(не)покоренная для Монстра из Бездны

Пролог

Я стояла босиком на чем-то, что ощущалось как бархат, но было живым. Под моими ступнями переливался глубоким сапфировым светом мох, и с каждым шагом от него расходились ленивые, светящиеся круги, словно я шла по ночному небу.

Воздух здесь был густым, почти осязаемым, он пах озоном после только что отгремевшей грозы, влажной черной землей и чем-то еще — пряным, дурманящим ароматом цветка, у которого не было имени в моем мире.

Это был лес, но он дышал и жил своей, чуждой человеку жизнью. Вместо привычных деревьев к несуществующим небесам тянулись исполинские грибы, их фосфоресцирующие шляпки заливали поляну призрачным, мертвенным светом.

С искривленных, словно в агонии, ветвей свисали гирлянды лиан, усыпанных бутонами, чьи лепестки отливали жидким, расплавленным серебром. Тишины не было. Откуда-то из-под земли шел низкий, вибрирующий гул — словно билось сердце чего-то невообразимо огромного.

Я знала, что сплю. Это знание, обычно приносящее с собой власть над видением, здесь делало меня лишь острее осознающей собственное бессилие. Я была гостьей. Или пленницей.

Он не вышел из-за дерева. Он был соткан из сумрака между ними, уплотнившаяся тень, что обрела форму.

Высокий, гибкий, он двигался с безмолвной грацией хищника, которому некуда спешить, потому что вся эта территория — его охотничьи угодья. Иссиня-черные волосы падали на высокий лоб, кожа казалась выточенной из бледного мрамора, а глаза… Боги, его глаза. Они были цвета фиалки в самый глубокий час сумерек, и в них не было дна. Это были два омута, заглянув в которые, можно было утонуть навсегда.

Он не произнес ни слова. Лишь протянул руку ладонью вверх — не просьба, а предложение, от которого невозможно отказаться.

Сердце — или то, что было им в этом сне — заколотилось в ребрах. Часть меня, та, что привыкла к пыли архивов и скрипу пергамента, вопила от ужаса.

Беги.

Но пальцы сами потянулись вперед и легли в его прохладную, словно шелк, ладонь. Его кожа была обманчиво гладкой, но под ней я чувствовала сталь мускулов и скрытый, глубинный жар.

Он повел меня в сердце леса. Его большой палец медленно, почти лениво, поглаживал костяшки моих пальцев — жест собственнический и до неприличия интимный. Мое тело, в реальной жизни порой такое непослушное, здесь двигалось легко и плавно, отзываясь на каждое его невысказанное желание, на малейшее напряжение его руки.

Логика, здравый смысл, все мои жизненные принципы рассыпались в прах, уступая место чему-то древнему, первобытному, что просыпалось в самой глубине моей души. Я хотела отдернуть руку, но вместо этого лишь сильнее сжала его ладонь, боясь, что он отпустит.

Мы вышли на поляну, в центре которой росло гигантское, белое как кость Древо, источавшее мягкую, пульсирующую ауру. Земля под ним была устлана сплошным ковром из серебряных цветов. Живой алтарь.

Здесь он остановился и повернулся ко мне. Его фиалковые глаза потемнели, превратившись в два колодца ночи. Он медленно поднял свободную руку и коснулся моей щеки. От этого простого прикосновения по венам пронесся огонь, заставив меня судорожно вздохнуть. А затем он наклонился и поцеловал меня.

Это была не просьба, а утверждение прав. Поцелуй властный, глубокий, на вкус как ночная гроза и терпкое, выдержанное столетиями вино. Он требовал всего — и я отдавала. Отдавала с отчаянием утопающего, с жадностью, которой в себе никогда не подозревала. Моя воля расплавилась, испарилась, остался лишь инстинкт.

Одежда исчезла, и я не помнила, как.

Я ощущала прохладу лепестков на обнаженной спине и обжигающий жар его тела, прижатого к моему. Его руки исследовали каждый изгиб, каждый сантиметр моей кожи с уверенностью творца, изучающего свое лучшее творение. Его сила была безмерна — я чувствовала, что он мог бы сломать меня одним движением, — но он держал меня так бережно, словно я была сделана из тончайшего стекла.

Это не было любовью. Это было поглощением. Он вливал в меня свою тьму, свою древнюю мощь, свою абсолютную уверенность, заполняя каждую частичку пустоты в моей душе. Я отвечала ему с такой же первобытной яростью, впиваясь ногтями в его мраморную спину, принимая его в себя полностью, безоговорочно.

В тот самый миг, когда реальность и сон окончательно слились в слепящей вспышке экстаза, он наклонился к моему уху. Его горячее дыхание обожгло кожу. Низкий, вибрирующий голос произнес на гортанном, незнакомом языке слова, которые я поняла не разумом, а кровью.

«Il'yra. Vesh'ana.»

Ты моя. Навеки.

Слова не прозвучали. Они впечатались в мои кости.

Рывок.

Я сидела в своей кровати, хватая ртом воздух, который пах пылью и сыростью. Сердце билось где-то в горле, готовое вырваться наружу. Вместо волшебного леса — обшарпанные стены моей комнаты в Среднем Городе. Вместо пульсирующего света Древа — безрадостный серый рассвет, цедящийся сквозь мутное стекло. С улицы доносились крики торговцев и далекий скрежет грузового подъемника.

Первым чувством была острая, невыносимая тоска. Потеря чего-то настолько прекрасного, что реальность казалась убогой пародией на жизнь.

А следом, накрывая с головой, пришла волна жгучего, липкого стыда. Воспоминания о сне были ярче, чем любой день наяву. Моя безоглядная покорность. Животный голод, с которым мое тело отвечало ему. Предательская, теплая влага между ног была тому унизительным подтверждением. Я, Лира, хранительница знаний, верящая только в факты, вела себя как последняя распутница в объятиях призрака.

Я инстинктивно сжала кулак, и ладонь пронзила острая боль. Раскрыв пальцы, я уставилась на них. Амулет Сердце-Камень, мой талисман, обычно прохладный и гладкий, был раскален, словно его только что вынули из кузнечного горна. Он оставил на коже моей ладони красный, пульсирующий ожог.

Пытаясь встать, я откинула тонкое одеяло.

И замерла.

На грубой, выцветшей простыне, там, где только что лежала моя рука, покоился он. Один-единственный лепесток. В тусклом утреннем свете он не был серебряным. Он был молочно-белым, но по его поверхности пробегали едва заметные, потусторонние искорки.

Глава 1. На краю Бездны

Наивные души думают, что наш город, Веридиан, построен на краю Бездны. Они ошибаются. Он построен из нее.

Из ее призрачных обещаний, ее осязаемых ужасов и хрупких костей тех, кто поверил в первое и был сожран вторым. Бездна не просто определяет нашу географию; она — шрам на наших душах.

Верхний Город сверкает шпилями, чей блеск куплен на жизнях, оборвавшихся внизу. Средний Город, мой дом, гудит от стука молотов и пьяных песен в тавернах — здесь пот и сталь единственная настоящая валюта. А Подстенье… там надежда ржавеет быстрее несмазанного металла.

Они — Изыскатели, герои и глупцы, спускающиеся во тьму за славой, богатством или запретными знаниями.

А я? Я — хранительница их призраков.

Я не спускаюсь в Бездну. Я живу в ней, погребенная под тоннами пергаментных отчетов об их последних вздохах. Бездна забрала моих родителей. Взамен она оставила мне наследие из недомолвок и официальный отчет Гильдии, от которого за милю несло ложью. И я, их дочь, день за днем перебираю эти бумажные кости в надежде найти хоть крупицу правды.

Воздух в архиве был густым и сладковатым, пах тленом старых книг и кожей переплетов, переживших своих владельцев. Тишину нарушал лишь скрип моего стула да сухой шелест переворачиваемых страниц.

Солнечный луч, пробившийся сквозь вековую грязь на высоком стрельчатом окне, высвечивал в воздухе медленный, гипнотический танец пылинок — пепел забытых историй. Стеллажи, забитые свитками и фолиантами, уходили в полумрак, напоминая ребра доисторического левиафана, в чреве которого я и обитала.

На огромном дубовом столе передо мной лежали две версии одной трагедии. Слева — официальный отчет Гильдии, выведенный каллиграфическим почерком, скрепленный восковой печатью с изображением перекрещенных кирки и факела. В нем говорилось, что экспедиция Каэла и Элоры Торн, моих родителей, погибла пятнадцать лет назад в результате «трагического несчастного случая, вызванного внезапным и непредсказуемым обвалом на третьем уровне».

Справа лежал потрепанный, заляпанный грязью и чем-то бурым бортовой журнал другой группы Изыскателей, работавшей в том же секторе неделей позже. Я водила кончиком пальца по строчкам, мои губы беззвучно повторяли слова. Снова и снова. Я сравнивала карты, метеорологические сводки, записи сейсмографов.

И вот оно.

Сердце сделало болезненный кульбит. В официальном отчете причиной обвала была названа «непредсказуемая сейсмическая активность». Но в журнале другой группы, в записи за тот же самый день, рукой их геолога было выведено: «Сейсмограф спокоен, как покойник в склепе. Ни единого толчка за всю вахту».

Маленькая ложь. Но большие всегда строятся на маленьких, как замки на песке. Я обмакнула острое перо в чернильницу и сделала пометку на клочке бумаги. Еще одна трещина в безупречном фасаде официальной версии.

Оглушительный скрип входной двери вырвал меня из транса. Тяжелые, уверенные шаги заставили старые половицы протестующе застонать. Я даже не подняла головы. Только один человек в Веридиане врывался в тишину моего царства с такой бесцеремонностью.

Рис.

Он был воплощением внешнего мира, всего того, от чего я пряталась за стеллажами. От него пахло морозным ветром с края Бездны, металлом снаряжения и озоном — так пахнут световые кристаллы, когда их энергия иссякает.

Светло-русые волосы были растрепаны, на щеке алела свежая царапина, а голубые глаза, привыкшие всматриваться в непроглядную тьму, казались в полумраке архива неестественно яркими.

«Все еще беседуешь с призраками, Лира?» — его голос был хриплым, но добродушным. — «Я уж думал, они рассказали тебе все свои тайны».

«Они болтливее, чем ты думаешь», — ответила я, не отрывая взгляда от исписанной страницы. Легкая ирония была моей единственной броней. — «В отличие от некоторых Изыскателей, они хотя бы не преувеличивают размеры убитых ими пещерных ползунов».

Он усмехнулся, и на столе рядом с моими бумагами опустился сверток из грубой ткани. Из него шел пар, и по архиву поплыл теплый, уютный запах печеных яблок и корицы.

«Старуха Элма передала. Сказала, ты совсем исхудала на своих бумажках».

Простой, земной жест заботы, который кольнул в самое сердце. Я подняла на него глаза.

«Спасибо», — голос прозвучал тише, чем я хотела.

Он оперся бедром о край стола, скрестив на груди мощные руки. «Наткнулись на гнездо бритвеннокрылов у второго уступа. Мелкие, но злющие, как стая ос. Пришлось уносить ноги». Он говорил буднично, словно рассказывал о походе на рынок. «Зато нашли новую жилу солнечных кристаллов. Гильдия будет довольна».

Он делился своей жизнью, полной опасностей и побед, пытаясь пробить брешь в моей стене из пергамента. Я знала это. И была благодарна. И ненавидела себя за то, что не могла ответить тем же.

Он замолчал, и я почувствовала, как меняется атмосфера. Его обычная уверенность куда-то испарилась. Он откашлялся.

«Слушай… Завтра Праздник Первого Спуска. В «Дырявом Котле» будут все наши…» Он запнулся, подбирая слова. «Может, придешь? Хоть на часок. Развеешься».

Соблазн был почти физически ощутимым. На один вечер забыть о призраках. Побыть среди живых. Услышать смех, а не шелест страниц. Почувствовать тепло очага, а не холод нераскрытой тайны.

Я посмотрела на него, и мой взгляд смягчился. «Спасибо, Рис. Правда». Мой голос был тверд, хотя внутри все сжалось. «Но у меня слишком много работы». Я кивнула на разложенные бумаги, и ложь обожгла мне язык.

Я увидела, как его плечи чуть опустились. В голубых глазах мелькнуло знакомое, усталое разочарование. Он просто кивнул. Без упреков. В этом и была вся проблема. Он был слишком хорошим.

«Понял. Ну… не засиживайся допоздна».

Он ушел. Тишина вернулась, но теперь она давила, наполненная запахом корицы и невысказанных слов.

Поздней ночью, в своей маленькой, аскетичной комнате, я провела свой собственный ритуал. Из-под кровати я достала простую деревянную шкатулку, потертую от времени. Крышка открылась с тихим скрипом.