет…
- Я здесь ни при чём, каждый проживает свою жизнь сам…
- Прости, ты права… Слушай, не хочешь, чего-нибудь вкусненького сожрать? Тут неподалёку есть уютное местечко…
Она не дала ему договорить:
- Может, просто, закажем пиццу?
- Как тогда? Хорошо, я знаю, где делают лучшую, - он потянулся за телефоном.
- Марк, мне не надо лучшую, достаточно обычной…
- А, мне – недостаточно, - буркнул он, явно злясь на её строптивость. И заказал, что-то немыслимо дорогое с французскими сырами.
Потом, наконец-то натянул брюки, небрежно забыв застегнуть верхнюю пуговку и подойдя к ней, нагнулся и поцеловал в макушку, тепло и нежно, как маленькую. Потом прямо в макушку сказал,
- Пойдём, выпьем, чего-нибудь…
Она послушно пошла за ним. Он повёл её в огромную кухню, здесь всё было новым и шикарным. Устроившись на высоком барном стуле, она поинтересовалась,
- Давно здесь обживаешься?
- Хотела спросить, давно ли откинулся? Ещё неделя, и будет полгода.
- Полгода? А почему не объявлялся так долго?
- Скажи ещё, что ждала… Осмотреться хотел, отмыться от всего, от клетки отвыкнуть…
Он нажал на какую-то дверцу, и открылся бар. Выбор напитков был богат на любой вкус.
- Маркуша, ты ли это? Такая коллекция, а ты ещё её не приговорил?
- Ну, милая, когда это было-то? Юношеская дурь вышла, да и печень жалко. Стоит для случая, вот такого, как сейчас, например. Что будешь? – он великодушным жестом предложил выбрать.
- Давай на свой вкус, но не крепкое…
Он выбрал белое сухое вино и разлил по фужерам. Людмила стала рассматривать этикетку, написано было не по-русски, и она наконец-то, прочла проговаривая все буквы:
- Шаблис Гранд Крю Бланшот Домейне Вокорет…
Он расхохотался:
- Люси! Твой французский, как всегда, неподражаем!
- Ну, это ты у нас полиглот, а я рядовой участковый врач, который из иностранных знает рецептурную латынь, немного школьный английский и матерный русский… Причём, последний регулярно практикую!
- Ну, я тебя и в нём превзошёл, поверь!
- Не сомневаюсь, - она сделала глоток, вкус вина был сочным и насыщенным, а кислотность не жёсткой, - Дорогое? Ну, конечно, чего же спрашивать, разве у Марка Антония, что-то может быть дешёвым? – задала она сама себе риторический вопрос.
- Опять! Кроме тебя, никто не догадался меня так называть, даже родители!
- Люблю историю…
Он сидел напротив неё на таком же высоком стуле. Интеллигентный мужчина приятной наружности. Из-под узких прямоугольников очков на неё глядели знакомые умные с лукавой хитринкой глаза, аккуратная тёмно-каштановая бородка скрывала низ лица и красивый излом губ, плавно переходя в баки, а те, были продолжением стильной аккуратной стрижки. Широкая линия плеч и развитая мускулатура выдавали в нём, хоть и бывшего, но спортсмена, накачанная, гладкая, почти безволосая грудь, пропорционально переходила в сужающиеся кубики пресса, по контрасту с могучим разворотом плеч. Он водил указательным пальцем по краю фужера и о чём-то думал. Людмила рассматривала его руки: «как у музыканта длинные пальцы, правильной формы аккуратные ногти, подвижные кисти…»
- Люси, расскажи мне про Марка Антония, - неожиданно попросил он.
- Ну, что рассказывать? – задумалась она на минуту, - Марк Антоний – древнеримский политик времён Цезаря и Клеопатры, даже не знаю, кто из них известней, наверное, всё-таки, она. Антоний происходил из древнего, но лишь недавно возвысившегося плебейского рода. Кстати, своим родоначальником Антонии считали Геракла. В молодости он проводил время в кругу столичной «золотой молодёжи», в те времена молодёжь ничем не отличалась от современной: те же пьянки и кутежи. Этим он изрядно подпортил свою репутацию…
В это время раздался звонок в домофон, и Марк пошёл встречать курьера с пиццей…
Через несколько минут он вернулся с большой красочной коробкой,
- Ещё горячая! – открыл крышку, - гляди, всё как ты любишь: сплошные сыры!
- Ты не забыл?!
- Конечно, нет! Помню все твои средиземноморские замашки, - потом достал большие плоские тарелки, идеально белоснежные, как и всё в его доме, и плюхнул Людмиле большой треугольник пиццы. Она была божественна. Запах горячего белого хлеба и сырные ароматы били в нос, выгоняя слюну. Людмила прикусила самый кончик, за ним потянулся волокнами расплавленный сыр, и она отхватила кусок, набив целый рот. Марк смеялся,
- Ну, что скажешь? - и так же, как она откусил по-крупному.
Отвечать с набитым ртом было невозможно, и девушка подняла вверх большой палец. Он радостно кивнул…
Они не остановились, пока не приговорили всю пиццу, запивая её Шабли.
- Люси, как ты думаешь, к каким блюдам это вино подаётся?
- Не знаю, но к пицце подошло в самый раз, - пожала она плечами, сыто откинувшись на спинку стула.
- Вообще-то, его рекомендуется подавать охлажденным к копченой рыбе, устрицам, крабам, креветкам и блюдам из мяса птицы…
- Но ты же, крабов не предлагал, - логично возразила она.
- Ну, да, как всегда, выкрутилась…
- Марк, мне пора, - она поднялась со стула и сделала попытку вернуться в спальню, чтобы одеться, но он остановил, накрыв её руку своей ладонью.
- Ты спешишь?.. Куда?.. Тебя ждут?
- Да…
- Тот хорёк, что открыл мне дверь твоей квартиры? Кто он?
- Странно, что ты так долго держался и не спросил раньше… Мой мужчина… - она выдернула руку и пошла одеваться. Он остался сидеть на стуле.
Она быстро собралась, придирчиво осмотрев себя в большом зеркале, всё, как обычно, никаких следов… Потом, вернулась на кухню,
- Марк, была очень рада тебя видеть, - холодность и отчуждение появились в ней одновременно с одеждой. Девушка, словно по волшебству, была собой в его рубашке, той самой Люси, которую он помнил все эти годы разлуки, а сейчас, переодевшись в своё, будто, обросла душевной бронёй и стала чужой и посторонней, - мне пора…
- Кто он тебе? Муж?
- Нет, просто, мы живём вместе, уже два года…
- Значит, не вместе, - он рассуждал вслух, - за два года нормальные люди в брак бы уже вступили. Ты его не любишь! – осенило его, - и он не любит! Иначе, настоял бы!
- Марк, не сочиняй ничего, пожалуйста, ты же знаешь моё отношение к браку, мне формальности не нужны, потом заколебёшься…
- Ну, ну, договаривай! – загорелся он, - заколебёшься что?.. Разводиться?! Ты это хотела сказать?
- Хватит ловить меня на слове, - устало проворчала она, уходя в прихожую, он пошёл за ней,
- Люси, мне твой грызун - не помеха! Я тебя у него отберу, даже не сомневайся!
Она смотрела на его босые ступни: длинные пальцы, ухоженные ногти, явно, педикюр – мужик отрывается после зоны, как может, - подумалось ей, - впрочем, он просто, возвращается к своей прежней нормальной жизни…
- Марк, ты меня не знаешь, я уже не та наивная девочка, которая витала в розовых мечтах! Я устала, мне надоела неустроенность, регулярные неудачи в личной жизни, а сейчас всё устаканилось, и я спокойна. Не мешай мне жить, а?
- Это не жизнь, это говно, какое-то! Ты, что забыла, как мы веселились?!
- Ты ошибаешься, это жизнь… А то, что было – короткий сон, просто, молодость… Она прошла…
- Люси, милая, послушай, не обманывай себя! – торопливо заговорил он, понимая, что она исчезает на глазах, как вода, сквозь сжатые пальцы, - что тогда, ты здесь делаешь, если с ним счастлива?!
- Я уже ухожу, - успокоила она, отчего его сердце болезненно сжалось.
- Давай, я отвезу тебя домой, - предложил он, понимая, что другого способа продлить контакт нет.
- Не, надо, я доеду на такси, – она встала на цыпочки, чтобы дотянуться до его щеки и чмокнуть на прощание, но он схватил её в охапку и сжал в объятиях, оторвав от пола. Она попыталась высвободится, но силы были не равны, и Людмила сдалась. Поцелуй получился долгим, отчаянным и всепоглощающим. Ощущение было такое, что у неё внутри образовался вакуум, ещё немного, и душа выскочит из тела через рот, чтобы прикоснуться к его душе, тогда уж точно, не оторвать. Нет, нет, надо положить конец этому порыву! Она перестала отвечать на его поцелуй, словно окаменела, Марк это сразу почувствовал и опустил её на пол. Его губы и борода были в бордовой помаде. Людмила глянула на себя в зеркало и увидела размазанный клоунский рот, он смотрелся странным диссонансом в сочетании с печальными уставшими глазами. Марк подал ей пачку салфеток, лежавшую тут же на столике у зеркала,
- На, заметай следы преступления…
- Ну не так же мне ехать через весь город?
Она поправила лицо и одежду и, бросив ничего не обещающее «Прощай», удалилась, оставив его одного у открытой двери…
***
Какое такси?! Она поехала на трамвае, это был самый длинный и долгий маршрут до дома. Как раз, во столько, она обычно возвращается с работы, к тому же, требовалось время, чтобы подавить смятение в душе…
Марк Антоний… Как давно она его так назвала, в шутку, само вырвалось невзначай и прилипло, а он и не возражал… Она забыла его, он на столько лет выпал из жизни, что его возвращения, наверное, уже никто и не ждал…
Когда Геннадий протянул ей вечером визитку со словами, что заходил какой-то франт из медицинской компании, её удивило только то, что медицинский представитель заявился на дом, откуда он мог узнать адрес? Если они и появляются, так на работе, да и то, у начальства! Визитка была солидная темно-синяя, почти чёрная, серебристым шрифтом на матовой поверхности вытиснено:
Высокотехнологичное медицинское оборудование и комплектующие, Коммерческий директор Марк Борисович Антонов.
Людмила не сразу поняла, кто такой, этот директор, но потом, исключив отчество, глаза сами выхватили: МАРК АНТОНОВ! Не может быть!
Он, откуда-то узнал её адрес, наверное, кто-нибудь из однокурсников слил, по нему и пришёл, и застал Геннадия, всё ясно! Стараясь не выдать эмоций, она убрала визитку в сумочку, сказав, что завтра на работе разберётся, кто это его сюда направил, и всё…
Протомившись один день, Людмила, всё-таки, решила позвонить, а то ещё снова заявится в гости в неурочный час, лучше события упреждать, чем затягивать.
Улучив свободную минуту на работе, она набрала номер с визитки, ей ответили почти сразу, да, несомненно, это был его голос, а уж так называл её только он:
- Люси, привет! Не ожидал, что у тебя всё тот же номер. Как-то раз набрал, а в ответ: «не доступен», думал, сменила…
- Привет! Рада тебя слышать…
- А, я хочу тебя не только слышать, но и видеть! Когда мы сможем увидеться?
- А, надо ли?
- Надо, очень надо! Назначь любое время!
- Хорошо, я подумаю и наберу тебя. Ко мне не приходи…
- Я понял…
Прикинув, что лучше всего будет Геннадия вообще не смущать, она взяла отгул на завтра. Пусть думает, что у неё обычный рабочий день. Потом набрала Марка:
- Давай, завтра, у вокзала, мне там удобно.
- Во сколько?
- Да, хоть в восемь утра, у меня в это время рабочий день начинается…
- Может, заехать за тобой?
- Не стоит, доберусь сама.
- Договорились! У вокзала в восемь!
Утром, собираясь якобы на работу, она подумала немного принарядиться, но потом прикинула, зачем лишние вопросы, когда вернётся. Геннадий в это время уже будет дома, мимо не проскользнёшь, поэтому, на ней была обычная повседневная одежда типичной среднестатистической врачихи …
Выйдя из автобуса на привокзальной площади, Людмила огляделась, ища глазами неизвестно кого. Вернее, она знала, кого, но не представляла, как этот кто-то будет выглядеть… Как выглядят бывшие зеки? Беззубые, туберкулёзного вида мужики, в татуировках, одетые в какие-нибудь фуфайки или тюремную робу, так обычно, в кино показывают. Но на визитке указано директор… Они, скорее всего, пообщаются с Марком полчаса в привокзальной кафешке, и она сбежит, сказавшись очень занятой и спешащей на работу…
Народу у вокзала в этот час было немного, никого похожего Людмила не заметила. Ей вдруг подумалось, что эта встреча – плохая идея, и она решила, пока не поздно сбежать. Но в это время, обогнув по кольцу площадь, на стоянке, неподалёку от неё, лихо припарковался солидный Мерседес, открылась дверца, и оттуда вышел дорого одетый высокий господин в длинном кашемировом пальто бежевого цвета. Открыв заднюю дверь, он достал огромный букет алых роз и направился прямо к ней. Девушка недоумённо вглядывалась в приближающегося человека. На дворе стоял конец ноября, в восемь утра ещё не рассвело, хотя, привокзальная площадь всегда хорошо освещена фонарями, и всё же, она никак не могла поверить, что это Марк Антонов! Слишком уж неуместен был этот персонаж среди спешащих работяг, привокзальных бомжей и голодных собак, стаями обитающих у вокзала. Его дорогое пальто, как и туфли, рисковало быть забрызганным грязью из вокзальных мазутных луж, плавно перетекающих одна в другую.
Людмила всматривалась в его лицо: стильная стрижка, аккуратная модная бородка, очки в тонкой золотой оправе… Не может быть! Как же он изменился! Но черты: длинные, прищуренные глаза, взгляд, который не спрячешь за стёклами очков, прямой нос и улыбка, с неизменной ямочкой на правой щеке, ни с кем не спутаешь!
- Люси! – крикнул он, ещё не дойдя до неё, потом ускорился, почти подбежав, сунул ей в руки необъятный букет и схватил в охапку вместе с ним, - Люсиииии! Как же я рад тебя видеть, я скучал! Знаешь, как мне тебя не хватало?!
- Марк! Ты ли это? – только и нашлась, что ответить на приветствие, изумлённая его напором девушка.
- Я, конечно! Что, подурнел? Или постарел? – спросил он, нехотя поставив её на землю.
- Сногсшибателен, как всегда!
- Поехали отсюда поскорей, - он схватил её за руку и потянул к машине.
- Куда?
- Поехали ко мне!
И она решилась, легко и без раздумий. Она, всё-таки, скучала по нему, хотя и забыла об этом...
- Это та самая квартира, в которой мы должны были встречать Новый год на третьем курсе? – спросила она, когда они подруливали к элитному дому.
- Ага! Дом тогда сдали в срок, как раз к праздникам, только никто здесь ничего не встречал ещё ни разу…
- Впечатляет!..
Людмила понимала, что её поход в гости к Марку не закончится дружеской посиделкой за рюмкой чая, но всё для себя решив, она смело двинулась туда, куда много лет назад не могла подумать даже сунуть нос…
Всё было, как с обложки модного журнала: светлые апартаменты с панорамными окнами и явно дизайнерскими интерьерами. Она бродила из комнаты в комнату, как по музею. В это время Марку позвонили, и он что-то там обсуждал про тендер и прочие рабочие моменты, Людмиле не интересные. Она остановилась в спальне: абсолютно белая комната, тем не менее, не вызывала ощущения холодности операционной. Наверное, безапелляционность цвета смягчали круглые изгибы мебели, разная фактура обоев, и мебельной обивки. Мохнатый кремовый ковёр звал пройтись по нему босыми ногами. Однако, несмотря на все ухищрения, Антонову она явно не подходила…
Девушке захотелось нарушить девственную белизну комнаты. За внешним холёным фасадом, так органично подходившим Марку на первый взгляд, она по-прежнему видела непокорного хулигана и первостатейного сердцееда, случайно родившегося в респектабельном семействе. Ей представлялась эта спальня в черно-красном. Она сорвала несколько алых бутонов с букета и, растрепав их, разбросала по постели и ковру. Интерьер ожил, нежные лепестки кровавыми каплями контрастировали с девственной стерильностью покрывала. Девушка не слышала шагов за спиной и вздрогнула от неожиданности, когда он задумчиво произнёс:
- А, знаешь, ты права, мне тоже всё время хочется тут нахулиганить… - потом она ощутила на своих плечах его руки и щекочущее дыхание за ухом. Она замерла и не ответила, а он, сдвинув её волосы, целовал сзади шею и затылок. Не чувствуя отпора, Марк принял это за хороший знак и медленно, словно уточняя, не ошибся ли, расстегнул молнию платья, как же она не подумала, чтобы одеться во что-то другое, без застёжки на спине! Он так и оставался сзади, она не могла видеть его лица и эмоций, поэтому просто настороженно прислушивалась и ощущала… Марк принялся целовать открывшуюся дорожку её обнаженной спины, от горячего дыхания и лёгких нежных прикосновений её тело пошло мурашками, и она невольно охнула. Он осмелел ещё больше и спустил платье с плеч. Он осыпал её тело поцелуями: спину, шею, открывшиеся плечи и ключицы, но всё ещё находился за спиной. Каждый его поцелуй и прикосновение зажигали внутри неё мириады крошечных взрывов, какой-то счастливый восторг поднимался из глубины души, ей хотелось кричать или петь, или стонать, она не понимала сама и упорно молчала, не шевелясь. Он тоже молчал, его руки жили своей жизнью, с любопытством путешествуя по её коже. Его прикосновения становились всё смелее и настойчивее, но были по-прежнему нежны и деликатны. Несколько раз наткнувшись на броню бюстгальтера, он больше не в силах его игнорировать, запустил пальцы под бретели и спустил их с плеч, она заметила, что его руки дрожат… Людмила больше не могла выдерживать эту пытку и изображать равнодушное спокойствие, она повернулась к нему лицом. На мгновение ей удалось поймать его взгляд, в котором читался пьяный восторг вперемешку с едва сдерживаемой страстью, потом он крепко прижал её к себе, и уже не сдерживаясь, принялся целовать глаза, губы, лоб, всё что попадалось без разбора. И всё время повторял исступлённо только одно:
- Люси, любимая, неужели ты пришла?
Она обняла его за шею, с учётом приличной разницы в росте, ей пришлось встать на носочки:
- Марк, сегодня я твоя…
Вдохновившись этими словами, он окончательно осмелел. Как-то умудрившись скинуть свою дорогую рубашку на ковёр почти одновременно с брюками, он переключился на застёжку её бюстгальтера. Своё платье она, столкнув вниз по бёдрам, перешагнула сама. Остатки одежды они стянули друг с друга уже в постели…
Он её удивил. В старые времена их общения Людмиле казалось, что Антонов не очень заботлив в отношении женщин и, просто занимается их коллекционированием, не шибко заморачиваясь качеством отношений, для двадцатилетнего баловня судьбы – это абсолютно логично. Он и запомнился ей этаким спринтером, который ставит себе новые цели и быстро добивается их, а потом, теряет интерес. Она предполагала, что у него даже сохранился, какой-нибудь тайный сокровенный блокнотик, в который он заносил свои трофеи, чтобы потом блеснуть рекордами, где-нибудь в компании таких же увлечённых друзей. Но то ли она ошибалась на его счёт тогда, то ли он поумнел за прошедшие годы, скорее, последнее, только, Марк оказался совершенно иным...
Богатый опыт ловеласа в соединении с благоговейным трепетом, словно ему совершенно случайно досталось бесценное сокровище, и не дай Бог его разбить или сломать, производили на Людмилу двойственный эффект, вступление явно затягивалось… В какой-то момент ей, совершенно не кстати, вспомнился неприятный эпизод, и это воспоминание толкнуло её на то, чтобы взять дело в свои руки. Людмиле стало абсолютно всё равно, что о ней подумает Марк, наоборот, в ней откуда-то взялась наглая самоуверенность, что она может делать всё, что заблагорассудится, а он охотно и с любопытством подчинился её правилам…
Почувствовав полную власть над мужчиной, она поцелуями и ласками, и нежными словечками, и всеми известными женскими хитростями, а во многом, по наитию, довела его до полного исступления, и он, не имея ни малейшей возможности терпеть больше ни секунды, взмолился, чтобы она позволила ему наконец, довершить начатое! На что она, мгновенно отстранившись, буднично обронила:
- Да делай ты, что хочешь…
… Он лежал абсолютно подавленный и отстраненно глядел в потолок, потом закурил и, наконец, всё-таки спросил:
- За, что, Люси?
- Ты знаешь! – ответила она равнодушно, а сама никак не могла унять, бурю эмоций внутри себя.
- Не знаю! Я не понимаю, чем мог тебя обидеть? Ни сейчас, ни тогда!
- Ну, это же спор! Спор между тобой и Костиком! – она резко села на постели, подобрав простыню до подмышек, и, повернувшись к Марку, воспроизвела картину, накрепко застрявшую у неё в памяти, - я не знаю, когда этот спор начался, но закончился он на Лёшкиной даче, когда твой друг по всему дому носился с Иркиными трусами и размахивал ими словно флагом! А ты готов был меня убить, потому что проиграл! Вот теперь ты решил сделать ответный ход! Я не удивлюсь, если в этой спальне камер понапихано в каждом углу, и завтра я стану звездой Инстаграмма или Ютуба!
- Ты дура, Люси! Абсолютная дура! Я никогда, ни с кем на тебя не спорил!
- Скажи ещё, что, вообще, святым был?! Я всё помню!
- Почти девять лет прошло, как я видел последний раз Костика, что с Иркой, понятия не имею, да и стоит ли ещё та злосчастная дача, которую я в гневе чуть не раскатал по бревну!
- Не ври мне, Антонов! С тобой всегда одно и то же: только тебе поверишь и приблизишься, как, из какой-нибудь щели вылезает новая гадость! Ты всегда, всё портишь сам! И не смей никого винить ни в чём!
- Я знаю… У меня было время над этим подумать… Хочешь, оборвём здесь портьеры и посшибаем всю лепнину, чтобы ты убедилась: камер нет!
- Тогда, почему эта комната выглядит так, будто ты готовился к сегодняшнему свиданию?!
- А, я и готовился! Она так полгода уже выглядит, я сплю на диване в гостиной! Эта спальня ждала тебя, Люси!
- Всё равно, я тебе не верю!
- Люси, ты такая упрямая стерва, убил бы!
- Ну, да, конечно, тебе же не привыкать, - вырвалось в пылу гнева, как-то само, и она ладонью зажала рот.
В следующий момент Марк повернулся к ней лицом, глаза его пылали гневом, он схватил её за руки и резко дёрнул на себя, потом, навалившись, закрыл её рот своими губами и, наверное, пытался выпить до дна злым, страстным, совершенно безумным поцелуем. У Людмилы буквально помутилось в глазах от недостатка кислорода, в то же время, горячая искра, которой ей так не хватало в первой его попытке, прожгла её сверху донизу, до самых кончиков пальцев на ногах, и тело откликнулось взаимным порывом. Теперь уж, он не трепетал над ней, как над хрустальной вазой, всё было решительно и бесповоротно, по его правилам. Он целовал и брал её властно по-хозяйски, не спрашивая разрешения, и крепость сдалась. Её отпустили сомнения, и она помчалась по реке страсти и чувственности, отдаваясь ему безо всяких задних мыслей…
Всё происходившее в девственно-белой спальне, можно было назвать и любовной игрой, и войной, одновременно. Всю тоску и любовь, и обиду они сдали на милость друг другу до самой последней капли, так что сил больше не осталось ни на что…
Потом она ненадолго заснула, а проснувшись, обнаружила рядом Марка. Он, опершись на локоть, разглядывал её лицо. Она успела поймать в этом взгляде нежность и искреннюю любовь, фальши в нём не было…
- А, знаешь, существует легенда, что Клеопатра решила соблазнить Марка Антония в комнате, которая была полностью покрыта лепестками красных роз, и ей это удалось… - задумчиво произнесла Людмила.
- Тебе тоже удалось… Я твой…
Похоже, Антонов её не обманывал, только теперь, какая разница. Всё, что между ними было или могло быть, уже в прошлом. Дверь в юность оставалась до этого дня ещё приоткрытой, но сегодня Людмила её закрывала окончательно. Она и собиралась это сделать, когда объявился Марк, но думала, что достаточно будет встречи и разговора, ни о чём. Увидев друг друга, они должны были понять, что всё в прошлом и проститься с ним. Они бы сделали это и раньше, ещё тогда, когда Людмила ушла с третьего курса, но она очень быстро уехала, не простившись. Безусловно, он мог её найти, если бы захотел, телефон, соц. сети, она же, ни от кого не скрывалась. Её очень быстро закрутила новая жизнь и новая любовь, казавшаяся тогда единственной и вечной, а его - бары, обязательная свита из девочек, пьянки… Одна из них закончилась дракой, в которой погиб человек… Вот так распорядилась судьба, не успели, не договорили, ничего не поняли. Потом, Марк пытался ей писать из заключения, объяснить, что всё было всерьёз, и даже звал замуж, но оттуда это ещё больше напоминало ложь: он просто опять решил, что удастся ею попользоваться, потому, что так ему было бы удобно…
Одним словом, точка. То, что случилось, опоздало на восемь лет, можно считать, что и произошло восемь лет назад. Дома её ждал Геннадий, и надо было думать, что ему сготовить на ужин…
***
Её мужчина, рассевшись за столом, наворачивал макароны с магазинными котлетами, щедро сдабривая всё это майонезом. Людмила сидела напротив, потягивая зелёный чай и, украдкой рассматривая своего недомужа.
Как назвал его Антонов? Грызуном или хорьком? И правда, почему она раньше не замечала? Геннадий напоминал не то крысу, не то раскормленную мышь: его маленькие блестящие чёрные глазки быстро взглядывали то на неё, то в тарелку, он, как-то неприятно начинал пережёвывать пищу передними зубами, прежде, чем нормально распределить её во рту, а левой рукой нервно крошил хлеб и заталкивал в рот по кусочку, вместо того, чтобы просто откусить. Противно чавкая, он уже минут двадцать объяснял молчащей Людмиле, как было бы хорошо взять кредит и замутить бизнес. Само собой, взять кредит должна была она, так как залогом становилась квартира, к которой он не имел ни малейшего отношения…
С недавних пор Геннадий возомнил себя крутым финансистом, соображающим, как успешно играть на бирже. Людмиле давно хотелось сказать, что с церковно-приходским ПТУ, ему надо бы продолжать крутить гайки в автосервисе и не соваться в высшие сферы, да обижать не хотелось. Жизненный опыт подсказывал, что мужик нынче пошёл нежный, очень ранимый и такого унижения перенести бы не смог. Вот и молчала…
Ночью Геннадию вздумалось заняться любовью, если это слово возможно применить к данному действу. Он, почему-то был уверен, что своей неотразимостью в постели, может добиться от Людмилы всего, чего захочет, она его не разубеждала, пускай порадуется. А сегодня, вдруг, брезгливо оттолкнула пузатую фигуру, а потом, взяв подушку, ушла в другую комнату на диван…
Не спалось… Антонов, всё-таки, вмешался в с трудом налаженную жизнь! И испортил её! Как теперь жить? Что делать с Геннадием? Да, она сама, где-то в глубине души понимала, что этот селюк, приехавший хрен знает, из какого закобякина, просто удобно пристроился. Но, что поделаешь, если с любовью всей жизни не задалось, не одной же вековать? Пока не объявился этот Чёрный ловелас, такой умный, красивый и идеальный, на ущербность Геннадия можно было закрывать глаза, утешая себя тем, что другие не лучше, но теперь, этот номер не проходил… Да ещё и ввязываться в заведомо кабальный кредит, от которого кроме досады ждать нечего, тоже не хотелось, тем более, рисковать подаренной родителями квартирой…
…Заснула под утро… Снился Марк Антоний, в своём пурпурном плаще победителя он ехал в золотой колеснице, от витых стенок которой мириадами бликов отражались солнечные лучи, одной рукой великий полководец держал вожжи коней, а в другой, кубок с вином, украшенный драгоценными камнями. Он провозгласил тост:
- Во славу и здравие моей Госпожи! – и выпил его залпом. Красное, как кровь вино, сочилось по краям его рта и, собираясь на подбородке, капало прямо на белую тунику…
На этом Людмила проснулась и, вспоминая сон, долго гадала, к чему бы это всё ей привиделось?..
Потом, наступил обычный рабочий день. Пациенты мелькали один за одним. Бабули с жалобами на давление, сердце, запоры, поносы, соседей, неблагодарных детей и внуков. Любители больничных, за версту воняющие перегаром и всякой дрянью, которой они его безуспешно пытались перебить. Замученные тяжёлой судьбиной тётки, запустившие себя до такого состояния, что осталось только в гроб, а им бы просто, выспаться хоть пару дней, так ведь не дадут, всё равно… Слава Богу, бесконечная смена подошла к концу. Рука врагов колоть устала, вернее, заполнять медицинские карты и рецепты. Хорошо хоть, Аннушка - медсестра у неё толковая, половина писанины на ней, да и разговоры со словоохотливыми старушками исправно на себя берёт. Но и она притомилась уже, зима на носу, высокий сезон, что называется, народ ещё затемно очереди за талончиками занимает, все страждут…
- Людмила Николаевна, я пойду? – спросила Анна, когда за последним пациентом закрылась дверь.
- Да, Анюта, конечно, беги, я сейчас последнюю карту допишу и тоже домой…
В это время зазвонил телефон, Анна взяла трубку, послушав пару секунд, передала её Людмиле, скорчив недовольную мину:
- Это Вас, регистратура!
- Алло, Людмилочка Николаевна, миленькая, пожалуйста, примите ещё одного, последний, помрёт сейчас прямо здесь, говорит, с сердцем плохо! А все уже ушли!
- Ну, хорошо, пусть ползёт, приму, - досадливо морщась, разрешила Людмила.
- Вот, спасибо, сейчас статистический талон выпишем, и сразу к Вам!
Анна вопросительно глядела на доктора, застёгивая тем временем пальто.
- Иди, иди, справлюсь…
На выходе из кабинета медсестра столкнулась с модным молодым мужчиной, в руках у которого красовалась шикарная орхидея.
- Гражданин, Вы куда? – строго спросила она, выталкивая собой, пытавшегося войти, мужчину, - сейчас сюда сердечника приведут с приступом, а Вы ошиблись дверью!
- Милая девушка, я и есть сердечник, разве не видно? – бархатным баритоном почти, что пропел Антонов.
Людмила, оторвавшись от писанины, еле сдерживала смех, глядя на противоборство в дверях, а потом на недоумённый Аннин взгляд.
- Вот эта Ваша доктор разбила мне сердце, дополз из последних сил, - его прищуренные зелёные глаза так и сыпали из-под очков смешливыми искрами, а до Анны, наконец-то, начало доходить, кто есть, кто.
- Анют, пусти сердечника, пока его инфаркт не тяпнул! – рассмеялась Людмила, - сейчас я его вылечу, - и показала хитрецу кулак.
Сердце Людмилы радовалось и пело, она сама не знала, почему… Всё вернулось на десять лет тому назад: опять адреналин ударил в кровь, буря эмоций разрывала грудь, Антонов умел пощекотать ей нервы…
- Ну, так я пойду, Людмила Николаевна? – уточнила медсестра, уже не так спешащая по своим делам, когда тут в кабинете организовывалась очень любопытная сцена.
- Иди, Анюта, до завтра!..
Антонов быстро запер, за ушедшей, наконец-то, медсестрой дверь кабинета и, бросив орхидею прямо на медицинские карты, подлетел к вставшей со стула Людмиле. В следующее мгновение сгрёб её в охапку и принялся целовать, приговаривая:
Он её привёз в какой-то супермодный ресторанчик, небольшой и уютный, Людмила оказалась здесь впервые. Честно говоря, она и не помнила, когда выходила в ресторан. В кафешке посидеть с подружками, было пределом её возможностей. Одета она была, конечно, не соответственно месту, но Антонов так искренне ею любовался, восторженно смотрел, как она уплетала пасту, втягивая в рот тонкие спагетти в сливочном соусе, что она ощущала себя принцессой…
Марк заказал бутылку какого-то дорогого вина, но сам только пригубил:
- За рулём, извини… Но вино неплохое, рекомендую…
- Зачем тогда взял бутылку, знаешь же, что мне столько не выпить! – возмущалась Людмила.
- Могу позволить широкий жест ради любимой женщины! – отшучивался он.
- Выпендрёжник! – а сама с удовольствием потягивала белое вино, Антонов явно хорошо помнил все её предпочтения.
После второго фужера, кавалер заказал чудесную штуку, от которой Людмила отказаться просто не могла: Камамбер, только что из печи. Официант снял ножом крышечку с сырной головки, за ножом потянулись нежные горячие нити расплавленного сыра, а изнутри ударили в нос ароматы чеснока, свежего розмарина и тимьяна. Рядом на большой плоской тарелке красовались дольки груши и дыни, вяленые томаты. В хлебной корзинке на льняной салфетке принесли нарезанную полосками, слегка подсушенную чиабатту. Каким же наслаждением было макать хрустящие длинные сухарики в мягкую сердцевину сыра!
- Ты, змей-искуситель, Маркуша! Знаешь, чем меня взять, - радостно выговаривала ему Людмила, а сама под сыр цедила уже четвёртый бокал вина…
За разговорами и вкусной едой она не заметила, как осушила всю бутылку в одиночку. Однако, Антонов, памятуя, что девушке пора домой, сам её поторопил. Забрать Людмилу к себе, и пускай хорёк поищет, куда пропала его почти жена, было проще простого, но Марк не хотел получить охапку гнева, после того, как барышня протрезвеет и разозлится на него. Поэтому, устроив её рядом собой на переднем сиденье, он вёз подругу к родным пенатам. Людмила, тем временем, разговорилась о том, какой мерзкий тип ждёт её дома и, что сейчас запоёт свою вчерашнюю песню про кредит.
- А, что за кредит, Люси? На что ему деньги? – не отрываясь от дороги, как бы между делом, для поддержки разговора, спросил Марк.
- Прикинь, этот умник собрался играть на бирже! Я не уверена, что он помнит таблицу умножения, если честно, и пишет с ошибками. Вот, глянь его СМСки! – и она полезла в телефон, - у меня ошИломительная новость! – процитировала Людмила, - ошИломительная! Как считаешь, он что-нибудь может заработать своим умом?!
- Я считаю, что ты сделаешь большую глупость, взяв для него кредит. В лучшем случае, он тебя кинет и сбежит с бабками, а ты будешь расплачиваться, в худшем, действительно спустит их на бирже или ещё где-нибудь, и ему ещё и не хватит, но для тебя всё едино: будешь платить… Хотя, если подумать, и в первом варианте он деньги просрёт, не на бирже, так где-нибудь в другом месте. У него мозгов, наверное, как у Буратино, а ты помнишь, куда он вложился?
- Закопал на помойке по названием "Поле Чудес", - немного подумав, сообразила Людмила, - а выкопали Алиса с Базилио…
- Всё верно, дорогая моя Люси, поэтому денежек ему не давай, закопает, - как маленькой девочке разъяснил Антонов, чмокнув её в нос, - вот мы и приехали…
Он заботливо проводил Людмилу до лифта, на прощание поцеловав, а сам вернулся в машину:
- Думаю, до завтрашнего утра ничего непоправимого не случиться, а днём я займусь твоим бизнесменом, дорогая! – сказал он сам себе, обращаясь к Людмиле и, дав по газам, умчался, пока его никто не увидел из окна…
Дома пропащую душу встретил взволнованный Геннадий:
- Люда, где ты была? Я уже часа два не нахожу себе места!
- Всё нормально, - подруга явно была не в голосе и хотела побыстрее закончить объяснения.
Видя, что она, сняв сапоги и пальто, прямой наводкой пробирается к кровати, сожитель заторопился:
- Людочка, ты прости меня за вчерашнее, если что не так!
- Проехали…
- Любимая, ты подумала насчёт кредита? – он ловил её взгляд, изобразив своим, всю жалобность и покорность, на которую только был способен.
- Я подумаю об этом завтра, - отмахнулась Людмила, - сегодня у меня был трудный день, а потом, мы отмечали день Рождения коллеги…
- А-а… - разочарованно протянул Геннадий, - но завтра мне нужен твой ответ, конечно, положительный…
Не так уж она и пьяна, какой хотела казаться. Просто, не было желания ни разговаривать, ни видеть своего ушлого сметливого приспособленца…
На следующий день Людмила, как обычно с утра вела приём, конвейер лиц, жалоб, болезней и проблем ничем принципиально новым не отличался от предыдущего дня. Любопытная медсестра, в перерывах между каждым пациентом норовила выведать хоть что-то, о вчерашнем последнем визитёре, но Людмила лишь отшучивалась, и Анюте почти ничего не удалось узнать, кроме того, что это был шутник – однокурсник, очень давний друг. В поведении её доктора ничего не изменилось, лишь прекрасная орхидея на подоконнике напоминала, медсестре, что принц не привиделся…
После приёма пациентов Людмила отправилась в свой ежедневный обход по участку. Отработав день, она, чувствуя себя немного виноватой за вчерашнее, решила порадовать Геннадия, чем-нибудь вкусненьким и купила свиную вырезку, чтобы приготовить на ужин. Кроме того, предполагалось, что вкусная еда смягчит её отказ, пусть на свои бредовые затеи деньги ищет сам…
Но придя домой с пакетами из супермаркета, она поняла: чего-то не хватает! И верно, ни вещей Геннадия, ни его самого в квартире не было. Она прошла в комнату и открыла шифоньер: его полки были пусты, в платяном шкафу болтались голые вешалки, на которых раньше он любовно развешивал свои рубашки. Людмила метнулась в ванную: бритвенных принадлежностей её благоверного тоже не было. Геннадий так стёр все следы своего двухгодичного пребывания в её квартире, будто его здесь никогда и не существовало! Привиделся во сне, а проснулась: пустота…
Людмила постаралась припомнить их вчерашний разговор: ну да, не обрадовала Генашу положительным ответом по кредиту, но ведь, и не послала же ещё! Накануне ночью не отдалась, но, вчера, тем не менее, он был на месте, значит, не обиделся?! Она ничего не понимала. Наконец, решила позвонить ему. В ответ шли только длинные гудки, Геннадий явно не желал с ней разговаривать… После нескольких тщетных попыток пробиться сквозь упорный бойкот, она оставила свою затею, переоделась в домашнее и пошла разбирать пакеты с продуктами на кухню. А сама всё гоняла невесёлые мысли о том, что опять её накрыло одиночество. Это надолго, а может, уже и навсегда… В какой-то момент ей стало очень жалко себя от того, что даже такое недоразумение, как Геннадий от неё сбежало, что уж говорить о нормальных мужиках! Марка в разряд нормальных она занести не могла: этот вольный ветер летал там, где хотел, не прирастая ни к какому месту. Только однажды его заперли на восемь лет в клетке, так ведь это силой, а у неё таких возможностей нет, да и желания! От него получишь больше неприятностей и разочарования, чем счастья и радости… Надо выкинуть этого паяца из головы…
Упиваясь жалостью к себе, Людмила всё-таки решила пожарить мясо, вырезка была свежей, и замораживать её, она посчитала кощунством. Зато, готовить не придётся теперь всю неделю…
Когда мясо было почти готово, вдруг, раздался звонок в дверь. Девушка подумала, что это вернулся одумавшийся Геннадий, и даже не поняла, рада она этому или наоборот. Она открыла не спрашивая, уже приготовив в уме фразу про возвращение блудного попугая, но на пороге квартиры стоял Марк, сияя праздничной улыбкой!
- Ты откуда взялся?
- Да вот, решил заглянуть на огонёк, - радостно сообщил он, протягивая ей прямоугольную коробку, с каким-то очередным бесценным вином и огромный ананас. Она автоматически приняла дары, но смутная догадка мелькнула в её мозгу:
- Я же говорила тебе, ко мне не ходи!
- А, что такого? Разве я, кому-то помешаю? Или ты за сегодняшний день уже успела завести себе нового грызуна? – он прошёл в коридор и, затворив за собой дверь, начал шутливо озабоченно заглядывать по углам, будто пытался кого-то обнаружить.
- Так исчезновение Геннадия – твоих рук дело?!
- Моих! Даже не благодари, сам хотел! Можешь меня за это поцеловать… - и подставил демонстративно щёку. Людмила вернула герою ананас и залепила смачную пощёчину, такую хлёсткую, что на коже ещё долго потом оставался отпечаток красной пятерни.
- За, что?! – он картинно обиженно схватился за больное место.
- Кто просил тебя, соваться в мою жизнь?!