Не повтори

Пролог

Что можно подарить любимому, если в кармане пусто? Правильно — устроить ему сюрприз! Особенно если сто лет его не видела. Ну ладно — не сто, а год. Хотя, если подумать… с сентября по июнь — это девять месяцев. Но у меня со счётом всегда было "увы и ах". Тем более, что эти месяцы показались вечностью. Первая сессия, вторая... Всё это теперь позади. Закончился первый курс. Я — на каникулах.

Я так хотела его удивить. Вот просто… до дрожи в коленках. Каждую ночь перед сном представляла нашу встречу. То я иду по улице, а он — навстречу, смурной такой, грустный. И тут я — вся такая красивая, в сарафане из модного батиста, с блестящим обручем в волосах. Он улыбается, раскидывает руки — и я лечу к нему в объятия.

Или... просто стою у него на пороге. Он открывает дверь, а я — с чемоданчиком:

— Здрасccьте.

Ну а что? Пусть обалдеет! Пусть скажет:

— Сашка, ты с ума сошла? Почему не предупредила? Я бы встретил!

А я зароюсь носом в его рубашку, прямо туда, где сердце, — и, не отрываясь, прошепчу:

— Соскучилась. Очень.

Всю дорогу в электричке я сидела у окна и улыбалась. Наверное, выглядела как чокнутая. Но мне было всё равно. Было душно: пахло пылью, железом, потом и мужским одеколоном. Люди рядом зевали, кто-то тихо ругался на жару, кто-то в полудрёме опустил голову на грудь. А я смотрела в окно — на берёзки, поля, покосившиеся сараи. Всё такое знакомое, родное. В груди щекотало от предвкушения и счастья, от того что еду к нему.

На ушах — мои старенькие, любимые наушники. Правый ещё работает, левый — почти нет, трещит и звук иногда пропадает, но мне хватало. Плеер был китайский, на нём уже давно облез пластик, и кнопка “стоп” залипала, но ещё работала, к тому же порядок песен я знала наизусть и я пела про себя — «Белый снег, серый лёд…». Кассета внутри та самая — с нашими песнями. Ну как “нашими”… Он, конечно, делал вид, что мы выбирали их вместе. А на самом деле просто записал туда всё подряд: “Кино”, “ДДТ”, “Чёрный кофе” — его любимое “жёсткое” звучание.

— Рок жив! — говорил он.

Я всё равно добавила тайком в конце несколько песен, которые он терпеть не мог. “Сандра”, “Мираж”, даже “Зодиак” — инструментал под настроение.

Он, конечно, бурчал:

— Сашка, ну что ты мне эти сопливые песенки подмешала?

А потом, думая, что я не слышу, он тихо подпевал под “Белую ночь”. И в тот момент у меня внутри вспыхивало: значит, любит. Просто не говорит. Потому что не умеет и не знает как сказать. Но всё равно — любит. Я чувствовала.

Как же я соскучилась. Мы виделись в последний раз на вокзале, в конце августа, когда я уезжала на учёбу, в город к родителям. Он тогда обнял меня крепко-крепко, прижал к себе, дышал мне в макушку и что-то бормотал — как будто боялся отпустить. Я смеялась сквозь слёзы — всё было так по-дурацки романтично. Он тогда сказал:

— Пиши. Я буду ждать.

А я кивнула и пообещала:

— Каждый день.

И я писала. Каждый день, про всё на свете: про пары и однокурсников, мою первую сессию и про то, как скучала, как считала дни, как на выходных сидела одна с пледом и нашей кассетой. А он отвечал. Не всегда длинно, не всегда сразу. Но отвечал всегда. Правда три месяц назад письма от него прекратились. Я тогда как раз заболела бронхитом, жутко дохала уже почти месяц, на пары ходила с температурой. Хорошо что однокурсники помогли, Ленка с Жанной приносили конспекты, а Борис - тот самый приставучий Борис, провожал до универа. Хотя должна была признать, если бы не он, я бы до универа не добралась бы, так и сидела бы на лавочке у подъезда. Каждое утро он провожал меня, хотя правильнее было бы сказать, тащил, а я на нём висла как обезьянка, совсем без сил. Если бы не они — я бы не справилась и наверное сессию так и не закончила. Правда Бориса потом пришлось отшить, сказать что у меня есть парень, уж слишком он доставал, да и родители мои его начали в гости приглашать, расписывать какой он замечательный, рассказывать про него и его семью. Пришлось истерику закатить. В конце концов, они прекрасно знают, что у меня есть парень.

Когда любимый перестал писать, я сначала обиделась. Сначала я, конечно, просто обиделась. Потом начала злиться, а потом... заволновалась по-настоящему. Даже чуть не сорвалась в деревню, бросив учёбу. Но тут мама, хоть и неохотно, призналась:

— Ну звонил он, твой Сергей, — вздохнула мама, поправляя ворот халата. — Сказал, уходит в лес на обход. Весна — у них там, у лесников, началась суета: то просеки расчищают, то деревья метят для вырубки, то с пожаров боятся. Телефона, как обычно, нет, а соседский — опять не работает. Писать, мол, некогда — с утра до ночи на работе. Просил передать, что скучает и чтоб ты там не надорвалась со своей учёбой. Ты только не волнуйся, — сказал.

Она выдержала драматическую паузу.

— Я, честно говоря, вообще не понимаю, Саша, что ты в нём нашла…

Дальше я уже не слушала — всё тот же знакомый монолог про «простого деревенского парня без будущего». Ну не про Бореньку же мне сейчас слушать — драгоценного сыночка маминых друзей с его «перспективами» и костюмами на вырост. Главное я услышала — Серёжа звонил. Значит, всё хорошо. Значит, он помнит. Значит, он ждёт.

И я как-то сразу пошла на поправку. Закончился кашель, ушла слабость. А дальше — последние пары, зачёты, пересдачи. Бессонные ночи, конспекты, от которых глаза слипались. Экзамены — один за другим. Я выкарабкалась. Потому что знала: скоро лето. И я его увижу.

Каждый вечер, перед сном я вычёркивала дни в календаре. И вот — наконец-то! Сессия сдана. Даже высшая математика — на четвёрку? До сих пор не понимаю как. Под глазами синяки, мозг как кисель, зато — свободна! После последнего зачета мы с девчонками шли по коридору. Подружки смеялись, визжали, кто-то уже строил планы на лето. А я — молчала, а после — сразу побежала на вокзал. Никому не сказала, что еду в деревню к бабушке. Ни Лариске, ни маме с папой и даже бабушку не предупредила. Пусть будет сюрприз. Он ведь столько раз писал: «Жду», «Ты только приезжай». И вот я еду.

Глава 1

Саша

Я ненавижу эту юбку. Не просто "не люблю" — а прям ненавижу, всей душой, каждой клеточкой. Она чёрная, зауженная до колена, в обтяжку — "деловая классика", как сказала мамочка в примерочной. А по ощущениям — скорее орудие пыток. Ни сесть, ни вдохнуть нормально. А этот разрез?

— Ну что ты стесняешься? Пользуйся, пока можешь такие юбки носить. С твоими-то ногами…

Спасибо, мам.

Даже шагать в ней надо осторожно. Но мама утешила: всё равно на шпильках не побегаешь. Купили блузку с рюшами, туфли с острыми носами и, конечно же, макияж. Потому что:

— Веснушки — для простушек, — заявила мама. — А тебе по статусу не положено.

И всё это — ради дурацкой вечеринки. На которой я никого не знаю. Куда совершенно точно не хочу идти. Но кто меня спрашивал?

Я же — послушная дочка.

А хотелось одного — сбежать. Из торгового центра, где я плелась за мамой, пока она с азартом скупала всё, чтобы я "произвела впечатление". Мы вернулись домой, а настроение моё лучше не стало.

— Ты секси, — заявила Лера, моя младшая сестра.

Она крутилась вокруг меня и бросала завистливые взгляды. Я скривилась:

— Я в этом даже ходить нормально не могу.

— Да и не надо. Главное — держись поближе к своему кавалеру, чтобы какая-нибудь вертихвостка не увела, — отрезала Лера и закатила глаза. — Тебе будут завидовать. Повезло тебе. Вадим такой… ну, ты знаешь.

Она не сказала «богатый» — но это повисло в воздухе, как запах дорогого парфюма, от которого першит в горле.

А я бы с радостью поменялась с ней местами. Пусть бы она сидела в этих "крутых" ресторанах, фальшиво улыбалась людям с замороженными лицами. А я бы осталась дома — в пижаме, с кружкой чая и блокнотом. Писала бы свои рассказы. Рисовала енотов-супергероев в очках. Или потерявшегося лисёнка. Или доброго ёжика с глазами-пуговками.

Но нет.

— Саша, не капризничай, — напутствовала мама. — Это важный вечер. Вадим пригласил — значит, хочет тебя представить родителям и обществу, своему кругу. Ты не представляешь, как тебе повезло. Ты с ним будешь как за каменной стеной. Он, конечно, мальчик избалованный, но тебя явно выделяет. Если он тебя выберет…

Прекрасно. Пускай выбирает. Осталось только подписать, как в каталоге Икеи:

Модель:SÄSCHÅ

Цвет:BJÖRK, светлый берёзовый

Размер:XS

Функции:слушать, молчать, улыбаться, не портить впечатление

Дефекты:веснушки летом и излишняя мечтательность

Максимальная нагрузка:неизвестна, но близка к критической.

Мысли крутились в голове, как бельё в барабане бабушкиной старой стиральной машинки. Всё внутри гремело — раздражением, усталостью, недовольством. Прежде всего — собой. Почему я такая мямля? Почему иду на поводу у мамы и папы? Ведь сказала же: не хочу идти с ним на эту вечеринку!

А мама мне:

— Молодая, глупая ещё. Сама не понимаешь, чего хочешь.

А папа, как всегда, вставил цитату из любимого фильма:

— Они сами не знают, чего они хочуть…

— Зато я точно знаю, чего не хочу! — не выдержала я. — Не хочу с ним встречаться. И не хочу на эту вечеринку.

— Саша, — вздохнула мама. — Мы лучше знаем, что тебе нужно. Мы тебе плохого не посоветуем. Вот сейчас не пойдёшь, а потом локти будешь кусать — шанс упустишь…

— Хочут, они хочут, только стесняются… — опять пробормотал папа, усмехаясь себе под нос.

Сил спорить с ними у меня не было. Хотелось закатить истерику — кричать, плакать, топать ногами… Но я такого никогда не делала и даже не знала — с чего начать.

С детства я была замкнутой. «Вся в себе», — говорили родители. Любила читать, рисовать и… мечтать — чем бесконечно их раздражала. Мама с папой фыркали:

— Как не от мира сего.

Советовали брать пример с Леры — общительной, активной, душой компании. У неё — кружки, танцы, театралка, друзья… А я — вся в книжках. Вся — в себе.

Моя привычка читать, а особенно — перечитывать одни и те же книги или застывать с открытым томиком в руках, не бесила только бабушку Ларису. Она приносила мне вкусняшки — дольки яблока, ломтики сладкого перца — и терпеливо ждала, пока я не “отомру”, вынырнув из истории.

— Ну что, — спрашивала она с улыбкой, — куда тебя сегодня занесло?

Поначалу я стеснялась и боялась насмешек. А потом — доверилась и начала рассказывать какие приключения я придумала для любимых героев, кого добавила в историю, кого спасла, чью судьбу… изменила. Некоторые книги я перечитывала по нескольку раз. Каждый раз — открывая для себя историю по-новому. Иногда придумывала новые сцены, новых персонажей, строила свои миры. А бабушка — внимательно и с большим интересом слушала, смеялась, ужасалась или охала в самых нужных местах. И у меня щекотно становилось внутри: как будто мои истории оживали. И в ком-то ещё — отзывались.

Именно бабушка подарила мне мой первый блокнот и коробку карандашей. Это вызвало в семье целую бурю возмущения и протеста.

— Она и так вся в иллюзиях, — раздражённо выговаривала мама. — А ты ей потакаешь!

— Ещё писательницей возомнит себя, — добавлял папа. — Не хватало, чтобы всю жизнь была бумагомарательницей.

Но бабушка отвоевала меня — и мне разрешили моё «запойное чтение» — с условием, что хотя бы часть книг будет на иностранных языках.

— Хоть какая-то польза, — ворчали родители. — Выучит иностранные языки, хоть на хлеб с маслом в будущем заработает.

Эх, была бы бабушка жива… Она бы меня поняла сегодня. И, может быть, подсказала, что делать, когда родня наседает — с этим молодым человеком, с этими надеждами на устройство будущего, этого… не моего будущего.

А пока я стояла у зеркала.

Волосы — аккуратно закрученные в «небрежные» локоны. Макияж — тонкий, с «естественным сиянием». Щёки — с деликатным розовым румянцем. Глаза — подчеркнуты мягкой растушёвкой теней в тёплой гамме. Брови — не слишком яркие, но идеальной формы. На губах — розовый блеск. И хотя я терпеть не могла ощущение косметики на лице, мама сказала: